Текст книги "Полет к солнцу (СИ)"
Автор книги: Мелания Кинешемцева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 26 (всего у книги 45 страниц)
– Судя по форме и, – он еще вгляделся, – по весу, надо полагать, там деньги? Тебе заплатили за публикацию?
Альбус кивнул.
– Именно. И еще письмо вручили. Я видел самого Свитча сейчас, представляете! Он меня поздравлял.
Ребята повскакивали и радостно загалдели. Клеменси хлопнула в ладоши:
– Ой, это же такое полезное знакомство! Альбус, здорово, может, тебя возьмут в «Вестник трансфигурации» постоянным корреспондентом! Видишь, уже работа…
– Деньги отложи, – деловито посоветовал Элфиас. – Всегда нужны, всегда потребуются. Сколько тут, кстати?
– Десять галлеонов, – сообщил Гораций, закончив осматривать сверток. – Что ты намереваешься с ними делать?
– Как что? – удивился Альбус. – Мы все немедленно идем в Хогсмид, я угощаю.
Сначала всей компанией зашли в «Сладкое королевство», купили там торт, заказали по чашке капучино. Потом ввалились к мадам Паддифут и запаслись сахарными перьями. Потом у девчонок разболелись зубы, а у Горация скрутило живот; Альбус великодушно отпустил их в Хогвартс, а сам вместе с Лэмом и Элфиасом заявился в «Три метлы» и потребовал сливочного пива. Затем ему захотелось кое-чего покрепче, но в «Трех метлах» медовуху продавать отказались, и друзья побрели в «Кабанью голову». Там на возраст посетителей особо не смотрели; кроме медовухи, Альбусу налили еще рюмку огневиски, из которой он дал выпить обоим друзьям, а последний глоток сделал сам. После этого стало совсем весело и хорошо.
Лэм после второй рюмки медовухи стал ходить по всему залу, представляться посетителям упырем и в доказательство подвывать. Элфиас, опустошив треть бутылки, положил голову на скрещенные руки и глухо затянул песню про Одо-героя. Альбус держался больше всех.
– Я… вот в этом самом трактире… – ему в самом деле было очень хорошо, только язык почему-то заплетался, – с Гонтом говорил! Да! И побывал в его доме! А там инфернал был! А я его сжег! Дотла! Вот так!
Он взмахнул палочкой, высекая искры. По столу заплясало голубое пламя. Хозяин спешно потушил огонь и настоятельно попросил мальчишек выйти.
На улице уже стемнело. Лэм монотонно выл. Элфиас продолжал петь, теперь уже про королеву Элеонор. Альбус, шедший более-менее твердо, поддерживал обоих; раза три, правда, они упали в сугроб и столько же врезались в углы домов, но в целом продвижение шло благополучно. Они уже покидали деревню, когда их обогнала фигура плюгавенького человечка в плаще с надвинутым до бровей капюшоном. В руке он нес клетку с довольно большой, но жалко выглядящей птицей.
– Ой, – Альбус наклонился к ней и улыбнулся. – Курочка. Птичка. Цып-цып, у-тю-тю… – он сунул палец между прутьев, чтобы почесать горлышко. Птица вынесла это очень смирно.
– Это феникс, – деловито поправил Элфиас. – Только он уже того… На последнем издыхании.
– У меня в палочке перо феникса, – пробормотал Альбус. – Птичка, это не ты его дала, а? Ты моя умница…
– Нравится? – мрачно спросил человечек в плаще. – Хотите, продам? Мне все равно кормить его нечем, если сегодня денег не добуду – завтра он будет на вертеле.
– Не надо на вертел! – Альбус разогнулся. – Это что тебе, куропатка? Это… феникс! Из него палочки делают! На тебе деньги, на, – он выгреб из кармана все, что оставалось. Глаза человека хищно блеснули. Некоторые монетки попадали в сугроб, он жадно наклонился. Альбус взял клетку.
– Птица, пошли со мной домой. Я тебя никому на вертел посадить не дам. Как зовут-то его?
– Фоукс, – довольно ответил незнакомец, пересчитывая деньги.
– Фоукс, – протянул Альбус, и Лэм в знак солидарности особенно выразительно взвыл.
…Дверь Хогвартса почему-то оказалась невероятно тяжелой. Открыть ее руками не удалось, пришлось применить Алохомору. Лестница была ужасно скользкой. А когда они добрались до первого пролета, то увидели профессора Сполдинга, скрестившего руки на груди.
