Текст книги "Гибель отложим на завтра. Дилогия (СИ)"

Автор книги: Марина Аэзида

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 49 страниц)

– Это мне известно. А до Ишмира? Что было до Ишмира?

– Я был рабом в Отерхейне, в замке одного вельможи.

– Значит, я не ошиблась. Твой замечательный акцент оттуда.

– Тебе нравится мой акцент? Ты уже второй раз о нем упоминаешь, – интонация, с которой Аданэй задал вопрос, показалась несколько вызывающей даже ему самому. Но царица то ли не заметила этого, то ли сделала вид.

– Да, нравится. Я ненавижу Отерхейн и все, что с ним связано. Но звуки их языка красивы, не могу не признать.

По знаку Лиммены, Рэме поднесла всем по кубку вина. Аданэй, чтобы как-то успокоить нервное возбуждение от первой настоящей встречи с Лимменой, одним глотком опустошил кубок. По телу почти моментально разлилось восхитительное тепло. Рэме тут же наполнила бокал снова.

– Прав Вильдерин, называя тебя варваром, – покачала головой Лиммена. – Разве так пьют вино? Ведь это напиток Богов, его нужно пить медленно, маленькими глотками, словно совершая священный обряд. Только тогда возможно понять его дух.

– Просто я сильно волнуюсь в присутствии великой владычицы великого Илирина.

Царица недобро усмехнулась. Может быть потому, что уловила в его голосе иронию. Однако ничего не сказала. Потянулась, гибкая словно кошка, и обволакивающим взглядом посмотрела на него.

Аданэю показалось, что ей около сорока, но несмотря на возраст, а может быть, именно благодаря ему, она умудрялась выглядеть соблазнительней многих молоденьких девчонок, которых он знал.

– Пришло время историй, – проворковала царица. – Красивых историй. Сегодняшний томный вечер очень располагает к ним, не находите?

Вильдерин потянулся за стоящей у стены кифарой, пристроил ее у себя на коленях и уже собрался извлечь первые звуки, когда женщина прервала его:

– Подай ее сюда, милый. Сегодня историю расскажу я. В том виде, в котором она дошла до наших дней из уст сказителей.

И царица, тихонько наигрывая неторопливую грустную мелодию, повела повествование.

Вперед, сквозь стены, лети, Душа! Что ты видишь там, вдали, устремляя взор свой к туманному горизонту? Видишь, встает золотое солнце, медленно выплывает оно, и лучи его целуют землю. Видишь, как засияло все вокруг!

Роса – слезы природы – сверкает, похожая на россыпь бриллиантов в бликах света. В воздухе разливается дивный аромат. Благоухающее утро. Певчие птицы, радуясь, возвещают о пробуждении земли.

Смотри! Вот выводит стадо молодой пастух – любимец природы. Знаешь ли ты этого стройного юношу с золотыми волосами и отражением вечно голубого неба в глазах? Нет? Тогда смотри и слушай. Я расскажу тебе…

Каждое утро выводит пастух стадо в зеленую ложбину, где протекает серебристый ручей с дном из острых камней. Тонкие ивы склоняют к воде ветви, любовно ее лаская.

И играет пастух на свирели, извлекая простую, но прекрасную мелодию. И даже птицы замолкают, завидуя этой песне.

А теперь смотри туда!  Смотри – мелькает вдали чья-то фигура. Она приближается, и ты видишь, что это юная дева в странной одежде. Ее белое платье колышется от дуновений свежего ветра, приоткрывая стройные ноги, обутые в прозрачные сандалии из лепестков роз. Девушка словно пришла из страны небесных духов.

Видишь, он мечтает о ней, глупый юноша. Она приходит к нему в грезах. Волшебных грезах коварной любви.

Бедные, бедные маленькие мотыльки, куда летите вы? Зачем вам это пламя?

Каждое утро ждет он, нетерпеливый, когда спустится она прогуляться к звенящему ручью. И каждый раз замирает сердце, стоит увидеть вдали ее силуэт.

И так мечтал он о ней, видел любовь в своих снах. Любовь, невозможную меж ними.

… И так играла она. Создание скуки, дитя пустоты. Убитый ложью, свет давно погас в ее душе. Она играла, ослепленная равнодушием, не задумываясь о том, что игры бывают жестокими.

