Текст книги "Полет к солнцу (СИ)"
Автор книги: Мелания Кинешемцева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 45 страниц)
– Хорошо, мы оставим тебя в покое, – голос ее звучал тихо и ровно. – Можешь больше не писать, я не потребую. Не потребую, чтобы ты помогал мне и Аберфорту, заботился об Ариане… Живи своей жизнью. Я по-прежнему буду покупать тебе вещи, давать деньги. Но только до конца школы. После Хогвартса ничего у меня не проси, не показывайся на глаза и не напоминай о себе. Если ты от меня отказался, то и я отказываюсь от тебя.
– Ну и пожалуйста, – проворчал мальчик. – Невелика потеря.
– Рада за тебя, если это так.
Закончив, мать ушла. Альбус безучастно смотрел в стену. Думать не хотелось ни о чем – на душе по-прежнему было черно и пусто. Но кто-то, на сей раз легкий и тихий, снова сел рядом. Мальчик невольно вздрогнул, когда его быстро поцеловали в плечо и в висок.
– Прости нас, – прошептала Ариана. – Прости, ты хороший, правда, и я люблю тебя… Мы тебя любим. Прости, так жаль…
Он заскрипел зубами: нахлынула злость.
– Уйди прочь, уродка, идиотка проклятая…
– Альбус, ну не надо сердиться… – Ариана погладила его по плечу. Он отпихнул ее подушкой так, что девочка едва не упала.
– Уйди! Уйди, кошка драная, а то сейчас встану и вмажу так, что мозги последние вышибу, поняла?
Вздрогнув всем телом, Ариана ушла – почему-то на цыпочках. Альбус ткнулся лицом в матрас.
Больше его не беспокоили, только мать принесла ужин и потом забрала грязную посуду. Ночью Альбус кое-как встал, прокрался к комнатке Арианы, заглянул. Луна освещала бледное личико девочки, заострившееся, как у покойницы; худенькие руки разметались, светлые волосы расплескались по подушке. Она выглядела изможденной, обессиленной. «Значит, Часовщик приходит к ней. Может, она пытается его прогнать, но не получается. Надо будет спросить… Да, спрошу завтра. Лучше было сегодня, когда сама пришла». Осторожно, стараясь не разбудить, Альбус погладил волосы сестры и вернулся к себе.
========== Глава 25. Начало и конец ==========
Альбус довольно скоро пожалел обо всем, что наговорил матери, но как исправить дело, не представлял себе. Извиниться перед ней было еще сложнее, чем перед друзьями: каждый раз, когда он собирался подойти и поговорить, натыкался на такой холодный и насмешливый взгляд, что хотелось снова сбежать из дома. Он пытался чем-нибудь помочь по дому: один раз наколол дров, другой – отнес корм козам. Дрова вышли кривые, а козы так разблеялись при виде незнакомого человека, что прибежал Аберфорт, отобрал блюдо с кормом, выругал брата и прогнал. Оставалось сидеть у себя в комнате или слоняться по деревне и окрестностям – так удавалось хотя бы забыться.
Несколько раз он навестил могилу Джеральдины, принес свежие цветы, даже всплакнул немного: когда пришло в голову, что, будь она жива, ему не было бы так одиноко сейчас, стало совершенно невыносимо. Она, наверное, таким жарким летом загорела бы, посвежела, похорошела. Они гуляли бы по полям, он рассказывал ей о друзьях в Хогвартсе, о беспалочковой магии, о чудовищах в Буковом доме… А ее серые глаза, как прежде, лучились бы вниманием и добротой. Он и теперь, присев рядом с могильной плитой, рассказывал ей обо всем и представлял ее рядом, но что-то пустое припадало к сердцу и высасывало кровь.
Однажды он застал на могиле Анджелу. Она, не замечая его, гладила плиту и жаловалась сестре, что ей страшно, что Сириус Блэк бесцеремонно обращается с ней и говорит бесстыдные вещи, а Оскар не решается приструнить его. Малкольм и Патрик пытались угрожать Блэку, но их обвинили в каком-то нарушении и выпороли, и теперь Глэдис Фадж всячески ей пакостит.
Альбус хотел было предложить помощь, но сообразил: Анджела только рассердится, что он подслушивал. Ругани ему и так хватало с лихвой. Девушка ушла, а он долго, понурившись, стоял под дубом.
