Текст книги "Гибель отложим на завтра. Дилогия (СИ)"

Автор книги: Марина Аэзида

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 49 страниц)

Annotation

История вражды двух братьев, которые ради того, чтобы уничтожить друг друга, способны поступиться едва ли не всем. Но они и не подозревают, куда заведет их эта ненависть и каких жертв потребует.2 части

Аэзида Марина

Гибель отложим на завтра. Дилогия

Гибель отложим на завтра

Пролог

Аэзида Марина

Гибель отложим на завтра. Дилогия

Название: Гибель отложим на завтра. Дилогия

Автор: Аэзида Марина

Издательство: Самиздат

Страниц: 678

Год: 2014

Формат: fb2

Гибель отложим на завтра

"И буря поднялась от хлопанья крылий –

То брат мой явился на зов.

И жертвенной кровью мы скалы кропили

И скрылись от взора Богов" (с)

Сергей Калугин «Рассказ короля-ондатры о рыбной ловле»

Пролог

Смуглый, с давно нечесаными темными волосами и колючим взглядом, он больше походил на пирата со Скалистых Островов, чем на правителя.

– Ты не вовремя! – раздался его резкий голос, стоило Тардину откинуть полог походного шатра.

Да, повелитель явно был не в духе. Но с чего бы? Советник уже собрался с поклоном удалиться, когда кхан, передумав, раздраженно остановил его.

– Подожди. Присядь. Думаю, тебе можно доверить…

– Что-то случилось, мой Кхан?

– Имей терпение.

Тардин прекрасно знал властителя Отерхейна, а потому от него не ускользнула тревожность и смятение последнего. Недобрый, устремленный в очаг взгляд, напряженная фигура – все говорило о том, что произошла какая-то неприятность.

Тардин присел неподалеку и, как велит Придворное Уложение, склонил голову, ожидая, когда кхан соизволит обратиться к нему.

Однако тревожное молчание прервалось не раньше, чем двое стражников втолкнули в шатер человека в рваном тряпье, грубо повалили его на пол и, повинуясь жесту кхана, удалились. Пленник, руки которого были крепко связаны за спиной, попытался подняться. Со второго раза ему это удалось, он выпрямился и с вызовом уставился на правителя.

– Тардин, – кхан указал на раба, – ты видел его прежде?

Тардин уже открыл рот для вопроса, но правитель резко прервал его:

– Ни о чем не спрашивай. Мне просто нужен ответ.

Советник кивнул и, окинув раба изучающим взглядом, подошел к нему ближе, намереваясь рассмотреть внимательнее. Он не понимал, отчего какой-то раб так сильно заинтересовал кхана. Но человек действительно выглядел странно: лохмотья, грязные волосы и кожа – это все как полагается. Вот только слишком высокомерное для раба лицо. Впрочем, и в этом мало удивительного: видимо, он когда-то принадлежал к благородному сословию, не такой уж редкий случай. Но присутствовало еще и нечто почти неуловимое: ненависть во взгляде властителя (к какому-то рабу?) и едва прикрытая насмешка в глазах оборванца. Они оба, казалось, знали то, чего не знал он, Тардин.

Что ж, это он выяснит позднее. А пока – правитель ждет ответа.

– Этот человек явно из благородных. Но не припомню, чтобы я видел его когда-нибудь прежде.

Кхан с облегчением выдохнул, но тут же переспросил:

– Ты уверен?

– Да. Никогда его не видел.

– Что ж, в таком случае…

Речь его прервал насмешливый хохот: смеялся раб. Он посмел смеяться:

– Элимер, твоего верного пса подводит нюх?

– Давай-давай, – зло прервал его кхан,– наговорись на всю оставшуюся жизнь, болтать тебе недолго осталось.

Тардин успел заметить разлившуюся по лицу раба бледность, хотя тот изо всех сил пытался не показать своего страха и даже нашел в себе силы для очередной насмешки:

– Ты даже прикончить меня не сумел. Неумно для Великого Кхана. Не подумай, будто я жажду умереть, мне просто интересно: неужели ты настолько глуп, что не боишься?

