Текст книги "Гибель отложим на завтра. Дилогия (СИ)"

Автор книги: Марина Аэзида

сообщить о нарушении

Текущая страница: 47 (всего у книги 49 страниц)

Растерялся Илирин, впал в уныние. Правду говорил Аданэй, когда утверждал, что давно уже это древнее царство не вело войн и давно уже богатые купцы пользовались здесь куда большим уважением, чем знаменитые воины. Избалованным роскошью илиринцам непросто давалось сдерживать напор диких орд, которые с юных лет воспитывались в набегах да схватках. Но сдерживали. Пока еще сдерживали. Во многом благодаря таким, как кайнис, но их оказалось недостаточно.

Впрочем, Отерхейн также нес немалые потери. Лишился кхан Элимер Ирионга: его застрелили при попытке бегства. Конечно, допустившие его смерть поплатились за это собственными головами, ибо живой военачальник представлял для илиринцев куда большую ценность, нежели мертвый. Да, теперь уже не опоить его цветным зериусом и не вытянуть из него планов войны. А виноватыми в этом оказались несколько остолопов. Разозлившись, Аххарит расправился с ними без капли сожаления.

А Великий Кхан Отерхейна от известия о смерти своей правой руки пришел в еще большую ярость. Октане поплатилась за это. Город был сожжен, все жители – от стариков до детей – убиты, а отерхейнские орды двинулись дальше, шаг за шагом продвигаясь вглубь страны.

В эртинском дворце заламывала руки Маллекша, кусала губы, вознося мольбы Богине. Но тщетно. Глухи оставались Боги к мольбам детей своих. Мертвая ныне Аззира понимала это, когда утверждала, что Богам нет дела ни до Илирина, ни до Отерхейна. Но Маллекша продолжала надеяться, творя чары, стараясь помочь ими отступающему войску, пытаясь навести проклятие на кхана.

А перед Элимером уже забелели стройные башенки Эртины. Пока еще далеко, на горизонте, но еще чуть-чуть, последний рывок, разнести вражеское войско – и войдет Отерхейн в сердце Илирина, не защищенное крепкими стенами. Ибо не как крепость возникала эта надменная столица, а как оплот красоты и искусства.

Однако не так-то просто, несмотря на открытость, оказалось ее покорить: именно здесь, на подступах к столице, воспылала илиринская рать потерянной, казалось бы, яростью, и ощетинилась подобно дикобразу. Воинские отряды попытались зайти на захватчиков с двух сторон, а местные жители, позабыв о робости и страхе, тайком да ночами отправлялись на вылазки, громя обозы с продуктами и ранеными, пытаясь задержать врага, чтобы помочь своим заступникам.

Из ворот трех городов, окружающих равнину, по которой неслись отерхейнские всадники, выступили защитники, дабы не позволить неприятелю завладеть Эртиной. В этой битве должно было решиться, за кем останется победа и чья держава падет к ногам другой. Теряли обе стороны воинов, теряли матери сыновей, жены – мужей, а друзья – друг друга. Пал с коня могучий Рест и, узрев гибель товарища, взревел Видольд, растеряв свое хладнокровие, однако не рассыпалось кольцо телохранителей вокруг Великого Кхана.

Час прошел. Потом еще два. Поредел строй защитников, утратил Илирин боевую ярость – сомнения и неуверенность овладели древней державой. И вот, казалось бы, еще одно усилие – и падет Эртина к ногам жестокого Отерхейна.

***

Однако ветер все крепчал, мешая и защитникам, и нападавшим, поднимая в воздух тучи пыли, застилая небо грязно-серым полотном. Ураган сбивал с ног пеших, пугал лошадей, пролетал над равнинами и городами, заставляя вскипать потемневшие воды озер и рек.

«Сокрушууу! Уничтожууу! Сожррууу!» – рычал он.

Проснулись Отцы Ветров, вырвались из плена, завладели небом, закружились в неистовом танце свободы! Подхватили нескольких всадников с конями, захватили в смертоносную воронку и унесли.

Закричали люди в городах и селениях, попрятались в утробах своих домов; заревели дети, цепляясь за подолы матерей, словно те могли их защитить – ужас овладел миром.

Взволновался Черный Змей под Горою-Матерью, пошевелил туловом – и вздыбилась земля, содрогнулась от страха. Пошатнулась Великая Гора. Рыдал ветер, дрожала твердь, заглушая панические вопли людей и ржание коней.

