Текст книги "Гибель отложим на завтра. Дилогия (СИ)"

Автор книги: Марина Аэзида

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 49 страниц)

Аданэй уже собирался наброситься на жриц с очередными вопросами, но губы всех троих вдруг что-то зашептали на непонятном для него наречии. Возможно, на древне-илиринском, или на языке берегового народа.

Он почувствовал, как все мысли растворились, тело стало безвольным и легким, а лес начал манить. Ему хотелось только одного: чтобы шепот губ не прекращался, шелестел вечно, наполняя тело истомой. Он и сам не заметил, как ноги понесли его вдоль Преты и скоро завели в легендарную чащу. Жрицы следовали за ним чуть поодаль.

Лес действительно выглядел жутковато. Исполинские ели и грабы заслоняли кронами небо, заброшенная, позаросшая травой тропинка петляла между стволами. Древний мрачный лес. В сказках в подобных чащобах всегда обитали древесные карлики, ведьмы или коварные духи. Правда, никто и никогда их не видел.

Аданэй усмехнулся. Да, местечко мрачновато, особенно ночью, но не более. Непонятно, в чем заключался смысл обряда, ради которого его сюда отправили. Неужели путь через лес и есть та загадочная Тропа, о которой говорили жрицы? Аданэй даже ощутил разочарование. Он-то надеялся на древние тайны, удивительные загадки. А тут – обычный лес.

Он шел долго, продираясь через заросли, стараясь не потерять узкую тропку и не упустить из виду Прету, пока не понял по шуму воды, что дошел до устья, где две реки сливались в одну. Ничего величественного в реке Бишимер он не увидел: не очень широкая и вряд ли глубокая – таких по Илирину десятки. Но на всякий случай Аданэй замедлил шаг перед этим сакральным местом. Рассказывали, что именно здесь происходили самые страшные и непонятные вещи. Конечно, все это вымысел, но осторожность не помешает. Однако, не почувствовав ничего угрожающего, Аданэй решительно тронулся к реке, у которой и остановился, чтобы дождаться жриц.

Когда женщины приблизились, у него с языка почти сорвался насмешливый вопрос о смысле всего этого действа, но озвучить его он не успел. Губы жриц снова зашептали что-то, темп их речи все ускорялся, и Аданэй почувствовал, как поплыло сознание, взгляд перестал улавливать очертания предметов, а тело стало неповоротливым и тяжелым. Он ощутил, как к его носу поднесли что-то влажное и мягкое, дурманящее запахом какой-то травы – и силы окончательно покинули его члены, а глаза против воли закрылись. Аданэй медленно, тяжело сполз на землю, и последние отблески сознания погасли, растворившись во тьме.

Жрицы постояли какое-то время над неподвижным телом, потом одновременно развернулись и, не сговариваясь, двинулись прочь из леса.

***

Когда Аданэй очнулся, то первое, что он увидел – темнеющую далеко внизу землю. В ужасе он закричал. Точнее попытался закричать, потому что из горла вырвалось нечто странное, напоминающее не то трель, не то клекот. Земля быстро приближалась. Аданэй взмахнул руками, как будто надеялся ухватиться за воздух, и тут же в безмерном удивлении обнаружил, что взлетает.

«Это сон, – подумал он. – Во сне возможно все».

Он повернул голову вправо, и оторопел от еще большего изумления: вместо руки в воздухе распласталось широкое темно-бурое крыло. Посмотрел влево – то же самое.

«Я – птица! Какой ужас!», – подумал так, и мысленно рассмеялся. Что ж, познать высоту и насладиться полетом хотя бы во сне – не так уж и плохо. Однако какое удивительное ощущение! Сверху все выглядело и воспринималось совсем иначе. И странно, высота не пугала больше.

Он отдался на волю собственным крыльям и небу, которое взирало на него сотнями ярких глаз. Внизу простиралась земля и лес, рассеченный черной лентой реки.

«Бишимер, – вспомнил он. – Жрицы сказали, надо перебраться через реку? Очаровательно! Я ее перелечу».

Да, в крыльях определенно были свои преимущества: очень жаль, что в реальности он не мог превращаться в коршуна и парить в поднебесье.

