Текст книги "Повелитель Вселенной"
Автор книги: Памела Сарджент
сообщить о нарушении
Текущая страница: 26 (всего у книги 51 страниц)
70
– Орда хана, – сказал ближайший к Хадаган всадник, указывая на стан – ставку Тэмуджина – и на большой шатер, стоявший в северной части его личного кольца. По пути сюда встретились несколько больших стад. Еще победа-другая, и богатство Тэмуджина сможет соперничать с богатством его союзников-кэрэитов.
Для нее поставили большую юрту, а рядом – три маленьких для служанок, что будут готовить, шить и пасти скот, который ей выделил Тэмуджин. Хадаган ожидала, что его жены посетят ее, но вместо этого его старшая жена Бортэ прислала служанку с посланием. Хатун приветствовала ее, выражала сожаление по поводу ее страданий и сообщала, что не навестит ее, пока печаль Хадаган не пройдет.
Через шесть дней после ее приезда хан вернулся в стан и пригласил своих полководцев на пир. Вместе с тремя женами Тэмуджина Хадаган пригласили в большой шатер и усадили всех вместе. Две младшие жены шептались, не стараясь скрыть удивления, что их супруг не выбрал красавицы из добычи, взятой у тайчиутов. Лишь строгий взгляд Бортэ заставил их замолчать.
Мужчины говорили о тех, кто сдался, чтобы присоединиться к Тэмуджину. Среди них был бааринец с двумя сыновьями, вассалы Таргутая, схватившие вождя тайчиутов. Тэмуджин молчал, пока его полководец Борчу рассказывал подробности. Три бааринца по дороге к хану передумали выдавать ему свою добычу, освободили Таргутая и признались в этом Тэмуджину.
– И как их казнили? – спросила жена по имени Дохон.
Нойон Борчу рассмеялся.
– Казнили? Тэмуджин вознаградил их за это. Они сказали, что не могут выдать человека, которому они присягали, и хан похвалил их за правильный поступок – даже назначил тут же одного из молодых людей сотником. – Он снова засмеялся. – Они рассказывали нам, что посадили Таргутая в кибитку – старый негодяй так растолстел, что не мог сесть на лошадь. В одиночку ему долго не прожить.
Хан улыбался, по-видимому, довольный судьбой старого врага. Таргутай еще поживет немного, сознавая, что потерял все. Победа Тэмуджина была достаточной местью.
Тэмуджин не приходил в юрту к Хадаган, пока не провел по одной ночи с каждой из жен.
– Сегодня я был милосердным, – сказал он за ужином. – Этот несчастный муж моей сестры наконец объявился. Он говорит теперь, что хотел только обуздать меня, а не закопать в землю, и пришел с повинной головой.
– И ты простил его? – спросила Хадаган.
– Частично ради сестры, которая просила за него. К тому же Чохос-хаан и его люди пригодятся.
Отослав служанок, она подала ему еще кумыса и удалилась в глубь юрты, довольная, что тут полутьма. Он сел рядом, прежде чем она успела спрятаться под одеялом. Он стянул с нее сорочку, и она легла в постель, надеясь не слишком разочаровать его. Тоган говорил ей, что тело у нее все еще совсем девичье. К горлу подкатил комок при мысли о покойном муже.
Сильные руки Тэмуджина ласкали ее, и все же что-то жестокое и требовательное было в том, как он касался ее и заставлял разделять удовольствие. Он расположит ее к себе, заставит забыть все и полюбить его. Она содрогалась под ним, и слезы текли из глаз.
Бортэ-хатун пригласила Хадаган к себе в юрту через два дня. Ночью прошел небольшой снежок. Между юртами двигались люди, укладывая сундуки в повозки и кибитки. Завтра они собирались перекочевать поближе к зимним стойбищам.
Хадаган прошла мимо стражи и поднялась по деревянным ступеням в большой шатер, удивляясь, зачем хатун хочет видеть ее. Наверно, чтобы утвердиться, дать понять, что, как первая жена Тэмуджина, она ожидает покорности.
Бортэ-хатун и ее служанки были в восточной части шатра и упаковывали одежду и посуду в сундуки. Не успела Хадаган произнести приветствие, как Бортэ поспешила к ней и взяла ее за руки.