От моря до моря пронеслась стихия – над лесами Илирина, над степями Отерхейна и еще дальше. Больше ничто не зависело от людей, все они стали одинаково беззащитны.

Рухнул дом Милладорина в Лиасе, убил купца и сильно покалечил его жену – Рэммину. Никогда больше эта женщина не сможет ходить по дорогам и никогда не вернет былую красоту.

На лесной поляне, среди шатающихся, падающих деревьев, старый Еху вцепился в землю, вознося мольбы всем Богам. Пес по кличке Бурый убежал сразу же, присоединившись к прочему зверью, которое неслось на север.

На задворках Отерхейна девчонка Айя тщетно пыталась удержаться в седле, когда взбешенная кобыла рванула галопом и, то кидаясь из стороны в сторону, то вставая на дыбы, в конце концов, сбросила девушку. Нога Айи застряла в стремени – и юное тело поволокло по сотрясающейся земле, разбивая о твердь.

А Маллекша и другие обитатели величественного Эртинского дворца получили воистину царское надгробие: огромную кучу белого камня, пыли и обломков прекрасных статуй.

И развеялся пепел Октане.

И целые города обратились в руины.

Битва остановилась: теперь у людей появился куда более сильный соперник – сама природа обратилась против них. Смерть гуляла по земле, без разбора забирая всех, кто приглянулся, будь то старик или младенец. И сама жизнь ей подпевала, убивая своих детей.

Паника, слепая паника охватила все живое, заставляя забыть обо всем, кроме спасения. Но надежды тщетны, когда просыпаются извечные силы разрушения.

Тряслась твердь, крошились дома, ветер похищал живых и снова бросал вниз, подкармливая землю мертвецами.

Короткое время – и не осталось различий между победителями и побежденными. И те, и другие пали жертвами неистовой мощи. Не ожидали они, что в их войну вмешается третья сила – равнодушная и беспощадная – сила соединившихся стихий. Именно она, а не Отерхейн с Илирином, повергла, захватила, покорила, а потом и уничтожила все, чем дорожили смертные.

Видольд неподвижно стоял посреди этого безумия:

«Не твоих ли рук это дело, Шаазар?» – еле слышно пробормотал он, прищурившись, и устремил взгляд в небо.

А вокруг продолжало корежить и убивать: гибли люди, животные и деревья, разбивались камни, и воды рек выходили из берегов.

***

Собрав кровавую жатву, ураган умер в одночасье. Напившись крови, успокоился и снова уснул Змей – страшная тишина опустилась на мир. Робко поднимались с земли уцелевшие, вылезали из-под обломков те, кому повезло выжить. Время для стонов, криков и плача еще не наступило: люди были подавлены, ошарашены и обездвижены случившимся. Молча приходили они в себя, тихо и бесцельно разбредались по округе, которая превратилась в кладбище, без слов обнимали выживших товарищей, безмолвно стекали слезы по суровым мужским лицам.

Элимер вылез из-под едва не придавившего его дерева. Разодранная одежда, порезы, ушибы и ссадины по всему телу, боль в ноге, но жив. Жив! Даже не оглядываясь вокруг, не обращая внимания на прорвавшиеся наконец стоны раненых и крики живых, что разыскивали товарищей, он двинулся вперед. Он понимал – стихия не просто так посетила этот мир: она пришла, чтобы даровать ему, Элимеру, знание. Да, именно так: ведь теперь он знал, зачем он здесь. Знал, что ему следует сделать. Теперь – знал. И венец боли, который сжимал голову, вдруг обернулся благом, а не проклятием – он подсказывал, куда идти: вперед, мимо Эртины. Потом вдоль побережья до мелкого княжества Шейтизир, не затронутого ураганом и землетрясением – да, теперь он знал и это.

Туда! Долго, очень долго, минуя руины и свирепствующих мародеров, которые непременно начнут устанавливать свои порядки на изувеченной земле. Но он дойдет. Он должен. Это его цель, его смысл, его предназначение. Шейтизир!

И кхан сделал первые медленные шаги. По-прежнему не глядя по сторонам, он не обращал внимания на своих раздавленных и покалеченных людей и равнодушно переступал через мертвые тела, позабыв и об Отерхейне, и об Илирине. Забыв обо всем, даже о том, что он – кхан. Помня лишь одно название – Шейтизир. Помня лишь одно имя – Аданэй.

