Текст книги "Полет к солнцу (СИ)"
Автор книги: Мелания Кинешемцева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 43 (всего у книги 45 страниц)
«Геллерт! Твой тезис о том, что правление волшебников ПОЙДЕТ НА ПОЛЬЗУ САМИМ МАГГЛАМ, намой взгляд, является решающим. Действительно, нам дана огромная власть, и, действительно, власть эта дает нам право на господство, но она же налагает и огромную ответственность по отношению к тем, над кем мы будем властвовать. Это необходимо особо подчеркнуть, здесь краеугольный камень всех наших построений. В этом будет наш главный аргумент в спорах с противниками – а противники у нас, безусловно, появятся. Мы возьмем в свои руки власть РАДИ ОБЩЕГО БЛАГА, а отсюда следует, что в случае сопротивления мы должны применять силу только лишь в пределах самого необходимого и не больше. (Тут и была главная твоя ошибка в Дурмстранге! Но это и к лучшему, ведь если бы тебя не исключили, мы бы с тобой не встретились.)
Альбус».
Будить Фоукса юноша не стал: он и прежде не использовал феникса, как почтовую птицу. На чердаке у них уже пару лет жила подобранная Аберфортом и выхоженная общими усидиями сова – ей и выпало нести письмо. Выпустив птицу, Альбус еще немного постоял, заломив руки за голову, вдыхая запахи ночи и вглядываясь в темень. Потом разделся, лег, но не успел сомкнуть глаз, как сова постучалась в окно с ответом от Геллерта.
«Да, ответственность огромна, и она будет лежать на нас – именно это и дает нам силу. Мне сегодня сложно уснуть, меня переполняют мысли. Утром буду ждать тебя у речки. Геллерт».
Альбус не знал, как смог сомкнуть глаза. Утром, едва умывшись и схватив кусок хлеба, он побежал к речке – Геллерт уже сидел там, уплетая сэндвич и беззаботно глядя в золотое рассветное небо.
– Я всю ночь думал, – Гриндевальд вольно положил руки на острые колени, – представлял себе, как устроится жизнь, когда мы победим. Знаешь, каждый шаг, каждую клеточку новой системы… Она мне открылась, как грандиозный сон наяву!
– Расскажи, – Альбус поцеловал его в щеку и сел рядом. Геллерт блеснул глазами.
– Это будет пирамида с очень многими ступеньками. Ты ведь был в Каире?
– Был, – улыбнулся Альбус. – Но пирамиды повидать не довелось.
– Ничего, – Гелерт махнул рукой. – Представь себе: допустим, мы двое – вожди нового государства. У нас в подчинении несколько министров. У них – еще несколько человек, и так далее по цепочке… И так до местного уровня.
– Так ведь и сейчас устроено, – ответил Альбус немного удивленно. Гриндевальд нетерпеливо взмахнул руками.
– Ты не понимаешь суть! – повышают сейчас за просиженные штаны и измаранную бумагу. А мы будем повышать только за результат: за настоящее достижение, открытие. Кроме того, будет существовать тайный орден, следящий за результатами работы… И состоящий только из волшебников, разумеется. Его агенты должны пронизать всю цепочку власти. И конечно, каждый, кому дана власть, должен будет контролировать своих коллег.
– То есть слежка всех за всеми? – Альбус протер очки обшлагом рубашки. – Это… жестко, Геллерт. Жестче, чем сейчас. Мы так скорее отучим людей от свободы, чем привьем её.
– Наоборот! Мы будем наказывать тех, кто ждет поощрения сверху! Кто заглядывает в рот начальству! А тех, кто делает сам, по инициативе, будем награждать! Пусть все знают, что лучше пробовать и ошибиться, чем ждать указаний сверху. Так мы и искореним чинопочитание.
Альбус поколебался. Его самого раздражали подхалимы, но все…
– Свобода через наказания – это все же не то. Когда человек живет в постоянном страхе наказания, он перестает уважать себя, становится жалким трусом. Или доходит до края…. – он вздохнул. – Вот скажи, ты сам многое ли делал только из страха, что накажут? И любил ли то, что делал?
– Ты путаешь, – возразил Геллерт. – Это совсем иное. Нас наказаниями заставляли слушаться.
– А ты наказаниями хочешь заставить проявить инициативу? – Альбус оборвал травинку. – Ну, её проявят… Попытавшись нас свергнуть.
