Текст книги "Гибель отложим на завтра. Дилогия (СИ)"

Автор книги: Марина Аэзида

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 49 страниц)

Кхарра, вторя словам царевны, обратился к Гилларе:

– Это правда. Муж твоей дочери – бывший раб.

Аданэй понял: пришло его время включиться в игру. Он поднялся, обвел всех взглядом и, выдержав паузу, заговорил:

– Сейчас я такой же советник, как и ты, Кхарра. Так ответь, что важнее: кем я был ранее, или кем являюсь сейчас?

– Ты был рабом. Происхождение важнее мнимых заслуг. Да и все мы знаем, как именно ты добился нынешнего положения, – Кхарра фыркнул.

Мысленно Аданэй поздравил себя с успехом. Советник сказал именно то, что он желал услышать.

– Я тоже так считаю, – согласился он. – Главное – происхождение. Тебе интересно, кем я был до того, как попасть в рабство?

– Марран – далекий потомок царского рода Илирина. Латтора – прямая наследница, – откликнулся Кхарра. – Но ты! Возможно, когда-то ты был знатным господином в чужой стране, но этого мало, очень мало.

– Тебе известно имя Аданэй Кханейри?

– Брат кхана, им же и убитый, – протянул советник. – И что? Ты здесь причем?

– Я – кханади Аданэй. И я жив, как видишь.

Что происходило дальше, невозможно было разобрать: после секундного оцепенения заголосили все сразу, стараясь друг друга перекричать. Аданэй опустился обратно: он все сказал, а дальнейшие разбирательства взяли на себя Гиллара, Ниррас и посвященные в заговор. Невозмутимыми посреди этого орущего разноголосья остался лишь он сам, и еще Аззира с Хранительницей Короны. Ничего удивительного: он сказал то, что должен, Аззиру просто не интересовал исход совета, да и старуху-Хранительницу не волновало, кто взойдет на престол – ее роль на совете ограничивалась ритуалом.

Мало-помалу волнение улеглось, и выделились отдельные голоса.

– Ради Илирина, ради блага страны, – промолвил один из кайнисов, Хаттейтин, – на трон должна взойти Аззира и, – он помедлил, прежде чем произнести это имя, – Аданэй.

– Он наверняка лжет! Он – не Аданэй! – воскликнул Кхарра, всеми силами стараясь предотвратить неизбежное. Он понимал, что если недруг взойдет на престол, то наверняка отомстит ему, вот и старался избежать этого всеми способами.

– Знак династии! Пусть покажет нам знак династии! Знак Кханейри! – прокричал кто-то.

Этого Аданэй тоже давно ждал, а потому заранее выбрил виски. И сейчас с любезной улыбкой приподнял волосы.

На несколько секунд опять воцарилась тишина, но Кхарра нарушил ее:

– Все равно, он даже не илиринец! Он – наш враг! Отерхейнец!

– Но он прошел посвящение по нашим древним традициям, – раздался глубокий низкий голос, и все замолчали, переведя взгляд на Маллекшу. – Он прошел Тропою Смерти. А кто из илиринцев, желающих власти, может этим похвастать?

– Все равно! Какой толк, что он – кханади? Сейчас-то не он правит Отерхейном. Он – изгнанник. У него ничего нет, кроме громкого имени.

– Если вы хотите одолеть Элимера, –  вымолвил Аданэй, – без меня вам не обойтись. Отерхейнцы жизни положат, но не отдадут страну чужеземцам. Но если во главе илиринского воинства встану я – законный наследник трона – они призадумаются. Если вы поддержите меня сейчас, то наступит день, когда я стану править и Отерхейном, и Илирином. Объединенная могущественная держава, в которой не будет смут, ведь я – сын Отерхейна, а Аззира – дочь Илирина – не об этом ли вы мечтали?

Кажется, его слова подействовали, поскольку все замолчали. Но только на миг, потому что молчание прервалось возгласом Латторы:

– Почему она?! – крикнула девушка, пальцем указывая на Аззиру. – Ну и пусть ее муж – принц! В Марране тоже царская кровь.

– И я – илиринец! – вторил Марран.

– Да, он – илиринец! – подтвердила Латтора. – А я – прямая наследница. Мы должны стать царями! Почему она?!

