Текст книги "Гибель отложим на завтра. Дилогия (СИ)"

Автор книги: Марина Аэзида

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 49 страниц)

Палач промычал что-то раздраженно, пожал плечами и качнул из стороны в сторону головой, словно давая понять – не в его власти идти против воли кхана. Аданэй взвыл от отчаяния и злости:

– Да помоги же ты мне, неблагодарный сукин сын!

Горт только еще крепче перехватил поводья и еще решительнее повел лошадь дальше в степь.

Аданэй всю дорогу продолжал взывать к совести палача, то извергая самые грязные ругательства, то шепча самые проникновенные мольбы. Но немой притворился еще и глухим. Горт довел лошадь до небольшой чахлой рощицы, остановился, отвязал пленника от седла и, словно куль, бросил на землю. Аданэй взревел, пытаясь вырваться, когда палач начал привязывать его к дереву, но много ли он мог сделать со стянутыми за спиной руками?

– Эй, Горт, – предпринял еще одну отчаянную попытку Аданэй, – благодарность тебе неведома, я понял. А страх? Как насчет страха смерти? Твоей смерти?

Палач уже занес было клинок над лицом Аданэя, но услышав последние слова своей жертвы, остановился и заметно напрягся. Аданэй получил последнюю – и весьма слабую – возможность заставить Горта ослушаться приказа.

– Я скрыл твою страшную тайну от отца. Но я открою ее Элимеру, если ты мне не поможешь! Я, в отличие от тебя, умею писать. Я клянусь тебе, что найду способ передать твоему повелителю коротенькую записку. А уж он обязательно проверит, правдива ли она, и очень скоро убедится в твоей вине. Он не простит тебя, ты знаешь. И пусть я стану уродливый и немой, но буду жить. А ты будешь болтаться в петле, и мухи отложат в твоем теле личинки!  Как тебе такое будущее, Горт? Нравится? Ты можешь, впрочем, меня убить, чтобы я тебя не выдал. Но и в этом случае тебя ждет казнь. Ведь ты слышал желание кхана оставить меня в живых? А если я умру, он взамен возьмет твою жизнь, ведь ты хорошо его знаешь, не так ли?

Палача явно начали одолевать сомнения, а у Аданэя в груди зашевелилась слабая надежда.

–Ну же, Горт, решайся! Спаси нас. Себя и меня. Придумай что-нибудь!

Но палач в гневе зарычал и снова приблизил кинжал к лицу пленника.

– Не смей! – хриплый крик вырвался у Аданэя из глотки. – Не смей, иначе я все сделаю, чтобы ты сдох! Ты сдохнешь, сукин сын, мразь, я клянусь тебе, сдохнешь!

Горт снова зарычал и наотмашь ударил Аданэя по лицу. Потом, схватившись за голову и не переставая издавать яростные звуки, бросился к лошади, вскочил на нее и пустил галопом по направлению к лагерю.

Огромный кулак палача оглушил Аданэя и заставил на несколько минут потерять сознание.

Когда он очнулся, то рядом никого не обнаружил. Но облегчение, которое он  почувствовал от этого открытия, быстро сменилось страхом. Аданэй попытался выпутаться из веревок, которыми был привязан к дереву, но не тут-то было – скрутили его на славу.

– Горт, – тихо позвал он. – Горт, где ты?

Не услышав ответа, он выругался.

– Безмозглый олух, тупой неудачник, да чтоб тебя Ханке поимел! Горт!!!

Тишина. Только эхо разнеслось по степи, и Аданэй тут же поспешил умолкнуть. Его и так найдут здесь самое позднее на рассвете, ни к чему приближать время собственной казни, рискуя быть услышанным. Вдруг еще случится чудо. Горт, похоже, совсем свихнулся и вместо того, чтобы помочь Аданэю, просто сбежал из страха за свою жизнь. Идиот! Неужели палач надеется, что сможет избежать ярости Элимера и его не догонят здесь, в степи?

Аданэй отчаянно застонал, еще раз рванулся в надежде разорвать веревки и безнадежно повис на них. Бесполезно. Чуда ждать не приходилось. Скоро его найдут, и тогда все будет кончено. Исчезнет кханади, останется лишь жалкий раб.