Собственно, за два месяца он толком ни с кем не поговорил. На следующий день после возвращения пришел в комнату к Ариане, но та, услышав его голос, едва обернулась и снова углубилась в работу: она штопала рубашку Аберфорта. Альбус пока не мог сидеть и просто встал рядом.
– Ари, тебе часто бывало плохо? Ну, за эти месяцы?
Она слегка дернула плечами.
– Да так… Не очень.
«Значит, часто».
– Он приходил?
Личико сестры вытянулось.
– Да. Я делала, как ты писал. Было немного больно, и дышать трудно… Но он не брал меня с собой.
Альбус вспомнил, как во время последнего припадка у нее посинело лицо. Ну конечно, больно только «немного»… Вот чем еще его раздражала Ариана – привычкой преуменьшать собственные неудобства. И что прикажете делать? Наверное, ей придется терпеть: он не забирает ее с собой, это уже хорошо. Но как же ее жалко.
– Ари, а хочешь, я тебе про Хогвартс расскажу? У нашего завхоза есть такая большая собака, выше тебя, наверное. Просто чудовище, но…
– Не надо, Альбус, у меня голова побаливает.
Потоптавшись еще чуть-чуть, он вышел.
К концу августа Кендра обнаружила, что старшему сыну сделались малы рубашки и брюки, а школьная мантия стала неприлично короткая, здесь надставка дело не спасет. Пришлось им вдвоем выбираться в Косой переулок. Мать оставила Альбуса у порога магазина мантий, а сама отправилась в магазин подержанных вещей закупать остальное.
Мантии покупать пришло довольно много народу, так что мальчик даже не сразу заметил продавщицу. Зато его внимание привлек комок золотистой шерсти, перебирающий лапками и тоненько тявкающий на каждого, кто проходил мимо. Поводок собачки был привязан ручке на каком-то шкафу. Альбус, засмеявшись, попробовал погладить песика, но тот чуть не вцепился в его руку, а когда мальчик отступил, подскочил, чтобы повторить попытку.
– Геллерт, фу, – спокойно и мягко сказали рядом. – Привет, Альбус.
Рядом стояла Виктория, за два месяца ставшая выше ростом и странно повзрослевшая. Ее золотистые волосы немного выгорели, а личико покрывал тонкий кремовый загар, будто она вволю гуляла по южному солнцу, пренебрегая не только зонтиком, но и шляпкой. Сейчас, правда, шляпка на ней была – соломенная, с матовой ленточкой – а кончиком кружевного зонтика она слегка тыкала пса.
– Геллерт, сидеть! Лежать! Умри! Померанский шпиц, – снисходительно улыбнулась она Альбусу. – Папа привез его мне из Санкт-Петербурга. Он оставил нас с мамой в Ницце, мы там отдыхали, а сам отправился в Россию, его срочно вызвали. Я мечтала поехать с ним, посмотреть фонтаны в Петергофе, но папа сказал, что в России неспокойно и он не может мной рисковать. Жаль. Я еще хотела бы посмотреть на танцующих медведей. И вот он привес мне подарок. Геллерт, голос!
– Геллерт? – удивился Альбус. – Это в честь того мальчишки в Вене?
– Да. Моя маленькая месть. Ведь так приятно командовать… Жаль, в Хогвартс собак брать нельзя. А как провел лето ты? Хорошо отдохнул?
– Лучше всех, – отрапортовал он бодро, и тут открылась дверь – в магазин заглянула Кендра.
– Ты еще не готов? Поторопись.
– Bonjour, madame, – Викки сделала реверанс. – Nous avons parlé un peu avec votre fils.
Мать осмотрела ее с недоумением, быстро переросшим в отвращение.
– Очень мило, учитывая, что я не знаю французского. Альбус, у тебя пять минут.
Она исчезла в дверном проеме, и Виктория, еще раз улыбнувшись и отвязав Геллерта, тоже ушла.
Оставшиеся до отъезда в Хогвартс дни прошли тяжело. У Арианы вдруг начались кошмары по ночам, и пару раз они заканчивались припадками. После она, плача, рассказывала домашним, что видит во сне отца и «чудищ, которые его едят». Альбус, признаться, испугался: видения мог насылать Часовщик.