– Добро пожаловать, Хадаган-уджин. Прости, что оторвала тебя от работы, но если мы не поговорим сегодня, другой случай у нас будет не скоро из-за всей этой работы.
Хадаган склонила голову и полезла за пазуху.
– Пожалуйста, прими этот бедный подарок.
Она вручила Бортэ большой синий платок.
– Красивый, спасибо тебе за него.
Хатун провела ее к очагу и усадила на подушку. Служанка принесла в нескольких кубках кумыс. Бортэ мановением руки отпустила служанку и села.
– Я хотела поговорить наедине с женщиной, семья которой с риском для жизни помогла Тэмуджину. Без тебя он никогда не женился бы на мне.
Хадаган пришлось улыбнуться.
– Хатун, я вижу, какая ты теперь. Если у тебя в девушках было хоть немного такой красоты, твой отец мог, наверно, составить целое войско из твоих поклонников.
Бортэ покраснела.
– Когда мы поженились, – сказала она, – Тэмуджин рассказал мне о девушке и семье, которые были добры к нему. Я была благодарна, что он просил моей руки, а не ее. – Большие карие глаза Бортэ потеплели. – Он будет всегда почитать тебя, как и я, за то, что ты сделала. У моего мужа много верных товарищей, но лишь немногие знают его с детства и заботились о нем, когда он был ничем. Ты одна из них.
– Теперь другие любят его.
– И все же я думаю, что ты любишь его и, может быть, искреннее, чем другие.
– Да. – Хадаган на мгновение закрыла глаза, она не ожидала, что разговор примет такой оборот. – Несмотря на все, что случилось, я могу любить его.
Бортэ коснулась ее рукава.
– Я знаю, что ты потеряла. То, что ты можешь простить моего мужа, говорит о твоей большой душе.
– Ты льстишь мне, благородная госпожа, – сказала Хадаган. – Тэмуджин сделал все, что мог, для меня, и было бы глупо отказываться от его даров. Мой покойный муж был хорошим человеком, и я была счастлива в замужестве, но Тэмуджин покорил мое сердце давно. Наверно, поэтому легче простить его.
– Нашему мужу нужна твоя любовь, – сказала Бортэ, – и мне тоже. Другие его жены… – Она вздохнула. – Дохон хочет целиком завладеть им и подкупает шаманов, чтобы они своими заклинаниями помогли ей родить сына – она потеряла первую дочь, и у нее еще всего одна. Джэрэн очень боится его, и я понимаю, почему, хотя и жалею, что понимаю. – Хатун задумалась. – Мне часто хотелось, чтобы Тэмуджин нашел жену, которая тоже могла бы стать настоящей подругой. Добрая матушка Тэмуджина и жены его братьев не часто жалуют в наш стан, а женщины его полководцев видят во мне ту, которой надо льстить. У меня есть служанки, которым я могу доверять, но они осторожничают в разговорах со мной.
– Понимаю, – сказала Хадаган. – Ты ищешь подругу, которая бы не искала выгоды, которой не нужно бояться тебя или ревновать.
Длинные ресницы Бортэ затрепетали.
– Да.
– И ты думаешь, что я могла бы стать такой подругой. Мне нечего выгадывать, поскольку Тэмуджин дал мне больше, чем я думала, и я никогда не верну того, что потеряла. Я не боюсь тебя, хатун, потому что любое страдание, которое ты можешь причинить мне, не может быть больше той боли, которую я уже перенесла. Хан будет всегда почитать тебя, как свою главную жену, но даже если бы это было не так, тебе не нужно беспокоиться, что какая-нибудь простушка вроде меня может когда-либо стать твоей соперницей. Я не могу родить ему сыновей, так что не буду стараться обеспечить им место под солнцем – семя моего покойного мужа не прорастало во мне много лет. Когда-то мне было все равно, потому что я могла наслаждаться мужем легко, не боясь родовых мучений, но это было тогда, когда еще были живы мои сыновья.
Бортэ поставила свой кубок.
– Ты говоришь откровенно, Хадаган?
– Это тоже требуется от подруги.
– Верно, – проговорила Бортэ. – Мне часто приходится говорить Тэмуджину то, что другие боятся сказать, но нет никого, кто бы поправил меня, если бы я ошибалась. Дружа с тобой, я буду знать – что бы ты ни сказала, интересы нашего мужа будут у тебя на первом месте. Я понимаю, что ты есть, уджин. Твоя юрта всегда будет в моей орде, так что я буду пользоваться твоими советами.
