Текст книги "Полет к солнцу (СИ)"
Автор книги: Мелания Кинешемцева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 35 (всего у книги 45 страниц)
– Я говорила ему, что сюда нельзя, но…
– Дамблдор, довольно паясничать, – скривился Блэк. – Оставьте мисс Фарли и уходите.
Альбус потряс головой и отступил вместе с Камиллой в угол. «Отдать тебя? Никому не отдам. Не бойся». Профессор Розье выступил вперед, выставив руки.
– Мистер Дамблдор, скоро приедут родители мисс Фарли. Она заберут дочь. Ну же, будьте благоразумны.
Альбус, зарычав сквозь зубы, взмахнул палочкой – вырвавшееся из нее пламя стеной окружило его, не позволяя никому приблизиться.
– Дамблдор, да вы свихнулись! – взвизгнул директор, отскочив с остальными. – Вам место в Мунго! Немедленно прекратите, свою сотню розог вы уже заработали!
– Я тебя не отдам, – заверил Альбус Камиллу, вновь прижимая ее к себе. – Не волнуйся. Только очнись, пожалуйста.
Зацокали каблуки – профессор Фортескью куда-то вышла. Постояв немного, удалились и остальные. Альбус удовлетворенно улыбнулся, прислонился к стене и снова стал говорить с Камиллой:
– Все хорошо. Все будет хорошо. Если ты очнешься, я тебя больше не оставлю ни на минуту. Правда. Прости меня. Я свински себя вел. Ты мучилась, а я прятался. Прости, пожалуйста. Никогда больше такого не будет, обещаю. Только очнись. Мне страшно, что ты все не просыпаешься. Ты ведь жива, правда? Они тебя тут положили, а тут холодно, но я тебя отогрею.
Он подступил поближе к полосе огня, еще полыхавшей, и уселся на пол, все так же держа Камиллу на руках.
– Чувствуешь, как тепло? Сейчас ты согреешься…
– Дамблдор, вы здесь? – тихо спросили поблизости. Альбус вскинул голову: за стеной огня стоял, грустно на него глядя, профессор Кей.
– Вы ее не заберете, – угрожающе произнес парень, поднимая палочку.
– И не собираюсь, – Кей щелкнул пальцами, и огонь расступился перед ним. Учитель подошел к ученику и сел на пол рядом с ним. – Мисс Фарли останется с вами. Забрать ее у вас никто не в силах.
– Она жива, правда? – Альбус с надеждой кивнул, указывая на ее лицо. Кей с видимым интересом склонился над бледной фигуркой, и Альбус вдруг ощутил прикосновение к затылку холодного дерева. Ему стало дышаться ровно, как перед сном, тело обмякло, и на веки навалилась тяжесть.
Альбуса разбудил легкий звук шагов и шепот. Он, еще не открывая глаз, приподнялся на локтях, припоминая, где мог бы слышать такой звук – и неожиданно ему вспомнилось последнее свидание с Камиллой: как она уходила, стуча каблучками. Но тут же вспомнилось и то, что последовало на следующий день, и Альбус на сей раз осознал, подумав на миг, что сейчас разорвется сердце: Камиллы больше нет. Нигде. С ней случилось то же, что с Нэнси, с отцом, с Джеральдиной. Она умерла. Он больше не увидит ее, не обнимет, не заговорит. «Как же теперь жить?» С минуту он не решался открыть глаза – боль пронзала все тело, особенно резко отдаваясь в груди. Потом разлепил веки. Он лежал на койке в больничном крыле, на его кровати устроились в ногах Элфиас и Лэм, чуть подальше стояли Финеас и Гораций, и мелькали по палате желтые фартуки девочек. Впрочем, Финеас сразу сделал им знак, чтобы они подошли.
– Вот, выпей, – Айла что-то плеснула в стакан, стоявший на тумбочке, и протянула ему. – Поможет взбодриться. Профессор Кей усыпил тебя на три дня. Заклинание сильное, могут быть побочные эффекты.
Альбус рассеянно кивнул, пригубил жидкость в стакане, почти не чувствуя ее противного вкуса – и вдруг спохватился:
– Камилла!
Он хотел вскочить, чтобы бежать к ней, но Элфиас схватил его за руки.