– Бояться тебя, ничтожество? Не надейся, – злобно рассмеялся правитель. – Ты уже ничего не успеешь ни сказать, ни сделать.

Мучительная бледность высветлила лицо раба так явственно, что это стало заметно даже в неверном полумраке шатра. Дерганая судорога уродливо перекосила его черты, и раб в гневе бросился на кхана. Неизвестно, на что рассчитывал глупец со связанными за спиной руками: видимо, ненависть и страх лишили его разума. Впрочем, за это он поплатился незамедлительно: одно резкое и быстрое движение Элимера – и вот пленник крепко прижат к полу его коленом.

– Грязный раб! Помни свое место! Оно в пыли. У моих ног.

– Я тебя ненавижу, – прошипел тот.

– Это правильно. Только сильного можно ненавидеть. Слабого возможно лишь презирать. Но ты даже презрения моего не стоишь.

Однако поведение Элимера явно противоречило его же словам. Жгучую ненависть кхана к этому странному рабу Тардин ощущал разве что не кожей.

– Знаешь, – обратился к несчастному Элимер, – я сохраню тебе жизнь. Снова. Очень уж приятно видеть глубину твоего унижения, и я не имею никакого желания избавлять тебя от этой позорной участи. Несколько шрамов на твоей смазливой физиономии и отрезанный язык лишат тебя возможности мне навредить: ты превратишься в жалкого, немого, уродливого раба.

Пленник снова зашипел что-то нечленораздельное.

– Молчать! – кхан схватил беднягу за волосы и сильно ударил его лицом о землю. Тот застонал, и лишь тогда Элимер оставил его в покое и выглянул из шатра.

– Рест, – спокойно окликнул он одного из своих телохранителей, – приведи немого Горта.

Гнев кхана – причины его Тардин так и не понял – наконец-то улегся. Элимер опустился на свое место, вновь устремив взгляд в огонь, больше не обращая внимания на пленника, который пытался подняться с земли, отплевывая изо рта пыль и кровь. Но советник пока избегал о чем-либо спрашивать своего бывшего воспитанника и нынешнего повелителя.

Спустя короткое время в шатер с поклоном вошел немой Горт – палач. Кхан оживился.

– Горт, – обратился он к нему, – слушай меня очень внимательно и запоминай, если не хочешь расстаться с жизнью. Я уверен – тебе знаком этот человек, – Элимер небрежным жестом указал в сторону раба, который на этот раз так и не сумел подняться с пола: отчаяние лишило его последних сил.

Горт нервно кивнул.

– Тогда забудь о том, что ты его знаешь. Ты – немой, но этого недостаточно. Ты должен заставить себя забыть. Это – просто раб без имени. Сейчас ты уведешь его как можно дальше за пределы лагеря. Но будь осторожен: даже в таком состоянии он хитер как Ханке, так что смотри, чтобы не сбежал. Головой отвечаешь. Отрежь ему язык, выколи глаза и изуродуй лицо так, чтобы никто его не узнал, даже я. И не забудь про это…– Элимер постучал себя указательным пальцем по виску, многозначительно поглядывая на палача.

Горт снова склонил голову в знак понимания.

– Это не все, – продолжил Элимер. – Проследи, чтобы он не умер от потери крови или заражения. А когда опасность для жизни минует, приведи ко мне. Я хочу увидеть, каким он станет. Дальнейшей его судьбой займутся уже другие. И учти – об этом никто не должен знать.

Тардин мельком посмотрел на пленника и увидел, как дрожат его губы. Будто он пытается что-то сказать, но язык его не слушается.

Немой Горт крепко ухватил светловолосого юношу под руки и почти потащил к выходу, ибо ноги последнего, так же как и язык, отказывались повиноваться своему хозяину.

Гл. 1. В хищной стае может быть лишь один вожак

В наших краях день быстро сгорает, не балует нас солнце. С утра до полудня оно безжалостно иссушает землю, сводит с ума людей и скот, но несколько часов спустя стремительно исчезает. Старики рассказывают: съедает его черный змей, что сидит в глубинах у корней Горы, обхватив ее длинным телом и, до времени, хранит порядок в мире, принимает во чрево души умерших. Но придет последний день, так утверждают старики, у змея отрастут крылья, покинет он свои глубины – и мир рухнет.

