Текст книги "Повелитель Вселенной"
Автор книги: Памела Сарджент
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 51 страниц)
16
Тело, которое несли к могиле, не было ее мужем. Человек, которого она знала, будет жить среди духов. Процессия приближалась к склону горы. Ближайшие товарищи багатура ехали по обе стороны похоронной повозки. В ней же находились его пожитки. Оседланного и взнузданного любимого его коня вел один из шаманов.
Оэлун ехала в кибитке позади мужчин. Сочигиль сидела рядом и все еще плакала. Биликту и Хокахчин с детьми сидели внутри. Девушка плакала так же горько, как и Сочигиль. Оэлун подумала: «Утри слезы, Биликту, твоя печаль скоро забудется».
Она пожалела, что не может плакать так же легко, как остальные. Казалось, что ее грудь сжимается железными обручами. Последние дни она все молчала, чувствуя, что ее душа уже отлетает к душе ее мужа. Она едва помнила, как добралась до юрты, где он умер, и собрала его пожитки, чтобы остальное можно было очистить. Под пение шаманов всей семьей они проносили вещи меж двух костров, потом под веревкой, увешанной полосками кожи, и под двумя высокими шестами, соединенными верхушками. Оэлун трудилась машинально.
Большая яма разинула пасть на гладком склоне. Мужчины заранее вырыли могилу. На этом склоне хоронили и других, теперь на их могилах росли небольшие березы.
Ее мужа положат в землю и прогонят над могилой лошадей. Через несколько лет ничто не будет говорить о том, что он почил здесь навеки.
Мужчины спешились и пошли к яме. Гнедой конь заржал, когда один из мужчин сел на него; животное полагалось гонять до изнеможения, перед тем как принести в жертву. Еще одну лошадь уже зарезали, чтобы съесть на тризне; мужчины разделывали тушу. В небе кружили птицы, тени их крыльев мелькали на земле.
Оэлун остановила волов и вместе с Сочигиль сошла. Увидев яму, другие женщины заплакали. Оэлун подумала, что, если бы могла, легла с ним в могилу, как это делали жены вождей в давние времена.
Мужчины понесли мертвое тело к могиле. Его закопают вместе со всем тем, что ему может понадобиться в следующей жизни, – с любимым конем, кобылой и жеребенком, чтобы был там свой табун, с его копьем, доспехами, стрелами, луком, с кумысом и куском мяса от жертвенной лошади. Провожающие справят тризну по нем прежде, чем его укроет земля.
Шаманы стояли у могилы, прыскали кумыс на землю, а Бугу пел:
– Куда ты ушел, храбрый вождь? Почему ты нас покинул? Кто поведет нас на охоту и на войну?
Все женщины, покинув своих лошадей и повозки, собрались около двух вдов. Оэлун помнила времена, когда и ей приходилось утешать потерявших мужей, ходить с ними вокруг могил, сидеть на тризнах, когда на горелых костях угадывалась судьба умерших. Ей было жаль несчастных, и она никогда не верила, что и ей самой придется стать вдовой.
Дети сбились стайкой возле нее. Хасар положил руку на плечо Тэмугэ. Маленький брат посматривал на собравшихся людей. Бектер и Бэлгутэй поддерживали рыдающую мать под локотки. Кто-то тронул руку Оэлун, Биликту подала ей Тэмулун.
Она смотрела, как тело опускают в могилу. Ноги были притянуты к туловищу, чтобы мертвец мог сидеть за столиком, на котором лежала еда. Оэлун вдруг затосковала по Тэмуджину – сын был больше всех похож на отца.
Под заунывное пение шаманов она не переставала прислушиваться к внутреннему голосу. «Я должна удерживать все роды вместе, пока Тэмуджин не подрастет настолько, что станет их предводителем. Татары подумают, что смерть моего мужа ослабила нас; мы должны совершить набег на них и показать, что им по-прежнему не будет покоя».
Какой-то мужчина понес лук ее мужа к могиле. После смерти он не должен нуждаться в том, что так ценил при жизни. Покачивая дочь, Оэлун приблизилась к Биликту.
– Дитя, – сказала Оэлун, – я вижу, как ты горюешь по тому, кого мы потеряли.
Бугу замер. Она говорила с ним раньше, но с девушкой не говорила. Оэлун видела, как нетерпеливо блестят его глаза, словно бы ее требование было еще одной наградой за его осторожность. Шаман достал из-за пазухи длинный шелковый шнур.