– Я знаю, – ответила Хадаган, – во что может превратиться моя жизнь с ханом. Он сочувствует моим страданиям и выплачивает старый долг, но расплатится, и сочувствие пройдет. Со временем я, возможно, стану не больше чем младшей женой, которой пренебрегают, но я могу сохранять наши отношения через тебя и буду благодарна за любые крохи с твоего стола. Думаю, что ты это тоже понимаешь, хатун. – Она помолчала. – Конечно, я буду служить вам обоим. Больше мне ничего не остается.
71
Есуген проснулась и увидела, что сестра сидит в своей постели. Черные косы Есуй были в беспорядке, лицо пылало от счастья.
Есуген подошла к ней и присела.
– Тебе надо переплести косы, – сказала она, расчесывая длинные волосы Есуй пальцами. Служанки вышли готовить еду к пиру. Их отца не было в большом шатре. Ихэ Черэн сильно напился вчера вечером, и Есуген видела, как мужчины волокли его в юрту младшей жены. Стан пировал третий день, отмечая замужество дочери вождя, но Есуген не разделяла общей радости. Сегодня она потеряет сестру.
Она заплела волосы Есуй, свернула кольцами косы за ушами, закрепила их кусочками войлока, а потом обхватила сестру за плечи. Они были очень похожи: одни длинные черные глаза, острые скулы, маленький плоский нос и красиво очерченный рот. Всякий мог бы принять их за близнецов, хотя Есуй была на год старше. Обе сестры никогда не расставались ни на день. Теперь Есуй заберут у нее.
– Я не хочу, чтобы ты уезжала, – выпалила Есуген.
– Прекрати, Есуген, – сказала их мать из глубины шатра. – Хорошо, что Есуй выходит замуж сейчас, а то скоро отец будет занят на военном курултае вождей.
Как беззаботна была Есуген месяц назад, когда стал таять снег и они с Есуй и друзьями выехали поохотиться на птиц к реке Халха. Они возвратились и застали в шатре отца гостя – Табудая, и молодой человек признался, что он приехал в их татарский стан приискать себе жену. Он и Есуй обменивались смущенными взглядами, как только оказывались рядом. Через три дня он посватался к ней.
– Если у Табудая так много скота, – сказала Есуген, – то он сможет содержать и двух жен. Отец должен сказать ему, чтобы он женился на нас обеих.
– Что за чепуха, – возразила мать. – У него могут возникнуть сомнения относительно Есуй, если мы запросим калым и за тебя. – Пожилая женщина решительно пошла к выходу. – Мне надо наружу, а когда вернусь, я хочу, чтобы ваши личики сияли улыбками.
– Ты бы сказала что-нибудь, – умоляла Есуген, когда мать вышла.
Руки Есуй обхватили ее.
– Прости.
– Ты же сама хочешь выйти за него.
– Возможно, он посватался ко мне, а не к тебе, только потому, что я старше. Он считает тебя красивой тоже – он говорил мне об этом. – Есуй похлопала ее по щеке. – Я счастлива, что он станет моим мужем. В один прекрасный день он станет вождем и…
– …будет огонь в глазах и свет на лице, – закончила Есуген. Она слишком много раз слышала, как напевала эту песню сестра. – Я его ненавижу.
– Прекрати. – Есуй схватила ее за руки. – Разве мы не обещали друг дружке, что всегда будем жить в одном стане?
– Ты это забыла тотчас, как увидела Табудая.
– Я не забыла, – сказала тихо Есуй. – Я хотела, чтобы он был счастлив со мной. Когда он согласен будет с любой моей просьбой, я скажу ему, чтобы он посватался к тебе. Если смогу, я сделаю это еще до конца лета.
Есуген застыла с открытым ртом.
– Но как…
– Я долго обдумывала это. Отец не пойдет в поход на монголов до осени, и он будет слишком занят подготовкой его, чтобы думать о том, как бы тебя пристроить. Я к тому времени сумею убедить Табудая посвататься. И мы снова будем вместе к будущему году.
– Целый год! – воскликнула Есуген.
– Когда я согласилась выйти за него замуж, я думала и о тебе. Я хотела, чтобы у нас обеих был хороший муж. – Она хихикнула. – Думаю, Табудай управится с двумя женами. У него член, как у жеребца.
