Текст книги "Гибель отложим на завтра. Дилогия (СИ)"
Автор книги: Марина Аэзида
Жанр:
Классическое фэнтези
сообщить о нарушении
Текущая страница: 42 (всего у книги 49 страниц)
Шейра собрала волю в кулак, поднялась с пола, остановила кровь, отерла лицо и оделась. В ту одежду, которую надевала для поездок в степь – похожую на мужскую. Собрала в узел драгоценности и монеты, которые у нее имелись. Все это ей пригодится. Так, теперь за Таарисом. Нет, за Ирэйху-Ше. С этих пор у ее сына должно оставаться только одно имя: Ирэйху-Ше. Так будет безопаснее.
Тихонько проскользнув в комнату наследника, мысленно вознося мольбы духам, чтобы младенец не заплакал, а кормилица не проснулась, она осторожно просунула руки под крошечное тельце. Однако ребенок все же заплакал, а кормилица вскочила на кровати, испуганно распахнув глаза.
– Все хорошо, – сказала Шейра, постаравшись, чтобы голос ее звучал спокойно. – Не волнуйся. Я услышала, как он плачет, вот и зашла.
Кормилица так и не очнулась до конца от сна и, убедившись, что слышала голос кханне, повалилась обратно на постель и захрапела.
***
Его разбудил стук в дверь. Кого Ханке принес в такую-то рань? А у него как назло снова невыносимо разболелась голова. Элимер намеревался прогнать постучавшего, но не успел. Дверь открылась. Видольд. Потрясающее нахальство! Стража у двери непременно будет наказана за то, что пропускает кого-то в его покои без позволения. Даже если этот кто-то – главный телохранитель. Стоит и смотрит угрюмо, собирается что-то сказать. Нет, нет, он не хочет сейчас ничего слышать. Ни об Отерхейне, ни о подданных. Он ничего не хочет – ни советов, ни понимания, ни отрезвляющих насмешек.
– Оставь меня, Видольд, – бросил Элимер.
– Оно конечно, Кхан. Да только у меня известие.
– Подождет. Выйди.
– Неверное решение, Кхан, – протянул с сомнением телохранитель.
– Не тебе делать выводы. Исчезни.
– Ночью…
– Я же сказал, исчезни!
– Что ж, желание повелителя – закон для его подданных, – иронично пропел Видольд и с коротким поклоном исчез за дверью.
Элимер тут же заснул снова. Проснувшись второй раз, с трудом разлепил веки. В голове все сумбурно перемешалось, как будто он совсем не спал. И еще непонятно отчего болела челюсть и, кажется, даже опухла… Ах, да! Ведь ему приснился один из тех кошмаров, и он словно безумный носился ночью по замку за примерещившимся Аданэем. Неудивительно, что он совсем не отдохнул. А боль в челюсти? Там, куда во сне брат его ударил? Ведь боль-то настоящая. Неужели все зашло настолько далеко и это он сам себя? Или ударился о стену? Безумие, истинное безумие! Необходимо что-то с этим сделать, как-то от этого избавиться. Но как? Впрочем, он обдумает это позже, например, вечером, а сейчас есть иные заботы.
Наскоро одевшись и причесавшись, Элимер покинул палаты. Сегодня вместе с Ирионгом предстояло провести очередной воинский смотр, а времени это занимало обычно немало времени, как минимум – до полудня.
Между тем, среди дня прибыл гонец из Эхаскии с важным, как он утверждал, посланием. Что ж, пора, ведь Элимер давно уже известил Иэхтриха о том, как умерла его дочь – изнасилованная илиринцами юная девушка покончила собой, не снеся позора. Вот наконец и реакция региса на горестную весть.
Элимер в окружении советников и военачальников развернул пергамент и быстро пробежался по нему взглядом, после чего лицо его помертвело, а в глазах зажегся знакомый всем зловещий огонь.
– Сожри меня тьма! – выпалил кхан. – Эхаския разрывает с нами все отношения, будет выступать на стороне нашего врага!
Раздались ошеломленные, недоуменные, негодующие восклицания. Люди просили подробностей.