Глаза Биликту широко раскрылись. «Теперь прояви немного мужества, – подумала Оэлун. – Не проси пощады». Девушка принадлежала ей, она имела право распоряжаться жизнью рабыни. Она не может оставить своего мужа в могиле одиноким.
– У моего господина будет много чего в следующей жизни, – сказала Оэлун, – его любимый конь, коровы из его стада, души животных, которых он убивал. У него будет еда и питье, и юрта, в которой он отдохнет, и постель его не будет пустой.
Другой шаман схватил Биликту за руку и вытянул ее из толпы. Бугу захлестнул шнуром ее шею.
– Я предоставляю тебе великую честь, – тихо сказала Оэлун, – последовать за любимым господином.
Биликту вскрикнула и засучила руками. «Ты должна быть довольна, – подумала Оэлун, – ты так хотела спать с ним, когда он был жив». Шаман держал Биликту за запястья. Оэлун увидела последний взгляд испуганных глаз девушки прежде, чем Бугу затянул петлю на ее шее.
17
Бортэ хлестнула плетью лошадь, поскольку гнедой Тэмуджина вырвался вперед. Она привстала на стременах, и вскоре ее лук уже касался его ноги. Тэмуджин повернулся к Бортэ, и темно-рыжие косички заплясали на ветру.
Бортэ завопила от восторга. Из травы впереди взлетали птицы. Она оглянулась – Анчар отстал на несколько корпусов.
Она обогнала Тэмуджина. Чуть натянув поводья, замедлила бег лошади, чтобы Тэмуджин поравнялся с ней. Они перешли на рысь, развернулись и поехали навстречу Анчару.
– Тэмуджин выиграл! – закричал ее брат.
– Нет, – откликнулся Тэмуджин, – Бортэ придержала лошадь. – Он улыбнулся; его жеребец бежал рядом с ее лошадью. – Я видел это. Я могу победить тебя и без твоей уступки. Никогда больше не делай этого.
Она смутилась и отвернулась. Другие девочки и мальчики держались подальше от них, потому что, наверное, хотели предоставить Бортэ возможность побыть с Тэмуджином одной.
Уже девять дней Тэмуджин жил здесь, но она видела его лишь вечерами, когда в семье рассказывали сказки перед сном. Когда она помогала матери, мальчики упражнялись в стрельбе из лука, сидели с Арасеном, стараясь перенять его мастерство в изготовлении луков, уезжали на пастбище или на охоту с ее отцом и играли в бесконечные игры антилопьими бабками.
Тэмуджин показал рукой на дерево.
– Отдохнем здесь немного.
Потом он обернулся к Анчару.
– Поезжай обратно к остальным, если хочешь.
– А вы не поедете? – спросил Анчар.
– Чуть позже, – ответил Тэмуджин.
Мальчик пожал плечами, показал Бортэ язык и ускакал.
Бортэ с Тэмуджином спешились и привязали поводья к нижней ветке. Она хотела было снять саадак с пояса и бросить на землю, но Тэмуджин поднял руку.
– Не делай этого. Отец говорил мне, чтобы я всегда имел оружие под рукой, особенно вне стана.
Она повесила саадак и колчан рядом с его оружием на дерево и села.
– Тут безопасно, Тэмуджин. Отсюда мы далеко увидим всякого, кто будет приближаться.
Он вглядывался в равнину.
– Я знаю, но зачем терять даже малое время, бегая за луком?
– Прости. – Бортэ чувствовала себя неловко, неуверенно, не знала, о чем говорить с ним сейчас, когда они остались с глазу на глаз. – Я о том, что дала себя победить… Но ты бы все равно обогнал меня.
– Оттого не надо было этого делать. Я достаточно хорошо сижу на коне, чтобы обогнать тебя. Если не обгоню, то мне надо еще поучиться.
Бортэ вытянула ноги.
– Я до сих пор не видела, чтобы что-нибудь тебе не удавалось.
Он засмеялся.
– Анчар выиграл у меня в бабки. – Он откинулся спиной на ствол дерева. – Когда мы вырастем, он, возможно, станет одним из моих генералов.
– А сколько их у тебя будет?
– Столько, сколько понадобится.
– У тебя есть братья, – сказала она. – Ты с ними так же ладишь, как с Анчаром?