– Вот пусть и попробуют свергнуть Мастеров смерти, – Геллерт блеснул белыми зубами. – Альбус, мы предложим столько, что люди сами не захотят нас свергать. Полная свобода творчества, науки… Наконец темную магию можно будет изучать наравне со светлой повсеместно и без границ. Да и зачем это разделение, в конце концов? Ведь это лишь законы природы – и не более! Это все равно, как если бы объявили добром электрический ток, а злом – центробежную силу!
– В этом ты прав, – рассмеялся Альбус. – Хотя некоторые обряды, должен сказать… Мерзки по сути. Те же крестражи.
– Тот, кто их делает для себя из страха смерти, – мерзкий трус, – Геллерт присел на корточки и покачнулся. – А вот тот, кто проводит над собой эксперимент из желания расширить границы науки, преодолев саму смерть – тот самоотверженный ученый, заслуживающий поощрения. Мы будем проводить такие эксперименты. А чтобы тебя не смущало, что некоторые из них связаны с убийствами… Надеюсь, ты не будешь жалеть насильников или подобных опустившихся типов?
– Не буду, – поджал губы Альбус, вспомнив про Анджелу. Время шло, солнце начинало припекать, а у них в желудках так ничего и не побывало. Поэтому, недолго думая, они отправились к дому Альбуса, влезли на кухню через распахнутое окно, вытащили из ящичка с наколдованным льдом вчерашнюю курицу, жесткую и водянистую, и с удовольствием прикончили её остатки.
========== Глава 63. Искры ==========
Альбус проснулся от гулкой дроби: по окнам барабанил дождь. Из щелей в раме тянуло холодом, рябина во дворе горела пунцовыми гроздьями. Он зевнул, потянулся и попытался припомнить ,какое нынче число. Вышло, что двадцать пятое августа. Поразительно, как быстро прошли два месяца в деревне, бывало, тянувшиеся, как в ссылке или в тюрьме.
– Геллерт, – улыбнулся парень про себя. Одеваясь, все напевал себе под нос. – Геллерт, Геллерт, Геллерт…
Складывалось все как нельзя лучше. Недавно вернулся из путешествия Элфиас, а остальные уже давно напрашивались к Альбусу в гости, видимо, волнуясь, как он с братом и сестрой справляется после смерти матери – стало быть, скоро можно было бы познакомить всю компанию с Гриндевальдом. Определенно, они – костяк будущего переворота, и связь с ними ни в коем случае прерываться не должна. И вообще, он успел соскучиться.
На кухне Аберфорт уплетал овсянку, Ариана, сидя рядом, взяла носки.
– Это тебе, – пояснила она Альбусу.– Прежние сгорели, когда я во время припадка комнату подожгла, вот Аберфорт и купил мне новой пряжи.
Альбус равнодушно кивнул. Геллерт, кажется, заразил его презрительным отношением к Ариане; по крайней мере, теперь юноша был уверен: будь сестра здорова, она превратилась бы в занудную особу, постоянно читающую всем мораль и невыносимо ограниченную. Он уже склонялся к мысли, что её в самом деле разумнее всего сдать в лечебницу, и теперь его останавливал только опасение, что подобный поступок в случае чего не добавит ему популярности.
– Самое удивительное, – рассуждал Геллерт, растянувшись на траве, – что она и теперь пытается поучать других, хотя сама должна бы сидеть в тюрьме или в палате для буйных, как сумасшедшая убийца.
Сегодня Ариана выглядела особенно жалко: светлые пряди, кое-как прихваченные лентой, падали на вылинявшую ткань голубого платья – холстинкового, перелицованного, с подрезанными рукавами. Подол платья подметал пол, а висело оно на худенькой фигурке мешком, несмотря на то, что сестра прихватила его поясом.
– По-моему, оно старше тебя и даже меня, – заметил Альбус, принимаясь за кашу.
– Это матери платье, выходное, – хмуро пояснил Аберфорт. – Я из сундука достал. А то у Арианы все по ногам коротки, ей ходить не чем. А у нас пока денег в обрез, не на что даже ткань купить, чтобы она себе подол надставила.
«Из-за того, что Ари сделала с мамой. Приходится ей донашивать мамины платья», – подумал Альбус и горько усмехнулся. В тот момент он осознал, что, пожалуй, сестре смерть матери не простит никогда, как бы ни твердил себе, что Ариана не понимала, что делала.