Но день этот еще не скоро, пока ничего не меняется, и солнце по-прежнему нас не любит. Когда оно догорает, от жары не остается и следа. Белесая дымка поднимается от земли, вода покрывается корочкой льда, а пожухлая степная трава – изморосью. Да-да, и такое бывает. А потом, днем, снова невыносимый зной. Так и живем. Привыкли. Другое дело, благодатные западные земли – вот где обитают любимцы неба! Хотя и нам жаловаться ни к чему. Велик и богат Отерхейн, несмотря на злое солнце и недобрую ночь.

Да, у нас нет плодородных посевов, как на западе, нет и садов, как на востоке, и зерно с вином мы закупаем у соседей. Зато у нас лучшие кузнецы – прямые потомки Великого Гхарта, что отлил мир во Вселенском Горне. У нас лучшее оружие, руда и выносливые жеребцы, про которых говорят, будто они потомки крылатых коней. Но больше всего славится Отерхейн воинами: нас опасаются соседние народы, зато готовы нанять заморские страны. Наши порой уходят в наемники, но редко: здесь и своих войн хватает. Кхан  решил расширить империю, захватить новые земли, поэтому в походах мы бываем часто, и добычи хватает.

Вот и сейчас взяли целую долину, на которой жили остатки диких племен. Кхан решил основать здесь новый город, а потому дикарям пришлось уйти в леса, как когда-то их далеким сородичам.

Задержались мы в долине почти на месяц, с окраин империи сюда свезли мастеров, рабов, заставили трудиться пленных.

А мы лагерем неподалеку от строительства встали. Пора бы уже двинуться обратно, в столицу, засиделись тут, того и гляди воевать разучимся. Скучно. А кхан молчит, не говорит, когда домой отправимся. Но разве кто спросить у него осмелится? Уж больно он лютый, не улыбнется никогда, слова лишнего не скажет.

Эх, быстрее бы до Инзара добраться, сходить в трактир, выпить пива. Да и по женщинам соскучился. Дикарки не в счет, эти посреди ночи и прирезать могут, не чета нашим робким податливым девицам.

Время уже за полночь, мы жмемся поближе к костру, травим обычные байки да бродим туда-сюда от безделья. Ничего скучнее нет, чем стоять на страже лагеря по ночам, да еще и в спокойное время.

Ого! Хоть какое-то разнообразие – немой Горт. Нечасто его увидишь. Выводит из кханова шатра какого-то пленника. Убивать, должно быть, ведет. Что уж говорить, скор наш правитель на расправу.

А Тардин там, внутри, остался. Обсуждают, наверное, чего-нибудь. Тардин! С  ним, поговаривают, тоже шутки плохи. Все его опасаются, я не исключение. Нет, старик не то чтобы страшный или злобный, но он главный советник кхана, высоко летает, а с такими всегда настороже надо быть.

Смена моя, однако, к концу подошла. Спать пора. А то с утра учения. Позор случится, если буду зенками от недосыпа моргать да рот разевать.

***

Тардин знал: в свое время для многих оказалось неожиданностью, что Элимер – некогда угрюмый диковатый мальчишка –  стал Великим Кханом. Советник по-своему любил былого воспитанника, однако не мог не видеть, сколько тот пролил крови, зачастую невинной, и сколько сил потратил, чтобы все признали его повелителем: и простонародье, и военная знать. О нем говорили, что он деспот. И были правы. Говорили, что он жесток – в этом также не было лжи. Подозрительный, скрытный, безжалостный, он требовал беспрекословного повиновения и не вызывал  любви своих подданных. Многие его боялись, а некоторые – ненавидели. Все это верно. Но также верно и то, что за всю, пусть и не очень долгую, историю имперской династии, не рождалось в государстве правителя сильнее. Да и войско Элимера уважало, без лишних размышлений выполняя его приказы. А в юном государстве, ведущем захват чужих земель, это ценилось куда больше, чем любовь простого народа.