– Только с одним не лажу. Вторая жена моего отца родила ему сына еще до моего рождения. Бектер лезет в драку по любому поводу. Ему не нравится, что я буду наследником отца.
Бортэ покачала головой.
– Но его мать – вторая жена, и он не может…
– Она была женой отца еще до того, как он нашел мою мать.
– И сделал твою мать первой женой?
– Он понимал, что моя мать более сильная женщина. Он часто рассказывает, как с первого взгляда понял, что она станет его женой. – Тэмуджин осклабился. – Она была новобрачная, ехала с мужем. Отец с дядьями прогнали его и привезли мать в свой стан.
Бортэ ужаснулась, но ей было интересно.
– Она, наверно, очень разозлилась.
– Отец говорит, что она рыдала, но потом это прошло. Она хорошая жена и, наверно, уже не жалеет ни о чем. А что, если твой отец обещал тебя кому-нибудь еще до нашей встречи? Ты бы захотела, чтобы я украл тебя?
– Ну, об этом глупо говорить – мы же помолвлены.
– Это само собой… – сказал он. – Я знал, что тебя надо было высватать сразу. Отец у меня такой – не станет ждать, если чего захочет… А чего мне ждать?
Бортэ доплетала одну из своих кос.
– Когда мы разговаривали в первый вечер, – продолжал Тэмуджин, – я думал о том, как иногда разговаривают мои родители. Тебе придется предостерегать меня от ошибок – отец рассказывает, как некоторые из его людей сообщают ему только то, что, по их мнению, он хочет услышать. Мать с ним более честна. В противном случае он бьет ее так же часто, как и другую жену.
– Я не позволю тебе бить меня! – сказала Бортэ, ударив его по руке; он схватил ее за руки и повалил на землю. Она, смеясь, вырывалась. – Если ты думаешь, что будешь бить меня, тебе мимо моих собак никогда не пройти.
Он прижал ее к земле сильнее.
– Не говори этого.
Лицо его стало красным, руки причиняли ей боль.
– Ты мне делаешь больно.
Он отпустил ее. Она села и стала растирать запястья.
– Ты храбришься и делаешь вид, что не боишься собак, – сказала она наконец. – Продолжай делать вид, пока сам не поверишь в это. Потом, когда ты усмиришь их, дай им кусок мяса или кость. Надо их так запугать, чтобы они боялись укусить тебя, но и пусть они знают, что получат награду, если подчинятся.
Мальчик молчал.
– А что заставило тебя бояться их? – спросила Бортэ.
– Когда я был маленький, Бектеру поручили присматривать за мной… мать рассказывает. Я сам не помню. Мать увидела, что собака повалила меня и грызет руку, а Бектер стоит рядом и смеется. Она сказала отцу, и тот дал ему взбучку. – Он наклонился к Бортэ. – Ты только не рассказывай Анчару, что я до сих пор боюсь собак.
– Конечно, нет… обещаю.
Она устремила взгляд на степь. Кое-где уже проклюнулась трава, через месяц земля будет оживлена синими и белыми цветами. Лошади ее отца паслись поблизости на пригорке. Какой-то человек ехал к табуну со стороны реки, за ним галопом неслись ребятишки, их голоса на холодном ветру сливались в невнятный шум.
Анчар отделился от ребятишек и поскакал к Бортэ с Тэмуджином. Они встали и пошли к своим лошадям.
– Какой-то человек, – кричал Анчар, приближаясь к дереву, – приехал из стана Тэмуджина. Арасен поехал за отцом. – Он натянул поводья и остановился возле Тэмуджина. – Человек этот хочет видеть тебя.
– Он не сказал, почему приехал? – спросила Бортэ.
– Арасен говорит, что его зовут Мунлик и что его послал отец Тэмуджина.
Тэмуджин нахмурился; его зеленые глаза стали серьезными.
– Он хонхотат, – сказал он. – Отец доверяет ему больше всех. Я вернусь с твоим отцом.
Он сел на лошадь и ускакал.
18
Тэмуджин ждал Бортэ и ее брата у юрты их отца.
– Мунлик там, – сказал он. – Он так и не сказал, почему приехал.
Бортэ и Анчар оставили свои плети у входа и пошли за Тэмуджином в юрту. Дай с гостем сидели в глубине шатра. Шотан сидела рядом. Дети повесили свои саадаки и колчаны и пошли к ним.
