Текст книги "Гибель отложим на завтра. Дилогия (СИ)"

Автор книги: Марина Аэзида

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 49 страниц)

Еху не препятствовал ей блуждать по лесной чаще и охотиться на мелкую дичь. Да и сам старик иногда уходил далеко от дома, в болота, чтобы собрать каких-то незнакомых Шейре ягод, кореньев и трав. Изредка она увязывалась за ним: общение со стариком доставляло ей удовольствие. Даже айсадку, родившуюся и выросшую в лесах, поражало, как много Еху знал о повадках зверья и птиц. Казалось, ему известно имя каждого дерева. А еще старик часто, повинуясь одному только чутью, безошибочно угадывал направление, в котором стоило продвигаться, чтобы найти определенную травку. А сколько историй услышала Шейра о загадочных лесных обитателях! О коварных древесных карликах, оборотнях, лесных иясе, девах реки. Слушать его удивительные рассказы, сопровождаемые треском костра на закате, было особенно интересно.

Правда, выйти в степь Еху позволил Шейре лишь один раз, да и то в своем сопровождении, прибегнув к незамысловатому объяснению:

– Да если там с тобой опять что-то приключится, наш кхан мне голову снесет! Я ведь за тобой приглядывать обещался.

В этом краю контрастов времена года протекали удивительно. Вот и осень. Здесь, в лесах, она еще почти не ощущалась, лишь слегка поблекла зелень травы и листьев, да вечера с рассветами становились все холоднее. А вот степь познала окончание лета вполне. Там, не переставая, бушевали пыльные ветра, заламывая иссушенные летним зноем травы, гоняя легкое перекати-поле и поднимая с земли сор. И без того неприглядные равнины стали совсем скучными; давно облетели лепестки скромных поздних цветов и, куда ни кинь взгляд, всюду царила одна лишь бурая краска. И только пронзительная синь высокого неба в ясные дни разбавляла унылое однообразие.

Дикие козы давно перекочевали на благосклонные земли запада, и одни лишь домашние стада овец безвольно паслись на потерявшей соки земле, покорно пережевывая сухую поросль. Их густая ценная шерсть свалялась в путаные, забитые пылью колтуны, и люди ничего не могли с этим поделать. И не пытались. Вот придет зима, успокоятся Отцы Ветров, перестанет мести пыль – и придет пора вычесывать осевший в шерсти мусор и грязь, чтобы весной приступить к стрижке. И снова появится у хозяек из чего прясть и ткать, и не переведется у их детей и мужей, да и у них самих, теплая шерстяная одежда, столь необходимая и в холодное время года, и в летние мерзлые ночи.

Разумеется, всего этого Шейра не знала, да и не могла знать, если бы Еху не объяснил ей. Благодаря беседам со стариком, айсадка стала намного лучше разбираться в жизни края под названием Отерхейн, хотя и не могла понять большей части бытующих здесь правил и обычаев. Жизнь шакалов так разительно отличалась от жизни ее родного народа, что она решила не забивать себе голову безнадежными попытками понять их мысли, дела и быт.

Приблизившись к полянке, с которой доносился стук топора, теперь отчетливый и громкий, Шейра услышала заливистый лай: навстречу ей бросилась огромная, похожая на волка, собака. С псом по кличке Бурый девушка успела подружиться почти так же хорошо, как с Еху.

Заметив Шейру, старик разогнулся, провел ладонью по лбу, утирая пот, и задорно усмехнулся, прищурившись.

– Гляди-ка, опять с первым лучом вскочила! Поспала бы еще, девонька. Утренний сон, знаешь ли, самый сладкий.

– Но ведь и ты тоже не спишь.

– Ну, я-то другое дело! – воскликнул Еху. – Старческий сон, понимаешь, он краткий и чуткий. Но раз уж ты здесь, помоги-ка, сложи-ка дровишки во-о-он в ту кучу, – махнув рукой куда-то позади себя, Еху продолжил рубить сухостой. Шейре не надо было объяснять, что делать, она уже привыкла помогать леснику.

– Ну вот, – вздохнул он, снова утирая пот, –  теперь несколько ночей не замерзнем.

