Текст книги "Гибель отложим на завтра. Дилогия (СИ)"

Автор книги: Марина Аэзида

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 49 страниц)

– Повелительница, а что ты намерена делать с Айном?

– А что с ним делать? – усмехнулась Лиммена. – Я и не задумывалась об этом. У меня есть занятия важнее, чем обдумывать судьбу раба. Свое он получил, надеюсь, впредь будет послушнее.

– Великая, – вкрадчиво пропела Рэме, – ты хотела отдать его мне. Но он нарушил твой приказ.

– И ты, кстати, тоже! – прикрикнула на девушку Лиммена. – Будь благодарна, что я тебя не наказала! Это ведь ты сказала палачу, будто я велела дать ему пятьдесят ударов?

Рэме опустила взгляд.

– И после этого ты осмеливаешься что-то просить? Твоя злобная выходка могла стоить жизни одному из моих рабов. Как ты посмела? Ты, которая обязана сохранять мои богатства?

Девушка подняла глаза и по лицу ее заструились слезы.

– Моя царица, сможешь ли ты простить меня? Сама не знаю, что на меня нашло. Я была так зла на него, что потеряла разум. Я так жалею о своем проступке! – и она разрыдалась еще сильнее.

"Лжет, – подумала царица. – Лжет и притворяется. А я слишком многое спускаю ей с рук. Наверное, потому, что эта хитрая девчонка чем-то напоминает мне меня. И в этот раз я, конечно, опять ее прощу".

– К тому же, – недоверчиво произнесла Лиммена, – я думаю, не очень-то тебе этот раб нужен. Наверняка просто не терпится ему отомстить, взять над ним верх.

– Ты как всегда мудра и проницательна, владычица, – не переставая лить слезы, прошептала служанка, – но все-таки…

– Прекрати ныть! – снова прикрикнула царица на девушку. – Твой плач меня раздражает! – и уже спокойнее добавила: – Я подумаю. Может, отдам его тебе…

– О, я так благодарна! – Рэме тут же утерла слезы и припала губами к руке своей повелительницы.

– Подожди благодарить, я еще не решила.

Служанка, не обращая внимания на эти слова, продолжила осыпать руку Лиммены благодарными поцелуями.

"А что, это мысль, – подумала царица, – я отдам Айна Рэме, рано или поздно ему придется подчиниться, он превратится в обычного раба, и я сразу же освобожусь из-под его проклятой власти".

Эта мысль немного успокоила Лиммену, и раздумья ее перенеслись на Отерхейн. Что-то там выяснит Ниррас?

***

До этого дня Аданэю не приходилось бывать в покоях советника, а потому его удивила скромная, скорее даже скупая обстановка комнат. По всей видимости, Нирраса, бывшего воина, не интересовала внешняя роскошь, коей были так привержены знатные люди Илирина. Комнаты его казались полупустыми, а мебель – простой и незамысловатой. В углу беспорядочной кучей валялись какие-то записи и карты. Складывалось впечатление, будто советнику безразлична окружающая обстановка – было бы место, где провести ночь и принять пищу.

– У меня здесь толстые стены и дверь, – бросил Ниррас, – нас не должны подслушать. Иди сюда, садись.

Советник указал Аданэю на скамью рядом с собой и продолжил:

– Сегодня на утреннем совете кое-что случилось. Нужно обсудить. Но сначала ответь мне, щенок, почему ты ничего не рассказал о зериусе и о своей новой легенде? О том, что теперь ты у нас, оказывается, не раб с детства, а сын отерхейнского советника?

– Щенок просто не подумал, что история с зериусом так уж важна, – огрызнулся Аданэй. – К тому же Вильдерин дал мне противоядие.

– Да-да, я сам должен был подумать об этом. Но я даже предположить не мог, что царице взбредет в голову поить им какого-то раба. Надо же, из-за такой ерунды могли рухнуть все наши планы! Но повезло, слава Богам, повезло!

– Постой… Ты сказал – царице? Это что, она приказала?

– Да, но теперь это неважно. Что насчет легенды?

– Мне просто пришлось. Выхода не было. Она начала догадываться. Я не успел рассказать тебе.