– А больше тебе никто не снится? – осторожно спросил он. Ариана покачала головой. После, когда мать и Аберфорт отлучились из дому, Альбус попросил сестру нарисовать чудищ, которые ей снятся, и она весьма похоже изобразила дементоров. «Но откуда ей знать? Она их не видела, и книжки про волшебные существа мать запрещала ей давать».
– Ари, он точно не приходит во сне?
– Нет, Альбус, нет! – глаза Арианы расширились, и брат с тревогой заметил, что они становятся все темнее. – Он тут не при чем. Просто мне страшно за папу. Он так долго не приходит… Мама говорила, что он уехал в другую страну. Он что, никогда не вернется?
Альбус вздохнул: понял вдруг, что образ отца совсем стерся из памяти и что возвращения Персиваля он не желает совсем.
– Ну, наверное, вернется… Если ничего не случится.
– А что может случиться?
– Со всеми нами может что-нибудь… Ари, пойдем на чердак: я тебе открою слуховое окно, и ты подышишь свежим воздухом, идет? А я ласточкино гнездо поищу…
– Там больше нет ласточкиного гнезда. Аберфорт его нашел для меня еще в июне. Но на чердак пойдем.
…Когда наступил день отъезда и мать, аппарировав с ним на вокзал, подтолкнула к барьеру, на сей раз ничего не сказав на прощание, Альбус почувствовал себя человеком, вышедшим из тюрьмы после долгих лет заключения. На платформу он влетел, точно на крыльях, с радостью вливаясь в толчею. Школьники тянули тележки, кто-то прощался с родителями, кто-то рассказывал друзьям о каникулах.
– Альбус, иди сюда! – весело крикнули с подножки. Розалин, румяная, как пион, с блестящими глазами и горевшими на солнце рыжими кудрями, выглядывала из тамбура; на ее форме мальчик заметил значок старосты.
– Поздравляю, – пробормотал он, влезая в вагон.
– Спасибо, – она довольно улыбнулась. – Малкольм сказал, что гордится мной. Будь осторожен, кстати: старостами школы выбрали Сириуса Блэка и Айрис Булстроуд – видел ее, такая злобная? Да, а у тебя все нормально? Ты какой-то странный.
– Все нормально – Альбус деланно вздернул брови.
– Ну хорошо. Твои друзья вон в том купе. Скажу продавщице сладостей, что вы ее очень ждете.
– Обяжешь, – Альбус кивнул ей и потащил тележку, куда указала Розалин.
Друзья встретили его радостно. Клеменси и Лэм бросились на шею, Айла предложила какао: ей дали в дорогу заколдованный кувшинчик, сохранявший тепло. Викки отвлеклась от чтения (она зачем-то – не иначе, как для важности – нацепила пенсне в золотой оправе и теперь то и дело с комическим видом его поправляла) и передала привет от Геллерта. Гораций и Финеас, на сей раз отправившийся с ними, пожали Альбусу руки. Элфиас кивнул из угла: пройти ему было труднее, чем остальным.
– Ты слышал? – осведомился Слагхорн. – Летом в Англию приезжал Николас Фламель. Была конференция алхимиков в Лондоне, и его тоже пригласили.
– И что они обсуждали? – живо спросил Альбус, сморщившись от невольной досады: ну почему он дал себя поймать, почему его не оказалось летом в Лондоне?
– Либациус Бораго вступал с докладом: возможно ли лечение ликантропии при помощи зелий, – Гораций аккуратно откусил лапку у шоколадной лягушки. – По-моему, это полный бред. Вылечить ликантропию нельзя. Можно разве что одурманить оборотня, чтобы он не был агрессивен во время превращений.
– А как быть с болью, которую испытывает человек при превращении? – негромко спросила Айла. – Разве не гуманнее постараться ее уменьшить?
– Оборотни – не вполне люди, – зевнул Гораций. – Применимы ли к ним понятия гуманности?
– Но ведь они были людьми! – Айла взметнула брови. – И нельзя винить их в том, что они заразились, потому что от этого никто не застрахован.
– Да, вот только те, кто их покусал, тоже были людьми. Что же – снисходить к ним, хотя они разносят эту заразу?