– Кстати, – Аберфорт, кажется, кое-что вспомнил. – Ты ничего не придумал? Как зарабатывать-то будешь? Деньги, которые нам Уизли и твои друзья прислали, кончаются. Вы же с этим бошем жрете, как два борова.
– Потом скажу, – отмахнулся Альбус, торопясь разделаться с завтраком и поскорее выскочить на улицу. Ариана вдруг наморщила лоб.
– А помните, папа нам рассказывал про кальмара, про русалок и про орхидею?
– Так? – Аберфорт замер с надкушенным ломтем хлеба, и Альбусу стало не по себе.
– Я сегодня каталась по озеру около Хогвартса. Видела его, как наяву, – Ариана опустила ресницы. В лодке со мной были мама и папа, у мамы была орхидея, а папа прутом подгонял гриндилоу, а русалки его ругали, что гриндилоу больно.
Альбусу неудержимо захотелось язвить? Ему показалось, сетра нарочно пытается их растрогать.
– Ари. А что ты чувствуешь, когда тебе снится мама? Иди сегодня был первый раз?
Аберфорт с подозрением на него покосился. Ариана покачала головой.
– Не первый.
Больше она ничего не ответила, только посмотрела перед собой, как смотрят смертельно раненые зверьки. Альбусу это показалось кривлянием.
– Ари, а как тебе – носить мамины платья? Ничего? Не жмут?
Сестра не шевелилась. Аберфорт поперхнулся, лицо его побагровело. Секунду он непонимающе смотрел на брата, потом кашлянул:
– Может, это… проветришься? Поди, бош тебя заждался.
Альбус и сам был рад убраться. Он выскочил з дому и спешно постучал в дверь соседки. Но вместо ставшего привычным ленивого «Иду!» услышал ковыляющие шаги. Пару минут спустя в проеме показалось жабье лицо мисс Бэгшот.
– Геллерт уехал сегодня, – прошамкала она. – Отправился в Лондон к нотариусу. Вернется вечером.
Альбус удивился, как с досады не пнул порог. Не попрощавшись, он развернулся и ушел. некоторое время бродил полями, прокручивая в голове все, что хотел сегодня сказать Геллерту, и с ужасом чувствуя, как теряет мысль за мыслью. После решил записать, чтобы отправить потом с совой или вручить лично, вернулся домой, пробежал к себе наверх и часа два строчил пером, пока не проголодался. Спускаться не хотелось, и он, открыв дверь, призвал прямо из кухни блюдо с вареным картофелем и хлеб. Пообедав, растянулся на кровати и провалился в сон.
Проснулся оттого, что в комнату как будто скреблись. Зло вздохнул: Ариану ему совсем не хотелось видеть, все равно скоро она станет надоедать вдвое чаще.
– Чего тебе?
– Твой друг пришел, – ответила сестра из-за двери, вслед за чем Альбус услышал легкий скрип: видимо, Ариана все равно собиралась к себе в комнату. Сам он, живо вскочив, спустился по лестнице.
Геллерт сидел на кухне, за столом, и весь сиял, а Аберфорт в углу плел корзину и недоверчиво посматривал на гостя. Увидев Альбуса, Гриндевальд радостно улыбнулся, потер руки, обнял друга за плечи и поцеловал в губы, не стесняясь присутствием Аберфорта. Тот, кажется, некоторое время не мог от возмущения произнести ни слова.
– Я вступил в наследство, – глаза Геллерта блестели, как голубая река в солнечный день. – Теперь у нас развязаны руки. Можем хоть завтра отправляться в путь. Собирайся сам, собирай, – он слегка скривился, – свою сестру, и…
– Куда это вы собрались? – Аберфорт медленно поднялся, откладывая прутья в сторону. – И при чем тут Ариана? Её-то вы куда потащите?
В глазах Геллерта плеснулась темнота.
– С каких это пор старший брат должен отчитываться перед младшим?
– А с таких! – прогремел Аберфорт. – С таких, что он мне сам говорил: мол, не бросай школу, об Арине я позабочусь. Вот как он о ней заботиться собрался! Все лето только и знает, что жрет за чужой счет да шпыняет нас с ней почем зря, да еще с тобой по полям кувыркается. А теперь отправляется неведомо куда, да еще её, больную, хочет за собой тянуть! А что она света белого не видела с шести лет – ему плевать! С ума сойдет совсем – пускай! Лишь бы…
– Не надо ссориться,– раздалось с порога: Ариана, видимо, при звуке сердитых голосов не смогла усидеть у себя в комнате. Аберфорт подтолкнул её обратно в коридор, захлопнул дверь, припечатал Коллопортусом и продолжал:
– Уж не обещал бы тогда ничего. Мы бы с ней справились. И сейчас справимся, если он уедет. Но Ари я никуда тащить не дам!
– Да кто тебя спросит, кусок козьего помета? – розовые полные губы Геллерта брезгливо дрогнули. – По какому праву ты становишься у брата на пути? У него великое будущее, а ты его у грядок на цепь посадить хочешь? Чтобы он тут подох, возясь с двумя ничтожествами? Носишься со своей драгоценной сестрицей, а что она представляет из себя? Более противного и бесполезного создания я еще не видел!
Он вытянул лицо и заговорил тоненько, передразнивая Ариану:
– Не надо ссориться. И не надо есть варенье без спроса. И не кричите, нехорошо. И…
– Ах ты мразь! – Аберфорт, сжав кулаки, наскочил на Геллерта, но тут же, отброшенный невербальным Ступефаем, упал на пол. Альбус застыл, еще толком не осознав, что происходит, когда Гриндевальд направил на брата палочку и спокойно произнес:
– Круцио.
В Аберфорта ударил красный луч. Брат, закусив губу, откинув голову, скорчился на полу, подтянув ноги к животу и обхватив руками колени. Он сразу тяжело задышал, потом стал мычать. Дверь дергалась, Ариана пыталась открыть.
Геллерт не убирал палочку, и Аберфорт вскоре не смог терпеть: раскинув руки и засучив ногами, он завопил от боли. У Альбуса все плыло перед глазами, мысли пытались. Ариана, отчаянно вскрикнув, видимо, попыталась выбить дверь, ударившись всем телом. Дверь предсказуемо не поддалась.
– Прекрати, – проговорил Альбус тихо. – Оставь его.
– Я всего лишь делаю твоему брату заслуженное внушение, – лениво объяснил Геллерт. – Удивлюсь, как ты не занялся этим до сих пор.
Перед глазами словно взорвалась вспышка.
– Экспеллиармус!
Выбить у Геллерта палочку не удалось – тот поставил щит и попытался связать Альбуса, но он вывернулся. Геллерт, рассвирепев, пустил Круциатусом и в него, но Альбус успел выкрикнуть:
– Протего Хоррибилис!
Луч срикошетил в полку с посудой, на оборвалась, на пол посыпались осколки. Мимо в Аберфорта полетел уже знакомый Альбусу огненный шар с ледяной сердцевиной, но и его удалось отразить. Кухню осыпало мгновенно угасшими вспышками огня. Аберфорт нашарил на полу свою палочку и выкрикнул:
– Диффиндо!
Целил он Геллерту в грудь, но тот легко отразил удар, и на щеке брата появился порез. Альбус попытался оглушить Гриндевальда, тот отбил заклинание и послал другое, Аберфорт посылала заклятия в них обоих, по очереди. Под конец от вспышек и дыма стало почти ничего не видно, и никто не обратил внимание, как все сильнее трясется дверь. Парни обернулись, только когда что-то громко стукнуло об пол, брякнув петлями.
Альбус только и успел заметить, как мелькнуло светло-голубое платье. Ариана выскочила на середину кухни, раскинув руки, словно пыталась прикрыть их с братом – и тут же под градом вспышек замерла, застонала и упала на пол.
У Альбуса перехватило дыхание. Геллерт отшатнулся к стене. Аберфорт, отбросив палочку, кинулся к сестре, подхватил её на руки и перенес на лавку. Альбус, преодолевая мучительный холод, сковавший все тело, шагнул к ним и отстранил брата.
– Финита, – прошептал он, наведя палочку на Ариану. Ничего не произошло: сестра продолжала лежать навзничь, свесив правую руку и странно откинув голову, так что светлые волосы подметали пол.
– Рэннервейт!