Ее крики прервались холодным, скучающим голосом Аззиры:

– Потому что ты – дура, а я – нет, – при этом она даже не взглянула на сестру.

Латтора как-то по-детски всхлипнула, подскочила на сиденье, а спустя миг бросилась из залы, но не через главный вход, а через двери, ведущие во внутренние покои царей. Детский поступок, но от Латторы почти никто и не ждал иного.

Марран обвел гневным взглядом совет и сказал:

– Мы этого не простим! – и двинулся за женой.

– И это их вы собирались усадить на престол? – поморщилась Гиллара, брезгливо покосившись в сторону двери, за которой скрылась царевна.

Кажется, именно ее слова все решили, ибо после выходки Латторы больше никто не возражал против восхождения на трон Аззиры и ее мужа.

***

Но Аданэй рано торжествовал: он почти забыл, что это еще не конец. Да, совет определил, кто взойдет на престол, но требовалось еще и одобрение знати: той, что столпилась у главных дверей – золотых врат, как они негласно назывались.

И вот, эти врата распахнулись. Вперед прошла Хранительница Короны. Позади нее стояли рука об руку Аданэй с Аззирой, а сзади сгрудились участники совета.

– Совет призвал царей! – возгласила старуха-Хранительница. – Теперь мы спрашиваем народ: назовете ли вы их царями! Адданэй Кханейри и Аззира Уллейта! – и она отступила в сторону, пропуская претендующую на царство чету.

Раньше, на протяжении веков, этот ритуал служил формальностью, но сейчас, в это самое мгновение, он для всех стал настоящим.

Аданэй видел, как оторопели вельможи, какими глазами они смотрели на Аззиру и, главное, на него. Недоверчивое молчание повисло в воздухе. Люди переглядывались, опускали глаза в пол, стояли неподвижно и – молчали. Аданэя охватила мелкая, нервная дрожь – слава Богам, пока невидимая окружающим. Неужели сейчас, когда он в полушаге от престола, все обрушится? Ведь тут даже власть Нирраса не играла роли: люди – а их почти сотня – либо преклонят колени перед ним и Азззирой, либо нет. А люди стояли и – молчали. Аданэй почти запаниковал, когда вдруг заметил в толпе какое-то движение. Кто-то протиснулся вперед. Мгновение – и Аданэй узнал Аххарита. Тот упал на одно колено, потянув за собой стоящую рядом девицу, и звучно возгласил:

– Да славятся в веках Адданэй Кханнейри и Аззира Уллейта, ступающие тропой царей!

И люди вторили ритуальному возгласу, сначала поодиночке и робко, потом все решительнее – и вот уже вся толпа преклонила колено перед новыми царями. Аданэй, почувствовав неимоверное облегчение, попытался поймать взгляд Аххарита, чтобы одарить его благодарным кивком, но глава стражи смотрел в пол: как и положено подданным.

***

В Илирине Великом долго плакать по умершим было не принято, даже по царям. Ведь умирая, люди просто возвращались к Богам. А потому уже через день после похорон горестные вопли сменились криками радости: народ приветствовал новых владык, благословляя их на царство.

На родине Аданэй никогда не видел подобной пышности торжеств. Хотя кто знает, как проходила коронация в Отерхейне? Когда его отец становился кханом, Аданэй был еще слишком маленьким, чтобы помнить.

Зато сейчас! Множество цветов, ликующая толпа, музыка, полуобнаженные танцовщицы и завораживающие игры с огнем – все кружило голову. До сих пор Аданэю казалось, будто он во сне. Неужели это правда, и теперь он не просто свободный, а – Царь?! Властитель! Наконец-то! После стольких злоключений он все-таки добился своего! Пусть не без помощи других, а во многом лишь благодаря этой помощи. Пусть! Главное – итог. Какое счастье не прятаться под фальшивым именем, не скрывать прошлого. Как радостно предстать перед людьми тем, кем он является – Аданэем Кханейри! Кханади Отерхейнским, царем Илирина Великого! Ликуй, толпа! Теперь осталось расквитаться с Элимером, но об этом можно подумать и позже.

