Текст книги "Гибель отложим на завтра. Дилогия (СИ)"

Автор книги: Марина Аэзида

сообщить о нарушении

Текущая страница: 36 (всего у книги 49 страниц)

– Не двигайся, а то стреляю! Отвечай быстро, кто такой?

Элимер не видел говорившего: тот скрывался в темноте. Зато его собственный силуэт явственно выделялся в лунном свете, а потому продвижение вперед могло оказаться опасным. Что ж, он всегда одобрял и поддерживал этот негласный закон войны – убивать любого, кто не подчинился приказу. А сейчас сам рисковал стать жертвой этого правила.

– Отвечать! – гаркнул невидимый страж еще. – Кто ты?!

– Твой повелитель, – отозвался Элимер. – Опусти лук.

Однако тот не торопился верить, а из темноты раздался другой голос: оказывается, воинов, охраняющих дом, было двое:

– Не лги! Наш кхан ранен. Тебя подослали убить его? Кто? Илиринцы?

– Ваш кхан здоров и он перед вами. Советую поверить, – в его голосе прозвучала угроза. Возможно, именно она заставила воинов засомневаться, потому что следующий вопрос прозвучал неуверенно.

– Как докажешь?

– Подойди и посмотри на меня, если тебе не знаком мой голос!

– Так и лицо тоже не знакомо. Мы из Шеске с нашим сотником прибыли, на войну, значит, с илиринцами. И мы кхана еще ни разу не видали.

– Так найди тех, кто видел! – рявкнул Элимер, не понарошку разозлившись на возникшую некстати преграду, а заодно и на двоих воинов из захолустья под названием Шеске. Он пока плохо понимал, что случилось, но если воины прибыли даже с самых окраин Отерхейна, значит, войну его военачальники затеяли нешуточную. – Позови Ирионга, Гродарона… Да хоть простого вояку из тех, кто ходил со мной в походы.

– Так нет никого. Все ушли. К Антурину. И главные тоже. Здесь только мы вот, из Шеске, остались, да еще из Урича две сотни. Великого Кхана, значит, охранять…

– Молчи, – прошипел второй голос и громко прибавил, обращаясь уже к Элимеру: – Нет тебе веры! Не мог повелитель так быстро исцелиться. Правду говори, иначе стрелу в горло получишь!

Элимером медленно овладевало что-то, близкое к отчаянию. Он находился в какой-то неизвестной деревеньке, оставленный собственными людьми под охраной вояк из далеких провинций. И его собирались убить как вражеского лазутчика. И куда-то подевался старик. Видимо, и впрямь принял его за ходячего мертвеца и теперь боялся и нос на улицу сунуть. Что же такое произошло, что никто не верил в его исцеление? Право, глупее ситуации и представить нельзя!

Казалось бы, проще всего показать знак власти на виске – и все вопросы исчезли бы. Или приказать воинам зайти в дом и убедиться, что ложе повелителя пустует. Но кхан, лишь недавно очнувшийся от мертвенного сна, все еще не пришел в себя после долгого блуждания по закоулкам собственного сознания. Так что эти простые мысли даже не пришли ему в голову.

– А Видольд? – вместо этого спросил он, даже не рассчитывая на положительный ответ. – А моя охранная дружина? Они здесь?

– А, эти здесь! – оживился один из мужчин и тут же обратился ко второму. – Сходи, кликни Жуткого!

Как ни был Элимер разгневан и утомлен нелепостью происходящего, но все же не смог удержаться от усмешки. Значит, вот как нарекали его телохранителя простые воины.

Однако за Видольдом идти не пришлось, как раз в это время раздался голос, в котором Элимер без труда узнал Реста.

– Что происходит? – требовательно вопросил телохранитель. – С кем это вы болтаете? – и взгляд его выхватил из темноты освещенный луной силуэт кхана.

– Кто это? – резко спросил он воинов, неуловимо напрягаясь и хватаясь за рукоять меча.

– Рест, это я, – откликнулся Элимер, довольный, что смехотворная ситуация наконец-то разрешилась.

– Кхан?! Но как… Как такое возможно?!

– А я откуда знаю? – фыркнул Элимер, двигаясь навстречу Ресту. – Я проснулся, а здесь все реагируют так, словно призрака увидели. Что происходит? Что со мной было?

