Текст книги "Гибель отложим на завтра. Дилогия (СИ)"

Автор книги: Марина Аэзида

сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 49 страниц)

– Для меня тоже. Но насколько я знаю своего брата, для этого ему пришлось побывать не в одной постели, – ухмыльнулся Элимер и добавил: – И может быть, не только в женской.

– Я не удивлен, – откликнулся телохранитель. – Видел его на каком-то портрете: омерзительно красив!

– Портрете? – удивился Элимер.

– Ну да, ты не все успел уничтожить. Один я нашел в библиотеке.

– Вот как… Значит, я его перепрячу. В горящий камин, например.

Видольд рассмеялся, но вдруг посерьезнел и сказал:

– Не завидую я тебе, Кхан. Живешь одними проблемами страны, да мыслями о брате.

– На то я и наречен кханом.

– Точнее обречен.

– Поясни.

– Не ты владеешь Отерхейном, а Отерхейн владеет тобой. Что ты знал, кроме борьбы сначала за власть, а потом за ее укрепление? Ты не знаешь, что такое забыть обо всем, напиться в трактире и заснуть где-нибудь под скамьей. Не знаешь, что такое бродить по дорогам с друзьями, пустым кошельком и громкими песнями. А в другой день, когда твой кошель наполнится золотом, кутить, словно князь. А потом – снова в дорогу. А знакомо ли тебе море? Не как путь к влиянию и богатству, а море – само по себе? Его мощь, красота, соленый ветер, бури? Когда несешься под всеми парусами! И тот азарт, который испытываешь, уходя от береговой охраны! А бывал ли ты на Скалистых островах, а знаешь ли ты этих горячих пиратских жен, что разукрасят тебе физиономию, узрев, как ты задираешь подолы девкам в трактирах?

– Если ты считаешь это хорошей жизнью, то я рад, что ничего об этом не знаю.

– Эх, Кхан, я тебе сейчас не о хорошей или плохой жизни говорил, а о свободе. Свободе поддаться желаниям или не поддаться им. Но тебе всегда приходится поступать так, как должно. Ты не волен даже ошибиться.

– Я вижу, Видольд, в тебе возродился разбойник – в голосе кхана прозвучала сталь, но воин предпочел ее не заметить.

– Он и не умирал!

– И как смеет разбойник учить меня?

– А почему нет?

– Потому что сейчас ты – мой подданный. И этот подданный слишком много говорит. Смотри, как бы за свой язык тебе однажды не пришлось поплатиться.

– Эту угрозу я слышал уже много раз.

– Вот и постарайся, чтобы у меня не возникло соблазна исполнить ее! – рявкнул Элимер.

– Как скажешь, Кхан. И что ты намерен делать дальше? С Илирином и твоим братом?

– Кстати о том, что я намерен делать. Я сейчас отправлюсь к себе, а ты, Видольд, пригласи писца. Пусть явится в мои покои.

Телохранитель усмехнулся:

– Я тебя прогневал, и ты понизил меня в должности до посыльного?

– Видольд… – угрожающе протянул Элимер.

– Слушаюсь, Великий Кхан, – вздохнул с шутовской обреченностью воин.

***

– Садись и записывай, – приказал кхан, когда перед ним предстал мужчина с пергаментом в руках, почтительно склонивший голову. Немного подумав, Элимер начал диктовать. Шейра, сидящая неподалеку, с интересом прислушивалась.

Когда мужчина дописал последнюю строчку, кхан забрал у него готовое послание и внимательно перечитал:

"Великий Кхан Отерхейна Элимер II Кханейри выражает почтение государям славного Илирина – царям Аданэю Кханейри и Аззире Уллейте. Он желает им всяческого процветания и благополучия. Кхан считает нужным лично поздравить их с восхождением на престол. Он будет счастлив обсудить дальнейшие отношения между нашими великими государствами".

Удовлетворившись прочтенным, Элимер запечатал послание имперской печатью и вернул писцу со словами:

– Передай гонцу. Я приказываю ему сегодня же отправляться в Илирин и отдать послание лично в руки правителям.

***

– Почему ты соврал? – спросила Шейра Элимера, когда они остались вдвоем.

– Что ты имеешь в виду?

– Ну, ты ведь хочешь своему брату смерти, а в письме говоришь, как будто желаешь ему благо. А это ложь!

– Ах, вот ты о чем! – рассмеялся Элимер. – Это не ложь, Шейра, это политика. Ума не приложу, как тебе объяснить… Просто поверь – я знаю, что делаю.

– И когда ты убьешь своего брата? – нахмурившись, спросила Шейра.

– Не сейчас. Я еще не до конца разобрался с мятежами, война не ко времени. Пока я хочу предложить Аданэю мир. На моих условиях, разумеется. Ему сейчас куда выгоднее укрепить власть, чем воевать с внешними врагами. Надеюсь, он окажется достаточно разумным и согласится со мной.

– А потом? Что ты сделаешь потом?

– Илирин давно нам мешает. Так что война неизбежна. Тем более, сейчас, когда во главе его стал Аданэй. Я не успокоюсь, пока не увижу его мертвым, – Элимер помрачнел и отстранился от Шейры.

– Ну вот, ты опять думаешь о войне, – вздохнула она.

– Приходится. Я ведь кхан.

– И всегда чем-то занят. А я? Раньше, пока жила в лесу, я всегда знала, что и для чего делаю. Охотилась, чтобы есть, убивала врагов, чтобы не убили меня, выделывала кожу и шкуры, чтобы одеться. А теперь? Здесь, в этом жилище, есть все. А если чего-то нет, то есть слуги, и они все делают.

– Шейра, ты моя жена и моя кханне. У тебя и должно быть все.

– Но мне часто скучно. Даже степь надоела. Вот скажи, чем занимаются знатные жены шакалов… ой, прости, я хотела сказать – отерхейнские жены. Чтобы им не было скучно, что они делают?

– Ну, – Элимер задумался, – следят за владениями мужей, занимаются детьми.

– А если нет детей? А если нет мужа?

– На самом деле, они находят, чем заняться. Многому учатся: музыке, умению вести беседу, искусству танца, а некоторые даже лучной стрельбе.

– О! – воскликнула Шейра, сдвинув брови в притворном гневе. – Эти танцы! Сожри меня Ханке, если я не видела, как на пиру ты пялился на эти их пляски! И даже замер – ну прямо как дутл, который увидел опасность!

– Шейра, – не смог сдержать кхан веселого изумления, – да ты никак ревнуешь?!

– Самой огромной ужасной ревностью! Пялился на них, а не на меня. Почему они тебе нравятся больше твоей жены?

– Да ты же сейчас просто смеешься надо мной! – понял Элимер и рассмеялся. – Ведь прекрасно знаешь, что никто мне не нравится больше тебя.

– Так почему тогда пялишься на них?

– Ну… ничего не могу с собой поделать. Но люблю-то я все равно тебя.

– Неубедительно. Но я решила. Я тоже буду делать танцы!

– Танцевать.

– Что?

– Правильно говорить не "делать танцы", а "танцевать". Сквернословить ты выучилась в совершенстве, даже Видольд обзавидуется, а вот с обычными словами пока не все гладко, – улыбнулся кхан.

– Хорошо. Танцевать, – поправилась айсадка. – Я научусь танцевать. И тогда ты только на меня смотреть будешь, а не на этих дутлоголовых. Завтра же дай мне наставника. Я приказываю.

– Слушаюсь, Великая Кханне, – Элимер расхохотался, увлекая свою развеселившуюся жену на ложе.

Какое же счастье испытывал он рядом с этой русоволосой девчонкой, которая оказалась его единственной сбывшейся мечтой.

II

Аданэй стоял в этой как всегда затемненной комнате, и ему стало сильно, очень сильно не по себе, когда глаза его, привыкнув к полумраку, выхватили из него тонкий силуэт Аззиры и ее лицо, искаженное ужасом.

Она застыла, вскинув руки и повернув их ладонями на Аданэя. И на этих ладонях, прямо в центре, выделялся огромный нарисованный глаз. Такой же красовался и над ее переносицей.

– Аззира, что это?

– Где? – вскрикнула она испуганно, как будто только что заметила присутствие Аданэя.

– Эти глаза…

– Да, глаза… – прошептала. – Это чтобы Те не подкрались, чтобы я их увидела.

– Кого?

Аззира подозрительно огляделась по сторонам и задрожала.

– Я не знаю кого, они где-то прячутся. Но теперь им не удастся, ведь у меня столько глаз. Столько глаз! – в осипшем ее голосе послышалась паника. Казалось, еще чуть-чуть и она завизжит от ужаса перед чем-то неведомым.

– Успокойся! – ему пришлось прикрикнуть, чтобы хоть как-то привести ее в чувство. На какое-то время подействовало, взгляд Аззиры прояснился, но вскоре опять помутнел.

– Они говорят, я обречена, говорят, я проиграю, я опять проиграю, мы проиграем. Они говорят, так будет, пока круг не замкнется. Они говорят, я проклята. Навеки проклята. Они смеются. Прогони их, пожалуйста, прогони, – тут ее плечи затряслись, а в широко распахнутых глазах загорелось пламя безумия.

Теперь Аданэй осознал до конца: плод кровосмесительной связи – его жена – действительно сумасшедшая. Но еще он поймал себя на мысли, что почему-то не испытывает того отвращения, которое испытал совсем недавно, узнав тайну ее рождения. Напротив, какая-то трогательная жалость овладела им. Она походила на запуганного больного ребенка, умоляющего о помощи. Исчезла темная жрица, исчезла студеная рыба – лишь бедное страдающее дитя смотрело ее глазами.

Он осторожно усадил Аззиру себе на колени и, прерывая ее бессвязный истеричный шепот, постарался успокоить:

– Тихо, тихо, хорошая моя. С тобой ничего не случится, никто тебя не тронет, я не позволю, – и что-то еще в этом духе.

Намалеванные на ее ладонях и лбу глаза смазались, испачкав его одежду и кожу, но его это не волновало. Кое-как она затихла, лишь изредка продолжала что-то несвязно бормотать. Но из этого лепета он все-таки сумел выделить несколько фраз.

Она сказала:

– Он скоро приедет ко мне, мой вечный брат.

Она сказала:

– Я больше не буду одна. Он поможет.

Потом Аззира замолкла окончательно и застыла в руках Аданэя. Заснула? Он постарался не разбудить ее, осторожно перекладывая на кровать. Опасался, что если она нечаянно проснется, ей вновь завладеют болезненные видения.

Но когда Аззира открыла глаза, то уже ничем не напоминала испуганного ребенка. Плотоядно улыбнувшись, она обвила руки вокруг его шеи, и если бы Аданэй не был уверен в твердости своего рассудка, он решил бы, что предыдущая сцена ему лишь привиделась.

***

Мерзкий брат Аззиры появился во дворце спустя несколько дней. Мерзкий – потому что только это слово характеризовало его достаточно верно. Он возник – именно так – возник, будто ниоткуда, поздним вечером. Тихо, неслышно.

Гиллара, в отвращении скорчив красивое лицо, выплюнула: «Иди. Великий Царь окажет тебе честь и сам проводит к ней». При этом она с мольбой посмотрела на Аданэя.

Брат, которого тот уже успел мысленно наречь выродком, перевел на него тусклый рыбий взгляд, в котором не отразилось ни одной эмоции, даже легкого любопытства, свойственного большинству людей при первом знакомстве. Все так же равнодушно он отвернулся, потом вяло кивнул, не издав ни звука.

Позже, когда Аданэй длинными коридорами вел его к Аззире, он разглядел выродка внимательнее. И очередной раз удивился, как зло иногда природа смеется над своими созданиями. Выродок походил на Аззиру, при взгляде на него не оставалось сомнений, что они – близнецы. Но при этом он казался почти полной ее противоположностью. Такой же невысокий, он, в отличие от сестры, выглядел не изящным, а тщедушным. Белизна ее кожи в нем выродилась в нездоровую синюшную бледность, а гибкость – в то бессилие мышц, которое создавало впечатление, будто в теле его отсутствовали кости. И глаза, такие же зеленые, как у Аззиры, казались стеклянными, припорошенными пылью и совсем пустыми. Походка была шаркающей и сутулой. Руки, похожие на плети, апатично свисали вдоль тела. Волосы – как и у Аззиры черные, – производили впечатление давно немытых и липли к его покрытому капельками пота лбу.

Одним словом, этот брат действительно оказался довольно неприятным. И не только из-за отталкивающей внешности. Присутствовало в нём что-то еще, что-то неосязаемое, что вызывало неприязнь и отторжение. Аданэй даже начал понимать нелюбовь Гиллары к собственному сыну. Зато Аззира, как выяснилось, испытывала к нему совершенно другие чувства. Аданэй заметил это сразу, как только привел выродка в ее покои.

– Ты, – прошептала женщина, и глаза ее засияли.

Брат с сестрой медленно, будто заворожено двинулись навстречу друг другу. Оказавшись лицом к лицу, они соединили руки, все так же поглощая друг друга взглядами.

– Очень трогательно, – усмехнулся Аданэй – Ну, так я вас оставлю.

Кажется, эти двое даже не услышали его слов. На миг у него сложилось впечатление, будто они поглощены разговором, хотя с их губ не слетело ни звука. Словно они говорили глазами. Но Аданэй тут же отогнал от себя эту мысль как абсурдную и поспешил покинуть комнаты жены.

Аззира и Шлееп даже не шевельнулись. Они говорили. Аданэю не показалось, они действительно говорили. И если бы он услышал этот безмолвный диалог, то очень удивился бы и вряд ли захотел так быстро уйти.

– Мой брат, мой вечный брат, мой возлюбленный, мой отец, мой сын, вся моя жизнь. Весь мир – в тебе!

– Сестра! Вечная моя спутница, мой единственный смысл, все как тогда, мы снова вместе. Мы будем вместе вечно.

– Пока круг не замкнется.

– Пока круг не замкнется!

– Мы выполним назначенное, замкнется круг – мы полетим, свободные.

– Замкнется круг и – свободные, – мы полетим, жизнь моя!

– Судьба моя! Мы там, где должно. Круг замкнется! Но мы останемся вместе. Навсегда свободные!

– Навсегда вместе!

***

Аданэя разбудил громкий стук в дверь.

– В чем дело? – спросил он, спросонья не сразу разобрав, кто к нему ворвался. Оказалось, Оннар. В двери, позади него, стояли растерянные стражники, не посмевшие задержать советника.

"В следующий раз надо самому проследить, кого ставят охранять мои покои", – подумал Аданэй.

– В чем дело, Оннар? Почему ты врываешься?

– Прости, Великий, но случилась беда. Нирраса убили.

– Что?! – Аданэй так и подскочил на постели. – Как это случилось?

– Никто не знает. Его убили два-три дня назад. Кинжалом. Но нашли его только этой ночью. В лесу, на окраине Эртины.

Сейчас Аданэй припоминал, что за последние дни ни разу не видел советника. Вообще-то, это должно было показаться ему странным, но не показалось. О чем он только думал!

– Проклятье! Как не вовремя! Ну почему именно сейчас, когда вот-вот явится Элимер?! – воскликнул он и спросил: – А где Гиллара?

– Она как услышала, так убежала, закрылась в своих покоях, никого не пускает, оплакивает Нирраса.

– Очень хорошо, – вымолвил Аданэй. – Я иду к ней.

Спешно накинув одежду, он двинулся вместе с Оннаром к выходу. В середине коридора, ведущего к покоям Гиллары, приостановился и в раздумье глянул на советника.

– Вот что, Оннар. Найди сейчас Хаттейтина. Пусть явится во дворец. Временно займет место Нирраса. И еще, мы должны найти убийц советника.

– Не похоже, что его убили враги или заговорщиками – они предпочли бы более тонкий способ. Скорее похоже на бродяг, разбойников. Его ведь еще и ограбили. Как их найти, ума не приложу.

– Но мы попытаемся, правда? Прикажи, пусть поспрашивают людей, живущих неподалеку. Может, кто-то что-то видел.

– Это вряд ли. Но попробовать стоит, – вымолвил Оннар и вдруг яростно рубанул ребром ладони воздух. – Да что Ниррас вообще делал в этом лесу?!

– Вот и мне интересно, что он мог там делать? – взглянув на советника, протянул Аданэй и, не дожидаясь ответа, отправился к Гилларе.

Женщина открыла не сразу. Лишь через несколько минут, когда Аданэй уже начал терять терпение, она появилась на пороге. Растрепанные волосы, покрасневшие глаза, потухший взор – все свидетельствовало, что Гиллара в отчаянии. Впустив Аданэя, она шумно расплакалась.

– Как мне жить без него? – рыдала она. – Я так любила моего Нирраса. О, такое горе, такое горе! – она рухнула на кровать, ударившись в истерику.

Аданэй присел рядом и сочувственно потрепал Гиллару по плечу.

– Гиллара, Гиллара, я даже не знаю, что сказать и как тебя утешить. Да и возможно ли утешение, когда умирают близкие? Но обещаю, я найду тех, кто лишил тебя любимого, а меня – сподвижника. Они поплатятся и за его смерть, и за твои слезы. Обещаю.

– Правда? – с надеждой откликнулась Гиллара, но в следующий момент надежда в голосе растаяла. – Но как? Мне сказали, это какие-то жалкие бродяги. Как их искать?

– О, я найду способ, можешь не сомневаться. Кстати, тебе известно, что делал Ниррас так далеко от центра?

– Н-нет, – неуверенно протянула Гиллара, забыв о слезах.

– Жаль. Я, видишь ли, полагаю, что бродяги здесь ни при чем. Думается мне, Нирраса заманили в этот лес специально. И выставили все так, будто его убила чернь. Но я почти уверен – это сделал человек благородного происхождения. Кому-то советник сильно мешал.

– Ты думаешь?

– Да. Я уже отправил стражников, они расспросят местных жителей: за правдивые сведения я обещал награду. А еще по лесу пошарят. Уверен, где-нибудь там и обнаружатся пропавшие драгоценности. А еще я подумал об илиринских ведьмах. Они тоже могут помочь, ведь некоторые из них владеют тайными знаниями. Я уже обратился к Маллекше, она обещала выяснить все, что сможет. Помимо всего, есть еще и цветной зериус, ты ведь знаешь. Лишить подозреваемых противоядия – сами во всем признаются. Если есть в чем, конечно. Твой Ниррас будет отомщен, Гиллара, не сомневайся.

– Я так благодарна! Ты желаешь найти убийц, хотя никогда не любил Нирраса.

– Но он был мне нужен, – отрезал Аданэй. – К тому же, в последнее время мы неплохо ладили. Да и как я могу чувствовать себя в безопасности, подозревая, что преступники в моем окружении.

– Маллекша уже что-то сказала?

– Еще нет, – Аданэй окинул Гиллару внимательным взглядом. – Я хочу присутствовать при ее ворожбе. Может, и Аззира присоединится. Я собирался идти к ним сразу после разговора с тобой. Так что, Гиллара, сейчас я оставлю тебя. Ты уж держись. Пусть тебя хоть чуть-чуть утешит сознание, что любимый твой скоро будет отомщен.

Царь поднялся с кровати и направился к двери. Но движения его замедлились, словно он не торопился уходить и чего-то ждал. И дождался.

– Стой! – воскликнула Гиллара. И как только Аданэй остановился и обернулся, спросила:

– Почему ты пришел ко мне?

Аданэй, усмехнувшись, приподнял одну бровь, и тогда женщина пробормотала:

– Ты догадался…

– О чем, Гиллара? О чем я должен был догадаться? О том, как фальшивы твои слезы?

– Они не фальшивы! – крикнула женщина. – Я любила Нирраса!

– Но это не помешало тебе его убить.

– Как ты можешь так думать? Как смеешь?!

– Гиллара… – предупреждающе протянул Аданэй.

– Хорошо! – сдалась женщина. – Хорошо, пусть так. Но мне просто пришлось! Он захотел слишком многого – назвать Аззиру дочерью.

Какое-то время Аданэй смотрел на нее, ошеломленный. Он с самого начала подозревал, что смерть советника – дело ее рук. Но все равно удивился.

– Значит, я не ошибся, – вымолвил Аданэй глухо и вдруг взорвался:

– Дура! Ты просто жалкая дура! Ниррас был необходим нам всем! А сейчас – особенно. Мой братец уже подъезжает к Илирину, он скоро будет здесь! А я остался без советника в делах войны!

– Ты справишься, – робко вставила Гиллара.

– Не думай, что твоя жалкая лесть меня успокоит! Дура! Убить Нирраса из-за мерзкой связи с собственным отцом, из-за нелепых идей о чистой крови! Она не чистая, Гиллара, она прогнившая и протухшая. Стоит посмотреть на твоих деток, чтобы убедиться в этом.

Аданэй хотел добавить еще что-нибудь, но обнаружил, что поток слов иссяк. В возникшей паузе Гиллара, не ожидавшая от Аданэя такой вспышки ярости, тревожно спросила:

– Что ты думаешь делать?

– А что теперь сделаешь? – он немного успокоился, и слова его прозвучали почти буднично. – Ты, конечно, дура, но этого не изменить.

– А Маллекша? А поиски драгоценностей? Неужели все узнают, что это я?

Аданэй полупрезрительно пожал плечами.

– К Маллекше я не обращался. Мои слова предназначались лишь для тебя. Если бы я не догадывался, что смерть Нирраса на твоей совести, то даже не пришел бы. Оставил бы лить слезы в одиночестве.

– Как ты догадался?

– Вспомнил твои откровения… Вспомнил, что ты хотела помешать Ниррасу назвать Аззиру дочерью. И я видел, что ваши отношения с советником в последнее время разладились. И еще: я не обратил внимания, что Нирраса пару дней не было во дворце, но твое отсутствие заметил.

– И как ты намерен поступить?

– Да никак! – снова взорвался Аданэй. – Что я могу сделать?! Ты, к сожалению, пока еще нужна. Так же, как нужен был Ниррас, кстати. Если бы не это… – он отмахнулся. – Да что об этом говорить! Просто теперь я никогда не подпущу тебя со спины. И уж точно не приму из твоих рук ни блюд, ни напитков. Кто знает, вдруг однажды ты решишь, будто и я тоже хочу слишком многого, и тебе взбредет в голову разобраться с этим.

– Что такое ты говоришь? Ты – Царь, а значит, не можешь пожелать слишком многого, ведь это твоя страна.

– Гиллара, сколько я тебя знаю, а все еще удивляюсь твоему лицемерию. Право, даже я не достиг в этом такого искусства, – издевательски протянул Аданэй. – Но меня провести не пытайся. Мы оба с тобой знаем, каким путем я превратился в царя и кто мне в этом помог.

Женщина умолкла. Замолчал и Аданэй. И лишь через несколько минут снова раздался его голос:

– Ты что, не могла хотя бы подождать и убить своего любовника после встречи с Элимером? – нахмурился он. – Ты понимаешь, как его гибель некстати?

– Я все понимаю, но иначе я не могла. Ниррас, видишь ли, настаивал, чтобы Аззиру объявили его дочерью до приезда кхана. В собственном тщеславии он вожделел предстать перед ним отцом царицы.

– Не произошло бы ничего страшного, если б и впрямь предстал. И не спорь, все твои рассуждения по этому поводу я уже слышал, у меня нет желания выслушивать их повторно. Лучше расскажи, что на самом деле произошло в том лесу.

Гиллара, нервно сглотнув, не то от волнения, не то лишь изображая таковое, заговорила.

– Все просто. Я сослалась на то, что Аззира – жрица и открывать ей правду следует лишь в священном месте. Ниррас в таких вещах никогда не разбирался и, помимо прочего, несчастный мой возлюбленный, – в этом месте Гиллара всхлипнула, – доверял мне. Я послала его в тот лес, сказала ждать на опушке. А сама отправилась за ним. Мы встретились, я повела его вглубь, якобы к Аззире. Ну а там… там я обняла его. У меня был нож, а вокруг было темно. Бедный мой Ниррас, наверное, даже понять ничего не успел. Умер почти сразу. Я сняла драгоценности и, ты прав, спрятала их там же, в лесу, под деревом.

– Ты опасна, Гиллара. Я всегда это знал, но до сегодняшнего дня и не подозревал насколько.

– Но не для тебя. Тебе я не опасна.

– Ниррас тоже так думал, верно? – изогнув губы, уронил Аданэй и отстраненно пробормотал. – И все же – как не вовремя…

– Не переживай. С тобой будут другие советники и я.

– Ты? Ну уж нет! – он наклонился к самому уху женщины. – Тебя не будет на этой встрече. Ты в трауре, скорбишь о несчастном Ниррасе и никуда не выходишь. Ты в отчаянии, разве забыла?

– Да, да, ты прав… Я просто не подумала, – согласилась женщина.

"Интересно, надолго ли хватит ее покорности?" – подумал Аданэй, а вслух произнес с деланным сочувствием:

– Оставляю тебя наедине с твоим горем.

Кивнув на прощание, он быстро удалился. У него не возникло ни малейшего желания и дальше находиться в этой комнате с этой старой змеей, способной, наверное, ужалить даже собственных детей, если те посмеют встать у нее на пути.

***

И в этот, и на следующий день Аданэй почти не видел Аззиру, она все время пропадала с братом. А когда все-таки он ее встречал, рядом с ней непременно находился выродок, с которым они держались за руки, смотрели друг на друга, но ни разу Аданэй не слышал, чтобы переговаривались. Может, ее брат ко всем прочим своим «достоинствам» был еще и немым?

На исходе дня Аданэй решил подняться к жене сам, но как только оказался на пороге ее покоев, услышал настойчивые возражения служанок. Слишком настойчивые, как ему показалось. Аданэй прикрикнул на девушек и приказал им уйти с дороги. Естественно, служанки подчинились, но Аданэй заметил, как они перекинулись тревожными взглядами. Странно. Однако причину этой странности он скоро выяснит.

В третьей по счету комнате Аданэй обнаружил Шлеепа. Он неподвижно, ссутулившись, сидел на стуле, выпялив мутный взгляд в пустую стену, и даже не повернул головы, да и вообще никак не отреагировал на появление царя,. Аданэй брезгливо поджал губы, но промолчал: неизвестно, понимал ли вообще выродок человеческую речь.

Аззиру он обнаружил в одном из дальних помещений. И понял, отчего служанки так упорно не пускали его во «владения» жены. Эта шлюха, полуобнаженная, возлежала на кровати и страстно целовала какого-то илиринца. Они не сразу заметили, что уже не одни в этой комнате.

– Какое волнующее зрелище! – выдавил Аданэй и почувствовал, как закипела в груди ярость. Свело скулы, какое-то время он не мог найти в себе сил, чтобы двинуться с места.

Мужчина, заметно побледневший, вскочил с кровати и отпрянул назад, в то время как Аззира, безмятежно-спокойная, повернулась к мужу и пропела:

– В гневе ты прекрасен, мой Бог!

От унижения у Аданэя сперло дыхание. Захотелось избить ее, изнасиловать, убить.

Любовник царицы, не зная, куда себя деть, тщетно попытался оправдаться.

– Повелитель, я виноват, но я не мог противиться Велико. Пощади, умоляю!

Он склонил голову, показывая покорность, и приблизился к царю. Зря он это сделал, ибо бешенство последнего нашло выход. Почти не контролируя себя, Аданэй выхватил из ножен кинжал и со всей силы ударил мужчину, не разбирая, куда именно бьет. Тот схватился за раненый бок и, спотыкаясь на каждом шагу, поспешил сбежать разъяренного правителя за дверь.

– Похотливая сука! – прохрипел Аданэй, медленно надвигаясь на Аззиру с окровавленным кинжалом в руках. – Грязная потаскуха! Такая же, как твоя мамаша!

Аззира вскочила и закричала пронзительно, пальцем указывая на пятно, темнеющее на длинном ворсе светлого ковра:

– Ты только посмотри, что наделал!! Теперь его никто не отмоет! Придется выбрасывать!

От неожиданности Аданэй даже опустил клинок. Несколько мгновений пребывал в замешательстве, и лишь затем спросил:

– Я чуть не убил твоего любовника, я чуть не убил тебя. А ты из-за какого-то пятна бесишься?

– Дикарь! Отерхейнский варвар! Ты ничего не понимаешь! Этот ковер соткали легендарные мастера и привезли из самой Сайхратхи! На нем вытканы древнейшие символы творения и гибели!

– Да мне все равно до твоего ковра, ты, безумная шлюха! – и он собирался презрительно удалиться, когда Аззира, оскалившись, бросилась на него, хищно скрючив пальцы.

Прежде чем Аданэй отшвырнул ее в сторону, женщина оставила на его щеке три ярких отметины. Сука! Она должна была униженно молить о прощении, а не набрасываться! Мразь! Но и этого ей оказалось мало. Поднявшись, Аззира кинулась на него снова. В этот раз он не стал осторожничать и грубо отшвырнул ее. Она свалилась на пол, кубарем отлетела в сторону и, ударившись головой о стену, не сдержала стона. Поделом ей – подумал Аданэй.

Но в этот момент поймал на себе взгляд Аззиры, которая чуть приподнялась на локтях, и почувствовал, как невидимые щупальца проникли в его голову, взяли в плен мысли и сложили в иные, которые звучали, словно приказ:

"Как я посмел? Ведь я сам во всем виноват. Я должен умолять ее о прощении".

Какой-то остаточной частью разума Аданэй понимал, что думает о чем-то не том, и это не его мысли. Однако они продолжали течь сквозь голову.

"Я ничтожный раб пред ликом Богини. Прикажи – и я умру".

И тут же:

«Что за бред? Что за бред я думаю?».

Встряхнув головой, Аданэй посмотрел на Аззиру и расхохотался:

– Что за бред, сука?! Ты думаешь, я поверю? Прекрати колдовство, иначе я тебя и впрямь убью.

Теперь на лице Аззиры отразилась неуверенность, и даже страх. Наконец-то! Но вслед за этим Аданэй опять ощутил, как очередная нелепая мысль упрямо толкается в его голову.

– Прекрати сейчас же! – прорычал он и подошел к Аззире вплотную.

Вернув кинжал обратно в ножны, он схватил жену за волосы и, жгутом намотав их на руку, резко дернул вверх. Аззира закричала, но Аданэй лишь наклонился к ее лицу и отчеканил:

– Не пытайся еще раз проделать со мной такое, ведьма! Не выйдет!

Рванув ее за плечи, отбросил на кровать и, наслаждаясь беспомощностью жертвы, почувствовал себя почти отомщенным. Аданэй угрожающе двинулся на жену, однако ее слова заставили остановиться и опустить руки, уже готовые грубо разорвать и без того жалкие остатки ее одежды.

– Только не бей! – сказала она, сжавшись и прикрыв ладонями голову. – Не трогай! Если причинишь вред ребенку – я сама тебя убью, клянусь!

– Что? – Аданэй даже отшатнулся и, скользнув взглядом ниже лица жены, остановился на ее животе. Еще не явно, еле заметно, но талия Аззиры, вне всяких сомнений, располнела.

– Надо же! – ухмыльнулся он после секундного замешательства. – И как я сразу не заметил! Еще чуть-чуть, и ты превратишься в жирную корову. И кто отец ублюдка? Или для тебя это такая же тайна, как для меня?

– Я – жрица. Конечно, я знаю, кто отец, – пригладив волосы, ответила Аззира, как только убедилась, что Аданэй перешел на свой излюбленный способ поединка – словесный, а значит, физическая расправа ей уже не грозила.

Аданэй же очередной раз понял, что Аззиру совершенно не задевали слова, способные смертельно оскорбить любую другую женщину.

– Не вздумай утверждать, будто отец – я. Все равно не поверю, – фыркнул он.

Аззира поднялась с кровати, повернулась к Аданэю спиной, грациозно прошла и встала перед зеркалом. Чуть повернув голову, скучающим голосом обронила:

– Мне все равно, поверишь ты или нет. Ты задал вопрос – я могу на него ответить, – одновременно она перехватила рукой одну прядь своих длинных волос. В другой руке оказался гребень. – Хочешь узнать, кто отец ребенка?

– Было бы любопытно.

– Он зачат тогда, в гроте. Дитя Богов, – Аззира как раз перешла к расчесыванию второй пряди, гребень запутался в волосах, и она разнервничалась.

– Все из-за тебя, – уронила раздраженно. – Теперь мне их никогда в жизни не расчесать! Эяна!

На крик прибежала одна из служанок.

– Уйди! – рявкнул на нее Аданэй.

– Что значит уйди? – вскинулась Аззира. – А кто расчешет мне волосы?

– Подождешь, – ответил Аданэй и снова приказал служанке. – Уйди!

Та вопросительно посмотрела на свою госпожу, ясно давая понять, что подчинится лишь ей.

– Ладно, Эяна, оставь нас, – неохотно промолвила Аззира и обратилась к Аданэю. – Ну что еще?

– Ты ждешь, что я тебе поверю? Как убедишь, что говоришь правду?

– Адданэй, – голос Аззиры прозвучал устало, – почему я должна в чем-то тебя убеждать? Я уже сказала, мне все равно, веришь ты или нет. И вообще, отчего ты так злишься?

Действительно, отчего? Аданэй впервые задался этим вопросом. Если хорошо подумать, он женился на Аззире, чтобы стать царем. Она стала его супругой, чтобы вернуть брата. И ничто больше их связывало. Он развлекался с рабынями, она – с кем придется. Если ребенок, которого она носит, и впрямь его, то он должен быть этим вполне удовлетворен. Ведь он – Аданэй Неотразимый, Аданэй Великолепный, Аданэй-гроза-всех-женщин! А эта – сумасшедшая девка с больной кровью.

Он покачал головой и, рассмеявшись, вымолвив в пустоту:

– Не знаю… Почему-то мне хочется, чтобы ты любила и желала только меня.