– Постой. Ее тут уже нет. Ее увезли в первый день и сегодня похоронили.
Альбус замер. Он не мог представить, чтобы ее положили в холодную землю, заколотили в ящик, закопали…. Бросить ее червям на потеху – да как он мог это позволить?!
Викки, вставшая между Горацием и Финеасом, тихо попросила:
– Не вини профессора Кея, Альбус. Он не мог поступить иначе. Зато он уговорил директора отменить назначенные тебе розги.
– Насколько я знаю, уговорила его профессор Фортескью, – с неожиданной ненавистью выплюнул Финеас.
– Да какая разница? – скривился Элфиас. – Сейчас вообще не до того. Ал, тебе очень плохо?
Альбус понимал: он должен что-то ответить – но язык отказывался слушаться. Друзья были совсем рядом и в то же время далеко, а Камилла, как он чувствовал, совсем близко, но он не мог ее увидеть, дотронуться до нее и оттого сходил с ума.
– Ты скучаешь по ней? – Лэм придвинулся, попытавшись сфокусировать на лице Альбуса отчаянно косящие глаза. – Послушай, а может, она где-то жива? Ну, в ином виде? Существуют же призраки. Значит, у людей есть души. Просто кто-то из них остался, а кто-то улетел. Может, однажды мы сконструируем звездолет и улетим в ту галактику, где они обитают. Представляешь, Камилла летает сейчас над звездами, сама, без всяких устройств, – Лэм улыбнулся. – Ей хорошо, ее никто больше не обидит. А ты все равно ее увидишь.
– Самоубийцам после смерти хорошо быть не может, – вздохнул Финеас. Остальные воззрились на него, а Альбус пытался понять, что же он сейчас сказал.
– Но это же несправедливо, – удивился Лэм. – Если человек мучился при жизни и ему стало невыносимо, за что же его еще наказывать?
– Самоубийцам? – выдавил из себя Альбус. – О чем это вы?
Почему-то покраснел Гораций, Финеас закусил губу и отступил в сторону. Но прежде, чем Альбус начал их расспрашивать, в больничное крыло, несмотря на окрики миссис Шанпайк, прорвался еще один человек. Луиза, осунувшаяся и заплаканная, не утратила, однако, решительности: добежав до кровати Альбуса, она остановилась перед ним и вытащила из сумочки конверт.
– Вот, возьми. Я нашла у себя в тумбочке. Это от Камиллы. Там была записка, чтобы я передала это тебе.
Альбус машинально взял конверт. Луиза некоторое время молча смотрела на него.
– Убийца, – процедила она сквозь зубы и несколько раз наотмашь ударила его по лицу. Альбус, чуть вздрогнув, подставил другую щеку, но Элфиас и Айла – самые сильные в компании после него – схватили слизеринку за руки.
– Опомнись, – сердито цыкнула Айла. – Бить больного! Что ты творишь?
– Он… Он ее погубил, – по лицу Луизы побежали слезы. – Он ее мучил, из-за него ей дома доставалось. А теперь вот…
Она разрыдалась. Гораций, неловко перетаптываясь, обнял ее за плечи и тихонько повел к двери. За ними, явно воспользовавшись случаем, ретировался и Финеас.
Альбус глядел на конверт, лежащий перед ним на одеяле. Там было все, что осталось от Камиллы – ее последние слова, последние мысли. Ему не терпелось распечатать письмо – но он не мог этого сделать в чьем-то присутствии. Викки первая поняла его колебания.
– Ты хочешь прочесть в одиночестве. Мы выйдем на полчаса. Будем ждать у входа в больничное крыло. Если что, ты сам выйдешь к нам.
Дождавшись, когда все уйдут, Альбус с трепетом разорвал конверт. Легкий почерк в завитушках – такой же, как в записке, вызывавшей его на их последнее свидание в Хогсмиде. Если бы знать тогда, что оно было последним. «Как жить?» Замирая от боли, Альбус принялся читать:
«Альбус, если мое письмо попало к тебе в руки, скорей всего, со мной уже все кончено. По крайней мере, я на это надеюсь. Я выбрала легкую смерть: достаточно боли испытала в жизни, чтобы чувствовать ее, умирая. Я просто усну. Хотя все-таки немного страшно. Мне очень хочется увидеть тебя сейчас снова, но если увижу, отложу опять, еще на один день… А к чему это?