– Повелитель! – теперь в интонации прозвучала радость. – Тебя ранили, мы уже и не надеялись на твое выздоровление! Это чудо! Сами Боги оберегают тебя.

– Может и так. Но идем, Рест, отведи меня к Видольду, если уж никого из моих военачальников здесь нет.

– Слушаюсь, мой Кхан, – отозвался воин.

Элимер, уже не обращая внимания на двоих дозорных, что стояли с вытянувшимися лицами, пошел следом за Рестом. Однако стоило поравняться с ними, как он услышал осипший от волнения голос:

– Великий Кхан! Прости, не признали, едва не убили! Если прикажешь… мы наказание понести согласные…

– Едва не убили, – хмуро бросил Элимер, – но "едва" в расчет не берем. Вы разозлили меня, вынудили прождать столько времени, но похвалы вы заслуживаете скорее, чем наказания. На моем месте действительно мог оказаться предатель, подкупленный врагами. Излишняя осторожность всегда лучше, чем ее недостаток. Идем, Рест, – обратился он уже к телохранителю.

А воины, невнятно пробормотав какие-то слова благодарности, остались на месте, все еще не в силах уложить в голове, что их не только не наказали, а еще и отметили. Вот и пойми правителей этих. То кхан, согласно слухам, казнит за одно неосторожное слово, а то, как сейчас – хвалит, хотя они приняли его за лазутчика.

От всеобщей суматохи и криков потрясения Элимера спасло лишь то, что воины из Шеске и Урича действительно не знали его в лицо. Зато охранная дружина после минутного оцепенения разразилась восторженным ревом.

– Я рад вас видеть, – ответил кхан, взглядом отыскав Видольда, на лице которого царили смешанные чувства опасливого и радостного изумления.

Скоро и остальные воины обо всем узнали – удивительная весть передавалась из уст в уста, и в лагере, разбитом вокруг деревни, не осталось спящих. Проснулись все, и теперь только и слышно было, что о правителе и его чудесном выздоровлении. Поднялись и поселяне. Еще бы, хоть раз в жизни взглянуть на живого кхана, который, к тому же, поселился в их деревне – будет, чем похвастать перед соседями из окрестных деревень.

Впрочем, все это Элимера не волновало. Когда он отозвал Видольда к отдельному костру, никто не решался их отвлекать. Разве что один раз кто-то из воинов поднес повелителю еды и браги, что оказалось кстати: Элимер уже успел проголодаться.

– Ну, Кхан, я потрясен! – воскликнул Видольд. – А я уж думал – все! Еще чуть-чуть, и отправишься с предками беседы вести. Прикидывал, когда начинать выть и волосы на себе рвать от горя и этого, как его, чувства вины.

– Видольд, иногда мне кажется, что ты будешь зубоскалить даже у моего погребального костра.

Видольд исподлобья стрельнул глазами и вдруг замолчал, угрюмо уставившись на кхана. Понятно, отчего воины дали ему прозвище "Жуткий". Видольд действительно выглядел пугающе: волосы, чернее ночи, чернее вороновых перьев, глаза, в которых зрачок сливался с радужкой, и жесткое лицо, выражающее скрытую угрозу всякий раз, когда телохранитель переставал насмешничать. И движения – обманчиво плавные, неторопливые: так движется хищник, выслеживающий добычу. Элимер словно заново узрел бывшего разбойника. Увлеченный наблюдениями, он не сразу обратил внимание на прожигающий его взгляд угольно-черных глаз, отражающих пламя костра. По спине пробежал холодок, но кхан поспешил отогнать наваждение. Ведь перед ним стоял всего лишь привычный Видольд. Горец, некогда разбойник, ныне – телохранитель: циничный, жестокий в бою, как и полагается воину и мужчине – но не более. А тот вдруг заговорил:

– Прости, Кхан. Красивых слов я говорить не умею, вот и остается шутки шутить. Оно как-то привычнее. А я ведь и впрямь готов был волосы на себе рвать. Боялся, ты не выживешь. По моей вине. Это ж ты меня выручать бросился, когда тебя ранили. А телохранитель-то я, а не ты. И как бы сказать… Ну, в общем – до смерти не забуду.