– Надеюсь, ты мне не лжешь, – угрожающе процедил Ниррас, сверкнул недобрым взглядом в сторону Аданэя, но тут же сменил интонацию, и голос его зазвучал спокойно:

– Именно из-за своего вранья ты сейчас находишься здесь. В общем-то, если все сделаем правильно, оно обернется нам на пользу. Но теперь тебе придется быть куда осторожнее, чем раньше: царица говорила о тебе на совете, и все советники, в том числе и наши недруги, узнали о твоем существовании.

– На совете? Обо мне?

– Да. Она решила, что тебе известны имена выживших мятежников. Вот и приказала мне расспросить тебя. И пытать, если не расскажешь. Так что вспоминай.

– Кого вспоминать, советник? – ухмыльнулся Аданэй. – Ведь я всю жизнь был рабом, разве нет?

Ниррас вскинул на него взгляд, помолчал и осторожно выговорил:

– Ты так сказал нам с Гилларой.

– Но ведь тебе известно, что я солгал, не правда ли? Известно, кто я такой на самом деле?

– Почему ты так думаешь?

– Я знаю, а не думаю. И к чему притворство, Ниррас? Разве у нас не общая цель?

– Хорошо… хорошо, – сдался советник, – ты прав. Пусть знаю. А теперь давай по делу, ладно? Имена.

– Я могу назвать только тех, кто поддерживал меня до того, как Элимер стал кханом. Но я понятия не имею, не превратились ли они в его верных подданных. Я вообще не знаю, что с ними сейчас и где они.

– Понимаю. Но мне нужно хоть что-то. Мы ведь не можем позволить, чтобы тебя пытали, верно? Иначе ты выболтаешь то, что приведет на плаху всех нас.

– Ты будешь записывать?

– Да. Говори.

Ненадолго задумавшись, Аданэй начал перечислять своих былых сторонников. Ниррас записывал долго и скрупулезно, терпеливо вытягивая из него все подробности их жизни, характера и слабостей.

– Чего царица хочет добиться? – спросил Аданэй советника, когда тот закончил записывать. – Междоусобицы в Отерхейне?

– Верно.

– Неплохая идея. Но ее непросто будет осуществить.

– Междоусобица начнется сама собой, когда в Илирине появится новый царь, а в Отерхейне об этом узнают, – усмехнулся Ниррас и добавил: – Если, конечно, этот новый царь действительно появится – что во многом зависит от тебя. Поэтому спрошу: как дела с царицей?

– Увы, никак. Кажется, я ей не нравлюсь.

– Почему ты так решил?

Аданэй с досадой вздохнул.

– А как еще прикажешь думать? Сначала она захотела отдать меня своей Рэме, потом приказала высечь. А из-за вранья Рэме я едва не получил пятьдесят ударов вместо десяти. Но царице шалость служанки, видимо, показалась забавной, она смеялась. А потом потребовала, чтобы я унижался, вымаливая прощение! Я и смерти-то избежал только благодаря защите Вильдерина. Правда, в конце нашей с Лимменой беседы мне показалось, будто она смягчилась. Я даже подумал, будто ее сразило мое бесподобное обаяние, – Аданэй усмехнулся. – Но в следующие дни, когда мы сталкивались, она даже не смотрела на меня, словно я пустое место.

Ниррас погрузился в размышления, а когда вынырнул из них, то проговорил не очень уверенно:

– Мне показалось странным, что Лиммена на совете вообще показала свою неприязнь к тебе. Я еще тогда подумал: ты – не первый раб, который проявил неповиновение. Во дворец Эртины попадали разные люди. Иногда и мне приходилось наблюдать потрясающие истерики. Но царицу они никогда не волновали. Да, она приказывала высечь непокорных, но тут же о них забывала. И уж точно никогда раньше не требовала от виновных покаяния – у царицы Илирина есть занятия поважнее. А с тобой, как я понял, она имела некую беседу. Похоже, чем-то ты ее все-таки заинтересовал. И сдается мне, интерес ее вызван не только твоим благородным происхождением. Бывших господ здесь и без тебя немало. И еще… как мне доносят, последнее время она не приглашает к себе Вильдерина. Кстати, как поживает ваша лживая дружба? Мальчишка верит тебе?

– Как самому себе, – ответил Аданэй, и ему стало грустно.

К чему себя обманывать? То, что он делает сейчас и собирается сделать в будущем – это предательство. И предаст он человека, который рисковал благосклонностью своей любимой ради него, Айна. Человека, который искренне верил своему другу.

Аданэй прекрасно понимал, как больно будет влюбленному в царицу юноше, если осуществится план Гиллары, но отступать не собирался. Только добившись трона Илирина, он вернет то, что принадлежало ему по праву рождения, и только так он сможет отомстить брату. Да, из-за этого пострадают невинные, но ведь судьба не разбирает, кому наносить удары, и в том не его, Аданэя, вина. Будь его воля, он сделал бы все, чтобы на месте Вильдерина оказался кто угодно другой. Но, увы, под ударом оказался именно Вильдерин, к которому Аданэй успел привязаться, несмотря на свои тайные замыслы.

"Если все удастся, и я стану царем – я сделаю Вильдерина свободным", – кое-как успокоив себя этой мыслью, он заставил себя не думать о друге.

– Знаешь, – сказал Ниррас после долгого молчания, – будет очень хорошо, если ты как-нибудь подставишь этого юнца, чтоб уж точно лишить его расположения царицы.

– Нет, я не стану, – отрезал Аданэй.

Советник пытливо взглянул в его лицо, но в следующий миг отмахнулся и бросил:

– Как знаешь, как знаешь…. Что ж, тогда ты можешь идти, но помни: здесь тебя долго допрашивали, а может даже пытали. Так что не забудь притвориться измученным.

– Да мне и притворяться не нужно, – пробормотал Аданэй, направляясь в сторону двери.

***

После разговора с Ниррасом Аданэй внимательнее присмотрелся к поведению царицы. И пусть он видел ее лишь изредка и мельком, но кое-какие выводы сделал и из этих мимолетных встреч. Всякий раз, когда Лиммена сталкивалась с ним, во взгляде ее мелькал легкий испуг, а потом она резко отворачивалась, делая вид, будто не замечает Айна. Раньше подобную реакцию Аданэй наблюдал у юных влюбленных девиц, и если бы Лиммена не казалась такой неприступной, гордой и царственной, он решил бы, что она смущается. Но радоваться кханади не спешил: вполне возможно, что он, обнадеженный словами Нирраса, увидел лишь то, что захотел увидеть.

***

Между тем, всегда такая умиротворенная атмосфера в комнате Вильдерина неузнаваемо изменилась. Как и сам хозяин. Вот уже около недели парень выглядел странно рассеянным, на вопросы отвечал невпопад, словно мысли его витали где-то далеко; он не реагировал на подначки и шутки Айна, и на губах его теперь возникало лишь бледное подобие былой улыбки.

Аданэй уже начал всерьез беспокоиться за друга, от него не ускользнула тень тревоги и уныния, поселившаяся в глазах юноши.

– Скажи мне, наконец, что с тобой?! – потребовал он ответа.

Вильдерин пожал плечами и произнес:

– Кажется, царица все же разозлилась на меня. За то, что я ее ослушался. Вот уже две недели, как она не зовет меня к себе. И сама не заходит. Ну, да ты и сам все видишь…

– Почему же ты молчал? Я-то терялся в догадках, что с тобой.

Юноша отвел взгляд, и у Аданэя возникло смутное подозрение:

– Подожди, ты считаешь, это я виноват? Поэтому ничего не говорил? Наверное, ты уже много раз пожалел, что помог мне тогда… – Аданэй почти хотел, чтобы друг согласился с этим предположением, ведь это сняло бы с его души львиную долю угрызений совести.

Но Вильдерин только вздернул подбородок и, кажется, рассердился:

– Как ты можешь так обо мне думать?! Даже если бы я знал заранее, чем все обернется, я все равно помог бы тебе! Понимаешь, – продолжил он уже спокойнее, – ты здесь ни при чем. Если бы не этот случай, возник бы какой-нибудь другой. Дело во мне. Я всегда знал, что для владычицы я – лишь развлечение. Наверное, иначе и быть не может, ведь я раб. Но беда в том, что я не сумел вызвать у нее даже подобия любви, даже привязанности, вот она и отвернулась так легко. А я не знаю, как без нее быть. Мне кажется, я не смогу.

Острая жалость кольнула Аданэя, и снова родился вопрос: неужели в царском дворце Эртины, полном разврата, интриг и сплетен, мог существовать столь светлый человек, как Вильдерин?

– Если все продолжится так же, царица скоро отошлет меня вниз, – снова заговорил юноша. – Но ты, хотя бы ты не отворачивайся от меня, Айн. Я понимаю, я сейчас не лучший собеседник. Но это пройдет рано и поздно, я смирюсь, привыкну. Я, очевидно, потерял любимую, но не хочу терять еще и друга.

Аданэя тронула эта нежданная просьба, и он поспешил ответить:

– Обещаю, Вильдерин, что всегда, что бы ни случилось, буду твоим другом. Запомни – всегда и что бы ни случилось. И если однажды тебе покажется, что это не так, и ты меня возненавидишь – просто вспомни мои слова.

– Почему это я должен тебя возненавидеть?

– В жизни всякое случается, – отделался Аданэй небрежной фразой и добавил с улыбкой:

– Ладно, друг мой, не унывай. Если ты похудеешь и зачахнешь от тоски, царица точно отправит тебя вниз, чтобы ты не пугал ее своим скелетом. А так, глядишь, позлится и перестанет. Пойдем, прогуляемся лучше, сходим на наше любимое озеро – совершим еще один непростительный проступок.

Вильдерин слабо улыбнулся в ответ. Странно, но слова Айна его как будто приободрили, и он с готовностью согласился идти к запретному водоему.

***

Озеро находилось в дальней части священной рощи, что простиралась сразу за необъятным садом эртинского дворца, а потому идти до него пришлось долго. Но они и не спешили – все равно сегодняшней ночью было не до сна. Одного терзали любовные муки, другой разрывался между необходимостью предать друга и острым чувством вины. Поглощенные мыслями, до озера они шли в полном молчании.

Закончилась выложенная камнем дорога, и они вступили в рощу. Лишенная соков осенняя трава сухо шелестела под ногами, деревья тесно жались друг к другу и почти не пропускали лунный свет. Но друзья хорошо знали путь, а потому без труда следовали по тропе, ведущей к запретному озеру.

Это место считалось сакральным, в особые дни года здесь проводились служения илиринским Богам. В озеро впадало несколько источников, об одном из которых говорилось, будто он целебный. Знатные обитатели дворца порой приходили к нему, чтобы отведать чудесной воды, но лишь до заката. Ночью люди не решались появляться здесь, наслушавшись недобрых историй об этом месте. Неизвестно, были эти рассказы выдумкой жрецов или истиной, но Вильдерин с Айном пока еще не встретили здесь ничего странного или страшного. Хотя Вильдерин и считал своим долгом всякий раз поведать какую-нибудь пугающую сказку о ночи у священного озера. Но вряд ли он сам верил в свои россказни, иначе не приходил бы сюда так часто. Истории о водяницах, марах, хранителях рощи, похитителях сердец и прочих духах, которых смертному нужно остерегаться, были отнюдь не самыми устрашающими среди прочих рассказов об этом месте. Но именно благодаря таким слухам у рабов имелась возможность посещать ночью озеро, оставаясь безнаказанными. Правда, до сих пор такое необычное желание возникало лишь у двоих.

Ночь шептала, шелестела листвой, переливалась соловьиной трелью и пела стрекотом сверчков. Громко и жутко расхохоталась какая-то птица. Словно и не птица вовсе, а человек. Аданэй с Вильдерином вздрогнули.

– Никак Керидти шалит, – усмехнулся последний. – Говорят, до сих пор ее дух здесь бродит, пугает ночами.

– О, я чувствую, ты желаешь рассказать очередную сказку.

Вильдерин впервые за последние дни рассмеялся вполне от души и тут же начал говорить.

"

Рассказывают, что некогда, во времена древние, когда не существовало ни дворцов, ни замков, а Эртина еще не превратилась из деревни в город, роща эта была частью бескрайнего леса. Уже тогда все знали, что зачарованное озеро опасно ночью, и никто, кроме ведьм и шаманов, не решался бродить здесь в темное время. А днем оно наполнялось живительными чарами, и потому часто приходили сюда люди.

Девушку, с которой произошла эта история, называли Керидти. Была она дочерью строгих родителей, и раз отправили они ее целебных трав собрать. И вот, ходила она по лесу, и так-то выбрела к озеру. И увидела – нужной травы на берегах немеренно, набрала она целый мешок, присела на пригорок отдохнуть, пением птиц да журчанием ручья заслушалась. Тут ее и сморило. А как проснулась, так и узрела – последний луч солнца в земле утонул. Жутко ей стало, страшно, и отправилась она обратно к селению.

Идет, идет, вот-вот вроде бы должна в просветах деревенька показаться, а тропинка все не кончается. Остановилась тогда Керидти, огляделась. И тут-то сердце ее захолонуло, ибо увидела: и  озеро  не делось никуда, и она с места не сдвинулась. Поняла она – то лесные духи с ней играют. И вдруг услышала в озере всплеск, а потом увидела, как вышел из воды мужчина. Такой, которого всегда в мечтах представляла. Приблизился он и заговорил:

– Заблудилась ты, Керидти юная. Со мной пойдешь – к дому выведу, – а сам посмотрел на нее вещим взглядом и, странное дело, даже в темноте разглядела она и лицо его, и глаза. И слова Керидти вымолвить не смогла, и тело ее разомлело, страстью зажглось.

Протянул мужчина руку, и она, зачарованная, возьми да отдай свою! И повел он ее по тропе. Ведет, а сам колдовскую песню напевает, и от песни этой у Керидти и голова кругом, и ноги подкашиваются. Сколько времени прошло, она не знает. А мужчина вдруг разворачивается к ней и говорит:

– Холодно мне, Керидти прекрасная, замерзаю. Сердце жаркое отдай мне, им согреюсь.

И тут вспомнила она рассказы бабушки и поняла: не мужчина перед ней вовсе, а один из злобных духов, что похитителями сердец прозываются. Бабушка говорила, что особо опасны они для юных девиц, в которых еще кровь кипятком ходит. Говорила, что каждой женщине видятся они такими, какие во сне и мечтах приходят, и голову она теряет. Обольстит ее похититель, песню колдовскую напоет, а потом попросит сердце отдать. А как согласится неразумная, так, считай, пропала. Похититель вырвет ее сердце из груди и съест. Жизнь выпьет, а сам еще краше станет. А дева вмиг усохнет, как старуха, да в прах и обратится.

Поняла это Керидти, силы собрала и прошептала: «Не отдам».

А как сказала, так растворился дух в воздухе, и лишь раскаты хохота она услышала и голос: «Пожалеешь об этом, Керидти. Не видать тебе покоя».

А Керидти смотрит – сквозь стволы поселение виднеется, совсем близко она к дому-то, оказывается, была. Побежала она по тропке, до хижины своей добралась, а родителям ничего не рассказала. А сама думала, гордая собой: вот, мол, перед похитителем сердец устояла.

Да только с той поры никто улыбки на ее лице не видел. Ходила Керидти унылая, с глазами печальными, ничего ее не радовало. Тосковала она по духу, никак взгляд его забыть не могла. Страдала и думала: зачем сердце не отдала? Хоть и умерла бы, зато миг счастья испытала.

И снова отправилась Керидти ночью к озеру и там позвала духа: «Похититель сердец, приди, отдам я сердце!».

Да только никто не ответил.

И много ночей так Керидти ходила, призывала его. Вот уже волосы ее побелели, а она так и не забыла духа. И склочная стала она, и желчная, все поселение ядом изводила, а особо доставалось от нее юным парам. 

Однажды, будучи уже древней старухой, опять к озеру отправилась, да только обратно в селение не вернулась. Тело ее потом, днем, нашли. Но дух-то ее, говорят, в мир тени пути не нашел и до сих пор здесь бродит, похитителя сердец разыскивает. А заодно людям вредит. То с пути собьет, то криками запугает".

– И в чем смысл этой сказки? – в недоумении нахмурился Аданэй.

Вильдерин только пожал плечами:

– А какой смысл тебе нужен, Айн? Это ведь просто история…

Они надолго замолчали, как всегда зачарованные видом ночного озера, по глади которого плавали кувшинки и, подрагивая, стелилась лунная дорожка. Осень робко подкрадывалась к Илирину, ветер дул все чаще, и ночи становились прохладнее.

Вильдерин поежился. Вот придет зима, и походы на озеро придется прекратить: мокрый снег с дождем не очень-то располагают к длительным прогулкам. Зима в Илирине длилась недолго, но сырая и слякотная погода, влажный снег и грязь утомляли кого угодно и за короткое время.

– Ну что, как обычно, с разбегу? – спросил Аданэй, скидывая одежду.

Вильдерин вяло кивнул и промолвил:

– И почему сейчас не лето… – однако последовал примеру друга, и скоро к обычным ночным звукам прибавился шум разгребаемой  воды.

***

Лиммена пряталась за стволами деревьев и старалась не шевелиться.

Надо же, как интересно! То, что Вильдерин иногда приходил сюда, она знала. Юноша рассказал об этом, когда однажды ночью она не застала его в комнате и наутро устроила любовнику допрос. Лиммена тогда так обрадовалась, что он отсутствовал не из-за какой-то сопливой девчонки, что даже не стала наказывать юношу. Более того, молчаливо согласилась с такими вот тайными вылазками. Но она и предположить не могла, что Вильдерин таскал с собой Айна! И, судя по фразам, которыми они перебрасывались, таскал уже довольно давно.

Сама царица тоже частенько посещала это место из-за целебного источника, у которого даже дышалось легче. И всегда ночью, поскольку не желала привлекать к своей болезни излишнее внимание, а в нелепые россказни не верила. Даже удивительно, как она до сих пор, до сегодняшнего дня, не столкнулась здесь с Вильдерином или с ними обоими.

Царица  дождалась, пока оба раба бросятся в озеро, и только после этого выглянула из-за деревьев и подошла к берегу. Что ж, она подождет их здесь. И мало им не покажется! И как осмелился ее покорный раб, ее верный пес притащить с собой друга, не спросив позволения?!

В последние недели любовник – точнее, бывший любовник, уточнила Лиммена для себя – действовал ей на нервы и даже вызывал легкое отвращение. Она часто ловила себя на том, как неосознанно выискивает в его лице и фигуре мельчайшие недостатки. И, что самое удивительное, находит. А ведь раньше Вильдерин казался ей почти идеальным. Странно все это. Хотя, если подумать, может, и не очень. С тех пор, как появился Айн, странным для нее выглядело слишком многое.

Так, ну и какое же наказание ей придумать для этих двоих? Впрочем, Вильдерину хватит и гневного взора, чтобы он почувствовал себя виноватым, опустил глаза и застыдился. А вот для Айна нужно выдумать что-то более суровое. Более жестокое. Плети? Пытки? Что-нибудь такое, чтобы он вопил от боли и ползал на коленях, вымаливая прощение!

Увидев, как двое поплыли к берегу, Лиммена подошла еще ближе к кромке озера, однако все еще пыталась держаться тени: луна сегодня слишком ярко светила, а ей ни к чему, чтобы ее заметили раньше времени. Пусть это станет неожиданностью.

Когда рабы начали выходить на берег, Лиммена двинулась им навстречу. Как она и ожидала, заметив ее, они так и застыли по колено в воде. Царица ничего не сказала, только гневно воззрилась на невольников, чтобы те понервничали.

Но Айн скоро скинул оцепенение и вышел из озера, а Вильдерин, немного поразмыслив, последовал за ним, стараясь избегать взгляда царицы. Губы юноши мелко дрожали не то от холода, не то от страха, мокрые черные волосы липли к коже, а тело, сжатое и напряженное, стремилось сохранить остатки тепла. Лиммена будто наяву увидела незаконченное движение Вильдерина: казалось, он вот-вот бросится к лежащей на земле накидке из тонкой шерсти и закутается в нее, пытаясь согреться. Но естественно, раб не посмеет этого сделать в присутствии своей повелительницы.

«Ничего, пусть померзнет, – подумала Лиммена. – Он просто жалок!»

Бывший любовник вновь вызвал у нее смутное отвращение. Она перевела взгляд на Айна. Тот, напротив, выглядел спокойным, стоял непринужденно, будто не чувствовал холода. Это неестественно! Даже ей, в сухой одежде, прохладно в эту ночь. А безумные мальчишки только-только вышли из воды. Что за колдовство? Словно перед ней дух, какой-нибудь похититель сердец из рассказа Вильдерина, а не человек.

Отогнав нелепые мысли, Лиммена наконец нарушила тяжелое молчание. В голосе ее зазвенела сталь:

– Вы, презренные рабы! Да как вы осмелились оскорбить это место своим присутствием?!

– Повелительница, – прошептал Вильдерин, и вознамерился продолжить, но Лиммена оборвала его:

– Избавь меня от жалких оправданий, – в интонации ее послышалось презрение, и Вильдерин это почувствовал. Однако не замолчал:

– Повелительница, ведь ты сама мне позволила…

– Тебе. Но не твоему другу. Да и что касается тебя – это было раньше. Тебе понятно, что такое "раньше"? Сейчас все изменилось, – она ухмыльнулась, увидев, как вытянулось лицо любовника – бывшего любовника, снова поправила она себя.

Вильдерин, все еще дрожа от холода, посмотрел на нее измученным взглядом и снова показался ей жалким.

– Что ты на меня смотришь? Я не разрешала поднимать глаз! – возвысила она голос. – Ты провинился, и я еще решу, как тебя наказать, а сейчас убирайся! Сейчас же! И своего дружка забирай, – она мельком взглянула на Айна. Поза того казалась все такой же расслабленной, и лишь по выражению лица можно было догадаться, что ему не все равно.

Но Вильдерин не двинулся с места, только глаза округлились.

– Ты оглох, раб? Убирайся! Вон! – крикнула она и тихонько добавила: – Ничтожество.

Но юноша услышал. И даже в темноте можно было заметить, как смертельно он побледнел, и какое затравленное и удивленное выражение промелькнуло в его глазах. А спустя мгновение, быстро схватив одежду, он кинулся в заросли и, ломая кустарник, скрылся в чаще.

Царица перевела взгляд на Айна. Тот уже разворачивался, чтобы последовать за другом, но она окрикнула его:

– Стой! С него, – она кивнула в сторону, куда скрылся Вильдерин, – и этого хватит. Но ты так просто не отделаешься!

Раб молчал. Стоял неподвижно и молчал. Луна освещала его тело, на коже сверкали еще не высохшие капельки озерной влаги.

"Он словно бог, рожденный волною" – против воли подумала Лиммена, но, переборов себя, снова набросилась на Айна.

– Как ты думаешь, что мне с тобой сделать?! Убить? Отравить на рудники?

А дальше она еще что-то говорила. Кажется, угрожала. Но разум витал где-то далеко, голова блаженно кружилась, она что-то произносила, но не сознавала, что именно.

Аданэй почти не слышал слов Лиммены, хотя и сознавал, что с ее языка слетали какие-то угрозы. Мысленно он находился рядом с Вильдерином, который, должно быть, мчался сейчас по роще.

Проигнорировав гнев царицы, Аданэй уже собрался упрекнуть ее в жестокости к любящему ее человеку, но внутренний голос ехидно отозвался: "А ты сам разве лучше?" И в памяти всплыли  большие несчастные глаза Ли-ли.

Он так и не высказал ничего, только спросил холодно:

– Могу я идти?

Лиммена как-то странно вздрогнула, будто приходя в себя, и Аданэй с внезапной ясностью понял: то, что звучало в ее голосе, то, что горело в ее глазах – это не злость и не ярость, это – страсть! Больная, мучительная страсть. И все тут же встало на свои места. И ее поведение, и ее грубые слова.

Сомнения исчезли. Неважно, какие еще угрозы она сейчас произнесет, ибо все они далеки от ее истинных желаний.

И перед мысленным взором Аданэя настойчиво замаячил призрак царского венца.

Трон Илирина, конец его униженному положению!

Царство! Власть!

Это стоит того, чтобы предать Вильдерина, это стоит мук совести, которые за этим последуют. Это стоит всего! Нельзя упускать такую возможность, второго шанса может не быть. А женщина, что стоит перед ним, для своих лет весьма недурна, а ее царственное положение делает ее очень и очень соблазнительной.

– Знаешь, что это за место? – между тем продолжила Лиммена. – Это священное место. В древности, если жрец видел здесь чужака, то приносил его в жертву хранителям озера. У выхода из рощи меня поджидает охрана. Что, если мне позвать их и вспомнить старые обычаи? Это будет забавный способ казни для такого бесстыжего раба, как ты! Да, я так и сделаю – принесу тебя в жертву!

– А может, ты лучше подойдешь и поцелуешь меня?

Лиммене показалось, будто на ее голову грохнулось что-то тяжелое, она даже покачнулась от неожиданности, но тут же недобро сузила глаза и занесла руку для удара, метнувшись к Айну.

Тот с шутливым испугом перехватил ее запястье и ласково поцеловал кончики ее пальцев:

– Может, хотя бы в этот раз обойдемся без оплеух? Так, для разнообразия.

Он притянул Лиммену к себе, и женщина почувствовала, как мужские руки заскользили по телу, вызывая уже знакомую ей дрожь. Она больше не могла противиться, мгновенно растеряв все свое самообладание и всю свою волю.

"И пусть! – успела подумать Лиммена, прежде чем ее руки легли на плечи целующего ее "похитителя сердец". – Пусть!"

Почти всю жизнь она положила на благо Илирина. Хотя бы сейчас, когда смерть с каждым днем все ближе и неотвратимее, хотя бы сейчас, последний раз изведать этот безумный полет, ураган, смерч, давным-давно позабытый. Пусть!

Аданэй почувствовал, как Лиммена задрожала в его объятиях и жадно прильнула к нему. Тогда, выбросив из головы Вильдерина, он еще крепче прижал к себе женщину. Потеряв равновесие, оба упали в траву.

И продолжились ласки, и сладостные вздохи до утра раздавались в ночной тиши.

Гл. 22. И сбылось пророчество

Небольшое судно неслось по Элайету – могучей, величественной реке, неторопливо катившей свои воды на юго-восток, к  Рыжему морю. Давно забылось, отчего реке, самой большой в Отерхейне и единственной, пригодной для судоходства, дали такое имя. До нынешних времен дошли лишь обрывки смутных преданий, из которых следовало, что прозвали ее в честь древнего колдовского народа, обитавшего на побережье в незапамятные времена. Но название прижилось в юном Отерхейне.

Шейра неподвижно стояла на носу ладьи и, не отрываясь, смотрела вдаль. На губах ее блуждала легкая улыбка, которую сейчас ничто не могло спугнуть, ведь девушка снова вдыхала свежий воздух и видела небо, волны и песчаный, поросший кустарником, берег. Даже тяжелые мысли о плене не омрачали ее радости. Она почти забыла и о темном вожде, который тоже находился на судне, и о воинах, приставленных ее охранять. Видимо, вождь боялся, что айсадка бросится в воду. Конечно, какую-нибудь неделю или две назад она, скорее всего, так и поступила бы. Но не сейчас! Ведь у нее появился шанс убить вожака шакалов! Или умереть самой, что, несомненно, лучше, чем всю жизнь провести в позорном плену. Да, она помнила свою вынужденную клятву: не пытаться покончить с собой. Но вероятно, шакал считал людей племен очень глупыми, если допустил, что она покорно согласится остаться его пленницей. Нет! Даже ради возможности убить его – нет! Темный вожак ошибся: айсады честны, но не глупы. Кое-чего он все-таки не предусмотрел. Она поклялась, что не станет убивать себя в случае поражения. Но о времени боя речи не шло. Кто помешает ей, Шейре-Сину, открыться для вражеского удара, если она почувствует, что ей не победить? Если она сделает это неожиданно, проклятый шакал не успеет остановить удар, а она не успеет нарушить клятву.

Но это случится в худшем случае. А в лучшем – она сама повергнет шакала и вернется в леса. От этой мысли по позвоночнику пробежал холодок. Куда она собралась возвращаться и, главное, к кому? Ее народ либо мертв, либо в плену. Девушка тряхнула головой и закрыла глаза. Рано еще об этом думать. Вот после поединка и решит, что делать. Если, конечно, не умрет. А пока она продолжит наслаждаться свежим ветром, запахом реки и палящим солнцем.