Видишь ли, твоя любовь была единственным, что мне дорого, на что я могла надеяться, для чего я жила. Но я всегда сомневалась в ее искренности, а с тех пор, как ты предложил мне расстаться, стало понятно, что на самом деле ты не любишь меня, просто увлечен. Я не нужна тебе. Я не обижаюсь и не виню тебя – всегда знала, что любить меня невозможно, только лишний раз убедилась в этом. То же, что произошло сегодня… Ты не сдержал естественные желания, не более чем. Если бы ты тоже любил меня, берег наши отношения, ты никогда не предложил бы мне расстаться, не помыслил бы об этом. А так мне нечего ждать. Я люблю тебя, и я в самом деле готова была бы терпеть ради нашей любви что угодно – но я не смогу жить, вспоминая наше счастье и видя, как ты переживаешь то же и с другой, как ты другую объявляешь королевой и берешь с бою. А это несомненно случилось бы вскоре.
Впереди у меня ничего нет. Побои от матери (не сомневайся, она и кроме нашей любви, нашла бы, за какую меня провинность наказать), в будущем муж – содомит и садист. Жалкое прозябание и тысячи уловок, чтобы соблюсти правила приличия. Не могу. Не хочу.
Если у тебя будут какие-то неприятности из-за моей смерти – заранее прошу простить, я совсем этого не хотела. Я безмерно тебе благодарна за те месяцы счастья, что ты подарил мне. Я испытала настоящее чувство – это дано немногим. Значит, могу сказать, что не зря прожила жизнь.
Надеюсь, и ты добьешься всего, чего хочешь. Помнишь, я как-то пожелала тебе перерождения? Забираю назад свое желание. Будь таким, как есть, только не испытывай боли.
Прощай. Я люблю тебя. Камилла Фарли».
Сжимая письмо, Альбус откинулся на подушки. Глаза невыносимо резало, на сердце давил камень. Теперь он точно знал, насколько виноват в смерти Камиллы. Он знал, что фактически убил ее – Луиза, называя его убийцей, была абсолютно права. Весь роман с Камиллой проносился у него перед глазами, и Альбус хватался за горло от тошноты: так омерзителен был его собственный эгоизм. Он последовательно, шаг за шагом, поставил ее в положение, из которого оставался только один выход: смерть.
– Я же не хотел… – прошептал он, – не хотел.
Ему вдруг представилось, как, вернувшись с их последнего свидания, Камилла спокойно переодевается, пишет в гостиной это письмо, прячет его к Луизе в тумбочку и пьет снотворное из пузырька, потом из второго… Вцепившись зубами в подушку, он тихо завыл.
Друзья настояли, чтобы Альбус сразу вернулся к занятиям, да и сам он чувствовал, что не может оставаться наедине с собой. Ему хватило следующей ночи, когда он бессонными глазами смотрел в потолок, воскрешая в памяти лицо Камиллы, а тело тосковало по ее телу – так, что он шарил руками, ища ее рядом. Он удивлялся про себя, что его не будут судить и не отправят в Азкабан: ведь он убил Камиллу так же, как его отец – тех мальчишек. Только она еще и не была перед ним ни в чем виновата. «Получается, если убиваешь Экспульсо или Авадой, ты заслужил наказание, а если убиваешь своей трусостью и толстокожестью – нет?» Но он-то прекрасно знал: он убийца.
Слухи, что Камилла покончила с собой, расползлись невероятно быстро – а кто был виноват в ее смерти, мог догадаться любой. Альбус почти не удивился, когда на следующий день перед уроком заклинаний Сполдинг остановил его в коридоре.
– Ну что, мерзкий мальчишка, вы рады?
Альбус устало посмотрел в сторону: у него не было сил говорить.
– Вы могли понимать, как тяжело живется этой девушке, что ее ждет за роман с вами. И все-таки вы не отдернули рук! Вы ее скомпрометировали, рассорили с родителями. Получили удовольствие? А последствия пришлось нести ей.
Альбус едва не вскрикнул: ему показалось, что черное платье Камиллы мелькнуло в конце коридора. Нет, это была Герда Энслер.
– Вы вообще слушаете меня, маленький похотливый подонок?!