– Я знаю, Видольд, – вымолвил Элимер, – я знаю. Но я жив, так что забудь пока о чувстве вины. Сейчас гораздо важнее то, что творится с моей Империей. Расскажи. Думаю, тебе известно больше прочих. Кстати, а почему ты не участвуешь в схватке за Антурин?

– Ну так… я ж это, телохранитель твой, а не воин этельда, – пожал плечами Видольд, вернувшись к привычной интонации.

– Понятно. А теперь скажи мне все: что со мной случилось, почему люди едва верят в мое выздоровление? И главное, где сейчас мое войско и что делает?

– Да что тут рассказывать. Ранило тебя, дротом пронзило. И, Кхан, смертельно ранило ведь, – он помедлил. – Ты уж поверь, я не первый раз такие раны вижу. А ты – еще утром при смерти, а ночью – здоров. Знаешь, ощущение странное, – Видольд понизил голос, – будто вытянул тебя кто. Вот прямо из того мира вытянул. Иначе я теряюсь в догадках, как ты выжил. Может, Тардин? Он все же колдун.

– Не говори мне о Тардине. Если бы не его ложь, то всего этого вообще не случилось бы. Если бы не он, я уже давно добрался бы до Аданэя и уничтожил. Я ни за что не поверю, будто старик решил меня спасти. У меня была возможность убедиться: невнятные пророчества для него важнее моей жизни.

– А может, ты сам что-нибудь помнишь? Что происходило там – на грани?

– Ничего. Последнее, что я помню – бой. А потом сразу – лачуга и старик. Я даже не знаю, сколько прошло времени. Кстати, а сколько его прошло?

– Около недели, Кхан.

– Что произошло за время моего… гм… отсутствия?

– Антурин захватили, разрушили часть восточной стены.

– Это я знаю, – отмахнулся Элимер. – Дальше!

– Ну, как тебя ранили, так мы отступили через западные ворота, илиринцы не стали нас преследовать. Мы добрались до этой деревеньки. От нее до Антурина несколько часов верхом. Здесь остановились, разместили тебя и других раненых. Некоторые из них уже бегают, некоторые умерли, еще трое на поправку идут, если тебе это интересно.

– Мне все интересно. Продолжай.

– Мы набрали у жителей еды и шкур, несколько воинов поездили по окрестным селениям, тоже привезли кое-чего – и разбили лагерь вокруг.

– Отчего вы не поехали дальше, до какого-нибудь города?

– Так все боялись, что ты дороги не выдержишь. Да и войско наше к тому времени уже к Антурину двинулось, недалеко от этого места проходило. Ирионг присоединился к нему.

– Хорошо, я понял. Дальше.

– Здесь оставили этих вот худосочных вояк из Шеске и Урича. Так, на всякий случай. Ну и мы с ребятами остались. Из столицы вот-вот должны приехать лекари. Хотя теперь-то они уже без надобности.

– Ничего, займутся другими ранеными.

– Ирионг сменил Гродарона, возглавил войско. Теперь они уже у Антурина. Вроде собирались не то штурмовать, не то еще что-то: дальнейшего я не знаю.

– Многих мы потеряли при отступлении?

– Половину.

– Плохо.

– Что поделать, – пожал плечами Видольд.

– Уже ничего. Остается только мстить. Шейра – с ней что? – задал Элимер наконец вопрос, который с самого начала не давал ему покоя.

– Не знаю. Она оставалась в Антурине. По донесениям серых, ее держат в замке как заложницу. Кажется, поэтому Ирионг и не спешит бросать войско в бой, засел у стен. Если бы не это… Ведь стену илиринцы сами разрушили, прорваться внутрь теперь легче легкого. Они, конечно, настроили там каких-то заграждений, но смести их – как ручей переплюнуть.

– Все ясно. Собираем этих воинов из Шеске и Урича и отправляемся к Антурину. Чтобы охранять раненых хватит и десятка вояк. Выдвигаемся завтра с утра.

– Уже сегодня, Кхан, – уронил Видольд, многозначительно переведя взгляд на побледневший горизонт.

– Значит, сегодня.

– А отдохнуть? – странно посмотрев на правителя, спросил воин.

– Видольд, мы отдыхали целую неделю, – ответил Элимер и вдруг добавил: – Шаазар… Что это – шаазар? Ты знаешь это слово?