Есуген была ошеломлена.
– А как ты узнала об этом еще до свадьбы?
– Я слышала, как он сказал это одному из своих людей. Он признался, что член так наливается и растет при мысли обо мне, что он едва может сесть на коня.
Есуй засмеялась и прикрыла ладошкой рот.
– Мужчины всегда хвастаются такими вещами, – сказала Есуген.
– Скоро я узнаю, правда ли это.
Есуген захихикала.
– Обещай, что ты меня не забудешь.
– Обещаю.
Есуген сидела рядом с отцом, а служанки расставляли блюда с едой. Ихэ Черэн ел с отсутствующим видом В течение пяти дней, прошедших с тех пор, как Есуй и ее мать уехали в стан Табудая, он проводил совещания со своими командирами и ждал сообщений разведчиков. Он уже готовился к походу. Табудай, наверно, прибудет с войском до осени, и у Есуй не будет времени поговорить с ним о сестре.
Возможно, отец сможет уладить дело миром. Есуген подумала, а не намекнуть ли ему об этом, но он ни за что не станет слушать женщин, если они заговорят о войне и мире. Прошлой зимой он задал ее матери жестокую трепку, когда она предложила помириться с монгольским ханом.
Женщины – трусихи, часто говаривал он. Им все равно, какому хозяину служить, а с монголами мира быть не может. Они уничтожили многие татарские роды. За это он отрубит монгольскому хану голову. А также за то, что он лжет, будто татары отравили его отца.
Все ели молча. Если бы Есуй была здесь, они с сестрой поболтали бы о народившихся ягнятах или попросили бы Ихэ Черэна, чтобы кто-нибудь из братьев объездил для них новых лошадей. Отсутствие сестры она чувствовала большую часть вечера. Она с отчаянием думала о прошедших пяти днях и гадала, как же выдержит еще целый год.
– Что-то ты помалкиваешь сегодня, – сказал грубо Ихэ Черэн.
Есуген посмотрела на него.
– Я скучаю по Есуй.
– Надо же ей когда-нибудь было выходить замуж.
– И я рада за нее, – добавила она быстро. Она боялась его, когда им овладевали злые духи. Тогда он размышлял в одиночестве, бросался на всех, кто подходил к нему, и пил весь вечер.
– Мне надо тебя тоже выдать замуж. Когда девушки твоего возраста начинают походить на больных телят, самое время отделываться от них.
– Нет! – закричала она. Отец стиснул рукой нефритовый кубок и строго посмотрел на нее. – Я хотела сказать, что сейчас голова у тебя занята. В конце концов, ты собираешься на войну… – Лицо его помрачнело. – Я хотела сказать, что когда война окончится, любой мужчина, который ухаживает за мной, будет иметь больше добычи и сможет больше предложить за меня.
Он подергал себя за седеющие усы.
– Правильно говоришь.
Он махнул рукой. Она помогла служанке убрать блюда и пустые кувшины.
Есуген было собралась раздеться, как часовой позвал Ихэ Черэна.
В шатер вбежал человек, направился к постели, на которой сидел ее отец, и поклонился.
– Доставили сообщения разведчиков, Черэн, – сказал страж. – Монгольских разведчиков видели у озера Колэн, а другие движутся в нашем направлении с запада. Хонхираты уже откочевали на северо-восток.
Ихэ Черэн выругался.
– Проклятые хонхираты повернулись спиной к своим союзникам и еще ожидают от нас награды за то, что не присоединяются к нашим врагам. Кэрэиты идут с Тэмуджином?
Человек покачал головой.
– Кажется, он в этой битве будет сражаться один.
– Хорошо. Я не ожидал, что это случится так скоро, но мы готовы расправиться с монгольской собакой. – Оба направились к выходу. – Собирай командиров – мы встретим противника в степи к западу от озера Буир.
Есуген легла.
«Пусть все быстро закончится, – молилась она. – Дай нам победу, чтобы я оказалась рядом с сестрой».
72
В течение двух дней в стане было шумно – войско готовилось к битве. Затачивались мечи, наконечники стрел и копий, доспехи покрывались смолой и полировались. Сотники собирали своих людей, амуницию, лошадей, и почти вдруг войско ушло на запад.