Видишь, поет ей пастух на свирели и, от счастья пьяный, ощущает ее жаркое дыхание. И яд поцелуев кружит голову.

Но однажды она не пришла. Не пришла и на следующий день. А вот уже и череда дней пронеслась – но она так и не появилась. А свирель пела жалобно, звала ее.

И пастух ее увидел. Она ехала в колеснице, запряженной резвой четверкой, рядом с красавцем чернооким. На лице улыбка – а в душе слезы.

И потянулись долгие дни, и жестокие ночи с тяжелыми сновидениями, и свирель не пела более. И все будто замерло в оцепенении и глухой тоске. И все как сон, дурной нехороший сон. Но и он прекратился, уступив место кошмару реальности. Черный огонь зажегся в сердце юноши.

Бедные, бедные маленькие мотыльки. Вы летите на обманчивый свет и погибаете.

Лишь тьма, стальной жестокий клинок в ночи, пронзительный крик, алая кровь на белом одеянии – и конец!

Только склепу досталась она, юная и прекрасная, со смертью обрученная. И не найдется никого, кто смог бы еще раз зажечь неверный огонек ее жизни.

А ночь, темная ночь, скрыла злодеяние, окутав все и вся густым мраком.

Не бойся, пастух, загадочная ночь умеет хранить свои секреты. И твою страшную тайну схоронит она во тьме.

Вперед! Сквозь стены! Лети, Душа!

Видишь, встает золотое солнце. Медленно выплывает оно, и лучи его целуют землю.

Смотри! Вот выводит стадо пастух. Знаешь ли ты этого дряхлого старика с вечным отражением скуки и глухой злобы в глазах? Нет? Тогда смотри и слушай, я расскажу тебе…

– Конечно, на самом деле все было не так, – неожиданно буднично закончила царица. – Эта история долго обрастала выдумками и домыслами, пока не сделалась такой, какой вы ее услышали.

– А как было на самом деле? – поинтересовался Вильдерин.

– На самом деле? – Лиммена устремила задумчивый взгляд в никуда. – На самом деле, пастух никого не убивал. Он сам умер молодым. А девушка продолжила жить. Вышла замуж и превратилась в царицу Илирина.

– О! – не смог скрыть Вильдерин изумления.

– Я называла его "возлюбленный солнца" за светлые волосы и глаза. Но теперь давайте поговорим о чем-нибудь другом.

Вильдерину не нужно было повторять дважды, и он завел отвлеченную беседу. Разговор пошел о живописи и поэзии, архитектуре и музыке. Аданэй понял, что не сможет поддержать беседу – в Отерхейне кханади не учили изящным искусствам, – и сразу почувствовал себя лишним.

"Наверное, я и впрямь дикарь, – подумал он, но тут же продолжил мысль: – Ну и пусть. У меня есть иные таланты и преимущества".

Правда, какие именно, он так и не смог придумать, но решил не заострять на этом внимание. В конце концов, его всегда любили женщины ("и мужчины", – усмехнулся он про себя), а значит, было за что.

Очень скоро Аданэй перестал прислушиваться к беседе и вникать ее смысл. Но тут Лиммена обратилась к нему:

– Ты очень понравился моей Рэме, Айн, – непонятно к чему произнесла, посмотрев куда-то поверх его головы.

Аданэй проследил за ее взглядом и только сейчас заметил, что служанка находилась в комнате и сидела в углу, обхватив колени руками. После фразы царицы она бесшумной тенью отделилась от стены, осторожно подошла к нему и присела рядом, схватив за руку.

– Иди за ней, Айн, – сказала Лиммена. – А нам с Вильдерином еще есть, что обсудить.

Аданэй решил, что ему действительно лучше последовать за служанкой. Судя по всему, его выпроваживали, чтобы он не мешал царице предаваться сладким утехам со своим любимцем.

Оказавшись в соседней комнате, Аданэй улыбнулся служанке:

– Что ж, я пойду вниз. Рад был тебя увидеть, Рэме.

Она ничего не ответила, только посмотрела на него очень странно. А в следующий миг прыснула со смеху:

– Какой ты забавный, Айн! Ничего не понял. Ведь повелительница сказала, что ты мне понравился.

– И что?

– Как это что? Она всегда старается пойти навстречу моим желаниям, – и руки девчонки обвились вокруг шеи Аданэя. От удивления он отпрянул, но Рэме с неожиданной для хрупкой девушки силой притянула его обратно, прижавшись к нему всем телом.