Телохранитель вздрогнул, но кхан не заметил его странной реакции – яростная пляска огня пленила его взор.

– А почему ты спрашиваешь? – осторожно поинтересовался воин.

– Не знаю. Это слово с самого пробуждения крутилось у меня в мыслях. Вот и теперь… Не дает покоя. Хочется выяснить его значение. Как будто это важно…

– Да брось ты, Кхан, – хохотнул Видольд после краткого молчания. – Странное какое-то слово. Никогда раньше не слышал. Да ты сам его и выдумал в бреду, а теперь вот голову ломаешь. Забудь, о другом сейчас думать надо.

– Ты прав, – пробормотал Элимер, но тут же, словно очнувшись, приказал:

– Идем к остальным. Сегодня все равно уже никто не уснет, так и будут языками молоть. Пусть лучше собираются в битву, – он первый поднялся с земли и отправился к лагерю.

Видольд быстро разметал и притушил ногами пламя, но за кханом не пошел, а уставился на восток, который уже окрасился желто-розовым, и пробормотал с усмешкой:

– Шаазар, Шаазар, опять ты вмешиваешься в дела смертных, старая хрычовка… Чего ж тебе неймется?..

II

– Очень жаль, – проговорил Аданэй, внимательно выслушав донесение Хаттейтина о действиях воинства Отерхейна, ощетинившегося под стенами. – Жаль, мы уже не успеваем уйти. Я полагал, они будут менее проворны. Нам стоило бы, вместо того, чтобы грабить дома, быстро пустить по городу пожар – и уходить к Илирину. Но теперь уже поздно.

Он задумался ненадолго.

– Впрочем, у нас есть кханне. Посадим ее на повозку и пустим впереди нашего войска. Тогда отерхейнцы не посмеют напасть, я уверен. Да, спрячемся за спинами женщины и ребенка. Геройства в этом никакого, так что хвалебных од в свою честь нам не услышать. Зато действенно. Есть что-то, о чем я должен знать?

– Да, повелитель. Вчера ночью у ворот поймали отерхейнца. Думали, что лазутчик. Но он утверждает, что явился от имени восставших. Мятежи опять вспыхнули в Отерхейне, стоило основной части их войска уйти к Антурину. И как только они узнали, что Антурин захватил именно ты.

– Понятно. И чего же они хотят?

– Мятежники не сегодня-завтра собираются выдвигаться сюда. Этот человек, их посланник, сказал: они призывают тебя на престол. Они думают, что если мы покинем крепость и двинемся им навстречу, то сможем покончить с властью кхана. Они предлагают объединиться.

– Если мы выйдем из Антурина, то войско Элимера окажется между двух сил. Это так, – задумался Аданэй. – Но с чего нам знать, что посланец не солгал? Быть может, нам просто готовят ловушку.

– Это первое, что пришло мне в голову. Потому человека сразу напоили отваром зериуса. И теперь нам точно известно – он не лгал.

– Но его могли ввести в заблуждение… Хаттейтин, известно ли количество мятежников?

– Их немного. И почти всех их прежних предводителей давно казнили. Но с другой стороны, им удалось занять небольшое укрепление на полпути между Дейнорскими лесами и Инзаром, они застали врасплох охранные отряды. В этот раз они старались действовать вдвойне скрытно, опасаясь серых и предательства. Пока они засели в укреплении, но скоро готовы продолжить путь, ведь основные силы Отерхейна сейчас сосредоточены здесь. А еще они как-то умудрились договориться с дикарями, те им помогают.

– Ну, от дикарей толку немного. Ладно, Хаттейтин, это хорошие вести, но нам нужно хорошо все обдумать. Я бы очень хотел верить в союз с мятежниками, но не могу: так просто Отерхейн не покорить. Бунтари слишком самонадеянны, если всерьез рассчитывают на это.

– Так какие распоряжения?

– Я сказал уже, Хаттейтин, – раздраженно отозвался Аданэй, – мне и всем нам нужно очень хорошо подумать. Встретимся завтра на рассвете и все обсудим еще раз. И кстати, где наши прелестные трофеи? Мне кажется, пришла пора для дружеской беседы.

Однако он не успел сделать к двери и шага, когда та распахнулась. На пороге появился Аххарит:

– Великий, – молвил он, – там, у пролома, стоит их военачальник с отрядом воинов. Желают говорить с царем.