Аззира все время находилась рядом. Она преобразилась и уже не выглядела той бесцветной тенью, которой явилась на совет: краска, драгоценности и яркая одежда сотворили чудеса, и перед народом Илирина возникла горделивая властительница. Но Аданэй видел, что все эти изменения – лишь внешние, и его жена осталась по-прежнему безучастной, безразличной, с неподвижным лицом и взглядом, и замедленными движениями. Рыба – прозвал он ее мысленно. Холодная мертвая рыба. Он боялся даже представить, какой она будет ночью. А попытавшись, тут же передернулся от омерзения. Он и сам не понимал, в чем дело, ведь Аззира, несмотря на все недостатки, была молода и не так уж уродлива. Но эти сжатые губы, лед рук, который ощущался при любых прикосновениях, наводили на мысль, что и во всем остальном она холодна и бездушна. Рыба. В голову упорно лез отталкивающий образ: она распростерлась на ложе, неподвижная, с таким же застывшим взглядом и ледяной кожей. И он снова передернулся.

Поразительно, как сильно две жрицы Матери отличались друг от друга. Одна – Богиня-на-Земле – обжигала, сводила с ума. Поцелуи этой ведьмы и по сей день горели на его коже! А другая… Впрочем, для Аззиры он уже подобрал верное определение.

Толпа взревела, когда на головы будущих правителей возложили царские венцы, и Аданэй, внутренне ликуя, улыбнулся. Казалось, народ сразу полюбил его, несмотря на то, что он – чужеземец. Впрочем, толпе свойственно обожествлять своих властителей, особенно если те молоды и красивы. Девицы влюбляются в царей, а юнцы – в цариц. Однако любовь черни переменчива, непостоянна и в любой момент может обернуться ненавистью. И тогда толпа ревет уже не от восхищения, а от ярости, и безжалостно крушит камни дворцов и омывает руки в крови тех, кого недавно боготворила. Отец еще с детства советовал Аданэю запомнить это. И он запомнил. Так, на всякий случай.

Только когда все церемонии закончились, и он остался в обществе жены, Гиллары с Ниррасом и Маллекши, которая не отходила от Аззиры ни на шаг, Аданэй окончательно прочувствовал свершившееся. И такая безудержная радость овладела им, что он позабыл и о смерти Лиммены, и о несчастном Вильдерине, и даже о своем брате. И так захотелось поделиться с кем-то восторгом, все равно с кем, что он, недолго думая, подхватил Аззиру и закружил с нею по зале:

– Милая! – кричал он, смеясь. – Мы счастливы! Мы молоды, богаты, красивы. Мы – Цари!

Ему показалось, или его жена и впрямь ответила ему чем-то, отдаленно напоминающим смех? Однако скоро Аззира оттолкнула его, отодвинулась, уставилась на свои руки, и тень испуга пробежала по ее лицу. Пожалуй, это оказалось первым проявлением эмоций, которое он в ней увидел. И скоро осознал почему. По рукам Аззиры расползались красные пятна, похожие на язвы. У Аданэя возникло смутное ощущение, будто где-то он что-то подобное уже видел. Он не сразу вспомнил, где именно, пока не всплыла в памяти роща, озеро и странное видение: жуткая прорицающая девочка. Черноволосая и зеленоглазая. Совсем как Аззира. И происходило с ней то же самое.

Тем временем, его жена уже овладела собой и обратилась к Маллекше:

– Принеси. Мне. Кровь, – и двинулась прочь из залы. Маллекша незамедлительно последовала за ней.

Истерично-приподнятое настроение Аданэя испарилось, и он вопросительно взглянул на Гиллару. Та выглядела изрядно смущенной, но все-таки ответила ему:

– Это у нее с детства, Адданэй. Моей дочери нельзя находиться на солнце слишком долго. А сегодня, к сожалению, выдался слишком безоблачный день.

Эта фраза окончательно развеяла его сомнения. Все сходится. Получается, та девочка – это Аззира в детстве.

– А что за странные слова о крови? – упавшим голосом отозвался он. – Чья кровь?

– Убиенных младенцев, конечно, – фыркнула Гиллара, но тут же добавила: – Успокойся. Всего лишь свежая кровь забитой скотины. Это ей помогает.

Видя недоверчивый взгляд Аданэя, женщина усмехнулась:

– Не волнуйся, ее болезнь ничем тебе не угрожает, она не заразна, да и проявляется редко.

– Ладно, – сдался Аданэй, – давайте лучше решим, что делать с теми, кто отказался признать нас с Аззирой царями.

– Они боятся потерять свою власть, – протянула Гиллара. – Они надеялись править от лица Латторы с Марраном – не вышло. Но мы сможем, если постараемся, примириться с ними.

– А зачем? – с легким раздражением откликнулся Аданэй. – Мне не нужны лишние заботы. Давайте просто лишим их должностей и вышлем из Эртины? А если воспротивятся, то казним.

Аданэй заметил, как переглянулись Гиллара и Ниррас.

– Несомненно, это лучше всего, – осторожно промолвила женщина. – Просто мы с советником полагали, будто для казней тебе не хватит жесткости.

– Наверное, вы просто забыли, что я брат кровожадного тирана, – усмехнулся Аданэй. – Все-таки мы воспитывались одним отцом. Вышлем от всех, кто обладал властью при Лиммене. А Кхарру… Кхарру мы казним. Главное, придумать повод. Казначея и советников мы в любом случае сменим. Естественно, кроме тебя, Ниррас, – уточнил Аданэй и добавил: – И Оннара.

– Оннара? – изумился мужчина. – Мне казалось, он тебе никогда не нравился.

– Как и ты, Ниррас. И у нас с тобой это взаимно, к чему скрывать. Но мы нужны друг другу. Вот и с Оннаром то же самое.

Как ни странно, а эти слова, похоже, понравились советнику, потому что после секундного замешательства он вдруг расплылся в широкой улыбке и хохотнул.

– Что ж, – заключила Гиллара, – значит, решено. Лучше всего, не откладывая, отдать указы о ссылках и казнях. Но сначала нужно решить, кто займет освободившиеся места.

– Верно, – вторил Ниррас. – И еще, кстати, нам потребуется новый глава стражи.

– Это еще зачем? – удивился Аданэй. – Не скрою, когда-то меня раздражал Аххарит, но теперь…

– Дело в том, царь, что это просьба самого Аххарита. Служба при дворе не для него. Он… странный человек. Мечтает не о власти, а о воинской славе, вот и захотел вернуться в войско. Если не позволим, все равно сбежит. Зато, если позволим – он не подведет. К тому же, его отец – кайнис.

– Хорошо, я понял. Завтра, думаю, вопрос о должностях решим окончательно, – сказал Аданэй и тут же заметил, как смутилась Гиллара. Точнее, притворилась смущенной, ибо в отношении Гиллары никогда нельзя было знать наверняка, какую эмоцию она играет, а какую испытывает на самом деле.

– Есть еще кое-что, Великий, – промолвила женщина. – Рабы. Надо от них избавиться. Ни к чему в столице люди, которые помнят о том, что некогда ты был Айном. Нужно продать их всех. Приобрести новых.

– И особенно это касается Вильдерина и Рэме, – вставил Ниррас.

Они замолчали, ожидая ответа. И Аданэй откликнулся:

– Мне все равно, что думают и говорят рабы. Но если вас это смущает, то займитесь ими сами. Поручите кому-нибудь, пусть отправят невольников за пределы Эртины и завезут новых. Только пусть этих новых будет раза в два меньше.

– Но почему? – удивилась Гиллара.

– Потому что рабы должны работать, а не бездельничать, – с усмешкой пояснил Аданэй.

– Но…

– Гиллара, мы не станем это обсуждать, – отрезал он. – Можешь считать меня отерхейнским варваром, однако вы этих варваров боитесь до дрожи. И правильно делаете. Отерхейн силен. Может, потому, что тратит золото на войско, а не на рабов-красавцев?

– Но наши традиции…

Ниррас прервал женщину, умиротворяюще положив руку ей на плечо:

– Царь прав, Гиллара. Сейчас не до традиций.

– Спасибо, Ниррас, – с благодарным изумлением отозвался Аданэй и добавил:

– Только Вильдерина не трогайте. Его я освобожу.

– А ты хорошо подумал? – протянула Гиллара.

– Да! – огрызнулся он. – Я слишком многим ему обязан.

– И ты думаешь, что подарив ему свободу, сделаешь счастливым? Я не понимаю, отчего тебя так волнует его жизнь, но воля – совсем не то, что он в состоянии оценить. Что он станет с ней делать? Он – раб. Раб с рождения. Он никогда, понимаешь, никогда не был свободен. Тебе сложно это осознать, но попытайся. Он привык, что о нем заботятся и все решают за него. Он никогда не сможет отвечать за собственную жизнь. Он пропадет.

Заметив, что ее слова заставили Аданэя задуматься, Гиллара проворковала:

– Если тебе интересно мое мнение, то лучше твоего так называемого друга отправить в какой-нибудь богатый дом. Он продолжит жить привычной для него жизнью – спокойной и удобной.

В словах женщины присутствовал здравый смысл. Действительно, в память о дружбе Аданэй решил непременно отблагодарить Вильдерина, даровав ему свободу, но совсем не подумал, нужна ли она ему. Теперь он ясно видел: юноша и впрямь не сможет быть свободным. Но и оставлять его во дворце, по которому тот бродил с мрачным видом, во дворце, который, должно быть, напоминал ему о Лиммене, тоже неправильно. Зато в другом доме у него начнется новая жизнь, а новые знакомые отвлекут его. Да и самому Аданэю станет куда легче: он избавится от тошнотворной неловкости, которую испытывал всякий раз при встрече с юношей, когда Вильдерин опускал глаза и почтительно, как полагалось рабу, кланялся.

– Наверное, ты права, – протянул он.

– Конечно, я права, Адданэй, – улыбнулась Гиллара. – Ни о чем не переживай. Я позабочусь о твоем друге. Я знаю всех богатых господ Эртины и отправлю его в самый лучший дом и к самому доброму хозяину.

– Хорошо, – рассеянно отозвался Аданэй, задумавшись о том, какую шутку сыграла с ним судьба, заставляя до сих пор воспринимать Вильдерина как друга, но при этом отсылать его из дворца.

– Не знаю как вы, но меня этот день изрядно утомил, – кивнув на прощание, он покинул залу и направился в свои покои.

Как только дверь за новоявленным властителем закрылась, Ниррас обратился к женщине:

– Что ты задумала? Ты ведь понимаешь, этот раб начнет болтать и хвастать о дружбе с царем! И все-таки собралась отправить его в дом столичного вельможи?

– Ну конечно нет, Ниррас, – отозвалась Гиллара и терпеливо пояснила: – Я только Аданэю так сказала. Зачем лишний раз волновать царя? Если ему так важен какой-то раб, то оставим его в уверенности, будто с ним все хорошо.

– А на самом деле?

– На самом деле отправим мальчишку в каменоломни или угольные шахты – и через месяц можно будет забыть, что он вообще существовал. Это создание не протянет там долго.

– Не понимаю. Не проще ли убить его сразу?

– Ты, как и большинство мужчин, слишком прямолинеен. Вильдерин – не обычный раб. Всем известно, кем он приходился Лиммене. И о его дружбе с Айном. Его внезапная смерть привлечет излишний интерес, пойдут сплетни – и все это рано или поздно дойдет до нашего мальчика. А ссориться нам с ним ни к чему. Он верно заметил, мы нужны друг другу. Так что пусть Вильдерин умрет вдали от Эртины, тихо и незаметно.

Советник только кивнул, но ничего не ответил.

***

Вереницы рабов покидали дворец, а вслед за ним и Эртину. И вереницы рабов вступали в Эртину.

Вильдерин со связанными за спиной руками сидел в раздолбанной колеснице, управляемой надзирателем. Его почему-то везли отдельно от остальных. К какому-то столичному вельможе, как юноша успел понять по мимолетно брошенным фразам. Пустым, безжизненным взглядом смотрел он, как царский дворец исчезал вдали, скрывался за поворотами дорог и громадами зданий. Он знал: скорее всего, ему никогда больше не увидеть своего дома. Ибо чем еще был для него замок властителей, как не домом? Здесь он вырос, здесь испытал счастье и терзания любви, и здесь же потерял свою царицу. Вся его жизнь протекала в этом месте, оно казалось вселенной, ведь юноша никогда, ни разу не выезжал за дворцовые пределы, где для него заканчивался мир, и начиналась пугающая неизвестность. Ужас, боль и отчаяние – вот все, что он сейчас испытывал. Но Вильдерин и не подозревал, что его ждала куда более тяжкая участь, чем просто разлука с домом.

Рэме, рыдая, вместе с остальными рабами шла по улицам Эртины. Девушка понимала: их уводят из столицы, перегоняют на работы. Плакали многие, ибо для них, как и для Вильдерина, царский дворец тоже был домом, они тоже никогда еще его не покидали.

«Будь все проклято!» – думала Рэме. Если бы она заранее знала, что этот высокомерный Айн на самом деле – Аданэй Кханейри, она вела бы себя по-другому, не стала бы портить с ним отношений. Хотя какой толк? Вильдерин с ним вообще дружил, но и его – даже его! – высылают из дворца. Цари, будь они прокляты, все одинаковы! Невольники для них ничто, пыль, бессловесная скотина! Даже те, кому они обязаны жизнью, как этот принц, а ныне и царь – Вильдерину. И Рэме опять разрыдалась в новом приступе злости и горя.

Скоро большая часть рабов, которая помнила Айна, была удалена из Эртины. На какое-то время дворец показался опустевшим. Но скоро вновь наполнился голосами – завезли новых рабов, которые теперь станут украшать собою царский дворец. Аданэя нисколько не волновала внешность невольников, но он решил, что если для илиринцев это так важно, то и ему следует отдать дань традициям.

– Богини слишком опасны для мужчин

В покоях Лиммены Аданэю до сих пор мерещился дух смерти, и они неумолимо напоминали ему об Айне – рабе, ставшем счастьем и проклятием царицы. А потому он их закрыл, а сам обосновался в палатах, расположенных в противоположном конце дворца. Сейчас их украсили множеством разнообразных цветов, источающих столь же разнообразные запахи, которые смешивались, образуя приторную вонь, так что Аданэй сразу распахнул окна, впуская свежий воздух, и блаженно подставил ему лицо.

Раздался неровный стук в дверь, в покои заглянула молоденькая рабыня и поинтересовалась, не угодно ли чего-нибудь царю. Аданэй раздраженно махнул ей рукой, и девушка вновь скрылась за дверью. Сейчас ему хотелось только покоя и одиночества.

Но не сложилось. Минуту спустя дверь отворилась уже без предварительного стука и перед ним предстала Аззира. Теперь в каком-то бледном бежевом облачении неопределенного покроя, с такими же туго скрученными на затылке волосами. Ни одна прядь не выбивалась из этой строгой прически. "Бледная моль, мертвая рыба", – снова подумал он.

Аззира подошла ближе и тусклым голосом произнесла:

– Муж мой, нам следует зачать наследника. Сегодня подходящий день.

Двуликий Ханке! Значит, так она называет любовные отношения между мужчиной и женщиной? Зачать наследника? Какой ужас! Аданэй не чувствовал в себе сил даже прикоснуться к этой ходячей покойнице, что уж говорить о большем.

– Послушай, это подождет, ладно? Один день ничего не решит, а?

Она не ответила, замедленно развернулась и так же молча вышла. А у Аданэя возникло стойкое ощущение, будто только что он поцеловал лягушку. Чтобы хоть как-то избавиться от неприятного чувства, он пригласил к себе ту самую робкую девочку-рабыню, что незадолго до Аззиры заглядывала к нему. Лаская ее юное тело, вдыхая теплый аромат ее русых волос, он заставил себя выкинуть из головы вызывающую отвращение жену. Девушка, едва веря своему счастью, взирала на молодого царя Илирина с восторгом и затаенной страстью. Право, нет ничего более вдохновляющего мужчину, чем восхищение, горящее в глазах женщины.

Несколько последующих дней решались неотложные вопросы: снимались с постов советники, назначались новые – естественно, не без помощи Нирраса. Проводились встречи с воинской и купеческой знатью. В общем, у Аданэя не оставалось времени, чтобы думать о своей жене или о ком бы то ни было другом.

Аззира же не проявляла особого интереса к государственным делам. Видимо, к власти она относилась столь же безразлично, как и ко всему остальному. Зато она приказала освободить большую часть верхних этажей и запретила слугам, рабам и прочим обитателям дворца появляться там без ее личного приглашения. Оставила при себе нескольких женщин, коих привезла из Нарриана, а также Маллекшу, и поселилась с ними в этих необъятных покоях, которым теперь больше подошло бы слово "владения". Чем она там занималась, Аданэя не волновало. Но она почти перестала появляться в других частях дворца, и его это радовало: он хотел как можно реже встречаться с ней.

Впрочем, несколько раз она подходила к нему среди дня все с тем же гнусным предложением зачать наследника. А однажды выдала странную фразу:

"Придет день, ты явишься сам, – сказала она шипящим безжизненным голосом, напомнив этим девочку из видения, – и тогда я заберу твою душу".

Он только фыркнул в ответ, но Аззира уже снова не обращала на него внимания.

***

На закате дня первого летнего месяца, к Аданэю неожиданно пришла Маллекша. Когда ему доложили об ее визите, он подумал, что это не к добру, однако принял жрицу в своих покоях.

– Великий царь, – без лишних предисловий начала женщина, – вот уже много раз опускалась и вновь всходила луна, а ты ни разу не притронулся к своей жене.

"Она-то куда суется? – подумал Аданэй. – Интересно, это Аззира ей нажаловалась? Хотя нет, вряд ли, скорее, ведьма сама это поняла".

Он обреченно вздохнул и задал риторический вопрос:

– Маллекша, ты ее видела? Разве может ее желать хоть один нормальный мужчина? Она же – мертвая. Рыба.

– Но вам необходим наследник.

– Вот-вот, – усмехнулся Аданэй, – именно эту фразу она и произносит всякий раз вместо приветствия.

– Великий, ты должен понять. Аззира могла бы со временем стать верховной жрицей, посвятить свою жизнь Богине. Но пожертвовала этим, чтобы стать твоей женой. В этом заключался ее долг. Но ты тоже должен помнить о своем долге перед Илирином.

– Верховной жрицей? Да ведь она ненормальная!

– Не суди о том, чего не понимаешь, Великий, – сузив глаза, прошипела женщина, но уже спокойнее объяснила: – Богиня многолика и в каждой из нас проявляется по-разному. В Аззире она воплотилась своей темной стороной, но – воплотилась. Так ярко, как ни в ком другом. Именно устами Аззиры Богиня предвещала твое появление в Илирине.

– Мое?

– Конечно. Неспроста тебя подвергли испытанию, и ты соединился с Богиней-на-Земле. Весть гласила: "Когда прилетит коршун в Илирин Великий, тогда Матерь вновь воцарится на древней земле". Сначала мы подумали, что речь идет о твоем брате: он как раз недавно взошел на престол. Никак не могли взять в толк, каким образом дикарь-завоеватель может помочь славному культу. Но потом выяснилось, что жив ты – и все сразу стало понятно.

– Ну и почему тогда ваша Аззира не может стать верховной жрицей?

– Потому что стала твоей женой. Жрицы высокой ступени посвящения не могут принадлежать одному мужчине, не могут выходить замуж. Но мы удалились от темы, повелитель. Мы говорили, что тебе следует стать для своей жены настоящим мужем.

Аданэй не ответил, вместо этого задал давно интересующий его вопрос:

– Та ведьма, Богиня-на-Земле, как ее имя? Кто она? Я хочу знать.

– Кто она? Богиня-на-Земле. А большего тебе знать не следует. Это – таинство.

– Эта женщина не выходит у меня из головы, – произнес Аданэй, лелея лукавую мысль. – Как ты думаешь, может, поэтому Аззира не вызывает у меня желания? Возможно, когда я увижу эту вашу ведьму – я успокоюсь и найду в себе силы стать Аззире настоящим мужем?

– Не сомневаюсь, повелитель, – растерянно отозвалась Маллекша, глядя на него странным взглядом, и вдруг тихо засмеялась.

– Ты предлагаешь мне сговор? Смотри, как бы тебе не пожалеть об этом.

– Ты смеешь мне угрожать? – удивился Аданэй.

– Что ты, Великий, как я могу? Всего лишь предупреждаю. Та жрица опасна для мужчин.

– Я сам разберусь с такого рода опасностью. Имя!

– Я не могу его назвать, мой язык скован клятвой, прости. Но я могу сказать тебе место и время, где ты сможешь ее встретить. Только как ты надеешься ее узнать? Ведь в ту ночь ее лицо было скрыто.

– Я узнаю ее, – с какой-то фанатичной убежденностью произнес Аданэй.

