Текст книги "Полет к солнцу (СИ)"
Автор книги: Мелания Кинешемцева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 39 (всего у книги 45 страниц)
Она с нежностью и тревогой посмотрела на Финеаса.
– Я не хочу, чтобы он однажды начал меня стыдиться.
– Стыдиться тебя? – Альбус кашлянул с недоумением. – Это после его окружения, где одни идиотки вроде Эллы Крейвуд? А насчет твоего образования – он знает, почему именно ты не смогла закончить школу. Да и что значит эта бумажка? Ты будешь образованнее многих, кто учился семь лет.
Клеменси покраснела и смущенно опустила голову.
– Не льсти, не надо, – пробормотала она. – Ничего, я добьюсь свидетельства о ЖАБА, и работу найду. Я ведь тоже должна за себя бороться. Несправедливо, если кто-то будет драться за меня, а я стану отсиживаться в деревне, – она снова посмотрела на Финеаса, и тревога мелькнула в ее светлых глазах.
Минул уже месяц с начала учебного года, когда оказалось, что предположения друзей правдивы: Альбуса делегировали в Визенгамот как одного из представителей британской молодежи. Впрочем, он также оказался прав: директор учел просьбу Осборна Крауча и его примерное поведение, так что представителей Хогвартса в Визенгамот отправилось двое.
– Раз в месяц вы будете присутствовать на процессах, которые, по мнению Попечительского совета, не окажут на вашу нравственность губительного влияния, – гундосил директор, наставляя их. – После каждого процесса вы будете расписываться в том, что нарушений законности не было…
В прежние времена Альбус непременно бы спросил: «А если были?» Теперь такое препирательство показалось ему мелочным ребячеством. Слишком ясно: если и были – их, щенков, никто не станет слушать. Директор также сообщил им, что первое посещение состоится послезавтра: за ними рано утром должен был явиться специально уполномоченный сотрудник Министерства. Крауч, услыхав это, раздулся от важности – он явно думал, что фигура чиновника-сопровождающего придает ему веса.
Утром, когда предстояло отправиться в Министерство, Альбуса снова ждал сюрприз: забирать их с Осборном из Хогвартса явился ни кто иной, как Леонард Спенсер-Мун. За то время, пока они не виделись, его манеры стали гораздо солиднее, но глаза по временам все так же вспыхивали озорством и насмешкой. Он, встретившись с подопечными в кабинете директора, с искренней улыбкой пожал руку Альбусу, слегка иронично поздоровался с Краучем, и затем все время, пока вел парней по коридорам, хранил молчание – хотя, казалось, его так и тянуло заговорить. Когда они вышли за ворота школы и зашагали к антиаппарационному барьеру, Спенсер-Мун немного прибавил шагу, и Альбус догадался сделать то же самое. Лишь тогда Леонард обратил к нему круглое лицо, ставшее на миг серьезным и печальным.
– Хочу сказать об утрате, которая постигла нас обоих… Я был ужасно потрясен, но мое горе не идет в сравнение с вашим, конечно.
– Не будем об этом, сэр, – сразу отрезал Альбус. Леонард согласно кивнул.
– Мы с Лорой помолвлены, – мягко продолжил он. – Свадьба через год. Был бы рад вас видеть.
– А я был бы рад прийти, – вздохнул Альбус, и на пару минут они снова замолчали. Крауч отчаянно норовил поспеть за ними, возможно, надеясь что-нибудь подслушать.
– Вы теперь работаете в Визенгамоте?
– Да. Я секретарь. В основном веду протокол заседаний и слежу за архивом, но мне выдают и другие поручения, – Леонард невесело усмехнулся. – Не скажу, однако, что неприятные. Я так и думал, что лучше вас никого не найти.
Оба покосились через плечо.
– А вообще вам нравится? – спросил Альбус аккуратно. – Нравится работать именно там?
Спенсер-Мун развел руками.
– Я не сказал бы, что это хороший старт. Секретари редко становятся судьями. Однако… Все возможно. Многому приходится учиться, конечно. Вот, – он рассеянно взъерошил волосы, – вот, к примеру, начальство… Знаете ли вы, какой к нему нужен подход?
