Текст книги "Прекрасная Габриэль"

Автор книги: Огюст Маке

сообщить о нарушении

Текущая страница: 42 (всего у книги 52 страниц)

Он не видал, сколько румянца вызвали эти слова на щеки Габриэль. Эсперанс также отвернулся, чтобы скрыть не свой румянец, а непреодолимую горесть, которую возбуждало в нем присутствие короля и это жестокое пробуждение после стольких чудных мечтаний. Однако, когда, проходя мимо него, Габриэль взяла его за руку, чтобы поблагодарить, он собрался с мужеством и вылил всю горечь своего сердца в безобидном вздохе.

– Мне остается спросить вас, кузен, – сказал Генрих Майенну, – каковы ваши намерения на сегодняшний вечер? Угодно вам ужинать с нами, как с добрыми друзьями, на смех изменникам и негодяям, которые будут беситься, видя наше примирение? Или вы предпочитаете воротиться домой и обдумать?

– Обдумать?.. – вскричал герцог. – Ах! Сохрани Бог, государь! я довольно обдумывал, довольно ночей провел без сна. Здесь должны быть и хорошие постели и хорошее вино.

– Я ручаюсь за это, – сказала Габриэль.

– Благоволите предложить мне и то и другое на эту ночь, а завтра…

– Завтра мы поговорим о делах, хотите вы сказать, – прибавил король. – Это будет недолго, так как я согласен заранее на все, что вы от меня потребуете.

– На все? – спросил лотарингец с улыбкой.

– И еще кое на что в придачу, – сказал Генрих. – Только бы вы не потребовали от меня маркизы, потому что, в таком случае, вы лучше потребуйте от меня жизни.

– Не буду и думать об этом, государь; и если маркиза удостоит меня своею дружбой, я останусь доволен.

– Я слишком вам признательна, для того чтобы не любить вас всем моим сердцем, – сказала Габриэль.

«Эти люди так вырывают друг у друга мою Габриэль, – думал Эсперанс, следовавший за ними поодаль, – что мне не останется ничего».

Направились к замку, где внезапный приезд короля произвел смятение и суматоху. Толпа увеличивалась. Предполагали, что Габриэль будет изгнана, даже называли назначенную ей тюрьму. Партия Антрагов торжествовала. Многие предусмотрительные слуги маркизы уже укладывались. Генрих уехал скоро из Парижа, но его свита приехала за ним в Монсо, и приезд ее еще увеличил беспорядок, как масло, подлитое в жаровню, усиливает пламя.

Когда эта тревожная, взволнованная, любопытная толпа, во главе которой находился граф Овернский, приметила короля, спокойно выходящего из грота под руку с Габриэль, а подле него человека еще неизвестного, между тем как Эсперанс и Грациенна шли позади, никто не мог понять этого спокойствия и присутствия в Монсо третьего незнакомого лица. Но Генрих, смеясь исподтишка, закричал издали:

– Господа, прикажите поскорее подать ужин для меня и для моего кузена де Майенна, который хочет сегодня пить за мое здоровье.

Имя де Майенна раздалось в этом собрании как громовой удар; и когда при свете факелов все узнали герцога возле слуг короля, изумление слилось с говором, который нежно ласкал Габриэль. Граф Овернский побледнел с досады.

– Да, господа, – сказал король, входя в большую залу замка, – мой кузен де Майенн сообщает мне, что у меня нет лучшего друга, как он; а я объявляю, что отныне у него не будет лучшего друга, как я.

– Благодарение Господу Богу! – сказал Сюлли, подходя с лицом, сиявшим радостью.

– Мы должны также благодарить и эту особу, – отвечал король, указывая на Габриэль, – это она все устроила своим умом, своим сердцем и своею дружбой ко мне. Я ей обязан спокойствием и счастьем моего королевства.

Среди тишины, водворившейся в собрании, изумленном такой неожиданной развязкой, король прибавил:

– Подавайте же ужинать герцогине!

– Герцогине? – повторило несколько особ, удивленных этим новым титулом, потому что у Монсо было только маркизство.

– Да, – подтвердил король, – герцогине де Бофор, маркизе де Монсо и де Лианкур.

– О государь! – сказала Габриэль. – Где остановятся ваши милости?

– Подали ужин, – заметил король, – дайте мне руку, кузен. Ах, Габриэль! Как вам пришло в голову примирить меня с Майенном?

– Эта мысль не совсем моя, государь, – скромно сказала молодая женщина.

– Кто же вам внушил ее?

– Душа всякого доброго дела, брат Робер.

– Брат Робер? – вскричал король. – Он… это он внушил вам мысль примирить меня с де Майенном?.. О, это было бы великолепно!

– Кто этот брат Робер? – спросил Майенн, удивленный волнением короля.

– Я расскажу вам это, когда мы будем одни, кузен; история стоит труда, и более чем всякий другой вы сумеете ее оценить. О, брат Робер!.. И я отплачу ему за эту услугу. Мы об этом подумаем! За стол, кузен, за стол! Герцогиня, пригласите нашего друга Эсперанса, и напьемся холодного, очень жарко.

Видя, что лицо их друга внезапно помрачилось, Габриэль шепнула ему:

– Я понимаю: вы находите, что я получила мою награду, а вы, по обыкновению, не получили ничего. Ну, это было бы несправедливо. Приезжайте в субботу в мой буживальский дом; мы проведем там прекрасный вечер с Грациенной.

– С Грациенной? Стало быть, вы не доверяете мне?

– Я не доверяю себе. До субботы! А сегодня будем пить за здоровье короля и за поражение наших врагов!

– Согласен! – отвечал Эсперанс.

Глава 65
СЕМЕЙНЫЙ СОВЕТ

Возвращение графа Овернского к родным и известия, привезенные им, возбудили смятение в этом интересном обществе.

– Вот, – сказал он, – чем кончились ваши планы. Маркиза сделалась герцогиней и имеет союзником де Майенна, героя дня. А за Эсперансом все ухаживают наперебой, король его обнял и готов отдать ему все ключи от своего дома. Надо признаться, что вы, очень ловкие особы, подвернули меня неприятности получить подобную пощечину.

При этих словах Мария Туше сделала гримасу, Анриэтта стала грызть свои прекрасные ногти, граф д’Антраг стал рвать на себе те немногие волосы, которые остались на его голове после стольких неудач.

– Стало быть, все погибло, – сказал он с отчаянием.

– Почти.

– Постараемся утешиться, – отвечала Анриэтта, побледнев от бешенства, – однако, так как я не мужчина, я не так скоро лишусь мужества.

– Вам это легко говорить, – сказал граф Овернский. – Я хотел бы посмотреть, что сказали бы вы вчера, когда все собрание хохотало мне под нос, а король смотрел на меня через плечо.

– Мы просим у вас прощения, – перебил отец.

– Мы огорчены за вас, сын мой, – сказала мать.

– Подождем конца, – прибавила Анриэтта, для которой эта гроза была летним дождем; она видела много гроз похуже этой.

– О! вы не долго будете ждать, – дерзко сказал молодой человек.

– Однако предсказание ворожеи, – тихо произнесла Мария Туше.

– Корона, не так ли? – вскричал граф Овернский, смеясь. – Да, рассчитывайте на нее, вы выбрали хорошую дорогу.

– А если эта дорога нехороша, – колко сказала Анриэтта, – мы выберем лучшую.

Три советника были поражены непреодолимой решимостью, которая обнаруживалась в этих словах.

– А так как мы здесь в своей семье, то можем говорить друг другу правду. Мне надоели эти постоянные неудачи; я удивляюсь, как вы еще выдерживаете; это героизм.

После этого откровенного признания самое унылое молчание водворилось в собрании; вдруг во дворе послышался лошадиный топот и слуга доложил о ла Варенне. Никогда не приезжал он к Антрагам днем. Должно быть, обстоятельства были важны. Семейный страх увеличился, особенно, когда маленький человечек вошел с холодным видом и нахмуренными бровями. Все побежали к нему навстречу, ему вдруг было предложено три кресла. Он упал на самое большое со стоном, вырванным усталостью.

– Уф! – сказал он. – Ваш покорнейший слуга, милостивые государыни. Ай! ваш преданный слуга, милостивые государи. Присутствие графа Овернского показывает мне, что вам известно все.

– Увы! – прошептал отец между тем, как Мария Туше подняла глаза к небу.

– Мы спаслись одним чудом, – сказал ла Варенн.

– А все-таки спаслись, – вскричала Анриэтта, тряся маленького человечка с мужской силой.

– Одним чудом!

– О, расскажите, расскажите нам! – просили четыре жадные голоса.

Ла Варенн принял величественный вид.

– Вы знаете удивление короля, праздник, данный де Майенну и герцогство маркизе, и…

– Да, да! пропустите это.

– Я ждал минуты объяснения. Король, ужиная, бросал на меня свирепые взгляды… Я от этого заболел, я и теперь еще болен, милостивые государыни.

Мария Туше сыскала в своей шкатулке эликсиров и предложила целую коллекцию.

– Можете вы продолжать? – спросила Анриэтта.