«Очнись же…» И снова она не шевельнулась. Альбус перебрал все исцеляющие заклинания, которым учили его девочки, вспомнил даже, что, как они показывали, нужно делать при сердечном приступе – но ничего не менялось, сестра лежала в той же нелепой позе, и лицо её не наливалось кровью, и грудь почему-то не поднималась. Аберфорт, обхватив её ноги, круглыми, как блюдца, глазами смотрел на брата. Альбус дрожащими руками тронул тонкую шею Арианы и выругался по себя: пальцы у него так онемели, что слабую нить пульса он мог и не уловить. Призвав зеркальце, он приподнял девочке голову, отбросил волосы и поднес стекло ей ко рту. Поверхность не затуманилась.
Аберфорт, вытянув шею, воззрился на чистое зеркальце, потом взревел и вцепился Альбусу в воротник.
– Оживи её! – прохрипел он. – Оживи, оживи…
– Не могу, – ответил Альбус глухо. Лицо Аберфорта жалко исказилось. Он выпустил воротник брата, рухнул на колени возле лавки, неловко привлек Ариану к себе, уткнулся ей в грудь и завыл – негромко и тонко, как воют собаки, чуя близкий пожар или смерть. Альбус выронил зеркальце и, шатаясь, вышел.
Ноги были как ватные, но несли почему-то скоро. Альбус быстро оказался за пределами деревни, вышел на дорогу – и все шагал, шагал. Небо было рыжим от заката, лес чернел по сторонам, тянуло холодом. Он бездумно шел вперед, пока не почувствовал, что больше не в силах ступить и шагу. Тогда опустился на землю под каким-то дубом, скрестил ноги, закрыл глаза и долго сидел так. Внезапно его слегка тронули за плечо. Он разлепил веки: перед ним стояла Ариана – малышка лет шести, в нарядном платье с лиловыми лентами.
– Пойдем домой, Альбус, – пролепетала она. – Я устала, ты устал.
– Сейчас-сейчас, – встрепенулся он. – Сейчас, маленькая…
Он подхватил девочку на руки, понес – и лишь на середине пути заметил, что в руках у него ничего нет.
… По дороге Альбус почти позабыл, что случилось дома и почему он уходил, так что через порог он ступил легко, но сразу остановился: бросилась в глаза дверь кухни, против обыкновения, закрытая. Почему-то Альбус не решился войти, а только постучал. Высунулась лохматая голова Аберфорта, с мокрым, красным, потным лицом.
– Чего тебе? Жрать? Нельзя туда, стол занят.
– Чем? – удивился Альбус.
– Арианой. Я её мою. Перед похоронами-то надо обмыть да переодеть. Поди, ступай наверх, найди ей платье. У нее было такое нарядное, в розовый цветок. Вот. А я мерку сниму, ты завтра сходишь в Пэгфорд, к гробовщику – закажешь гроб. Или толку не хватит? – лицо брата снова скривилось. – Ладно… Сам схожу. Поди хоть платье ей принеси.
– Платье? – тупо переспросил Альбус. «Где Геллерт? – мелькнуло в голове. – Давно ушел, наверное…» – Розовое, в цветочек? Так оно ей было коротко еще зимой.
Аберфорт выпустил воздух из щек.
– Ей что в нем, в люди выходить? Найду я, чем прикрыть ей ноги. Не в мамином же хоронить, на него не взглянешь. Давай, неси.
Альбус медленно взошел по лестнице, открыл дверь в комнату сестры – и остановился на пороге. Он не бывал здесь, кажется, очень давно: не возникало желания, как раньше, поговорить с сестрой наедине. Тут ничего не изменилось, кажется, даже покрывало на кровати – серое с голубым, шерстяное – почти не выцвело и не измялось. Ариана всегда была очень аккуратна. Вот корзинка с пряжей и в ней недовязанные носки: все клубки тщательно смотаны, спицы аккуратно заткнуты, носки сложены рядом…
«Кто дал ей спицы? Разве можно сумасшедшим давать острые предметы?» Это в самом деле он сказал?
Копаться в маленьком платяном шкафчике сестры оказалось неприятно, но не сложно: платьев у не было немного, Альбус быстро нашел нужное. «Надо бы еще ленты, – мелькнуло в голове. – Когда я её первый раз в этом платье увидел, у не розовая лента в косе была». И тут же он вспомнил, что лента – вероятно, та самая – сегодня была у нее в волосах. Голубое платье – розовая лента… Викки бы поморщилась. Вряд ли его семья понравилась бы его друзьям. Геллерту вон…
Альбус вдруг вспомнил все, что говорил и делал последние два месяца – особенно, когда появился Геллерт – и снова не поверил, что это говорил и делал он сам, без Империо и Конфундуса, без вмешательства в сознание. Геллерт… Нет, он не при чем. Это всегда во мне сидело и просто вырвалось наружу. А главное я сказал Ариане, когда еще никакого Геллерта не знал». Пока больше ничего не было на душе – только изумление.
Он молча спустился, постучался в дверь кухни (как Аберфорт усел её восстановить?), отдал брату платье и снова вышел за порог. Над деревней уже висела ночь, засасывающее-черная, какими бывают ночи только в конце августа. Тянуло свежестью и сыростью, но дождь ,кажется, идти не собирался. А с утра он был. И Ариана с утра была.
Альбус молча смотрел в небо и не видел ни луны, ни звезд, только черноту. Он стоял так, пока не замерз, потом вернулся в дом. Дверь на кухню на сей раз была приоткрыта. Ариана, слабо освещенная луной, лежала на столе, вытянувшись; её руки были сложены на груди, волосы аккуратно заплетены в косу, ноги прикрыты большим белым полотенцем, как будто ночью в августе ей было бы холодно спать. Аберфорт дремал возле нее, скорчившись на жесткой лавке. Альбус сначала хотел заклинанием перенести брата на диван, но побоялся разбудить и призвал из своей комнаты плед. Аберфорт не шелохнулся, когда его коснулась колючая шерсть, только засопел и всхлипнул. Судя по его распухшему лицу, плакал он весь оставшийся день. Плакал – и делал все, что требовалось, пока Альбус бродил где-то.
Брат и сестра имели право в последний раз побыть вдвоем. Поэтому Альбус ушел спать в гостиную: подняться к себе он сейчас почему-то не мог. Он кое-как уместился на небольшом диванчике, но не стал искать, чем бы укрыться: не то, что не чувствовал холода, просто было бы правильнее, если бы он оставался так. «Я стоял тогда у окна, дальше всех, но прямо напротив двери. Аберфорт – ближе всех к двери, но он был обессилен, да и заклятия выпускал самые простые. Геллерт…. Его не интересовала Ариана, он не обращал на нее внимания, он не мог в нее целиться… но ведь и мы оба не могли». Альбус вздрогнул и схватился за горло, давя тошноту. Он не сразу осознал, о чем гадает – и не сразу заставил себя смириться с мыслью, что Ариана погибла от руки кого-то из них.
«Нет… Я это не мог быть, я стоял дальше всех от двери. И Аберфорт это быть не мог, у него заклинания едва получались, он был измучен… – перед глазами возник корчащийся на полу Аберфорт, в ушах зазвучали его крики. – Геллерт, Геллерт, ну почему ты в него Круцио пальнул, а не в меня? Может, Ариана бы тогда не вмешалась… Она не должна была вмешиваться после того, что я ей сказал». И опять мелькнуло голубое платье. Ариана выскочила на середину, раскинув руки – словно её тоненькое тельце и ручки-веточки могли защитить их двоих. Она любила бы их одинаково и бросилась бы за любого из них. Единственным шансом избежать того, что она очутилась бы на кухонном столе, со сложенными руками, нарядная и неживая, было не затевать ссоры. «Но все вышло само! Я просто шел вперед, я думал, что иду к общему благу, я хотел добра для всех…» А на кухне измученный, зареванный мальчик спал рядом с мертвой девочкой.
Альбус уткнулся и скрещенные руки и болезненно вздохнул. Слез совершенно не было, только до крика хотелось прибежать на кухню к брату и сестре, обнять обоих и качать. Но Аберфорт умаялся, не надо его будить, а Ариане было уже все равно. Что он говорил ей в последние месяцы – то с ней и осталось.
Камин вспыхнул и засветился. Альбус мотнул головой: в их доме камин был подключен к общей сети, но использовался для связи так редко, что, случалось, о его существовании вовсе забывали, предпочитая послать сову. Альбус приплелся к камину: среди пламени, к его удивлению, появилось лицо Виктории.
– Извини, наверное, я разбудила тебя, – защебетала она. – Но происходит что-то странное, и мне нужна…
– Ты меня не разбудила, – пробормотал Альбус. – У меня сегодня сестра умерла.
Викки так и застыла с раскрытым ртом. Следовало ей сказать, чтобы она сама не беспокоилась и не вздумала кого-то приводить – но не было сил.
– Я поняла. В одно лето – две потери, да что это такое, бедный… Завтра мы все будем у тебя, ручаюсь. Хватит тебе справляться одному.