Через десять дней татарские воины мчались к стану Ихэ Черэна по берегу Халхи, и люди по их виду определили, что они отступают. Некоторые боевые кони были без сбруи. Воины бежали в направлении предгорий Хингана. Женщины укладывали что могли в кибитки, но многие удирали верхом или даже пешком, бросая пожитки и стада. Большой шатер Ихэ Черэна тоже был оставлен.
В предгорьях люди делали засеки и огораживались повозками. Воины говорили о том, как монголы не поддавались, перегруппировывались и снова наступали. Некоторые утверждали, что Чингисхан приказал своим людям убивать всякого воина, который отступит. Часть татар, пробившихся к предгорьям, были из тех, что попали в плен к монголам, но перебили стражу и убежали, и люди узнали, что если они сдадутся, пощады им не будет. Монгольский хан объявил, что все мужчины-татары умрут.
Крыло монгольского войска вскоре появилось в долине под горами. Ночью видны были костры, днем воины стали наступать на засеки волнами, повторяя натиск всякий раз, когда их отбрасывали. Когда первый ряд поваленных деревьев и повозок был преодолен врагами и Есуген увидела окровавленные мечи, которыми рубили мужчин, женщин и детей, она убежала.
«Я струсила», – подумала Есуген.
Другие карабкались на склоны, покрытые лесом, а она избрала свой путь и теперь осталась одна, только с луком, несколькими стрелами и ножом. Она бежала, прислушиваясь, не гонятся ли за ней, но чаща подлеска сдерживала бег. Когда пришла ночь, она улеглась калачиком под деревом, боясь заснуть.
Ее отец был среди тех, кто бежал от монголов, но он был за одним из завалов в самой гуще сражения. Ей следовало бы быть рядом. Другие женщины остались со своими мужчинами. Она не заслуживает того, чтобы остаться в живых, когда так много ее соплеменников погибло.
Утром она поискала пищи. Несколько ягод, которые она нашла, были еще зелеными. Она выкопала корешок и съела. Ее бурдючок для кумыса был пуст, и она знала, что скоро ей придется искать воду. Она не осмеливалась спуститься к реке, где монголы будут искать татар, гонимых жаждой.
Когда под деревьями чуть посветлело, она услышала внизу какой-то треск, грохот. Положив стрелу на лук, она, крадучись, спустилась и оказалась в березовой роще.
Там она нашла маленького мальчика. Она взглянула на его бледное лицо и кровь, текущую по животу, и поняла, что он умирает. Он открыл глаза, а она стала на колени и приподняла ему голову.
– Всех, кто еще жив, они забрали, – сказал мальчик слабым голосом. – Они стали мерить наш рост по чеке колеса. Они… – У него перехватило дыхание. – Был приказ – всякий мужчина выше чеки колеса должен умереть.
Горло Есуген сжалось.
– Но ниже чеки – только очень маленькие мальчики.
– Я выше чеки – вот почему я убежал. Но не успел, один пырнул меня ножом и подумал, что я умер, но я приполз сюда. – Рот мальчика искривился. – Наши прятали ножи в рукавах. Ихэ Черэн приказал нашим дорого отдавать жизнь монголам, которые придут за ними, и многие монголы поплатились жизнью тоже.
Мальчик закрыл глаза. Когда он умер, Есуген обыскала его, но не нашла ничего, чем могла бы воспользоваться. Она сложила его руки на груди, прошептала молитву и ушла.
Отец должен был заключить мир. Она поняла наконец, что пыталась втолковать мужу ее мать. Во время войн женщины становятся всего лишь добычей, их заставляют служить победителям. Ее мать умоляла спасти жизнь соплеменникам.
Ночью разразилась гроза. Она скорчилась в кое-как сооруженном шалаше, раскрыв бурдюк, чтоб налилась вода. После грозы лес наполнился птичьим щебетом, и она забралась в чащу поспать.
Ей приснился сон. Она сидела с матерью под деревьями. Бледное, испускающее призрачный свет лицо женщины подсказало, что она мертва.
– Ты пришла за мной, – сказала Есуген.
– Я пришла не за тобой, – ответил призрак. – Я спрашиваю тебя, дочь, почему наши люди плачут по погибшим? Почему наша кровь льется на землю? Почему наши юрты разломаны, а наших женщин насилуют?