– Брось, Айн, – все еще со смехом произнесла, – тебе все равно некуда идти. Уирген закрыл нижнюю залу на ночь, покои Вильдерина тоже закрыты, ключ у него. А их с повелительницей сейчас лучше не тревожить, сам понимаешь. Эту ночь ты будешь моим. Восхитительно, правда?

Ее глаза порочно и похотливо сверкнули с детского личика, а потом она отодвинулась и соблазнительно начала стягивать платье.

Аданэй не относился к числу мужчин, способных устоять перед юным женским телом, а потому, хотя разум и находил сложившуюся ситуацию унизительной, плоть с этим явно не соглашалась.

Гибкое тело Рэме, тени, свечи, стены, что раскачивались в такт их движениям, легкий туман в голове, вызванный вином и влечением. Страсть и безумие! Но когда все закончилось, на него напали уныние и тоска.

– Хочешь еще вина, Айн? – голос Рэме вмиг утратил обольстительное звучание. Она вновь превратилась из распутной женщины в девчонку-служанку.

– Нет,– мрачно отозвался он.

– Как хочешь, – она равнодушно отвернулась и налила себе бокал, больше не обращая внимания на своего недавнего любовника.

Спустя недолгое время дверь, ведущая в покои царицы, отворилась, и на пороге появился Вильдерин. Волосы растрепаны, на лице играет румянец. Он выглядел счастливым, и это подействовало на Аданэя еще более удручающе.

– Айн, я останусь здесь. Я принес тебе ключ от моих покоев. Ты сможешь отдохнуть там до утра. Конечно, если Рэме не возражает, – он скользнул по девушке мимолетным взглядом.

Последняя фраза Аданэю особенно не понравилась, он молниеносно подскочил к Вильдерину, практически вырвал ключи у него из рук и, метнувшись к двери, огрызнулся:

– Разрешение рабыни мне ни к чему!

Вильдерин, как только за Аданэем захлопнулась дверь, виновато улыбнулся.

– Прости его, Рэме. Он варвар, ты же знаешь.

Девушка ничего не ответила, только криво усмехнулась уголками губ.

***

Аданэй, раздраженный, злой, бросился по коридору, тускло освещенному факелами, стремясь быстрее добраться до комнаты друга и забыть о своем унижении. Он уже подошел к двери покоев, когда услышал издевательски-вкрадчивый голос:

– Подскажи, пожалуйста, что здесь делает раб в такое время? Я полагал, он не должен высовываться после полуночи.

Аданэй медленно обернулся и увидел, как к нему ленивой походной приближается стражник.

– Ну, и как ты здесь оказался? – повторил он.

– Возвращался от повелительницы, – выдавил Аданэй.

– Правда? Ты сменил масть или я тебя с кем-то путаю? Мне говорили, что у того, – стражник, усмехнувшись, махнул рукой в сторону покоев Вильдерина, – волосы чуточку темнее.

– Он разрешил мне занять его комнату.

Аданэй, стараясь держать себя в руках, говорил холодно, однако чувствовал: еще чуть-чуть, и он огрызнется, чем навредит сам себе.

– Может, и ключ одолжил? – продолжил допрос стражник.

– Да.

– Как любопытно… Даже ключ одолжил… А он знает, что ты хочешь занять его место возле владычицы?!

Аданэй не смог промолчать: быть может, потому, что стражник оказался омерзительно проницательным.

– С чего ты взял?! – возмутился он.

– Иначе ты не злился бы, возвращаясь от царицы. Видимо, на этот раз тебе ничего не удалось, – мужчина с фальшивым сочувствием покачал головой и, прищурившись, пытливо всмотрелся в лицо Аданэя. А он, вместо того, чтобы опустить глаза, почему-то уставился на стражника с вызовом. Тот, конечно, не мог этого не заметить, хищно улыбнулся и с обманчиво-мягкой интонацией проговорил:

– Осторожнее, злость играет с людьми дурные шутки. Особенно с бесправными.

– Конечно… господин, – сумел выдавить из себя Аданэй.

Стражник еще раз усмехнулся и бросил:

– Доброй ночи, сердитый раб.

Не дожидаясь ответа, он развернулся и пошел прочь. Какое-то время факелы еще отбрасывали свет на его фигуру, красными всполохами играли в рыжих волосах, но скоро силуэт растворился в другом конце коридора.