– Да. Сегодня утром настала роковая минута. Я вертелся в передней, король сделал мне знак и увел меня в сад.

– «Вот! – закричал его величество. – Какие донесения делают мне! Вот интриги маркизы… теперь надо говорить: герцогини! Вот…» Ах, милостивые государыни, много жестокого слышал я для ушей дворянина.

Антраги старались не смеяться, думая о дворянине, который закалывал цыплят у сестры короля.

– Что вы отвечали, месье де ла Варенн? – спросил отец.

– Что мог.

– Вы меня обвинили? – спросила Анриэтта.

– Я имел искусство не сделать этого.

– Государь, – сказал я, – в этом виноват не я.

– Стало быть, в этом виноваты те, которые сказали вам.

– Видите ли, нас обвинили! – вскричала Мария Туше.

– Государь, те, которые сказали мне, верили тому, что говорили.

– Чему верили они? – с гневом спросил король.

– Государь, они знали отъезд месье Эсперанса с маркизой – с герцогиней – и, судя по короткой дружбе герцогини с этим господином…

– Вы дуралеи, – сказал король. – Дуралеи!

– Мадемуазель д’Антраг, государь, имела право бояться, чтобы маркиза-герцогиня не застигла ваше величество, потому что это уже случилось у Замета.

– Хорошо, хорошо, браво! – вскричали Антраги. – Вот что значит отвечать!

– Я это придумал! – скромно сказал ла Варенн, хорохорясь, как павлин. – Я имел это чудесное вдохновение.

– А что сказал король?

– Король, пораженный этим воспоминанием, потупил голову; а так как он справедлив, он прибавил:

– Правда, что этого можно было бояться, а намерения герцогини насчет моего примирения с де Майенном нельзя было подозревать.

– Эта поспешность вашего величества все испортила, – осмелился я прибавить.

– Все устроилось, скотина, – сказал король, смеясь, и ударил меня кулаком по плечу. Судите о моей радости! Когда король называет меня скотиной и колотит, это значит, что он в восторге. Я тотчас этим воспользовался.

– Ваше величество не видите, – возразил я, – что самая несчастная особа во всем этом бедная мадемуазель д’Антраг.

– Я постараюсь ее утешить, – отвечал король.

Безумная радость сверкнула в глазах отца и матери. Презрительная улыбка сжала губы Анриэтты.

– Утешить… – прошептала она.

– Так что неудача на нашей стороне, – сказал отец.

– Нет, слава богу! – сказал ла Варенн, обмахиваясь шляпой. – Но по милости кого?

– Мы будем вам благодарны… – выразительно сказала Мария Туше.

– Это большое счастье, – перебил граф Овернский.

– Анриэтта правду говорила, сын мой, во всем этом есть предназначение.

Молодая девушка была не так довольна, как ее родственники; в этой мнимой победе ничего не было для ее гордости.

– Как! – сказала она ла Варенну. – Это все, что король заблагорассудил сделать для меня?

– То, что я должен прибавить, относится только к вам. – Говоря таким образом с циническим бесстыдством, он взял за руку молодую девушку и отвел ее к окну.

Граф д’Антраг, не спуская глаз, наблюдал лицо Анриэтты; Мария Туше следила по чертам дочери за действием каждого слова, произносимого ла Варенном. Анриэтта краснела, и глаза ее сверкали. Улыбка хитрой радости, осветившей ее лоб, внушила бы живописцу настоящее выражение для демона, которому поручено искусить праведника.

Кончив свое посольство, ла Варенн уехал, получив от Марии Туше залог признательности: ящик с золотыми бусами, подарок ценный, как приличествовало награде этих положительных спекулянтов.

Анриэтта как будто осталась в восторге после ухода де ла Варенна. Отец и брат взяли ее за руки и спросили, жеманясь:

– Ну что?

– Так, ничего!.. – отвечала она, радуясь, что заставляет их томиться.

– Чего от нас хочет король?

– Безделицы.

– Скажите эту безделицу, сестрица.

– Просто свидания для объяснения.

– О! о! – сказал д’Антраг, присоединяясь с гордостью. – Кажется, его величество не может обойтись без вас. Что же вы отвечали?

– Многое.

– Вы наверняка сказали, что девушка вашего звания не соглашается на свидание?

– Конечно.

– Без поруки для ее чести, – поспешила прибавить Мария Туше.

– Да.

– Что же сказал ла Варенн? – спросил граф Овернский. – Одобряет он эти условия?

– Одобряет или нет, – сказал д’Антраг, – об этом надо судить нам.

Молодого человека удивил этот резкий тон графа, обыкновенно столь любезного с ним.