– Потому что монголы ненавидят нас.
Призрак сказал:
– И отец твой тоже виноват. И все те, кто руководил нами, погубили нас. Нет спасения женщинам и детям под Небом, если мужчины не могут защитить их. Никого не остается в нашем народе, кто бы мог защитить тебя. Есть лишь один способ выжить – лгать победителям.
Есуген сказала:
– Я скорее умру.
– Нет, ты не умрешь. Дух не схватил бы тебя и не извлек из-за завалов, если бы ты намеревалась умереть. Ты должна жить, спастись любым способом.
Есуген проснулась, мать исчезла. Призрак Есуй не являлся к ней, и она поняла, что сестра жива. Если бы Есуй была мертва, ее душа раздвоилась бы. Есуй обещала, что они всегда будут вместе. Если бы сестра умерла, ее дух явился бы.
Она встала, уже зная, как ей быть, и пошла вниз.
Стая черных птиц неслась в небе. Стервятники сидели на горах отрезанных голов. На пики тоже были насажены головы. Пленные под присмотром стражей уволакивали одни тела, а другие оставляли. Враги заставляли хоронить тела своих товарищей, а трупы татар оставались гнить.
Есуген пригладила волосы. Конные монголы прочесывали равнину, поросшую высокой травой, но она ничего не выгадает, если на нее наткнутся простые воины. Ей пришлось высматривать нойона, который командует многими и может взять ее себе, а потом помочь найти Есуй.
Она сверху осмотрела местность. На юге близ реки паслись стреноженные кони. По берегу реки шел высокий человек в сопровождении нескольких воинов. Те, мимо которых он проходил, кланялись или поднимали руки, приветствуя. Его темные косы имели медный оттенок. Края его металлического шлема были отделаны золотом. Когда поднялся ветер, она побежала, зная, что колышащаяся трава скроет ее. Она уже было остановилась, как голова нойона быстро повернулась к ней. В мгновенье сопровождавшие его схватились за луки, а двое, шедшие впереди генерала, прицелились.
– Не стреляйте! – отчаянно закричала Есуген, взметнув руки над головой. К ней подъехал воин, схватил ее саадак и поволок ее за руку.
– Возьмите у нее нож, – сказал генерал тихим голосом. – Жаль будет убивать ее.
Выработанный второпях замысел улетучился у нее из головы.
– Тогда убей меня! – закричала она, когда воин вытащил нож у нее из-за кушака. – Вы же всех убиваете!
Она свалилась на землю, рыдая обо всем, что потеряла.
Ее больно пнули в бок сапогом.
– Дайте ей выплакаться, – сказал генерал. Она плакала, пока ей на плечо не легла чья-то рука. Она подняла голову и встретилась взглядом с парой светло-карих глаз с зелеными и золотыми крапинками.
– Выпей это, дитя. – Нойон наклонился и дал ей кожаную флягу. Она хлебнула кумыса. – Где ты пряталась?
– В предгорьях, – удалось ей выдавить из себя.
– Что заставило тебя спуститься?
– Мне некуда больше идти.
Она вернула ему флягу и снова заплакала. Он подсунул под нее руку, и голова ее легла ему на панцирь. Странно, что он такой добрый, если его люди такие жестокие.
Он пригладил ее волосы, словно она была маленьким ребенком, а потом сказал:
– Как тебя зовут?
– Есуген. – Она вытерла нос рукавом. – Дочь Ихэ Черэна.
Один из сопровождавших рассмеялся.
– Красавица и дочь вождя – кому-то достанется хорошая награда.
– Я ее беру себе. – Светлоглазый человек ласково помог ей встать на ноги. – Для тебя эта война кончилась, Есуген. Тебя возьмут в мой шатер. Оплакивай свой народ, когда останешься одна, но мне своих слез больше не показывай.
Он повел ее к лошадям, которых вели в поводу. Подъехал еще один человек и, остановившись, поднял руку.
– К нам приехал твой дядя, – сказал всадник. – Он ждет тебя в твоем шатре и требует, чтобы ты поговорил с ним.
– Требует? – Голос генерала был по-прежнему тихим, но Есуген услышала в нем стальные ноты. – Он может подождать.
– Твой сводный брат тоже здесь, как ты просил.