– Нашего гостя зовут Мунлик, – сказал Дай и показал на него чашей с кумысом. – Он говорит, что его отец Чарха верно служит багатуру с мальчишеских лет. – Он повернулся к гостю. – Моя дочь Бортэ и ее брат Анчар.
Гость кивнул Бортэ, его черные глаза были грустными.
– Мой брат багатур сделал верный выбор. Твоя дочь будет красавицей, Дай Сэчен.
Дети устроились на войлоке перед постелью. Мунлик приложился к чаше. Его пальцы, сжимавшие ее, побелели.
– Бортэ с Тэмуджином стали хорошими товарищами, – сказала Шотан, – хотя и не такими близкими, какими им следует стать перед свадьбой. Анчар стал братом мальчику, но ты все это увидишь сам, если поживешь здесь.
– Я не могу остаться надолго, уджин, – ответил Мунлик. Его приятное широкое лицо было серьезным; он ни разу не улыбнулся с тех пор, как Бортэ вошла в юрту. – Мне надо сказать, почему я здесь. Багатур жаждет увидеть сына – сердце его болит с тех пор, как он оставил мальчика. Он скучает по нему так сильно, что попросил меня поехать и забрать Тэмуджина.
Бортэ взглянула на Тэмуджина, который казался таким же удивленным, как и она.
– Друг Мунлик, – сказал Дай, – мальчик не прожил с нами и трех месяцев. Нам будет очень горестно расставаться с ним так скоро.
– Тогда ты понимаешь, что чувствует багатур вдали от сына, которого любит так сильно. Есугэй остается твоим худа, связанным с тобой помолвкой детей. Он просит лишь, чтобы ты разрешил Тэмуджину вернуться к нему на время.
В светлых глазах Тэмуджина, смотревших на Мунлика, застыло недоумение. Что-то было не так. Мунлик был насторожен, будто он чувствовал опасность.
Дай поглаживал бороденку.
– Если мой худа Есугэй так сильно хочет видеть сына, – сказал он, – я, конечно, должен его отпустить.
Бортэ было открыла рот, чтобы протестовать, но горло сдавило.
– Я не хочу уезжать, – сказал Тэмуджин странным монотонным голосом, – но раз мой отец хочет этого, я должен ехать к нему.
– Но мальчик вернется, – сказал Дай. – Он повидает отца, и Есугэй успокоится. Я попрошу тебя разрешить ему вернуться как можно скорее.
– Да, – сказал Мунлик. – Как можно скорей.
Бортэ этому не верила. Почему этот человек не говорит, когда вернется Тэмуджин? Через десять дней, через месяц, через год? «Скорее» может означать и то, и другое, и третье.
– Я буду скучать без тебя, – сказал мальчику Анчар.
– И я, – тихо промолвила Бортэ.
Тэмуджин ничего не ответил.
– Хорошо, – сказала Шотан, – мы, по крайней мере, можем накормить тебя и устроить тебя спать до твоего отъезда.
– Благодарю, – сказал Мунлик, – но я обещал багатуру, что уеду, как только увижу его сына и поговорю с тобой. На дворе еще светло, и мы можем проделать часть пути, пока не придет время спать.
Сердце Бортэ упало. Даже последнего вечера она не проведет в обществе Тэмуджина.
Дай махнул рукой ее суженому.
– Собери-ка ты свои вещи, сынок.
– Я вернусь, – встав, сказал Тэмуджин. – Отец пришлет меня сюда снова, когда я расскажу ему, как вы были добры ко мне.
Он пошел к постели, в которой они с Анчаром спали, и стал паковать свои скромные пожитки. Потом он взял свой саадак и колчан.
Бортэ молча наблюдала, как мать дала Мунлику сверток с творогом, бурдючок с кумысом и кусок мяса.
– Возьми это, – сказала Шотан. – Если отец скучает по тебе так сильно, тянуть не следует.
Мужчины встали. Тэмуджин подошел к Анчару и обнял его.
– Я оставляю тебе свои бабки, – сказал он. – Я отыграю их у тебя, когда вернусь.
Бортэ неуверенно встала, когда Тэмуджин взял ее за руки.
– Я вернусь, – повторил он, всматриваясь в ее лицо, словно бы обеспокоенный тем, что она не поверит ему. – Обещай ждать.
Она кивнула, как бы не осмеливаясь ответить. Он знает о чем-то нехорошем, подумала она; он знает нечто большее, чем то, что отец скучает по нему.