– Не надо, – тихо попросил Альбус, но Викки уже исчезла.
========== Глава 64. Прощание ==========
Альбус, должно быть, плохо наложил чары: они быстро перестали действовать, и огневиски в рюмках у него и Лэмми превратилось в воду прежде, чем оба успели к нему притронуться. Они про рюмки, в общем-то, и забыли: Альбус говорил, а Лэм слушал. Сколько они сидели – неизвестно, потом друзья сказали, что их не было около получаса.
Альбус рассказал Лэмми все, умолчав только о плотской связи с Геллертом, и не из стыда – хотя сам рад был бы считать кошмарным наваждением, что смог именно так предать память о Камилле – а из опасения, что простодушный друг не поймет, о чем речь. Лэм молчал, только уставился на него и гладил по руке. Под конец заговорил:
– Альбус, это все бывает. Мы с Филиппом столько раз ссорились… Когда человеку кошмарные вещи говоришь, не думаешь, что он может умереть.
–Я, может быть, убил её, – Альбус потер лоб ладонью. – Или мой брат, или мой друг убили её по моей вине, потому что если бы не мое свинское поведение, никакой ссоры бы не случилось…
– Её никто не убивал, – Лэм распахнул глаза. – Вы же не хотели, никто из вас. Выло все случайно. Значит, вы не убийцы.
Чего на самом деле хотел Геллерт, Альбус так и не узнал. Утром, на следующий день после смерти Арианы, он все-таки зашел к мисс Бэгшот, но та сказала, что племянник уехал буквально час назад.
– Вчера он вернулся от вас сам не свой, – соседка тяжело посмотрела на Альбуса. – Ты ничего не хочешь мне рассказать?
Альбус собрался с духом.
– Ариана погибла.
Ему показалось, что мисс Бэгшот не была особенно удивлена, скорее опечалена и рассержена. Прикусив губы, она отвернулась.
– Дайте мне два часа, – сказала она сухо. – Я должна известить Эмму. Мы вам поможем.
Альбус хотел убедить её, что помощь им не нужна – видеть миссис Скримджер сейчас совершенно не хотелось – но соседка уже закрыла дверь прямо у него перед носом.
Вернувшись домой, он обнаружил, что вся его компания уже стоит у дверей. Здесь не было только Горация, который, как пояснила расцветшая после отдыха Викки, захворал – по этому поводу, собственно, она и решила связаться с Альбусом прошлым вечером, но тут такое несчастье…
Викки расцеловала Альбуса в обе щеки, потом Финеас пожал ему руку, а Элфиас и Лэм просто обняли и похлопали по спине. Айла и Клеменси тоже поцеловали его и вернулись к двери: они уговаривали Аберфорта открыть, а на него нашел упрямый стих.
– Он опять к своему дружку отправился, когда сестру еще похоронить не успели – вот и вы ступайте туда же, авось повеселитесь.
«Только бы не начали спрашивать, к какому дружку», – испугался Альбус мысленно, однако девочки то ли не поняли слов брата, то ли не сочли нужным вдумываться. Клеменси наконец удалось уговорить Аберфорта отпереть дверь, вся компания спешно вошла, а дальше дела закрутились. К гробовщику отправился Элфиас, Финеас – к местному представителю Министерства, договариваться о церемонии погребения и записи в реестре, Лэм заколдовывал охапки хризантем, превращая их в венки, потом выполнял еще какие-то поручения… Девочки хлопотали до дому, прибираясь и готовя; Викки, сверх того, поколдовала над одеждой братьев, превращая их куртки и шапки в траурные сюртуки и цилиндры, и над нарядом Клеменси: та, за неимением траура, явилась в своем выходном платье, черном, шелковом, с белым воротничком, и в единственных летних накидке и шляпке. Альбус смог подняться к себе и сидеть там, сколько душе угодно. Ему никто не мешал, только Айла напомнила, чтобы он не забыл покормит Фоукса. Айла, в отличие от Альбуса, всегда помнила: о тех, кого приручил, следует заботиться.
Фоукс обрадовался зернышкам, но будто почуял. Что у хозяина беда, и стал нежно тереться то клювом, то щекой о ладонь Альбуса – и с новой силой нахлынула горечь.