– Прекрасно, Борчу. – Он подтолкнул Есуген вперед. – Смотри, что сползло к нам с холмов. Если она мне понравится, я, возможно, сделаю ее своей женой.
Есуген покраснела, взглянув на человека, которого звали Борчу. Он осклабился.
– Она так красива, что заслуживает твоего внимания, Тэмуджин.
Она замерла в ужасе. Тэмуджин – их хан. Она посмотрела на него снизу вверх, его светлые глаза блестели от удовольствия.
– Ты видишь, как тебе повезло, – сказал он и посадил ее на лошадь.
Хан устроился в шатре ее отца. Мысли Есуген метались: он истоптал копытами ее народ, превратив его в горсть пепла. Жалости от хана ждать не приходилось.
И все же при своей власти он скорей найдет ее сестру, чем кто бы то ни было другой. Не это ли предвидел призрак матери? Не это ли подразумевала мать, посылая Есуген в руки злейшего врага отца?
«Твой отец погубил нас», – сказала мать.
Есуген должна спастись любым способом.
Хан приветствовал людей, ждавших у шатра, а потом взошел по деревянным ступеням. Есуген последовала за ним. На восточной стене шатра висели сбруя, седла, оружие. Пять плененных татарских женщин упали на колени и прижались лбами к коврам.
– Дайте этой девушке женскую одежду, – сказал хан, – и что-нибудь покрыть голову.
Он подтолкнул Есуген к женщинам. Они бросились к сундуку и достали синий шелковый халат. Этот халат носила мать. Комок подкатил к горлу, когда женщина помогла ей надеть халат и повязала голову белым платком.
Хан подошел к постели отца и сел. Возле постели поставили стол. Тут она заметила, что стол был широкой деревянной доской, привязанной к спинам двух человек, стоявших на четвереньках. Вошли люди хана и уселись на подушки вокруг стола.
– Подойди, Есуген, – позвал хан. Она подошла и собиралась примоститься у его ног, но он протянул руку и потянул к постели. – Рядом со мной.
Она села, стараясь не смотреть на стол и пленных под ним. Женщины с расширенными от ужаса глазами ставили кувшины и блюда с мясом на доску, под которой тихо стонали мужчины.
– Еще живы, – сказал человек по имени Борчу. – Посмотрим, что с ними будет, когда мы попляшем на их спинах.
Монголы засмеялись.
Хан подозвал караульного, стоявшего у входа.
– Теперь я поговорю со своим дядей и братом.
Вошли двое, поклонились в пояс и подняли головы.
Тот, что помоложе, был похож на хана, но с черными глазами. Старший хмурился. Хан молчал, кропя кумысом. Есуген увидела, что онгоны ее родителей исчезли и на их месте висела резная волчья голова.
Двое ждали. Старший трогал пальцем седые усы, а хан раздавал своим людям куски мяса, натыкая их на нож.
– Ты забыл о приличиях, племянник, – сказал наконец старший.
– А ты забыл о покорности, – откликнулся хан.
– Мои люди и я получили свою долю ударов. А теперь Джэбэ отнял всю добычу у меня и сказал, что сделал это по твоему распоряжению. То же он сделал с Алтаном и Хучаром. Я пришел, чтобы потребовать все обратно.
– Потребовать? – Хан прищурил глаза. – У меня никто ничего не требует. Ты слышал, что я приказал. Разве не сказал я, что никто не будет заниматься грабежом, пока не закончится сражение, и что вся добыча будет поделена поровну после? Ты не подчинился мне, Даритай. Ты, Алтан и Хучар должны были преследовать противника, а не заниматься грабежом. За неподчинение вы ничего не получите.
Лицо Даритая побелело.
– Ты угрожаешь собственному дяде и двоюродному брату? Ты говоришь Алтану, сыну Хутулы-хана, что он ничего не получит?
– Мои люди будут знать, что кто бы ни нарушил мои приказы, наказание неизбежно. За неподчинение тебе не радоваться добыче. За то, что ты осмелился возражать против моего решения, ты лишаешься привилегии сидеть у меня в совете.
– Ты пожалеешь об этом, Тэмуджин.
– Я уже пожалел. – Он говорил все тем же тихим голосом, но ровный тон приводил Есуген в ужас. – Теперь прочь с моих глаз, пока я не лишил тебя и должности.
Даритай повернулся и выкатился из орды. Хан взглянул на другого.