– Да, – кивнул он, – да, одно отрадно: тут только один мой ученик. Зато он же и зачинщик.
Альбус молча потряс клеткой с фениксом.
– Вижу, вижу, – удрученно кивнул декан. – Вы в курсе, что уже был отбой?
– Да? – мальчик глупо открыл рот. Лэм лег на каменный пол и свернул калачиком. Элфиас явно боролся с тошнотой.
– Идемте за мной, – вздохнул Сполдинг.
– За вами? Зачем? Не пойду я за вами никуда, делать мне больше нечего, что ли. Вы меня запрете. А страна в опасности. А я могу всех защитить. Вот смотрите!
Взметнув палочку, Альбус пальнул в потолок огнем.
– Дамблдор, что вы делаете? – вздохнул Сполдинг.
– Армия, к оружию! – проревел Альбус, обращаясь к спящему Лэму и серо-зеленому Элфиасу. Сполдинг поймал его за рукав.
– Сэр Кэдоган мне передавал, что в башню Рейвенкло ворвались французы. Ваших подруг взяли в заложницы. Он считает, что только вы сможете их спасти.
Альбус мгновенно рванулся вверх по лестнице. Запнулся, упал, расквасил нос. Опять рванулся. Ничего, главное, идти вперед.
– Проклятые лягушатники! Ну я вас всех!
Сполдинг одной рукой направлял палочку на Лэма, левитируя его, а другой старался удержать Альбуса от падения. Совмещать то и другое получалось плохо, и в итоге Лэм падал не меньше, чем Альбус, но даже не просыпался. Элфиаса все-таки вырвало. Сполдинг убрал жижу и велел идти дальше.
На вопросы орла пришлось отвечать опять же Сполдингу: Альбус только бесполезно тряс дверь, пытаясь выломать ее. Но едва дверь отворилась, он ворвался, проорал: «Экспеллиармус!» и растянулся на синем ковре.
– Альбус, что с тобой?
– Профессор Сполдинг, что происходит, что с Лэмми?
– Элфиас, ты почему опять зеленый?
Альбус потер лоб, припоминая, зачем сюда шел. Оглянулся.
– А где французы?
– Какие? – не поняла Айла, а Викки и Клеменси в один голос воскликнули:
– Ушли!
– Услышали, что вы идете, испугались и предпочли сбежать, – объяснил Сполдинг, перемещая Лэма на диван.
– Да? А с кем же тогда… Ой, девчонки, вы красивые! Дайте поцелую… – и он, точно, чмокнул каждую и девочек, когда они втроем помогали ему встать. Дальше он повалился на диван… А потом вроде ничего не было.
========== Глава 38. Предчувствие любви ==========
– Что они тут делают?
– Как видишь, спят.
– Почему у нас в гостиной?
– Потому что так решил профессор Сполдинг.
Оспаривать решение профессора Сполдинга Осборн Крауч (а неприятный сухой голос, без сомнения, принадлежал именно ему) не решился. Сухо стуча ботинками, он, видимо, вышел. Альбус заставил себя разлепить веки.
В башне Рейвенкло всегда было слишком много света – теперь он больно ударил по воспаленным глазам. Голова раскалывалась, к тому же страшно тошнило. Единственной отрадой была лежавшая на лбу и приятно холодившая кожу влажная ткань.
– Пить хочешь? – тихо спросили рядом. В синем кресле сидела Айла, на соседнем диване похрапывал Элфиас, чуть подальше причмокивал во сне Лэм; у обоих лежали на лбах такие же компрессы. Альбус кивнул, Айла дала ему воды. Увы, только сильнее затошнило.
– Сейчас девочки придут, они за лекарствами отправились, – успокоила она.
Явились девочки минут через пять – Альбусу это время показалось вечностью. Клеменси принесла зелье от головной боли и рвотное, а Виктория – какую-то соленую и перченую воду.
– Надеюсь, сойдет, – вздохнула она. – Папе говорил то ли польский, то ли русский коллега, что это может помочь, если сильно пил накануне. Правда, у эльфов ничего похожего не нашлось, пришлось готовить самой.