Альбус остановился. Никогда и ни к кому почти в жизни подхода он не искал, а между тем было очевидно, что если ему придется работать с разными людьми, то и обращаться с ними должно по-разному. Он заинтересованно кивнул, и Спенсер-Мун вдохновенно продолжил:
– Прежде всего нужно понять, что за человек перед тобой. Узнать о нем все, понять ход его мыслей, понять, как он сморит на мир. Неплохо бы еще какие-то знакомства свести – так, чтобы связи были. А когда узнал – по обстоятельствам. Кому-то придется льстить, перед кем-то изображать оловянного солдатика, пред кем-то и напор обнаружить.
«Таблицу бы составить, перед кем и как», – подумал Альбус озадаченно. Леонард объяснял:
– А на первых порах, конечно, нужно, чтобы у окружающих сложилось о тебе хорошее мнение. Тут главное – не переусердствовать. Идеалы и гении раздражают, но и полные посредственности – тоже. А уж о совести придется забыть, это для нас роскошь, – он дернул плечами. Альбус аккуратно указал подбородком на Круча, вытянувшегося в струнку.
– Сейчас аппарируем, – заверил Леонард Осборна и вместе со спутниками возобновил путь. – Справедливости ради, мне приходится легче, чем другим. Старик Бальфорт мне покровительствует… Вы не встречались с ним, когда ездили на конференцию? Он в то время тоже был, кажется, в Каире…
– Имел честь с ним говорить, – улыбнулся Альбус: Бальфорт сумел за одну встречу вызвать у него расположение.
– Надеюсь, воспользовались шансом? Он любит таких, как мы с вами, и помогает охотно.
…В Министерство Леонард, Альбус и Осборн попали через вход для посетителей: как пояснил Спенсер-Мун, вход для работников «слишком грязен». Прежде юноша уже видел колдографии коридоров Министерства и знаменитого атриума в газете, но снимки не могли, конечно, в полной мере передать особенной атмосферы этого места. Темно-зеленые своды отражались на гладкой поверхности мраморного пола, и любой шаг отдавался странным звуком – а шагов звучало тысячи каждую минуту. Статуи фонтана были величественны, но угнетали торжественностью. Этому месту мучительно не хватало простоты и гармонии; ощущалась напряженная суета, но дыхание не замирало. «Разве не здесь решается судьба магического сообщества Британии? – Альбус оглядывался, замечая все новых чиновников – то в новеньких, то в поношенных мантиях; все они спешили куда-то, но казалось, будто каждый из них занят мелкой и, в сущности, совершенно бесполезной работой. – Видимо, не здесь… А где тогда? Что делают они все, если не принимают законы, указы, не думают, как лучше наладить отношения с другими странами… Чем они все заняты? Такое чувство, что здесь собралась половина взрослых волшебников, но что делают они все?» Юноша тряхнул головой. Ну что ж, если здесь не чувствовалось власти, если все эти людишки были бесполезными червяками, это лишь сильно облегчало ему задачу. Когда появится человек, готовый делать что-то серьезное и существенное, общество не сможет его не принять.
Наконец после долгих переходов и езды на ужасной подъемной машине, позаимствованной явно у магглов, Леонард распахнул какие-то двустворчатые двери и приглашающе махнул рукой. Альбус шагнул через порог и увидел огромный зал, скамейки в котором спускались амфитеатром, и на дне его, перед несколькими рядами, перед которыми стояло нечто вроде пюпитров – высокое, даже на вид жесткое кресло, с подлокотников которого свисали цепи. «Это для подсудимого, – догадался Альбус. – Здесь сидел отец, когда его…» По коже пробежали мурашки, и в голову полезла откровенная чепуха: почему-то представился Лэм, который резко сбежал бы по ступенькам – возможно, несколько раз по пути навернувшись, – забрался бы в кресло и болтал ногами, а если цепи охватили бы его запястья, в шутку гремел бы ими, воображая, что это музыка… Видение было настолько ярким, что Альбус едва смог пересилить себя и сделать еще шаг вперед. Спенсер-Мун тем временем почти добежал до своего места и оглянулся:
– Дамблдор, да что же вы? Идите вон туда, видите, где сидит ваш спутник! Сейчас придут судьи, и начнется заседание.