За спиной у Сполдинга сердито кашлянули, он обернулся. Альбус увидел раскрасневшихся Викки и Айлу.
– Простите, сэр, – обратилась к нему Айла, – мы бы хотели уточнить один вопрос по поводу чар заживления…
В то же время Альбуса кто-то за руку потащил прочь. Это оказался Лэм, который, завернув за угол, довольно улыбнулся.
– Все-таки Сполдинг – глупый человек. Незачем говорить такие гадости, когда другим плохо. Я ненормальный, и то это понимаю.
– Получается, ненормальный не ты, а он, – Альбус машинально растрепал волосы. Лэм погладил его по руке.
– Знаешь, наверное, он не совсем то хотел тебе сказать. Он хотел передать, что мне сейчас сказал Колдфиш. Нас могут послать на конференцию в Каир – тебя, Горация и меня, – Лэм по-птичьи склонил голову набок. – Девочки говорят, это хорошо. Тебе нужна… как они сказали… перемена мест. Ты сильный, Альбус. Я бы уже умер.
Вместо ответа Альбус обнял друга.
Что до Горация, он, как и Финеас, словно бы «отступил в сторону»: приветливо кивал, но заговорить не пытался. И если бы у Альбуса было желание прислушаться, он мог бы уловить такой разговор на уроке ЗоТИ.
– Дело в том, что я осуждаю их обоих, – Финеас гипнотизировал взглядом чернильницу. – Она грешница, конечно. Самоубийца. Но основная вина все-таки на нем. А для людей, которые действительно виноваты, у меня нет слов утешения.
– Святые до грешников не снисходят? – усмехнулся Гораций. – Вам не на пользу общение с Толстым Монахом. Хотя, должен признаться, он куда снисходительнее, чем вы.
– Хаффлпаффец, – Финеас несколько презрительно дернул плечом. – Но ведь и вы тоже не горите желанием общаться с ним.
– Что делать, – вздохнул Слагхорн. – С детства не переношу сильных эмоций, просто теряюсь. А сейчас мне Луизы хватает. Она вне себя от горя. Очень прошу, окажите услугу: найдите кого-то, кто заменил бы ей Камиллу. Какую-нибудь несчастную тихоню. Я долго не протяну: сбегу в Каир, не дождавшись конференции.
Гриффиндорцы нашли самым разумным сделать вид, будто ничего не случилось. Правда, Мейбл Росс и Герда Энслер иногда принимались как-то особенно настойчиво предлагать Альбусу за столом сладкое, а Генри Уизли пару раз пытался заговорить о каких-то пустяках, но разговор не клеился. Единственным, кто не собирался отмалчиваться, оказался Аберфорт. В первый же вечер, когда Альбус вернулся из больничного крыла, брат загородил ему дорогу к спальне и скрестил руки на груди, зло глядя исподлобья.
– Вот, значит, как? Довел девку? Выходит, не зря мать говорила, что таких, как ты…
– Отойди от него! – сердито крикнула Джейн, сидевшая в углу с Дональдом.
– Дай пройти, – вздохнул Альбус, но брат не тронулся с места.
– Получается, тебе захотелось, а кто-то должен страдать? А может, ты надеялся, что сможешь ее приданым разжиться, а?
Альбус съездил брату по уху так, что тот отшатнулся, и прошел к себе. Уходя, услышал бормотание Дональда:
– Ну чего ты полез? Видишь, человек не в себе…
– А мне стыдно, что у меня такой брат! – огрызнулся Аберфорт. – Лезет к богатым девкам, они из-за него травятся…
В общем-то, ничьи злые слова Альбуса не задевали, но все-таки он постоянно испытывал боль: по душе словно скребли железными когтями, оставляя кровавые борозды. Он каждую минуту думал, что Камилла была жива, а теперь ее нет, что она страдала и умерла – из-за него. До крика хотелось еще раз увидеть ее, кинуться ей в ноги, вымолить прощение – и в то же время хоть однажды пережить тот восторг, который он пережил на их последнем свидании, когда отдавал ей себя и видел ее счастливое лицо.