Сейчас кхан сидел, погрузившись в себя, и не реагировал на присутствие советника. Тардин уже хотел произнести привычное: «Да будут благосклонны к тебе Боги, Великий Кхан» и удалиться, когда Элимер первым нарушил  тишину:

– Если желаешь о чем-то спросить, то спрашивай сейчас, советник. Потом я могу передумать.

И Тардин не выдержал:

– Да, желаю. Объясни, что это было?!  Я много раз видел, как ты убивал и пытал врагов, однако никогда не думал, что ты с таким упоением можешь наслаждаться их муками. Что такого страшного сделал тебе этот раб?

Кхан не разозлился, только слегка поджал губы.

– Это не просто раб, Тардин… – охрипшим, будто простуженным голосом, ответил он. – Я, видишь ли, полагал, будто он давно мертв…

– Кто мертв?

Элимер посмотрел советнику в глаза, потом резко отвернулся, словно смутившись или испугавшись чего-то:

– Аданэй.

– Ты шутишь? – вне себя от изумления воскликнул Тардин.

– Разве на эту тему можно шутить? – горько усмехнулся Элимер. – Увы, это он. Наследник, кханади Отерхейна, мой родной брат и злейший враг. Аданэй.

– Как такое возможно? Ведь ты убил его.

– Я думал, что он мертв, это так. Но я не убил его тогда. Точнее, не совсем убил.

– Как можно "не совсем убить"?

Кхан только пожал плечами и не стал ничего пояснять.

– Хорошо, а почему ты пощадил его и на этот раз? – осторожно поинтересовался Тардин.

– Мысль, что он проведет остаток жизни уродливым рабом, показалась мне очень заманчивой.

– А ты уверен, что палач сделает свое дело? Может, стоило проследить за ним?

– По-твоему, немой Горт станет рисковать жизнью ради спасения Аданэя? – кхан криво усмехнулся. – Нет, не такой он дурак. Он безжалостное чудовище, на то он и палач. И этот палач мне верен. Он еще ни разу не ослушался приказа.

– Я не спорю с этим, мой Кхан. Но я не понял, почему ты вообще поручил это палачу? Он, конечно, немой, да и грамоте не обучен, никому ничего не сможет рассказать и, вероятно, не захочет. Но порою случается даже невозможное. Не надежнее ли было сделать это самому?

– Нет. В этом вопросе Горту я доверяю больше, чем себе. Один раз моя рука дрогнула, а я так до сих пор и не смог понять – почему. Как знать, не дрогнет ли она снова? Нет уж, пусть немой сделает свое дело, а потом я проверю. Думаю, новая внешность брата мне понравится.

– Ты никогда не говорил мне о брате. Я – мы все – думали, что он мертв. И это я могу понять: у власти должен стоять лишь один. Но странная ненависть, которую я увидел – она откуда?

– Это скучная история. И довольно длинная. Ты уверен, что тебе хватит терпения ее выслушать?

– Это я обещаю.

– Что ж, как знаешь. Мы с братом, видишь ли, с раннего детства друг с другом не ладили. Но за наши ссоры приходилось расплачиваться именно мне: отец всегда вставал на сторону Аданэя. Впрочем, наша мать, напротив, отчего-то меня любила больше. Но кханне Отерхейна была очень тихой женщиной и всегда побаивалась отца, потому никогда даже не пыталась защитить меня от его гнева, – Элимер задумался и умолк, однако скоро его голос вновь раздался под сводами шатра:

– Конечно, все мальчишки ссорятся и дерутся в детстве – и это хорошо, это закаляет в них воинов. Но у нас с Аданэем все происходило всерьез, словно мы уже тогда мечтали друг друга убить. Я не любил брата, не доверял отцу. А тут еще наша мать погибла, когда мне исполнилось восемь. Умерла, рожая отцу очередного наследника. Ребенок, впрочем, тоже не выжил. А у меня возникло ощущение, будто я нахожусь среди врагов. После ее смерти я перестал разговаривать, это ты знаешь. Я почти не покидал замок, ко всему утратил интерес. Часто слышал смех Аданэя и не понимал, почему он веселится, когда у нас  умерла мать. Потом, когда я стал старше, то понял: с чего Аданэю выглядеть огорченным, если они с матерью никогда не были близки? – Элимер усмехнулся. – Потом среди слуг поползли слухи о моем сумасшествии.  Отец, дабы пресечь эти разговоры – тем более он уже сам начал думать, будто я свихнулся, – отправил меня в Долину Странствий, к тебе, якобы на воспитание. Так говорилось, но я знаю: он попросту решил избавиться от меня, не хотел стыдиться полоумного сына.