– Вот как! – воскликнул Аданэй. – Что ж, значит, приятная беседа откладывается. Зато предстоит неприятная, но необходимая. Передай, что мы прибудем к пролому через час, – приказал он.

Аххарит исчез за дверью, и Аданэй обратился к военачальнику:

– Собираемся, Хаттейтин. Бери отряд воинов – и едем. Медлить ни к чему.

Уже через час царь Илирина со своими людьми появился у пролома, там он задержался, завидев военачальника Отерхейна. Двое – Аданэй и Ирионг – отделились от отрядов, чтобы встретиться в предусмотрительно поставленном неподалеку от разрушенной стены шатре.

– Для чего ты хотел меня видеть? – обратился Аданэй с вопросом, как только они скрылись от людских глаз.

– Необходимо решить один вопрос, Царь, – сухо ответил Ирионг. – Ты ведь понимаешь, что вам не удержаться в Антурине. А потому повелитель Отерхейна моими устами предлагает тебе и твоему войску покинуть провинцию немедленно. Он разрешит вам свободно уйти, взамен ты отдашь под владычество Отерхейна два ближайших к Антурину поселения как откуп за разруху, которую вы устроили в провинции. Там разместятся наши гарнизоны, по крайней мере, до тех пор, пока не будет восстановлена разрушенная стена. Иначе – быть битве. И в этой битве победа уже не будет вашей, ты это знаешь.

– Ты слишком многословен, военачальник. Это признак неуверенности. Лучше ответь, почему ваш повелитель не встретился со мной сам?

– Мне не ведомы все мысли Великого Кхана. Но полагаю, после такого предательского вторжения он просто не пожелал говорить с тобой.

– Твои слова могли бы обмануть кого-нибудь другого, но не меня. Элимер – мой брат. И хотя мы давно уже по разные стороны, я все-таки кое-что о нем знаю. Прийти на эту встречу ему могла помешать только смерть. Я вижу лишь два объяснения тому, что его здесь нет – либо он мертв, либо почти мертв.

Лицо Ирионга осталось непроницаемым, но Аданэю все же почудилось, будто уголки губ военачальника слегка дернулись. Возможно, он не ошибся в своих смелых предположениях?

– Итак, значит, он мертв. Или при смерти.

– Мне непонятны твои выводы, Царь. Кхан, слава Богам, здоров. Но не желает говорить с тобой. А ты не ответил на мое требование.

– Какое еще требование? Уходить из Антурина? Мне кажется, ты и твой кхан кое о чем забыли. У нас ваша дикарка.

Ирионг почувствовал, как от раздражения напряглись мышцы – воины, да и он сам, тоже частенько промеж собой называли Шейру дикаркой, но когда это произносил чужой, враг, предатель собственной страны, сложно было остаться спокойным.

– Наверное, ты хотел сказать "кханне", – холодно процедил он.

Аданэй лишь улыбнулся в ответ.

– Ну, пусть будет кханне, если тебе угодно. По мне, так никакой разницы. В любом случае – она у нас. Конечно, если вас уже не волнует ее судьба, а также участь не рожденного наследника – мы убьем их. После нам, конечно, придется выполнить ваши требования, но мы примем это как неизбежность. Если же жизнь айсадки для кхана еще что-то значит – то это вам придется согласиться на наши требования. Да, чуть не забыл, у нас еще и жена наместника, принцесса Эхаскии. Конечно, не такой ценный трофей, как Шейра, но…

– И каковы же твои условия, Царь? – оборвал его Ирионг. – Если не желаешь свободно уводить свое войско, то я теряюсь в догадках, что тебе нужно. Сколько времени ты выдержишь в окруженном Антурине?

– Сколько потребуется, пока у нас дикарка – извини, хотел сказать кханне. А что касается условий – тут все просто. Вы даете нам свободно покинуть Антурин. Без всякого откупа. А когда мы отъедем на безопасное расстояние, то отпустим вашу кханне. И принцессу Эхаскии тоже.

– Не подходит, – отрезал Ирионг. – Мы останемся в проигрыше. С одним лишь полуразрушенным Антурином. А что касается кханне – почему мы должны вам верить? Илиринцам веры никогда не было, тем более нет ее теперь, после такого предательского вторжения. Откуда нам знать, может, вы заберете ее с собой или убьете, как только вам перестанет что-то угрожать?