"Элимер, проклятый! Как я тебя ненавижу!"

Ждать пришлось недолго. Еще даже не рассвело, когда вдали показались лошадь со всадником и человек, идущий рядом с ней, в котором Аданэй быстро распознал Горта. И надежда, пробудившаяся в душе, вступила в яростную битву с обездвиживающим, лишающим воли страхом.

Что несут ему эти двое – смерть или спасение?

Гл. 2. Скрепленные заговором, они обрели удачу

Недоброе солнце стояло высоко в побледневшем от зноя, словно бы выцветшем небе, горизонт застилало дрожащей дымкой, раскаленный воздух, насыщенный пылью, казался сухим и неприятно горячим. Тучами роилась мошкара.

Вдали, на пыльной тропе, показались двое всадников в поношенных плащах с капюшонами, защищающими лицо от злых солнечных ожогов. Ехали они уже довольно долго, опущенные плечи выдавали усталость: путешествие по знойной равнине всегда утомительно. Из-под копыт лошадей летел мелкий песок, норовя попасть в глаза и ноздри, так что путникам постоянно приходилось протирать лицо руками.

Эти пожилые мужчина с женщиной в седле держались уверенно – они привыкли к долгим переездам. Волосы женщины казались совершенно белыми, отчего еще ярче выделялись на запыленном лице пронзительно-синие глаза. В молодости она считалась настоящей красавицей и свела с ума немало мужчин.

Голову ее спутника также посеребрила седина, но его осанка и сила бросались в глаза даже под бесформенным плащом, выдавая в нем воина.

– Гиллара, – тихо обратился он к женщине, продолжая начатый незадолго до этого разговор, – мне показалось, Аззира не в порядке. Бледная какая-то, вялая…

Женщина фыркнула:

– Тебе показалось. Не обращай внимания, Ниррас. Моя дочь всегда такая.

– Наша дочь, – с нажимом и как будто бы угрожающе изрек мужчина.

– Молчи, – недовольно процедила Гиллара. – Пока жива царица, пока Аззира не взошла на трон – молчи.

– Да тут кроме нас – никого, – хмыкнул Ниррас.

– Мало ли… – неопределенно пробормотала женщина.

– Ты скоро собственной тени начнешь бояться.

– Не начну, родимый, – умильно проворковала Гиллара. – Ведь у меня ты есть. Я уверена, ты не позволишь Лиммене причинить вред мне или моей дочери. Но все равно лучше поостеречься: царица слишком уж мнительна. Она ведь неспроста отправила тебя следить за нами. Снова.

– Неспроста, это верно. Она подозревает… – задумчиво протянул Ниррас. – Всегда была умна, иначе не удержалась бы на троне.

– Благодаря подлости, яду и золоту она там удержалась! – раздраженно воскликнула женщина.

Мужчина улыбнулся, лукаво покосился на спутницу, но ничего не ответил. В конце концов, Гиллару можно было понять. Она приходилась сестрой умершему царю Илирина и вкусила власть, пока ее безвольный брат не женился на юной тогда еще Лиммене, которая быстро и ловко подчинила себе мужа. Две женщины так и не смогли ужиться друг с другом в столице, а потому после смерти царя Гиллару с дочерью ожидала позорная ссылка, в которой они находились и по сей день.

Сам же Ниррас, напротив, был обласкан правительницей Илирина. Ему, одному из немногих, царица доверяла. Несколько лет назад назначила военачальником и главным советником, а заодно поручила изредка навещать Гиллару с Аззирой, дабы те находились под наблюдением. Однако Лиммена не подозревала, что отправляла его к любовнице и дочери. Не могла она знать и о том, что коварный, а порой и жестокий Ниррас был искренне привязан к Гилларе, которая обладала достаточным умом и дальновидностью, чтобы ценить это.

Сейчас двое путников возвращались из крошечного замка Аззиры на задворках государства. Возвращались тайно, ибо и Гилларе, и ее дочери запрещено было покидать пределы провинций, в которые их сослали.

Всадники устали, зной замучил их, и они решили немного сократить путь, проехав через каменоломни, где трудились полчища рабов во благо Илирина Великого. Медленно проезжали они дорогой, вдоль которой стояли столбы с привязанными к ним за какие-то провинности рабами. Гиллара и Ниррас даже не смотрели в их сторону, пока до их слуха не донесся отчаянный, хриплый не то стон, не то плач:

– Пожалуйста… Я не раб… Помогите! Вы должны…помочь! Я не раб…

– Все они так говорят, а? – хохотнул Ниррас, обращаясь к спутнице.

Гиллара кивнула и уже собралась проехать мимо, однако что-то вдруг привлекло ее в заговорившем человеке, и она придержала коня, пристально вглядевшись в лицо связанного юноши. Затем резво для своих пятидесяти с лишним лет соскочила с лошади и медленно приблизилась к столбу, не отвечая на вопрошающий взгляд Нирраса. Но тот и не стал ее удерживать: раз Гиллару что-то заинтересовало, значит это "что-то" чего-нибудь стоило.

На теле раба, еле-еле прикрытом лохмотьями, красовались многочисленные ссадины и кровоподтеки, светлые волосы слиплись и потемнели от пота и пыли, насекомые тучами роились над ранами, деловито копошились в них и снова улетали. Гиллара брезгливо поморщилась и зажала пальцами нос. Но потом зачем-то приподняла волосы раба и вгляделась в него еще пристальней. Спустя мгновение радостно вскрикнула и, тут же забыв о собственном отвращении, ласково погладила его по голове, приговаривая:

– Конечно, ты не раб, бедный мой мальчик. Все будет хорошо, мы сейчас отвяжем тебя от этого мерзкого столба. Ты, главное, верь мне, я твой друг.

Впрочем, парень в своем состоянии вряд ли способен был ее понять. Женщина уже собиралась перерезать связывающие его веревки, но не успела даже кинжал достать, как ее грубо окликнул грузный чернобородый мужчина.

– Кто такая?! – гаркнул он. – Чего здесь рыщешь?!

Ниррас тут же спрыгнул с коня и подошел к Гилларе, намереваясь защитить любовницу, но та остановила его взглядом и обратилась к надсмотрщику.

– О, глубокоуважаемый господин, – пропела, приветливо улыбаясь, – прости мое самовольство. Но я хотела бы поговорить с тобой.

– Со мной?! Чего тебе, оборванка? Работать не возьму, стариков не держим!

Ниррас, услышав это, побагровел, однако сдержался. Он доверял хитрости Гиллары.

– Уважаемый, – женщина приосанилась, и голос ее прозвучал властно. Надсмотрщик осекся: он умел по интонации отличить аристократов от тех, кто только притворялся таковыми.  –  Умные люди не судят других по одежде. Сам пойми, дороги нынче неспокойны, благородным людям куда безопаснее путешествовать в одежде бедняков. Однако не о том речь. Скажи мне, ты помнишь, откуда привезли этого раба?

Надсмотрщик фыркнул:

–А чего это я должен помнить?

Гиллара осторожно подошла к мужчине, протянула ему серебряную монету и доверительно шепнула:

– Считай мой вопрос простым любопытством.

Надсмотрщик, повертев серебряник в пальцах, убрал его в кошель и лениво откликнулся:

– Из Отерхейна пригнали. Эти варвары понабрали рабов для какого-то строительства, город они там строили, а потом, как не нужны стали… До сих пор вон еще караваны оттудова приходят.

Гиллара оборвала собеседника на полуслове:

– Я хочу купить его, – она небрежно махнула рукой в сторону связанного юноши и добавила: – Ну и телегу, чтобы его перевезти. Я хорошо заплачу.

– Нам нельзя продавать рабов без приказа хозяев.

– Никто не узнает. Скажи, что мальчик умер. Чего стоит один жалкий раб? А за деньгами я не постою – дам тебе втрое больше против стоимости здорового. Этот же все равно дня через два к праотцам уйдет, если только мы не увезем его. Ты ничего не потеряешь.

Надсмотрщик удивленно помолчал, затем, с подозрением растягивая слова, произнес:

– А зачем это он тебе? Да еще за такие деньги?