– А Вильгельм Уизли требует убрать дементоров из Азкабана, – подал голос Элфиас. Айла сердито на него посмотрела, но Альбус сделал знак, что он может продолжать. – Все не уймется. То ему не так, другое – тоже мне, реформатор… Ал, прости, но это в самом деле глупо. Если дементоров лишить пищи в качестве заключенных, то они разлетятся по всей стране и будут нападать на кого ни попадя!
– А правда, что Фламель изобрел философский камень? – спросил Альбус задумчиво и тут же себя перебил: – Ну конечно, как же иначе он прожил бы так долго? Но почему он ни с кем не делится таким знанием?
– А ты представь, кто в первую очередь захотел бы воспользоваться философским камнем, – фыркнул Гораций. – Думаешь, бессмертия захотят в первую очередь праведники – если таковые существуют, конечно?
– Ты интересное слово употребил, – задумчиво проговорила Клеменси. – И в самом деле… Праведник не боится смерти. Боится тот, кому есть, за что после нее ответить.
– Да вы что все чепуху несете! – Альбус чуть повысил голос. – Вы понимаете, что такое бессмертие, а что – неуязвимость? От заклинаний камень не защищает, чего тут бояться, что его себе возьмут преступники? Как хватали их авроры, так и будут хватать.
– Не кричите на мисс Йорк, пожалуйста, – тихо осадил его Финеас. – Тем более, преступники могут и не знать, от чего конкретно защищает камень.
– Нам же лучше. Обнаглеют, попрут напролом, тут-то мы их всех и переловим!
– Смотря какие преступники, – Гораций, управившись с лягушкой. – Ты думаешь, какому-нибудь уличному воришке или мошеннику такой камень интересен? Нет, им заинтересуются сильнейшие темные маги в первую очередь!
– Именно, – согласилась Викки. – Попробуй таких поймать.
– А у сильнейших темных магов, я думаю, есть свои способы достичь бессмертия. Куда более… темные, – Альбус не удержался от того, чтобы обвести товарищей загадочным взглядом.
– Да, – кивнул Слагхорн. – Вот те, о которых ты спрашивал у профессора Меррифот?
– И не только, – важно прищурился Альбус.
– Ты спрашивал? А зачем это тебе? – приоткрыла рот Клеменси. – Ты же не темный… И никогда им не будешь.
– Ну, если мы читаем о преступниках, мы ими обязательно станем? – терпеливо объяснил Альбус. – Вот мы каждый год читаем о темной магии на ЗоТИ. И что же теперь?
– Тогда зачем тебе знать об этих… темных способах бессмертия?.. Я не понимаю.
– Так что кто думает по поводу дементоров? – начал сердиться Элфиас, но на него по-прежнему не смотрели.
– Да погоди ты! – отмахнулся Альбус. – Ну начали же про темных волшебников! Вы тут своими страхами пытаетесь лишить все волшебное сообщество долголетия, способа продлить жизнь, тогда как те, кто ее продлять не должен, как раз это и так делают.
– А, то есть никому не интересно, о чем я говорю? – вспылил Элфиас. – Как письма поддельные матери писать, так сразу ко мне, а поговорить со мной не хотят? В этом году выкручивайся, как хочешь!
Отшвырнув газету и оттолкнув чью-то сумку, он выскочил в коридор.
Некоторое время все молчали, переглядываясь. Клеменси инстинктивно поежилась. Айла, поколебавшись, вышла. Виктория сделал вид, что углубилась в книгу. Альбус понадеялся было, что на том все и закончится, тем более Лэм и Гораций словно не слышали ничего. Но Финеас, распахнув голубые глаза, спросил:
– О каких поддельных письмах идет речь?
– А вы уверены, сэр, что это лично вас касается? – спросил Альбус с идеальной светской интонацией.
– Сэр, я уловил вполне определенный смысл слов мистера Дожа и могу понять, кому они адресованы, – ответил Финеас холодно. – Но вот как вы могли на такое пойти – не могу понять решительно. И я не понимаю, что в одном с вами купе могут делать порядочные люди.
– А кто здесь порядочный? – спросила Клеменси, быстро моргая. – Здесь сидят грязнокровка, сумасшедший, сумасбродная девица… И еще пара человек, которых Шляпа определила на факультет лжи и беспринципности. Достойная компания, по-моему.
– Ваш статус крови для меня не важен, – нахмурился Финеас. – Я считаю вас порядочной девицей и предлагаю покинуть это купе немедленно.
Клеменси покачала головой.
– На первом курсе за меня заступались не вы. Вы жалели моих обидчиков.
Финеас отступил на шаг и прищурился.
– Вы в самом деле грязнокровка, мисс. Тянетесь к грязи.
– А ну пошел вон! – рявкнул Альбус, достав палочку.
Финеас вздохнул.
– Может, на сей раз вы примете мой вызов, сэр? В прошлый вы предпочли называться подлецом.
Альбус молча схватил Финеаса за шиворот, вытолкнул его за дверь и выбросил вслед ему вещи. Остальные по-прежнему молчали, прижавшись к стенам, только Клеменси вдруг разрыдалась, уткнувшись лицом в колени.
– Не реви, – Лэмми присел перед ней на корточки и погладил по волосам. – Мне тоже казалось, что он хороший. Хочешь, фокус покажу? Меня брат летом научил.
Взмахом палочки он наколдовал букет довольно аляповатых мелких роз.
– На. Ты сегодня красивая.
Викки сдернула пенсне и провела рукой по лбу.
– Да, замечательное начало учебного года. Только ссоры с сыном директора нам и не хватало. Да, Альбус, – она в упор посмотрела на него, – твои семейные дела нас не касаются. Мы в них не вмешиваемся и ни за что тебя не осуждаем, потому что мы сами не идеальные дети. Все согласны?
Остальные с готовностью кивнули. Но в прежнее русло беседа уже не вернулась: каждому было слишком неловко заговорить. Через некоторое время в купе заглянула Айла:
– Ал, если ты не против, Элфи кое-что хочет тебе сказать.
Альбус вышел, а девочка заняла место около Лэма.
Элфиас, закусив губу, стоял у окна.
– Прости, – выдавил он сквозь зубы. – Я сглупил. Но письма я в самом деле писать больше не буду, это просто нечестно по отношению к твоим родным.
– Да уже и не надо, – ответил Альбус холодно.
– Что, раскрыли? – Элфиас сморщился. – Влетело сильно?
– Да так, пустяки, – Альбус скрестил руки на груди и улыбнулся. – Не надо так больше делать.
– В смысле, секреты выдавать? Не буду. А вы меня слушайте, а? Ну хоть иногда. Я ведь не табуретка.
– Ты это, – Альбус отвел глаза, покачался на носках. – Ты тоже извини, ну понимаешь, у нас разговор такой зашел, спор… Уж если я начал спорить, то мне доспорить надо, понимаешь? Потом бы и дементоров обсудили.
Элфиас покраснел.
– А я еще… Айле… сгоряча все рассказал. Извини? Она вроде молчать обещала.
– Да чего теперь… – Альбус махнул рукой.
После прибытия в Хогвартс пришлось привычно подождать, пока распределят первокурсников и директор произнесет речь, а затем можно было наконец приняться за ужин. Жуя жареный картофель, наблюдая за перепалками студентов и церемонными разговорами учителей, Альбус поймал себя на мысли, что здесь ему гораздо уютнее и спокойнее, чем дома. Да, что бы там ни было, а вот уже два года, как его дом был в Хогвартсе, а не в Годриковой Впадине. Он сроднился с этими стенами, не представлял жизни без друзей, и даже к товарищам по факультету – пусть многие из них и были непроходимыми тупицами – привык. Почти умиленно он слушал, как Дональд рассказывает Джейн о поездке в Индию: отец взял его с собой в командировку.
– В Калькутте меня представили главе тамошнего отдела аврората, мистеру Дервенту. Он разрешил мне даже присутствовать на допросе одного плутишки, из местных. Жалкая тварь! Нанялся в конюхи к сагибам, соблазнил хозяйскую дочь и требовал от нее денег. Остался бы безнаказанным, да дело в том, что он волшебник, пусть и слабенький, а она маггловка. Но мне это неинтересно. Я хотел бы ловить настоящих головорезов и сам выпускать по ним Авады. В Индии ведь разрешено применять к преступникам из местных Непростительные.
– Ты всегда применял бы Авады? – хмурилась Джейн. – Даже если не был бы уверен, что человек виноват?
– Если он не виноват, то чего же бежит или сопротивляется? Ты сама говорила: надо жалеть не тигра, а его жертв. Убивая тигра, я спасаю его будущих жертв, разве нет?