Смутно знакомый голос окликнул его:

– Куда это ты собрался, Кхан?

– Видольд? – мутным взглядом уставился он на мужчину, который выглядел подозрительно спокойным после того, что здесь только что творилось.

– Куда ты собрался?

– Шейтизир.

– Пешком?

– Кони разбежались.

– Не все. Двоих я поймал. Я привязал их. Нужно только чуть вернуться назад. Они там.

– Ты собрался со мной?

– Э, Кхан, а куда ж я денусь? Здесь уже ничего интересного не будет. Война закончилась сокрушительной победой… каких-то там сил, – усмехнулся телохранитель. – Все в руинах. Отерхейн – тоже. Ну, помнишь айсадское пророчество? – Видольд обвел взглядом окрестность и прибавил: – Я полагаю, это оно и есть, Поедем дальше.

– Ты знаешь, куда?

– Нет. Но ты покажешь.

***

Долго пробирались они по разрушенной земле Илирина, прячась от разбойников, перебиваясь случайной пищей, охотясь, почти ни о чем не разговаривая. Еще дольше двигались по побережью. Еще сильнее становилась боль кхана, практически лишив его сна.

– Ты обезумел, – Видольд с тревогой покачал головой, когда они сделали привал.

– Да. Но от безумия есть лекарство – Аданэй. Его смерть.

– Как знаешь, Кхан.

– Какой из меня теперь кхан? – усмехнулся Элимер.

– Ну, убьешь брата. Вернешься в Отерхейн…

– К тому времени им овладеют разбойники, если еще не овладели. Он станет скопищем разрозненных городов-государств. Я бросил свой народ. Мне нет прощения. Но эта сила…она… Она сильнее и моей воли, и моего разума.

– Ну, когда-нибудь ты вернешься. Как раз будет чем заняться – войной, например. С мятежниками и самозванцами. Ничего нового, конечно, но…

– Сначала я найду Шейру, – оборвал его Элимер. – Она жива. Ее не тронул ни ураган, ни землетрясение. Она жива, я верю, я знаю. Я найду ее. Но сначала я найду Аданэя.

Видольд промолчал.

Уже закончилась весна, когда двое вступили на земли княжества Шейтизир, которое, как и предполагал Элимер, не затронула стихия. Ласково грело солнце, зеленели травы и деревья, рыбаки тянули сети и заунывные песни. Казалось, будто княжество даже не подозревало о беде, постигшей соседние государства. Но Элимер догадывался, что это лишь иллюзия, и правители Шейтизира уже начали прибирать к рукам кое-какие из разрушенных земель, граничащих с ним.

На день задержались они в одном из городов княжества, чтобы следующим утром выехать за его пределы и достичь рыбацкой деревушки.

– Здесь! Это здесь! – взревел Элимер и схватился руками за голову, словно пытался раздавить ее. – Здесь, я чувствую! Я знаю!

– Так идем, – пожал плечами Видольд.

– Нет. Ты вместе с лошадьми дождись меня там, – кхан указал рукой в сторону небольшой рощи. – Я приду, когда все закончится. Или не приду. Это значит, что я умер, а ты свободен от клятвы верности.

– Как скажешь, – и воин, ухватив за поводья коня Элимера, сам вскочил на своего и потрусил к роще.

Элимер долго стоял, не двигаясь. Словно не решался сделать последних шагов к цели. Он не обращал внимания на любопытные и опасливые взгляды деревенских жителей, с недоверием относящихся к чужакам. Тем более, если эти чужаки вооружены и одежда на них, хоть драная и грязная, а видно, что небедная.

Но вот, кхан выдохнул и сделал шаг.

***

Тардин вслушивался в шум набегающих на берег волн, которые катали обласканную морем гальку и словно напевали что-то. Он подхватил с каменистой земли большой округлый булыжник и в сердцах запустил его в воду – море с голодным бульканьем проглотило камень. Чародей перевел взгляд на горизонт – там клубились сизые тучи, замысловато переплетаясь с кровавыми брызгами заката.