– Ирионг, – с нажимом произнес Аданэй, вонзив в военачальника внимательный взгляд, – мне ты можешь верить. Я – не илиринец. Я родился и вырос в Отерхейне.

– Ты предал Отерхейн, ты теперь царь вражеской страны.

– Но мне пришлось, – он печально улыбнулся и как-то очень по-доброму посмотрел на Ирионга, вызвав этим искреннее недоумение последнего. – Да, военачальник, это была единственная возможность вернуть то, что должно принадлежать мне – престол Отерхейна. Я думаю, ты многого не знаешь о своем кхане, Ирионг. Ложь о моей гибели – не единственная его ложь. И не самая подлая. Наш отец перед смертью завещал трон мне. Но Элимер скрыл это от всех. А тех, кто посмел сомневаться… Впрочем, тебе лучше моего известно, что стало с ними и их семьями. Слишком властолюбив, слишком жесток, слишком самолюбив и слишком часто лжет – разве таким должен быть правитель? Отец понимал это, потому и оставил трон мне. Подумай об этом. Но сейчас – тебе не удалось от меня скрыть – Элимер умирает. Быть может, это знак судьбы? Знак, что пора забыть старые разногласия? Если не будет Элимера, то нашим государствам станет нечего делить. Ты только представь, Ирионг, в какую непобедимую силу превратятся Отерхейн и Илирин, если их объединить? Мы вместе станем одной великой державой! Ведь я – один из вас, ты должен меня помнить, потому что я тебя помню. Я запомнил тебя на той охоте в горах Гхарта. Ты поразил тогда белого как снег горного тура с одного удара!

Военачальник зачарованно смотрел вдаль: он тоже помнил ту охоту. А царь продолжал говорить:

– Я – потомок отерхейнских властителей, а моя царица – наследница государей илиринских. А наш с ней ребенок, Ирионг, наш ребенок – в нем воедино сольются две великие крови. Это ли не знак?

– Ты предлагаешь мне предательство? – сдавленно, еле слышно прервал его Ирионг, хотя ему не хотелось перебивать эту плавную, мелодичную речь. Голос обволакивал, чаровал, его хотелось слушать и слушать. Только теперь военачальник понял, что значили слова тех, кто знал Аданэя. Они часто говорили о его странной способности подчинять себе людей, но не силой власти, а неуловимым обаянием, которое проявлялось то ли в интонации, то ли в выражении лица и движениях. И все, абсолютно все, характеризовали эту особенность кханади как опасную.

– Предательство? Нет. Я бы не стал называть это так, – ответил Аданэй, и Ирионг почувствовал, как вновь попал в плен этого голоса, который накладывался на правду произнесенных слов. Ибо разве не правда то, что кхан жесток и алчен до власти? – Это не предательство, а свержение того, кто обманом захватил твою и мою страну, того, кто заставил весь народ дрожать от страха перед собой. Того, кто жестоко угнетал знать, лишая ее прежних свобод. Ведь мятежи не на пустом месте возникли, верно? Так что это не предательство, это вполне справедливое воздаяние за его ложь, за ту кровь – кровь отерхейнцев – которую он пролил. Я не хочу войны, Ирионг, мне больно от осознания, что придется оборачивать оружие против людей, среди которых я вырос. И я желаю этого избежать. Ни к кому я не испытываю злобы, только к Элимеру. И ты, Ирионг, и прочая знать – все вы сохраните и свои владения, и свою власть. Ведь такие, как ты – на вес золота. Я понимаю это. А ты понимаешь, что я предлагаю тебе? Мир, объединение держав, процветание и окончание кровавому правлению Элимера.

Ирионг ощутил порыв, движение души – согласиться. С этим голосом, этим царем, взгляд которого, казалось, светился чистым, живительным огнем,

хотелось

соглашаться. Однако он был военачальником, а не простым воином и не ребенком, а потому понимал, что им просто пытаются манипулировать, лишь бы склонить на свою сторону. И даже если все произнесенное здесь – правда, существует нечто гораздо важнее нее. Его собственная, Ирионга, клятва. И его высокое положение в государстве, которое он не хотел уступать какому-нибудь илиринцу. Cтряхнув сладостное оцепенение, военачальник произнес:

– Я клялся в верности не тебе, а своему кхану. Я водил в бой его войска, не твои. Предателем я не стану и больше не пытайся убедить меня. Лучше вернемся к условиям твоего отступления из Антурина.