Негаданная встреча произвела на Аданэя тягостное впечатление, вселила в него неясную тревогу. Что-то странное присутствовало в этом стражнике, непонятное, опасное. Но он так и не понял, что именно, а потому, отогнав непрошенные мысли, приблизился к покоям Вильдерина, открыл дверь и сразу рухнул на диван. Сон посетил его нескоро, но все-таки посетил.

***

Услышав, как открывается входная дверь, и кто-то крадучись входит в комнату, Аданэй проснулся. Открыл глаза и тут же столкнулся взглядом с Вильдерином. Юноша тихонько пробирался к своей кровати, но, увидев, что Аданэй не спит, остановился.

– Я тебя разбудил? Извини, старался не шуметь. Как ты себя чувствуешь, Айн?

Аданэй, тут же вспомнив вчерашнюю ночь, набросился на друга с криком.

– Как я себя чувствую?! Дешевой шлюхой я себя чувствую, вот как!

– Айн, ты чего? – Вильдерин ошарашено посмотрел в искаженное гневом лицо Аданэя.

"Правда, чего это я? – подумал тот. – В чем Вильдерин-то виноват? Он – раб с детства, как ему понять мою злость?"

Вильдерин, заметив, что Айн умолк на полуслове, попытался его успокоить:

– Айн, у тебя, может, от вина голова болит? Попей воды.

– У меня не болит голова, – сквозь зубы отозвался он. – И вода мне не поможет.

– Не понимаю, чего ты злишься?

– Откуда тебе, – невесело усмехнулся Аданэй.

– Ну, так объясни.

– До тебя все равно не дойдет. Но я попробую. Видишь ли, Вильдерин, я не привык, чтобы меня отдавали развратной девке, словно я какая-то вещь! Это было так же унизительно, как в публичном доме!

– Ты был в публичном доме? – удивился юноша.

– Замолчи! – огрызнулся Аданэй. – Вообще не спрашивай! Да и не о том речь.

– Ну, хорошо. Можешь не рассказывать. Но я действительно не понимаю, что тебя задело. Рэме не просто рабыня. Она – помощница царицы, хранительница ее секретов. И кстати, с ней лучше не ссориться. Даже я этого избегаю. А ты вчера повел себя не очень-то вежливо. Мне пришлось за тебя извиняться.

– Какая жалость! Но наверняка ты нашел, чем оправдать неотесанного дикаря, верно?

Юноша опустил взгляд, и Аданэй понял, что предположение оказалось верным. Однако скоро Вильдерин пришел в себя и сказал:

– Сдается мне, эта ночь с Рэме – не последняя. Я не знаю, кем ты был раньше, Айн, но сейчас ты – раб. Тебе нужно привыкнуть к этому.

– Как это не знаешь? – с подозрением протянул Аданэй. – Ведь я говорил.

Вильдерин грустно улыбнулся:

– Обидно, что ты мне не доверяешь, хотя можешь смело рассчитывать на мое молчание. Но это твое дело. В любом случае, я не слепой. Я вижу – ты солгал, что всю жизнь провел в рабстве.

Теперь пришла очередь Аданэя отводить взгляд:

– И кто еще это заметил? – тихо спросил он.

– Пока только я. До вчерашней ночи ты неплохо притворялся. Но я так часто тебя вижу, что обратил внимание на некоторые мелочи. Я даже думаю, что ты был не только свободным, но и знатным. И наверняка сам владел рабами. Тем удивительнее, что ты по-дружески относишься ко мне.

– Это потому, что ты хороший друг, Вильдерин, и хороший человек. Извини, что я на тебя набросился. Просто, кажется, я никогда не привыкну к своему новому положению.

– Тебе придется, Айн. Все привыкают рано или поздно. Тем более все не так плохо. Царица любит Рэме, а Рэме ты нравишься. Значит, сейчас на тебя посыплется благоденствие.

– Меня это не утешает…

Вильдерин ответил ему взглядом, в котором сочувствие мешалось с непониманием.

Гл. 18. Шанс последний – побег шаманскою тропою

Шейра сидела на кровати – кажется, именно так называли шакалы покрытое тканью ложе, – и смотрела в окно, сквозь решетку которого безжалостно сияло степное солнце.