========== Глава 58. Позор семьи ==========
Альбус, положив подбородок на скрещенные руки, наблюдал, как судьи рассаживаются по местам. Минуло уже два месяца с тех пор, как он и Осборн Крауч первый раз присутствовали на заседании Визенгамота. Надо сказать, наблюдать за поединком защитника и обвинителя оказалось довольно любопытно, а подсудимые жалости не вызывали: один раз привели какого-то лысого очкарика с рыбьим лицом, похожего на Колдфиша: он наложил Империо на соседа-маггла, чтобы тот написал в его пользу завещание; в другой в кресле с цепями оказался краснолицый здоровяк, промышлявший грабежом. Первому дали пожизненный срок, второму – три года в Азкабане. Альбус потом долго думал на досуге: он вовсе не был уверен, что первый из преступников был опаснее второго, да и сама логика выделения Непростительных заклятий казалась ему в высшей степени странной. Можно было тысячью других способов убить человека, причинить ему невыносимую боль или заставить подчиниться – почему же, допустим, за убийство ножом могут дать лет десять, а безболезненная Авада карается пожизненным заключением?
– Это Темная магия, – без колебаний ответил ему Элфиас, когда Альбус на посиделках с друзьями предложил обсудить Непростительные. – Темнейшая магия.
– Неверно, – тут же встрял Гораций. – Темнейшая магия – это, к примеру, крестражи…
– Что? – в один голос спросили девочки.
– Такие штуки, делающие бессмертным, – небрежно пояснил Альбус. – Человек убийством разрывает душу и специальным заклинанием вкладывает ее куски в разные предметы. Механизм разрыва, правда, мне не очень понятен…
– А мне непонятно, как вы можете говорить об этом так спокойно! – вспылил Финеас, но Альбус уже привык не обращать на него внимания.
– Но ведь и так понятно, что это отвратительно, – вмешался Лэм. – Что толку, если Альбус еще раз об этом скажет. И да, пожалуй, это хуже Авады. Аваду, к примеру, можно выпустить, обороняясь или вспылив… Ну, бывают жестокие люди. А для крестража, получается, человек убивает другого, чтобы не умирать самому? Конечно, это хуже. А что, наказывают за это мягче?
Гораций фыркнул.
– За крестраж как таковой не наказывают вообще. Слишком редки были случаи, прецедента не создалось.
– Но если создание крестража предполагает умышленное убийство, накажут именно за него, – задумчиво сказала Айла. – И если это будет Авада…
– Мы опять пришли к тому же самому! – воскликнул Альбус. – Почему за нее накажут строже, чем за остальное?
– Может, все дело в желании отнять жизнь? – предположила Викки. – Без этого Авада ведь не сработает.
– Но это желание можно испытывать, и когда применяешь Диффиндо, – Альбус пожал плечами. – Ну хорошо, а Империо? Почему за него непременно пожизненный срок?
– Потому что оно превращает человека в раба… – предположил Финеас, но Элфиас оборвал его:
– Эльфов в рабов превращать можно, а человека – нельзя?
Разговор перешел на то, как именно волшебникам в свое время удалось закабалить эльфов и правильно ли жить чужим трудом. Финеас на сей раз высказывался куда осторожнее, чем в случае с маггловскими детьми, зато Элфиас возмущался, что волшебники при собственных возможностях еще используют рабов.
– Это возмутительно, – добавляла Айла. – Но если эльфов освободить сразу, лучше никому не станет – они просто не найдут своего места в мире. Сначала нужно подготовить почву. Хотя, конечно, следует уже сейчас убийство эльфа или издевательство над ним сделать преступлением. Он разумное существо.
– Айли, ты сама знаешь: чистокровный джентльмен может наказать Круциатусом жену или ребенка, и ему ничего за это не будет, – вздыхала Викки.
Альбус, слушая их, думал не о домашних тиранах и не о положении эльфов: он вдруг осознал, что если в новом обществе, которое он собирается строить, основой станет иерархия, то вышестоящие – то есть волшебники – могут позволить себе весьма скверные вещи в отношении магглов. «Никакого рабства. Магглам придется подчиняться по необходимости, когда речь будет идти о благе для них же, а они воспротивятся. Но ни один волшебник не должен будет и подумать о том, чтобы издеваться над магглом по своей прихоти или заставлять его работать на себя. Чем выше человек стоит и чем больше одарен, тем большую ответственность должен ощущать».