– Не хочешь прислушаться к доводам разума – дело твое, – махнул рукой Аданэй. В голосе его не осталось и следа былого очарования, теперь в нем звучала лишь скука и плохо скрытое нетерпение.

Ирионг облегченно перевел дух и сказал:

– Предложенное тобой мы не приемлем, и не выпустим тебя в Илирин, пока не вернешь всех, кого захватил в плен и не отдашь нам указанные поселения.

– Никогда этого не будет, – отрезал Аданэй.

– Тогда битва? Твои потери, Царь, будут огромны.

– Как и твои, военачальник, – ответил Аданэй, даже не пытаясь скрыть усмешку. – По крайней мере, свою кханне вы точно потеряете.

– Увидим, – ровно, стараясь не выдать тревоги, отвечал Ирионг.

– Что ж, если ты готов рисковать ею и наследником, то я – тем более. Но не говори потом, что я не предупреждал.

– Не стану. Да и не потребуется. Ты падешь раньше, чем успеешь добраться до них.

– Пустые угрозы, – ухмыльнулся Аданэй. – Зачем? Ведь мы могли бы стать друзьями.

– Нет.

– Нет? Тогда, я полагаю, разговор наш завершен.

– К сожалению.

– Что ж, рад был встретиться с доблестным военачальником, – сказал Аданэй, поднимаясь с расстеленной в шатре шкуры. – Я возвращаюсь в свой Антурин, к своим людям и к прелестнице кханне. А ты – к полумертвому тирану-повелителю.

– Прощай, Царь, – ответил Ирионг, не реагируя на провокацию. – Прощай, в следующий раз мы встретимся как враги.

– Да будет так, – отозвался Аданэй, оставив насмешливую интонацию.

***

Когда Ирионг с отрядом вернулся к разбитому у стен военному лагерю, там творилось что-то невообразимое. Лагерь бурлил как лава, кишел жизнью, словно гигантский муравейник. Военачальник пытался докричаться хоть до кого-нибудь, чтобы понять, что случилось, и отчего возник этот невероятный хаос, но в шуме голосов никто не расслышал его вопроса, а на него самого не обратили внимания. Как будто он обычный воин, а не предводителем войска! А где же, скажите пожалуйста, Гродарон, Батерхан, где тысячники? Почему они не следят за порядком? Разозлившись, Ирионг поднес к губам рог, взревевший протяжным властным гласом, призывающим воинов к построению. Только тут, услышав привычный зов, люди начали успокаиваться, а голоса смолкать. Воины, наскоро приведя в порядок оружие и доспехи, поспешили к центру, чтобы выстроиться в этельды. Наверное, они решили, будто их призывали к бою. Что ж, им придется разувериться в этом, зато появится возможность восстановить порядок и выговорить за устроенный хаос.

– У меня ощущение, будто я вижу перед собой не воинов, а мужланов с вилами! – грозно начал Ирионг, добившись полной тишины, что позволило ему говорить уже негромко. – Что происходит? Почему вы точно бешеные псы носитесь по лагерю?

Наверное, ему кто-нибудь ответил бы, да не успел. В это время откинулся полог его собственного, Ирионга, шатра, из него показались военачальники, кое-кто из тысячников, а следом – следом вышел Великий Кхан. Рог чуть не выпал у Ирионга из рук, а слова застряли в горле. Кхан, заметив растерянность главного военачальника, подошел к нему сам:

– Ирионг, – воскликнул он, улыбнувшись и почти дружески возложив обе руки на плечи военачальника. – Я рад видеть тебя, Ирионг. Хотя бы ты не смотри на меня, как на призрака.

– Мой Кхан, ты ли это? Мне не верится! Определенно, ты избран Богами!

– За последний день я столько раз это слышал, что скоро и сам поверю, – рассмеялся правитель и тут же вернулся к серьезному тону. – Мы ждали тебя. Идем в шатер, расскажешь, как прошли переговоры, которые ты затеял.

Военачальник наконец сумел улыбнуться и, кивнув, обернулся к застывшим в неподвижности воинам, которые старались как можно дальше скосить взгляд, чтобы видеть происходящее.

– Еще раз устроите подобную суматоху, будете у меня всю ночь стоя спать! – вряд ли воины приняли эту угрозу всерьез: Ирионгу не удалось за криком скрыть радость и благодушный настрой. – Свободны! – добавил он, и вслед за кханом скрылся в шатре.

Стоило военачальнику пропасть из виду, как умолкшие на время разговоры возобновились, но значительно тише, чем до его возвращения.

Счастливчики из Урича и Шеске, которые были непосредственными свидетелями возрождения кхана к жизни, а после под его предводительством явились к Антурину, делились подробностями происходящего.

– Ну, так вот, я и говорю, старик тот, – в который раз повторял рассказ смуглокожий бородатый вояка, – ну, знахарь то есть, что за кханом смотрел, своему внуку рассказывал, а тот, мальчонка еще, очень любил среди нас крутиться, нам и передал. И вот что он сказал. Дед, слышь, сидел ночью, и вдруг свет, говорит, в глаза как ударил! А потом, глядь, кхан стоит. Дед сначала-то испугался, думал, может того, кхан умер, а теперь это его дух явился. Но нет, по-другому все вышло. Кхан посмотрел на старика-то этого и сказал: "Ты, Лейху, не бойся". По имени деда, слышь, назвал, хотя его, имени-то этого, знать не мог. И еще говорит: "Я Гхарта Великого видел, беседы с ним вел, он велел мне вернуться и колдовскими силами наградил". Так-то вот дело было.

– Не знаю, я другое слышал, – с сомнением покачал головой его собеседник. – Будто бы тот, кто раненый лежал – на самом деле и не кхан вовсе был, а похожий только. Специально им на время боя кхана заменили. А сам в это время в Инзаре находился, войско собирал.

– Хм, и кто тот брехун, что тебе такое наплел? Да я сам лично его раненым видел, так-то!

– Да если бы брехун, я разве бы поверил?! А нет – говорят от Жуткого весть пошла.

– От Жуткого?! Это уж точно брехун какой-то выдумал! Из видольдовой глотки и слова не вытянешь. Даже по мелочи. А такое бы он точно болтать не стал!

– Ну, не знаю…

– Чего ж тут не знать, ясно ведь все. Жуткий такого бы не разболтал, но слух пополз. Значит, другой кто его пустил, лишь бы внимание привлечь.

– Ну ладно, ладно, нам все равно правды никто не скажет, – пробурчал воин и быстро перевел разговор в другое русло: – Что там об илиринцах слышно? Думают сдаваться, нет ли? Или штурмовать будем?

– Тут кто как говорит. Вот сотник наш сказал, что вроде как сначала дикарку вызволить надо.

– Да… значит мы здесь надолго, – протянул задавший вопрос воин, безмолвно уставившись куда-то вдаль.

– Возвращаться домой слаще, разрушив дом чужой

Шейра очередной раз устало обернулась на рыдающую у зарешеченного окна Отрейю. Девушка плакала, почти не переставая, вот уже второй день с тех пор, как узнала, что их с кханне убьют, если Отерхейн не согласится на требования царя Илиринского. Эти незатихающие всхлипывания выводили Шейру из себя, и она, не выдержав, прикрикнула:

– Прекрати ныть!

– Ты что, не понимаешь?! Нас убьют, обязательно убьют. Этому твоему кхану нет до нас никакого дела! Нас убьют!

– Если ты сейчас же не прекратишь, я сама тебя убью, – огрызнулась Шейра.

Отрейя опасливо на нее покосилась и, решив, что от дикарки можно ожидать чего угодно, умолкла. В наглухо закрытой комнате под самой крышей замка образовалась тишина.

– Думай лучше, как нам выбраться, – произнесла Шейра, не особо, впрочем, рассчитывая услышать от пугливой жены наместника хоть слово.

Айсадка старалась думать о побеге, чтобы – упасите Боги! – не задуматься о чем-нибудь другом. О ком-нибудь. Об Элимере. О том, где он и что с ним. Здесь, отрезанная от внешнего мира, она не знала, что творилось в Антурине и за его пределами, она не получала известий ни о муже, ни о войске. Неопределенность угнетала, и спасения от страха и тревоги не находилось.