Тэмуджин отвернулся. Дай повел Мунлика и мальчика к выходу, пробормотал им несколько слов, прежде чем обняться с Тэмуджином. Мунлик поднял полог, и оба они исчезли.
«Я не буду плакать», – сказала себе Бортэ.
Дай метался у входа.
– Странно, – пробормотал наконец он. – Есугэй послал за сыном так скоро. Я бы не сказал, что он выглядит чувствительным человеком, и его товарищ Мунлик сообщил о его просьбе с совершенно несчастным лицом.
– Может быть, это его мать страдает в разлуке, – сказала Шотан, – но когда она услышит о Бортэ и о том, как мы относились к мальчику, ей станет легче…
– Случилось что-то плохое, – перебила ее Бортэ. – Просто я знаю это, и Тэмуджин тоже… я заметила.
– Может быть, – сказал Дай. – У меня тоже это чувство, но ничего не поделаешь. Сохрани веру в свою мечту, дочка… веру в своего суженого.
Бортэ рванулась к выходу и выбежала из юрты.
Бортэ взяла свое седло и сбрую в маленькой палатке рядом с загоном, где держал лошадей Дай. Там были Детишки, смотревшие за лошадьми.
– Тэмуджин собирается домой, – сказала одна из девочек. – Наверно, он уже не хочет жениться на Бортэ.
– Помолчи, Гоа, – огрызнулась Бортэ.
– Он не хочет больше оставаться. Может быть…
Бортэ пронеслась мимо детей, едва не сшибив на землю Гоа. Мужчины закончили доить кобыл. Бортэ свистнула, и конюх подвел ее гнедого мерина.
Она оседлала гнедого, затянула подпругу и села в седло. Тэмуджин с Мунликом, уносившиеся вскачь, виднелись уже далеко на равнине. Конюх улыбнулся.
– Это новый способ ухаживания? – спросил кто-то. – Девушка догоняет своего жениха верхом и тащит его обратно?
Все засмеялись.
Бортэ ударила пятками коня и понеслась за Тэмуджином. Встречный ветер свистел в ушах, замедляя движение. Она погоняла лошадь. Расстояние между ней и двумя всадниками сокращалось. Мунлик наклонился к мальчику, их лошади пошли шагом, а потом стали. Тэмуджин вдруг стал валиться из седла, а мужчина ухватился за его плечо.
Бортэ перешла на рысь.
– Тэмуджин! – крикнула она, приблизившись. Мальчик оглянулся, ее поразили слезы на его глазах.
– Что ты здесь делаешь, девочка? – закричал Мунлик. На грязном лице его были светлые полосы, мужчина тоже плакал.
– Я хотела попрощаться.
Она натянула поводья.
– Прощайся побыстрей. Впереди у нас долгий путь.
Тэмуджин выпрямился и отер слезы с лица.
– Я не хочу уезжать, – сказал он, – но приходится. Даже в юрте твоего отца я почувствовал, что должен ехать с Мунликом.
– Я знаю, – согласилась она и обратилась к мужчине. – Ты бы не плакал только потому, что багатур скучает по сыну.
– Я не могу ничего тебе сказать, – ответил Мунлик.
– Я поняла, что случилась беда, когда увидела тебя. И мой отец тоже. Ты лгал нам.
– Он не лжет, – сказал Тэмуджин. – Отец просил приехать.
Мунлик махнул рукой.
– Прощайся, Тэмуджин. Пора в путь.
– Я буду ехать за вами, пока вы не скажете мне правду. Так что скажите ее лучше сейчас.
– Я скажу тебе. – Тэмуджин наклонился к ней. – Но ты никому больше не говори. Твой отец узнает правду позже, и тебе придется притворяться, что ты ничего не знаешь, до тех пор. Сможешь ли?
– Для тебя смогу, – ответила она.
– Поклянись.
– Обещаю всем сердцем. – Она положила руку на грудь. – Будь я проклята, если забудусь.
– Тэмуджин… – попробовал вмешаться Мунлик.
– Я должен доверять Бортэ, – сказал мальчик. – Если я не смогу довериться ей сейчас, то что же она будет за жена? – Он схватил Бортэ за руку. – Мунлик приехал, потому что мой отец умирает. Татары подсыпали яду ему в пищу, когда он останавливался в их стане, – вот что говорит Мунлик. Перед его юртой торчало копье, когда Мунлик выехал за мной. Ты понимаешь, почему он не мог сказать это твоему отцу.
У нее перехватило дыхание.