…От воспоминаний об этих мыслях Альбуса отвлек Спенсер-Мун, дотронувшийся до его плеча.
– Подпишите. Сегодня будет закрытый процесс. Это расписка о неразглашении вами тайны.
– Да? – Альбус поднял немного осоловелые глаза. – А в чем дело?
– Процесс о Темной магии. Сначала вас, как наблюдателей, вообще не хотели пускать, потом решили, что вам это будет полезно. В назидание, скажем так.
– Ну так и Империо – Темная магия, – Альбус протер очки и расписался на пергаменте, который протягивал Леонард. Тот усмехнулся.
– Здесь особый случай!
Длинное лицо Осборна сильнее вытянулось, хотя сложно сказать, выражало оно презрение или любопытство. Альбус встряхнулся: двери распахнулись, и в зал стали входить судьи. Едва они расселись по местам, по залу разлился холод. Альбус за два заседания успел примириться с тем, что обвиняемых приводят дементоры – отвратительные существа, похожие на скелеты в плащах, – но все же каждый раз ему больших усилий стоило заставлять себя не прокручивать в голове каждый момент своей жизни, когда он оказывался в чем-то виноватым (такие моменты он ненавидел больше всего). К счастью, дементоры появились только на минуту: введя обвиняемого, они тут же исчезли.
Подсудимый опустился в кресло, цепи загремели, их кольца обхватили его запястья. Альбус, мотнув головой и потерев плечи, наклонился, чтобы получше разглядеть преступника. Тот был еще молод, никак не старше тридцати лет, худощав и бледен. Его каштановые волосы, спутанные и грязные, развалились по плечам, на лице слабо пробивалась щетина, а глаза горели лихорадкой. Арестантская роба болталась мешком. Подсудимый показался Альбусу смутно знакомым, но юноша не вспомнил бы, откуда, если бы судья-докладчик не начал зачитывать фабулу дела:
– Бейзил Дэниэл Сполдинг обвиняется в том, что двадцать пятого августа сего года, применив Непростительное заклятие Авада Кедавра, убил Джаспера Эдвина Роули…
В голове у Альбуса одна за другой всплывали картинки: утро в Годриковой Впадине, разговор между отцом и сыном, потом Сполдинг, рассказывающий Колдфишу про непутевого племянника Бейзила… Ну точно! Тот парень из Годриковой Впадине и есть Бейзил Сполдинг, племянник декана, и именно он сейчас предстал перед судом.
У Бейзила между тем спросили, согласен ли он с обвинениями.
– Согласен полностью, – кивнул он. – Но имейте в виду, что мне незнакомо такое жалкое мещанское чувство, как раскаяние. Я считаю, что имел право убить Джаспера. Он был заурядной личностью.
Перед глазами Альбуса почему-то встало испуганное лицо мальчишки лет семнадцати – его первого противника по дуэльному клубу. Был ли это тот самый Джаспер? Во всяком случае, почему-то погибший представился юноше именно таким.
Суд перешел к допросу подсудимого. Только теперь Альбус обратил внимание на маленького шустрого человечка в коричневой мантии, который подбежал к Бейзилу и что-то быстро зашептал. Тот сделал презрительный жест.
– Ни к чему увертки. Я горжусь тем, что сделал, и буду говорить прямо. Мы с Джаспером были…
– Это не имеет отношения к делу! – протестующее воскликнул один из судей. Альбус недоуменно осмотрелся, заметив, что Осборн почему-то покраснел.
– Вы уверены? – Бейзил улыбнулся. – Хорошо, на первый раз я уступлю вашей ханжеской морали. Хотя именно характер наших отношений позволил мне быстро понять, что из себя представляет Джаспер и на что он сгодится.
– И на что же он, по-вашему, годился? – спросил еще один судья.