Он накрыл сложенные Шейрой дрова пропитанной жиром холстиной – на случай дождя – и, обращаясь к девушке, подмигнул ей:

– Пойдем, что ли, к дому? Перекусим чего-нибудь. А дровишки новые уж завтра перенесем поближе. На сегодня нам и прежних остатков хватит.

И первый тронулся с полянки, сопровождаемый верным Бурым. Шейра немного помедлила, наслаждаясь потоками солнечных лучей, которые, не видя преграды, грели и освещали это открытое место, и скоро бросилась вдогонку.

– Ты вот что, Шейра, – обратился к ней Еху, – я сегодня в деревню пойду, еды какой прикупить, опять же, молока свежего, да одеждой запастись надо бы. Зима недалече. Да и до кузнеца дойти бы, уж и топоры все притупились. В общем, дел невпроворот, на ночь задержусь. Так что смотри, девонька, далеко от дома не отходи, поняла?

– Почему? – наивно поинтересовалась она.

– Что ж ты непонятливая какая, – беззлобно пожурил ее старик. – Объяснял ведь. Кхан с меня шкуру спустит, случись с тобой что. А в лесу зверье всякое, да и вообще, мало ли, что случиться может.

– Прости, не подумала о тебе. Забыла, что кхан ваш как зверь кровожадный.

– Как зверь? – растерянно пробормотал старик.– О чем ты, маленькая? Не такой уж он лютый и кровожадный, как ты думаешь. А точнее – совсем даже и не лютый. Просто не очень счастливый, вот и очерствело сердце-то. Это, знаешь, со всяким случиться может.

–  Он владеет огромным краем, побеждает всегда, его слушаются – отчего ему несчастным быть?

– Совсем ты еще дитя, как я погляжу. Разве во власти счастье-то?

– Нет. Конечно, нет! Но такому, как он, разве еще что нужно?

– Человеку многое нужно. И семья, и друзья, и люди любимые. А кхан наш, почитай, всего этого лишился. Родителя оба мертвы, сестренку и брата младшего еще в детстве какой-то мор унес, он и помнит-то их, пожалуй, смутно, а со страшим братом они никогда не ладили. Так-то.

– А сейчас? – прервала девушка старика. – Тоже не ладят?

– А сейчас его и в живых нет, – удрученно промолвил Еху. – Наш кхан убил его.

– Убил брата? Да как же это?! И ты говоришь, он не зверь? Да таким, как вождь ваш, в мире живых не место! Шакал! Кровь пролил родную! И как не покарали его духи?!

Еху тяжко вздохнул, пожевал губами и ответил:

– Не говори лишнего. Ты ведь не знаешь, как оно все было, а судишь. И неправильно судишь, между прочим. Он ведь его не исподтишка убил, а в честном поединке. И потом, эти два кханади, видишь ли, с детства друг друга не очень-то терпели. Можно сказать, почти ненавидели.

– А он какой был, этот другой брат? – спросила внезапно заинтересовавшаяся девушка.

Старик на миг замолчал, а потом задумчиво, будто припоминая, ответил:

– Какой был, спрашиваешь? Они, видишь, даже внешне с кханом отличались так, будто и не братья вовсе. Тот, другой, сероглазым был. И волосы светлые, навроде твоих, только золота побольше.

– Разве на земле больших шатров бывают светлые волосы?

– Да, случаются и такие. Да только редко. А у Аданэя – так его звали, –  вообще внешность была необычная. А сам он веселый был, шутил часто. Женщины по нему с ума сходили, даже в ту пору, когда он еще юнцом желторотым бегал. Частенько он и сюда, в наш домик захаживал. То с друзьями, а то с девицами, да всякий раз с разными, – Еху добродушно рассмеялся. – Такой вот он был. Заслышит, что пес его почуял, так ко мне: "Ну, Еху, встречай, иясе в гости пожаловали!" И смеется. Да, веселый был, совсем на нашего кхана не похожий, совсем, – старик рассеянно покачал головой. Казалось, он забыл, что рассказывал все это Шейре, и вспоминал скорее сам для себя.

– Отчего они ненавидели с вождем друг друга?

– Ну, тогда-то наш кхан вождем еще не был, – усмехнулся Еху. – А отчего ненавидели? А кто ж их знает-то? Никогда этого не понимал. Да только у кхана нашего была, пожалуй, причина, Аданэя не любить. И то верно, не очень-то хорошо он со своим младшим братом обходился. Натерпелся от него наш вождь, как ты его называешь, ой, натерпелся. При мне они сколько раз ссорились, когда вместе с отцом сюда приезжали! Видела бы ты их, Шейра, волками ведь друг на друга смотрели, мне даже не по себе делалось. И постоянно-то Аданэй над Элимером насмехался. И очень зло, обидно насмехался, скажу я тебе. А кхан-то наш красноречивым никогда не был, вот и не отвечал ничего. Либо молчал, если рядом находился кто, либо в драку лез. А за это ему уже от родителя попадало. Мать-то у них с братом рано умерла, а отец отчего-то никогда Элимера не жаловал. И хоть во всех стычках обычно Аданэй виноватым был, отец тому и слова не говорил, а вот Элимеру, бывало, высказывал. Говорил: ты, мол, воинской выдержке научись, а то как деревенский дурень в драку бросаешься. Ну, в итоге-то из нашего кхана такой воин получился, что куда уж до него собственному отцу! И слышал я иногда, как Элимер бормотал себе под нос: "Я его убью. Когда-нибудь я его убью". И убил, вот ведь как. Да, вот так оно и бывало, Шейра. Так что не спеши винить кхана.  Даже я, старик, который много чего на свете повидал, по сию пору понять не могу, что ж такое промеж них было, что так горестно сложилось все. Ты не подумай, что я сплетник какой или болтун. Просто обидно мне стало за кхана нашего, что ты так о нем говоришь.

– Значит, второй брат еще хуже? И подлый, и злой был?

– А ну, прекрати сейчас же! – разозлился вдруг Еху. – Ты его не знала, так не тебе и судить, – и уже спокойно добавил: – Видишь ли, Шейра, в чем дело, Аданэй-то, он ведь сам по себе злым никогда и не был. Несдержанный на язык, сумасбродный немного, вспыльчивый – это да. Но не злой. Это он только с Элимером почему-то таким становился. Особенно при дружках своих. Те-то каждое слово его ловили, да ему же и поддакивали. Вот так, Шейра, к трагедии, видишь, вражда-то привела. А я ведь к обоим кханади привязан был, детей-то у меня своих, знаешь, нет, вот и полюбил мальчишек, кханади то есть. Частенько они здесь появлялись, частенько. Это только сейчас кхан отчего-то домик наш невзлюбил. Так что ты, милая, осторожнее с недобрыми словами. Ведь один тебе уже ничего ответить не сможет, а второй… нехорошо это, девонька, он тебя от крестьян спас, сюда вот принес, а между тем ты ему, уж не обижайся, что напоминаю, а враг. А он к врагам ни пощады, ни жалости не знает. Ты вот первая. И нечестно это, за спиной такие вещи говорить. Вот ответь, ты их ему в лицо высказала, пока он сюда тебя тащил? А коли нет, так и при посторонних не осуждай. Даже при мне.

Шейра почувствовала, как к щекам ее подкатил жар. Старик был прав. Видимо, слишком долго прожила она среди шакальего племени, раз переняла их обычай сквернословить за спиной.

– Гнилая эта тема, девочка. Давай-ка, о чем-нибудь другом потолкуем лучше. Вот, хочешь, историю тебе поведаю. Как-то раз случай был, здесь, в лесах, значит, наших. Один мой знакомец старый, давно еще, когда я юнцом бегал, отправился карлика искать, чтобы тот ему путь к кладу, слышь, указал…

И, увлеченная рассказом, Шейра тут же забыла о своих сомнениях.

***

Ближе к полудню старик, как и обещал, ушел в степь до ближайшей деревни, прихватив с собой Серого. Он не забыл напомнить Шейре, чтобы она была осторожна. Девушка пообещала, что и нога ее не ступит дальше поляны, и успокоенный Еху проворно нырнул в заросли. Звук его шагов скоро затих, равно как и заливистый лай пса, обрадованного предстоящим путешествием.

