Текст книги "Гибель отложим на завтра. Дилогия (СИ)"

Автор книги: Марина Аэзида

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 49 страниц)

Тут же вспомнив о только что разгоревшейся ссоре, уперлась кулаками ему в грудь и, хмуро поглядывая, попыталась отодвинуться. Когда ей это не удалось, разрыдалась в голос, по-детски закрывая лицо руками. Если и существовало нечто, способное заставить Аданэя чувствовать себя неуютно, так это женский плач. В подобные моменты он просто не знал, как себя вести и что делать, а потому и сейчас смог лишь неловко раздвинуть ладони Лиммены и, утирая ей слезы, неуклюже пробормотать:

– Уже все. Успокойся. Все хорошо.

Но женщина не успокаивалась.

– Как ты мог! – говорила она сквозь слезы. – Ты не представляешь, как больно слышать от тебя все эти ужасные слова. От тебя, моего Айна!

– Я разозлился на тебя, Лиммена, вот и все. Но теперь все позади, верно? Успокойся, – он продолжал удерживать ее в объятиях, и она понемногу утихла.

– Ты намного моложе и, наверное, и впрямь считаешь, будто я стара для тебя.

Аданэй понял, что царица говорит это в надежде услышать опровержение и, не заставляя ее ждать, ответил с улыбкой:

– Ты удивительная женщина, Лиммена. Ты как вот эта осень за окном – спокойная, умиротворяющая и пленительная женщина-осень. Неужели ты думаешь, что я предпочел бы тебе молодую глупую девчонку, которая ничего не смыслит в любви? Все это я наговорил лишь от злости. Твоя проверка показалась мне очень унизительной. Я вдруг вспомнил, что до сих пор являюсь рабом.

Лиммена порывисто вскочила и прижалась к Айну:

– Мой любимый, мой Айн, мой бог. Прости, я была слепа, я так радовалась своему счастью, что совершенно не думала о том, счастлив ли ты. Да, ты не можешь и не должен оставаться рабом. Мой Айн, ты никогда, никогда им больше не будешь! Завтра же я сделаю тебя свободным жителем Илирина, я тебе обещаю!

Аданэю потребовалась вся выдержка, чтобы скрыть торжество, которое он испытал. Лиммена сказала правду: она и впрямь была слепа – страсть ослепила ее. Царица, обычно такая проницательная, не почувствовала в своем любовнике ни изрядной доли лицемерия, ни фальши.

А тот ликовал. Наконец-то он обретет вожделенную, долгожданную волю, он станет свободным! Впервые за много лет. И теперь дело только за Ниррасом.

О, Гиллара, воистину твой план великолепен!

И Аданэй гладил царицу по голове, ласкал ее тело, и вся его душа наполнилась сейчас такой радостью, что ему даже показалось, будто он по-своему любит эту женщину. Женщину, вернувшую ему свободу. Женщину, которая, вероятно,  вернет ему еще и власть.

***

Лиммена сдержала обещание. Она отдала приказ внести имя рекомого Айном в Список Свободных. Теперь никто, даже сама царица, не имела права снова сделать его невольником. Да, она по-прежнему могла его казнить, как и отправить в заточение или ссылку, но ввергнуть в рабство – нет. Таков был закон.

В кузнях Илирина ему выковали нож, который полагался каждому свободному, а Лиммена вручила ему еще и меч – оружие, которым могли обладать лишь воины да знатное сословие: для обычных людей оно являлось слишком большой роскошью. И пусть этот меч был не столь хорош, как клинки из-под молота отерхейнских кузнецов, но сейчас он показался Аданэю самым совершенным из всего оружия мира. Просто потому, что оказался первым мечом за долгое время, который он держал в руках и который теперь принадлежал ему. «Я назову его Освободитель», – решил он.

Когда Ниррас застал Аданэя в одиночестве, то сдержанно поздравил его с успехом. Глаза советника горели нетерпением: ему хотелось скорее приступить к следующим этапам их общего плана, но приходилось ждать и соблюдать осторожность.

***

На следующий день Аданэй впервые выехал за пределы дворца и оказался в зажиточной густонаселенной столице – заносчивой Эртине. В центре города располагалась огромнейшая, выложенная гладкими плитами площадь, на которой проводились как празднования, так и казни. В обычные дни здесь устраивали представления уличные танцовщики и акробаты, либо показывали уродов.

Вокруг высились белокаменные дома богатых господ, множество лавок, в которых торговали тонкими тканями, изысканными украшениями, специями и вином. На улицах царило дневное оживление, и сонная осень здесь почти не ощущалась, ничто не напоминало праздную и дремотную атмосферу дворца.

Аданэй ехал по дороге, направляя коня туда, куда звали его сиюминутные побуждения. Он нередко ловил на себе восторженные взгляды свободных жительниц: молодой красавец со сверкающими золотом волосами, в роскошной одежде, восседающий на вороном жеребце, привлекал внимание не только простолюдинок, но и знатных женщин.

Однако скоро он обнаружил, что богатые дома сменились кособокими строениями, одежда людей стала беднее, вонь испражнений и помоев – гуще, а всадников на дороге заметно поубавилось. Должно быть, он уже довольно далеко отъехал от центра.

Внезапно прямо у него перед носом, едва не угодив под копыта лошади, выскочил какой-то чумазый мальчонка, размахивая руками и выкрикивая:

– Сладости! Сладости! – и, обращаясь уже непосредственно к нему: – Купите сладостей, благородный господин.

И только тут Аданэй понял, что у него совсем нет денег. Даже самой мелкой монеты. Живя столько времени в царском дворце, он как-то позабыл, что они необходимы для жизни. Почувствовав себя уязвленным этим открытием, он сделал вид, будто предложение мальчишки его не заинтересовало, и проехал мимо. И тут же услышал за спиной, как тот буркнул себе под нос: "Сквалыга проклятый, пары медяков ему жалко!"

Да, решил Аданэй, деньги необходимы. Но не просить же их у Лиммены? Захотел быть свободным, так нужно быть свободным во всем. Что ж, сейчас он сможет их раздобыть, снеся в ювелирную лавку одно из своих многочисленных украшений. А потом он станет советником – непременно станет! – и тогда проблема с деньгами решится сама собой.

За время, проведенное в Илирине, Аданэй перенял приверженность коренных жителей к золоту и драгоценностям.

Ныне эта их особенность уже не казалась ему такой чудной, как в прежние времена. Теперь на нем самом красовались золотые браслеты, ожерелье и яркие кольца в ушах.

Ювелирную лавку удалось обнаружить без труда, их в Эртине было полно, даже на захудалой окраине города. Правда, его поразило, что хозяйничала в лавке женщина, хоть и довольно необычная на вид: с крупными мужскими руками и густой порослью над верхней губой. Но все-таки женщина. Аданэю показалось это необычным, поскольку в Отерхейне жены никогда не занимались ни торговлей, ни ремеслами. Они обеспечивали уют, присматривали за хозяйством, следили, чтобы мужья и дети были накормлены, либо – если семья бедствовала, – подрабатывали прислужницами в богатых домах.

Впрочем, Аданэй еще во дворце заметил, что женщины Илирина на диво самоуверенные создания, но тогда он думал, что такое бытует лишь среди высшей знати. Однако, как оказалось, образ жизни и по всей стране заметно отличался от того, к которому он привык в родном Отерхейне.

Как бы то ни было, но через короткое время Аданэй выходил из лавки с деньгами и, не став более задерживаться, двинулся по направлению к центру. Длительная прогулка утомила, и он решил вернуться во дворец. Тем более что Лиммена, должно быть, ждала его в теплой постели, как изволил выразиться Ниррас. А сейчас от этой самой постели Аданэй не отказался бы, хоть и не в том смысле, на который намекал советник.

***

Кхарра, проснувшись в своем особняке, лениво спустился по лестнице в залу. Неделя его изгнания подходила к концу, и он знал, что скоро сможет вернуться к обязанностям советника. Этот день одновременно радовал и пугал его, но в целом Кхарра вернулся в привычное расположение духа. Во многом благодаря своей жене, именно она сумела успокоить его, вселить уверенность и поддержать. Кхарра знал: ему очень повезло с Уссендой. Веселая, верная, любящая – она была его главным сокровищем. И она же подарила ему двоих сыновей.

Улыбаясь этим мыслям, Кхарра спустился в залу и, увидев напевающую что-то Уссенду, подошел к ней:

– Доброе утро, – произнес, целуя женщину в каштановую макушку.

– И тебе, – она лукаво прищурилась и спросила: – Ты заказывал шелковые ткани?

– Да. Решил, что пора побаловать вас новой одеждой. Но как ты узнала?

Жена кивнула на стоящий в углу сундук:

– Сегодня принесли. Сказали, там шелк. Я хотела открыть, но потом решила дождаться, когда ты проснешься.

– Ну что ты, Уссенда, могла бы и не ждать. Это все твое.

Кхарра подошел к сундуку. Повернул в замке крошечный ключ. Приоткрыл крышку. Сначала он ничего не понял, но, спустя миг, схватился за сердце. Уссенда, которая заглянула через его плечо, пронзительно завизжала и отпрянула назад.

Придя в себя, Кхарра холодно произнес:

– Ступай к себе, Уссенда.

Жена судорожно кивнула и побежала вверх по лестнице.

Кхарра же не мог оторвать взгляда от недр сундука: там, на дне, лежала забальзамированная голова с выпученными глазами. И Кхарра слишком хорошо знал – чья голова: одного из соглядатаев, приставленных к Ниррасу.

Советник дрожащей рукой потянулся к записке, которая валялась рядом с головой. Нервозно развернул ее и вчитался в расплывшиеся перед глазами знаки:

«Молим Богов, – гласила запись, – чтобы семью советника не постигла подобная участь».

Кхарра снова схватился за сердце.

Советник реально себя оценивал себя и знал, что особой смелостью никогда не отличался. Знал он также и то, что сил для открытой борьбы с главным военачальником у него недостаточно: он готов был противостоять Ниррасу лишь до тех пор, пока сам оставался в тени.

Кхаррой медленно овладел страх – не столько за себя, сколько за жену и детей. И в этот миг советник решил, что если и вернется ко двору, то станет вести себя тихо, незаметно и постарается не привлекать лишнего внимания.

***

Прежде, чем Ниррас смог поговорить с царицей и навести ее на мысль сделать Айна советником, женив на Аззире, Илирином завладела зима.

Подтолкнуть Лиммену к такому решению оказалось несложно. Она уже привыкла спрашивать мнения своего любовника по многим государственным вопросам, убедившись, что он неплохо разбирается в политике, особенно, если речь заходит об Отерхейне. А идея таким образом убрать с пути своей дочери Аззиру, выдав ее замуж за недавнего раба, особенно ей понравилась. Лиммена не без оснований полагала, что высокомерная илиринская знать ни за что не признает царем бывшего невольника и не захочет ему подчиняться. А значит, Аззире точно не стать царицей. Никогда, никогда благородное сословие на это не пойдет! Итак, Аззира перестанет угрожать трону, а возлюбленный Лиммены, женившись на особе царской крови, сможет стать советником. И у нее появится дополнительная возможность видеть его, ощущать его присутствие каждой частичкой тела. Да и Айн, вероятно, будет доволен.

И, больше не раздумывая, Лиммена решила сообщить об этом любовнику.

Аданэй, не обращая внимания на липкий снег и промозглую сырую погоду, упражнялся с мечом. За осенние месяцы его тело вспомнило то, что умело раньше и это не могло не радовать.

На рассвете, когда Лиммена еще спала, а окружающий мир выглядел серым и хмурым, Аданэй вышел на площадку позади дворца. И вот, теперь он здесь. Уже довольно давно. От длительной тренировки стало даже жарко, и он скинул шерстяную накидку прямо во влажный снег.

Зима в Илирине – не самое приятное время года. Относительно теплая, но очень влажная, богатая осадками, она вгоняла в тоску и апатию. Солнце практически не появлялось на небе, за ночь успевали выпасть горы снега, которые днем начинали неумолимо таять, превращаясь в  серо-бурую грязь. Но сейчас только-только пришло утро, снег растаять не успел, все вокруг погрузилось в тишину, и Аданэй получал искреннее удовольствие и от этого безмолвия, и от свежей белизны недавно выпавшего снега. Тем более, ему нечасто доводилось его видеть. В Отерхейне он выпадал от силы несколько раз за год, если, конечно, забыть о горах – на их вершинах снег лежал круглогодично.

От занятий его оторвала Лиммена, которая появилась перед ним словно ниоткуда.

– Мне надо с тобой поговорить, Айн, – произнесла женщина.

– Прямо сейчас?

– Да, – она улыбнулась. – Я изнываю от нетерпения рассказать тебе кое-что.

Аданэй, заинтригованный этими словами, отправился вслед за царицей в ее покои.

Приобняв Айна и доверчиво заглядывая ему в глаза, Лиммена повела речь издалека:

– Милый мой, ты ведь знаком с советником Ниррасом?

Когда он кивнул, голос царицы утратил беззаботность, став вдруг серьезным и собранным.

– Он очень умен. К его мнению я всегда прислушиваюсь. Над тем, что он сказал, я думала всю ночь и долго не могла из-за этого заснуть, а сегодня с утра не выдержала. Думаю, он прав, потому я и говорю сейчас с тобой.

Аданэй догадывался, о чем хочет сообщить Лиммена, но все еще боялся поверить, опасаясь спугнуть удачу.

– Так в чем дело? – спросил он, ничем не выдав нетерпения и надежды.

– Ох, Айн, это не так просто объяснить. Ты сейчас, пожалуйста, просто послушай меня и не перебивай, хорошо?

Дождавшись, пока он кивнет, она продолжила:

– Айн, ты должен жениться на моей племяннице. На Аззире, – заметив, как Аданэй, вовремя успевший изобразить удивление, собрался что-то сказать, царица быстро приложила палец к губам. – Тссс… Ты обещал не перебивать. Сейчас я все тебе объясню.

И объяснила. Аданэй слушал ее внимательно, несмотря на то, что приблизительно представлял, что скажет ему царица. Закончив свою речь, она посмотрела на него вопросительно.

И Аданэй, точнее Айн, для порядка изобразив сомнение и недоверие, согласился жениться на незнакомой ему племяннице и стать советником. Естественно, только ради нее, Лиммены, чтобы она успокоилась и не переживала, что Аззира займет место, по праву принадлежащее Латторе.

А стать советником? Почему бы и нет, из их бесед он достаточно осведомлен о делах Илирина и действительно может помочь советами, теперь открыто, а не наедине, как раньше.

Бракосочетание Аззиры и Айна решили провести в начале весны, когда сойдет снег, проснутся медведи и вернутся в мир живых божества плодородия. А до этого нужно было переждать время холодных Темных Ночей, когда илиринский люд избегал без лишней надобности выходить на улицу, чтобы не попасть на зубы страшной Старухе-Ледянке. Потом зима пойдет на убыль, дни станут прибавляться, а там и до весны недалеко. Только бы дождаться ее, весны этой. И лишь бы до этого времени не случилось ничего, что могло бы разрушить тщательно спланированный замысел.

Аданэй, терзаясь нетерпением, старался не показывать этого и вел себя как обычно, на самом деле считая оставшиеся до весны дни.

Весна – время, когда из уснувших в скрытой жизни почек появляются молодые листья.

Весна – время, когда из замыслов рождаются великие дела, способные изменить мир.

Весна – волнующее время пробуждения и перемен.

Гл. 26. Глаза могучих печалью знаний полны

Когда Элимер сообщил об айсадском пророчестве, Тардин понял, что и в этот раз ему ничего не удастся провидеть, хотя подозревал, что прорицание тоже каким-то образом связано с враждой двух братьев. Вот только каким именно? Вряд ли даже сам айсадский шаман понимал это, вероятнее всего, он выкрикивал слова пророчества в полубессознательном бреду.

Но он, Тардин, обязан выяснить, в чем дело, он и так слишком долго откладывал, надеясь непонятно на что: то ли на знамение свыше, то ли, что ситуация разрешится сама собой. Он уже подумывал отправиться за ответом к Древним, но страх помешал ему. При одной только мысли об этих существах по спине его пробегал противный холодок. Древние! Могущественные и безжалостные наследники тех далеких, погруженных во тьму времен, когда мир еще был молод.  Впрочем, чародей надеялся, что до этого не дойдет, и ему сумеет помочь наставник – Калкэ. Тот, кто куда мудрее и сильнее его, Тардина. В конце концов, его тоже должна была взволновать угроза, которую несла в себе ненависть братьев.

Тардин послал наставнику зов и был услышан. Теперь он знал, где искать Калкэ. Перед ним открылась сумеречная тропа и, ступив на нее, чародей пересек горы, моря, равнины, и сошел на красный песок пустыни, оказавшись среди непонятных строений из того же самого песка. Решив не гадать, почему они не рассыпаются, Тардин прислушался к своим ощущениям и понял: он не ошибся, наставник где-то здесь, где-то рядом, где-то совсем близко. Однако не успел он пройти и нескольких шагов, как его окружили высыпавшие из песчаных жилищ люди.

Удивительные люди. Обнаженные, кожа черная как эбонит и платиновые волосы. Поразительное сочетание. Они окружили его, со злым гиканьем угрожая копьями. Пока Тардин размышлял, стоит ли воздействовать на них чарами или сначала попробовать поговорить, ситуация разрешилась сама собой. Из самого большого строения появился Калкэ. Воздел руки в небо, и черные люди с платиновыми волосами повалились на колени и принялись кланяться, ударяя лбами о песок. Да уж, забавное место для жизни выбрал его наставник.

Калкэ приглашающим жестом позвал Тардина за собой в песчаный дом. Проследовав за наставником внутрь, он увидел раскиданные по полу шкуры каких-то незнакомых животных, и больше не было ничего.

Калкэ – сухощавый черноволосый мужчина только выглядел на тридцать с небольшим. Но Тардин смотрел куда глубже, и ему открывался истинный возраст этого великого старого чародея.

– Удивительное место ты выбрал, – промолвил Тардин, обращаясь к наставнику.

– Да, – улыбнулся тот. – Могучий край, ты ведь и сам чувствуешь его скрытые силы.

– А эти люди…

– Дикое племя. Они считают меня Богом.

Тардин знал об этой слабости наставника: тот был неравнодушен к людскому поклонению. А потому он понимающе улыбнулся в ответ на такое признание.

– Я ждал тебя, Тардин, – между тем промолвил Калкэ.

– Ты знаешь, зачем я пришел?

– Из-за этих братьев, верно? Я и сам давненько за ними наблюдаю. И не только я. Они и не подозревают, сколько колдовских глаз следит за их похождениями.

Тардин не удивился этому. Естественно, раз уж он сам заметил странную игру сил, что началась как раз после рождения Элимера, то для Калкэ она точно не представляла секрета. Жаль, что пока наследники были детьми, никто не придавал ей большого значения: и прежде нередко случалось, что надмировые силы по каким-то причинам вели себя странно, но потом, вдруг, без видимых причин успокаивались.

– Я почти ничего не понимаю, – признался Тардин. – Первый раз в жизни не могу понять. События нарастают как снежный ком. Изначально они казались незначительными, но сейчас… сейчас я сообразил, что не способен повлиять на них…

– Не ты один, – Калкэ опустился на пол, и Тардин тоже присел рядом. – Могущественные силы стоят за твоими мальчишками, настолько могущественные, что мы не можем узнать даже их имен. Они вне мира, они над ним, безликие, непознаваемые.

Тардин почувствовал, как в груди что-то оборвалось и рухнуло вниз: наверное, несбывшаяся надежда. С другой стороны, он ощутил и облегчение оттого, что теперь есть с кем разделить опасения и ответственность.

– Если честно, я боюсь, Калкэ, – сказал он. – Если один из них убьет другого – что они и намереваются сделать, кстати, – это может пошатнуть мир.

– Не может, а пошатнет. Скорее всего. И этих двоих нам не удержать. Не в наших силах спорить с той мощью. А братья… они всего лишь смертные. Марионетки. Им тем более не под силу противостоять ей.

– Ты предлагаешь сдаться?

– Нет, конечно. Нужно искать другие пути. К тому же, у этого мира есть и другие, неведомые нам хранители: те, которые не чета нам. Думаю, именно они уже дважды помешали твоему воспитаннику убить брата. Но дальше ненависть этих смертных будет лишь крепчать.

– Но почему именно они, Калкэ? Что отличает их, кроме царской крови?

– Ничего. Твой Элимер – обычный мальчишка, никаких колдовских способностей у него нет. Другой брат немного интереснее, присутствует в нем скрытая магия, которая, кстати, не принадлежит миру людей. Но выражена она настолько слабо, что и он не более чем простой смертный. Но этих простых смертных направляют навстречу друг другу. И они столкнутся рано или поздно! – Калкэ с неожиданной злостью рассек ладонью воздух, и от этого простого жеста Тардину стало сильно не по себе.

– А что если… – не очень уверенно протянул Тардин. – Что если один из братьев умрет из-за болезни или по случайности?

Калкэ негромко рассмеялся:

– Вероятно, ты подразумеваешь старшего? Случись такое с твоим царственным воспитанником, так ты, не жалея сил, отстранишь и ту, и другую вероятность.

– Если на кону стоит жизнь мира, если для этого потребуется гибель Элимера, то… – и он осекся, похолодев от предположения, что придется жертвовать жизнью собственного ученика, почти сына.

Словно догадавшись о его мыслях, Калкэ вполне серьезно возразил:

– Не так просто их убить. Сила, которая их сталкивает, еще и охраняет их, посылает на пути людей, которые иногда помогают в самых, казалось бы, безнадежных ситуациях. И, сдается мне, ты один из таких людей. Помнишь стрелу? – Калкэ усмехнулся. – И потом, нам нельзя ошибиться. Мы не знаем точно: вдруг такая якобы случайная смерть грозит тем же самым?

– Что же тогда делать?! – Тардин в отчаянии схватился за голову. – Ведь ими действительно что-то или кто-то управляет, я понял это недавно. Элимер постоянно видит сны о брате. И последний раз после одного из таких снов он отправился в город и там услышал о нем. Я вот все думаю, велика ли была вероятность ночью, в каком-то случайном трактире… Ведь это неспроста.

– Естественно.

– Ты как-то странно спокоен.

– Просто метания и панику я уже пережил задолго до тебя, – усмехнулся Калкэ. – И не думай, будто я сидел, сложа руки. Например, ты знаешь, где сейчас старший брат?

– Нет …. – Тардин запнулся. – Словно он и впрямь мертв. Да только это не так…

– Не так. Его просто скрывали от нас. Мощными чарами. Однако наложили их довольно небрежно. Похоже, неизвестный чародей делал это на всякий случай, либо в спешке.

– Но кто? И зачем?

– Не знаю. Могу сказать одно: к силе, которая грозит уничтожить мир, он не имеет отношения. Та сила бессознательна. А наложивший чары имеет плоть, обличье и прекрасно сознает собственные действия. Но это кто-то почти всесильный. И это не человек – это чудовище. Возможно, кто-то из Древних.

– Зачем это Древним? Их уже давно ничто не интересует.

– Ты хочешь сказать, давно не интересовало, – усмехнулся Калкэ. – Сейчас все могло  измениться. Однако кое-чего я добился. С трудом, но мне удалось обойти наложенные чары. И теперь я знаю, что Аданэй в Илирине. И он очень быстро продвигается к престолу.

Тардин похолодел и обмер. Две противоположности, два врага: Илирин и Отерхейн! И двое ненавидящих друг друга братьев во главе враждующих государств! Воистину, неизбежно их столкновение!

– Я отправлюсь к Древним, – произнес он, решительно взглянув на Калкэ. В лице того, напротив, мелькнуло сомнение.

– Ты уверен? Древние сущности не очень-то нас, смертных, жалуют, ты ведь знаешь. И многие не возвращались после таких путешествий.

– Я уверен, – глухо откликнулся Тардин.

– Что ж, это твой выбор, – ответил Калкэ.  – Но определись заранее, о чем будешь спрашивать. Древние не очень-то любят нам отвечать.

Калкэ вышел в пустыню, горящую костром песка и заката, и Тардин остался один. Ему надлежало встретиться с одним из страшных древних существ, а для этого следовало отправить свой дух в путешествие, которое вполне могло оказаться последним в его долгой жизни.

К какой именно сущности его закинет, предугадать было невозможно. Древние скрывались не только от смертного взора, но и от взора наделенных силой, и путь к их обителям пролегал через тонкие миры. И попасть к ним можно было, лишь отправив свой дух в странствие. Тардин знал: если погибнет его призрачный двойник, то и настоящий он умрет. Но все-таки готов был рискнуть.

Закрыв глаза, Тардин вступил в Иное. Он пролетел через мир живых и мертвых, коснулся мира духов и, воплотившись в теле своего двойника, очутился посреди серого не то моря, не то океана на утлом суденышке, со всех сторон окруженном дрейфующими льдинами. Хлипкую лодчонку вопреки здравому смыслу не смяло напирающими плитами льда, не перевернуло крутобокими волнами, она, словно обладая сознанием, уверенно направлялась в узкие просветы между белыми глыбами.

В лицо Тардину ударил ледяной ветер, он нес колючие снежные крошки, но чародей не чувствовал холода. Сердитые волны бугрились все выше и выше, кидая лодку на огромные льдины, но она двигалась вперед, пока не врезалась в берег. А дальше чародей уже ничего не мог разобрать в тусклой круговерти из воды, снега, неба и ветра.

Ощутив резкий удар, Тардин зажмурил глаза, а когда открыл их, обнаружил себя лежащим плашмя на скалистом, покрытом снегом острове. Рядом валялось бурое крошево – все, что осталось от неказистого суденышка. В этот момент Тардин почувствовал, что цель близка. Еще немного и он, к худу или к счастью, встретит одного из Древних. Но кто может жить в этих жестоких краях, лишенных тепла, отрезанных от остального мира?

Только успел он об этом подумать, как белая земля под ним вздыбилась, плеснув вокруг снежными брызгами, а на поверхности нарисовалась мохнатая мордочка какого-то неизвестного трехглазого зверька. Тардин от неожиданности потерял равновесие и рухнул прямо в сугроб. Он увидел, как зверек, резво разгребая вокруг себя лапками, вылез на поверхность, и только тут понял, что это вовсе не зверек, а некое доселе невиданное могущественное существо. Оно возмущенно фыркало, отряхивая с коричневой шубки снег, переминалось с ноги на ногу и не обращало никакого внимания на смертного чародея. А тот, напротив, почувствовал исходящую от существа сокрушительную силу. И теперь уже не сомневался – перед ним тот Древний, которого он искал, хотя облик его никак не вязался с тем, что рисовал Тардин в своем воображении. Тем не менее – это был он. Великий потомок времен изначалия, о которых не сохранилось даже преданий!

– Ты пришел за ответами, – вдруг услышал Тардин голос.

– Я…

– Называй меня Аркхерун-Тоги. Тебе повезло, смертный, что попал ты именно ко мне. Я из тех, кто не причиняет вреда слабым. И я отвечу…

***

Калкэ вернулся в дом как раз в тот миг, когда Тардин открывал глаза, возвращаясь в мир яви.

– Ну?! – в нетерпении спросил он. – Тебе удалось что-то узнать?

– Да, – упавшим голосом отозвался Тардин.

– И?

Ответом ему стало долгое, невыносимо долгое молчание и обреченный взгляд. И лишь потом Тардин, собиравшись с духом, вымолвил:

– Мы ничего не можем изменить. То, что происходит, не подвластно ни нашей воле, ни даже воле Древних. Нам остается только ждать. Неизбежного.

***

– Неизбежное… Определенно, мне нравится это слово, – пробормотало чудовище, когда с другого конца мира до него долетел отзвук беседы.

Оно довольно улыбнулось и перестало прислушиваться: и так ясно, что людские колдунишки неспособны повлиять на законы вселенной. Хотя об ее участии в игре они догадались. Да – ее. Потому что чудовище выглядело – и ощущало себя – женщиной. Прекрасной женщиной. Не нашлось бы смертного, который смог бы увидеть ее – и не восхититься.

Она – одна из тех, кого людские чародеи называли Древними. Но сами Древние именовали себя Теми-Кто-Остался. Могущественные, бессмертные, почти всесильные, они могли погибнуть только вместе с миром. А еще могли поставить этот мир на колени. Но Древних давно уже не интересовала подобная власть, и сейчас многие из них спали, каждый в своем уголке, или играли в людей.

Шаазар – так ее звали – тоже играла какое-то время. Проживала одну смертную жизнь за другой: рабыня, царица, шлюха, сумасшедшая, убийца по найму. Но потом и это безнадежно ей надоело, и она уснула. Надолго. На века. Но однажды ее разбудил крик новорожденного младенца, и в тот миг она почувствовала, как в мире что-то меняется. Неуловимо, недоступно обычному зрению, но меняется. Шаазар отыскала тонкую нить изменений и поняла, что должно произойти, чтобы мир погиб. Ведомая надеждой на исполнение своего желания – желания смерти – она решила включиться в игру вселенной, чтобы умереть. Пусть даже ради ее смерти придется погибнуть целому миру.

Шаазар уселась под деревом и, прислонившись к нему, задумчиво уставилась в небо, мелькающее в просветах лесной кроны. Неосознанным движением развязала кожаный мешочек, висящий на поясе, опустила в него руку и принялась бездумно пересыпать между пальцев лежащие в нем гладкие камешки, наслаждаясь звуками, которые они издавали, ударяясь друг о друга. Она снова, вот уже который раз, вспоминала. Кажется, только воспоминания о былом и остались в ее бессмертной жизни…

Когда-то ее называли Кровавой Шаазар. Потом она стала просто Шаазар. Она не принадлежала ни к одному из живших ранее или живущих сейчас народов, она была единственной в своем роде. Чудовище. Ее создали как совершенное оружие, как идеальный клинок. Создатель – один из тех безумцев, что грезил покорением вселенной, – творил Шаазар на протяжении веков, стремясь получить лучшее оружие для завоевания мира. И ему почти удалось, ее боялись так сильно, что даже матери не решались пугать ее именем детишек. Одно только имя – Шаазар Кровавая – вызывало в живущих панический страх. Но так случилось, что спустя какое-то время она оказалась по другую сторону, среди народа под названием «элайету». Клинок обернулся против создателя, дитя предало отца, и он был повержен.

Прошло много веков, Шаазар видела, как рушились города и возникали новые. Она видела то, что забыли даже камни. Видела, как дикарями пришли на эту землю первые илиринцы, как отступали перед людьми леса. Многое за этот срок произошло. А потом все закончилось в одночасье. Этот мир стал миром людей. Однажды на землю опустился туман, проглотил все, а потом тихо исчез. На первый взгляд ничего не изменилось. Все осталось на своих местах, государства не пали в руины, моря и реки не вышли из берегов, вот только некоторые народы исчезли. Карлики, элайету, древесные духи, хозяева лесов и рек, крылатые змеи. Исчезли, оставив после себя только смутные предания. А о некоторых даже преданий не сохранилось.

И лишь именующие себя Теми-Кто-Остался оказались пленниками мира людей. Шаазар до сих пор не знала почему. И никто не знал.

Первое время она не понимала, что произошло, она потратила годы, чтобы найти хоть одного из элайету, ведь они стали ее народом, хотя кровь в них текла разная. Шаазар тогда обыскала весь мир, ей казалось, она чувствует их тени и даже слышит звуки недопетых песен и незаконченных разговоров, вот только их самих нигде больше не было. Никаких следов. Уже позже Шаазар поняла: миры разделились. И лишь в нескольких потаенных местах граница оставалась настолько тонкой, что люди могли вступить в мир сказочных для них существ, что ныне стали легендой. И смертные иногда попадали туда по недоразумению или неосторожности. Но не Древние. Почему-то, несмотря на всю свою силу, их удерживало здесь что-то, словно цепями, и они ничего не могли с этим сделать, даже умереть.