Текст книги "Прекрасная Габриэль"

Автор книги: Огюст Маке

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 52 страниц)

Когда темнота сделалась довольно глубока и в саду, и в доме, оба друга спокойно ждали возле лампы, около которой вертелись ночные бабочки.

Им послышались шаги в соседней аллее, быстро приближавшиеся, и Понти шепнул Эсперансу:

– Вот она.

Грациенна действительно приближалась, скользя за кустами. Добежав до окна, она сказала голосом почти сердитым:

– Если у вас огонь, барышня не может подойти.

– Барышня? – вскричал Понти. – Разве она здесь?

– Вот между этими двумя кадками.

Эсперанс приметил тень. Он загасил лампу. Грациенна воротилась к своей госпоже.

– Ну, ведь я говорил, – прибавил Понти, – женщины – настоящие змеи.

– А вы, Понти, дурак, – возразил Эсперанс, пригорюнившись на подушках.

Обе женщины подошли к окну. Та, которая стояла ближе, была Грациенна, другая опиралась на ее плечо.

– Подай же стул, – сказал Эсперанс Понти.

Понти взял стул и спустил его в окно перед дрожащей гостьей.

– Стереги, Грациенна, – сказала она.

Грациенна осторожно пошла по саду.

– Стереги, Понти, – сказал Эсперанс гвардейцу, который вылез из окна, присоединился к камеристке, и их можно было видеть обоих, подобно двум статуям, обрисовывающимся черными силуэтами на сером грунте горизонта.

Эсперанс, видя, что Габриэль еще не смела подойти, сказал:

– Не угодно ли вам сесть; вас будет видно меньше, чем когда вы будете стоять. Прошу меня извинить, если я не иду к вам, но вечерний холод не хорош для ран, и я с сожалением должен остаться в комнате.

Темнота была так густа, что молодой человек ничего не мог различить под мантильей, которой Габриэль закутала себе голову.

– Ах! – прошептал такой нежный голос, что он проник в сердце Эсперанса. – Это вы хотели предупредить меня об опасности? Вы принимаете участие в бедной, беззащитной девушке. Ваша неожиданная помощь придала мне мужества. Вы можете меня спасти, вы хотите?

– Да, но, пожалуйста, садитесь.

– Сесть!.. О, я не знаю даже, успею ли я кончить то, что я хотела вам сказать! Вы находите мой поступок очень смелым, не правда ли? Если бы вы знали, как я несчастна!

Эсперанс приблизился к ней, заговорил растроганным голосом, полным отчаяния.

– Я угадываю, – сказал он.

– О нет! Вы не можете угадать. Боже мой! Кто это идет? Не отец ли мой?

– Нет, никого. Не бойтесь ничего, ваши сторожа стерегут.

– Отец мой оставил меня только на несколько минут. Он пошел посмотреть на дорогу, все ли еще занимают окрестности эти отряды гугенотов, и может воротиться вдруг. Мне надо собраться с мыслями.

Габриэль закрыла лицо руками. Эсперанс отдал бы многое, чтобы увидать, так ли нежны черты, как голос.

– Я хотел вас предупредить, – сказал он, – о шпионстве, которое один человек употребляет за вами.

Он в нескольких словах рассказал Габриэль все, что знал, перечислил опасности, которые усматривал. Она перебила его.

– Да, – сказала она поспешно, – да, это опасности, но я подвергаюсь еще другим и гораздо более ужасным. Это замужество, которым угрожал мне мой отец, уже предписывает мне он не через две недели, даже не через неделю, а сейчас!

С Габриэль, когда она произнесла эти слова, сделалась нервная дрожь, она задыхалась от слез.

– Не теряйте мужества! – вскричал Эсперанс. – Не плачьте, вы раздираете мне сердце. Вы говорили сейчас, что моя помощь может вас спасти. Каким образом? Когда? Какая помощь? Говорите, не плачьте.

Молодая девушка, успокоившись в свою очередь, приблизилась к подоконнику и сложила руки.

– Обещайте мне выслушать меня благоприятно, – сказала она с пылкостью, – а то я погибну, потому что все меня оставляют и все мне изменяют.

– О, от всей моей души! Но кто же изменяет вам?