На покой рассчитывать не приходилось – Тардин вот уже который день не находил места от волнения. Сейчас, в это самое время, творилось что-то пугающее, он чувствовал. Что-то, меняющее суть вещей, определяющее дальнейшую судьбу вселенной. А он – маг-хранитель – никак не мог повлиять на эту судьбу. Уже несколько месяцев он странствовал по миру, но лишь для того, чтобы хоть как-то позабыть о собственном бессилии, не думать о нем.

И вот, теперь он здесь – на илиринском побережье. Он сидел на берегу уже очень, очень долго, не в силах охватить смертным разумом всю суть игры Непознаваемых.

Тардин, почувствовав странное жжение в глазах, поднес пальцы к векам, как вдруг хрипло вскрикнул и опрокинулся на землю, вопя от боли. Его взор обожгло, едва не спалило то огромное, никому не подвластное, которое происходило в данный миг. Счастливые люди, не обремененные тайными знаниями, не так остро ощущали перемены в изнанке мира. Но для Тардина и подобных ему любые, даже мельчайшие сдвиги пластов мироздания отзывались болью. И чародей боялся даже представить, каково сейчас приходилось Калкэ…

Медлительно, неохотно проползло два часа, и чародей наконец затих. Какое-то время лежал без движения, потом с трудом поднялся и, покачиваясь, дотащился до воды. Вошел по пояс, не обращая внимания на ночной холод, ополоснул лицо и снова вышел, без сил свалившись на берег. Преодолевая резь в глазах, еще раз всмотрелся в призрачные пределы и, горестно вздохнув, прикрыл веки. Вот все и закончилось…

Больше никаких мыслей не осталось, кроме одной: «Элимер, бедный мой мальчик. Бедный мой мальчик…»

– Исход. Мой злейший враг, мой мертвый брат

Кхан выдохнул и сделал шаг. Потом еще шаг. И еще. Пока не оказался у входа в трактир. Постоял немного, снова громко вздохнул и рванул дверь на себя.

Оказавшись внутри, он подождал, пока глаза привыкнут к полутьме, и лишь затем окинул помещение взглядом. Элимер не сразу увидел того, кого искал: волосы и половина лица брата скрывались под капюшоном, а сам он, ссутулившись, неподвижно застыл над кружкой с каким-то напитком.

Элимер осмотрелся еще внимательнее. Кроме трактирщика и Аданэя здесь находились еще трое: какие-то жалкие пропойцы, которые днем, вместо того, чтобы работать, пьянствовали в трактире.

– Пошли! Все! Прочь! – рявкнул Элимер на илиринском наречии, широко распространенном в этом княжестве. Отчего-то он даже не сомневался, что его послушают. Так и произошло. Сначала трактирщик и пьяные посетители попытались возмутиться, но, присмотревшись к стоящему в дверях мужчине, вооруженному до зубов, чей голос звучал так грозно и властно, решили не рисковать жизнями и быстро ретировались. Элимер закрыл дверь на тяжелый засов, дабы никто не помешал тому, что сейчас должно свершиться.

Аданэй безучастно оторвал взгляд от кружки, но не шелохнулся. Что-то непривычное, неестественно присутствовало в его облике, Элимер заметил это даже издалека.

– Ты… – выдавил он. Тупая злоба безжалостно стиснула грудь, не позволяя даже вздохнуть. – Аданэй… Ты умрешь. Прямо сейчас.

Аданэй по-прежнему безучастно взирал на него, словно не отдавая отчета в происходящем. Но спустя короткое время его голос наконец раздался в опустевшем трактире. Глухо, будто из-под земли.

– Хорошо.

– Ты боишься схватки, грязное ничтожество? Просто так дашь себя убить? – хрипло рассмеялся Элимер.

Аданэй молчал, равнодушно наблюдая, как его противник подходит ближе и вынимает из ножен меч, и вновь опустил взгляд в кружку.

Что-то неправильное во всем этом было, словно Элимер видел перед собой не брата, а незнакомца. Словно его подменили. Но нет, это все-таки Аданэй: те же светлые волосы выбивались из-под капюшона, те же серые глаза смотрели с красивого лица. И, тем не менее, он как-то неуловимо изменился. По-прежнему красивый, он как будто что-то утратил, как-то померк, стал обычным. Словно растерял все свое обаяние, все свои странные чары. Они ушли. Или – затаились.