Так прошла неделя. Альбус как будто ослеп и оглох. Он машинально жил, отвечал на уроках, даже писал вместе с Лэмом очередную статью – на сей раз про изменение потоков магической энергии во времени – и в то же время словно выпал из жизни, ища Камиллу, гадая, где она могла бы быть и как ее вернуть. Вечером следующего дня, когда вместе с Джейн он завершил обход коридоров, у входа в гостиную его встретили Викки и Элфиас.
– Мы еще немного с ним погуляем, – пояснила Виктория, и Джейн, кивнув, исчезла за картиной. – Мы давно хотели с тобой поговорить…
– Посмотри на себя, – Элфиас взял его за руки. – На кого ты похож? Ты же почернел, как фестрал! Нельзя же так…
– Поверь, Камилла это сделала не из-за тебя, – Викки смотрела ему в лицо огромными глазами. – Ее хотели выдать за Гектора Кэрроу. Он садист, он колет эльфов булавками и выщипывает перышки канарейками, а как-то прижег мопса углем. Говорят, его видели в душевой целующимся с Дециусом Малфоем. Наверное, я бы от такого просто сбежала, но Камилла решительной никогда не была. Лучше умереть, чем быть женой Гектора Кэрроу.
– Тем более, в последний год она счастлива, – подхватил Элфиас. – Понимаешь, в последний год она жила, как не жила и всю жизнь. И это благодаря тебе.
«Да, – подумал Альбус. – И благодаря мне она умерла».
http://www.youtube.com/watch?v=8Z8XxVr_M7E
========== Глава 52. Отъезд ==========
В следующие выходные Альбус аппарировал вместе с Викки и Айлой навестить Клеменси: ей предоставили несколько дней отдыха. Хозяева вместе с детьми отправлялись к родственникам и гувернантку не взяли с собой.
…В саду у Йорков пахло примороженными яблоками и прелыми листьями. Дома не было ни мистера Йорка, ни Джастина: один еще не вернулся с работы, другой в начале сентября отправился в какую-то дешевенькую школу. Миссис Йорк с дочерьми хлопотали по хозяйству. К ним немедленно присоединились Викки с Айлой, маггловскими способами работы весьма интересовавшиеся; на стол накрывали вместе. Альбус же пошел вместе с Клеменси в сад, чтобы по просьбе ее матери набрать поздних яблок и груш. Он нагнул и удерживал ветку, усеянную плодами, Клеменси срывала груши и бросала в корзину. Против обыкновенного, она молчала. В прощально-мягком солнце «бабьего лета» поблескивали паутинки и капли утреннего дождя, пожелтевшая листва мягко шумела. В траве алели последние дикие гвоздики. Когда Клеменси закончила обирать плоды, Альбус отпустил ветку, и тут девочка подошла и обняла его.
– Профессор Кей рассказал мне, что случилось, – прошептала она. – Чем я могу тебе помочь?
Альбус погладил ее мягкие пепельные волосы и горько улыбнулся. Помочь ему не мог никто и ничто на свете, и все же попытка Клеменси была трогательна. И вдруг кое-что пришло ему в голову.
– Прочитай мне сонет 90, – попросил он. Зачем – сам не знал: тонкий голосок Клеменси вовсе не был похож на звучный и мягкий голос Камиллы. И наверняка подруга понимает сонет совершенно иначе и прочтет его по-другому. Но сейчас, среди этой удивительной тишины и покоя, ему захотелось, чтобы о Камилле напомнили хоть сами строки.
Клеменси отступила на шаг, немного задумалась и негромко начала:
– Then hate me when thou wilt; if ever, now;
Now, while the world is bent my deeds to cross,
Join with the spite of fortune, make me bow,
And do not drop in for an after-loss…
Альбус замер: при несходстве облика и голоса, он будто почувствовал Камиллу вновь рядом с собой. Клеменси, ни разу не слышавшая, как Камилла читала Шекспира, каким-то образом верно угадала все ее интонации – и как будто призрак возник перед ним.
– If thou wilt leave me, do not leave me last,
When other petty griefs have done their spite
But in the onset come; so shall I taste
At first the very worst of fortune’s might…
Он отвернулся: соленый ком подкатил к горлу, и глаза вдруг стало невыносимо резать. Тяжело задышал, пытаясь сдержать рвущиеся из груди рыдания – ему показалось, что Камилла растолковывала этот сонет только вчера, нет, полчаса назад, что, может, в прошедшую минуту он еще мог услышать ее голос и дотронуться до ее руки.