– Я понятия не имел, что все было так.

– Потому что тебе никто не рассказывал. Однако годы, проведенные в Долине, запомнились мне как самые счастливые. Я молчал, но никто не смотрел на меня странно, не шептался по углам. Именно благодаря вам, мудрецам, я наконец-то снова заговорил. И все было бы замечательно, но только когда мне исполнилось четырнадцать, я осознал, что провел в долине шесть долгих лет. И пусть эти годы казались счастливыми, но кое-что не давало мне покоя. Я  понимал: от меня просто избавились, обо мне забыли, моего возвращения никто не ждет. Ты ведь не хуже моего знаешь, что ни отец, ни брат, ни разу не навестили меня. Мне грозило остаться в долине на всю жизнь, а я грезил о престоле! Мне хотелось находиться возле отца и доказать ему, что я, а не Аданэй, достоин трона. Наивные мечты! Наверное, тебе нелегко далось договориться с отцом о моем возвращении, но ты это сделал, и тем летом я все-таки вернулся в Отерхейн. Этакий изгнанник, я и не знал, могу ли по-прежнему называть его домом. Как я и предполагал, пышная встреча в Инзаре меня не ждала, хотя должна была, ведь вернулся один из наследников. Но отец не смог меня встретить. Или не захотел. Вместо него у главных ворот замка я столкнулся с Аданэем и тут же узнал его, хотя мы не виделись много лет. Высокий, довольно стройный, он выглядел лет на семнадцать, хотя на самом деле ему только-только пошел шестнадцатый год. Ты обратил внимание, как он красив, верно? Даже сейчас, в лохмотьях раба, даже в них…  А тогда он прямо-таки поражал своей красотой, – кхан криво усмехнулся. – И меня это сильно раздражало. Слишком красив для мужчины и воина, но женщины от таких без ума. Я, помнится, еще в детстве слышал суеверные перешептывания кухарок, что его якобы выкрали у сказочных степных духов.

В день, когда я вернулся, Аданэй показал мои новые покои. Разговаривал он спокойно, если не сказать равнодушно, в его голосе я не услышал насмешки, к которой привык в детстве. Думаю, если бы мы росли в обычной семье, вполне могли бы не стать врагами. Но мы родились сыновьями Великого Кхана, занять его место мог лишь один из нас, и это только подхлестнуло вражду, немного поутихшую за годы, проведенные раздельно. Но все-таки поначалу я чувствовал всего лишь неприязнь. Ненависть появилась позднее. Нельзя выделить одну ее причину – этих причин было слишком много. Из того, что запомнилось: совет, на котором присутствовали мы с братом. Отец спросил нашего мнения по одному незначительному вопросу. И я видел, как он внимательно прислушивается к ответу Аданэя и как рассеянно слушает мой. Более того, когда я закончил говорить, отец лишь отмахнулся:

"Это хорошо, что ты пытаешься вникнуть в государственные дела, – сказал он, – но тебе еще много лет придется учиться понимать их по-настоящему, ведь в Долине тебя учили одному, а в Отерхейне требуется совсем другое. Ты не знаком ни с наукой войны, ни с искусством управлять нашими землями. Старайся прислушиваться к Аданэю, его пример всему тебя научит".

Это было несправедливо, ведь отец сам отправил меня в Долину! Меня бросило в краску от обиды и злости, а в глазах брата мелькнула знакомая мне насмешка. Но кое-чем этот унизительный случай все-таки помог мне. Я понял, что действительно не обладаю знаниями, необходимыми для кханади. В тот же день – после совета – я пригласил к себе лучшего из мастеров битв, а также других учителей. С этого момента почти все мои дни уходили на воинские тренировки, а вечера на то, чтобы вникнуть в дела государства. Я мало спал ночью, потому что читал летописи, манускрипты Отерхейна. Я даже пытался разговаривать с Аданэем, но он либо уходил от ответов, либо переводил все в шутку, иногда с великолепным презрением пожимал плечами. В общем, очень скоро я понял, что из всех родственников моему возвращению обрадовалась, пожалуй, одна лишь бабушка. Она приехала в Инзар, когда узнала, что я вернулся. Мы много разговаривали по вечерам, в основном делились воспоминаниями. А брата это почему-то раздражало: с бабушкой он разговаривал сквозь зубы, как и она с ним.

Помню еще случай. Мы стояли среди знаменитых воинов, шел разговор об охоте. Кто-то спросил меня, хочу ли я поехать. Я не успел и рта раскрыть, за меня ответил Аданэй: "Элимер обещал провести день с бабушкой. К тому же, охота для него пока слишком опасна, он совсем недавно выучился ездить верхом и владеть оружием. Вы ведь знаете, его долго не было среди нас. Достойным воином он сможет стать разве что через пару лет".

Все это он проговорил с самым невинным и серьезным видом. У Аданэя имелся один поразительный талант: он мог насмехаться надо мной в присутствии посторонних так, что никто, кроме меня, этой насмешки не замечал.

Такое случалось часто, всего уже и не вспомнить.

Но однажды произошло нечто, превратившее мою неприязнь в ненависть. Мне уже исполнилось семнадцать, к тому времени упорными тренировками я овладел воинским искусством и превзошел в нем многих, в том числе Аданэя. А еще я буквально помешался на историях о воителях древности. И примерно в это же время в замке появилась новая рабыня. Ее походка, жесты приковывали взгляд. Мне казалось, она похожа на царицу, а не на рабыню. Я уже практически придумал для себя ее историю: гордая воительница, попавшая в плен, не смирилась и продолжает строить тайные планы побега и мести. Я придумал, как она вдруг полюбит меня, и мы, два врага, станем мужем и женой, властителями Отерхейна. Но все вышло иначе. Мой брат забрал ее себе. И, кажется, она даже влюбилась в Аданэя. Впрочем, его многие любили: и женщины, и некоторые мужчины. Он знал свою силу и нередко пользовался ею. Когда он заметил, как я отношусь к его новой наложнице – право, это несложно было заметить, – то нашел еще один способ мучить меня. Однажды я не выдержал и решил поговорить с ним. Я хотел, чтобы Аданэй оставил девушку. Я хотел, чтобы она стала моей. И я до сих пор помню его ответ, словно все это происходило вчера.

– Нет, братишка, – ответил он мне тогда, – так не пойдет. Ты должен хорошо попросить меня об этом. Ведь ей будет очень тяжело, если я ее брошу.

Его слова попали в цель. Увы, я сознавал, что она действительно влюблена в Аданэя. Должно быть, мои мысли отразились на лице, так как он злорадно усмехнулся и сказал:

– Знаешь, как ты должен меня попросить? Встань на колени передо мною, как перед господином. Я должен понять, действительно ли девчонка так дорога тебе.

В ярости я едва не бросился на него, но в последнюю минуту сдержался, ведь драка ничего не решила бы. Мы долго спорили, кричали друг на друга, но все-таки я унизился. Я – будущий Великий Кхан – встал перед будущим рабом на колени. До сих пор не могу вспоминать об этом, не презирая себя. Аданэй тогда небрежно бросил: "Она твоя", а потом быстро ушел. Я побежал за ним. Кричал, спрашивал, за что он так меня ненавидит. И случилось то, чего я совсем не ожидал. Аданэй остановился, положил руку мне на затылок, как-то нервно потрепал волосы и сказал:

– Это неправда. Ты мой брат, и я люблю тебя.

Пока я недоумевал, Аданэй отвернулся и ушел. Я до сих пор не понял, зачем он мне сказал это. Думал, я поверю? Думал, что сможет надо мной посмеяться? В любом случае, на следующий день все оставалось как прежде, только теперь на его надменной физиономии появилась еще и отвратительная, всезнающая ухмылка. А эту девицу он мне отдал. Но я видел, с каким восхищением она смотрела на Аданэя, и с каким страхом, едва ли не отвращением – на меня. И еще я понял, что за внешностью и повадками царицы скрывалась очередная рабыня. Скоро она мне надоела, но унижение, которому подверг меня Аданэй, я ему не простил. И ей не простил тоже. Потом у меня было немало женщин, но все они, я заметил, в чем-то походили друг на друга – в лицемерии: всегда имели наготове подлость, стоило только на минуту забыться.

– Но ведь когда-нибудь Отерхейну потребуется наследник, и тебе придется жениться.

– Я женюсь. Может, через год или два. Выберу себе смазливую дочку какого-нибудь царского рода. Она родит мне наследников. Это все, что от нее будет требоваться.

–  Я думаю, ты еще очень молод, мой Кхан. Однако мы сбились с темы.

–  Верно. Так вот, когда мне исполнилось девятнадцать, наш отец скончался. А ты ведь знаешь, у нас власть не по старшинству передается. Отец должен был назвать наследника, но опоздал. Я до сих пор не могу понять, как он допустил такую оплошность. Вероятно, он просто никогда не принимал меня всерьез. Как показали дальнейшие события – зря. Единственное, что он успел сказать перед смертью, было: "Аданэй, я оставляю трон тебе. Ты станешь мудрым правителем. Элимер, почитай старшего брата". Но в тот момент в покоях находились только мы с Аданэем, и после обряда сожжения я стал отрицать слова отца. Я выдавал ложь за правду и призывал в свидетели Богов. Аданэю не удалось уличить меня во лжи. Впрочем, как и мне – его. Теперь нам предстояло поступить согласно древнему обычаю – наследию кровавых времен, а именно – уехать  в безлюдное место для смертельного поединка. Считается, что в таком случае выбор делают Боги. Так что однажды утром мы отправились к подножию гор, где заканчивались людские поселения. Мы решили, что именно здесь и произойдет наш поединок. Мне до сих пор кажется, что это странный обычай: наверное, не все братья так ненавидели друг друга, как мы с Аданэем. И не все так сильно хотели власти. Неужели ни у кого из подданных никогда не возникало подозрений, что один брат может просто отпустить другого? – спросил Элимер сам себя и сам же ответил: – Наверное, когда-то давно у этого обряда был некий сакральный смысл –  чем еще объяснить, что наследникам полагается уезжать лишь вдвоем, и что тело убитого остается на месте поединка?

Мы оба были уверены в победе: я – потому что лучше Аданэя владел воинским искусством, он – потому что считал, будто правда, а значит, и Боги на его стороне. Что ж, они ему не помогли, и я победил. Вернулся в Инзар спустя день, а следующим утром состоялась коронация. Мне обрили виски, волосы собрали в высокий хвост, чтобы все увидели знак нашей династии, – Элимер усмехнулся. – Всего лишь маленькая татуировка, сделанная особой краской, а сколько церемоний!  Я стал Великим Кханом, убившим соперника в честном поединке, доказал свое право на власть, но все-таки обязан был соблюсти все старые обычаи. Они сильнее даже нас, правителей.

Но, видишь ли, на самом деле я не убил Аданэя. Я действительно победил, он лежал у моих ног, без сознания, со страшной раной, но еще живой. Я уже занес меч для решающего удара, но, к сожалению, бросил взгляд на его лицо: с него исчезло все то, что я ненавидел, черты стали мягче и словно бы добрее. И – удивительно – меня кольнула жалость. Я не смог. Я наклонился, срезал прядь его волос, пробормотал что-то вроде: "Все равно ты уже мертвец", – и уехал. Всю дорогу я думал, почему в последний момент не смог убить  – не брата – врага? Ведь никогда после я не останавливался перед убийством, если считал его необходимым. Так почему, когда так важно было убить Аданэя, я не смог этого сделать? Может, узы крови оказались сильнее, чем я думал? Или эта его странная сила опять сыграла ему на руку, защитила?

– Что за сила, Элимер? – Тардин вдруг заволновался.