– А ты, Бэлгутэй… Твоя небрежность стоила жизни многим. Когда пленные татары услышали, какая участь их ожидает, они поняли, что терять нечего, и жестоко сопротивлялись.
– Я не думал…
– А твое дело – думать, но ты вместо этого выболтал пленным вынесенный приговор, и многие из наших погибли. Тебе также запрещается посещать совет. Ты будешь поддерживать порядок в стане, пока мы совещаемся, и вернешься только тогда, когда мы все обсудим. Иди и будь благодарен, что я оставил тебе голову на плечах.
Бэлгутэй ушел. Люди ели и пили. Время от времени некоторые опирались на стол локтями, заставляя стонать людей под столом громче. Большинство говорило о сражении, о зарезанных людях, о добыче, которую поделили.
Наконец встал Борчу.
– Надо доить кобыл, – сказал он, – и расставить ночную стражу.
Все встали. Есуген вдруг не захотелось, чтобы они уходили.
– Заберите этот стол, – сказал хан. – Я не буду плясать на нем сегодня вечером.
– К утру они сдохнут, – сказал кто-то.
– Ну, они неплохо послужили нам и в награду получат более приличную смерть.
Доска была отвязана, и пленных утащили.
– Оставьте нас, – сказал хан женщинам, и они убежали из шатра.
Есуген сжалась, боясь сделать малейшее движение.
Он спросил:
– Это шатер твоего отца?
– Да, – еле вымолвила она.
– Наверно, я отдам его тебе. – Она зажмурилась. – Не сиди с таким грустным видом, Есуген. Когда ты перестала прятаться, что привело тебя ко мне? Ты рисковала быть убитой, приближаясь, – еще мгновенье, и стрелы моих людей пробили бы твое сердце.
Она не ответила.
– Я знаю, почему ты пришла ко мне. Ты достаточно умна, чтобы понять, что как бы ни был велик риск, спасение зависит только от меня.
Он хохотнул.
– Ты еще совсем ребенок. – Он обнял ее за талию. – Если бы татары победили меня, они бы беспощадно расправились с моим народом. Этого сражения было не миновать, иначе мы не знали бы мира. Ваши люди пригласили моего отца на пир и согрешили против гостя, которого они должны были почитать, отравив его.
– Ты отомстил, – прошептала она.
– Я это сделал не только ради мести. Многие из тех, кто воевал против меня, теперь служат мне, но ненависть между твоим и моим народами зашла слишком далеко, чтобы с ней можно было покончить чем-либо, кроме смерти. Если бы я проявил здесь великодушие и позволил моим врагам жить, эта ненависть продолжала бы существовать, и позже погибли бы многие.
Она не увидела ни жалости, ни сомнения в его глазах, только угрюмое удовлетворение победителя.
– Тэнгри предопределил, что я должен править, – сказал он, – и создать улус на этих землях.
Он верил в это. Никто не устоит против человека, который свою волю отождествляет с волей Бога. Она почувствовала, как когти ястреба впились в ее сердце.
– Ты, возможно, держишься за свою ненависть и сопротивляешься по-детски, – сказал он, – но мне все равно. Для мужчины большое удовольствие мять руками жену или дочь врага, зная, что ей придется уступить, даже если она скорбит по погибшим родным.
Он сорвал платок у нее с головы и силой поставил ее на ноги.
– Раздевайся, – приказал он.
Она быстро разделась, он стянул с нее сорочку. Она легла в постель и схватилась за одеяло. Он медленно разделся и лег рядом.
Она съежилась, сдерживая слезы. Он просунул под нее руку, а другой поглаживал по животу. Она закрыла руками грудь.
– Не сопротивляйся, – сказал он.
Он раздвинул ей ноги. Его пальцы дотрагивались до срамных губ, щупали клитор, проникали во влагалище. Он, наверно, догадался о ее тайне – она иногда лежала под одеялом и ласкала себя, пока душа не воспаряла от удовольствия. Она покраснела от стыда. Она застонала, а он продолжал поглаживать ее, пока она вся не запылала. Ее бедра двигались, а потом он вдруг навалился, его широкое тело прижало ее к постели, и он вошел в нее. Она вскрикнула от боли, предвкушение удовольствия исчезло. Торжествуя еще одну победу, он причинял ей руками боль.