– Тебе безопаснее здесь. Отец никогда не сделает тебе ничего плохого.
– Я не думаю о безопасности. Моя мать нуждается во мне. Я должен приготовиться к тому, чтобы возглавить мой народ.
Есугэй умирал. Бортэ с трудом представляла себе это, помня, каким оживленным был этот человек, как он пел песни и смеялся. Тэмуджин, возможно, уже стал предводителем своего народа.
– Я обещаю ждать. Я догнала тебя, потому что хотела, чтобы ты знал об этом.
– Я приеду за тобой, Бортэ… Клянусь тебе, и если тебя отдадут кому-нибудь, я умыкну тебя.
– Я буду молиться за тебя, – сказала она, – и приносить жертвы духу твоего отца.
– Делай это тайно, пока твой отец не узнает о моем. Прощай, Бортэ.
– Прощай.
Она смотрела им вслед, пока они не скрылись из виду, а потом поехала в стан. Ее родители ожидают, что она расстроится, расставаясь с Тэмуджином, но она сделает вид, что это ненадолго. Она будет вести себя так, будто ждет его скорого возвращения, и когда ее отец наконец узнает правду, она изобразит удивление. Единственным утешением ее было то, что Тэмуджин доверил ей эту ношу и обещал вернуться за ней.
До стана еще было далеко, и она поняла, что может поплакать.
19
Оэлун изучала хмурые лица мужчин, сидевших в ее юрте. Здесь был старый Бахаджи, который воевал вместе с ее мужем на стороне кэрэитского хана. Чарха сидел рядом с Добоном. Таргутай Курултух и Тодгон Гэртэ расположились справа от Тэмуджина.
А за ними она видела других – пожилых людей, которые были на стороне еще отца ее мужа, и молодых, дававших клятву верности Есугэю.
– Мы скорбим о твоем отце, молодой нойон, – сказал Таргутай ее сыну.
Тодгон кивнул.
– Проклятые татары ранили нас глубоко, отравив багатура.
Тэмуджин холодно наблюдал за ними. Оэлун подняла голову. Два брата-тайчиута говорили от имени остальных, это тревожило ее.
– Татары пожалеют о том, что сделали, – тихо сказал Тэмуджин. – Скоро у вас будет случай отомстить за моего отца.
Тодгон приподнялся на подушке.
– Мы жаждем этого, но без вождя будет трудно.
– Теперь у вас есть вождь, – сказал Тэмуджин. – Отец часто прислушивался к словам моей матери. Она будет руководить, пока я не вырасту, и я буду получать такие же мудрые советы, как и отец…
– Прости меня, нойон Тэмуджин, – перебил его Таргутай, – но женщина и мальчик не могут командовать нами в сражении.
– Командовать своими людьми может мой дядя Даритай, – возразил мальчик, – а вы можете командовать моими двоюродными братьями-тайчиутами. Я поеду с вами на войну и научусь у вас тому, чему бы учил меня отец.
Тодгон посмотрел на своих товарищей.
– Мы поступили бы неумно, если бы совершили набег на татар этой осенью. Мы привыкли к руководству твоего отца, а без него наши враги получат преимущество.
– Но у нас будет преимущество внезапности, – возразил Тэмуджин. – Враги не ожидают, что встретятся с войском так скоро после его смерти.
– Ты соберешь всех союзников для нападения? – спросил Тодгон.
– Это будет война, – ответил Тэмуджин, – а не простой набег.
Оэлун смотрела на своего сына с гордостью за его твердый и повелительный тон. Он напоминал ей его отца, но ее муж редко говорил с таким спокойствием и холодностью.
– Дух моего отца будет преследовать нас, – продолжал Тэмуджин, – если те, кто отнял у него жизнь, останутся ненаказанными.
– Они будут наказаны, Тэмуджин, – сказал Таргутай, – но, разумеется, было бы лучше отомстить, когда рана затянется.
Оэлун поняла, о чем думают оба тайчиута. Скорая победа воодушевила бы сторонников мужа, и они с большей охотой подчинялись бы ей. Но если они в этом году воевать не будут, их сомнения относительно нее возрастут. Таргутай и Тодгон имеют собственные честолюбивые мысли.
– Мои раны затягиваются, – сказала Оэлун, – но если мой муж останется неотомщенным, они откроются снова. Я не позволю его врагам думать, что они лишили нас мужества, даже если мне придется пойти на битву с его тугом.