– На изготовление крестража, – Бейзил холодно пожал плечами. По залу прокатился шепот. Альбус удивленно уставился на обвиняемого: он был готов побился об заклад, что магические способности, а тем более знания Бейзила не так уж велики, и не представлял, как тот смог решиться на столь сложный обряд (что обряд сложный, сам Альбус почему-то не сомневался, хотя и смутно предполагал, какие для него требуются действия). Видимо, подсудимый почувствовал его взгляд и обернулся.
– Так ведь это же… сам сверхчеловек! – он дружески улыбнулся и помахал рукой. – Приветствую собрата! Что ты здесь делаешь?
Альбус так растерялся, что предпочел замереть, глядя в сторону. Должно быть, влияние дементоров еще сказывалось: он не мог решить, стоит ли шокировать всех, ответив на приветствие, или не заметить убийцу. Судьи выручили его, призвав Бейзила к порядку.
– Зачем вам понадобился крестраж, подсудимый? – совершенно невозмутимо спросил седой грузный судья – кажется, председатель.
– Чтобы стать бессмертным, – тот пожал плечами. – Сверхчеловек должен победить смерть. Глупо отправляться в могилу, когда правильный порядок в мире еще не установлен.
Судья закатил глаза и вздохнул.
– Хорошо. Опишите нам фактическую сторону дела. Как именно вы совершили убийство?
– Вы желаете знать подробности? – Бейзил плотоядно улыбнулся. – Хорошо. Утром я встал раньше, чем Джаспер, и сварил нам две чашки кофе. Свою выпил на кухне, а ему принес кофе и тосты на подносе прямо в постель…
– Подсудимый! – вскричал тот из судей, что уже протестовал раньше. – В зале находятся представители британской молодежи. Вы нарочно разлагаете их своим бесстыдным поведением?
Спенсер-Мун подавился смешком. Пока Альбус недоумевал, почему безобидные слова Бейзила, что он отнес другу кофе, возмутили весь состав куда больше, чем цинизм в отношении убитого, человечек в коричневой мантии подбежал к председателю с какой-то записочкой. Тот пробежал текст глазами и кашлянул.
– Да, пожалуй, так будет лучше всего. От имени Визенгамота я попрошу представителей британской молодежи покинуть зал заседаний. Мы принесем директору Хогвартса извинения, что недооценили нравственной опасности данного процесса для юного поколения.
Осборн торопливо поднялся и стал суетливо пробираться между рядами стульев. Альбус не спеша последовал за ним. В общем-то, происходящее здесь напоминало дурной водевиль, и юноша не горел желанием смотреть продолжение, однако попытка Бейзила создать крестраж привела его в веселое недоумение.
Едва за ними закрылись двери, Осборн обернулся, возбуждено блестя глазами.
– Вот это процесс! Каков негодяй, а? Жаль, что нас выдворили. Думаю, его приговорят к Поцелую.
– Это вас радует? – спросил Альбус холодно, прислонившись к стене и скрестив руки на груди. Ему пришло в голову, что об убийстве Джаспера Роули не писали в газетах, и он гадал, что могло быть причиной этого: постаралась ли семья покойного – кажется, Роули были известной чистокровной фамилией – или же в прессу поступили указания не упоминать о процессе, касавшемся столь Темной магии.
– Разве может не радовать торжество справедливости? – Осборн покраснел и улыбнулся, словно только что признавшись девушке в любви. – Меня только удивляет выдержка профессора Сполдинга. Ведь этот мерзавец – его родственник? А профессор ведет себя, словно ничего и не произошло. Железный человек!
Это была правда: декан ничем не выдавал себя. Вспоминая его поведение в последние месяцы, Альбус и не подумал бы, что кто-то из родственников Сполдинга в тюрьме. Хотя, возможно, профессор просто был рад, что убийца его жены наконец будет наказан.
…Процесс над Бейзилом Сполдингом занял всего один день. Ему вынесли смертный приговор, который и привели в исполнение месяц спустя.
Триместр закончился необыкновенно быстро – может, потому, что сам Альбус с нетерпением ждал его окончания. На бал пришлось отправиться, однако он не стал никого приглашать: не мог себе представить, что будет с кем-то танцевать после того, как танцевал с Камиллой. А так как доверить открывать бал Айле и Лэму означало бы насмешить весь зал до неприличия, то первой парой на балу в этом году были Виктория и Гораций. Они, кажется, заключили временное перемирие… Впрочем, к их вечным размолвкам все привыкли. Как обронила однажды Клеменси, им ссориться, видимо, нравилось.