– Мнение короля значит что-нибудь в этом, – сказал он, – я знаю его, и не думаю, чтобы он был расположен принимать условия заранее.

– Король слишком ветрен, сын мой, и на его слово положиться нельзя.

– Не таков был король Карл, ваш знаменитый отец.

– Мне кажется, – перебил граф д’Антраг, – что хорошее и верное содержание… тридцать или сорок тысяч экю, например, придадут прочность слову короля.

– Мне было обеспечено пятьдесят тысяч в такое время, когда деньги были реже, чем теперь, – сказала Мария Туше.

– Что такое деньги? – прошептала Анриэтта с презрением. – Средство отказаться без упреков совести от данного слова.

– Денег не нужно! – вскричала Мария Туше.

– А что же вам нужно? – воскликнул граф Овернский. – Вы хотите, чтобы король женился на ней?

– А почему же и нет? – сказала Анриэтта.

– Так сначала уничтожьте его брак с королевой Маргаритой. Ведь король женат, моя милая.

– Брак этот будет уничтожен.

– Для этого надо время, а разве вы можете придать королю терпения? Вы опротивите ему и этим воспользуются люди, не такие взыскательные, как вы.

– Граф говорит правду, – прошептал д’Антраг. – Я повторяю, что восемьдесят тысяч экю…

– Положите сто и кончите чем-нибудь, – сказал молодой человек.

Анриэтта с гневом пожала плечами.

– Это настоящий аукцион, сказала она.

– Вы очень глупы, – возразил ее отец, – или вы предпочитаете не получить ничего, как Дайелль, Флеретта, Коризанда и столько других?

– Я предпочитаю корону.

– Э! если вам нужна погремушка, – сказал граф Овернский, – купите золотой обруч, надевайте его на лоб и любуйтесь перед зеркалом. Вы похожи на девочек, которые хотят носить сережки и не хотят, чтобы им прокалывали уши. Пока вы жеманитесь, прихоть короля перейдет к другой.

– Прихоть?.. – сказала Анриэтта, обидевшись.

– Граф прав, – возразил отец. – Сто тысяч экю заставляют человека размышлять и стоят маркизств и герцогств, которые расточаются так щедро.

– Мне пришла в голову мысль, которая согласует все, – сказала Мария Туше с величием характера, – по милости моего способа король покажет, из прихоти или из любви ищет он мадемуазель д’Антраг. Король обяжет себя на будущее время, не компрометируя настоящего; король обеспечит честь этого дома, не лишившись права своей любви.

– Черт побери! Ваше средство – всеобщая панацея, – сказал граф Овернский, – благоволите сообщить.

– Это обещание короля жениться на мадемуазель Анриэтте де Бальзак д’Антраг.

– Я согласна! – сказала Анриэтта.

– Таким образом, – перебила Мария Туше, наслаждавшаяся своим торжеством, – король может не жениться после смерти королевы Маргариты; тогда он не женится ни на ком, и Анриэтта не будет бояться соперницы.

– В самом деле, – сказал д’Антраг, – обещание было бы действительным.

– Если король подпишет, – заметил граф Овернский, – но подпишет ли он? Это напоминает мне человека, который проехал бы реку сухим, если его лошадь выпьет всю воду, но выпьет ли она?

– Если король не подпишет, это значит, что на его нежность полагаться нельзя, и я откажусь, – сказала Анриэтта.

– Вы сделаете хорошо, дочь моя; честь прежде всего; но это не мешает обеспечить вам сто тысяч экю, – заметил отец.

– Напротив, – сказал граф Овернский.

– Действуя таким образом, – докончила Мария Туше, – мы навсегда освободимся от неизвестности. Да или нет заставят заключить или уничтожить дело навсегда.

– Вы очень надменно поступаете с королем.

– Кто нам мешает теперь? – возразила Мария Туше, с гордостью вспоминая прошедшую опасность и смерть ла Раме, которая навсегда освободила Анриэтту. – Ничто не препятствует нам теперь, и чем более будут требовать от короля, тем лучшее мнение получит он о сокровище, которое отыскивает.

– О настоящем сокровище, – сказал граф Овернский с улыбкой и поклоном, дерзко оскорбительными для его сестры.

– Бездонное сокровище! – прибавил достойный отец, целуя девственный лоб, на котором столько раз появлялась постыдная краска. Тут лакей доложил, что синьора Галигай ждет дам в их кабинете.

– Ворожея! – вскричал граф Овернский. – Я бегу!

– Нет, останьтесь, – сказал Антраг, – придумаем вместе дарственную запись и обещание женитьбы.

– Я сама хочу это просмотреть, – поспешила прибавить Мария Туше, садясь возле сына и мужа.

«Пойду скорее к Элеоноре, – подумала Анриэтта дрожа, – ее визит сегодня тревожит меня».

Она прошла в кабинет, где Элеонора, опираясь локтем о стол и опустив лоб на руку, следовала пальцем на скатерти за причудливыми арабесками вышивки. Она была озабочена.

– Что такое случилось? – спросила Анриэтта, умевшая угадывать настроения своей поверенной.

– Важное дело, – сказала итальянка, – Понти вчера дрался.

– Какое нам дело и откуда ты знаешь этого человека?

– Я его знаю, для наших общих выгод. Хотите знать, за что он дрался?

– Ты меня пугаешь своими ораторскими предосторожностями. Не о мне ли дело шло в ссоре?

– Судите сами. Понти был в трактире, где обедают дежурные гвардейцы; говорили о любви короля и о том, кто сменит маркизу де Монсо, ныне герцогиню де Бофор?..

– Ну?

– Многие назвали вас; это право, принадлежащее вашей красоте.

– Когда ты делаешь мне комплименты, Элеонора, я дрожу. Далее! далее!

– Господа, – сказал Понти, у которого голова закружилась от вина, – особа, которую вы называете, никогда не будет ничем для короля.

Его спросили почему.

– Да, почему? – спросила Анриэтта, все более тревожась.

– Потому что я не хочу.

Обе женщины переглянулись. Элеонора продолжала свой рассказ.

– Как! – сказал Понти один гвардеец. – Мадемуазель д’Антраг, прекрасная, благородная, безукоризненная, не заслуживает любви короля?

– Безукоризненная! – вскричал Понти с горьким смехом. – Ах, черт побери!.. Если королю нужна ее добродетель, я могу сообщить ему об этом кое-что.

– Негодяй! – прошептала Анриэтта. – Что же отвечали ему?

– Обнажили шпаги, когда явился Крильон.

– Я полагаю, он наказал дерзкого?

– Вот что он сказал гвардейцам: «Вы все дураки, и все просидите под арестом».

– Это оскорбление, – сказала Анриэтта, помертвев.

– Более опасное, чем вы думаете, – возразила Элеонора, – потому что эти слухи могут дойти до короля. Вы должны принести энергическую жалобу.

Она замолчала, увидев, что Анриэтта, сжав губы, потупила голову и глубоко размышляла под двойной тяжестью стыда и страха. Элеонора поняла, что мадемуазель д’Антраг не станет унижаться до такой степени без причин.

– Что за нужда до обвинения этого Понти, – продолжала Элеонора, – если он не может его доказать!

В то же время она пытала взором смущенную душу Анриэтты, все молчавшей.

– Разве он может его доказать? – прошептала она.

– Может быть, – слабо произнесла Анриэтта.

– Каким образом?

– Есть письмо от меня.

– К кому? Боже мой!

– К… к другу этого Понти.

– К Сперанце? – вскричала флорентийка.

– Да.

– И вы мне ничего не сказали… какое несчастье! Надо отнять это письмо.

– О! я все пробовала: слезы, угрозы, просьбы. Он не хочет мне отдать. Я думаю только об этом день и ночь. Но как найти это письмо? Где он его спрятал? Сколько раз я думала поджечь его дом, сколько раз я хотела заколоть его самого, этого злодея Эсперанса!.. Но у него ли в доме это письмо? носит ли он его на себе? Не сделаю ли я бесполезного насилия? Что же делать? Как я страдаю! Я сойду с ума!

– Что говорит ваша мать? – спросила Элеонора.

– Неужели ты думаешь, что я призналась ей в этом проступке? Не сделала ли я уже довольно признаний? Не достаточно ли упивалась я стыдом в ее присутствии?.. Ты одна, Элеонора, знаешь мой тайну. Спаси меня! Ты узнаешь все, узнай по картам, где это письмо… возьми его, спаси меня!

– Разве это письмо очень вас компрометирует?

– Если оно попадет в руки короля – я погибла.

– В самом деле? – вскричала итальянка с странным выражением. – Ну, успокойтесь, синьора, я вас спасу.

– Ты найдешь это письмо?

– Да; но воротитесь к вашей матери и ни слова более!.. Предоставьте это дело мне. Я скоро сообщу вам что-нибудь.

Анриэтта поцеловала итальянку с безумной радостью.

«То, что карты мне не скажут, я узнаю от Аюйбани», – подумала Элеонора с улыбкой.

«Я зашла слишком далеко, – подумала Анриэтта, – и отдала себя на произвол Элеоноры, но я буду наблюдать за ней».

Она воротилась к матери, итальянка ушла по потайной лестнице.