– Судите сами. Отец мой объявил мне сегодня, что он все приготовил к моему браку. Вне себя, я побежала посоветоваться с моим старым другом дом Модестом, приором, которому помогает превосходный брат Робер. Я объяснила им мое печальное положение. Я надеялась на них, они имеют столько влияния на моего отца.

– Ну, что же?

– Они меня бросили! Они объявили мне, что они никогда не пойдут против воли отца. Напрасно я просила, умоляла, они остались неумолимы. Тогда отчаяние внушило мне обратиться к вам, неизвестному покровителю, который сегодня утром предуведомил меня через Грациенну. Я узнала, что вы дворянин и гвардеец.

– Не я, а мой друг, – перебил Эсперанс.

– Это все равно; я узнала, что вы друг де Крильона, самого благородного и великодушного человека на свете. Друг Крильона, сказала я себе, никогда не оставит бедную женщину в горести, в затруднении, и, вместо того чтоб послать к вам Грациенну, я пришла откровенно просить вас об услуге, которая одна может меня спасти. Обещайте мне согласиться.

– Если то, что вы желаете, возможно.

– Это легко. Но потребуется сохранить тайну и спешить. У меня есть только один друг, и друг могущественный. Он в отсутствии и не знает, до какой крайности я доведена. Если бы он знал, он поспешил бы приехать сам или прислал меня освободить. Он все может сделать!..

– А!.. Король? – сказал Эсперанс с легким оттенком холодности, которая не укрылась от Габриэль.

– Да, король, – отвечала она, потупив голову.

– Я думал, что вчера месье де ла Варенн был в монастыре. Не привез ли он известия от его величества?

– Вчера, – пролепетала Габриэль, – еще не было и речи о том, чтобы так ускорить этот брак. И притом, месье де ла Варенн уже не воротится сюда прежде, чем король воротится сам. Когда это будет? Король занят своими приготовлениями к отречению. Если меня обвенчают во время его отсутствия! Бедный король!

Эсперанс подавил вздох.

– Отчего вы не сопротивляетесь? – спросил он.

– Я пробовала, но борьба разбила меня. У меня нет больше сил. Нельзя сопротивляться отцу, когда его зовут графом д’Эстре. А если король не поспешит ко мне на помощь, я погибла.

– Что же надо сделать? – спросил Эсперанс.

– Я наскоро написала несколько строк, которые надо доставить его величеству сейчас. Ах, какая это будет услуга и как я буду вас благословлять всю жизнь!

– Может быть, это будет очень дурная услуга, – прошептал Эсперанс. – Но я не имею права сообщать вам мои замечания. Вы любите короля?

– Это такой великий государь, герой!

– Я понимаю ваш энтузиазм, вашу любовь…

– Мой восторг к его величеству.

– Вам ни к чему оправдываться. Я сейчас поехал бы сам отвезти королю вашу записку, но я ранен, я болен. Я не могу держаться на ногах, а тем более ехать верхом; но мой друг свободен и может проскакать сто лье, если вы поверите ему записку. Я отвечаю за его скромность, за его быстроту.

– О, как я смогу отплатить вам за такую доброту? Вот записка. Желаю вам здоровья, месье.

– Желаю вам счастья, мадемуазель.

Около нового здания послышался лай собак; оба караульщика поспешно вернулись. Дрожащие руки Габриэль сунули письмо в руку Эсперанса.

Уже обе молодые девушки улетели, как ласточки, а теплое пожатие руки, вместо того чтоб изгладиться, перешло в пылающий жар, который переходил от руки к сердцу Эсперанса.

– Разве в этой записке огонь? – прошептал удивленный Эсперанс.

Он вспомнил, что эта записка, прежде чем перешла в его руки, согрелась на груди Габриэль.

На другое утро Эсперанс грустно одевался, перебирая в голове тысячу смутных мыслей, которые казались ему еще больнее его тела, вдруг отворилась дверь, и явился капюшон. Только один капюшон на свете имел этот педантический вид и эти величественные колебания. Эсперанс узнал брата Робера, который принес, по обыкновению, крепительное вино. Женевьевец обвел глазами комнату, как бы ища кого-то.

– Я не вижу, – сказал он, – вашего товарища, любезный брат?