Так он и просидел несколько часов, глядя в одну точку и снова гадая, кто же из них троих, вероятнее всего… «Почему Геллерт уехал? Боялся за себя? Вряд ли. Боялся, что я у него спрошу, то убил мою сестру, и придется отвечать? Но что он ответил бы мне? Кто из нас троих…» Альбус опирал лоб на сплетенные пальцы и повторял про себя: «Если бы я не спровоцировал ссору…» Было уже за полдень, когда к нему постучался Лэмми:
– Девочки сделали все, что было нужно. Зовут тебя посмотреть.
Альбус спустился – и в первую минуту не смог смотреть на гроб, стоявший посреди гостиной: ему показалось, что там лежит шестилетняя девочка. Потом все-таки обернулся, подошел. Ариана была такая же, как ночью, только лицо ей закрыли прозрачным саваном, а сверху рассыпали лепестки хризантем.
Аберфорт водил по савану руками и плакал навзрыд. Клеменси, стоя рядом, гладила его по спине. Викки тоже утирала слезы, Айла и Финеас потупились. Лэм тяжело вздохнул.
– Тебе бы пройтись, – он потянул Альбуса к выходу. – Давай, пойдем. Элфиас в трактир пошел, вина взять на завтра. Соседки приходили, но увидели, что мы сами управляемся, и ушли. Они завтра придут, на похороны.
Так, бормоча то про одно, то про другое, он и вытянул Альбуса на улицу. Они бродили долго, пока не забрели в ту часть деревни, где обитали в основном магглы. Из распахнутого окна одного из домов доносилось:
– …Где Авель, брат твой? Он сказал: не знаю; разве я сторож брату моему?
Горло словно стиснула петля; должно быть, Альбус судорожно глотнул ртом воздух. Лэм поскорее отвел его домой, и там, на кухне, за столом, где недавно лежала Ариана, они оба долго пытались превратить огневиски в воду, и там же Альбус рассказал Лэму почти обо всем, что случилось в эти два месяца.
– Я никому не скажу, – заверил друг. – А если боишься, можешь стереть мне память.
Альбус только развел руками. Могло случиться что угодно, но Лэм оставался Лэмом.
Да, в сущности, пусть бы все знали, что произошло. Позор был бы вполне заслуженным.
Лэмми и Элфиас устроились ночевать в гостиной: один в кресле, другой на диване. Финеас, не желая стеснять хозяев, ушел к миссис Скримджер в трактир. Девочки, заранее договорившиеся обо всем с мисс Бэгшот, отправились к ней, хотя Альбус и предлагал им занять комнату Кендры.
– Мы не настолько худенькие, чтобы убраться втроем на одной кровати, – вздохнула Викки. – И это же совершенно неприлично, Альбус: девушкам оставаться в доме, где полно мужчин.
Аберфорт не стал подниматься к себе: всю ночь он сидел у гроба сестры и молча смотрел на нее. Альбус попытался было устроиться у себя в комнате, но и ему не сиделось одному: все казалось, едва он закрыл дверь, что ничего не изменилось, Аберфорт и Ариана возятся на кухне, а Геллерт сейчас позовет его гулять. От одного этого в груди очень пекло, так что он сам спустился на кухню и уселся у окна, да так и уснул там, положив голову на подоконник. Уже поздним утром следующего дня его растолкала Викки, сказав, что до выхода на кладбище оставался час.
…Гроб братья несли сами: он оказался довольно легким. Элфиас, правда, пристроился между ними, но это было без надобности, он мешал только, так что скоро, сам почувствовав, что он лишний, отступил в сторону. Девочки в траурных вуалях роняли на дорогу, которой шла процессия, цветы. За ними торжественно и мрачно шли мисс Бэгшот и миссис Скримджер, а замыкали процессию Лэмми, который вдруг заплакал, и Финеас. Альбус замечал иногда, как то один, то другой прохожий останавливался, воззрившись на них, но не чувствовал раздражения. Шестилетняя Ариана, то плачущая над сказкой про русалочку, то взлетающая с качелей, стояла перед глазами так живо, что хотелось снова взять её на руки и унести домой, и Альбус поверить не мог, что несет именно её сейчас в этом ящике, что для нее все закончилось именно так. «И я два месяца, два месяца её шпынял, хотя знал, что она ни в чем не виновата. Последние два месяца она думала только о том, что убила мать, и я постарался, чтобы она об этом не забыла». От ненависти к себе хотелось в кровь расцарапать лицо.