– Поднимись, трус! – презрительно ухмыльнулся Элимер. – Посмотри мне в глаза. Имей смелость хотя бы умереть стоя.

– Если ты хочешь… Хорошо. Я встану. Я посмотрю. Но, может, перед моей смертью ты выпьешь со мной кружечку пива? – он как-то очень нервно рассмеялся, и смех этот напомнил всхлипы. – А потом убьешь, я никуда не денусь. Уже не денусь. Даже сопротивляться не стану. Мне все равно, как я умру. Все равно когда, но лучше бы поскорее.

От неожиданности Элимер и впрямь плюхнулся на скамью напротив брата и внезапно для себя самого спросил чуть ли не с участием в голосе:

– Что с тобой произошло?

– Слишком многое, чтобы рассказывать, – он пододвинул ему вторую кружку, которая, оказывается, уже давно здесь стояла, и ответил на невысказанный вопрос:

– Я ждал тебя. Вот и приготовил ее.

– Ждал?

– Да. Очень. Как и ты про меня, я знал, где ты находишься. Все это время знал. И я ждал тебя. Наконец ты пришел. Я рад.

– Чему? И зачем ждал?

– Ты меня убьешь. Сам я не могу. Ты прав, я трус.

– Забери тебя тьма! – вскричал Элимер и ударил тяжелой кружкой о стол, расплескав добрую половину пива.

Месть вдруг перестала казаться такой уж привлекательной. Где же враг, ползающий в ногах, умоляющий о пощаде? Или хотя бы исходящий бессильной яростью? Какое же удовольствие в том, чтобы убивать это равнодушное, апатичное, аморфное существо!

– Что с тобой?

– Зачем тебе знать? Впрочем, ладно… Моя жена и дочь мертвы. Аззира и ее брат убили нашу дочь. А я убил их: его – мечом, Аззиру – задушил. Вот этими вот руками, – Аданэй уставился на собственные пальцы так, словно видел их впервые. – Теперь больше нет смысла, жить незачем. Можешь радоваться, ты победил.

– А как же месть? – оправившись от изумления, возразил Элимер. – Разве она – не смысл? Ты не хочешь даже попытаться? Отомстить мне, ненавистному врагу?

– Нет ненависти, Элимер. И вражды нет, – все так же глухо отозвался Аданэй. – Ничего больше нет. Все умерло. Я почти покойник. Только вот убить себя решимости не хватает.

– Теперь от твоей смерти я не получу ни малейшего удовлетворения… – рассеянно пробормотал Элимер. И тут же яростно процедил: – Будь ты проклят!

– Я уже проклят…

Аданэй вдруг истерично расхохотался, на миг – только на миг, – напомнив себя прошлого:

– А хочешь, я подниму против тебя меч, даже взмахну им. А ты меня быстренько так прикончишь.

– Что ты делал все это время? – проигнорировав последние слова брата, спросил Элимер. – После того, как сбежал из Илирина, что ты делал?

– Я и не помню толком. Я даже не помню, как оказался здесь. Шел без цели, бродил, ввязывался в драки, надеялся, что меня убьют. Не повезло. А потом почуял, что ты меня ищешь, вот и задержался в этой деревне, ждал тебя и напивался каждый день. Больше ничего.

– Знаешь что, – скривился в ухмылке Элимер, – а я не стану тебя убивать. Ты такой жалкий… Я и впрямь победил. Ты прав – я победил. Моя месть удалась без моего участия. И я не подарю тебе забвения. Мне нравится видеть твои муки.

– Убей, – прошептал тот, выжидающе уставившись на брата. – Убей, Элимер.

– Нет! Однако кое-что я тебе обещаю. То, что не завершил тогда, – он гадко усмехнулся, вынул меч и, поднеся острие к щеке Аданэя, закончил фразу: – Несколько шрамов, ведь ты помнишь? Это даже приятнее, чем твоя смерть. Но перед этим ответь мне на один вопрос, раз уж мы беседуем здесь по-братски. Моя ненависть к тебе понятна. Но ты? Мне всегда было любопытно: до того, как я стал кханом, и у тебя появился повод, за что ты меня ненавидел? Тогда, в детстве?

Аданэй посмотрел на Элимера недоуменно. Кажется, приставленный к щеке меч ничуть его не волновал.