Альбус немного волновался за Элфиаса: тот становился весь серый, когда при нем Викки брала Горация за руку. Впрочем, друг показал себя молодцом и пригласил Миллисенту Боунс – веселую толстушку-шестикурницу. Танцевала она славно, так что Элфиас выглядел не хуже других.
Итак, пока Викки в роскошном кремовом платье кружилась по залу с Горацием, Айла и Лэм изображали подобие вальса где-то в сторонке, Элфиас плясал с Миллисентой, а что касается Альбуса, он устроился за столиком в углу и лениво потягивал лимонад. К нему быстро подсел Финеас, на сей раз также пришедший без пары.
– Где вы оставили Эллу? – скопировал Альбус нарочито-светский тон, в какой иногда ударялся Гораций. Финеас повел ладонью по мраморному лбу.
– Не поверите, как она мне надоела! Я не мог больше выдержать. После наших девочек слушать бесконечную болтовню о нарядах и сплетни…
– Понимаю, – кивнул Альбус сочувственно. – Вам захотелось отдохнуть.
– Да, – простонал Финеас. – Но теперь я уже боюсь, что разозлил ее. Видите ли, она осталась без кавалера. Я ее не пригласил, Гораций пошел с Викторией, Гектор – со своей маленькой невестой… А она одна! Подумайте, какое унижение.
Элла в самом деле в одиночестве сидела на стуле и нервно обмахивалась веером. Лицо ее пошло красными пятнами. Соседство подруги, Геспер, которую также никто не пригласил, кажется, не добавляло ей радости.
– Может, поймет, что надо развиваться, – равнодушно ответил Альбус. – Неужели вы ее жалеете?
Финеас замялся и покраснел.
– Она не виновата, что из нее воспитывали жалкое, ограниченное существо. А вообще… Боюсь, она может отомстить, – он опустил кудрявую голову, но тут же вскинул. – Посмотрите-ка! Бедная девочка… Все же, что ни говори, люди Востока вероломны.
Он указывал на Герду Энслер. Саид, видимо, хоть и пришел без пары, пригласить ее не счел нужным, и бедняжка уныло бродила вдоль стен. Раджан, увлеченный разговором с профессором Кеем, совершенно не замечал ее.
– Погодите-ка, – Альбус живо поднялся и поспешил в ту сторону, где темнело платье Герды. «Сейчас, если я с ней буду танцевать, то привлеку внимание Саида. Он не упустит свое счастье и будет всегда мне благодарен. И она тоже».
– Танцуешь, Герда? – он поклонился, приложился губами к ее мягкой ручке. Девочка грустно посмотрела на него и кивнула. «А ведь у нее красивые глаза. Что Саиду нужно, в самом деле?»
Играли быструю польку, и они промчались как раз мимо Раджана и Кея. Профессор прищурился, но маленький индус даже не повернул головы. Альбус крутанулся с девочкой там же еще раз, и еще – пока не заметил, что она низко опустила голову и едва сдерживает слезы. Он остановился.
– У тебя что-то болит?
– Нет, – Герда покачала головой. – Но ты зря стараешься. Я знаю, что неинтересна Саиду. Ему нравится Иллария Малфой; я видела, как он рисовал ее на пергаменте в библиотеке.
– Малфой? – фыркнул Альбус. – Да она похожа на испуганного пуделя!
Иллария, очень маленького роста, худенькая и с тонким голосом, в котором проскальзывали визгливые нотки, была ему смешна и отчего-то немного противна. Она была глупа и как-то странно подобострастна. Он в жизни бы не поверил, что уважающий себя человек мог влюбиться в такое существо, тем более, когда рядом с ним была личность куда более интересная.
– Это неважно, – ответила Герда и поджала губы. – Знаешь, я должна тебя благодарить, – добавила она, помолчав. – Но я ведь понимаю, что ты это сделал не для меня и не для Саида, а для себя. Мы оба зачем-то тебе нужны.