– Иэхтрих отвернулся потому, что мы не смогли уберечь его дочь, – пояснил Элимер и, разумеется, сказал неправду. Ибо на самом деле в этом кратком послании содержалось следующее:
"Мне, регису Эхаскии Иэхтриху VI ведома истинная причина гибели дочери моей, принцессы Отрейи. Ложь государя Отерхейна не способна ввести меня в заблуждение. И с этих пор нет и не будет меж нашими державами союза, пока кхан Элимер II Кханейри не выдаст Эхаскии для справедливого возмездия жену свою, кханне Отерхейна".
Гонец ждал ответа. Элимер пронзил мужчину тяжелым взглядом и отчеканил:
– Ответа не будет. Тебе дается двое суток, чтобы покинуть земли Империи.
Вслед за этим он вышел, по дороге скомкал злополучный пергамент и, поднеся к факелу на стене, сжег.
"Шейра, Шейра, – думал кхан, – я так и знал, что твой поступок обернется для нас злом, а не благом. Интересно, как Иэхтрих узнал правду? Аданэй рассказал? И наверняка Иэхтрих поверил, ведь брат известный мастер убеждать людей. Так, надо отыскать Шейру, предупредить, чтобы была осторожнее. Как бы Иэхтрих не решил…"
И он, ведомый мыслями, отправился в сад, надеясь обнаружить жену. Элимер знал, что большую часть дня Шейра проводила там. Однако в саду ее не оказалось. Равно как и в ее покоях. Равно как и стражники не видели, чтобы она выезжала за ворота. Значит, оставалось одно – комната кханади. Туда-то и пошел Элимер.
Быстро оглядев помещение и убедившись, что Шейры нет и здесь, обратился к кормилице:
– Ты видела кханне?
– Да, повелитель.
– Когда?
– Ночью она приходила за кханади, но так и не вернулась.
– Так почему ты молчала?! – взревел кхан, заставив женщину побледнеть.
Элимер перевел взгляд на пустующую колыбель, замер на секунду, а спустя миг бросился из комнаты.
"Где же ты, Шейра, – думал он почти в панике. – Где?!"
Вчера все было так хорошо, так радостно, она так умиротворенно заснула у него не плече! А теперь куда-то пропала…
Последняя мысль заставила кхана застыть прямо посреди коридора.
На его плече?
Заснула?
Да. Ведь они вместе вернулись из леса, вместе пришли в его покои. Как это могло вылететь у него из головы? Немыслимо! А утром? С утра ее уже не было. И почему среди ночи, когда он видел этот жуткий сон, она его не разбудила, не окликнула?
Или это не сон?! Боль в челюсти… Но ведь это не мог быть Аданэй? Значит…
Нет! Нет, только не это!
Все пронеслось в голове Элимера в мгновение, тело окатило ледяной волной, и он стремглав кинулся в свои покои, к тому самому углу, где то ли во сне, то ли реальности избивал брата. Крови не было, все чисто. Элимер выдохнул с облегчением, но почти в тот самый миг взгляд его уперся в крохотное бурое пятнышко на стене. Конечно, только крохотное пятно, потому что остальное убрали слуги, а его, наверное, не заметили.
Элимер выглянул в коридор и окликнул стражников:
– Кто этой ночью охранял мои покои? Найти и привести ко мне! Немедленно!
Ответом на приказ в самом скором времени стал явившийся перед кханом воин.
– Что ты видел этой ночью?
Стражник не на шутку оробел, но все-таки ответил.
– Повелитель, кханне чем-то прогневала тебя и ты…
– Довольно, – грубо оборвал его кхан. – Свободен, можешь идти.
Стоило стражнику закрыть дверь, и Элимер взревел подобно раненому зверю.
Подобно? Нет, он и есть зверь! Люди правы, он больной, кровожадный зверь! Элимер в ярости, теперь обращенной против себя, принялся колотить стену кулаком до тех пор, пока не перестал его ощущать.
Это как же получается? Он полагал, будто избивает Аданэя, а избивал свою женщину? Свою Шейру?
Он грубо швырнул ее, спящую, на пол, когда она доверчиво покоилась рядом с ним и возможно даже улыбалась во сне.
Он рвал ее волосы.
Он разбил ее голову о стену.