– Понти вышел, любезный брат, – отвечал Эсперанс.

– А! Вышел… Жаль! Здесь есть слуги для выполнения поручений наших гостей.

Эсперанс промолчал; он не умел лгать.

– Тем более, – продолжал брат Робер, – что месье де Понти, верно, поехал верхом, потому что, осматривая конюшни, я не видел его лошади в стойлах.

Брат Робер, говоря таким образом, устремил проницательный взгляд на Эсперанса, который продолжал молчать.

– Должно быть, он отправился далеко, – сказал женевьевец.

– Довольно далеко, любезный брат.

Женевьевец сел на окно на том самом месте, где накануне Габриэль пожимала руку Эсперансу.

– Кавалер де Крильон, – прибавил брат Робер, – приказал ему не оставлять вас. Не виноват ли он, что ослушался приказаний кавалера де Крильона?

Эсперанс покраснел.

– Часто, – продолжал женевьевец, – молодые люди делают проступки или от недостатка ума, или от излишней нежности сердца. Идет прямо только тот, кто идет просто.

Эсперанс, очень сконфуженный, возразил:

– Поверьте, любезный брат, что Понти всегда пойдет прямо.

– Все зависит от дороги.

Эсперанс вздрогнул.

– Вы знаете все? – спросил он.

Его тяготила тайна, и он хотел высказать ее.

– Я решительно ничего не знаю, – сказал женевьевец, – кроме того, что месье Понти уехал верхом; но я предполагаю, что он должен был иметь серьезные причины для того, чтобы бросить вас.

– Очень серьезные.

– Тем хуже, – повторил монах.

– Судите сами, любезный брат, – сказал Эсперанс, желая освободиться от ответственности и не лгать, – два человека с сердцем могут ли видеть хладнокровно несправедливости, совершающиеся здесь?

– Здесь совершаются несправедливости? – невинно спросил брат Робер.

– Вы сами участвуете в них, если вы их не посоветовали, то по крайней мере передали; вы могли спасти эту молодую девушку, а допускаете приносить ее в жертву.

– Я не понимаю ни слова, любезный брат.

– Вы не понимаете несчастья мадемуазель д’Эстре, насилия, которое употребляют с нею?

– Мне было неизвестно, что вы знаете эту девицу.

– Я теперь ее знаю.

– И осуждаете ее отца?

– Менее, чем ее будущего мужа. Делаться орудием, которым отец мучит дочь, – это гнусно!

– Лекарство, которое спасает, никогда не бывает слишком горько.

– Пусть так, но будущий муж слишком горбат.

Брат Робер отвечал с бесстрастным видом:

– Эти различия слишком суетны для таких бедных монахов, как мы, которым предписывает долг не принимать участия в чужих делах.

– К счастью, я не католический монах! – вскричал Эсперанс.

Брат Робер с удивлением посмотрел на молодого человека, как будто не так расслышал.

– Много вещей, которые вы завязали, теперь развязываются, – продолжал Эсперанс. – Я признаюсь вам в этом без угрызений, убежденный в глубине сердца, что вы одобряете меня, потому что вы монах достойный, человеколюбивый, сострадательный, остроумный, и ваш капюшон знает только половину ваших мыслей о наших светских слабостях. Однако, хотя, может быть, вы будете меня осуждать, я скажу вам, что я сжалился над бедной молодой девушкой, которую приносят в жертву, и составил заговор против ее горбатого жениха.

– Заговор?

– Теперь Понти предупредил кого-то очень могущественного, кто примет меры.

– Они должны быть быстры, – лаконически проговорил брат Робер.

– Будут и быстры, и решительны.

– Вам ничего не нужно сегодня утром, любезный брат? Чтобы заменить вашего товарища, нужно вам общество?

– Благодарю, – сказал Эсперанс, который угадал желание монаха и не поддерживал разговора.

Вдруг постучались в дверь, и писклявый голос закричал:

– Любезный брат Робер, вы здесь?

– Войдите, – сказал Эсперанс.

Вошел д’Амерваль, совершенно испуганный.

– А! Я нашел вас наконец, любезный брат, – сказал он женевьевцу. – Я бегаю уже полчаса, а то, что я имею вам сказать, очень важно… Здравствуйте, месье Эсперанс, как вы себя чувствуете сегодня? Очень хорошо? Ну, я очень рад. И ваш друг также? Это прекрасно. Нет, любезный брат Робер, мы не уйдем, мы можем говорить и здесь. Мы не можем найти более любезного общества. Этот господин мой друг. Надо вам сказать, любезный брат, что мы открыли заговор; когда я говорю «мы», это значит граф д’Эстре, даже и не граф д’Эстре, а какой-то неизвестный друг, сообщивший ему – я подозреваю этого милого приора, – нечто очень важное. Это, должно быть, преподобный дом Модест, человек, который знает все и служит для меня настоящим благодетельным гением. Я вас искал, я вас нашел, все устроилось.

Этот поток слов и шумные жесты не вырвали у женевьевца ни движения, ни слова. Он смотрел и ждал.

– Что же вы устроили? – спросил Эсперанс.

– Это можно угадать; мы действуем, нас атакуют, мы отражаем нападение. Ступайте, любезный брат Робер, отдайте последние приказания.

– Какие приказания? – спросил женевьевец.

– Граф д’Эстре рано утром ходил к приору, но его нельзя было видеть. Граф д’Эстре передал ему тогда таинственное сообщение и просил совета в таком критическом положении. В самом деле, если подавший совет знал наверняка, что мадемуазель д’Эстре у нас похитят до брака!

Эсперанс сделал движение, которое жених принял за знак соболезнования.

– Да, – сказал он, – ее хотят похитить у нас. Если бы не неизвестный друг, это было бы уже сделано.

Эсперанс смотрел на женевьевца, бесстрастного под своим капюшоном.

– Что же отвечал приор? – спросил Эсперанс, сердце которого билось.

– Только два слова, но какие слова! Ускорен час! И мы ускоряем его.

Эсперанс вскочил с испугом.

– Сильные движения вам вредны, – сказал брат Робер, сдерживая молодого человека простым прикосновением своего пальца. – А! – прибавил он, обращаясь к д’Амервалю. – Мы ускоряем час.

– Я пришел от имени приора и графа д’Эстре просить вас все приготовить для этого.

– Я буду повиноваться преподобному приору, – сказал брат Робер. – Пойдемте, месье де Лианкур.

– Я хотел бы сказать вам два слова, – сказал Эсперанс, останавливая жениха, – но вас я не удерживаю, любезный брат.

– Я подожду, когда вы кончите, – спокойно сказал женевьевец.

– И вы также хотите сообщить мне что-нибудь? – спросил Эсперанса д’Амерваль.

– Может быть.

– Я слушаю вас.

– Просить дворянина подумать прежде, чем он примет такое жестокое намерение, – значит подать ему хороший совет.

Де Лианкур с удивлением вытаращил глаза.

– Дело идет о вашей чести, – продолжал молодой человек.

– Не правда ли? – вскричал жених. – Ведь дело идет о моей чести! Представьте себе, что все мои друзья ждут конца этого смешного дела. Все знают, что я помолвлен с мадемуазель д’Эстре; могли угадать намерения короля. Каждый говорит себе с насмешкой: женится ли он на ней? Это скучно. По крайней мере, мы увидим, когда это будет кончено.

– Вы не поняли смысла моих слов, – сказал Эсперанс, – дело идет о вашей чести, если вы женитесь на женщине, которая не хочет за вас выходить.

– О, – сказал де Лианкур, – мне это решительно все равно. Молодые девушки все одинаковы. Моя первая жена делала такие же затруднения. Ее надо было принудить к замужеству. Через месяц она бросилась бы в огонь только для того, чтобы следовать за мной. Пойдемте, брат Робер, делать приготовления.

– Умоляю вас еще раз все обдумать, – сказал Эсперанс. – Вы можете навлечь себе смертельных врагов.

– У нас есть законы! – выразительно сказал маленький человек.

– Законы не спасут вас от общественного презрения, – с негодованием сказал Эсперанс.

– Милостивый государь, если бы вы не были ранены и больны! – вскричал д’Амерваль, приподнимаясь на цыпочки.

Эсперанс раздражался. Брат Робер вмешался, остановив взглядом маленького человечка.

– Брат мой, – сказал он жениху, – вы не понимаете благоразумных слов месье Эсперанса. Этот дворянин слишком хорошо воспитан, чтобы затевать ссору в том доме, где он гость. Он хочет сказать только, что, если ваша жена отмстит впоследствии, это нанесет вам большой ущерб в общественном мнении…

– Очень хорошо! Очень хорошо! – сказал маленький человек, побежденный спокойной позой, какую принял Эсперанс. – О, впоследствии я отвечаю за вторую мадам де Лианкур, как за первую. А так как месье Эсперанс имеет ко мне добрые намерения, то ничто не останавливает меня, чтобы ему сказать по-дружески: приезжайте сегодня ужинать к нам в Буживаль, к моему тестю, куда мы едем после церемонии. Для того чтобы не привлекать внимание, у нас будет мало друзей в церкви, а много на свадебном пиру. Многие будут смеяться, за то уж ручаюсь я. Итак, решено, месье Эсперанс, вы будете к нам, вы и другой дворянин, королевский гвардеец. А! У меня будет на свадьбе королевский гвардеец, это интересно. Я не вижу этого дворянина, где же он?

– Уехал, – с живостью сказал брат Робер.

– Тем не менее он приглашен. Скорее, любезный брат, будем повиноваться преподобному приору, и чтобы все было кончено через час. До свидания, месье Эсперанс. Не трудитесь приходить в церковь. Сохраните ваши силы для вечера.

Он ушел, говоря эти слова. Брат Робер устремил на Эсперанса продолжительный взгляд, как бы желая прочесть в глубине его души, и пошел за женихом.

– Я сделал для нее все, что мог, – сказал себе Эсперанс, когда он остался один. – Теперь король должен ей помочь. А она должна защищаться, выиграть время. О, она сумеет выпутаться; у женщин всегда найдется какой-нибудь предлог.

Он еще не кончил, как легкий удар в стекло его окна заставил его вздрогнуть; он взглянул и увидал Грациенну, которая высовывала свою голову из-за кадки с померанцами. Он тотчас отпер окно, и небольшой пакетик упал на средину комнаты. Грациенна уже убегала по тенистой аллее, и Эсперанс в одно мгновение потерял ее из вида. Он тотчас раскрыл конверт, в котором лежало письмо. Торопливый почерк, омоченный слезами, обнаружил ему тоску сердца, задумавшего это письмо, трепет руки, написавшей его. Он с жадностью прочел:

«Мне изменили. Для того чтобы лишить меня последнего ресурса, после нового, сильного и решительного спора, отец тащит меня к алтарю. Я бы уже умерла, если бы не должна была объяснить мое поведение тому, кто получил мою клятву. Благодарю за ваше великодушие. Поблагодарите вашего друга, который трудился понапрасну. Теперь мне остается просить вас только об одной милости: сейчас в этой капелле не оставляйте меня. Пусть будет возле меня друг, сострадание которого облегчит мою горесть. А так как я никогда не видала вашего лица, так как я хочу узнать вас, чтобы никогда вас не забывать, постарайтесь находиться на моем пути в саду, через который я пройду, чтобы я вас видела сидящим на скамейке у фонтана; мои плачущее глаза скажут вам, сколько признательной дружбы в моем сердце».

В конверте Эсперанс нашел браслет, на аграфе которого мелким жемчугом было изображено имя Габриэль.

«Я тоже, – подумал он, – никогда не видал ее, и мы должны познакомиться в такой печальный день!»

Уже колокол раздался, растроганный молодой человек направился к месту свидания и задумчиво сел на скамейке у фонтана. Только что успел он погрузиться в свои мысли при журчании воды, как в цветнике нового здания раздались голоса. Дверь отворилась, и по большой аллее, центр которой составлял этот фонтан, показалась вся свита, сопровождавшая невесту в церковь. Граф д’Эстре вел под руку дочь. Он был озабочен, растревожен. На лице его виднелись следы утомительной борьбы, из которой он вышел победителем. Габриэль, бледная, с глазами, сверкающими гневом и отчаянием, осматривалась вокруг, как бы отыскивая неожиданной помощи, чуда или по крайней мере друга, которого она призвала. Она дошла наконец до фонтана, который был закрыт плющом и шиповником.

Эсперанс встал, чтобы она могла лучше видеть его. Но тогда и он ее приметил. Оба, обменявшись взглядами, были поражены одним ударом. Никогда не подозревала Габриэль этой благородной красоты, этого выражения трогательной горести, этой величественной грации во всем теле. Что касается его, женщина, засиявшая перед глазами его, была выше всех мечтаний поэта, совершенное соединение такой красоты никогда не встречалось со времен мироздания. Ослепленный, пораженный, Эсперанс сделал к ней шаг, она остановилась от его взгляда, очарованная, восхищенная. Ее печальные глаза хотели сказать: «Прощайте!» Они засияли, чтобы сказать: «До свидания!»

Граф д’Эстре увел свою дочь, которая, повернув голову, все смотрела назад. Эсперанс, увлекаемый этим взглядом, не приметил даже, что де Лианкур вел его за руки к капелле.

Через полчаса Габриэль называлась мадам де Лианкур. Эсперанс молился, закрыв голову обеими руками. Тесть и зять поздравляли друг друга.

– Теперь, – вскричал граф д’Эстре, – честь спасена, вы должны поддерживать ее, зять мой!

– Теперь, – говорил зять, – пусть попробуют похитить у нас ее, пусть-ка придут!

Безутешная Габриэль прислонилась к столбу капеллы и обменивалась с братом говорящим несколькими словами, и на прекрасном лице, в глазах ее, словно на цветке роса, блестели слезы.

– Ну, друзья мои! – вскричал д’Амерваль. – Будем веселиться и так шуметь возле новобрачной, что она совсем забудет свои девические огорчения.

– Дочь моя, – сказал граф д’Эстре Габриэль, – было только одно средство спасти вам честь, я его употребил. Простите мне. Я слишком вас любил для того, чтобы перенести ваш стыд. Теперь вы не обязаны мне повиновением. Оказывайте все-таки мне вашу дружбу. Общественное уважение вознаградит вас за честолюбивые мечты… Воротимся в наш дом в Буживале.

Говорящий брат приблизился к графу д’Эстре.

– Нет еще, – сказал он ему тихо и таинственно. – Около монастыря разъезжают подозрительные всадники. Подождите, поговорите прежде с приором и старательно берегите вашу дочь в новом здании.

Он медленно удалился, сделав знак де Лианкуру, который вышел вместе с ним из капеллы.

– Что такое? – спросил де Лианкур, порхая около брата Робера.

– Почти ничего, только приехали королевские всадники.

– Какие всадники? – спросил маленький человечек, очень растревожившись при имени короля.

– Те, которые должны были похитить мадемуазель д’Эстре.

– Они приехали слишком поздно! – вскричал де Лианкур, смеясь сквозь зубы.

– Для того чтобы похитить ее, но еще вовремя, чтобы похитить вас.

– Меня?

– Конечно, это их план.

– Они меня ищут? – вскричал испуганный горбун. – Когда так, то я убегу и скроюсь в Буживальском доме.

– Я очень боюсь, что, когда вы выйдете отсюда, они вас схватят, – спокойно сказал брат Робер.

– Это гнусно!

– Это ужасно!

– Что делать?

– На вашем месте я находился бы в затруднении.

– Не попросить ли мне преподобного приора спрятать меня здесь, в монастыре? Монастырь – ведь это надежное убежище.

– Мысль хорошая. Но не показывайте ничего, потому что здесь могут быть шпионы.

– Спрячьте меня! Спрячьте меня! – сказал де Лианкур, вне себя от испуга.

– Пожалуй, если вы желаете, – сказал брат Робер, идя впереди маленького человека, который толкал его, чтобы ускорить шаги.

В темном коридоре, за капеллой, они спустились с нескольких ступеней, и женевьевец отворил дверь в темный тайник.

– Как здесь темно! – прошептал маленький человечек.

– Темно, но безопасно, – отвечал брат Робер, толкая туда новобрачного. – Сидите смирно, а я сам принесу сам поесть, пока не минует опасность.

– Вы ангел! – пролепетал де Лианкур, зубы которого стучали от страха.

Брат Робер запер дверь на засов и поднялся по лестнице с безмолвной улыбкой.