– Послушайте вдову багатура, – сказал Чарха. – Мы, конечно, можем проявить мужество. И вы позволите этой женщине стыдить вас?
Оэлун посмотрела на него признательно.
– Уджин верит в нас больше, чем мы того заслуживаем! – выкрикнул Чарха. – Она предвидит победу, а мы говорим о поражении.
Со стороны входа донесся знакомый голос:
– Даритай-отчигин желает войти в жилище своей сестры Оэлун.
– Войди, – откликнулась она.
Брат ее мужа и еще несколько его людей прибыли вчера вечером, но отчигин еще с ней не поговорил.
Даритай вошел, поздоровался со всеми и приблизился к Оэлун.
– Я преисполнен горя, – сказал он. – Река, что когда-то текла во мне, пересохла. Ты должна была сразу послать за мной.
Тэмуджин встал, дядя обнял его.
– В тебе живет дух моего брата, – продолжал Даритай. – Я прибыл в стан вчера поздно вечером, но не хотел тебя будить, поскольку мне сказали, что ты сам только что вернулся.
Оэлун прищурилась. Она не спала с самых похорон. Она видела, как Тодгон и Таргутай выехали из куреня туда, где разбил свой стан Даритай.
Тэмуджин обратился к дяде:
– Я рад, что ты здесь. Твоя помощь понадобится, когда мы будем разрабатывать план похода, и я хочу, чтобы ты был рядом сегодня вечером, когда мы встретимся со многими товарищами отца.
– Раз отчигин здесь, – сказал Таргутай, – может, ты со своим сыном пожелаешь поговорить с ним, уджин?
– Оставьте нас, – махнув рукой, сказала Оэлун. – Пожалуйста, подумайте над тем, что было сказано.
Мужчины встали, попятились к выходу и вышли.
– Я уже помолвлен, дядя, – сообщил Тэмуджин.
– Мне говорили, – сказал Даритай, садясь рядом с племянником. – Мне жаль, что твое счастье омрачено таким горем. Мы должны позаботиться, чтобы ты не разлучался с девочкой надолго.
– Она обещала ждать, – заметил Тэмуджин. – Я вернусь за ней, когда займу место отца.
Голос его был твердым. Оэлун подумала: а понимает ли он, насколько туманно их будущее? Он еще ребенок и по-ребячьи верит тем, кто его окружает.
– Тэмуджин, – сказала Оэлун, – мне нужно многое сказать твоему дяде. Скажи Хокахчин, чтобы она подогрела баранину для отчигина.
Мальчик встал, поклонился Даритаю и ушел.
– Беда с этой помолвкой, – заметил Даритай. – Надеюсь, что он еще не дорос до привязанности к девочке. Поскольку брат умер, ее отец перестанет считать себя обязанным придерживаться обещания.
– Тэмуджин мало говорил мне о ней, но он настаивает на своей будущей женитьбе.
Даритай пожал плечами.
– В детстве все кажется простым и чистым.
– Детство моего сына кончилось.
Оэлун встала, сняла кувшин и рог со стены и подала Даритаю, а потом села у люльки с Тэмулун.
– Не могу поверить, что он умер, – сказал Даритай, побрызгал пальцами кобылье молоко, шепотом произнес благословение и выпил. – Как бы далеко ни находился мой стан, как бы мы ни расходились, как бы много времени ни проходило между нашими встречами, я всегда ощущал его присутствие.
Он вздохнул и склонил голову.
Тэмулун захныкала, Оэлун стала качать люльку.
– Мой племянник говорил о походе, – сказал отчигин, глотнув кумыса. – Ты, наверно, понимаешь, что теперь мы не можем воевать.
Она ожидала, что он скажет это, хотя и надеялась на обратное.
– Вас поведет дух моего мужа.
– Мы знаем, как он сражался, как распоряжался в бою, но мы не привыкли ходить в бой без него. Преимуществ у нас нет. Мы сможем одержать решающую победу позже.
Это слова Тодгона и Таргутая – значит, он уже пришел с ними к согласию. Даритай предпочел вступить в заговор с тайчиутами теперь же и надеялся на большее в будущем.
– Ты ошибаешься, – сказала Оэлун. – Если татары заподозрят, что мы ослабли, они нападут. Ты хочешь, чтобы война велась на наших пастбищах?