Стараниями девочек (где и как они научились выхаживать тех, кто много выпил, Альбус так и не смог понять) к обеду мальчишки пришли в себя. Лэм, правда, тихо пожаловался на головную боль и потом помалкивал, а Элфиас краснел, стараясь не смотреть в глаза никому, особенно Виктории. В полдень в гостиную Рейвенкло одновременно явились Гораций, чтобы, как он выразился, «порадоваться собственному благоразумию», и Розалин, сообщившая, что Альбуса с друзьями вызывает к себе директор. Девочки обменялись грустными взглядами, Гораций с видом «Ну я же говорил» развел руками.
– Да, Альбус, – вспомнила Айла. – Твой феникс утром сгорел. Сейчас я дала ему молока, он спит.
Мальчик почесал в затылке.
– Тем лучше. Ты не против, если он пока постоит у тебя?
– Настоящий феникс? – ахнула Розалин, прикрыв рот ладошкой. – Покажешь его потом мне?
Альбус заверил, что покажет и ей, и Генри, и еще всем, кто захочет полюбоваться. Но сейчас приходилось все-таки отправиться к директору.
Блэк не скрывал злобного торжества. Заложив руки за спину, он расхаживал по кабинету с видом, наверное, Людовика Четырнадцатого или кого-то еще, кто мог бы сказать что-то вроде «Государство – это я!». Далеко не сразу он изволил обратиться к ученикам. За это время у Элфиаса вид стал такой обреченный и убитый, что Альбус невольно приобнял его и похлопал по плечу. Лэм тем временем, склонив голову набок, рассматривал металлическую модель Солнечной системы, неизвестно как очутившуюся в кабинете человека, совершенно не интересовавшегося астрономией.
– Прекрасно, – весело кивнул наконец директор. – Лучше и быть не может. Мистер Дамблдор, вы каждый раз открываетесь для меня с новой стороны! Наглец, враль, трус… А теперь еще и пьяница. Великолепно. А вы, молодые люди, – он вспомнил про друзей Альбуса, – что вы можете сказать в свое оправдание? Как может истинный джентльмен быть таким безвольным?
– Но нам же было хорошо, – улыбнулся Лэм. – Сейчас, правда, уж не очень, а вчера было совсем хорошо.
– О да, – иронично протянул Блэк. – А когда вы выкидывали из окна Лисандру Яксли, предварительно заманив ее обманом, вам тоже было хорошо?
Лэмми погрустнел.
– Я тогда плохо поступил. Но сейчас-то мы не сделали никому плохо, правда?
– Вы сделали плохо себе, идиот! – рявкнул директор. – Тем более, именно вы и в трезвом виде полоумный, а если еще и чем-то одурманите себя, то можете кого-то убить или покалечить. Вам этого хочется?
Лэм испуганно потряс головой.
– Но ведь я же…
– Молчать! – директор стукнул кулаком по столу и снова прошелся по кабинету, на сей раз куда более нервно. Альбус решил действовать.
– Боюсь, сэр, мои друзья не вполне понимают, что произошло вчера. Дело в том, что в Хогсмиде мы заказали сливочного пива, но я воспользовался тем, что выгляжу старше своего возраста, тайком заказал рюмку огневиски и подлил им в кружки. Я просто хотел пошутить. Они сами не заметили, как опьянели.
– Опять врете, – вздохнул Блэк. – Так научитесь хотя делать это тоньше, Дамблдор, тоньше! От вашей грубой лжи у меня скулы сводит. И вы видите, этот полоумный уже раскрыл рот, чтобы возражать. Так как все было по вашей версии, мистер Принц безумных?
– Перестаньте его так называть, – процедил Альбус и наступил Лэму на ногу, но тот, опустив голову, все-таки прошептал:
– Огневиски подлил я.
– Довольно, – махнул рукой Блэк. – Сорок розог и три дня карцера каждому за грубейшее нарушение дисциплины. Ах да, мистер Дамблдор, вы вчера не явились, хотя наказание вам уже было назначено… Вы получаете еще эти тридцать. Сейчас вызову мистера Спэрроу.
Так долго после наказания Альбус еще не болел: из Больничного крыла он вышел только через десять дней. Друзья, конечно, не давали ему скучать – приходили каждый день, пересказывали все школьные новости, приносили книги и лакомства, а Айла и Клеменси в их дежурства и вовсе не отлучались.
Аберфорт тоже заявился: он прослышал про то, что Альбус получил деньги, но прокутил их, а остаток потратил на покупку феникса, и страшно рассердился.
– Матери деньги нужны! Мы с тобой растем, как на дрожжах, Ариана тоже подрастает, матери самой надо что-то есть, а ты взял и курицу купил!
– Феникса, – поправил Альбус.
– Какая разница! Все одно, бесполезная трата…
Уже ближе к выздоровлению брата Аберфорт однажды утром явился с листом бумаги.
– Вот, подпиши. Завтра у Ари День Рождения, я тут ей поздравление от нас двоих придумал.
Альбус пробежал глазами лист бумаги.
– У тебя четыре ошибки. Сейчас подчеркну, ты перепишешь и принесешь, тогда подпишу. И, погоди, надо бы ей подарок прислать? Ей же одиннадцать?
– На какие шиши? – сердито хмыкнул Аберфорт. – Ты же все извел.
– Не твоя забота, – осадил его Альбус. – Поди переписывай.
Брат сердито ушел, а Альбус слез с койки, натянул штаны и мантию и отправился в башню Рейвенкло: его подруги в тот день не дежурили. Викки, Айла и Клеменси, сидевшие в гостиной вместе с Лэмом, при его появлении вскочили.
– Альбус, зачем ты встал? – ахнула Клеменси. Айла и Лэмми молча взяли его за руки. Викки подошла, тревожно распахнув глаза.
– Что-то случилось?
– У моей сестры День Рождения, – проговорил Альбус, морщась – от резких движений, кажется, стали кровоточить раны. – Надо ей подарок сделать… У вас есть какая-нибудь книжка, которая девчонке в одиннадцать лет понравилась бы?
– И ради этого ты встал? – вздохнула Викки. – Да уж, ты не ищешь легких путей. Мы все равно пришли бы к тебе после обеда. Айла, Лэм, проводите этого чокнутого обратно в Больничное крыло, а мы с Клеменси подумаем над подарком его сестренке.
Через час рейвенкловцы явились в палату со сборником баллад и букетиком крокусов. Все это, вместе с письмом, подписанным обоими братьями, сова понесла в Годрикову Впадину.
В день выписки Альбуса оказалось, что феникса уже переправили в комнаты Гриффиндора. Соседи по спальне делали вид, что не замечают птицу, Аберфорт не стал снова упрекать брата за пустые траты: его немного смягчило, что благодаря Альбусу Ариана получила настоящий подарок.
Что до остальных, то когда Альбус впервые вынес Фоукса в гостиную, многие пришли в восторг, особенно первоклассники. Герда Энслер с серьезным видом допытывалась у Альбуса, что он ест. Хорошо, что Альбуса заранее проинструктировали друзья, изучавшие уход за магическими существами. Ллойд рассматривал птицу жадно и восторженно.
– Как огонь, – вздохнул он, наконец. – Так и кажется, тронешь – и обожжешься…
Лили Карлайл бросила на Альбуса короткий лукавый взгляд.
– Если у феникса выпадет перо, подаришь мне?
– Подарю, – пообещал мальчик.
Феникс наблюдал за суетой серьезными и грустными черными глазами. Вообще он оказался существом вроде кошки: своенравным, но в минуты хорошего настроения – очень ласковым. Нередко Альбус выпускал его из клетки, птица садилась к мальчику на плечо, он гладил ей перья, а она аккуратно касалась клювом его волос. Иногда Альбус принимался что-нибудь рассказывать Фоуксу – тот склонял голову, совсем как Лэм, и слушал как будто очень внимательно, даже издавал короткие звуки, словно отвечая.
Жизнь потекла свои чередом, почти без событий. Только уже в апреле братьям и сестре Уизли пришло письмо от Малкольма: он вместе с Патриком Диггори отправлялся добровольцем в Индию. Известие было довольно странное: в конце января в «Ежедневном Пророке» появлялось извещение о рождении у Малкольма Уизли и его жены Глэдис, урожденной Фадж, сына. Малкольм был явно не из тех, кто будет рваться от молодой жены и маленького сына, тем более так далеко. Генри и Ллойд, судя по разговорам, совершенно не понимали брата, но Розалин выглядела скорее задумчивой, чем удивленной. Однажды за ужином Альбус, к недоумению своему, заметил, что она глаз не сводит с профессора Розье.
– Влюбилась, что ли? – неловко попытался он пошутить. В глазах девушки отразились ярость и отвращение, она опустила голову, через силу улыбнулась.
– Альбус, такое не принято замечать.
Розье в это время прошел мимо их стола, и на сей раз мальчик не мог ошибиться: во взгляде Розалин прочиталось омерзение. Впрочем, он не стал над этим долго задумываться – его внимание привлекла Камилла Фарли, входившая в зал. На сей раз девочка выглядела непривычно расслабленной и спокойной, улыбалась ясному весеннему небу, которое изображал потолок, и иногда что-то шептала про себя. Геспер и Элла стали посмеиваться над ее рассеянностью, но она только слабо отмахнулась, достала из кармана какой-то томик в черной обложке и углубилась в чтение.
«Любопытное существо… – подумал Альбус. – Что она такое? Обычно такая запуганная, а сейчас ее словно подменили. Да и в лодке – так увлеченно слушала, наверное, все понимает, только боится это признать». Загадка Камиллы едва дала ему уснуть той ночью, и на следующее утро он весь урок ЗоТИ смотрел на нее, так что под конец она сжалась под его взглядом. Альбусу захотелось вдруг чем-то ее порадовать. Вечером он превратил как-то стакан в стеклянный шарик, поджег от камина маленькую палочку, положил в шарик и поколдовал еще, чтобы огонь менял цвета. Утром, перед зельеварением, потихоньку подбросил шарик ей в сумку. Когда Камилла достала его подарок, то на секунду ахнула и сидела, застыв, бережно поворачивая шарик в руках. Геспер и Элла выглядели оскорбленными. Джейн, которая видела, как Альбус вчера мудрил со стаканом и камином, метнула на мальчика сердитый взгляд. Но он ждал, пока обернется Камилла.
И она обернулась. Черные глазки недоуменно воззрились на Альбуса, румянец расцвел на щеках, как два розовых лепестка. Мальчик принял невинный вид и полюбовался, как она сильней смутилась. А вечером он долго сидел на подоконнике в гостиной, заломив руки за голову, и смотрел, как усталое солнце бросает на небо, стены замка и лес вдали сердитые алые отсветы – признак завтрашней непогоды.
– Ну, чего засмотрелся? – буркнул наконец Аберфорт, лежавший тут же, на ковре, и хрустевший гренками. – Заката не видел, что ли?
Прищурившись, брат приложил руку к глазам «козырьком».
– Э, да какой он нехороший. Гроза завтра будет, не иначе.
Альбус рассмеялся и потрепал его по волосам.
– Заболел ты, что ли, – проворчал Аберфорт, приглаживая голову.
Виктория про случай на уроке зелий узнала быстро: Нэнси в коридоре нарочно встала вместе с Джейн рядом с ней и обсудила подарок Альбуса Камилле во всех подробностях. Викки сама рассказала Альбусу, что все знает, и заверила, что не обижается, но посмотрела при этом с таким видом, словно он подсыпал яд ее любимому мопсу Геллерту или совершил что-нибудь подобное по бесчеловечности. Когда компания собиралась вместе, Викки принимала тот же оскорбленный и разочарованный вид, была непривычно молчалива, будто отстранилась от общих интересов и разговоров навсегда.
Альбус, встречаясь с ней глазами, иногда неловко замолкал. Остальные старались развлечь Викторию, и больше всех – Элфиас с Горацием. Они как будто устроили целое соревнование, призом в котором была ее усталая улыбка, а иногда мимолетный смех.
Элфиас приносил ей подснежники с лугов и пирожки с кухни, являлся с мандолиной, на которой выучился играть уже заправски, и бренчал то что-то бесшабашное, то грустное, так что чувствительная Клеменси принималась расстроенно хлопать ресницами. Он носил за ней сумку или книги, а когда они вместе приходили в библиотеку, отодвигал для нее стул. Он просил ее рассказать о странах, где она побывала, в особенности интересуясь музеями живописи; а когда она показывала ему свои рисунки, расхваливал их, утверждая, что она сможет стать великой художницей.
Гораций вел себя иначе: в присутствии Виктории о принимался рассказывать разные истории, на взгляд Альбуса, в основном ерундовые, но по мнению самого Слагхорна, видимо, чрезвычайно интересные.
– А вы знаете, что настоящая фамилия композитора Оффенбаха – Эбершт? Его отец взял псевдоним по названию города, в котором жил. В Парижскую консерваторию мальчика приняли в нарушение устава, запрещавшего принимать иностранцев. Едва они послушали его игру…
Альбус не очень понимал, какое значение может иметь жизнь композитора, если после него остается музыка, но Виктории, видимо, доставляло удовольствие слушать. Едва Гораций складывал на животе пухлые ручки, чтобы начать рассказ, она прищуривала глаза, начинала играть волосами и покачивать ножкой. Элфиас удрученно краснел.
– Любовь Микеланджело, Виттория Колонна, – продолжал вещать Гораций, испытующе посматривая крыжовниковыми глазами на девочку. – Любовь-дружба, основной плод которой – письма и сонеты.
Он начинал декламировать, опустив глаза, слегка протяжно:
И высочайший гений не прибавит
Единой мысли к тем, что мрамор сам
Таит в избытке, – и лишь это нам
Рука, послушная рассудку, явит…
Вики, улыбаясь, как будто возражала:
Приют мой одинокий прост и строг:
Живу, как птица, на утесе голом,
К возлюбленным сердцам, к ветвям веселым
Не возвращаться я дала зарок.
– Да, она сама была замечательная поэтесса. И почему всякую женщин помнят, лишь как чью-то любовь? Ладно, если это какая-нибудь Беатриче или Лаура, о которых почти и не известно ничего, кроме имени. Но Виттория Колонна…
– Смешная фамилия, – натужно хмыкал Элфиас, за что получал от обоих неодобрительный взгляд и, краснея, защищался: – Не надо на меня так смотреть! Мне, между прочим, Сикстинская капелла очень нравится! Вот окончу школу, обязательно отправлюсь в путешествие и ее тоже посмотрю…
– И может, станет еще ученей вас, – поддерживал его Альбус. – Нечего так смотреть. Каждый может повторять то, что прочитал в книжках, а вот у Элвиса обо всем свое мнение, правда?
– Правда, – воодушевлялся тот. – К примеру, Мадонны у Рафаэля мне кажутся гораздо выразительнее, чем Мадонны у Леонардо…
В это время Альбус видел в окно Камиллу, садящуюся с книжкой на скамейку в школьном дворике, и остро понимал, что может заставить художника взяться за кисть, чтобы написать Мадонну.
…Весна, почти сменившаяся летом, вступала в последнюю и самую пышную, свежую и светлую пору. В тот год все необыкновенно цвело, даже крапива обрядилась скромными белыми бутонами, а птицы заливались, точно Создатель, в которого верили Толстый Монах и Клеменси, только что дал им голос, и они не могли наиграться, налюбоваться собственным пением. Классы напоминали цветники: девочки прямо на уроки приходили с приколотыми к мантиям или вплетенными в волосы золотыми нарциссами, алыми тюльпанами и голубыми незабудками, и даже Сполдинг, даже Кей только улыбались, любуясь ученицами, свежими и радостными, точно весенние цветы.
По вечерам компания Альбуса полюбила сидеть под огромной раскидистой яблоней, цветущие ветви которой почти касались травы. Лепестки сыпались, падая на волосы девочек, и мальчики иногда, аккуратно касаясь, помогали им отряхнуть косы. Альбусу особенно нравилось наблюдать, как трепетно дотрагивался до темных волос Айлы Лэм. А когда белый сменился лиловым и алым – с вишен и яблонь цвет осыпался, зато распустились сирень и шиповник – под той же яблоней Айла сидела на камне, а Лэм стоял перед ней на коленях, протягивая руки ладонями кверху. На траве лежали цветущие ветки шиповника. Видимо, Лэмми захотел сделать Айле сюрприз, нарвал веток, но занозил руки, и теперь ей пришлось вытаскивать занозы. Он будто совсем не замечал боли, только улыбался, глядя на нее, а где-то рядом заливались обезумевшие птахи.
Рядом никого не было, Альбуса они не замечали, и он решил их не тревожить. Прокрался на цыпочках прочь, но то и дело оглядывался и чуть не сбил с ног Камиллу Фарли, почему-то застывшую на тропинке. Она приглушенно вскрикнула и тут же зажала рот рукой.
– В чем дело? – прошептал Альбус. Девочка показала подбородком на тропинку.
– Там змея. Я боюсь ее.
И точно, футах в четырех чернел на траве уж. Альбус снисходительно улыбнулся.
– Она совершенно не ядовита. Думаю, если мы подойдем ближе, они испугается сама. Давай просто пойдем по другой тропинке.
Он осторожно взял Камиллу за руку, заметив в другой золотистый букет купальниц: на фоне черного платья девочки они выделялись, как солнце на фоне ночного неба. Она шла за ним покорно, молча, и, глядя на ее нежное склоненное лицо, Альбус вдруг подумал, что природа могла бы и не тратить силы на цветы и птиц, если уж создала такое чудесное существо.
http://www.youtube.com/watch?v=ZSIou6J9aaA
========== Глава 39. Права женщины ==========
К некоторому удивлению Альбуса, Аберфорт закончил первый учебный год неплохо, получив за большую часть предметов «Выше ожидаемого». Лучше всех на первом курсе год закончил Саид Раджан, что было, в общем, ожидаемо с точки зрения компании Альбуса, но вызвало ярость среди однокурсников маленького индуса: и слизеринцы, и гриффиндорцы чуть ли не плевались ему вслед. Ллойд за завтраком, как ни одергивали его брат и сестра, откровенно ругался. За слизеринским столом Арктурус Блэк и Элфрид Гринграсс смотрели на Раджана с ненавистью, а Лисандра Яксли, похоже, подбивала их «наказать грязного выскочку». Еще одна девочка, Иллария Малфой, сестренка Дециуса, крошечное белокурое создание, молчала. Только иногда оглядывалась на стол Рейвенкло с очень обиженным видом. Альбус продолжал в задумчивости смотреть на стол Слизерина: Камилла Фарли только что вошла в зал вместе с Луизой и тихонько села на место. У нее – приметил мальчик – были мелкие движения, но скорее робкие, чем суетливые.
Ему вспомнился недавний разговор с Горацием. Альбус сообразил, что Луиза могла многое рассказать кузену о лучшей подруге. К его разочарованию, Гораций пожал плечами.
– Каково положение дел в ее семье, ты видел. А что по поводу ее самой… Скучное и жалкое создание. Глупа и сентиментальна. Помешана на Шекспире и любовных романах, может плакать над некоторыми местами, перечитывая их… А хотя, она их помнит наизусть.
– А какие ей романы больше всего нравятся? – жадно спросил Альбус. Слагхорн подозрительно покосился:
– Ты думаешь, я запоминаю такую дребедень?
Альбус принял невинный вид.
– Помню, когда я гостил у тебя, зашла Луиза… Ей что-то было нужно… Вот вспомнить бы название…
– Хорошо, хорошо! – Гораций замахал руками. – Если тебе так уж любопытно, я могу потихоньку уточнить у Луизы. Но почему, собственно, ты спрашиваешь меня? Чем это никчемное создание могло тебя заинтересовать?
– А если она не никчемное создание? – Альбус скрестил руки на груди. Гораций расхохотался.
– Помилуй! Она даже не очень красива. По степени привлекательности, может быть, как Айла: приятная внешность, но не хватает живости.
– Ну так ты расспросишь Луизу? – резковато прервал его Альбус. Слагхорн махнул рукой:
– Если тебе это так важно, расспрошу…
К концу последней учебной недели список любимых романов, пьес и стихов Камиллы был у Альбуса в руках, и он не нашел ничего лучше, как обратиться к Виктории с предложением в день отъезда устроить в общем купе нечто вроде дня чтения. Она долго мерила его очень странным взглядом, но под конец согласилась, нехорошо усмехнувшись, правда.
С ними в купе на сей раз ехал Саид Раджан: все равно никто из однокурсников не пустил бы его к себе, да и до поезда пришлось за ним наблюдать, чтобы никто не выкинул скверной шутки. Мальчик, впрочем, совсем не помешал им: он спокойно сидел в углу с учебником нумерологии и только пару раз тихо попросил у девочек чего-нибудь поесть.
Виктория тем временем выложила из сумки несколько потрепанных книг и вытащила из кармана мелко нарезанные бумажки, которые кинула в свою шляпу.
– Тяните жребий, господа! – воскликнула она, обходя друзей. – Кто рискнет?
Ребята недоуменно озирались между собой и краснели, но никто не решался протянуть руку, пока наконец Клеменси, глубоко вздохнув, не запустила в шляпку худенькие пальцы.
– «Грозовой перевал», монолог Кэтрин.
Викки хитро блеснула глазами.
– Клемми, я могу тебя попросить, чтобы ты отдала жребий Айле?
– Зачем? – удивилась Клеменси.– Мне не жалко, но…
– Ради меня, – Вики умильно улыбнулась. – Клем, пожалуйста…
– Но я не буду это читать! – взбунтовалась Айла. Еле-еле удалось ее уговорить. Зябко поежившись, она раскрыла книгу в нужном месте – Виктория заранее поставила закладку.
– Давай, Айли, – улыбнулся Лэм, отчего девочка еще больше смешалась. Наконец чуть дрожащим голосом она забубнила:
– Неправда-наилучший-все-другое-было-ради-меня-самой…
– Нет-нет-нет! – Викки замахала руками. – Это невозможно слушать! Читай с выражением.
– Лучше прочитай сама или отдай книгу Клем, – вздохнула Айла.
– Нет, читай ты!
Айла с тоской посмотрела на Лэмми, кажется, совершенно не понимавшего, в чем дело. Клеменси вдруг встала:
– Альбус, твой братик ведь едет в этом вагоне? Мы с Лэмом сходим его проверить, ты не против?
– Идите, – кивнул Альбус. – Только это в другом конце.
Лэм нерешительно посмотрел на Айлу, но она кивнула, и он вышел вслед за Клеменси. Она снова принялась читать, уже медленнее.
– Моими большими горестями были горести Хитклифа: я их все наблюдала, все переживала с самого начала! Моя большая дума в жизни – он и он. Если все прочее сгинет, а он останется – я еще не исчезну из бытия; если же все прочее останется, но не станет его, вселенная для меня обратится в нечто огромное и чужое, и я уже не буду больше ее частью.
Айла опустила голову и откинулась назад, как будто вжимаясь в стену. Альбусу даже стало жаль ее – она напоминала птичку, случайно влетевшую в закрытую террасу и загнанную в угол кошкой.
– Может, достаточно? – спросил он Викки.
– Нет, пусть читает до конца!
Айла сглотнула; каждое слово давалось ей с все большим трудом.
– Моя любовь к Линтону, как листва в лесу: знаю, время изменит ее, как меняет зима деревья. Любовь моя к Хитклифу похожа на извечные каменные пласты в недрах земли. Она – источник, не дающий явного наслаждения, однако же необходимый. Нелли, я и есть Хитклиф!
Она захлопнула книгу.
– Хватит. И не проси меня больше. Думаю, я никому не доставила удовольствия.
– Да, что-то ты оробела, – согласился Альбус. – Давайте что-нибудь другое, это было скучно.
– Скучно это было, потому что Айли отказалась читать как следует, – резко возразила Викки. – Слушайте, как надо!
Схватив книжку, она начала тот же монолог. В купе как раз вернулись Клеменси и Лэм, и Викки самодовольно на них взглянула. Голос ее звенел жаром, она говорила отчаянно, взахлеб, словно ждала всю жизнь, чтобы сказать именно это – а потом словно успокоилась и вторую половину прочла, сияя тихой радостью. Айла безучастно смотрела в пол. Элфиас слушал, затаив дыхание. Гораций улыбался уголками губ. Тем не менее, Альбусу все же что-то показалось недостаточным.
– Красиво, – согласился он. – Но давай что-нибудь другое.
– Хорошо, – Викки протянула ему шляпу. – На сей раз жребий тянешь ты.
Он спокойно запустил руку, пошарил в бумажках.
– Последний монолог Ромео. Он длинный?
Викки, прыснув, вручила ему книгу. Альбус полистал, открыл, присвистнул:
– Ого! И это все мне?
– Давай-давай, – кивнула она. – С выражением. Про Париса можешь пропустить. Вот отсюда, от отчеркнутого.
– Пред смертью на иных находит смех, – начал Альбус. – Свидетели зовут веселье это прощальными зарницами…
– Еще один! – Викки закатила глаза.
– Не везет тебе с чтецами,– сочувственно вздохнул Гораций.
– А что не так? – не понял Альбус.
– Все,– вздохнула Викки. – Ты читал «Ромео и Джульетту»? Нет? У Ромео умерла возлюбленная. Он хочет покончить с собой рядом с ее телом. А ты читаешь об этом, словно отвечаешь на ЗоТИ!