– Хорошо, – Маллекша пронзила его взглядом. – Через два дня, ночью накануне солнцестояния приходи в священную рощу, к озеру. Она там будет. Среди прочих, что перебрались из Нарриана в Эртину.

– Если ты не солгала мне, – обратился он к женщине, – и я действительно встречу ее там, то обещаю, сделаю все, чтобы преодолеть отвращение к Аззире.

– Тебе даже стараться не придется, – со странной усмешкой пробормотала Маллекша. И на миг Аданэю почудилось, будто она знает что-то такое, что-то очень важное, что-то, о чем не желает или не может говорить.

***

Утонувшая в ночной тьме роща вызвала у Аданэя ощутимую дрожь и слабость в ногах. После того странного происшествия, когда он не то попал в другой мир, не то оказался во власти морока, он избегал этого места и сейчас ступил в рощу первый раз за полгода. Каждую секунду ему казалось, будто вот-вот, как тогда, исчезнут звуки, и случится что-то необъяснимое, пугающее. Однако ничего не произошло. Напротив, по мере приближения к месту празднества, до слуха отчетливо донеслась гипнотическая музыка варгана, сменяемая ударами бубна. По берегам горели костры, обрамляя золотым ожерельем черное зеркало озера. Люди – женщины и мужчины – бродили вокруг, сидели в траве, переговаривались. Основные обряды, судя по всему, уже закончились, и теперь все просто веселились и любили друг друга.

Как же ему среди этого множества лиц, полускрытых темнотой, найти ту, ради которой он сюда явился? Как найти волнующую ведьму илиринцев? Теперь Аданэй ясно понял – это не так просто, как ему казалось. Он не сомневался, что сразу узнает жрицу, стоит только ее увидеть. Узнает по запаху тела, по волосам, по неуловимым чертам. Но для этого сначала нужно встретить ее среди этих людей, многие из которых уже удалились в манящую глубь рощи. Может быть, и она тоже. Нет никакой уверенности, что они не разминутся.

Аданэй шел среди поющих, танцующих, целующихся, бегло оглядывая всех встречных и стараясь не упустить никого. Но это оказалось совсем непросто, он даже не сразу заметил, чьи руки возложили венок ему на голову. Потом, конечно, обернулся и увидел задорную улыбку и ласковый взгляд, смотрящий с симпатичного девичьего личика. В иной момент Аданэй отозвался бы на этот призывный жест, но сейчас он находился здесь ради другого. Точнее, ради другой. А потому, улыбнувшись в ответ, он двинулся дальше, оставив девушку в недоумении.

И все так же горели костры, подмигивали своим огненным братьям звезды, шептались озеро и деревья. Эта ночь казалась слишком прекрасной, чтобы закончиться ничем!

/И было записано Адданэем Проклятым – царем Илиринским в год 2463 от основания Илирина Великого/

"Я узнал ее сразу, когда уже успел разувериться в поисках. Я узнал ее, хоть она и стояла ко мне спиной. Я узнал, ибо невозможно не узнать эти умопомрачительно длинные волосы, черные, как степная ночь, и эту маленькую гибкую фигуру, почти скрытую ими. И этот терпкий запах, вгоняющий в лихорадочную дрожь. И этот дурманящий жар, огненную волну, исходящую от ее тела. Ее невозможно было не узнать.

Вот только руки ведьмы – эти руки-змеи, увитые браслетами, лежали на плечах другого мужчины. И я видел, как он напряжен от возбуждения, и понимал: еще чуть-чуть, и он куда-нибудь уведет ее. И тогда, возможно, я никогда больше ее не увижу. Какое страшное слово «никогда»! Он не смел, не имел права, он просто недостоин был касаться моей Богини! От злости у меня свело скулы и, несомненно, я совершил бы какую-нибудь очередную глупость из множества прочих моих глупостей, но она словно почувствовала мой взгляд и присутствие и резко обернулась. Я стоял совсем близко, ее волосы хлестнули меня по лицу, обдав уже знакомым ароматом. Поток первобытной мощи, исходящий от ведьмы, рухнул на меня, как и в прошлый раз, лишил воли и неумолимо потянул к ней. А в следующую секунду мне открылось ее лицо. И это было лицо Аззиры!"