Он преследовал ее в коридоре, пока она, оставляя кровавые следы, бежала в ужасе перед ним, своим безумным мужем?!
И естественно, никто не осмелился ему помешать. Ведь он – кхан. И его жена находится под его властью, как и подданные. Так что даже если кто-то и слышал ее крики, никто и не подумал вступиться.
«Шейра, моя Шейра. Как же так! Я сам себя убить готов, моя Шейра».
Вроде он даже ощутил слезы на щеке. А может, показалось. Но Элимер решил не терять время на бесплодные теперь уже сожаления и терзания, а действовать, пока еще не слишком поздно.
В ту ночь никто не остановил его, кроме Видольда. Может, телохранитель что-то знает.
Кхан быстро спустился в пиршественную залу, в которой в обычные дни любили проводить время многие обитатели замка, от простых воинов до воинской знати. Здесь они обсуждали последние сплетни и обменивались новостями. При появлении Великого Кхана все склонили головы, и позади всех Элимер наконец выхватил взглядом Видольда, который, отвесив поклон, снова прислонился к врезанной в стену колонне, скрестив руки на груди.
– Идем со мной, – обратился он к телохранителю. – Ты мне нужен.
Воин беззвучно отделился от стены и приблизился к кхану, а тот уже повернулся к одному стражу, который на самом деле лишь изображал такового:
– Где ваш главный? – спросил он тихо. – Он необходим мне. Ступай, найди Калнеу где бы он ни был и приведи ко мне. Пусть явится в библиотеку.
Мнимый страж кивнул и бросился выполнять поручение, а кхан, сопровождаемый телохранителем, поднялся по лестнице.
Элимер посмотрел на Видольда, собираясь что-то спросить, но не успел. Дверь растворилась, и показался – нет, не Калнеу, – смотритель темницы Хирген.
– Повелитель, – заговорил он, – вчера ты приказал явиться. Ты сказал, сегодня решишь, что делать с семьями мятежников и…
– Казнить, – бросил кхан, не дослушав до конца.
– Всех?
– Да.
– И детей?
– И детей.
Тут он почувствовал на себе странный взгляд телохранителя.
– Что?! – воскликнул Элимер. – Что ты на меня так смотришь? Думаешь, мне нужны лишние кровники?
– Э, Кхан, да я разве против? – пожал плечами воин. – Наоборот. А то у младенцев, знаешь ли, чересчур хорошая память, – Видольд пристально вгляделся в его лицо, раздвигая губы в кровожадной ухмылке, и добавил: – И голод твоего зверя это утолит.
Кхан первым отвел взгляд и обернулся к Хиргену, который все это время безмолвно стоял у двери:
– Детей младше пяти, – приказал он, – отправить в воинские школы. Пусть растут воинами Отерхейна. А старших продать в рабство. За пределы Империи.
– А девочек? – поинтересовался Хирген. – Их куда?
– Тоже в рабство продайте. Я все сказал. Оставь нас.
Хирген вышел, и снова Элимер остался один на один с телохранителем. Видольд первым нарушил молчание.
– Так зачем ты хотел меня видеть? Ведь не для того, чтоб о казнях поговорить?
– Расскажи, что видел вчера?
– Ты про свою погоню за призраком?
– Да! И отвечай скорее. Мне не до шуток.
– Так я уж вроде все сказал. Твой брат тебе примерещился, ты за ним погнался. Я тебя остановил.
– Спасибо за это. Страшно подумать, что могло бы случиться, если бы… Аданэй мне не на пустом месте причудился. Я за него Шейру принял.
– Знаю, Кхан.
– Что? Когда ты узнал?
– Вчера ночью. Увидел, что следы крови в ее покои вели. А теперь она ушла, скрылась, покинула и замок и, скорее всего, Инзар.
– И ты ничего мне не сказал?! – прорычал кхан.
Видольд ухмыльнулся.
– Вообще-то я пытался донести до тебя сию весть, но ты не захотел меня слушать.
– Я был не в себе! Ты же видел! Ты должен был отрезвить меня, встряхнуть, сказать все!
– Э, нет, Кхан, – отмахнулся воин, – ты же не ребенок. Ты – правитель, слова твои – закон. Значит, ты за них и отвечаешь.