– And other strains of woe, which now seem woe,
Compared with loss of thee will not seem so.
Последние слова отзвучали, и зашелестели шаги. Клеменси отошла в другой конец сада, и теперь Альбус мог дать волю своей слабости. Обхватив ствол груши, обрывая и комкая вялые мягкие листья, он зашелся в беззвучном плаче, содрогаясь и кусая губы. Ему казалось, где-то высоко, в прозрачном осеннем небе, Камилла кружила над ним, но глаза так резало, что он не мог поднять взгляд.
Все чаепитие Альбус тихо просидел в углу. Лицо Камиллы стояло перед ним, но все же он ощущал, как словно возвращается мир, отделяясь от нее. До того он почти не понимал, что происходит вокруг – сейчас осознание вернулось, хотя горечь и боль не уменьшились.
Вечером он решился перечитать ее письмо. На некоторые моменты приходилось закусывать ладонь, давя стон отчаяния, и все же теперь Альбус смог заставить себя думать.
Камилла писала, что он не любит ее – но почему? Из-за того, что он предложил расстаться на время? Но ведь это было только ради нее самой – почему, при своем уме, Камилла не смогла понять этого? Кто ей внушил, что «ее нельзя любить»?
«Ты отлично знаешь, кто, – вдруг проблеял в голове давно вроде бы забытый козлиный голосок. – Ее мать. И подумай, как могла бы Камилла тебе поверить, если до того никто ради нее ничего не делал? Она могла истолковать твои слова только так: ты бросаешь ее. Униженная, она тебе противна».
«Да это же ложь! – возмутился Альбус. – Ложь и глупость. Я бы никогда…»
«Но она не могла этого предположить. Кто виноват? Думай, мальчик».
В понедельник Альбуса, Горация и Лэма вызвал директор Блэк. Наклонившись вперед и довольно тяжело для сухощавого человека опираясь на крышку стола, он кисло сообщил, что они отправятся представлять Хогвартс в юношеской секции Международной алхимической конференции в Каире, которая состоится в середине ноября.
– Поедете вы на две неделе раньше – все же надо учитывать время на дорогу. Сопровождать вас будет профессор Кей, он же будет руководить написанием вашего общего доклада, за который, если вы еще не догадались, вам нужно взяться немедленно. От меня вы пройдете к профессору Кею, он скажет, за какую тему вы возьметесь.
Альбус равнодушно смотрел в сторону. Что ж, Кей был самым лучшим вариантом из всех, кто мог их сопровождать – лучше даже, чем Корнфут. Он не сердился на учителя за обман: Кей пытался уладить все, как ему представлялось наилучшим. А теперь вот избегал заговаривать с учеником или смотреть ему в глаза.
Директор велел Горацию и Лэму отправляться к профессору Кею, а Альбусу приказал задержаться. Тот спокойно созерцал стрельчатое окно, сквозь которое пробивался слабый свет облачного дня: что сейчас скажут, было все равно.
Директор выпрямился, заведя руки за спину, и смерил Альбуса полным презрения взглядом.
– Я не стал сообщать родителям мисс Фарли о результатах… хм… медицинского освидетельствования ее тела. Школе не нужен лишний скандал.
Он как будто ожидал, что Альбус скажет, но тот не шелохнулся, даже не повернул головы.
– Я также, – более раздельно и выразительно произнес директор, – отменил назначенные вам и вполне вами заслуженные розги. Применять к вам их сейчас было бы милосердием, а вы милосердия не заслужили.
Юноша усмехнулся.
– Могу я идти, сэр?
Блэк в омерзение дернул плечами.
– Можете, можете. Бесчувственный мальчишка. Видимо, смерть мисс Фарли – вовсе не трагедия для вас. Что подтверждает версию, выдвинутую учениками Слизерина: вы охотились за ее приданым.
Альбус решил воспользоваться разрешением Блэка и вышел немедленно.
Однако его будто сговорились не оставлять в покое. Не успел Альбус покинуть директорскую башню, как его догнал Толстый Монах. Круглое лицо призрака выражало печаль и сочувствие.
– Простите, – грустно попросил Монах, подлетая ближе. – Тогда, на башне – я знаю, вы были счастливы. Но я понимал, чем все это может закончиться, и пытался предотвратить самые тяжелые последствия.