Овощи и мясо, что ей принесли, так и остались нетронутыми: айсадка ела совсем мало, только чтобы не умереть с голоду, ибо именно такой смерти боялась сильнее всего. Страх этот остался у нее с детства, когда два года подряд выдалась засуха, в лесах перевелась дичь, а река превратилась в мутный ручей.

Сейчас, глядя на рассеченное решеткой небо, Шейра размышляла. Благо, все о ней как будто забыли, никто не отвлекал, не задавал назойливых вопросов. Шакалы-охранники молча приносили еду и воду, и также без слов уходили.

Шейра пыталась придумать, как избежать ожидающей ее участи и не выдать при этом таинство пророчества. Ведь не могли же духи совсем отвернуться от своей дочери! Да, она поддалась недостойным сомнениям, но все-таки повела войско в битву, не отступила, не предала свой народ. И теперь айсадка надеялась, что духи помогут ей, укажут, откроют Тропу шаманов. О, только бы у нее хватило сил по ней проследовать! Ведь ее никто этому не учил.

Девушка часто слышала рассказы о шаманах, которые по собственному желанию уходили из жизни, отправляя свой дух в мир теней. И решила попытаться сделать так же. Конечно, пройти дорогой мудрых непросто. Но, кто знает, быть может, отчаяние придаст ей сил?

Девушка знала – закрывать глаза нельзя, тогда она погрузится лишь в обычный сон. А это ни к чему. Ей нужен мир теней, не мир грез. Шейра понятия не имела, как в него попасть, но рассчитывала, что ей помогут собственные инстинкты и память крови.

Уставившись в пустоту, айсадка отрешилась от мыслей, оставив в мозгу лишь одно стремление: умереть. Сделать это оказалось сложно, но спустя несколько часов бесплодных попыток, ей удалось. Взгляд заволокло мглой, в которой исчезли окружающие предметы. Но этого Шейра уже не замечала: сознание растаяло вместе с ними.

Она обнаружила себя посреди блеклой вязкой хмари, окруженной чем-то, похожим на лес. Только лес ли это? Айсадка видела лишенные цвета, призрачные тени стволов и листвы, которые вяло колыхались в тумане. А подняв голову, не нашла знакомого неба. Там, наверху, находилось то же, что и вокруг: полупрозрачные седые тени. Скоро она поняла: здесь нет ни верха, ни низа, нет привычных сторон света – здесь все перемешано. Девушка не помнила, кто она такая и как попала сюда. Но знала одно: ей нужно уйти дальше, ниже, на ту сторону реки.

Она уже приготовилась сделать первые шаги, когда услышала голос:

– Ты, из мира не-мертвых, что ты здесь ищешь?

– Где я? – ответила айсадка вопросом на вопрос. Тень вздохнула. Или Шейре показалось, ведь вряд ли бесплотному духу требовался воздух.

– У преддверия, – прошипела Тень. – Здесь – отражение яви. Уже не явь, еще не смерть. Здесь то, чему должно уйти и чему еще только предстоит родиться.

– Ты страж этого места? – спросила Шейра, вспоминая древние предания.

– Страж там, дальше, у Реки.

Шейра посмотрела вдаль и действительно заметила реку, такую же серую, как и все вокруг.

– Почему здесь все такое бледное?

– Это переход. Здесь смешаны краски, но ты не видишь. Твой взгляд – взгляд живого.

– А как мне уйти за реку?

– Никак, если не ведаешь сокрытого слова. Страж не пропустит.

– Какого слова?

– Значит, не ведаешь, – опять вздохнула Тень. – Тогда уходи. Иначе застрянешь на грани, как я.

– А кто ты?

– Я не знаю. Я просто жду.

– Чего ждешь?

– Ее, – и призрачный отросток, служивший для Тени подобием руки, устремился вверх.

Шейра проследила за ним взглядом, туман расступился, и в глаза хлынул свет раннего утра, или, может быть, вечера.

В привычных красках она увидела башню, возведенную на утесе, о подножие которого разбивались темные морские волны. В окне-бойнице замаячила фигура, приблизилась, и Шейра разглядела молодую женщину с гривой черных волос, бледной кожей и мрачным, потерянным взглядом. И услышала ее голос. Айсадка знала: это именно голос женщины раздался здесь, в сумраке, хотя там, наверху – в реальном мире, – та не произнесла ни слова.