– Вы? Мне? – Альбус подбоченился. – Прости, но не много ли ты на себя берешь?
– Не больше, чем ты, – Герда прямо посмотрела на него, и лицо ее на миг напомнило Ариану в спокойные минуты. – Саид упоминал, что ты вроде как хочешь устроить революцию. Если так, то тебе нужны сторонники. Это всем понятно. Ты хочешь завербовать Саида… Ну и меня заодно. Не боги ведь обжигают горшки. Вам потребуется, если что, исполнители, правда?
– Продолжай, – Альбус скрестил руки на груди: болтовня Герды вдруг показалась ему забавной. Она, кажется, это почувствовала.
– Можешь смеяться, пожалуйста. Можешь сказать однокурсникам, чтобы возобновили бойкот. Им ведь только дай повод… Это все равно что бросить кость с мясом стае собак. Только имей в виду одно: к Саиду я тебя не подпущу. Я ничего для него не значу, но он должен делать научную карьеру, а не бомбы бросать, и я жизнь положу на то, чтобы это было так.
– Если ты для него ничего не значишь, – спросил Альбус неожиданно ядовито, – как же ты сможешь помешать ему решать свою судьбу?
– Очень просто, – лицо Герды побледнело, – если ты втянешь его в свои планы, я убью тебя.
Он рассмеялся и положил девочке руки на плечи.
– Начать с того, что ты меня никогда не убьешь – я как волшебник превосхожу тебя во много раз. Но даже если бы ты смогла – подумай, каково Саиду придется в таком мире, как сейчас? Жить под постоянными косыми взглядами, терпеть, как какие-то ничтожества ставят ему палки в колеса… Не я, так кто-то другой объяснит ему, что он сам может изменить мир, подстроить под себя.
Герда вскинула брови, у нее на щеках выступили пятна.
– Революция – тупиковый путь. И кровавый. Каждая капля крови будет на тех, кто ее организовал. А ты знаешь, что убийство разрывает душу? Так вот, твоей души мне не жаль. А его – не дам.
Альбус удивленно поправил очки. Ему вдруг на секунду показалось, что ожила старая колдография, оставшаяся после отца и затерявшаяся где-то в книжках: мать, молоденькая, тоненькая, в форменном платье, стоит в школьном дворе, у фонтана, строго сложив руки и поджав губы. Внутри поднялась знакомая волна злости.
– Ты ничего для него не значишь, – повторил он с расстановкой. – Ты ничто в его жизни, и ему на тебя – плюнуть и растереть. Так с какого пикси ты тут раскомандовалась? Дам – не дам… Дура! Ему было плевать, что тебя травили за вашу дружбу. Ему будет плевать, если ты меня убьешь, и тебя посадят в Азкабан. Ему будет плевать, умри ты завтра. Неужели ты этого не понимаешь?
Герда побледнела, отступила на шаг.
– Не надо называть меня дурой, – прошипела она, закусила губу, отвернулась и медленно побрела прочь.
– Так ты этого заслуживаешь! – крикнул Альбус ей вслед.
На следующее утро Герда появилась за завтраком подавленная и заплаканная. Ее соседки шушукались, парни посмеивались между собой, но Альбус на сей раз только фыркнул в ее сторону. Она была сама виновата, что на балу начала угрожать ему и важничать, будто бы может решать судьбу Саида. Правда, Айла потом по дороге в Хогсмид, оставив Лэма, подбежала к любимице устраивать допрос и всю дорогу не разговаривала с Альбусом, сердито на него поглядывая, – но это можно было пережить.
Дом, отсыревший за осень и выхолодившийся за декабрь, показался Альбусу совершенно нежилым. Кендра и Ариана мелькали, как два призрака. Альбус заметил, что у матери потемнели кисти рук, сосем как на фотографиях post mortem (Викки все же показала ему однажды эту мерзость), а кожа на лице странно истончилась и пожелтела. Ариана еще прибавила в росте, теперь почти доставая ему до плеча, но совершенно не поправилась: сквозь ткань платья остро ощущались ключицы и ребра. Платье, кстати, стало ей уже коротко, открывая ноги почти до середины икры.