Альбус пожал плечами. Он недоумевал про себя, почему люди – что живые, что мертвые – не понимают, когда человеку ничего не надо говорить: обвинение и сострадание противны одинаково. Он еще мог принять неловкие искренние слова, которые говорили ему друзья, но вот такое выверенное и пристойное сочувствие злило больше, чем попытки директора задеть.
Монах, истолковав его молчание по-своему, продолжал:
– Теперь случилось то, что случилось. Вам надо перетерпеть и извлечь урок…
– Где она, святой отец? – прервал его Альбус резко: ему вновь показалось, что Камилла кружится где-то над полями, в промозглом воздухе, и ни о чем другом он подумать не мог. – Вы ведь должны верить, что она попадет в ад, хотя и так мучилась при жизни, правда? По-вашему, она в аду?
– Я не могу этого знать, – вздохнул Монах просто. – Я никогда не был за чертой, сын мой.
Он хотел добавить еще что-то, но Альбус знаком попросил его молчать.
…Профессор Кей ожидал его вместе с Горацием и Лэмом, а также, к удивлению Альбуса, – с профессором Корнфутом и Галатеей Меррифот.
– Не думайте, что мы сделаем всю работу за вас, – усмехнулся Кей, по-прежнему избегая смотреть Альбусу в глаза. – Я пригласил моих уважаемых коллег лишь для первоначальной консультации…
– И обсуждений, конечно! – поспешил вставить Корнфут; Меррифот едва сдержала смешок. Кей невозмутимо продолжал:
– Наша тема – превращение веществ под влиянием философского камня. Рассматривать мы ее будем с трех ракурсов: мистер Слагхорн отвечает за химические формулы…
Гораций слегка поклонился.
– Мистер Принц – за нумерологическое обоснование и влияние планет…
Лэм радостно кивнул и подмигнул потиравшему руки Корнфуту.
– А вы, мистер Дамблдор – за описание процесса превращения как такового. Выведение его общих принципов. Вас проконсультирует профессор Меррифот, а я займусь мистером Слагхорном.
Альбус удивился про себя, что Горация готовит к конференции не Розье, но возражать не стал. Профессор Меррифот обговорила с ним детали сухо и тезисно – так, что общее направление исследований сразу стало ему понятно.
А дальше началась работа. От занятий участников конференции никто не освобождал, но Альбус делал теперь все на переменах, «на коленке», а оставшееся время просиживал в библиотеке, обложившись учебниками или просто думая сам. Бывало, они с Лэмом и Горацием усаживались в пустом классе втроем и по несколько часов сверяли результаты, к которым пришли.
– Вещество видоизменяется, – размышлял Альбус. – Мельчайшие частицы, его составляющие, под влиянием определенных процессов…
– В основном излучения иных небесных тел, – добавлял Лэмми.
– Вот именно. Так вот, они трансформируются…
– Это понятно, – тяжело вздыхал Гораций. – Но формула, Альбус? По какой формуле они это делают? Мне кажется, у меня голова сейчас взорвется…
Девочки и Элфиас приносили им булочки и шоколад. Викки однажды помассировала Горацию виски, он сначала выворачивался, потом замурлыкал от удовольствия. Айла просто расчесала Лэму волосы – он заверил, что этого вполне достаточно. Элфиас поторопился уйти. Альбус махнул рукой, потер виски сам и зевнул: кофе и булочки помогали от усталости куда лучше, чем массаж.
Жить, утопив себя в работе, оказалось гораздо легче – и все-таки Альбус не мог не думать, что Камилла должна была сейчас жить. Каждый раз, когда девочки и Элфиас их навещали, он инстинктивно оборачивался, ожидая, что она войдет вместе с ними. Иногда он ощущал ее прикосновения – она дотрагивалась до его волос, до его плеч, гладила по рукам. На ночь он принимал зелье сна без сновидений: без этого не получалось уснуть, слишком явственно он чувствовал рядом с собой тепло ее тела.