Иногда я чувствую спиною,

Как в тумане меня ждет мой призрак,

Призывает опуститься к корню древа,

И оставить все невзгоды жизни.

Я хочу испить того истока,

что бежит промеж корней могучих,

но Хранитель – он с горящим взором,

Он – жестокий, не пропустит к смерти.

Мне не страшен отблеск мира духов,

Я сама их больше испугаю.

Я давно больна, и жизнь – болезнь мне,

Темный призрак это понимает.

Подожди немного, милый призрак,

Я приду, когда землею стану.

Я больна. И жизнь – болезнь мне.

От нее, постылой, умираю…

– Кто это? – спросила Шейра.

– Я не знаю, – все так же бесцветно произнесла тень. – Но я ее жду. А ты уходи, Живая, пока Страж тебя не заметил.

– Но я должна идти дальше!

– Не должна. Смотри!

И Шейра посмотрела. Туда, куда указала Тень. Она увидела себя, а рядом… а рядом… О, Боги! Нет! Она не может этого допустить!

***

– Великий Кхан! Пленница вот уже сутки отказывается пить и есть!

Элимер оторвал взгляд от своих рук. Вторгшийся в сознание голос прервал ход мыслей, и кхан недоуменно посмотрел на человека, который осмелился его потревожить. Но тут же узнал в нем одного из стражников, приставленных охранять айсадку, и сказал:

– Отказывается? Так накормите силой!

– Мой повелитель, мы пытались, да она не реагировала. И не двигалась вообще. У нас никак не получилось ее расшевелить.

– Я понял. Ступай. Появится время – подойду, посмотрю, что там у вас стряслось.

Стражник поклонился и с заметным облегчением шмыгнул за дверь.

– Ты слышал это, Видольд? – обратился Элимер к телохранителю.

– Да вроде не глухой.

Воин как всегда находился рядом с кханом, хотя сейчас в этом и не было необходимости: в личной библиотеке Элимеру ничто не угрожало. Однако присутствие Видольда странно успокаивало и, кроме того, в последнее время кхан начал прислушиваться к его мнению по некоторым вопросам. Например, как оказалось, необразованный горец и бывший разбойник мог многое поведать о дикарях.

– Ну, и что ты думаешь? Как быть с айсадкой?

– Мне почем знать, Кхан? Неплохо бы сначала взглянуть на нее.

Элимер на мгновение задумался.

– Ты прав. Идем.

***

Стоило Элимеру войти в комнату, где держали пленницу, его глазам предстало странное зрелище. Неудивительно, что стража пришла к нему доложить о ее поведении. Девчонка словно окаменела. Не двигались даже ее веки, а взгляд казался неживым. Хоть бы раз моргнула. Но нет. Уставилась в одну точку, ни на что не реагируя.

Приказав стражнику уйти, Элимер подошел к айсадке и громко хлопнул в ладоши прямо перед ее лицом, но ресницы девчонки так и не дрогнули. Ему стало сильно не по себе. Ведь он ясно видел, как в дыхании вздымалась и опускалась ее грудь, а значит, девушка была жива. Но что тогда с ней творилось? Что за неведомая магия?! Пожалуй, Тардину не составило бы труда разобраться в этом, но сейчас советник находился далеко, в Антурине.

Пока Элимер раздумывал, Видольд решительно прошел вперед и, непочтительно отодвинув его в сторону, присел перед айсадкой. Несколько секунд вглядывался в ее лицо, затем обернулся к Элимеру, и в его взгляде кхану почудилась тревога, которую нечасто удавалось видеть в глазах воина.

– Кхан, она, кажись, уходит, – произнес Видольд.

– Что значит – уходит?

– Умирает.

Элимер быстро присел рядом с Видольдом.

– Но ничто не угрожало ее жизни!

– Да это и ни к чему. Она сама захотела, вот и уходит. Путь шаманов.

– Что-то я о нем слышал и, как я помню, с него еще можно вернуть…

Элимер задумался и отошел к окну. Он не понимал, как дикарке вообще удалось такое! Обычная айсадская девчонка, слишком молодая, она ничуть не походила на шаманку и просто не могла знать всех этих таинств. Хотя…

И Элимер вспомнил летящую в него Стрелу и глаза дикарки, горящие ненавистью. Ведь была же у племен какая-то причина поставить ее во главе войска? Может, внезапно открывшийся колдовской дар? А что, если именно с ним связано пророчество?