Шейра провела почти весь день, тренируясь лучной стрельбе, а к вечеру вернулась к дому. Разложила на прогалине костер и принялась обжаривать заготовленное с утра заячье мясо, что-то тихо напевая на родном языке, когда услышала далекий шорох чьих-то шагов. Сразу поняв по звуку поступи, что это не Еху вернулся, она подобралась, крепче перехватила кинжал и уставилась в темную стену деревьев, обступающих поляну.

Прежде, чем раздвинулись густые заросли,  она услышала голос, который могла бы узнать из тысячи.

«Еху, это я!» – сказал он.

В душе девушки что-то оборвалось. На поляне появился темный вождь, отчетливо различимый в свете костра. Окинув Шейру тяжелым взглядом, он, не утруждая себя приветствиями, обратился к ней:

– Где Еху?

– Ушел. В деревню. С утра будет, – ответила Шейра недоверчиво.

– Понятно, – протянул он и тут же бросил. – Собирайся, я пришел за тобой.

Некоторое время Шейра молчала, пытаясь смириться с тем, что надежда на жизнь в лесу не сбылась. Вождь терпеливо наблюдал за ней, ожидая реакции. Не найдя ничего лучше, девушка ответила:

– Но ты говорил, что Видольда пришлешь.

– У Видольда неприятности, – отрезал кхан. – Ранило его.

– Ранило?! – в изумлении воскликнула Шейра.

– Не волнуйся, – усмехнулся вождь, – ничего серьезного. Скоро будет здоров. Но разъезжать верхом ему пока рано. Потому приехал за тобой я. И давай ты не будешь меня задерживать.

Шейра ничего не ответила, но взгляд ее потух. Однако вскоре надежда остаться здесь вновь заиграла в душе. Как же она сразу не подумала! Надо просто высказать свои соображения вождю, он вполне может с ними согласиться. И девушка, поднимая глаза, вкрадчиво заговорила:

– А зачем меня забирать? Я и так на земле твоей. Куда денусь? Буду тут, с Еху, зато отвлекать твоего человека – Видольда – не стану. И ты меня найдешь здесь, если нужно.

Теперь замолчал Элимер. Слова айсадки звучали вполне здраво и логично, вот только он сам не готов был разумно рассуждать. Как объяснить Шейре, что он желает вернуть ее в замок лишь потому, что хочет ее видеть?

– Это не обсуждается. Собирайся, я жду, – отрезал он вслух.

Девушка вонзила в него горящий злостью взгляд и с заметным вызовом в голосе бросила:

– Сейчас никуда с тобой не пойду. Если только силой заставишь.

– Могу и силой, – отозвался Элимер.

Шейра предприняла еще одну попытку убедить кхана.

– Еху вернется с утра, а меня нет. Подумает, беда какая случилась.

Элимер уставился на айсадку в раздумьях. Верно, не хотелось бы причинять старому слуге лишнее беспокойство. Что ж, видимо, придется задержаться здесь до рассвета, хотя изначально это не входило в его планы. Последние дни выдались неспокойными, и присутствие кхана в Инзаре требовалось почти постоянно. Впрочем, вряд ли одна ночь сыграет большую роль.

– Ладно, наверное, ты права, – легко согласился он, – подождем возвращения Еху.

Элимер присел у костра напротив Шейры, не отрывая от ее лица странного взгляда.

Какое-то время оба молчали, хотя на языке айсадки так и вертелся вопрос, который она не могла сдержать, несмотря на прославленную дикарскую выдержку.

– У тебя был брат. Я не знала, – тихо, почти шепотом произнесла.

Брови Элимера приподнялись, и после недолгого молчания он отозвался:

– Теперь знаешь. Наверное, очередной раз поражаешься злобе шакальего вождя? – он  криво усмехнулся, и глаза его недобро сверкнули. Однако, заметив, как Шейра отвернулась и неуловимо напряглась от его слов, добавил:

– Да, у меня действительно был брат. И да – я убил его. Вообще-то это был ритуальный поединок. Победивший становился кханом. Им оказался я, как видишь.

– А хотел ты его смерти?

– Мне не за что было его любить, и потому я действительно хотел его смерти, – и тут же подозрительно покосился на девушку. – А почему ты спрашиваешь? Насколько я могу судить по твоим вопросам, Еху успел поведать тебе куда больше, чем следовало. Что нового ты думаешь услышать от меня?