– Иногда необходимо отступать, Оэлун. Хоть ты и мудрец, но все же женщина и не разбираешься в войне. Брат мой часто использовал отступление, чтобы обмануть противника и дать возможность другому крылу зайти с фланга.
– И как, по-твоему, нам быть? – спросила Оэлун.
– Мы можем откочевать на запад. Если татары нападут, мы будем готовы встретить их, но я подозреваю, что они сочтут наше передвижение за признак неуверенности. Пусть так и думают. Наши разведчики могут следить за их передвижениями, а татары, возможно, решат, что нет необходимости задействовать людей в дозорах, и у нас будет возможность собраться с силами прежде, чем мы встретимся снова. Пусть они лелеют мысль, что одержали победу над нами, когда убили брата.
– Но они как раз могут подумать, что одержат над нами легкую победу сейчас. Я смогу рассчитывать на мужчин, если ты мне поможешь. Мы…
– Сейчас я занят тем, что отражаю набеги мэркитов на северную часть моих земель, – сказал Даритай, вытирая усы. – Война нам обошлась бы дорого, да и татары не единственные наши враги. У мэркитов тоже есть причины желать нашего ослабления.
– Я еще не все сказала мужчинам. С нами может выступить хан Тогорил. Мой муж был его названым братом – я могу послать человека к хану кэрэитов и потребовать, чтобы он отомстил за смерть того, кто помог ему вернуть трон.
Даритай нахмурился.
– Не делай этого, Оэлун.
– Он кое-чем обязан мне и сыну своего анды.
– Он скорбит, а его шаманы и христианские священники молятся за моего брата. Может быть, его дары находятся в пути сюда. Но он не стал бы сражаться, даже если бы брат мой был жив, а теперь он будет выжидать и присматриваться, какую выгоду он от этого получит. Не нажимай… Наш народ лишь убедится, что ты бессильна, если он откажет тебе.
С Оэлун теперь не было никого. Даритай был ее последней надеждой. Люди сражались бы, если бы он выступил за нее. Хан Тогорил скорее прислушался бы к просьбе Даритая.
– Я думала, что у тебя душа, как у брата, но тебе все равно, что будет с нами.
– Я приехал сюда, чтобы проявить заботу о вас, – молвил он, откладывая пустой рог. – Ты права в одном. Нашему народу сейчас нужна война. Хорошо продуманные набеги на станы мэркитов поддержат нас. Мы нанесем мэркитам тяжкие раны, а потом нападем и на татар. Тэмуджин должен набраться опыта в набегах, а потом уже идти войной.
Возможно, он и это обсуждал с Таргутаем и Тодгоном.
Он наклонился к ней. Она почуяла кислый запах кумыса из его рта.
– Мой брат, – сказал он, – не простил бы мне, если бы я не присмотрел за вами. У меня две жены, но третьей всегда найдется место. Стань моей женой, Оэлун.
Она вцепилась рукою в люльку. Ей вспомнилось, как рыдал Даритай, когда умер Некун-тайджи, и как скоро он заговорил с Есугэем об их долге перед вдовой старшего брата. Теперь он хотел сделать своей женой вдову другого брата.
– Я делаю предложение только из чувства долга, – продолжал он. – Ты все еще такая же, какой мы тебя увидели впервые. Жаль было бы оставить тебя в пустой постели. Ваши дети будут иметь отца, а я бы забыл немного о своем горе, найдя счастье с тобой.
Он претендовал не только на вдову брата, но и на наследство Тэмуджина. Такая женитьба способствовала бы притязаниям отчигина на власть. Он укрепил бы собственное положение, делая вид, что отстаивает интересы Тэмуджина.
– Сочигиль, – продолжал он, – была лишь второй его женой. Взять ее под свою защиту было бы достаточно, и это позволило бы мне оказывать больше внимания тебе.
– Нет.
Он положил руку ей на плечо.
– Может, я посватался к тебе слишком скоро, но что толку ждать. Я знаю, что ты все еще скорбишь, но…
Оэлун отбросила его руку и медленно встала. В его черных глазах теперь не было печали – одна лишь жажда урвать… Его широкое грубое лицо отталкивало ее. Как мало было в нем от человека, которого она потеряла.
Она сказала:
– Я не выйду за тебя, Даритай.
– Без мужчины жизнь будет тяжкая.
– Мунлик обещал присмотреть за мной, а я присмотрю за сыновьями. Мне не нужен муж. Я не могу смотреть на тебя, не думая о твоем брате.