"Проклятье! Она сейчас сбежит, а я рассуждаю – почему!".

– Ты знаешь, как ее вернуть? – резко спросил он к телохранителю.

– Говорят, всякого можно вернуть, пока он блуждает на грани. Только знать нужно, что именно его обратно приманит. Ну, любовь, может, к кому-нибудь или…

– Ненависть, – усмехнулся Элимер, оттолкнув Видольда в сторону.

– Вообще-то, я не то хотел сказать, – растерянно пробормотал тот, но кхан его уже не слушал.

"Где бы ни блуждал твой дух, дикарка, думаю, твое тело призовет его обратно!" – подумал он.

И, подойдя вплотную, Элимер рванул с ее груди тунику, грубо притянул айсадку к себе и злым поцелуем впился в ее губы. Прошло несколько мгновений. Видольд с равнодушной усмешкой наблюдал за развернувшейся сценой, когда кхан вдруг вскрикнул и отшатнулся, хватаясь рукой за нижнюю, прокушенную до крови губу. И одновременно девушка отскочила на дальнюю сторону кровати, ощерилась, словно рысь перед прыжком.

– Так-то лучше, айсадка, – процедил Элимер. – Я вижу, те стражники свежи в твоей памяти. Запомни, еще раз попытаешься проделать нечто подобное, и я верну тебя обратно куда более грубым способом. Не надейся сбежать.

– Вернул зачем? – огрызнулась она.

Элимер удивленно приподнял брови: дикарка начала говорить и даже задавать вопросы? Это хорошо.

– Ты знаешь. Пророчество.

– Не узнает от меня темный человек его. Пусть говорит шакалам, чтобы пытали, казнили и… что еще там…

– Уверен, ты прекрасно помнишь, "что еще там", – передразнил ее Элимер и красноречиво посмотрел на Видольда.

Телохранитель без труда понял этот взгляд и тут же вышел. Кхан пододвинул себе короткую скамью и сел напротив девушки.

– Думаю, у тебя есть вопросы, айсадка. И у меня тоже. Так давай поговорим.

– Пророчество – нет. Не выдам вождю шакалов.

– Это я уже понял. Но у нас есть и иные темы для беседы, верно? Что тебя интересует? Ну же, девочка, спрашивай. Может быть, я отвечу.

Некоторое время она молчала, может быть, что-то обдумывая, но Элимер терпеливо ждал, пока дикарка заговорит. И наконец она требовательно взглянула на него и спросила холодно:

– Я не говорю о пророчестве. А темный человек здесь держит меня. Почему не убивает? И пытки не делает почему?

– Передумал. Пытки и казнь отменяются, – он с удовольствием заметил изумление, которого не смогла сдержать даже она, дочь племен, и добавил:

– А чему ты удивлена? Ведь тебе известно, что нам – подлым шакалам – ничего не стоит солгать, – он криво усмехнулся. – Теперь мой вопрос. Ответь: ты шаманка? Это ты заговорила стрелу на мою смерть?

По ее лицу вновь пробежала тень удивления:

– Нет. Но узнал как ты о Стреле? Победил ее как?

– В Отерхейне тоже есть шаманы. Скажи, если не ты заговорила стрелу, почему ее вручили именно тебе?

Ответом ему стало молчание. Девушка перевела взгляд на дальнюю стену, а лицо ее вновь окаменело.

– Все понятно. Не хочешь отвечать. Что ж, попробуем что-нибудь другое, – он призадумался. – Ваша безумная выходка изначально была обречена. Неужели ты этого не понимала?

– Я понимала.

Теперь пришла очередь Элимера удивляться.

– И все-таки возглавила этот безнадежный поход?

– Темный человек второй раз спрашивает. А очередь вопроса – моя. Где мой народ? В плену ли? Или среди теней? – она пыталась не выдать тревожного ожидания, но оно отразилось во взгляде.

В этот раз замолчал уже Элимер, и дикарка, поняв, что ответа ей не получить, вновь застыла в показном безразличии.

"Она даже не подумала, что я их отпустил. А ведь пленные – это лишние рты. И эти рты сразу закрывались, стоило спросить о пророчестве, а под пытками – лгали. И зачем они? Надо было казнить всех … Но тогда к чему было миловать? Впрочем, что сделано, того не воротишь. Надеюсь, поражение хоть чему-нибудь дикарей научит… А то как бы мне не пришлось пожалеть о своем милосердии".