– Я говорила про смертную казнь, когда вина уже установлена судом и доказана. Но до этого…
– А ты уверена, что суд всегда прав? – вмешалась Нэнси. – Отец мне рассказывал случай… Он был тогда маленьким и жил в семье тюремной надзирательницы. Одну девушку собирались повесить за убийство. Она призналась, что за пять лет до того, когда была подростком, зарезала младшего братишку. Отец уже собирался с друзьями посмотреть на ее казнь – тогда вешали публично – но ее помиловали. Ну так вот. Она утверждала, что совершила преступление в одиночку, но обстоятельства дела были таковы, что одна все это проделать она явно не могла, – Нэнси хитро прищурилась. – Конечно, может, она не невинная жертва, а соучастница… Но все равно: ее бы повесили, а кто-то ушел от суда – и толку?
Зевнув, она потянулась за яблоком.
– Отцу особенно нравилось наблюдать за семьями тех, кого казнили. Кто-то рвал на себе волосы, бился… А чаще просто стояли и наблюдали равнодушно, будто это и не их близкие там, в петле. А у той девушки семья была большая. Говорят, она и сделала это ради другого брата, если не вместе с ним. Вот посмотрела бы я на него, в самом деле, когда ее стали бы вешать!
Нэнси расхохоталась, и Дональд вместе с ней. Джейн покачала головой, поджав губы. Альбус предпочел передвинуться поближе к семейству Уизли – однако и у тех не все было гладко. Генри все-таки решил уйти из команды и теперь ругался с Малкольмом, а Розалин пыталась их утихомирить.
– Ты сам видишь, что у меня ничего не выходит, – оправдывался Генри. – Сколько я ни тренируюсь, все без толку. Что мучиться? Найдите нового ловца, а я выберу дело по душе.
– Но ты подводишь команду, – хмурился Малкольм. – Чтобы выбрать ловца и обучить, нужно время, а до матча его не так уж много.
– Но вам стоит хотя бы попытаться, – вмешалась Розалин. – Пока Генри в команде, всем плохо: и ему, и вам. Может, с новым ловцом повезет больше.
– Было бы еще, из кого выбирать. Не вижу никого, кто мог бы заменить Генри.
– Видишь или нет, я больше играть не буду, – ответил Генри резко. – Это мое последнее слово.
Утро выдалось холодное и ветреное. Поднявшись раньше всех в комнате, Альбус отправился в Большой зал, но по дороге почему-то остановился, вглядываясь в высокое окно коридора. Серое небо утром не стало светлей, еще зеленые деревья уныло шумели листвой. Мальчик призадумался, не понимая, почему на душе как-то смутно. Пролетавший мимо Толстый Монах кивнул ему и пожелал хорошего учебного года. Альбус рассеянно поблагодарил и пошел дальше.
За столом Гриффиндора пока было только несколько старшеклассников, сгрудившихся над газетой. Завидев Альбуса, Малкольм почему-то схватил его за руку и сам усадил за стол. Розалин приоткрыла губы и жалобно моргнула.
– Ты… – тихо обратилась она к брату.
– Да, я сам скажу, – кивнул Малкольм и положил Альбусу руку на плечо. – Послушай, только не волнуйся. В газете написали… Ну, может, твою мать еще не известили, идет по нескольку дней…
Альбус, почти не слушая, смотрел на Анджелу, живо захлопнувшую номер «Пророка» и спрятавшую под стол.
– Дай мне газету, пожалуйста, – попросил он.
– Не стоит, – Малкольм стиснул пальцы.– Мы и так скажем, а то там – одни сплетни…
Альбус, не слушая, привстал, надеясь отнять у Анджелы газету, но тут Розалин мучительно выдохнула:
– У тебя умер отец.
Альбус медленно опустился на место, рассеянно потер висок. Розалин обняла его и погладила по волосам. Мальчик отупело глядел перед собой.
Он не чувствовал боли или горя: успел отвыкнуть от отца, да, признаться, и не был к нему никогда особенно привязан. Даже сейчас он почти не думал о Персивале, больше представляя, что творится в Годриковой Впадине. «Мать, наверное, с ума сходит. Аберфорт, поди, ревет. Скажут ли Ариане? Лучше бы не говорили. Хотя скрыть не смогут, чего уж там. Жалко их всех. Наверное, я неправильный, раз не горюю, так что хорошо, что меня там нет… Но жалко». Вздохнув, Альбус отодвинул чашку кофе, которую предложила Розалин.
– Может, отпросишься у директора? – предложила она робко. – На похороны ведь отпускают.
– Там нечего хоронить, Роз, – резко ответил Малкольм. – Тела выбрасывают в море… Альбус, прости.
– Ничего, – пробормотал мальчик. Думалось плохо, и снова, как после летней ссоры с матерью, наваливалась пустота.
– Тогда напиши им, – посоветовала Розалин. – Хоть пару строк. Понимаю, ничего на ум не идет, но… Нужно сейчас чем-то себя занять. Ты пойдешь на уроки?
– Да, – мальчик кивнул и спотыкающейся походкой вышел из Зала. В ближайшем классе набросал письмо.
«Мама, узнал из газет, что случилось с отцом. Мне очень жаль. Вы скажете Ариане? Лучше не говорите, а то неизвестно, как на нее это может повлиять. Скажи Аберфорту, чтобы он сильно не ревел. Альбус».
========== Глава 26. Тринадцать ==========
Друзья Альбуса, видимо, решили, что он в огромном горе, и несколько недель обращались с ним нарочито мягко и осторожно, старались не оставлять одного и не предлагали шумных развлечений, все, как один, полюбив тихие прогулки у озера. Мальчишки норовили похлопать по плечу, девочки – сжать руку или принести угощение. Даже Гораций, заговаривая с ним, выглядел смущенным.
Альбус испытывал неловкость и раздражение. Он не так уж сильно горевал по отцу, к тому же накатывала злость, когда друзья обращались к нему тоном, похожим на тот, каким он обычно обращался к Ариане. Так что, когда стремление друзей утешить постепенно остыло, он был счастлив.
Мать на письмо не ответила.
Между тем учебная жизнь шла своим чередом, и к привычным уже обязательным дисциплинам прибавились предметы по выбору. Первым, с кем познакомился Альбус из новых преподавателей, оказался профессор Кей, нумеролог.
Невысокий, щуплый человечек в черном сюртучке напоминал бы сверчка, если бы не желчное желтоватое лицо, черные раскосые глаза и совершенно лысый череп. Кожа на лбу, дряблая и изрезанная морщинами (хотя профессор Кей казался относительно молодым) удивляла разнообразием складок, сопровождавших каждую гримасу профессора. А гримасы, в основном брезгливого характера, он стал корчить, едва войдя в класс.
– Стефан Кей, – бросил он ученикам, оскалившись так, что при всем желании это нельзя было принять за улыбку. – А вы, я смотрю, решили, что будете выглядеть умнее остальных, взяв мой предмет? Что ж, разочарую: вы пришли сюда только затем, чтобы осознать, насколько вы глупы и ограниченны. Все великие тайны нумерологии вам не понять никогда.
– Вы уверены в этом, сэр? – усмехнулся Альбус. Преподаватель отчего-то совершенно не показался ему страшным, скорее вызвав смесь жалости и презрения. Профессор Кей, вздернув верхнюю губу наподобие вампира, повернулся к нему.
– Так-так-так… Среди нас гриффиндорец? А, ну да, меня предупреждали. Мистер Дамблдор. Хочу сразу предупредить, дерзкий мальчишка: я не Галатея Меррифот, чтобы ставить оценки за наглые глаза, и не профессор Корнфут, чтобы поощрять сумасбродство. С вас я буду спрашивать сильнее, чем остальных, потому что вы уж слишком высоко себя цените.
Альбус только улыбнулся и пожал плечами. Прошедшее лето – только сейчас он это почувствовал – что-то изменило в нем. Оценки, брань, даже розги – это все ни капли не страшно, не опасно и не больно. Опасно – когда ты один в пустом доме, тебе нельзя применять магию, а за тобой гонится зубастый инфернал. Страшно – когда ты пешком идешь из одного города в другой, сбил в кровь ноги, и еще неизвестно, найдешь ли себе ужин и ночлег. Больно – когда тебя секут, а родной брат смеется тебе в лицо, или когда мать говорит, что лучше было бы скинуть тебя до родов. «Что ж ты хочешь, душе-то больней, чем коже», – будто Элфиас вздохнул рядом. Альбус мотнул головой: глупости все это, конечно. Учиться стоит ради реальных навыков, а не оценок – правда, но прочее…
– Основной постулат нумерологии, – диктовал меж тем Кей. – Каждой букве соответствует цифра. Сумма цифр в каждом лове имеет свое значение.
– Сэр, – подняла руку Айла. – А так называемые священные числа? Три, семь, двенадцать… Они что-то означают?
– Да, – поджал губы Гораций. – Или несчастливое число тринадцать, к примеру?
– Это не несчастливое число! – замахал руками Лэмми. – То есть в Европе верят, что оно несчастливое, а вот для евреев – наоборот. И для индейцев майя тоже. У них даже был тринадцатый знак Зодиака – Змееносец. Но только он не вошел в наш, обычный, зодиакальный круг, потому что в европейской астрологии знаки зодиака имеют лишь приблизительное соответствие созвездиям по причине постепенного прецессионного сдвига момента прохождения Солнца по созвездиям с момента создания зодиакального круга…
Профессор Кей вдруг зааплодировал. Лэм захлебнулся собственными словами и покраснел.
– Вижу, профессор Корнфут находит достойных учеников, – усмехнулся нумеролог. – Мне бы такое везение. Пять баллов Рейвенкло. Кстати, у кого еще какое мнение относительно числа тринадцать?
– Это невезучее число, сэр, – Альбус пожал плечами. – В том смысле, что ему не везет. Иуда был тринадцатым на Тайной Вечере. В пятницу 13 октября 1307 года французский король Филипп IV приказал арестовать тамплиеров, их пытали и казнили. На него приходится многовато мрачных совпадений, вот и все.
– То есть, вы считаете, число тринадцать – жертва клеветы? – неприятно улыбнулся учитель. – Ну что ж, интересная точка зрения, хотя при вашем скептицизме я удивлен, что вы выбрали мой предмет. Впрочем, про скептиков и идеалистов лучше с Толстым Монахом потолковать. Ответ интересный, пять баллов Гриффиндору. Но вы не все аспекты осветили.
Теперь, когда профессор Кей говорил спокойно, стало видно, что у него очень тонкие черты лица и красивые глаза.
– Осветить иные аспекты взгляда на число тринадцать и будет вашим домашним заданием, мистер Дамблдор.
– Ну как прошло занятие? – тем же вечером поинтересовалась Виктория. – Как вам этот Кей? Говорят, он ужасно мрачный и вредный тип. Судьба какая-то страшная: в детстве побывал в рабстве, в юности угодил в Азкабан…
– Бедняга, – вздохнула Клеменси.
– Что ж, для такой судьбы он держится неплохо, – Айла слегка пожала плечами. – А как он объясняет, мне понравилось.
– Не хвали его раньше времени, – скривилась Викки. – Еще про него говорят, что он женоненавистник. Мизогин. Вроде бы в Азкабан попал из-за женщины. Вот так.
– Я не заметила, – ответила Айла вяло. – Девочек он не обижал. Попытался задеть Альбуса, но тоже скоро оставил это занятие.
– Понял, что я ему не по зубам, – ухмыльнулся Альбус. – А как прорицания прошли?
Ребята сгрудились на подоконнике; Элфиасу и Альбусу не хватило места, и они уселись прямо на полу. Виктория качала ножкой в узком башмачке с пышными розовыми завязками.
– Кстати, Ал, ты не мог бы найти мне заклинание, от которого лицо зеленеет?
– Мог бы. А кого ты хочешь покрасить?
– Геспер Гэмп заявила, что я неприлично выгляжу: мол, так загорают только самые нищие из простушек.
– Как глупо, – вздохнула Айла. – И ты еще будешь обращать на нее внимание? Викки, успокойся: она просто завидует тебе, потому что сама похожа на белую мышь.
– Тоже верно, – согласился Альбус. – Так как прошли прорицания?
Виктория сердито дернула плечом.
– Эта профессор Фортескью – просто позерка! Нагоняла страху и не рассказала ничего интересного. Учила нас предсказывать по чаинкам… Как будто из чайного узора можно вывести что-то путное. Шарлатанка!
– Но ты же полагаешь, что можно вывести что-то путное из складок на руке, – меланхолично возразил Гораций. – Или у тебя привилегия на глупости?