– Ничего, – внезапно смутилась Шейра, – мне просто было… – она не закончила фразу, вместо нее это сделал Элимер:

– Было любопытно? Я угадал? – заметив, как она смешалась еще больше, кхан понял, что не ошибся: – Видимо, любопытство присуще не только отерхейнским женщинам, – негромко рассмеялся он. – А теперь давай  закончим этот разговор, Шейра. Возможно, ты не знаешь, но я не терплю упоминаний о своем брате.

И добавил с неосознанной угрозой:

– Тем более, последние дни я только о нем и слышу.

Больше не обращая внимания на девушку, Элимер немигающим взглядом уставился в костер, погрузившись в злые мысли.

В последнее время по Отерхейну поползли тревожные и недобрые слухи, шепотом и с оглядкой передавались из уст в уста, лишая покоя и кхана, и его ближайшее окружение. В народе поговаривали, будто то там, то здесь, видели Аданэя живым и невредимым. Будто он собирал вокруг себя верных людей и намеревался отвоевывать власть. Правда, при допросах выяснялось, что видели его всего лишь таинственные знакомые знакомых. Причем то на одной окраине Отерхейна, то на другой, а то и вовсе в далеких Антурине с Урбиэном.

Все указывало на то, что слухи эти – ложные, и кто-то специально посеял их в Отерхейне. Если бы сведения об Аданэе были правдивы, никаких слухов не возникло бы вовсе. Элимер знал: если б его брат и впрямь находился в империи и готовил заговор, то вел бы себя хитро и осторожно, и не выдал бы раньше времени своего присутствия. Не зря говорилось, что заговор, о котором ходят слухи – уже не заговор. Да и Тардин по-прежнему утверждал, что Аданэй мертв, а Элимер верил наставнику. Тем более это подтверждалось донесениями разведчиков, которые прошли по следам каравана рабов, среди которых находился его брат. Они выяснили, что он попал на каменоломни и там погиб. Жалкая смерть для кханади, но большего Аданэй и не заслуживал.

Но хотя Элимер и знал о гибели брата, слухов от этого меньше не становилось, напротив, они росли и ширились, переносясь из одного уголка страны в другой – и долетели до столицы. Началось брожение и среди некоторой части благородного сословия, давно уже недовольного правлением Элимера. Конечно, и волнения, и недовольства, он мог легко подавить, ведь войско подчинялось кхану безоговорочно. Но пока не прояснилось окончательно, с какой стороны поползла нелепая молва, эта мера казалась преждевременной, ибо от этого слухи не исчезли бы, а лишь распространились, обрастая новыми подробностями, продолжая оплетать империю паутиной лжи. К тому же, недовольные вельможи не осмеливались слишком возвысить голос, ведь до сих пор, даже столько лет спустя, в их памяти сохранились те расправы, которые сопровождали первые годы правления нынешнего Великого Кхана.

Серые сбились с ног, разыскивая неведомых разносчиков заразы, но пока безуспешно. Наверное, слухи ползли снизу, из народа. Но кто их посеял? Кто из его многочисленных врагов? Тут Элимер терялся в догадках, слишком уж много возможных вариантов приходило на ум. А тем временем молва уже начинала приносить первые неприятности, пока легко разрешимые и незначительные, но если в ближайшее время не удастся погасить слухи, угроза станет куда серьезнее.

Именно из-за нелепых слухов пару дней назад ранили Видольда. Пренеприятная вышла история. Это случилось в тот единственный день в несколько месяцев, когда простой народ мог напрямую обратиться к Великому Кхану. Попасть на такой прием, разумеется, было непросто и, наверное, пышным цветом расцвели бы взятки за пропуск вне очереди, если бы не грозившая за них казнь. Причем обеим сторонам, участвующим в торговле подобного рода.

Как всегда в такие приемные дни, Элимер до самого заката выслушивал и решал проблемы подданных. Лица людей и вопросы сменяли друг друга, и к вечеру он почувствовал, что голова стала тяжелой, а туго стянутые на затылке волосы и громоздкий венец начали раздражать. Но Элимер старался, чтобы его утомление никак не отразилось на тех, кто пришел к нему за помощью или ответом. В конце концов, иногда подданные очень долго ждали, чтобы попасть к своему повелителю и, как правило, тщательно к этому готовились. И они могли рассчитывать, что в этот день он внимательно их выслушает и с пониманием отнесется к их бедам.

Эта женщина появилась на склоне дня, почти перед самым завершением приема, сразу же приковав к себе взгляды и кхана, и его телохранителя. Слегка закинув голову под тяжестью длинной, ниже колен, золотой косы, она ровной поступью приблизилась к трону. Неторопливо склонилась в церемониальном приветствии и, вернувшись из поклона, заинтересованным, отнюдь не робким взглядом пробежалась по лицу кхана. Несмотря на усталость, Элимер ощутил любопытство. Женщина очень сильно выделялась среди нескончаемой вереницы просителей и повадками, и внешностью. Ее нельзя было назвать молодой, но также оказалось невозможным определить ее возраст, ибо женщина выглядела столь прекрасной, что, находись она в расцвете юности, легко затмила бы даже неотразимую Зарину. И ощущалась в ней некое врожденное достоинство: на скромную просительницу она ничуть не походила.

– Великий Кхан, – обратилась она к правителю низким, чуть охриплым голосом, – меня называют Ильярна. Ильярна из Аскина, что в Райхане.

– Я слушаю тебя, Ильярна, – отозвался Элимер, смутно припоминая, что владения под названием Аскин принадлежали одному райханскому аристократу, ныне мертвому. Вероятно, Ильярна – его вдова.

– Я хочу спросить тебя, повелитель, – голос женщины едва заметно дрогнул, а в ярко-голубых глазах метнулось волнение, которое как-то не увязывалось с гордым обликом. – Я прошу отнестись ко мне с пониманием.

– Обещаю. Можешь спрашивать.

Однако Ильярна не торопилась. Несколько раз порывалась, открывала рот и, казалось, вот-вот заговорит, но почему-то не решалась. И только заметив, что кхан недоуменно нахмурил брови, выплеснула на одном дыхании:

– Мне нужно знать подробности твоего поединка с братом. И что было после.

Элимер еле сдержался, чтобы не вскочить с трона, но только до боли в суставах впился руками в подлокотники. Лицо его при этом осталось обманчиво невозмутимым, а голос прозвучал холодно, но спокойно:

– Зачем тебе это знать?

– По Империи бродят слухи…

– Мне не хуже тебя известно, что творится в моем государстве, и какие слухи в нем ходят, – отрезал он, – но никому кроме тебя не пришло в голову являться ко мне с подобным вопросом. Потому я спрашиваю: отчего это настолько сильно тебя интересует?

Ильярна смешалась, а ее щеки слегка порозовели.

«Да что такое творится?» – подумал Элимер. – Отерхейн словно с ума посходил!"

А эта женщина? Неужели горделивая внешность настолько обманчива, и Ильярна всего лишь одна из тех дурех, что имели глупость влюбиться в его брата? Замешательство и блеск в ее глазах явно на это указывали. Конечно, она старше Аданэя, но это ничего не меняло: на него засматривались женщины разных возрастов.

Ильярна молчала, и лишь в глазах плескалось море невысказанных слов.

– Ты что же, была его любовницей? – резко спросил Элимер.

По тому, как она отвернулась в сторону, нервно сцепив пальцы в замок, он понял, что не ошибся. В голосе кхана прозвучало  презрение:

– Можешь поверить, ты у него была не одна такая. А что касается твоего вопроса – ответа на него нет. Я убил брата в поединке. Не думаю, что тебе интересно какие приемы я при этом использовал. Что случилось с его телом мне неведомо.

Женщина как будто издала всхлип и, обратив к Элимеру одержимый, больной взгляд, воскликнула:

– Этого не может быть!  Слухи просто так не рождаются! Он жив, я верю! Я знаю!

– Можешь обманываться дальше, дело твое. Но я считаю, что ответил на твой вопрос. Ты можешь идти, досточтимая Ильярна, – он непроизвольно поднялся с кресла и подошел чуть ближе к женщине, ожидая, что сейчас она поклонится и удрученно направится к двери. Но ничего подобного не произошло. Вместо этого глаза Ильярны вдруг закатились, и она медленно осела на пол, потеряв сознание.