– Нет вопросов больше, – бесцветным голосом произнесла девушка, прервав ход его мыслей.

– Это значит, что и отвечать ты не станешь?

Айсадка промолчала, только кивнула. И тут же вздрогнула от раздавшегося удара: это кхан с размаху треснул по стоящей рядом тумбе. Девушка уставилась на него во все глаза. Прежде она видела шакальего вождя безразличным, холодным, а тут он вдруг в бешенстве вскочил и больно схватил ее за плечи:

– Ты, дикарка! Кем ты себя вообразила? Великим вождем? Поэтому повела своих людей в безнадежный бой?! Поэтому погнала на убой детей?! Нам ведь пришлось убивать их по твоей вине! И теперь они мертвы почти все! Это ведь не Отерхейн напал первым, это ты, ты их всех убила! – и он отпустил ее, оттолкнув от себя.

Некоторое время девушка смотрела на кхана, затем губы ее вдруг скривились, а  глаза заблестели. Она, с таким самообладанием перенесшая заключение, насилие и угрозы, теперь не выдержала: слова Элимера попали в цель. Она быстро опустила голову, запоздало пытаясь не показать слабости, и тихо сказала:

– Твои предки, Темный человек, они виноваты. Уничтожали нас, как саранча листву, отняли нашу землю…

– Предки? – голос Элимера звучал ровно, но наполнился сарказмом. – Вот именно – предки! Как удобно оправдываться прошлым, верно? Но сейчас – до недавнего времени – вы спокойно жили в лесах, вам хватало и дичи, и простора. Никто вас не трогал.

– Поселенцы…

– А что поселенцы? –перебил ее Элимер. – Они всего лишь крестьяне. Да, они мечтают расширить свои наделы, но меч в руках держать не умеют. Вы с ними успешно справлялись.

– Сначала я хотел казнить тебя, айсадка, – после недолгого молчания продолжил Элимер. – Я хотел казнить вождя, который унизил нас тем, что вынудил воевать с детьми. Но потом увидел тебя. Ты сама оказалась девчонкой. И что бы вы там ни думали о людях Отерхейна, мы с детьми не воюем. Там, в кутерьме боя, нам просто пришлось.

– Убей меня за это! Сейчас! – Шейра вызывающе и с надеждой посмотрела вождю в глаза. – Убей, или давай я сама. Прав, Темный вождь, прав ты. Это я… сгубить шакалов хотела, а сгубила свой род. Тебя – нет. Даже Стрелой не смогла! – на последней фразе она сорвалась на крик, но тут же умолкла.

– Какая чушь! – Элимер усмехнулся. –  Ты и не могла выиграть битвы, несмотря на все ваши пророчества. А что касается стрелы, то мой советник сильный чародей, вашим шаманом до него как до Ледяной Пустоши.

– Убить все равно мне нужно было. Хоть как… Мечом, руками, зубами – как-нибудь!

Элимер  рассмеялся:

– Подожди отчаиваться, девочка. Вдруг тебе еще представится такая возможность? – и развернулся, чтобы уйти, когда айсадка злобно крикнула ему в спину:

– К чему я шакалу?! Зачем? Убей! Или пускай я себя убью!

Элимер медленно оглянулся и несколько мгновений задумчиво смотрел в ее лицо.

– Ты спрашиваешь, зачем? Может быть, я все еще надеюсь услышать ваше пророчество. Может быть, мне интересно сломить твою волю и услышать, как ты назовешь меня повелителем. Может быть, интересна ты сама. Какая разница? Ни одна причина не изменит твоей участи. А покуда, прощай, дикарка, не назвавшая своего имени. Я и так потратил на этот бесполезный разговор слишком много времени.

Гл. 19. Блуждая инкогнито, можно кое-что узнать

В эту ночь Элимер спал плохо. Ему снова, вот уже который раз за последнее время снился нехороший, жуткий сон.

Кхан стоял перед зеркалом и разглядывал свое отражение. Что-то испугало его в нем, и он отпрянул. Но отражение осталось неподвижным. Элимер поднял руку, однако рука двойника не шевельнулась. Но по-настоящему страшно ему стало, когда губы отражения искривились в ядовитой улыбке, а из зеркала раздался безжизненный голос:

– Не медли, исполни назначенное…