– Сила? Да я сам не знаю, как ее назвать. Та сила, которая многих заставляла любить его. И дело тут не только и не столько в красоте. Словно какие-то чары влекли к нему людей… Но не о том речь. Так или иначе, я знал – скорее всего, Аданэй умрет. Однако допущение "скорее всего" не давало мне покоя. И один раз я не выдержал и снова отправился туда. Я хотел убедиться, что брат действительно мертв. Ведь я прекрасно понимал свою ошибку. Было крайне неразумно оставлять его на пороге смерти, но все-таки живым. Если бы он выжил – а он, как ты видишь, выжил, – это представляло бы для меня большую угрозу. Когда я доехал до гор, то из ближайшей пещеры высыпала шайка разбойников, я насилу унес ноги. Добрался до Урича – это маленький городок неподалеку – и уже часа через два вернулся обратно с отрядом. Шайка все еще находилась там. Я допросил главаря. Наедине. Хотел узнать, видели они труп, когда сюда пришли, или нет. Главарь сказал, что недели две назад они действительно нашли окровавленное, еще теплое тело. Как он выразился – белобрысенького юнца из богатых. Он сказал, что его ребята поснимали с мертвого все драгоценности и пояс с оружием.  Добавил, что спустя недолгое время после этого здесь прошел старик, которому приплачивают, чтобы он убирал в окрестностях города трупы нищих и доставлял их к мертвецкой яме.  Я подумал – это как раз та участь, которую мой брат заслуживает. И успокоился.

Но вот – сегодня я его увидел. Когда проходил по лагерю, мой взгляд случайно упал на раба. Он быстро отвернулся и хотел затеряться в толпе, но не успел: я уже узнал его. Его ни с кем невозможно спутать, слишком уж необычная внешность. Удивительно, но годы рабства почти не изменили ее. Ну, а остальное ты видел.

Тардин, оторвав взгляд от земли, осторожно откликнулся:

– Мой Кхан, я думаю, ты правильно сделал, что не убил своего брата.

– Тебе тоже показалась привлекательной мысль о его скором уродстве?

– Дело не в этом, – поморщился советник,– просто мне кажется, неспроста твоя рука дрогнула. Не стоит его убивать. По крайней мере, пока.

– Это еще почему? – нахмурился кхан.

– Я сам не до конца понимаю. Словно его смерть может как-то повлиять на порядок вещей. Считай это предчувствием. Оно обманывает меня крайне редко.

– Это неудивительно: тебе открыты тайные знания. Странно, что ты почти не пользуешься ими.

– Мир наш слишком хрупок, Элимер, очень неверные силы поддерживают его в равновесии, а любой необдуманный поступок способен пошатнуть, – Тардин задумчиво покачал головой.

***

За разговором время летит незаметно. На посеревшем небе уже начали бледнеть звезды, когда кхан с советником вышли из шатра. Долго стояли они молча, вдыхая ночные ароматы, каждый погрузившись в собственные мысли. Все вокруг уже давно затихло и одновременно наполнилось теми загадочно-прекрасными звуками, которые делают мистическую ночь живой и притягательной, будто давая возможность проникнуть в ее тайны, на самом деле не доступные людям с их каждодневными заботами и битвами.

– До завтра, старший советник, – несколько рассеянно и почти шепотом промолвил Элимер.

– До завтра, Великий Кхан. Да будут благосклонны к тебе Боги.

Советник удалился, а кхан долго еще стоял, обдуваемый холодным предутренним ветром,  размышляя о том, кого ненавидел до сих пор. И только когда лицо и руки его начали коченеть от холода, он вернулся в шатер, к теплому очагу. Никого не осталось снаружи в эту промозглую ночь, кроме зябко нахохлившейся стражи, обязанной до утра наблюдать за уснувшим лагерем, раскинувшимся в предрассветной степи.

***

– Горт, дорогой мой Горт! Ведь ты меня знаешь, – тихо воззвал к палачу Аданэй, когда тот вывел кобылу, к седлу которой и был привязан пленник, за пределы лагеря. Насколько он понимал, именно на этой кобыле его, изуродованного и истекающего кровью, Горт доставит обратно: – Ведь ты помнишь, чем мне обязан? Если бы не я, то мой отец казнил бы тебя. Но я помог тебе, Горт, я спас тебя. Так теперь и ты помоги мне! Придумай что-нибудь и помоги. Неужели в тебе нет ни капли благодарности?