Текст книги "Гибель отложим на завтра. Дилогия (СИ)"

Автор книги: Марина Аэзида

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 49 страниц)

– Вождь, не делай плохо Еху из-за меня. Он не виноват.

– Ты только что спрашивала, кем я тебя считаю?  – оборвал кхан айсадку. – У меня возник встречный вопрос. Кем ты, Шейра-Сину, считаешь меня? Безжалостным чудовищем? Не спорю, часто так оно и есть. Но лишь по отношению к тем, кто большего не заслуживает. И как тебе могло в голову прийти, что я обижу верного слугу, старика, которого помню с детства?

Шейра промолчала и, сделав вид, будто утратила к разговору всякий интерес, отвернулась. Боковым зрением она заметила, что вождь пристально смотрит на нее, словно старается проникнуть в ее мысли.

– Одного не пойму, – произнес он тихо, – за что ты так сильно меня ненавидишь?

– За что?! – воскликнула девушка, встретившись с ним глазами. – Тебе объяснения нужны? Твои предки наши земли отняли, почти весь народ мой в той битве погиб! В плену ты держишь меня! И спрашиваешь, за что тебя ненавижу?

– Да, именно об этом я и спрашиваю, – невозмутимо откликнулся Элимер. – Ты говоришь о моих предках, а я спрашиваю о себе. И я теряюсь в догадках, чем лично я не угодил айсадам? Разве покушался на ваши леса? Нет. Разве из-за меня погибли ваши дети? Нет. Они погибли из-за тебя и твоих вождей, из-за того, что вы сунулись в безнадежную битву и проиграли. Разве я уничтожал твой народ? Нет. Мои предки – да. Но это было давно. А я? Ведь я даже отпустил твоих сородичей из плена. А то, что держу здесь тебя – неудивительно. Как бы ты поступила на моем месте? Убила бы, не иначе. А я предоставил тебе возможность разъезжать по Отерхейну почти свободно. Так ответь, за что ты меня ненавидишь? Назови хотя бы одну причину. Я жду.

Шейра молчала. Она не знала, что ответить. Впервые она посмотрела на все с другой стороны. Действительно, за что она ненавидела – нет, не отерхейнцев, – а именно этого человека? На ум приходил только один ответ – она просто привыкла его ненавидеть. Ее приучили к этому. С детских лет внушали, что предводители шакалов – злейшие враги. И были, в общем-то, правы. Но если забыть, что человек, сидящий перед ней – один из них, то в чем заключалась истинная причина ее ненависти?

– Молчишь? Я так и знал. Тебе нечего возразить. Впрочем, хватит бесед, уже поздно, – примирительно проговорил он. – С утра нам возвращаться в Инзар. Ступай в дом и ложись спать, Шейра.

– Я останусь спать здесь, у костра.

– Как знаешь.

Он поднялся с земли, зашел в дом, но через минуту вышел обратно, прихватив несколько шкур.

– Вот, – две из них он бросил перед айсадкой, – возьми. Ночи холодные.

И, сам укутавшись в шкуру, улегся возле костра. Элимер и не заметил, как им овладел сон.

Шейра вглядывалась в освещенное пламенем лицо спящего вождя и удивлялась, как он не боялся, не опасался, как у него не возникло мысли, что она сейчас может его убить. Неужели доверился ее клятве?

"Возможно, прав Еху, и этот кхан вовсе не такой злобный шакал, как я привыкла о нем думать?" – мелькнула мысль, и тут же Шейра поймала себя на том, как невольно залюбовалась строгим профилем темного человека. Тогда она резко отвернулась и перевела взгляд на угасающий костер. Расправив плечи и потянувшись, поднялась с места и принесла еще дров, чтобы подкормить слабеющее пламя. Спать она не думала. Если это ее последняя ночь в лесу, то пусть она длится дольше. А она, Шейра, постарается не упустить из нее ни единого мгновения и последний раз встретить зарождающийся рассвет среди живого шепота деревьев.

***

Что-то вдруг разбудило его. Открыв глаза, Элимер первым делом убедился, что Шейра все еще здесь. Действительно, девушка все так же сидела у костра. Вероятно, она и не ложилась спать.

Встретив его взгляд, она пробормотала:

– Спасибо за шкуры.

– Что? – вырвалось у Элимера.

– За шкуры, – повторила она. – Без них я бы совсем замерзла.

Элимер ничего не ответил, только продолжил разглядывать ее, освещенную пламенем. Теперь он заметил, как она похорошела за эти дни: исчезла болезненная худоба, не так резко выделялись скулы. Кажется, даже взгляд стал мягче. Определенно, пребывание в лесу пошло ей на пользу. Жалко ее уводить, но иначе поступить он не мог, все-таки собственные желания были для него важнее. Словно услышав его мысли, Шейра пробормотала без надежды в голосе.

– Оставил бы меня здесь. Не пойму я, чего ты хочешь.

– Тебя, – глухо проговорил Элимер, приподнявшись на локте.

– Что?

– Тебя. Я сказал, что хочу тебя.

Повисло молчание. Шейра сидела у костра, боясь пошевелиться, и во все глаза смотрела на кхана. Но в следующее мгновение вскочила с земли и бросилась прочь, но Элимер оказался быстрее, и вот уже ее запястья оказались зажаты в его руках.

– Не бойся, айсадка, – произнес он охрипшим от страсти голосом, прижимая ее к одному из окружавших поляну деревьев, – я постараюсь не быть грубым.

А в следующий миг вождь укусил ее губы, а потом принялся ласкать ее шею и плечи. Шейра старалась увернуться, пыталась сопротивляться, но он почти лишил ее возможности двигаться. Она почувствовала себя совершенно беззащитной перед этим опасным человеком, почти парализованная его горящим взглядом, обездвиженная весом его тела. Она понимала – ей не справиться с сильным мужчиной, однако сдаваться не собиралась.

– Отпусти, ты, гнусный пожиратель падали! –  и вцепилась зубами в его предплечье, разодрав кожу до крови. Но шакал словно не почувствовал этого. Он и не думал останавливаться. И лишь через какое-то время тиски его рук разжались, освободив запястья Шейры, и принялись жадно скользить по ее телу. И казалось бы, вот он – шанс! Она попыталась дотянуться ногтями до его лица, но вождь снова перехватил ее руки.

– Забудь, что я кхан, а ты – айсадка, – прохрипел он. – Я не враг, я просто мужчина. И ты сводишь меня с ума!

И что-то произошло с ней, затуманило разум. Ее собственные пальцы вместо того, чтобы выцарапать врагу глаза, зарылись в его волосах, губы забыли слова проклятий и раскрылись в ожидании поцелуев, а сердце заколотилось не от леденящей ненависти, а от жаркого влечения. Тело, собственное тело подло предало хозяйку, задрожало в сильных руках врага, подчинилось этим черным глазам, которые непривычно тепло взирали с жестокого лица. Она больше не могла противиться. Сейчас впервые познала она влечение, находясь в относительно ясном сознании, ведь раньше, в ночи Весенней Луны, все происходило в полубессознательном бреду. Она впервые по-настоящему ощутила влажные прикосновения губ и требовательные ласки.

И лишь когда все закончилось, и они лежали, распластавшись, на земле, пришло болезненное осмысление. Молниеносно отскочила Шейра в сторону, успела заметить ошарашенный взгляд вождя, и сразу же повернулась к нему спиной, лишь бы не видеть его лица. Лишь бы не видеть его самого.

– Шейра, – услышала она голос, который сейчас звучал мягко, – моя дикарка… Моя Шейра…

Она почувствовала легкое прикосновение к плечу, вздрогнула и отодвинулась еще дальше.

– Не смей, шакал, притрагиваться снова, – прошипела.

Ей было стыдно, мучительно стыдно. Она, айсадка, только что отдалась врагу. Его руки только что заставляли изнывать в истоме, а ее пальцы – ее проклятые пальцы! – ласкали его. О, Великие Духи! Она и… шакал! Нет, нет! Проклятье! Он желал, чтобы она подчинилась ему. И она подчинилась. Ночь и тьма! Он захотел ее – и получил! Наверное, он привык получать желаемое. И даже она – она, айсадка! – стала его добычей. О, Духи, как стыдно!

Шейра ощутила, как его руки снова опускаются ей на плечи и пытаются развернуть к себе. Она стряхнула их, вскочила на ноги и встала по другую сторону от костра.

– Ну, теперь отпустишь меня? – бросила девушка, наконец-то взглянув кхану в глаза.

Он не торопился отвечать, долго вглядывался в ее лицо, и лишь затем выдавил:

– Так ты что же, только из-за этого…

Договорить он не успел, ибо Шейра злобно выпалила.

– Да! А ты думал что? Из любви? Да как же это – тебя любить? Мне противно было! Ты – шакал! Стервятник! Ненавижу!

Айсадка не заметила, как лицо Элимера вновь застыло, превратившись в маску, слишком одержима она была собственным гневом.

– Ты узнал пророчество, ты получил меня – получил, что хотел. Отпусти теперь!

– Я всегда получаю, что хочу. Любые прихоти, – холодно усмехнулся он. – Но с чего ты взяла, что я отпущу тебя?

– Почему нет?! – крикнула она яростно.

– Потому что ты – моя. И я желаю тебя всю, желаю, чтобы ты покорилась мне. И ты покоришься. Добровольно.

– Что? – пролепетала девушка, стараясь не выпустить наружу подступающие к глазам слезы, и свистящим шепотом добавила:

– Я тебя ненавижу, мерзкий падальщик.

– Я знаю, – снова усмехнулся вождь, с видимым безразличием пожимая плечами. – Но это не изменит твоей судьбы.

И замолчал. Молчала и айсадка. Они просидели так, не сказав ни слова, до самого рассвета. И молчали бы и дальше, если бы не явился Еху. Ветки раздвинулись, открывая их взорам старика. Бурый пробежал вперед, остановился, прижал к затылку уши, оскалился и угрожающе зарычал.

– А ну, Бурый, спокойно! – сказал  старик, придерживая пса за загривок. – Великого Кхана не признал?

Пес, успокоенный голосом хозяина, подошел и все еще недоверчиво обнюхал Элимера. Затем, видимо убедившись, что этот запах он когда-то уже слышал, лениво отошел от кхана и радостно направился к Шейре.

– Тебя даже животные не любят, вождь, чего же от людей ты ждешь? – насмешливо выдала она, и, увидев, как мимолетно дернулось его лицо, злорадно усмехнулась: оказывается, и шакала можно ужались словами.

Наверное, чтобы сгладить неловкость ситуации, Еху улыбнулся и сразу обратился к своему государю:

– А я уж думал, когда снова Великого Кхана увижу! Ну, хоть в этот раз-то задержишься?

– Нет, Еху. Я только Шейру забрать приехал.

– Гостью нашу забираешь, значит, – повторил печально старик. – Это жаль, весьма жаль. Я уж к ней попривык, да и Бурый мой огорчен будет, очень уж они сдружились.

– Я заметил, – сквозь зубы выдавил Элимер. – Но время не терпит.

– Ну, что ж, надо так надо, – квело покачал головой старик.

– Собирайся, – обращаясь к девушке, бросил Элимер, едва удостоив ту взглядом. Потом подумал и добавил: – Попрощайся с Еху, не буду мешать. Но не задерживайся. Жду тебя у опушки. Дорогу найдешь, не заблудишься.

Он скользнул к деревьям, но когда взгляд его упал на огромный, набитый всякой всячиной мешок, который принес из деревни старик, обернулся.

– Еху, я ведь уже давно предлагал отправить тебе помощника. К чему таскать на себе такую тяжесть?

Старик возмутился:

– Да я еще крепок и полон сил! На кой мне тут безмозглый юнец, еще учи его всему!

– Ну, – усмехнулся Элимер, – тогда лошадь тягловую тебе пришлю.

Еху замахал руками в непонятном испуге.

– Что ты, что ты! Сдалась мне здесь животина эта? По лесу на ней не проедешь, а в степь я не так уж часто выхожу. Опять же, ухаживай за ней, следи. Уж извиняй, повелитель, но мне как-то на своем горбу привычнее,  – и, неожиданно смешавшись, прибавил: – Да и боюсь я, Кхан, копытных этих, как представлю, что на спину такой тварюги забираться надо, так сразу дурно делается.

– Ну, смотри, воля твоя, если надумаешь – дай знать.

– Это уж будь покоен, государь. Не надумаю.

– Как хочешь. Прощай, Еху, – и скрылся в зарослях.

Старик обернулся к девушке, которая уже давно поднялась и отошла от костра, занесла шкуры в дом и теперь, стоя у порога, тоскливым взглядом посматривала вокруг.

– Ну, давай прощаться, что ли! – воскликнул старик. – Скучать ведь я по тебе буду, да и Бурый тоже. Ты уж, если окажешься в этих краях, приходи, навещай старика.

– Конечно, – ответила она, – я ведь тоже привыкла к тебе. Вот начну с Видольдом снова в степь выезжать, так сразу и зайду. Если, правда, ваш вождь опять меня не запрет где-нибудь.

– Не запрет. Ты, главное, глупостей больше не делай, и все тогда будет хорошо, – старик слабо улыбнулся и быстро закончил: – Но беги уже. Пора. Ни к чему Великого Кхана заставлять ждать. Прощай, Шейра.

Заставив себя не оборачиваться, хотя ей очень этого хотелось, девушка покинула поляну и ступила на тропку, по которой до нее ушел Элимер. Бурый порывался  проводить свою подругу, но, удерживаемый властным окриком хозяина, остался на месте, грустно повиливая хвостом.

Шейра шла быстрым шагом. Если ничего нельзя изменить, то лучше не травить лишний раз душу, оттягивая неизбежное. Сейчас ничто не замедляло ее движений, ведь с собой ей, по сути, брать было нечего. Она оказалась здесь без ничего, так же и уходила, разве что прихватила из лесного дома незамысловатое оружие.

Элимера она догнала уже у самой опушки. Он чуть повернул голову, задержал взгляд на ее лице, словно пытаясь отыскать в нем что-то, но, не обнаружив ничего, кроме неприязни, продолжил путь. Девушка двинулась следом. Когда они дошли до привязанных лошадей, кхан кинул ей подбитый мехом шерстяной плащ, но почему-то не торопился садиться на коня.

– Шейра, – вымолвил он тихо, – я не хотел обидеть тебя. Но рядом с тобой я теряю разум.

– Тогда держись подальше, чтобы не терять, – огрызнулась айсадка.

Только когда они выехали в открытую степь, Шейра ощутила на себе, как злятся Духи Ветров. Бьющий в лицо, несущий пыль поток воздуха теребил плотную накидку, поднимал ее полы, касался тела холодным дыханием. Поэтому девушка почувствовала себя почти довольной, когда к полудню на горизонте замаячил Инзар. А совсем скоро она смогла спрятаться в знакомой комнате императорского замка, от которого уже успела отвыкнуть.

За все время пути кхан не сказал ей ни слова.

***

Последующие дни тянулись для Шейры уныло, и Элимер не мог этого не заметить, видя, как она добрую часть дня отрешенно блуждает по саду, закутавшись в теплый, спасающий от ветров плащ. За последние время он ни разу не говорил с айсадкой, но разговор и не требовался, чтобы понять, какая скука ей овладела.

Видольд еще не торопился садиться на коня, но ходил уже вполне сносно и скоро мог вернуться к своим обязанностям. Степь также не располагала ни к поездкам, ни, тем более, к охоте. Даже в городе, защищенном стенами, гуляли сильные ветра. А что творилось на открытой равнине и представить страшно. Осень в степи – самое жестокое из времен года.

В один из таких дней Элимер все же подошел к Шейре, пока та бродила по садовым дорожкам, не обращая внимания – или стараясь не обращать, – на пронизывающий ветер, что трепал одежду, рвал волосы и гнул деревья. Она вздрогнула и обернулась, когда услышала голос кхана.

– Идем со мной, – сказал он.

– Зачем?

– Не бойся. Я тебя не трону. Идем.

Элимер привел ее на псарню. Совсем недавно ощенилась одна из его любимых гончих и в связи с этим событием в голове кхана возникла мысль: "Должен же я чем-то занять мою дикарку, раз уж привез сюда".

Щенки родились на диво большими и здоровыми и обещали вырасти в сильных грациозных псов.

– Сейчас они маленькие, – произнес он, – но как только их можно будет оторвать от матери, возьмешь себе двоих. К середине весны они подрастут, сможешь брать их в степь. С ними тебе и Видольд не понадобится. А до этого займешься их воспитанием, чтобы не скучать.

В глазах девушки сверкнуло что-то, похожее на радость, она присела на колени и принялась рассматривать новорожденных. Она не стала прикасаться к ним, понимая, что это может вызвать ярость суки, переживающей за потомство.

– Меня она хорошо знает, – сказал Элимер. – Я покажу тебе их поближе.

И он взял на руки двоих, еще слепых, малышей, таких крошечных, что они легко умещались на его ладони. Сука заворчала, обнажая клыки, но с места не сдвинулась и довольно скоро успокоилась.

– Эти двое родились самыми большими и крепкими, – обратился он к Шейре, – но если хочешь, могу показать и остальных.

– Нет, – заворожено глядя на повизгивающих, оторванных от материнской груди щенков, сказала она, – не надо других. Мне кажется, этих я уже полюбила.

Айсадка вдруг улыбнулась, и лицо ее преобразилось: смягчились черты, и радостно засверкали глаза. Значит, вот какой она могла быть и, скорее всего, была раньше, а возможно, оставалась бы и до сих пор, если бы не превратилась в пленницу, если бы ее не изнасиловали в темнице, если бы не его собственное поведение… Слишком много "если".

Но скоро улыбка бесследно погасла, и выражение ее лица вновь стало отчужденным и мрачным.

– Спасибо, вождь, – уронила Шейра и направилась к выходу. Кхан двинулся следом, все еще не в силах забыть тот внутренний свет, который она только что излучала. Сейчас от него не осталась и следа, но Элимеру казалось, что теперь всякий раз при взгляде на девушку он будет его помнить.

Однако очень быстро радость померкла, сметенная очередной досадной мелочью.

– Кто это? Часто ее вижу, – услышали оба за спиной вопрос одного из рабов, расчищающих тропинку от листьев и сора. Наверное, невольники не предполагали, что их разговор, пусть еле слышно, но донесется до ушей кхана и его спутницы.

– А, это… – полупрезрительно откликнулся второй. – Дикарка из айсадов. Потаскуха не то кхана, не то Видольда, а может и обоих. А может, не только их. Тут, знаешь ли, не разберешь.

Элимер покосился на Шейру, силясь понять, осознала ли она смысл этих слов, и увидел, как рука девушки дернулась к кинжалу на поясе, а спустя мгновение безвольно опустилась. Наверное, она вспомнила о своем обещании не трогать людей Отерхейна. И еще, судя по ее реакции, за время пребывания в замке она успела узнать значение бранных слов.

– Если хочешь, можешь убить его сама, Шейра, – произнес Элимер негромко. – Либо это сделаю я.

Она знала, с какой стороны донеслась обидная фраза. А потому Элимер еще не успел договорить, а клинок уже летел, преодолевая силу ветра, со свистом рассекая воздух, чтобы вонзиться в горло того, кто имел неосторожность произнести роковые слова в непосредственной близости от кхана и айсадки. Второй раб помертвел и рухнул на колени, но на него девушка не обратила внимания и какое-то время стояла, оскалившись, с искаженным свершившейся местью лицом.

Значит, и такой она могла быть, отметил Элимер. Рука, только что ласкавшая щенков, теперь обернулась рукой убийцы. Находись на ее месте любой мужчина, это не вызвало бы у Элимера удивления. Но она – женщина. А среди женщин Отерхейна такой поступок представлялся невозможным. Тут им полагалось либо расплакаться, либо произнести длинную обличительную речь. А лучше всего – обратиться за защитой к мужчинам: отцу, брату, мужу или любовнику.

Шейра тем временем неторопливо подошла к трупу, хладнокровно выдернула из теплой плоти клинок, вонзила в землю, счищая кровь, и что-то тихо произнесла на непонятном Элимеру языке айсадов.

"Она привыкла убивать", – с внезапным удивлением подумал он. Хотя, если поразмыслить, в этом как раз не было ничего удивительного. Напротив, выглядело бы странным, если бы айсадка не умела этого делать.

Элимер знал: если в головах рабов родились предположения, столь неприятные для Шейры и, чего таить, для него тоже, то после убийства они не только не исчезнут, а, напротив, превратятся в уверенность. Зато теперь никто не посмеет озвучивать свои догадки вслух.

Шейра, даже не взглянув на кхана, быстро прошла мимо и скрылась за поворотом, ведущим в замок.

Элимер не стал ее догонять: он понимал – именно его она сейчас меньше всего желала видеть.

Гл. 29. Кто ты – рабыня или госпожа?

– Великий Кхан, – с непривычно робкой интонацией обратился к Элимеру один из советников.

Они заседали в малой советной зале, обсуждая болезненный вопрос о гуляющих по империи слухах.

– В чем дело, Крэгх?

– Прошло уже много времени, а ты так и не ответил на послание Иэхтриха. Он может не понять.

Элимер сознавал, что опасения советника имели под собой почву. Некоторое время назад из Эхаскии и впрямь прибыл гонец с письмом, в котором регис сообщал, что власть его окрепла, а значит, пришла пора кхану Отерхейна вступить в давно запланированный брак с принцессой Эхаскии Отрейей. Элимер уважительно принял посланника, поселил его со всеми удобствами в замке, но вот отвечать не спешил.

– Я помню. На днях дам ответ. Думаю, со свадьбой стоит повременить. Подождем до весны. Иэхтриху придется запастись терпением.

– Иэхтрих может подождать, это верно, а вот Отерхейн – нет.

– Что ты имеешь в виду?

Крэгх нервно переглянулся с Вардой и Тардином и, судорожно сглотнув, пояснил:

– Видишь ли, повелитель, у твоего отца в твоем возрасте уже появились вы с Аданэем. А чуть позже и другие дети. Так что тебе сейчас как никогда раньше необходима кханне и наследник.

– Почему именно сейчас? – Элимер понял, что ему о чем-то недоговаривают.

– Мой Кхан, – начал Крэгх, – из-за этих слухов о твоем брате, в народе, да и среди благородного сословия тоже, начали бродить нехорошие предположения. Говорят, ты нарушил обычай поединка, ты не убил Аданэя, а потому не по праву стал кханом. И якобы за это Боги наказали тебя бессилием, лишили возможности иметь наследника. Мы, приближенные к тебе, конечно, знаем, что это не так, – поспешно добавил он, – но люди этого не знают. К тому же, девочка в любом случае не может считаться твоей преемницей.

Элимер молчал долго, и никто не посмел нарушить тишину.

«Вот значит как, – думал он. – Значит, народ недоволен. Крэгх прав, с этим надо что-то делать. Дочь от давней любовницы и впрямь наследницей не объявишь».

Элимер очень редко вспоминал о дочери. Но сейчас его мысли перенеслись к ней. Азрэне, должно быть, уже около четырех. Последний раз он видел ее около года-полутора назад. Ее матери был отдан большой дом в центре столицы, в деньгах она также недостатка не знала. Элимер посчитал, что вполне достойно позаботился о своем ребенке и почти забыл о нем. Особо теплых чувств Азрэна никогда в нем не вызывала, хотя он и пытался вести себя с ней ласково в те очень редкие дни, когда все-таки видел девочку. Впрочем, и она отца в нем не признавала: держалась боязливо и норовила  быстрее удрать к матери. Для нее он был Великим Кханом, не отцом.

– Значит, народ требует кханне, – усмехнулся Элимер, и со странным блеском в глазах закончил. – Если требует – то получит!

И, словно ничего не произошло, спокойно приступил к обсуждению следующего вопроса из тех, ради которых и собрал советников.

По завершении совета Тардин как обычно задержался, хотя и Крэгх, и Варда тотчас покинули залу.

– Что ты задумал? – спросил он Элимера.

– О чем ты?

– Не делай вид, будто не понимаешь. Я слишком хорошо тебя знаю. Ты ведь не на Отрейе собрался жениться, так?

– А какая разница? Главное, что люди получат свою кханне и успокоятся.

– Элимер, не твори глупостей. Согласно Придворному Уложению и всем традициям женой правителя может стать лишь особа царской крови.

– Придворное Уложение определил первый кхан. А сейчас кхан – я. И в моих силах его изменить.

– Знатные люди не поймут.

– Им придется научиться и понимать, и принимать мои решения – такова моя воля. Иначе они сильно об этом пожалеют, – отрезал Элимер. – А ты сейчас рассуждаешь, словно простолюдин, а не советник.

– Я сейчас рассуждаю, – сквозь зубы проговорил Тардин, – как на моем месте станет рассуждать любой житель твоей страны. Традиции не так просто сломить, как ты думаешь. И никто из прежних правителей даже не пытался этого сделать.

– Я стану первым.

– Элимер, давай начистоту. Я не хотел заводить эту тему, но вижу – придется. Я все понимаю, айсадка тебе нравится, но это не повод брать ее в жены.

– С чего ты взял, будто я подразумевал ее?

– Хоть передо мной не притворяйся. Никого другого ты и не мог иметь в виду. Если это не Отрейя, то остается только одно – айсадка.

– Хорошо, – усмехнулся Элимер, – что же дальше?

– А дальше… – Тардин возвысил голос. – Чувства затмили твой разум, и это опасно для твоей страны. Сделай айсадку наложницей, Отрейя вряд ли станет тебе в этом помехой. Но жениться? Зачем? В этом никакой пользы!

– Я решил, что так будет лучше, – отрезал кхан и вдруг рассмеялся. – Да и тебя ли я слышу, Тардин? Ведь тебе никогда не нравилось, что у меня есть наложницы, ты считал, будто они отвлекают меня от дел. А теперь ты предлагаешь и айсадку прибавить к их числу?

– Я выбираю из двух зол меньшее, – возразил советник. –  Ты должен понимать, что судьба Отерхейна зависит от тебя, что своим необдуманным решением ты ставишь под удар собственное государство, ты ослабляешь его. Разброд среди народа – уже плохо. А как насчет Иэхтриха? Он наверняка воспримет твои действия как оскорбление для себя и своей дочери!

– С Иэхтрихом я разберусь. Для принцессы маленького государства, дети которой из-за обилия братьев даже не могут претендовать на его престол, стать кханне обширной могущественной Империи – слишком большая удача. И ее отцу это прекрасно известно. Так что, думаю, он не будет в обиде, если его дочь станет женой, например, дейлара Антурина. Он у нас вдовец, если не ошибаюсь? Что касается народа – ему просто придется смириться.

– Хорошо, Элимер, ты сам себя убедил в правильности своего решения. И, не стану спорить, вероятно, тебе удастся осуществить его без особых потерь. Но как насчет этой айсадки? Ведь особой симпатии она к тебе не питает. Положим, она согласится стать твоей женой, уверен, ты найдешь способ убедить ее. Сыграешь на страхе, или на ее любви к сородичам. Пусть это останется на твоей совести, Элимер. Но тебе помимо кханне нужен еще и наследник. Вряд ли твоя Шейра так просто согласится принадлежать тебе как женщина. Ты что же, всякий раз станешь брать ее силой?

– Почему бы и нет? – откликнулся кхан. – Но вряд ли это потребуется. Есть другие пути. Айсадка, конечно, не особенно ко мне благоволит, но рано или поздно она привыкнет, перестанет бояться. Я даже заставлю ее испытать благодарность. Этого мне вполне достаточно. А любовь… – напоследок он скептически улыбнулся. – Это все ерунда. Мои наложницы тоже не очень-то меня любят, однако принадлежат мне. Так какая разница?

– Что ты говоришь, Элимер! А как же Зарина?

– Тардин, Тардин, – рассмеялся он, – ты на все готов, лишь бы меня отговорить. Даже произнести сущую глупость. Мне хорошо известно – как и тебе, кстати, – что на самом деле Зарина любит венец кхана на моей голове. Власть мою любит, которая, как она думает, возвышает и ее. Богатство любит и жизнь хорошую. А Шейра станет любить Гхартовы Горы, в которые я разрешу вернуться ее народу.

– Элимер, ты сам себя слышишь? Ты вместо выгодного союза с Эхаскией женишься на дикарке, так еще и земли империи за это отдашь?

– Не отдам. Лишь разрешу айсадам жить на них. А Шейра этой разницы все равно не заметит. И потом, отерхейнцев там практически нет – разве что отдельные высокогорные хозяйства, – поэтому места дикарям хватит в избытке, может, они даже не столкнутся с нашими людьми. Айсадка же на все готова ради своего племени. Я этим воспользуюсь. Ей придется стать моей.

Тардин несколько долгих минут смотрел в лицо того, кого помнил молчаливым мальчиком, а после – юношей, грезящим о подвигах и приключениях. Но теперь он видел перед собой лишь холодного кхана. А может, Элимер научился скрывать свои чувства даже от него?

– Иногда твой цинизм меня пугает, – пробормотал советник.

Кхан только пожал плечами и ничего не ответил. На этом разговор закончился. Но Тардин не мог не отметить, что его Элимер с каждым годом меняется все больше и больше.

***

Принцесса Отрейя плакала в своих покоях.

Она не понимала, как мог отец так с ней поступить! Она смирилась, что ей придется выйти замуж за отерхейнского кхана, жить в дикой чужой стране, среди этих полукочевников! Но все-таки Элимер был молод и казался бы даже симпатичным, если бы не злой взгляд и не жесткое лицо. Но все изменилось, кхан по какой-то причине отказался от нее, и теперь ей предстояло сделаться женой старика, какого-то Ариста! Он ведь даже не правитель, а всего лишь наместник в провинции! Подданный!

Отец, конечно, тоже не очень этому обрадовался, но государю Отерхейна возражать не посмел и к мольбам собственной дочери также остался глух.

Как же ей теперь быть? Она молода, она еще даже не знала мужчины! Неужели ее тела первым коснется старик?! Это несправедливо, неправильно! Почему в свои шестнадцать лет она должна жертвовать собой ради государства?

«Никогда этого не будет! Я не допущу, чтобы старик стал первым!» – ожесточенно решила девушка, гневно встряхнув волосами. От этого движения мелкие кудряшки растрепались, взметнулись вверх, рассыпались по плечам, окружив голову светло-рыжим облаком.

Утерев слезы и подождав, пока спадет краснота с глаз, Отрейя спустилась с верхних этажей, прошла по длинному коридору и скоро оказалась в помещении, где содержали рабов. Взгляд ее быстро пробежался по преклонившим колени людям и задержался на голубоглазом мужчине:

– Ты! – Отрейя указала на него пальцем. –  Идем со мной.

Мужчина поднялся и покорно отправился за госпожой, которая провела его вверх по лестнице, пропустила в свои палаты и, прежде чем закрыть дверь, быстро огляделась по сторонам. Убедившись, что их никто не видел, нырнула в комнату, повернула в замке ключ и посмотрела на раба, который все еще не мог ничего понять. Неторопливо, покачивая бедрами, она подошла к нему вплотную и прошептала: "Ты молодой и красивый".

***

Зарина еле сдерживалась, чтобы не броситься к Элимеру с вопросами, однако понимала, что этим ничего не изменит, а лишь навредит себе. А потому ей оставалось только до рези в глазах вглядываться в окно, в тусклые предрассветные сумерки, и осознавать, что в этот самый миг ее кхан, возможно, уже готовился к своему бракосочетанию. С дикаркой! Почему?! Почему?! Этот вопрос Зарина задавала себе всю бессонную, бесконечную, бескрайнюю ночь, но так и не поняла – почему.

Девушка никогда не тешила себя иллюзиями, не мечтала стать кханне, она знала, что придет день, и Элимер женится. И женится на другой. Не на ней. Но она полагала, что этой другой станет принцесса, царевна или, на худой конец, просто женщина благородных кровей. Но почему айсадка? Разве она красивее Зарины? Нет. Может быть, умнее? Тоже нет. Может, сильнее любит кхана? Нет! Дикарка его едва ли не ненавидит! Так чем же она покорила его?

Это непонимание сводило Зарину с ума. И эта боль. Сжигающая боль. Такая, что хотелось весь замок разнести по камешкам, а потом умереть. Умереть, чтобы не болела душа. О, как она болела! Как чудовищно, невыносимо, безнадежно болела! В груди поселилось какое-то тягостное ощущение покинутости, ненужности, одинокости. Словно ее предали, словно ответили пощечиной на поцелуй. Кажется, никогда в жизни она еще не чувствовала себя так плохо. Даже когда в слезах бродила по разрушенной площади Тилиронской столицы, даже тогда…

Мой Элимер, так скажи мне – почему? Еще несколько дней назад ты меня ласкал, ты мне улыбался… И уже тогда знал, что женишься на ней. И знали твои советники, приближенные и сама дикарка. Только я – я одна – не знала. Но самое ужасное, что ты промолчал не из злости, не из мести, и не потому, что хотел наказать за какой-то проступок – нет! – ты ничего не сказал, не предупредил, не успокоил потому, что и помыслить не мог, будто у меня тоже есть чувства! Я думала, я раньше думала, что ты хотя бы немного привязан ко мне, что тебе важна моя любовь, а оказалось… Оказалось – я никто. Совсем! Что я – только для удовлетворения твоих желаний. Твоих проклятых желаний! Ты – чудовище! Бездушное чудовище! Ненавижу! Предатель! Предатель! Ненавижу!