И, отринув все лишние мысли, наслаждаясь новоприобретенной способностью, Аданэй устремился к реке. Ночь, звезды, простор, ощущение свободы – давно уже он не чувствовал себя таким счастливым, как в этом восхитительном сне. Спустившись ниже, он пролетел над водой и снова взвился вверх. Потрясающе!

Поглощенный новыми ощущениями, Аданэй не сразу заметил, как вокруг него появились какие-то черные птицы, почти невидимые на фоне ночи. Зато очень скоро он почувствовал болезненный удар, а потом и увидел их – лысая голова с загнутым вниз клювом, раздвоенный змеиный язык, горящие красным глаза и перепончатые крылья. Нет, это не птицы были, а какие-то чудовища! Они противно шипели, вытягивая длинные шеи.

Аданэй взмыл вверх, но змеептицы последовали за ним, и их стало еще больше. Тогда он камнем устремился к земле, но и это не помогло: чудища настигли снова. Он почувствовал болезненные удары клювом и крыльями, попытался отбиться, но птиц оказалось слишком много. И они выглядели пугающе огромными. Обжигая его взглядом круглых красных глаз, они яростно накинулись на коршуна. Не оставалось сомнений – они хотели его смерти. И долго против них он не сумеет продержаться.

Одно из чудищ бросилось на него спереди, выставив вперед острые когти и раскрыв клюв, остальные окружили со всех сторон: спасения не было.

Аданэй начал сомневался в том, что это всего лишь сон: слишком уж реальной оказалась боль, и слишком явным – предчувствие смерти.

И страшной подсказкой всплыли в голове слова жриц: «Духи ночи и смерти станут препятствовать тебе».

Проклятье! Неужели это конец? Такой бесславный, бессмысленный конец? Ужас и боль захлестнули его, а змеептицы все не отставали. Видимо, они во что бы то ни стало решили добить, заклевать его, а у Аданэя уже не оставалось сил, чтобы бороться. Он устремил взгляд на противоположный берег реки, в надежде, что если успеет до него добраться, то черные птицы отстанут, и увидел, как там медленно разгорается серебристое свечение. Он не знал, что это такое и откуда взялось, но, судя по всему, чудовищам этот свет сильно, очень сильно не понравился: они изогнули шеи, заверещали, зашипели, даже перестали атаковать, однако не улетали, продолжая кружить вокруг него.

Свечение становилось ярче, образуя что-то наподобие свода, который постепенно разрастался и вот уже достиг середины реки. Змеептицы зависли на месте. Окруженный ими Аданэй – тоже. И в этот миг купол будто разорвался, серебристое сияние разлилось по небу и в мгновение ока заполнило пространство. Черные птицы отвратительно, пронзительно запищали – то были крики невыносимой боли. Свет проник в их тела, словно разрезал: сначала крылья, потом туловища и головы. И вот они на глазах разлетелись черными лохмотьями, от них не осталось ничего – порождения ночи растворились в чудесном сиянии.

Но это не означало, что Аданэй спасся. Он понимал, что на ослабевших, израненных крыльях до берега может и не долететь. А если доплыть? Умеют ли коршуны плавать?

Свет тем временем угас, медленно собравшись в той точке, откуда пришел изначально, и Аданэя подхватил ветер, ударил под крылья и властно понес к берегу.

Может быть, это спасение?! Может быть… К сожалению, лишь «может быть». Ведь неизвестно, что нужно тому неведомому, что затаилось на берегу: возможно, его спасли лишь для того, чтобы уничтожить еще более жестоко.

Берег приблизился, и ему удалось рассмотреть, кто скрывался в угасающем сиянии. Женщина. Молодая, изящная. Ее серебряные волосы мерцали во тьме, словно сотканные из звездной пыли, и так же ярко горели глаза. Она вытянула правую руку в сторону, словно приглашая сесть на ее плечо, и ласково улыбнулась. И все же от нее веяло опасностью. Но деваться ему было некуда, только и оставалось, что воспользоваться приглашением.

Тяжело опустился он на обнаженное плечо и вцепился в него когтями – не специально, просто так получилось. Но женщину это, казалось, ничуть не смутило, словно она не чувствовала боли, либо не показывала ее. Она одарила его взглядом удивительных глаз, и обнажила в улыбке острые клыки.