– Не смей меня учить! – прошипел Элимер. – Откуда ты узнал, что она ушла?
– Так я видел, как она уходила.
– И не задержал?
– Помилуй, я твой телохранитель, а не ее надзиратель. Она – Великая Кханне. Кто я, чтоб ее задерживать?
– Да ты издеваешься надо мной, слуга?! Ты видел, как кханне покидала замок, уносила нашего сына…
– Ну, насчет кханади я не знал. А что, она его забрала? Вот дурная девка, куда она с ним пойдет?
– Молчать! Ты предал меня.
– Нет, – пожал плечами Видольд.
– Не смей! – снова взревел Элимер. – Не смей мне перечить!
– Ладно, – уронил воин.
– Ты предал меня!
– Угу…
– Так ты признаешь?!
– Ты приказал не перечить. Вот я и не перечу.
– Довольно. Ты поплатишься за двуличие. Стража! – на возглас явились двое воинов. Кхан ткнул пальцем в Видольда: – Схватить его! Отобрать оружие. И в темницу. Сейчас же!
Воины приблизились с опаской: они знали, что представлял собой главный телохранитель кхана и как он владел мечом. Они неуверенно переглянулись, чем вызвали полупрезрительную ухмылку на лице Видольда.
– Да ладно вам, други, не бойтесь. Я сам.
Он расстегнул пояс, на котором крепилось оружие, бросил его к ногам кхана и, воздев руки вверх, пропел с вежливой улыбкой.
– Ну, ведите меня в новые покои!
Стражники тут же подскочили к нему, схватили за плечи, приставив острия кинжалов к спине и груди. Видольд стоял по-прежнему спокойно, не пытался вырваться, только смотрел, не отрываясь, в глаза Элимеру.
– Я вижу, ты не боишься, – процедил тот.
– Да что ты, Кхан, как можно! От страха еле на ногах стою, – ухмыльнулся Видольд.
– Недолго тебе осталось зубоскалить, – зло выдавил Элимер. – Посмотрю я на тебя, когда с палачом встретишься.
– Даже так! – присвистнул Видольд. – Я вижу, жизнь стала интересной.
– Но очень короткой. Для тебя, – усмехнулся Элимер и махнул рукой страже. – Увести предателя! Хиргену передайте, позже я отдам распоряжение о казни. А пока пусть посидит во темноте и подумает.
Стража вывела Видольда и как раз в этот момент появился Калнеу – предводитель серых. Проводив связанного телохранителя ошеломленным взглядом, он закрыл дверь и склонился в поклоне.
– Калнеу, кханне пропала, – обратился к нему Элимер. – Пусть весь Отерхейн опутает паутина серых! Найдите ее и кханади Таариса.
Не прошло и суток, как раскинулись серые сети по империи.
– Обшарить все трактиры, прочесать все леса, пробраться к дикарям, высматривать среди айсадов, залезть в каждый угол, проникнуть в каждую щель, но найти! – так приказал им Калнеу. И приказ этот разлетелся в каждый, даже самый глухой уголок страны.
– Начать другую жизнь никогда не поздно, главное не начинать ее слишком рано
В этой окраинной, затерянной в глуши деревушке, где Илирин уже переставал именоваться Великим, привыкли к Бредену. Никто точно не знал, когда именно и откуда пришел этот молчаливый диковатый юноша, не знакомый с илиринским наречием, однако он здесь появился и здесь же остался. Дело было поздней осенью, когда небо распыляло надоедливую морось или кропило дождем. Одним из таких вечеров и возник, словно ниоткуда, в единственном в деревне трактире Бреден. Засел неподалеку от центра зала за один из столов, привлекая к себе внимание лишь тем, что он – чужак, и принялся наяривать что-то из большой тарелки столь же большой ложкой. И так уж случилось, что в это время в трактир вошли двое. Их знали все. И все боялись, ведь эти бывшие крестьяне давно уже стали на стезю не то, чтобы совсем разбойников, но особ довольно опасных, из тех, кто требовал меди и снеди за охрану деревни от самих себя. При виде их посетители трактира пересели в затемненные углы. Все, кроме Бредена. Ибо откуда чужаку было знать, какую угрозу несли вошедшие? А те, похоже, решили незамедлительно разъяснить это юноше. Медленно и тяжело приблизились они к Бредену, загородив ему и без того слабый свет, кое-как разгоняющий царящую в помещении тьму.
– Кто это у нас здесь? – хрипло пробасил первый. – Встать! Быстро! Или с порядками тутошними не знакомый? Ну, так мы научим, сосунок.
Второй издевательски хохотнул, вытягивая зазубренный, местами заржавелый меч и откинул стол, за которым сидел Бреден. Вместе со столом в воздухе перевернулась тарелка с супом, расплескав все, что в ней еще оставалось. Бреден вскочил, отступил за скамью, не предпринимая никаких действий.
"Ну, все, достанется парню",– подумали все, кто при этом присутствовал.
Однако стоило двоим сделать еще два шага вперед, насмешливо поигрывая мечами, как все переменилось. Свидетели развернувшегося действа рассказывали потом, что видели, как губы Бредена дрогнули в злой усмешке, а дальше в обеих руках юноши мелькнули яркие, словно лунный серп, мечи, и быстро заплясали в воздухе. И никто не смог разобрать, как именно это произошло, но очень скоро двое, жалобно скуля, зажимая руками полученные раны, исчезли за дверью. Те, кто находился в это время на улице, рассказывали, будто видели, как они, разбрызгивая кровь, еле-еле вползли на своих коней и скрылись в лесу. Бреден не стал их преследовать. Вложил мечи в ножны, которые, как теперь стало заметно, торчали у него за плечами, и остался стоять в растерянности. В это время к парню подбежал трактирщик и принялся униженно благодарить его, видимо опасаясь, что этот совсем еще юноша может оказаться для деревни куда опаснее тех двоих. Однако скоро выяснилось, что Бреден не понимал ни слова – это он весьма доходчиво объяснил жестами. Теперь уже трактирщик растерялся, но скоро пришел в себя и, сопровождая слова жестами и мимикой, увел юношу наверх. Как следовало предположить, в свое жилище, где, по всей видимости, надеялся объясниться с ним спокойно.
Никому доподлинно неизвестно, о чем именно говорили трактирщик с Бреденом, но догадывались все. Ибо с той поры юноша остался в деревне и вечерами проводил время у входа в трактир, прогоняя пьяных и охраняя его от случайно забредающих искателей приключений. А те двое еще раз возвращались. Одного Бреден убил, второй сбежал. Неудивительно: что могли поделать бывшие крестьяне, так и не выучившиеся держать в руках меч, супротив, как теперь всем стало понятно, обученного воина? А Бреден за свою защиту потребовал только жилья и еды. Неизвестно, что привлекло этого юношу в забытой богами деревне, когда он мог стать наемником и в самой Эртине. Тут уж все мыслили по-разному. Кто-то говорил, что в глушь его привело разбитое безответной любовью сердце, кто-то считал, что скрываться его заставило совершенное преступление. Но истины не знал никто. Стоило задать этот вопрос, как Бреден делал вид, будто не понимает, о чем его спрашивают. Хотя к тому времени, когда жители деревни уже осмеливались о чем-то его спрашивать, он успел худо-бедно освоить илиринский. Как бы то ни было, а теперь Бреден жил в их деревне.
И Кайлу это полностью устраивало. За свои пятнадцать лет она первый раз увидела настоящего воина и сразу поняла, что он не чета знакомым с детства деревенским юнцам. Тем более, он был так красив! И так молод. Присутствовала в нем и какая-то неразгаданная тайна, ведь никому так и не удалось выяснить его прошлое. И он был по-юношески гибок, но силен. Его темные до плеч волосы выбивались из-под платка, повязанного наподобие того, как это делали разбойники и рыбаки, красивая улыбка редко, но появлялась на смуглом от солнца лице, а светлые глаза поглядывали на мир дерзко. Одевался он в свободную, вроде бы невзрачную одежду, но которая совсем не походила на крестьянскую. И еще эти мечи, с которыми юноша почти не расставался – Бреден был просто великолепен!
За тот неполный месяц, что он здесь находился, это успели признать без малого все женщины старше тринадцати и младше тридцати. И естественно, многие мечтали стать его подругами, да только Бреден вел себя замкнуто, говорил мало и никого не подпускал близко. И потому Кайла очень гордилась тем, что являлась исключением. Но в этом была ее заслуга. Она, в отличие от остальных, не пыталась навязываться к Бредену с болтовней, надоедать ему вечными расспросами. А потому юноша не противился, а скорее даже радовался, когда она без слов присаживалась рядом с ним на пригорок, на котором Бреден частенько проводил время, глядя куда-то вдаль и о чем-то думая. В такие моменты он напоминал Кайле персонажа старых красивых легенд – таким отрешенным, печальным и загадочным становился его взгляд.
В один из таких радостных для Кайлы дней, когда она снова сидела рядом с Бреденом, который, чего таить, давно уже приходил к ней во снах, во взгляде его ей почудилось невиданное доселе выражение. Будто какое-то чувство она уловила в нем. Чувство к ней, Кайле? Надежда бабочкой трепыхнулась в сердце, заставила его замолотить о ребра, и Кайла осмелилась высказать то, что много раз, в разных вариантах, прокручивала в голове:
– Бреден, я не знаю кто ты и кем ты был. Мне все равно, даже если ты был преступником и убийцей.
Он молчал, только слушал внимательно. Это воодушевило девушку, и она продолжила:
– Я знаю, что ты видел большие города и разных людей. А я не видела их. Я просто деревенская девчонка. Зато я вижу больше. Я вижу, что ты в жизни изведал горе. Оставайся здесь, Бреден. Я излечу тебя. Я люблю тебя. Я не буду мешать тебе, если ты хочешь, я стану твоей тенью. Тебя ни одна женщина не будет любить так, как я!
И затаила дыхание, ожидая ответа. В лице Бредена промелькнуло недоумение, затем смятение и растерянность. А дальше он засмеялся. Громко, искренне засмеялся, обнажая ряд ровных зубов. Кайла вскочила. Этот смех показался ей обжигающей оплеухой, она почувствовала, как щеки заливает жгучей краской стыда и унижения. Еще немного, и из глаз ее хлынули слезы:
– Ты… ты, – захлебываясь, пыталась она вымолвить. – Как ты можешь быть таким жестоким! Я для тебя никто, девчонка из простонародья… Но смеяться! Смеяться… Как ты можешь?! Я ненавижу тебя!
И она, путаясь в собственной юбке, побежала прочь, по пути позорно упав, будто и без того ей не хватило позора. В глазах, заполненных слезами, все расплывалось, не получалось рассмотреть даже то, что находилось от нее в ярде. По пути она упала еще раз, но, слава Богам, хотя бы второго падения этот спесивый Бреден не увидел: она уже скрылась за холмом.
А Бреден остался сидеть и все никак не мог утихомирить свой смех. Он и не прекратился. Да только если бы Кайла задержалась чуть подольше, она услышала бы, как смех перерос в истерический хохот, который вскоре превратился в сдавленные рыдания, что делались все тише и тише – и вот уже Бреден негромко, но очень горько плакал.
Мало-помалу он успокоился и перевел взгляд в горизонт. Воспоминания снова нахлынули. Будь проклята эта память! Он постоянно старался гнать ее от себя, он уже почти привык к своему новому имени. Привык к этой деревне. Привык почти ко всему. Точнее – привыкла.
И сейчас она сама не понимала, чего хочет на самом деле – скрыться окончательно или быть найденной.
«Элимер, мой Элимер, найди меня. Верни меня! Я все еще чувствую твои прикосновения на своей коже, я все еще ощущаю запах твоего тела, твои слова до сих пор горят во мне. Я не в силах тебя забыть, мой Элимер! Что же сделали с тобой Духи! Что они сделали с нами! Почему они заставили бежать от тебя, которого я люблю. Которого никогда не перестану любить. Почему тебя свела с ума ненависть? Зачем ты так сильно ненавидел брата, когда мог столь же сильно любить меня? Элимер! Найди меня! Верни меня! Где же ты сейчас? Я так хочу, чтобы ты нашел меня. И так боюсь этого, что скрываюсь под чужим обличьем и вздрагиваю каждый раз, когда мне приснится, будто за мной приехали твои серые. Я проклинаю тебя, и я благословляю тебя, мой Кхан, мой Элимер!»
Когда Шейра, пройдя мимо стражи, охраняющей замок, оказалась в столице, она прекрасно понимала, что истекут самое большее сутки – и все серые поднимутся, чтобы отыскать ее. Понимала, что действовать нужно быстро, если она не хочет попасться. У нее были деньги, драгоценности, оружие, и она избрала единственно возможный способ скорее исчезнуть из Инзара, а следом за этим и из Отерхейна. К айсадам идти было нельзя – там ее стали бы искать в первую очередь. И Шейра решила затеряться далеко-далеко от центра страны. Она остановила извозчика, он отвез ее в порт – почти каждое утро по Элайету отходили груженные товарами купеческие корабли. Она надеялась, что сейчас один из таких дней и что ей удастся уговорить капитана взять ее с ребенком на борт. И неважно, сколько придется заплатить.
И словно Боги улыбались – все получилось. Перед тем, как сесть на торговую ладью, она купила козу, чтобы у Ирэйху всегда было молоко. Спустя день она сошла с корабля, оказавшись у восточных границ Отерхейна.
Вслед за этим пришла мысль, яркая догадка – перейти границу, пройти через край Высоких Холмов и вступить в Илирин. Там, на вражеской земле, ее точно искать не станут. Что она будет там делать, Шейра и представить себе не могла и потому даже не пыталась об этом думать. В любом случае, она надеялась со всем справиться, все вынести, чтобы ее и Элимера сын вырос здоровым, сильным и ни в чем не нуждался. В лесу, на побережье, она остригла волосы и теперь в мужской одежде, с короткими волосами стала еще больше походить на мальчишку. В первой попавшейся по пути деревне купила коня. Тогда ей и пришла в голову мысль выдать себя за юного мужчину, а для полной иллюзии она плотно перемотала под одеждой грудь. Уже позже, когда Шейра оказалась на землях Илирина Великого, она придумала окрасить волосы в темный цвет. В одном из поселений, мимо которых проезжала, она заметила краем глаза, как женщины разводили в воде какой-то порошок цвета ржавчины и наносили его себе на голову. Шейра почти сразу поняла, для чего этот порошок предназначался и, кое-как объяснившись с местными жителями с помощью жестов, приобрела себе такой же.
И вот теперь она – юный темноволосый воин Бреден, который живет в илиринской деревушке при трактире, охраняя его от охотников за легкой добычей. Благо, защищать его оказалось несложно. Что могли сделать вставшие на путь разбойников крестьяне против нее, пусть женщины, но женщины, чьими учителями были сначала леса, а потом Великий Кхан и его телохранитель? От владельца трактира Шейра взамен получала кров, пищу и кормилицу для сына, про которого все здесь думали, будто он – маленький брат Бредена.
Шейра быстро выучила основные слова и выражения илиринцев, но и не думала ни с кем общаться близко – все равно она не намеревалась оставаться здесь долго: лишь до следующего времени тепла, когда Ирэйху исполнится почти год. Только молчаливой девушке Кайле она позволяла гулять или сидеть с ней рядом. Но теперь поняла – зря. Сколько бы ни прошло времени, а Шейра не смогла приучиться думать о себе как о мужчине, а потому простая мысль, что Кайла проводит с Бреденом время отнюдь не из-за дружеских чувств даже не пришла ей в голову. Глупо. Она должна была об этом подумать. А теперь получилось, что она ни за что ни про что обидела девушку. Смех был просто реакцией на неожиданное признание в любви, но разве объяснишь это Кайле?
В груди вновь скрутило, но плакать было нельзя: упасите духи, если Бредена застанут за этим занятием! Шейра поднялась с земли, еще какое-то время постояла, ожидая, пока улягутся чувства, а затем развернулась и уже не девушка, а Бреден спустился с пригорка к деревне.
Близился вечер, и скоро юному воину предстояло небрежно раскинуться на скамье в трактире, для острастки дерзких выставив напоказ два обоюдоострых, начищенных до блеска меча.
***
Великий Кхан Отерхейна сейчас мало походил на правителя – растрепанные волосы, покрасневшие после многих бессонных ночей глаза, обросшее щетиной и посеревшее лицо. Он стоял в глубине своих обесцвеченных сумерками покоев, напряженно вглядываясь в пространство за окном. Элимер почти отчаялся: серые сбились с ног, разыскивая Шейру и Таариса. Оба как в воду канули. Лишь спустя несколько дней удалось выяснить, что женщина в мужской одежде и с ребенком села на судно, перевозящее груз на восточные окраины Империи. А дальше след ее терялся, словно она растворилась в воздухе. Даже серые, для которых, казалось, нет ничего невозможного, оказались бессильны. Вот уже зима перевалила за середину, а поиски так и не принесли плодов.
«Где же ты, Шейра? Где ты и наш сын? Я не могу без вас! Я не хочу жить без вас! Я с ума схожу! Шейра! О, Боги, как больно. Моя айсадка, моя дикарка, моя кханне, где же ты бродишь в эту самую минуту? Видишь ли ты те же самые тучи, что и я, или там, где ты находишься – небо ясное? Пожалуйста, вернись! Во мне все еще горит твой свет, я все еще чувствую вкус твоих губ. Вернись! Я не могу тебя лишиться и не хочу! Только бы с тобой все было хорошо. С тобой и Таарисом. Пожалуйста, вернись, найдись. Шейра!»
Голова! О, Боги, голова!
Элимер сжал пальцами виски. Опять. Когда же это пройдет, когда?
Кулак кхана с размаху врезался в стену, а дальше он уже ничего не помнил. Элимер обнаружил себя незадолго до рассвета лежащим на полу посреди собственных покоев. Он поднялся, оглядел себя и помещение. Кажется, он ничего не натворил, просто свалился на пол и забылся. Больное опасное безумие!
– Бесполезно стелить солому, когда падаешь с большой высоты
Зима подходила к концу, а Ильярне шел четвертый месяц. Кажется, именно дочь – это крошечное существо – принесла в жизнь Аданэя тот свет, который он сам считал давно потерянным. Порой ему приходила в голову мысль, будто светлую часть своих чувств он перенес с Аззиры на ребенка, которого можно было любить без условий, не боясь подвоха, не опасаясь показать своей уязвимости. Аданэй и сам не ожидал, что так сильно привяжется в девочке, и если бы кто-нибудь сказал ему об этом раньше, скорее всего, он просто не поверил бы. Но сейчас – разве мог он ее не полюбить? Разве у него оставался хотя бы один шанс не полюбить ее?
Ильярна быстро росла, становилась все подвижнее, она давно уже узнавала отца и всякий раз, видя его, тянула к нему ручонки, радостно улыбалась и, кажется, даже здоровалась на каком-то своем, младенческом языке. А стоило взять ее на руки, как она норовила ухватить его за волосы, за нос, зажать в кулачке его палец. Определенно, Аданэй и не подозревал, что вот так безудержно, беззаветно, до трепета в сердце полюбит своего ребенка. Раньше, будучи наследным кханади, если он мимолетом и задумывался о будущих детях, то видел в них только наследников, уверенный, что никогда не воспримет их как часть самого себя, как часть своей души. Но он ошибался! Сейчас, с появлением Ильярны, он понял, как сильно ошибался.
Удивляясь сам себе, Аданэй нередко ловил себя на мысли, что готов проводить с девочкой дни напролет – и он действительно каждую свободную минуту старался посвящать ей, забывая даже об Аззире. А еще он строил планы, фантазировал, как станет ее баловать, когда она подрастет, как будет учить ее кататься верхом, как оденет ее в самые лучшие платья. А когда Ильярна повзрослеет и превратится в светловолосую красавицу, то самые достойные мужи Илирина и Отерхейна падут к ее ногам, а ей останется только выбирать. Не без помощи отца, естественно. Да, его дочь обязательно вырастет самой красивой, самой умной и самой счастливой. Для этого он приложит все усилия.
Ильярна. Причина, по которой он назвал девочку именно так, выглядела довольно странно: когда-то он пообещал в насмешку той, другой: "Если у меня когда-нибудь родится дочь – назову ее твоим именем". Изначально он и не думал выполнять своего обещания, но когда дочь все-таки появилась – решение пришло само. Может быть, неспроста. Скорее всего – неспроста.