– Ненавидел? Нет. Пока ты не стал кханом, нет. Ты не поверишь, сейчас я и сам с трудом в это верю, но… я даже любил тебя тогда. Ты был моим младшим братом, и да – я тебя любил. Хотя старался не показывать. Потому что еще я завидовал, злился. И я, помнится, удивился твоему предательству… Ну, тогда я воспринял это как предательство: твою ложь и этот поединок. Потом-то я понял: ты все это видел по-другому…

Эти слова обрушились на Элимера подобно стихиям, которые недавно властвовали в мире. От неожиданности он даже отвел меч в сторону. И венец боли разомкнул жестокие объятия, и сила, что до сих пор вела его, отпустила. Но ведь именно на это он и рассчитывал, ведь именно поражение Аданэя должно было избавить его от мук! Но вместо того, чтобы закончить все смертью брата, вместо того, чтобы хотя бы изуродовать его, он выдавил лишь потрясенное:

– Что? Чему ты мог завидовать?

– Твоя мать так любила тебя… А потом твоя бабка. Меня никогда и никто так не любил. Я завидовал.

– Зато отец души в тебя не чаял!

– Не во мне. Во мне он любил только продолжение моей матери. И, наверное, еще свою вину чувствовал…

– Что за ерунда? Какую такую вину? А насчет матери… Разве я не был таким же ее продолжением, как ты?

Аданэй, ошеломленно вскинув брови, уставился на Элимера так, словно тем овладело опасное безумие:

– А не слеп ли ты? – спросил он. – Неужели ты все это время думал, будто мы с тобой сыновья одной матери?

Теперь пришел черед Элимеру удивляться. Хотя, если уж честно, весь этот разговор и так вызывал у него сплошное удивление.

– Вообще-то да, – кивнул он. – У меня даже мысли не возникало, что…

– Что кханне Отерхейна не моя мать? Но это правда.

– И кто же… кто же твоя мать? Где она сейчас?

– Понятия не имею где. Да мне и неинтересно. Она была наложницей, которой захотелось большего, чем просто согревать ложе кханади. Она решила стать благородной госпожой. Вышла замуж, а от меня избавилась. Я для нее был только уродливым ублюдком – так она сказала, когда отдала меня нашему отцу. Вообще-то сначала она хотела меня убить, но отчего-то передумала. На свою голову. И на мою. Лучше бы она сделала это тогда. Это было бы лучше для всех. Мне обо всем нянька рассказала, давно, еще в детстве. Когда я вырос, то отомстил Ильярне – так звали мою мать. Но теперь это все уже неважно…

– Ильярна? – в голове Элимера услужливо всплыла картинка: красивая женщина, которая спрашивала об Аданэе.

– Удивительно, да? Я назвал этим именем свою дочь. Сам не понимаю почему.

– Она спрашивала о тебе. Перед тем, как пыталась меня убить.

– Кто?

– Твоя мать. Эта Ильярна. Как же я сразу не догадался? Я думал, она одна из твоих любовниц.

– Понятно… Не ожидал, – безразлично откликнулся Аданэй.

– Что тебе понятно? – Элимер был далеко не так спокоен, как брат: слишком много удивительных открытий свалилось на его голову: – Если бы она видела в тебе лишь уродливого ублюдка, не рисковала бы жизнью ради того, чтобы узнать о твоей судьбе!

– Ну, к тому моменту она уже перестала видеть во мне ублюдка, тем более уродливого, – ехидно усмехнулся Аданэй, на мгновение напомнив прежнего себя. – Я же говорю, я ей отомстил. Она запомнила.

– Как отомстил?

– Да какая тебе разница?! – разозлился вдруг Аданэй. – Почему я должен удовлетворять твое дурацкое любопытство?! Перед смертью я бы еще мог… Но теперь, когда ты даже убить меня не хочешь – с какой стати?

Элимер промолчал и вложил меч обратно в ножны. Ему действительно не хотелось убивать брата. И даже уродовать. Теперь – нет. Слишком многое стало вдруг понятным, в том числе причины детских ссор, издевательств и насмешек. Он полагал себя обиженным ребенком, но оказалось, его брат чувствовал себя немногим лучше. Да и борьба за престол и власть отпала сама собой. Отерхейн в руинах, Илирин в руинах – за что теперь воевать? Аданэя, похоже, и вовсе не интересовало ни одно из государств. Кажется, его вообще ничто не интересовало.

А тот, тем временем, успокоился и вновь погрузился в апатию. Но когда Элимер уже перестал ждать ответа, Аданэй все-таки ответил:

– Я отомстил ей. Ведь ты меня знаешь и, наверное, догадываешься как. Мне тогда исполнилось семнадцать, но выглядел я старше. Я нашел ее. Я придумал себе имя, устроился в ее дом стражем. Ты должен помнить: в тот период я около полугода почти не появлялся в Инзаре. Мне пришлось сильно постараться, чтобы она влюбилась в меня, но я это сделал. Я заставил ее распродать все имущество – и без того небольшое. Из-за меня ее родные перестали с ней общаться. А потом я сказал ей, кто я такой. И ушел.

– Ты… ты что же, с собственной матерью?

– Какие гадости ты сейчас думаешь в своей голове? – фыркнул Аданэй. – Чтобы покорить женщину, совсем не обязательно тащить ее в постель.

– Ну, с твоей-то внешностью – наверное, – пробормотал Элимер, но Аданэй либо не услышал, либо ему было все равно.

– Я придумал себе некий обет, придумал, что он заканчивается спустя год… она поверила, потому что желала поверить.

Элимер промолчал.

/И было записано Аданэем Проклятым – царем Илиринским – в год 2467 от основания Илирина Великого/

"Элимер промолчал. А у меня перед глазами пролетела, пронеслась последняя встреча с Ильярной. Стоило рассказать об этом брату, как воспоминания захватили меня. Эта встреча на пороге крохотного домика, на который ей пришлось обменять доставшийся от покойного мужа особняк. Я пришел. А она, раскинув руки, бросилась мне на шею. Но только я грубо отпихнул ее и рассмеялся. Я помню наш диалог:

– Неужели ты полагаешь, я стану жить с тобой в этой хибаре? На что ты надеешься, дура?

Ее губы задрожали, а я продолжил:

– Ты отдала все, что мне было нужно, все свои деньги. Больше ты ничего не можешь мне дать. Я ухожу.

И я развернулся, чтобы уйти, зная, что она в гневе и слезах бросится вдогонку. Так и произошло, она преградила мне путь. Она закричала:

– Я вытащила тебя из грязи, ты был обычным слугой! Я найду способ, я отправлю тебя обратно в грязь!

А потом – противоречие:

– Не уходи, пожалуйста, не уходи! Я люблю тебя! Я еще многое смогу тебе дать – свою нежность, свою ласку…

– Так же, как дала мне все это семнадцать лет назад? Ты, подлая потаскуха!

Но она не поняла намека, возможно, просто не обратила внимания. Зато оскорбление услышала.

– Не смей, несчастный!

Она попыталась отвесить мне пощечину. Но я снова отпихнул ее:

– Это ты не смей! Кто ты такая, чтобы поднимать руку на кханади?! Наследника династии?! На Аданэя Кханейри?! Ты – моя подданная!

Вот тут до нее наконец дошло. Она медленно, покачиваясь, сползла на землю, готовясь упасть в обморок. К счастью, этого не произошло: обморок испортил бы мне добрую половину удовольствия от мести.

– Что, теперь я не такой уродливый ублюдок, каким был семнадцать лет назад? Может, ты даже позволишь называть себя мамочкой?

Она только смотрела на меня и рыдала. Сейчас мне этого уже не понять, но тогда я ощутил злобную радость.

Она только пробормотала: «Аданэй… подожди… прости»

Но я ушел. Я ушел и обернулся лишь для того, чтобы, смеясь, прокричать: «Если у меня вдруг родится дочь, назову ее твоим именем. Радуйся хотя бы этому! И не смей искать со мной встречи, иначе прикажу тебя казнить!»

Она что-то голосила мне вслед, но я уже не слушал. Месть свершилась.

А сейчас вспоминаю все это и думаю: как жестоки мы в своей юности! Как жестока была она в свои шестнадцать лет, когда отреклась от меня, когда хотела меня убить. И каким жестоким оказался я сам. Не за это ли жизнь так со мной обошлась, подсунув зеленоглазую ведьму, которая и по сей день продолжает меня мучить? Продолжает мучить даже после своей смерти"

– И что ты думаешь делать дальше? – Элимер все же прервал молчание.

– Я надеялся, что умру сегодня. А теперь даже не знаю, что делать. Влачить жалкое существование, а потом сдохнуть в какой-нибудь канаве? Не знаю… Жить – больно, умирать – страшно. А ты?

– Мне нужно найти Шейру. Восстановить Отерхейн.

– Твоя дикарка пропала?

– Я едва не оказался на твоем месте. Едва не убил ее. В бреду принял за тебя. Она испугалась и сбежала.

– Ужасно… – безучастным голосом откликнулся Аданэй.

– Я тогда будто обезумел.

– А теперь нет?

Элимер помолчал, прислушиваясь к себе, и ответил:

– Вроде нет, – и неожиданно добавил: – Знаешь, когда-то я постоянно мечтал об одном: как ты умоляешь меня о смерти, а я смеюсь.

– Твоя мечта сбылась.

– Только отчего-то мне не смешно, – горько усмехнулся Элимер. – Если бы мне кто-нибудь сказал, что однажды мы с тобой заговорим без криков, оскорблений и угроз, я бы не поверил.

– Да. Я тоже, – слабо улыбнулся Аданэй. – Шаазар это не понравится.

– Шаазар?! Что это? Тебе знакомо это слово?

– Да, – осторожно протянул Аданэй. – Я смотрю, тебе тоже?

– Не знаю. Тогда, у Антурина, когда я выздоровел, хотя ту рану все считали смертельной, это слово не давало мне покоя, так и вертелось в голове. Шаазар.

– Это имя.

– Чье?

– Одной могущественной и бессмертной суки. Должно быть, это она помогла тебе выжить. Но можешь ее не благодарить, безумная стерва сделала это для себя. Так же, как помогла мне сокрушить стену Антурина.

– Зачем ей это?

– Вбила себе в голову, что если один из нас убьет другого, то мир рухнет. Бред какой-то.

– То же самое говорил мне Тардин, – прошептал Элимер, – а я ему не поверил.

– А… Ну, тогда не знаю, может и не совсем бред, – вяло пробормотал Аданэй, снова потеряв к беседе интерес и погрузившись в какое-то оцепенение.

– И ты так просто сдаешься? – спросил Элимер.

– Что?.. – он словно не расслышал.

– Ты сдаешься? Даже не попытаешься найти сил для жизни?

– Их нет, этих сил. Совсем. Искать негде… Я не сдаюсь, я ужесдался. Но тебе не понять, ты всегда был сильнее, – и снова умолк и замер, уставившись в опустевшую кружку.

У Элимера внутри происходила страшная борьба. Вот сидел перед ним враг, которого он так долго мечтал уничтожить. Но враг уничтожен и без его вмешательства. Так может, жизнь все-таки справедлива? Она сама все расставила по местам. Можно ликовать, праздновать победу. Только вот ликовать не хотелось, потому что сидел перед ним брат: измученный, раздавленный, сломленный, желающий лишь смерти. Совсем не похожий на того Аданэя, который пленял всех вокруг обаянием – какая-то блеклая тень себя прежнего.

И пришла мысль, что все эти годы, лелея и бережно взращивая детские обиды, он ни разу даже не задумался, через что пришлось пройти Аданэю после их поединка. Он, Элимер, стал кханом, а что пережил его брат? Истекал кровью на грязной дороге, чудом выжил, на долгие годы попал в рабство. К собственным подданным! Потом уже – к илиринцам. И ему приходилось всем кланяться, называть господами. Через какую же бездну унижений прошел законный наследник престола – заносчивый кханади, – прежде чем стать илиринским царем? Ведь наверняка были и плети, и пощечины, и оскорбления и много того, чего Элимеру даже в страшном сне не могло привидеться. И когда Аданэй все это пережил – и не сломался! – после всех этих мучений он получил лишь еще более страшные муки. Что по сравнению со всем этим его собственные, Элимера, застарелые обиды? Ничто, пыль!

Совершенно непрошено возникло воспоминание, давно затерянное в глубинах памяти, а сейчас всплывшее на поверхность: вот мать присела перед ним, маленьким Элимером, что-то проворковала и нежно прижала к себе. А вот Аданэй – улыбчивый ребенок со светлым пушком на голове – подбежал к ней с криком "Мама!". И тут же замер, отстраненный ее рукой и словами: "Мальчик, уйди. Ступай к няньке. Или поиграй где-нибудь".