– Ну, здравствуй, кханади, – усмехнулась. – Мы наконец-то встретились.

После этого она вдруг подула ему в глаза, и мир закружился перед Аданэем пестрой каруселью.

***

Кажется, он проснулся от собственного крика. Вскочил с земли. Вскочил? Аданэй быстро глянул на свои руки. Да, это именно руки, а не крылья. Значит, он все-таки видел сон. Проклятые жрицы, чем они его опоили?

Поднявшись на ноги, он вдруг услышал мелодичный женский голос.

Голос сказал: «Мы наконец-то встретились, потомок элайету, дарующий надежду».

Откуда он исходил, Аданэй не понял, создалось впечатление, будто со всех сторон сразу. Он в растерянности огляделся и увидел, как из-за деревьев неторопливо выходит Она! Та, которую он видел во сне. Необыкновенно, ирреально красивая женщина: высокие скулы, четко очерченные губы, гордый разворот плеч и неповторимая грация, чуть раскосые, сияющие звездным светом глаза и сверкающие волосы. Как будто она сошла с небес. Само совершенство!

– Кто ты? – вырвалось у Аданэя.

Женщина не спешила отвечать, вместо этого изучающе и с любопытством разглядывала его. А когда заговорила, то в ее бархатистом, певучем голосе послышалась вкрадчивая интонация:

– Всегда одно и то же: "кто ты и что хочешь?" Как скучно это! Я думала услышать благодарности слова, прекрасный кханади.

– Да, прости. Конечно, я очень благодарен… – он даже смутился. – Но все же…

Она решительно оборвала его:

– Присядем, Аданэй. Позволишь именем родным мне называть тебя?

Женщина опустилась на траву, и он последовал ее примеру, мимолетно удивившись ее необычной манере говорить. А потом вновь заметил клыки, стоило ей улыбнуться.

– Ты спасла меня. Но почему? Кто ты?

– Я – Шаазар. Я – множество историй. Я свет и тьма, я боль и радость, что сплелись в объятьях. И это все, что можешь ты узнать.

– Ты не человек… – задумчиво протянул Аданэй.

– Смекалистый потомок элайету… Несложно было догадаться, верно? – кажется, она откровенно насмехалась над ним.

– Элайету? Так называется река в моих краях…

– О, милое дитя, не ведаешь ты разве, кто и почему назвал ее так странно?

– Хорошо, ты не человек. Тогда кто? Дух? Оборотень? Чародейка?

– О, смертный, ты теперь наглеешь! Я – чародейка?! Никогда! Ведь нынешние колдуны никчемны столь и так слабы, что ничего не могут. А я – созданье высшее, почти Богиня, так всесильна, что мир могу перевернуть!

– Прости. Но скажи хотя бы, что со мной было? И почему ты помогла?

– Не должен умереть ты прежде, чем с братом встретишься своим.

– Что?!

– Тот человек, что Элимер зовется, он до сих пор и сильно о твоей мечтает смерти.

– Тогда почему не убил, когда возможность была?

– Быть может, не сумел, иль пожалел, иль просто не хватило духу.

– Пожалел? Элимер?!

– Тогда он слабым был, теперь – силен. И златовласого врага уже искать готов от моря и до моря.

– Так ты хочешь предупредить об опасности? Уберечь от смерти? Но почему? Чем тебе так важна моя жизнь?

– Нет-нет, и жизнь твоя, и смерть мне в целом безразличны.

– Благодарю за откровенность. Но тогда зачем помогла?

– Себе я помогала, милый мальчик. Чтоб испытанье кханади прошел, пришлось вмешаться мне.

– Зачем?

– Смерть одного из братьев-кханади, да от руки другого, путь Хаосу великому откроет. Он разрушенье миру принесет, как Хаосу положено. И мир погибнет, пусть не сразу: не год, не десять лет – века пройдут. Но это будет. А я помочь ему готова, как могу.

– Кому? Миру?

– Не Миру – Хаосу.

– Что за бред? А причем здесь испытание?

Шаазар многозначительно вздохнула и закатила глаза: кажется, решила, будто он совсем глупый.

– От гибели тебя уберегла я, чтоб брата смог убить потомок элайету, иль сам погибнуть в схватке с ним. Мне все равно, который кханади родную кровь прольет – хоть оба. Ведь главное – чтоб умерли они лишь от руки друг друга, а не случайно и не по болезни, не от меча чужого, не от порчи. А испытанье… это просто так! Пусть Аданэй царем скорее станет, что к столкновенью с кханом приведет его, и к гибели – меня.

– Но ведь ты, как я понял, могущественна? Что тебе мешает привести сюда Элимера, поставить его передо мной и…

Его прервал хохот женщины:

– О, смертные! Милы вы бесконечно в своей лени!

Отсмеявшись, она продолжила:

– Ты дважды был во власти брата-кхана, и дважды он помиловал тебя. А потому помиловал, что ненависть еще края той чаши не переполнила… Когда же переполнит, вы столкнетесь, найдете и пройдете путь друг к другу – и Мир умрет, и я умру с ним вместе…

– Ты безумная! Зачем тебе уничтожать весь мир? – выдавил Аданэй.

– Бессмертна я, мне жить давно уж скучно, устала я невыносимо, ничего не манит. И лишь одно желание – покинуть это место. Хоть даже вместе с ним.

– Так возьми и убей себя сама, нет ничего проще! – воскликнул Аданэй.

– Ты ошибаешься, потомок элайету. Лишь посмотри! – вкрадчиво пропела Шаазар и поднялась с земли. В руках у нее сверкнул клинок, и не успел Аданэй вымолвить хоть слово, как она вонзила его себе в горло. Хлынула кровь, такая же красная, как и у людей. Но Шаазар только стояла и улыбалась. Наконец она вытащила нож, рана затянулась на глазах, а спустя миг не осталось даже шрама, который мог бы напомнить о случившемся. Аданэй, пораженный, замолчал. Шаазар заговорила сама:

– Могучее тело – нельзя уничтожить, я много пыталась, но даже огонь скользит, словно шелк: как ласкает. Но можем помочь мы друг другу. А впрочем… и выбора нет: тебе испытание нужно закончить, а без меня не сумеешь, погибнешь один на Тропе. Я не могу допустить…

– Я могу просто взять и повернуть назад, – возразил Аданэй.

Шаазар расхохоталась:

– Да, можешь, конечно, держать я не стану! Иди же, ступай, возвращайся ни с чем! И трон не займешь, и царем ты не станешь!

Аданэй не ответил: она и впрямь загнала его в тупик. Шаазар же, отсмеявшись, продолжила:

– Нужны мы друг другу, как ни смотри. Мне – смерть моя грезится, тебе – твоя жизнь. Ты станешь царем и убьешь врага-брата, а дальше живи… как угодно живи. Хоть долго и счастливо. Совесть твоя тебе же послушна, не станет мешать, и смущать не станет. Цепочка веков – для людей это много, не мало. Так долго для смертных! Успеют и дети, и внуки твои народиться и вырасти, потом умереть. И правнуки нити своей не прервут раньше времени, доживут до седин, и внуков узрят.

– Почему ты так уверена, что у меня нет совести? – огрызнулся Аданэй.

– Отвергнуть помощь, Илирин покинуть, и трон забыть, и месть, согласен ты? И умереть тихонько, незаметно, вдали от всех, и прежде, чем твой брат тебя отыщет? Согласен ты? И Мир тогда спасется.

Аданэю оставалось только промолчать. Шаазар же благосклонно заулыбалась:

– Не сомневалась я в твоем благоразумии. Жизнь дорога тебе – и правильно. Не нужно лишних жертв, ведь ты всего лишь смертный, слабый огонечек.

– Хорошо, хорошо, давай оставим разговоры обо мне. Лучше скажи, почему ты вообще все это мне рассказала? Тебе достаточно было просто помочь мне, ничего не объясняя.

– Моя то прихоть. Однако прав ты – болтовни довольно, ведь ждет тебя тот Мир, который По-Ту-Сторону. Ступай и не волнуйся – я стану управлять тобой, и жрицы все равно узрят то пламя, того мира, в зрачках твоих, когда вернешься ты. Теперь же дай мне руку!

Аданэй подчинился: сопротивляться власти этого могущественного создания было невозможно, да он и не пытался. Шаазар перевернула его руку ладонью вверх, и на миг Аданэю показалось, что сейчас она вопьется ему в запястье острыми клыками, словно вампир из сказок. Но вместо этого Шаазар полоснула поперек его ладони ножом и собрала капли крови в свою. Он увидел, как его кровь впиталась в кожу женщины, и ее ладонь засветилась золотым. Он уже видел слишком многое, чтобы удивляться, поэтому всего лишь посмотрел на Шаазар вопросительно.

– Глаза закрой, потомок элайету, – проговорила бессмертная.

Он закрыл, и дальше все растворилось во мраке бессознания.

***

Когда Аданэй вновь очнулся, то обнаружил себя на прежнем месте. Солнечные лучи пробивались сквозь лесную крону, освещая седую, зависшую в воздухе пыль и мутную воду реки. Напротив него стояла Шаазар и довольно улыбалась.

– Ну вот, все закончилось, – сказала она.

– Что? – в недоумении Аданэй вскинул брови. – Я ничего не заметил, я ничего не помню.

– Ты и не должен. Тебя ведь я провела, ты не сам прошел этот путь, верно?

– Да… – протянул Аданэй и вдруг нахмурился: – Ты… ты сейчас говоришь… нормально. Как… как человек!

– Ах, это! – она отмахнулась. – Ну да, забылась немного. Впрочем, сейчас уже неважно. Конечно, я могу говорить – как ты выразился – нормально. Что тебя удивляет?

– Но почему тогда раньше ты говорила… так странно.

Шаазар пожала плечами:

– Должна же я была дополнительно подчеркнуть свою потусторонность. Вы, смертные, очень забавные и наивные существа: чем более высокопарные слова слышите, тем больше проникаетесь значимостью момента.

– Зачем тебе вообще понадобилось в чем-то убеждать жалкого смертного?

– Я ведь уже сказала – прихоть. И потом, я решила, что неплохо будет, если ты осознаешь, что иного пути, кроме как убить Элимера, у тебя нет. Либо ты, либо он. А теперь иди к жрицам, они ждут.

– И что мне им сказать?

– Ничего, – нетерпеливо откликнулась Шаазар. – В их понимании это – таинство, и ты никому ничего не должен рассказывать. Я уже говорила: им достаточно увидеть свет того мира в твоих глазах.

– Зачем им вообще понадобился этот обряд? – пробормотал Аданэй, спрашивая скорее себя, чем Шаазар, но женщина неожиданно ответила:

– Хочешь знать, для чего тебя отправили сюда? Я расскажу. Но учти, я снисхожу до этого лишь потому, что ты – потомок элайету. Будь ты обычным человечком…

– Почему ты так меня называешь?

Шаазар не ответила, лишь посмотрела остро и начала говорить о другом.

Некогда народ Илирина поклонялся Богине Плодородия, Богине-Матери, которая дарует и отнимает жизни. Ныне почти все древние знания утеряны, но кое у кого еще сохранились их осколки. Например, у жителей побережья. Жрицы Богини проводят здесь зрелищные обряды, именно поэтому Мать-Прародительница в этих краях еще не позабыта.

Когда людское племя было совсем юным, и ваши предки жили замкнутыми родами, когда еще не родились торговля с ремеслами, и смертные зависели в первую очередь от погоды, урожая и охоты, расцвел культ трехликой Богини. И ее земным воплощением всегда считалась одна из жриц рода. Каждый год избирала она себе самого достойного, который становился ее божественным супругом, воплощением Солнечного Бога. Между ними свершался священный брак. Когда наступало темное время года, Богу-на-земле надлежало уйти обратно в Мир-По-Ту-Сторону. Он умирал, добровольно отдавая свою жизнь Великой Богине. Его кровью и семенем орошали поля, дабы не иссякло плодородие.

Потом времена изменились. Люди научились строить дома, понемногу зарождалась торговля, появились ремесла, и людское племя стало куда меньше зависеть от охоты и земледелия. Тогда Священный брак между жрицей и лучшим из мужей стал заключаться не на один год. Когда совершалось это таинство, Бог-на-Земле вручал свою судьбу Богине-Матери. Это означало, что если для племени наступят трудные дни испытаний, угрожающие гибелью всему роду – Бог-на-Земле, как в старые времена, отдаст жизнь ради своего народа. Но с каждым поколением такая необходимость появлялась все реже и реже. Кроме того, вас, людей, рождалось все больше, участились войны, они становились все кровопролитнее. И Богиню почти позабыли: юные божества войны вытеснили ее из людского сознания. А вместе с ней забылись и древние обряды. Великая Мать в большинстве мест утратила свою изначальную власть, ее образ слился с духами плодородия и духами смерти. Но все-таки Илирин – древний и обширный край, и кое-где еще слышны отголоски прежней веры. Например, у берегового народа, который я упоминала.

Жрицы отправили тебя к реке не потому, что желали твоей смерти. Раньше обряд, которому тебя подвергли, проходил каждый, претендующий на царство. Теперь же власть стала передаваться по наследству и достаточно того, чтобы в жилах наследника бежала кровь илиринских царей. Однако ты – чужак. Потому и решили вспомнить старые таинства. На всякий случай, я думаю. Это испытание – далекий отзвук древнего культа Прародительницы.

Ты вступил в иной мир, чтобы человек в тебе умер, зато воплотился Бог Солнца и вернулся в твоем облике к своему народу. С тобой ничего такого не произошло. Впрочем, как и с остальными, кто проходил Тропою Смерти задолго до тебя. Но жрицы верят в свой обряд и, не удивлюсь, если и впрямь станут воспринимать тебя как Бога. Теперь тебе предстоит вступить в священный брак с женщиной, Богиней-на-Земле. Этот союз – залог того, что новый царь в случае великой беды пожертвует ради спасения своей земли жизнью. Обряд долгое время не проводили, потому что Илирину давно уже ничто не угрожало. А сейчас вспомнили, но лишь для того, чтобы ты перестал выглядеть чужеземцем в глазах исконных жителей.

– Однако из обряда посвящения способен выйти лишь достойный. Поэтому без меня тебе не удалось бы его пройти.

– Намекаешь, что я не достоин?

– Никаких намеков. Я говорю прямо. Разве ты готов пожертвовать жизнью ради народа, которым собираешься править?

– И это говоришь мне ты? Ты, которая хочет уничтожить весь мир?

Шаазар рассмеялась, разом утратив серьезный вид.

– Интересно, а почему ты так злишься? Я ни в чем не обвиняла тебя, всего лишь назвала вещи, как они есть. Если тебя так злит очевидное, значит, ты сам считаешь, что чего-то не достоин. Но в этом случае и злиться ты тоже должен на себя.

Аданэй замолчал, а Шаазар лукаво посмотрела на него:

– А за тобой очень интересно наблюдать. Куда интереснее, чем за твоим братом.

– Почему?

Шаазар иронически подмигнула. Ни дать ни взять обычная девчонка, если бы не внешность.

– Потому, потомок элайету, что ты всегда совершаешь куда больше глупостей, чем Элимер.

– Ты так и не ответила, почему называешь меня потомком элайету.

– Ах, это… Потому что ты и есть их потомок. Ведь ты не считаешь, что Элайету – это только название реки?

– Тогда что?

– Не что, а кто. Один очень древний народ. Народ почти бессмертный. Не люди. Умелые воины, искусные ремесленники, кузнецы, художники, скульпторы, колдуны – они были великолепны во всех проявлениях. В основном светлоглазые, светловолосые – с точки зрения нынешних людей очень красивые. Впрочем, они обладали теми же страстями и пороками, что и обычные смертные. Наверное поэтому, когда появилось человечество, мужчины-элайету стали иногда брать себе для любовных утех людских женщин. Видимо, какая-то твоя далекая прародительница оказалась одной из этих счастливиц, – Шаазар усмехнулась. – Элайету жили вдоль реки, принявшей их имя. Тогда всю ее долину покрывали луга и леса. Однако с тех пор климат сильно поменялся, и речная долина превратилась в знакомую тебе сухую степь, где и расселились, спустя время, дикие на тот момент племена. В том числе и твои предки. Элайету ушли, однако в немногих из ныне живущих смертных еще сохранилась капля древней крови. Ты – один из них. Именно поэтому я соизволила с тобой говорить, будто ты мне равен, хотя это далеко не так.

– Чушь какая-то! Ни разу не слышал я об этом твоем сказочном народе, хотя почти всю жизнь провел на берегах Элайету. Если бы они действительно существовали, то сохранились бы хоть какие-нибудь легенды!

– Людская память краткосрочна. Кроме того, элайету исчезли из этого мира тысячелетия назад. Вас, смертных, было еще мало, и в большинстве своем вы жили дикарями, еще даже не открыли для себя письменность.

– Тогда о какой капле крови может идти речь, если этот неизвестный народ пропал так давно?

– Кровь элайету могущественна, она и спустя тысячелетие способна проявиться. И в тебе, Аданэй, она проявилась куда ярче, чем в ком бы то ни было, – ему показалось, или взгляд Шаазар вдруг потеплел?

– Потомок элайету, – проворковала она с каким-то благоговением в голосе, ласково проведя рукой по его волосам, и продолжила:

– Сам посуди, твоя внешность очень необычна для жителя Отерхейна. А с годами ты обнаружишь, что время почти не меняет ее. Смею утверждать, тебя ждет долгая по людским меркам жизнь, если, конечно, с тобой ничего не случится. Например, если ты не умрешь от руки своего брата. Или еще: тебе никогда не казалось странным, что твои раны так быстро заживают, что плети, с которыми ты успел познакомиться довольно близко, оставляют лишь еле заметные шрамы? Неужели ты, глупец, никогда об этом не задумывался?

Аданэю только и оставалось, что сидеть, едва ли не раскрыв рот. Сейчас, после того, что сказала Шаазар, все его особенности, о которых он прежде действительно не задумывался, и впрямь показались ему удивительными. Как он смог оправиться от страшной раны, находясь в грязной, кишащей болезнями нищих хижине? Как он смог выжить в каменоломнях? А шрамы? Они и впрямь почти не заметны. Это не укладывалось в голове. Заметив его растерянность, Шаазар усмехнулась, но ничего не сказала.

– А ты? – спросил Аданэй.

– Что я?

– Кто ты? Ты из этих, из элайету?

– Я не элайету.

– А кто?

– Тебя это не касается, кханади.

– Что ж… Но расскажи мне еще что-нибудь. Ты знаешь что-нибудь о Богах, о Непознаваемых? Кто вообще создал все это?

– Я не имею ни малейшего понятия о Богах или каких-то создателях, – прошипела Шаазар. Когда она успела разозлиться? И на что? – Почему, собственно, я должна что-то знать? Я появилась после. До меня уже существовали и народы, и цивилизации. Я ничего не знаю! Бестолковые людишки! У вас ничего нет, кроме вашей ничтожной жизни, вы как короткая вспышка во тьме, но вы так бездарно растрачиваете свои дни на разгадку никому не нужных тайн! Уходи, будущий царь. Дадут Непознаваемые – свидимся еще. Уходи и постарайся выжить, – Шаазар поднялась, указала ему рукой на тропу и напоследок проворковала с плохо прикрытым сарказмом:

– Кстати, если Богиня-на-Земле понесет от тебя дитя – оно будет считаться ребенком Богов.

– Прощай, – произнес Аданэй и двинулся прочь.

Шаазар еще постояла, смотря ему вслед невидящим взглядом.

«Один из вас умрет, а я обрету свободу», – прошептали ее губы.

Она провела перед собой рукой, глаза ее засверкали холодным фосфорным огнем, какое-то время ее силуэт повисел в воздухе размытым облаком – и исчез. И если бы Аданэй обернулся, то очень удивился бы, не увидев ни ее, ни реки, а только все те же ели и грабы, недобро смотрящие в спину.

Гл. 31. Богиня-На-Земле

– Радуйтесь, сестры! Солнечный Бог вернулся в Илирин Великий! – возгласила Маллекша, стоило Аданэю показаться из-за деревьев, и жрицы низко поклонились.

Аданэй только переводил взгляд с одной на другую, но решил промолчать, чтобы не сказать чего-нибудь лишнего. Впрочем, ответа от него и не ждали. Происходящее явно было частью все того же ритуала, поэтому он просто доверился женщинам. Тем более, в его голове до сих пор крутились мысли об удивительной встрече с древним созданием, не оставляя места ни для чего другого.

А жрицы почтительно и даже с некоторым благоговением приблизившись к нему, возложили на его голову венок, сплетенный из молодых побегов.

– Народ ждет Бога Солнца, твои дети ожидают тебя, – произнесла младшая женщина. Аданэй не знал, что на это ответить, а потому лишь кивнул. И снова понял, что в его ответе никто и не нуждался. Для них в его облике воплотился Бог, и жрицы говорили с Богом, а не с ним.

Куда его ведут, Аданэй не знал, но стоило отойти дальше от леса, как он услышал конское ржание. Что ж, это радовало. После того, как он всю ночь провел не то в лесу, не то в ином мире, в теле поселилась слабость. Поэтому он ощутил облегчение оттого, что не придется снова тащиться пешком неведомо куда. Ему подвели самого крупного жеребца, и скоро копыта четырех лошадей глухо застучали по влажной земле.

По усилившемуся запаху соли и водорослей Аданэй понял, что скачут они к побережью, а через короткое время увидел, как высокие сердитые волны разбиваются о крутой каменистый берег. Далекие картинки из детства всплыли в голове. Он вспомнил, как стоял с отцом у Западного моря, вспомнил рокот волн, крики быстрых чаек и свежий бриз, который напевал о невероятных странствиях и приключениях. С тех пор на долю Аданэя приключений выпало гораздо больше, чем ему хотелось, но вот море он видел только второй раз в жизни.

Однако долго предаваться ностальгии ему не дали, ибо стоило подъехать чуть ближе к побережью, как раздались надрывные возгласы, а в следующий миг Аданэй увидел людей, которые выбегали ему навстречу. Из-за того, что кричали все и сразу, невозможно было разобрать отдельные фразы и слова, но общий тон улавливался без труда: восторг и радость. Женщины и мужчины размахивали зелеными ветвями, приплясывая на месте не то из нетерпения, не то из веселья.

Жрицы дали ему знак сойти с коня и опустились на землю сами. Лошадей тут же кто-то увел. Толпа окружила Аданэя, но расступилась, стоило ему двинуться вперед, и последовала за ним. Раздались звуки музыки, песен и смеха. Люди приветствовали Солнечного Бога. Как понял Аданэй, здесь присутствовали как жрицы, так и береговые жители, которые еще чтили культ Матери.

"Интересно, что бы они делали, если бы я не вернулся из леса?" – мелькнул вопрос, но, естественно, так и остался без ответа.

Берег оказался вовсе не таким крутым, каким выглядел сверху, так что Аданэй, сопровождаемый жрицами и народом, без труда сошел к морю. Тут он без слов понял, чего от него хотят – женщины неведомым образом умудрялись говорить с ним одними глазами. С их помощью он снял одежду и ступил в воду. Холодная волна накатила, обдав его  почти по грудь, а толпа позади ликующе взревела, узрев обнаженное божество.

Он совсем недолго простоял в воде, когда решил выйти из нее: Аданэй не собирался мерзнуть в холодном в это время года море ради одной лишь прихоти жриц. Впрочем, никто и не протестовал. А наготы Аданэй не смущался. Да и с чего бы ему стыдиться своего красивого тела?

Раздался радостный гимн, выводимый множеством голосов, но Аданэй не разобрал ни слова. Наверное, древнее наречие. Ему ничего не приходилось делать, он просто стоял, а жрицы вещали народу о возрождении мужа Великой Богини. Возможно, Аданэй должен был чувствовать большее благоговение и уважение к таинствам древнего культа, но почему-то не ощутил ни того, ни другого. Все, что им сейчас владело – интерес и стремление узнать, что же будет дальше. И еще вон та рыженькая, похожая на лисичку девица, которая стояла в первых рядах и весьма откровенно строила ему глазки, так что и он удержался от ответной улыбки.

Скоро речь жриц и песнопения закончились, Аданэю помогли облачиться в шелковые обрядовые одежды, и новый венок украсил его голову. А потом началось веселье. Танцы, песни, вино, костры, восхваления Богам и смех. И только три жрицы не участвовали в общем разгуле, всюду сопровождая Аданэя безмолвными тенями. Впрочем, они не возражали, чтобы веселился новый Бог, сами подносили ему рог с хмельным медом и ничего не сказали, когда приглянувшаяся ему рыжая вдруг подбежала и утащила его танцевать.