Элимер склонился над ней, но Видольд почти мгновенно отбросил его в сторону. В ту же секунду в руках Ильярны ледяным серебряным лучом скользнул клинок и, сбитый с предназначенной цели, вонзился в бедро телохранителю. Видольд опоздал на долю мгновения, не успев вырвать у нее кинжал.

Элимер тут же подскочил к женщине и заломил ей руки, тревожно наблюдая за воином, а Видольд упал на колено, зажимая ладонью бьющую кровью рану.

– Все хорошо, – предупреждая вопрос кхана, прохрипел он, морщась, – крови много, но это не опасно.

Подбежала стража, молясь про себя, чтобы кхан не разгневался на их оплошность – на то, что они не заметили и не предотвратили угрозу.

Через миг руки Ильярны крепко скрутили за спиной. На кхана женщина не смотрела, голова ее опустилась, а глаза скрылись под растрепавшимися волосами. Один из стражей помог подняться Видольду и вопросительно взглянул на Элимера. Тот качнул головой, и стражник направился к выходу из залы, придерживая хромающего телохранителя. Второй воин продолжал удерживать Ильярну, несмотря на то, что женщина со связанными руками, лишенная оружия, не смогла бы сейчас нанести какой-то вред.

"Но как она вообще смогла пронести кинжал внутрь? – подумал Элимер. – Ведь на входе все подвергались проверке. Если это оплошность стражников, то свое наказание они получат".

– Оставь нас, – бросил кхан, и воин с поклоном вышел.

Как только захлопнулась дверь, женщина взметнула на правителя измученный взгляд. Элимер, смотря ей в лицо, произнес:

– Вот теперь поговорим. Твоя очередь отвечать на вопросы.

– Мне нечего тебе сказать, Великий Кхан.

– Правда? – в голосе его отчетливо прозвучала насмешка. – Думаю, под пытками у тебя найдутся слова. Я узнаю, кто тебя подослал. Добровольно ты мне расскажешь, либо предварительно помучаешься – мне все равно. Умрешь ты в любом случае, но тебе выбирать, будет смерть легкой или нет.

В глазах Ильярны отразился страх. Естественно, ведь она была женщиной Отерхейна, а не дикой айсадкой, приученной скрывать чувства.

– Н-не надо пыток. Я все скажу.

– Слушаю, – отозвался Элимер, сделав шаг назад.

– Меня не засылали. Я сама. Я хотела только узнать, что с Аданэем, узнать хоть что-то… Разыскать его. Но ты мне ничего не сказал. И я подумала, что если убью тебя, трон освободится, и твой брат объявится…

– Какая глупость, – презрительно фыркнул Элимер. – Я теряюсь в догадках, что такого было в моем брате, если он лишал вас и проблесков разума!

Ильярна промолчала, и тогда он добавил:

– Со времени нашего с ним поединка прошло уже много лет. И ты утверждаешь, что все эти годы помнила о нем? И при первых же нелепых слухах кинулась рисковать жизнью? Неубедительно.

– Наверное… Но это правда, больше мне нечего добавить. Я его никогда не забуду, – она подняла свои странные колдовские глаза, в которых теперь мерцали только страх и отчаяние. Женщина действительно не лгала, внезапно понял Элимер.

– У тебя есть дети, Ильярна? – спросил он.

Страх в ее взоре переродился в ужас:

– Пожалуйста, Великий Кхан, пощади моих детей! – в истошной мольбе она рухнула на колени. – Пожалуйста, они не знают ничего. Это я, я одна!

– Надо было думать о них раньше. Впрочем, твои дети мне неинтересны: только хотел спросить, не хочешь ли передать им что-то перед смертью. Считай это моей милостью.

Ильярна успокоилась и печально покачала головой:

– Нет …

– Тогда к делу. Как ты хочешь умереть? Тебя может казнить палач, либо ты сделаешь это сама и прямо сейчас.

– Я лучше сама, – казалось еще чуть-чуть, и женщина упадет в обморок уже по-настоящему. Пальцы  и губы ее тряслись, а лицо побледнело.

– Хорошо, – коротко произнес Элимер, разрезал стягивающие Ильярну веревки и вручил ей свой кинжал.

Дрожащими руками она взялась за рукоять и поднесла клинок к груди. И так застыла, не в силах решиться на последний шаг. Элимер хладнокровно наблюдал за ее мучениями, но долго ждать все-таки не собирался.

– Я тебе помогу, – сказал он и забрал кинжал из ее ослабевших рук.

Наклонился к ней и прошептал:

– А еще знай: в том поединке я действительно оставил Аданэя в живых.

Глаза Ильярны широко распахнулись, в них вспыхнула радость, совершенно немыслимая в такой ситуации, но миг – и в сердце ей вонзилась сталь. Она не успела ничего почувствовать, она не успела даже вскрикнуть, сползла вниз и распростерлась на полу. Удивительные глаза так и остались открытыми.

"Сколько же крови пролилось в этой зале за все годы", – подумал Элимер, отрешенно глядя на теперь уже мертвую женщину.

Скоро слуги унесли ее тело и, согласно похоронному обряду, предали огню. Следы крови убрали – каменный пол вновь заблестел.

Все-таки что-то странное было в этом происшествии. Утекло столько времени с тех пор, как он якобы убил Аданэя. Былые подруги брата уже давно повыходили замуж и нарожали детей. И наверняка вспоминали его лишь во снах. Если вообще вспоминали. Что-то неестественное присутствовало в объяснении женщины. Но все-таки она не лгала. Быть может, просто не говорила всей правды?

Рана Видольда, тем временем, заживала очень быстро, хотя он так и не дал взглянуть на нее ни одному из лекарей.

***

Кхан оторвал взгляд от костра и посмотрел на Шейру. Что же такое творится? Он уже давно не вспоминал и не думал о брате, но теперь все словно специально напоминали о нем. Сначала нелепые слухи, потом безумная Ильярна и вот, теперь, айсадка.

Он лишь сейчас заметил, что Шейра смотрит на него вопросительно, словно ожидая какого-то ответа.

– Что? – вырвалось у Элимера.

Айсадка посмотрела на него так странно, что он даже нахмурился в ответ.

– Я только спросила, хочешь ли ты есть, – озадаченно уронила она.

И только тут Элимер пришел в себя и осознал, что девушка, видимо, уже довольно долго ждала ответа. Такое с ним случалось: иногда он как будто выпадал из реальной жизни и погружался в мысли столь глубоко, что не видел и не слышал ничего вокруг.

Обратив внимание на Шейру, Элимер увидел, как она начала снимать с вертела мясо, и все раздумья и воспоминания мигом улетучились из его головы. Лес, ночь, костер, айсадка, которая сидит напротив и – о, чудо! – предлагает разделить с ней нехитрый ужин, – вот, что важно в это мгновение.

– Да, от еды я бы не отказался, – осторожно ответил он. Неужели она и впрямь собирается отдать ему часть своей добычи? Она, которая привыкла его ненавидеть?!

Шейра, тем временем, быстро разделала ножом мясо, сорвала пару больших лопухов, что росли чуть поодаль и, словно на тарелки, разложила еду. Обойдя кругом костер, с этой импровизированной посудой она приблизилась к Элимеру. Аппетитный запах защекотал ноздри, и он со странной смесью удивления и благодарности взглянул на девушку.

– Возьми, – бросила та коротко, положив перед ним мясо.

– Странно, что Серого не видно, – усмехнулся кхан. – Обычно он сразу бежит за запах дичи.

– Не странно, – откликнулась девушка. – Серого нет, Еху взял его с собой.

Элимер нахмурился:

– Что значит – с собой? То есть ты здесь одна осталась? Разве Еху не слышал моего приказа присматривать за тобой?! А если бы тебе грозила опасность?

Шейра негодующе вскинула голову.

– Да кем считаешь меня, темный вождь?! – она слегка оскалилась, прищурив глаза, отчего вновь напомнила ему ту дикарку, которой он увидел ее впервые. – Одной из ваших слабых никчемных женщин?

На протяжении этой речи она, казалось, распалила себя еще сильнее, и во взгляде ее вновь родилась затихшая на время ненависть.

–  Просто я постоянно забываю, что ты – айсадка, – счел нужным пояснить Элимер.

Гнев испарился из глаз Шейры, зато родилось беспокойство.