Как-то в воскресение он сидел в библиотеке, полной народу. Между стеллажей сновали малыши, и в их числе была Белвина Блэк, младшая сестренка Финеаса – кудрявая девочка с круглыми щечками и надменным взглядом. Важно шествуя за руку с братом, она остановилась, указывая на какую-то полку воистину королевским жестом: видимо, она уже почувствовала себя в Хогвартсе на положении принцессы. Финеас достал ей стоявшую высоко книжку, Белвина слегка кивнула. Альбус захлопал глазами, прогоняя отчетливое видение.
Представилось ему вдруг, что это он стоит у стеллажей и достает книжку вполне здоровой Ариане. У той на тонкой шейке повязан галстук Рейвенкло, а голубые глаза восторженно осматривают тиснение на корешках. Чуть в стороне за ними наблюдает Камилла – румяная, улыбающаяся, – а где-то в деревне, живая и здоровая, живет без забот Джеральдина… Где-то в другом мире, в другой жизни, в другом обществе непременно было бы так.
К ноябрю доклад наконец был готов. Последние выходные перед отъездом ребята безвылазно сидели в комнатах профессора Кея, редактируя все записи. Они не выходили ни обедать, ни ночевать. Когда чувствовали голод, учитель вызывал какого-нибудь эльфа с кухни, а отсыпались по очереди – то в кресле, то на диване, покрытом довольно пыльным пледом. На закате второго дня заглянула Викки, с ужасом рассмотрела по очереди каждого из них и молча вышла. В конце концов все они – и учитель, и ученики – свалились кто где и проспали целые сутки, покуда встревоженные девочки с Элфиасом не вломились к ним и не заставили перейти в больничное крыло. К отъезду Кей, Альбус, Гораций и Лэм кое-как успели восстановиться. Гораций, правда, стонал, жалуясь на головную боль, и переживал по поводу предстоящей поездки, но остальные, напившись бодрящего зелья, сочли, что пришли в себя.
В путь отправились десятого ноября, рано утром. Директор накануне счел нужным вызвать студентов к себе и сделать нудное, строгое внушение, во время которого все трое чуть снова не впали в глубокий сон, но встать утром, чтобы проводить делегацию, не удосужился. Что ж, Альбус ни капли не был огорчен. Накануне же удалось помириться с Аберфортом – до того брат, обидевшись, что Альбус его ударил, демонстративно воротил нос, а Альбус на сей раз не собирался просить извинений. Но вчера, когда он слушал, как Викки прямо в Большом зале дочитывала млашекурсникам «Девяносто третий год» Гюго, вдруг заметил, что Аберфорт тоже стоит рядом – кажется, взволнованный.
Викки вдохновенно читала:
– И здесь, на эшафоте, он продолжал мечтать. Лобное место было вершиной, и Говэн стоял на ней, выпрямившись во весь рост, величавый и спокойный. Солнечные лучи ореолом окружали его чело.
Аберфорт вдруг тяжело задышал. Альбус положил ему руку на плечо.
– Жалко? – тихо спросил он брата. Тот не ответил. Голос Виктории взлетел и зазвенел:
– Но тут, видя, что их молодого командира сейчас положат под нож, солдаты не выдержали, закаленные сердца воинов переполнились горечью. Послышалось то, чего нет ужаснее, – рыдание войска. Раздались крики: «Помиловать! Помиловать!» Некоторые падали на колени, другие, бросив наземь оружие, протягивали руки к вершине башни, где сидел Симурдэн. Какой-то гренадер, указывая на гильотину, воскликнул: «А замена разрешается? Я готов!»
Тонкие брови Саида Раджана, сидевшего к ней ближе всех, удивленно дрогнули. Айла и Лэм, стоявшие у стены, сжимали друг другу руки: непонятно было, слушали они или думали чем-то своем. Альбус вдруг представил, как объясняла бы ему это место в романе Камилла… Хотя, о Гюго они не успели поговорить.
В голосе Викки слышались слезы:
– Потом его положили на доску, прекрасную и гордую голову всунули в позорный ошейник…
Аберфорт повернулся и широким шагом вышел. Альбус последовал за ним и быстро догнал.
– Аб, ты чего? Это же просто выдумки, не было такого на самом деле…
– Знаю, – хмуро отрезал Аберфорт, не останавливаясь.
– А что же ты вдруг?
Брат откинул его руку:
– Шею не сломай в этом своем Каире. Я же тебя знаю, ввяжешься во что-нибудь. А мать на тебя надеется!