«А ведь ей в апреле будет четырнадцать», – вспомнил Альбус и подавил болезненный вздох. Его подруги в четырнадцать лет зубрили уроки, работали в больничном крыле, гуляли в Хогсмиде, шушукались и кокетничали с мальчиками. У нее ничего подобного не будет. У нее не будет даже того, что есть у Герды Энслер – это тяжело, но все-таки тоже настоящая жизнь. «Для чего она только продолжает жить? – думал Альбус за обедом, наблюдая, как сестра тычет вилкой мимо куриного мяса у себя на тарелке: хоть Аберфорт и покрошил филе мелко, как только мог, но Ариана, кажется, опять не намеревалась съесть и кусочка. – Просто дышит, просто ест, просто спит… Настоящей помощи от нее никакой, одни хлопоты. Ради чего все это, в самом деле?»
Вечером, в рано спустившихся сумерках Альбус различил силуэты Арианы и Аберфорта наверху, на лестнице. Они стояли, обнявшись, брат гладил сестру по волосам и шепотом рассказывал про одну вредную девчонку, которая подкидывает первокурсникам в суп слизняков и улиток… Речь могла идти, конечно, только о Лисандре Яксли.
Альбус гадал, уйти потихоньку или заявить о себе, когда перед ним вдруг выросшая высокая фигура Кендры. Мать поманила его за собой, привела на кухню, зажгла свечу.
– Вот что, – вздохнула она. – Пожалуй, видимся мы с тобой в последний раз, так надо попрощаться. Я тебе прощаю все, чем ты меня огорчал. Ты меня тоже прости.
– Мама… – Альбус и растерялся, и растрогался. – Зачем ты так… Ты де еще долго поживешь! Ты же еще молодая!
– Это неважно, в конце концов, – тихо ответила Кендра. – Ты разве забыл наш с тобой уговор? После школы чтобы ноги твоей в моем доме не было. Ты де от меня отказался, и я от тебя тоже.
– А, вот ты о чем, – Альбус взлохматил волосы. – Ну, это же когда было… Да мы оба тогда злились, наговорили глупостей. Что старое вспоминать?
– Захотел и после школы у меня на шее сидеть? – усмехнулась Кендра зло. – Нет уж, довольно. Ты меня, голубчик, уездил, как школьного фестрала. Эти каникулы живи здесь, а после я тебе и двери не открою. Уговор есть уговор.
Альбус некоторое время боролся с желанием чем-нибудь в нее запустить.
– Хорошо, – процедил он, наконец. – Только, матушка, если вас не станет, как же я буду о братце и сестрице заботиться? Поневоле придется их куда-нибудь сдавать обоих, раз уж вы не изволите, чтобы я здесь появлялся еще раз…
Мать от души залепила ему пощечину. Альбус стукнул кулаком по столу.
– И не смей меня больше бить! – взревел он так, что сверху мгновенно примчался Аберфорт.
– Ты чего на мать орешь? – напустился он на брата. Кендра отошла в сторону. Парни уже схватили друг друга за грудки, но в этот момент дом затрясся, и посыпалась штукатурка. У Арианы от испуга начался припадок.
Окончания каникул Альбус дожидаться не стал: на следующее утро, оставив матери короткую записку, аппарировал в Лондон и снял комнату в «Дырявом котле». У него было немного денег, которых, по его расчетам, должно было хватить на десять дней, но их хватило только на пять, так что оставшееся время пришлось ночевать в участках и таскать булки с маггловских прилавков, предварительно наложив на себя чары невидимости. Он мог бы, в общем, завалиться к Лэму, но не хотел устраивать тому неприятности: успел за годы дружбы понять, что в семье Принц не любят чужих. Перед отъездом, однако, ему удалось тайно проникнуть в какую-то заброшенную маггловскую квартиру, где он, заглушив все звуки и подсвечивая себе Люмосом, кое-как помылся и поскреб лицо найденной там тупой бритвой (своей еще не заводил, все надобности не было). Даже получилось кое-как простирнуть вещи и более-менее согнать вшей и блох (сколько же их набежало за пять дней, удивительно). Главное было, чтобы девчонки и Элфиас ничего не заметили, иначе не избежать расспросов, а посвящать в собственные семейные дела Альбус никого не хотел.