– О, видишь ли, – Гиллара смущенно потупилась, – он красивый. Даже в таком виде. А если я его отмою да одену, он доставит мне немалое удовольствие. Ну, подумай, зачем нужен красивый мальчишка такой старой женщине, как я?

– Я не знаю, я не уверен…

– Мне. Нужен. Этот. Раб. Сейчас!

Гиллару сильно вымотала долгая дорога, а потому привычная сдержанность изменила ей, женщина потеряла терпение и слишком рано перешла от просьб к приказам.

Надсмотрщику, который только что смотрел на нее хоть и с подозрением, но все же подумывал принять предложение, явно не понравилась ее интонация. Он глумливо осклабился и хохотнул:

– Нет уж, пусть он подыхает! Вали-ка отсюда. Богатых похотливых старух – ненавижу! И вообще…

Он не успел договорить. А Гиллара не успела возмутиться. Только вскрикнула и отшатнулась, когда в шею надсмотрщика по самую рукоять вонзился метательный нож, и мужчина, громко булькая кровью, осел на землю.

Гиллара резко обернулась к своему спутнику:

– Ниррас?! Ты с ума сошел!

Тот равнодушно пожал плечами:

– Тебе ведь нужен был раб?

– Но не так… Я бы его уговорила. А сейчас сюда сбегутся остальные и…

– Не сбегутся, – отмахнулся Ниррас. – Они следят за теми, кто работает. А этот здесь один был: за связанными смотреть и пары глаз достаточно. Так что бери раба и поехали. Пока они опомнятся, мы будем уже далеко. Только зачем тебе этот полудохлый?

– Потом объясню… – рассеянно пробормотала Гиллара. – Когда до Якидиса доберемся. А сейчас усади его на свою лошадь. Сам он и шагу не сможет сделать.

– Восхитительно! – подняв руки к небу, саркастично протянул Ниррас. – На мою, значит, лошадь… Я уже начинаю жалеть, что убил надзирателя.

Однако он все же подошел к столбу и перерезал стягивающие раба веревки. Юноша тотчас же кулем свалился на землю.

– Ну же, – нетерпеливо бросила Гиллара, – подними его! Не теряй времени!

Ниррас негодующе посмотрел на женщину, потом обреченно – на раба. Простонал: "Какая мерзость". Но все же подхватил парня под мышки, закинул на плечо и понес к лошадям, не переставая на ходу ворчать. Раб же, почувствовав, что спасен, тут же потерял сознание, и Ниррасу пришлось всю дорогу поддерживать его, чтобы не упал.

Благо, дорога после каменоломен проходила близ Великого Торгового Тракта, что тянулся от моря до моря: рытвин и ухабов на ней почти не было, а потому до Якидиса – отдаленной провинции, где отшельницей жила Гиллара, – путники добрались быстро. Когда они въехали в ворота замка, на небе уже взошла луна, но юноша этого так и не увидел.

Гл. 3. Иногда люди крепче стен, но чаще – нет

Солнце быстро катилось за горизонт, окрашивая небо золотом и кровью. На фоне сгорающего заката мрачной тенью возвышались грозные бастионы  Антурина – древней и некогда могущественной империи. Никто уже не помнил точной даты ее основания, и даже самые старые летописи смущенно о ней молчали. Зато ходили легенды, будто высокие башни построены на могильных курганах, и сотни человеческих жертв было принесено при их воздвижении и замуровано в стенах. Потому величественные твердыни до сих пор стоят непреодолимой преградой и разрушить их, согласно поверью, невозможно.

По другой версии, давным-давно на месте империи обитали дикие племена, которые поклонялись голодным кровавым богам и владели злой магией. Своих вождей они хоронили, возводя над ними курганы, защищенные страшными заклятиями. Потом племена куда-то ушли, а курганы остались, наводя на людей ужас. Никто не решался строить в этих местах дома: слишком много странных историй ходило о проклятых долинах. Кто-то говорил об оживших мертвенных видениях, способных утянуть на ту сторону реки, в царство теней, кто-то о плясках хитрых духов, что заставляют доверчивых забыть о времени.

И так было, пока не пришел в эти края колдун-изгнанник Антурин, он привел с собой людей, снял с древних гробниц проклятие,  и вознеслись высоко над курганами гордые шпили и нерушимые башни – родился город, который в честь основателя назвали Антурином. Очень скоро он разросся, принимая под свое покровительство окрестные земли, завоевывая новые, и превратился в мощную империю. Правда, находились пугливые, которые утверждали, будто никакого колдуна на самом деле не было, и над государством до сих пор веет проклятие древних гробниц и забытых Богов,  а потревоженные тени умерших вождей и поныне бродят городскими переулками. И вот-вот подойдет срок, когда зловещие проклятия обрушатся на головы потомков тех легкомысленных, что осмелились нарушить покой мертвых.

Но пока империя как стояла, так и стоит, хоть и раздираемая дрязгами и междоусобицей. Да, сейчас Антурин уже далеко не та грозная держава, что когда-то наводила ужас на окрестные государства. Большинство принадлежащих ей ранее земель давно откололись и обрели независимость. Теперь это ослабевшее, лишенное твердой власти царство больше не могло именоваться империей. И сделаться бы ему легкой добычей кочевников, если бы могучие бастионы и по сию пору надежно не защищали жителей. Правители Антурина прекрасно это понимали, а потому, не боясь захвата со стороны, погрязли в борьбе с мятежами и собственным народом. Они забыли, что даже в самой мощной твердыне можно найти брешь и что лучшими защитниками являются люди, а не стены.

Но никогда не забывал об этом молодой кхан хищного Отерхейна, давно задумавший взять город-крепость: ведь Антурин преграждал путь к Илирину Великому. А Илирин – это выход к морю. Нерушимые твердыни даже во сне не давали властителю покоя, омрачая чело его тяжелыми думами.

И наконец пришло время, Отерхейн вошел в силу и попытался сломать своими клыками крепкие стены.

Сначала был мощный штурм, потом изнурительная осада. Но в итоге все оказалось куда проще: однажды, темной безлунной ночью, кто-то со стороны осажденных открыл ворота. Войско ворвалось в Антурин и скоро там не осталось ни правителя, ни военачальников, ни самозванцев, претендующих на власть. Некогда могущественная империя благодаря предательству практически бескровно досталась Отерхейну и отныне становилась его провинцией.

***

Всю ночь в бывшем императорском замке горел свет – это пировала военная знать. Звучала музыка, доносился громкий смех, раздавались бранные песни и грустные баллады. Длинный стол заставили яствами, вино лилось рекой, извивались в танце гибкие танцовщицы, кидая призывные взгляды тем, кто казался им покрасивее и побогаче. Кто-то пил мало, кто-то много, некоторые покачивались, из последних сил соблюдая зыбкое равновесие и глядя вокруг осоловевшими глазами.

Во главе стола восседал Великий Кхан, рядом с ним – главный советник Тардин и военачальник Ирионг. За спиной правителя, держа меч наготове, стоял, невозмутимо поглядывая в зал, предводитель личной охранной дружины кхана – Видольд. Эти четверо почти ничего не пили: присутствие кхана на пиру было данью уважения войску.

В самый разгар веселья, когда вино начало литься мимо ртов, песни утратили всякую стройность, а подвыпившие танцовщицы перестали танцевать, кхан молча поднялся из-за стола, сделав знак Ирионгу и Тардину. Все трое быстро двинулись к выходу. Видольд последовал за ними.

– Ты сделал, как я велел, Ирионг? – спросил кхан, стоило им оказаться за дверью.

– Да, повелитель. Везде стоит стража, воины патрулируют улицы. Я приказал Гоменху, он проследит, чтобы к ним не попало ни единого бочонка вина. Все-таки мы не у себя дома, а Антурин еще не Отерхейн.

Кхан коротко кивнул:

– Осторожность не помешает. Патрульные не выражают недовольства, что их лишили отдыха?

– Они не смеют, мой Кхан. Да и командуют ими опытные десятники. Волноваться не о чем.

– Хорошо. Прикажи Гоменху, пусть проследит, чтобы эти десятники, если все будет спокойно, получили вознаграждение.

– Все будет исполнено.

– Надеюсь. Видольд, – Элимер обернулся к мужчине с мрачным лицом, полускрытым черными волосами. