Текст книги "Гибель отложим на завтра. Дилогия (СИ)"

Автор книги: Марина Аэзида

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 49 страниц)

– Ты мне доверяешь, Вильдерин?! А зря! Беги лучше! Уходи! Я же тебе жизнь испорчу! Всем испорчу. И себе… А я могущественный, я властитель… а ты только раб. Я властитель, мне все можно. Все-все! Хотя… на самом деле нет… Все не так…

Вильдерин смотрел на Айна: взгляд того пылал горячечным огнем, а губы пересохли.

– Айн, ты меня пугаешь, –  он безрезультатно попытался уложить друга на диван.

– Пугаю?! – истерический хохот. – Вот и бойся! Бездна подо мной, я упаду. И ты тоже. Я утяну тебя! – Аданэй скрюченными пальцами вцепился в одежду Вильдерина и вдруг захныкал: – Я боюсь… мне страшно…

– Айн, успокойся, – Вильдерину все же удалось уложить его на диван.

В последний миг перед тем, как потерять сознание, Аданэй расслышал звук открывшейся двери и женский голос, а потом все кануло во тьму, словно в бездонную пропасть.

Но, кажется, не прошло и мгновения, как он снова услышал чьи-то голоса, будто сквозь туман.

"Я не умер?" – молнией пронеслось в голове. Голоса стали громче, и наконец их смысл окончательно пробился к его сознанию. Он узнал Вильдерина. Не открывая глаз, прислушался.

– Он говорил какую-то ерунду…

– Какую именно?

– Да я ничего не понял. По-моему, он просто бредил, Великая.

"Великая? Здесь что, царица?"

И тут же в ответ на его безмолвный вопрос Аданэй снова услышал женский голос.

– Видимо, его опоили. Может, кто-то из рабов.

– И скоро он очнется?

– Не переживай, мой хороший. Ничего с ним не будет. Сейчас попробую еще раз.

Аданэй уже собирался открыть глаза, когда к его носу поднесли что-то с резким запахом. Тело свело судорогой, и он непроизвольно вскочил, широко распахнув глаза. Рука царицы быстро отдернулась.

Аданэй не смог продержаться долго, на плечи навалилась тяжесть, и он со стоном рухнул обратно. Снова попытался встать, чтобы поклониться, но царица властно толкнула его на диван.

– Лежи смирно, – сказала. – Успеешь еще выказать почтение.

Аданэй попеременно смотрел то в темные глаза царицы, то в темные же – Вильдерина. Тот ободряюще улыбнулся.

– Что случилось? – спросил Аданэй. – Я ничего не помню.

– Еще бы ты помнил! – усмехнулась Лиммена. – Возьми, выпей это, сразу полегчает, – она протянула ему флакон с той самой отвратительно пахнущей жидкостью.

– Нет! – против воли испуганно выкрикнул Аданэй и отдернул руку, которую уже успел поднести к бутыли. Брови царицы негодующе сошлись на переносице.

– Не смей перечить мне, раб. Пей! Это приказ.

Вильдерин многозначительно посмотрел на друга и открыл окно. Аданэй несмело поднес флакон к губам и, стараясь не дышать, одним глотком опрокинул его в рот. Кажется, омерзительное питье еще не успело дойти до желудка, а уже попросилось обратно. От груди к горлу поднялась тошнотворная волна. Тут он понял, для чего Вильдерин открыл окно, но было уже поздно. Добежать до него он не успел, и его вырвало прямо под ноги царице.

"Какой позор!" – сгорая от мучительного стыда, Аданэй не посмел взглянуть на Лиммену.

А она брезгливо отодвинулась от зеленоватой дурно пахнущей жижи и, вальяжно растягивая слова, произнесла.

– На меня не попало. А остальное уберут слуги.

– Прости, повелительница.

– Я же сказала, ничего страшного, – слегка раздраженно откликнулась та и обратилась к Вильдерину.

– Как его зовут?

– Айн, повелительница.

– Очень хорошо. Так вот, Айн, Вильдерин не понаслышке знаком с цветным зериусом, – она опять усмехнулась. – Думаю, он о тебе позаботится и объяснит, что делать дальше. Тем более, вы все равно неразлучны.

– Ты заметила, Великая? – казалось, Вильдерин искренне удивился.

– Такую парочку, как вы, сложно не заметить. Свет и Тьма. Вам всегда нужно быть вместе, – сама того не ведая, Лиммена почти слово в слово повторила то, что Аданэй слышал от Нирраса. И, с улыбкой, обратилась уже к нему:

– Я рада, что у моего Вильдерина наконец-то появился друг.

Не прощаясь, она направилась к выходу. В дверях обернулась и, указав на Аданэя пальцем, бросила:

– Кстати, очаровательный акцент. Отерхейн, если не ошибаюсь?

Какое-то время после ее ухода царила тишина. Пока Аданэй не прервал молчания:

– Объясни, что произошло.

– А ты не понял? Скажи, ты что-то ел, пил с утра?

– Конечно, как обычно, – протянул Аданэй, начиная догадываться, что к чему. – Эрен… мы с ним выпили вина.

– Ну, видимо он тебя опоил, вот и все.

– Вот и все? – в негодовании Аданэй возвысил голос. – Я чуть к праотцам не отправился, меня стошнило прямо под ноги царицы!

– Брось! – небрежно отмахнулся Вильдерин. – С кем не бывало?

– Со мной.

– Ну да, точно – откуда в вашем диком Отерхейне взяться цветному зериусу? – рассмеялся юноша.

– Что это за штука – цветной зериус?

– Если тебе так интересны все эти скучные подробности, что ж… Цветной зериус – это растение такое. Из него делают отвар, который заставляет людей рассказывать о себе всю правду. Даже ту, в которой человек сам себе не признается. Но тебе, видимо, повезло – если это можно назвать везением – иногда зериус вызывает отравление и галлюцинации. Что с тобой и произошло. Смею заверить, нес ты полную чушь. А мог бы выдать все свои секреты. Впрочем, ты выдал бы их мне. А это не страшно – мы, к счастью, можем доверять друг другу.

– Ну да, тебе не страшно, – тихо откликнулся Аданэй и странно посмотрел на Вильдерина. – А  что я говорил?

– Ерунду. Вообразил себя властителем и вещал про какую-то бездну, в которую летишь. Да какая разница, Айн!

Вильдерин слегка раздраженно повел плечами, но увидев тревогу на лице Айна, ободряюще добавил:

– Да забудь ты об этом глупом происшествии! Ничего страшного не произошло. При дворе Эртины такое случается сплошь и рядом. Когда я только что стал… – Вильдерин запнулся. – В общем, меня один раз тоже опоили этой дрянью. И мне не так повезло, как тебе. Я тогда выдал о себе всю подноготную.

– И зачем кому-то понадобилось травить меня?

– Затем, что ты мой друг. А им всегда интересно все, что касается меня и царицы. Наверное, они полагали, будто ты что-то знаешь. На меня-то эта гадость давно уже не действует.

– А откуда она у рабов? И почему на тебя не действует?

– Эта травка спокойно растет себе в садах Эртины. А вот способ приготовления отвара держится в секрете. Однако время от времени рабам все же удается его достать: охочие до золота перекупщики как-то передают. Тайно, естественно. Кстати, именно благодаря зериусу в Илирине стали реже прибегать к  пыткам: преступники сами все рассказывают, стоит лишь отведать зелья.

– Ты не ответил на второй вопрос.

– Ах, это. Ты очень плохо знаком с Илирином. Нигде в мире ты не найдешь такого количества ядов, противоядий и исследований, им посвященных. Нигде в мире, Айн! Это и счастье, и беда моей страны. Знаешь, сколько противоядий ежедневно принимает царица и знать? А иногда приучают себя к какому-нибудь яду, принимают его малыми порциями. И все равно нет-нет, да кого-нибудь удается отравить. Так что, цветной зериус – детская забава. И он –  единственное, что могут получить рабы. А чтобы он не действовал на тебя, достаточно ежедневно принимать противоядие.

– Я знал, что Илирин – родина ядов, но предполагать такое! Да здесь становится страшно жить.

Вильдерин рассмеялся:

– Я дам тебе противоядие от зериуса. Тем более, ты его уже пробовал.

– Только не говори, что это та отвратная жидкость!

– Она самая. Это отвар корня древесного ласпериса, и если бы не он, ты не очнулся бы до следующего утра. Не волнуйся, его принимают по капле ежедневно, а эту каплю можно растворить в стакане воды. Ты даже не почувствуешь вкуса.

– Ты меня успокоил. А как здесь оказалась царица?

– Открыла дверь и вошла. Иногда она заглядывает ко мне. Сегодня появилась как раз в тот миг, когда ты падал.

– Вот ведь позор!

– Да успокойся наконец, Айн! Повелительница все понимает. Когда такое произошло со мной, именно она настояла, чтобы я принимал противоядие.

– Давно ты ее любовник? – нимало не стесняясь, спросил Аданэй, даже не попытавшись облечь свой вопрос в более дипломатичную форму.

Как и следовало ожидать, Вильдерин смущенно отвел взгляд, но все-таки ответил:

– Три года.

– Так тебе было всего шестнадцать? И как это произошло?

– Ну, однажды она позвала меня к себе…

– А до тебя? Был кто-то?

– Ну конечно, Айн. Она же царица. Многие… мечтают. До меня был наследник одного знатного рода. Но его, кажется, в Лесной Клык отправили.

– И за какие прегрешения?

– Не знаю. Но поговаривают, что все это – интриги Нирраса.

– Вот как. А что будет, если Ниррасу и ты чем-то не угодишь?

– Да чем я могу не угодить? От власти, как и от свободы, я далек. И хватит, Айн, не люблю это обсуждать.

– Я заметил.

– Вот и давай прекратим, –  и Вильдерин сразу сменил тему: – На твоем месте я бы сейчас отдохнул, Айн. После отравления зериусом, знаешь ли, сон не повредит.

Аданэй решил последовать благоразумному совету, тем более, он и впрямь ощущал слабость и сонливость.

***

Проснулся он, когда солнце переползало с востока на запад, и на полу, возле окна, играли его рдяные отблески. Блаженно потянувшись, Аданэй с удовольствием обнаружил, что усталость прошла, голова больше не болела, а рассудок прояснился. Он приподнялся, сел, и тут же столкнулся с взглядом чьих-то круглых больших глаз. От неожиданности вздрогнул, но в следующий миг признал в этом детском лице с пухлыми губами Латтору – царевну. Девушка сидела на краю дивана и разглядывала Аданэя с наивным интересом. Он медленно, не отрывая глаз от царевны, опустил ноги на пол. Латтора, напротив, подобрав длинную юбку, забралась на диван, подогнула ноги под себя, и широко улыбнулась.

– Айн…– протянула.

– Здравствуй, царевна, – озадаченно откликнулся Аданэй.

– Я Латтора, – еще шире улыбнулась девушка, тыча себя пальцем в грудь.

– Я знаю. Что ты здесь делаешь?

– Ну, я была у мамы, но к ней пришел Аххарит, и я ушла.

– Кто это – Аххарит?

– Он рыжий. Рыжий-рыжий, как лисичка, – хихикнула царевна.

– Да, но кто он? – переспросил Аданэй. Он понимал, что важно как можно больше узнать о людях, окружающих царицу: тут любые сведения могли пригодиться.

– Ну, он бастард Хаттейтина.

– Так. Подожди. А кто такой Хаттейтин?

– Он… ну, он раньше был кайнисом – помощником военачальника, – но потом мама его прогнала. Она его не любит.

– Почему?

– Не знаю, – рассеянно протянула Латтора. – Наверное, он злой и некрасивый, поэтому.

– А зачем его бастард пришел к царице?

– Тоже не знаю. И не спрашивай меня о таких скучных вещах! – девчонка поморщилась.

– Извини. Но, царевна, наверное, ты пришла сюда не просто так? Я что-то могу для тебя сделать?

– Ой! Да чего ты можешь сделать? Ни-че-го. Я просто так пришла. Шла, шла – и зашла. Поболтать с Вильдерином. А тут не он, а ты. Я уже долго здесь сижу.

– Зачем?

– На тебя смотрю, – хихикнула она. – У тебя, когда глаза закрыты, ресницы забавно дергаются.

Аданэй не нашелся, что ответить, а царевна повторила:

– Очень забавно.

– Не думаю, – немного резко отозвался он и, поднявшись, отошел к окну.

Девчонка тут же вскочила следом и подбежала к нему.

– А ты и не должен думать, ты же в рабстве, забыл? А я – царевна. Я буду за всех думать.

"Было бы чем", – мысленно усмехнулся Аданэй.

– Когда-нибудь я стану царицей! – продолжила Латтора. – И знаешь, что я тогда сделаю? Я тебя оцарю!

– Что-что ты сделаешь?

– Оцарю! Ну…– она хихикнула. – Оцарю-одарю – смешно ведь!

– Наверное… – пробормотал Аданэй, все больше поражаясь ее поведению.

– А знаешь, почему оцарю? – Латтора склонила голову набок, отчего напомнила Аданэю глупого цыпленка. – Потому что стану царицей. Разгоню нудных советников и заведу много любовников. Ты тоже будешь в их числе.

– Я польщен, – Аданэй отвернулся, чтобы скрыть усмешку.

– Конечно, ты должен быть польщен. Я бы и Вильдерина взяла в любовники, но он моей маме принадлежит. Но знаешь, что я еще сделаю? Первым делом прикажу казнить ее! – во взгляде Латторы вспыхнула злость.

Аданэй чуть не поперхнулся:

– Кого? Царицу?

– Да ты что! Как ты можешь думать такие глупые мысли?! – царевна негодующе всплеснула руками. – Ее – это Аззиру!

Аданэй оживился. Кто-кто, а уж загадочная дочь Гиллары и все, что с ней связано, интересовало его сильно. Выходит, не зря здесь появилась Латтора со своими бреднями.

– Кто такая Аззира?

– О, она чудовище! Нет, правда, она ведьма, – Латтора подвинулась ближе к Аданэю и понизила голос. Теперь в ее глазах отразился страх. – Ты ее не знаешь, Айн, тебе повезло. Она проклята всеми-всеми Богами. Такого злобного существа нигде в мире нет! А еще я сама слышала, как она говорила с духами мертвых мертвецов! А еще, когда я была маленькая, она жила здесь и всегда меня пугала, а потом смеялась. А я боялась пожаловаться взрослым, потому что она бы меня убила. Но,  – Латтора огляделась, – не будем о ней к ночи.

И снова, как ни в чем не бывало, принялась нести какую-то ерунду. Скоро Аданэй понял, что ничего полезного от девчонки больше не услышит и полностью утратил интерес к разговору, задумавшись об Аззире. Ему показалось, что Латтора боится ее каким-то инстинктивным, животным, страхом – таким, который невозможно изобразить или надумать.

Прозвучавший в темноте голос Вильдерина прервал его мысли, равно как и беспорядочный лепет девушки.

–  Царевна, что ты здесь делаешь? – юноша решительно подошел к Латторе и, не выказывая особого почтения, за плечи повел к выходу.

– Но Вильдерин, я хотела поболтать с тобой. И я так хорошо с  Айном болтала, – капризно протянула она.

– Ты ведь знаешь, повелительница не позволяет тебе слишком много общаться с рабами. Лучше уйди, пока она не узнала.

– Ох, ну хорошо, хорошо. Уже ухожу. Но мы же еще увидимся, да? – Латтора помахала рукой и неуклюже выбежала из комнаты.

– Наконец-то, – вздохнул Вильдерин, когда дверь за ней захлопнулась. – Эта девица меня раздражает. А почему ты сидишь в полутьме?

Он зажег свечи и снова обратился к Аданэю:

– Что она говорила тебе, Айн?

– Какие-то глупости.

– Вещала, как станет царицей? – заметив удивление Аданэя, Вильдерин рассмеялся. – Она говорит это при каждом удобном случае. В такие моменты с ней лучше не спорить, иначе станешь свидетелем величайшей в мире истерики.

– А про Аззиру она тоже всегда говорит? – осторожно поинтересовался Аданэй.

– Аззиру? – Вильдерин вдруг напрягся и спросил: –  Что она говорила про нее?

– Она ее боится. Очень сильно. Неужели эта Аззира так ужасна?

– Аззира? Она странная. Но почему это тебя интересует?

– Обычное любопытство.

Вильдерин несколько раз прошелся по комнате из угла в угол, и без всяких предварительных объяснений начал говорить:

– Я познакомился с ней, когда мне исполнилось десять. Аззира была на несколько лет старше. Я встретился с ней у той же статуи, что и с тобой, Айн. Это она рассказала мне ее историю. Просто подошла и ни с того ни сего начала рассказывать. Когда закончила, я хотел поклониться. Но она сказала: "Не люблю рабов". А потом, знаешь, уголки ее губ так опустились, будто она смотрела на раздавленное насекомое. И я передумал кланяться – я как-то сразу понял, что она имела в виду: она хотела сказать, что не любит рабское поведение, а не самих рабов. Несколько раз после этого случая она показывала мне свои рисунки. Не знаю, зачем. Кажется, она хорошо ко мне относилась, но по ней никогда нельзя было понять, что точно она думает. Она редко говорила, еще реже – смеялась. По крайней мере, так, как смеются дети. Никогда. Самое большее, что я видел на ее лице – кривую усмешку. Но иногда она пронзительно хохотала, и тогда ее сразу уводили и закрывали в комнате. Аззира совсем не походила на ребенка, она действительно многих пугала, даже взрослых. Что касается Латторы, то я пару раз видел, как они стояли друг напротив друга. Аззира просто смотрела на нее, а Латтора почему-то бледнела и дрожала. Возможно, что-то такое видела в ее глазах. В этой девчонке, Аззире, всегда присутствовало что-то зловещее Она молчаливой была, какой-то отстраненной. Но взгляд ее, знаешь, был куда красноречивее ее языка. И рисунки со стихами… – Вильдерин прервал сам себя и оживленно воскликнул. – Сейчас я тебе покажу!

Он ринулся в угол комнаты, порылся в темноте и, отряхивая от пыли, протянул Аданэю старый потертый холст.

– Вот, смотри, Айн, это один из ее рисунков. Она оставила мне его перед тем, как ее выслали. Не знаю, почему. Почему оставила? Почему мне? Она ничего не сказала, просто быстро сунула мне в руки и ушла.

Аданэй вгляделся в истрепанный холст.

Картина казалась мрачной, почти ужасающей, но при этом властно приковывала взгляд. Если бы он не знал заранее, никогда бы не догадался, что она написана ребенком.

Среди тусклой хмари – темные руины, промеж которых бродят полупрозрачные белесые тени. Четкие контуры отсутствуют, и единственное цветное пятно – девочка-подросток. Она стоит с краю, будто вытесненная серым миром, и словно живет сама по себе, наблюдая за теми, кто смотрит на рисунок. Длинные черные волосы, словно плащом, покрывают худощавое тело. Хмурый, исподлобья взгляд, и безвольно опущенные руки, по которым стекает кровь. Все это выглядит, как окно в потусторонний мир, одновременно пугая и завораживая.

– Кто это? – спросил Аданэй, не отрывая от холста взгляда.

– Аззира. Она себя рисовала.

Аданэй отшатнулся, оттолкнув рисунок обеими руками.

– Жуткая картина. Убери.

Вильдерин мельком взглянул на холст и кивнул:

– Да, верно. Но у нее все были такими.

"Что за сумасшедшая уготована мне в жены?" – обеспокоенно подумал Аданэй.

***

Лиммена восседала в кресле посреди небольшого помещения, предназначенного для личных бесед. Напряженная, со сжатыми губами, она с недоброжелательным интересом смотрела на представшего перед ней молодого мужчину. Неподалеку, чуть в стороне и от нее, и от посетителя, стоял Ниррас. Советник одобрительно кивнул, причем кивок этот мог предназначаться как ей, так и хаттейтинову ублюдку.

Царица не хотела этой встречи, Ниррасу пришлось ее уговаривать. И ему это удалось, ведь Лиммена сама понимала, что советник прав. Хотя забыть былую вражду оказалось не так-то просто.

С Хаттейтином ее издавна связывала самая чистая и искренняя неприязнь, порою перераставшая в ненависть. И царица имела все основания не любить своего дальнего родственника.

Когда-то именно он рассказал родителям Лиммены о ее связи с красивым пастухом. Последний поплатился за это жизнью, а Лиммена – месяцем заключения в покоях башни и горько-сладкими рыданиями о загубленной, но, несомненно, великой любви.

А отец весь этот месяц подыскивал ей мужа. И подыскал. Но не кого-нибудь, а самого царя, жена которого недавно скончалась. Ходили слухи, будто смерть эта была неслучайной, будто ее убили, будто кого-то – а может, и самого правителя, – не устраивало, что она не смогла подарить государству наследника.

В любом случае, жаловаться на выбор отца Лиммене не приходилось, а сплетням она предпочитала не верить и, последний раз всплакнув о пастухе, успокоилась. Еще бы, ведь ей предстояло стать владычицей и жить в самой Эртине – разве не об этом мечтали все незамужние аристократки Илирина?

Сейчас, будучи матерью, она прекрасно понимала своих родителей и сознавала, что на их месте поступила бы так же. Впрочем, она и тогда недолго на них злилась. И даже Хаттейтина почти простила, решив, что он хотел как лучше.

Однако зерно неприязни все-таки сохранилось в ее душе и, спустя годы, проросло. Вина за это, как считала Лиммена, целиком лежала на подлом родственнике. К тому времени Хаттейтин стал одним из помощников главного военачальника – кайнисом, вторым в воинской иерархии. Неизвестно, чем его привлекла, подкупила, переманила на свою сторону Гиллара в борьбе за влияние на царя, да только новоявленный кайнис не упускал возможности опорочить молодую царицу в глазах мужа и знати. На пару с Гилларой и другими сочувствующими он плел против нее интриги и подставлял при каждом удобном случае.

Зато, как только царь умер, Лиммена отомстила всем своим врагам. Кого-то она казнила, кого-то, как Гиллару, выслала из столицы. Хаттейтина же под разумным предлогом и с благодарностью отправила в отставку. Он, конечно, легко отделался, но царица не могла наказать его сильнее: слишком уж большим влиянием пользовался бывший кайнис, и на тот момент его смерть или ссылка грозила вызвать сильное недовольство в рядах знати. Потом же у нее появились другие заботы, а Хаттейтин никак себя не проявлял, и она просто забыла о незадачливом родственнике. Пока Ниррас о нем не напомнил.

Первый раз – года три назад, когда освободилась должность тысячника. Ниррас на правах военачальника предложил вернуть Хаттейтина в войско, утверждая, что терять опытного и сведущего в делах войны предводителя – неразумно.

«Он уже достаточно проучен, – сказал Ниррас, – и не повторит прежней глупости. А я смогу за ним присматривать».

Скрепя сердце, Лиммена согласилась, но при дворе новому тысячнику появляться запретила.

И вот, недавно советник вновь напомнил ей о родственнике. И Лиммене снова пришлось признать его правоту, ведь забота о благе государства стояла выше личных счетов.

– Хаттейтин однажды уже был кайнисом, – произнес военачальник. – И – забери меня тьма! – он был лучшим кайнисом, которого я знал! Как бы он нам пригодился в войне с Отерхейном! Он нужен нам, повелительница, очень нужен!

– Но я ему не доверяю.

– Я тоже. Однако недоброжелатели легко становятся верными слугами, когда им есть, что терять. И если у них есть мозги. А у Хаттейтина они есть. Эти интриги, эта Гиллара – все это происходило давно! Уверен, он уже много раз пожалел, что выбрал неправильную сторону. Так пусть теперь искупит былую вину, пусть послужит Илирину.

– А если предаст?

– Ему самому это невыгодно. Но если опасаешься, можно подстраховаться. Например, пригласить ко двору его сына, выделить ему здесь покои и дать должность. Какую-нибудь незначительную… ну, к примеру, пусть помогает главе дворцовой стражи следить за порядком.

– Ниррас, да ты что?! – возмутилась Лиммена. – Мало нам простить изменника, наградить его должностью, так еще и его сына привечать? И… кстати… какого такого сына? Насколько я помню, Боги наказали Хаттейтина, и оба его сына мертвы.

– Я говорю об Аххарите, Великая.

– Бастард?

– После смерти законных сыновей Хаттейтин назвал его наследником. И как мне донесли, он сильно, очень сильно к нему привязан.

– Ты предлагаешь сделать его заложником, так?

Ниррас кивнул.

– Но зачем давать ему должность?

– А к чему показывать Хаттейтину наше недоверие слишком явно? Тем более, Аххарит очень способный мальчик, к прегрешениям отца отношения не имеет, так пусть тоже принесет пользу, а не шатается по дворцу без дела. Думаю, в таких условиях Хаттейтин не отважится – да и не захочет, – предавать нас. Напротив, он всеми силами постарается доказать верность, ведь от этого будет зависеть и его будущее, и будущее его сына.

– Хорошо. Убедил, – сдалась Лиммена. – Пригласи бастарда ко мне. А Хаттейтина назначь кайнисом, но предупреди, чтобы при дворе не появлялся. Никогда. Не желаю его видеть.

И вот, теперь этот Аххарит стоял перед ней. Повел головой, откидывая за плечо волосы, сделал несколько шагов и порывисто опустился на одно колено. От резкого движения браслеты и серьги бастарда тонко звякнули, а волосы опять упали на лицо, и он снова их откинул.

– Великая, – проговорил и быстро поднялся.

– Аххарит… – процедила царица. – Добро пожаловать. Советник Ниррас тебя очень хвалил. Он был прав?

– Смотря в чем хвалил, Великая. В уборке полей я, например, как-то не очень, – он улыбнулся.

Поведение его казалось настолько непринужденным, что и царица, сама того не ожидая, немного расслабилась.

– Могу отправить тебя к крестьянам, они научат, – усмехнулась.

– Боюсь, это мне не поможет, я потрясающе бездарен! Не хотелось бы, чтобы Великая узнала – насколько.

Удивительно, но этот нахальный ублюдок начинал ей нравится. Хотя почему бы и нет? Ведь он не сам Хаттейтин, а всего лишь его сын. К тому же, ничем не напоминающий своего елейного, чрезмерно осторожного отца; даже внешностью они различались так сильно, словно и не родственники вовсе.

Но Лиммена не спешила проявлять благосклонность.

– Тогда расскажи, что ты умеешь лучше всего. Если умеешь.

– Лучше всего я умею убивать, – ответил Аххарит с пугающей серьезностью.

Лиммена успела заметить встревоженный взгляд Нирраса: видимо, советник не ожидал подобного ответа и не знал, как отреагирует на него царица.

– Ради золота? Или власти? – спросила она.

– Золота мне достаточно и так, убивать ради него скучно. А власть приносит больше проблем, чем удовольствия.

Увидев ее вопрошающий взгляд, Аххарит добавил:

– Ради того, чтобы показать врагам, что я лучше, чем они. А еще мне нравится восхищение в женских глазах и страх – в мужских. Увы, я понимаю – все это до ужаса тривиально.

– Не тривиальнее, чем борьба за власть и золото, – пробормотала несколько удивленная Лиммена, но следующую фразу произнесла твердо, намереваясь прервать смутивший ее разговор:

– Советник Ниррас проводит тебя в приготовленную комнату и объяснит твои новые обязанности.

Аххарит промолчал, только улыбнулся, сверкнув зубами, отвесил быстрый поклон и, в ожидании, уставился на советника. Тот, нахмурившись, досадливым жестом поманил бастарда за собой.

Царица какое-то время смотрела в закрывшуюся за ними дверь, потом поднялась, вздохнула и направилась в свои покои.

***

– Ты что наговорил? – обрушился на Аххарита Ниррас, как только они оказались наедине. – Забыл, что Лиммена все-таки женщина, а не воин? Думаешь, ей понравилось это твое хвастовство об убийстве?

– Почему же хвастовство? – протянул бастард.

– Замолчи! Ты прекрасно понял, о чем я! "Убивать", видите ли… И хоть бы причина какая… благородная. А то "страх в глазах" и прочая ерунда!

– Но ведь она не прогнала меня, верно?

– Этим ты обязан своей смазливой физиономии.

– Какая разница, чему обязан? – отмахнулся Аххарит. – А в правду она все равно не поверила бы.

– Какую еще правду?

Бастард пожал плечами и проговорил:

– Что самое главное для меня – благо Илирина. И ради этого я убью хоть тысячу стариков и младенцев. Особенно вражеских.

Ниррас в недоверчивом изумлении вскинул брови, и Аххарит усмехнулся:

– Вот видишь, ты тоже мне не веришь. Но это ничего. Я бы и сам себе не поверил. Я знаю, что все это звучит как… как… – он повертел в воздухе пальцами, подбирая нужное слово, но, так и не подобрав, просто опустил руку.

Ниррас закончил фразу за него:

– Как хвастовство юнца, который наслушался легенд.

– Именно. Это я и имел в виду!

– Странный ты…– пробормотал советник.

– Да. И это мое основное достоинство.

Ниррас поморщился, не зная, что на это ответить, и перевел тему:

– Главное, не забудь, что ты здесь не только ради Илирина, но и ради отца.

– Я не забуду.

– Хорошо. Ближе к вечеру представлю тебя Юккену – он глава стражи. Если все сложится, недели через две станешь его помощником, а там, глядишь, и выше – я об этом позабочусь. Но пока придется побыть обычным стражником. Начнешь сегодня же. Надеюсь, тебя это не сильно смутит.

– Ничуть, – откликнулся Аххарит и добавил: – Расскажи мне о дворце и его обитателях. Мы в своей провинции совсем далеки от столичной жизни: отец все забыл, а я никогда не знал.

– А что ты хочешь узнать?

– Все. Кто с кем враждует, кто кому и кем приходится, кого нужно остерегаться, а с кем можно договориться… Все, что сочтешь нужным, достославный Ниррас.

– Э, мальчик, ты, я вижу, не хочешь быть слепым исполнителем, да?

– А разве кто хочет?

– И то верно, и то верно, – пробормотал Ниррас. – Хорошо. Слушай.

И Аххарит слушал. Слушал внимательно, не перебивая и не задавая вопросов до тех пор, пока советник не завершил рассказ.

***

Лиммена вошла в свои покои, опустилась в кресло и усталым голосом обратилась к Рэме, которая дожидалась ее, тихонько сидя в дальнем углу.

– Сходи к Вильдерину, милая, – сказала царица, – скажи, я жду его через час. И если он еще не передумал, то пусть приводит этого своего друга, я не против.

– Конечно, Великая, – ответила девочка и, чуть помедлив, добавила: – Будет чудесно, если Айн тоже придет!

– Он тебе так понравился? – поинтересовалась Лиммена, наградив служанку добродушной усмешкой.

Та лукаво сощурилась и улыбнулась в ответ:

– Очень, Великая.

– Думаю, и он перед тобой не устоит, – произнесла царица и, как только Рэме выскочила за дверь, откинулась на спинку кресла и задремала.

Гл. 17. Ночь – пьяна, но утро отрезвляет

Мрачная комната. Аданэй огляделся. После ярко освещенных коридоров дворца, его взгляд не сразу приспособился к полумгле. Мрак рассеивался лишь тусклым мерцанием единственной свечи, ее пламя тревожно колыхалось, заставляя неверные тени угрюмо танцевать на стенах. Строгое лицо царицы с заостренными скулами белело в глубине помещения. Она молчала, а Аданэй отчего-то не мог оторвать от нее взгляда, напряженно всматриваясь в ее лицо и пытаясь уловить его выражение.

Медленным и вялым жестом Лиммена пригласила их подойти. Аданэй сделал несколько осторожных шагов и остановился, Вильдерин же приблизился к царице почти вплотную. Та  ласково провела тыльной стороной ладони по его щеке, а юноша в ответ пылко прижался к ней губами.

– Мой милый, – проворковала Лиммена и легким движением отстранила юношу от себя. Вскинула голову и вонзилась изучающим взглядом в Аданэя. Ее поза, интонация и жесты выдавали, что она находится в меланхоличном расположении духа.

– Как ты себя чувствуешь, Айн? Вижу, тебе уже лучше, – полу утвердительно произнесла женщина, одновременно приглашая их присесть на разбросанные по всей комнате подушки. Сама царица полулежала на широком кресле, обитом светлым шелком.

– Благодарю за заботу, повелительница. Мне и впрямь лучше.

– Я тебе завидую, мне повезло меньше, – она усмехнулась. – Мне приснился дурной сон. Надеюсь, вы, такие юные и полные огня, сможете изгнать из этих палат хмурые тени долины грез.

"У них здесь что, принято выражаться столь высокопарно?" – подумал Аданэй, но вслух произнес другое:

– Я думаю, повелительница, тени уйдут сами, стоит только зажечь больше света.

Царица вдруг рассмеялась и обратилась к Вильдерину:

– Твой друг прав. Рэме!

Служанка поняла ее без слов и, схватив сразу два канделябра, зажгла расставленные в них свечи.

В покоях сразу стало светлее, и Аданэй смог лучше разглядеть окружающую обстановку: здесь не было и следа той роскошной безвкусицы, что царствовала в комнате Вильдерина. Напротив, предметы столь гармонично сочетались друг с другом, что казалось, будто находились здесь всегда.

– Расскажи, Айн, как ты оказался у нас, в Илирине?

– Господин советник привез меня из Ишмира.

Царица отмахнулась: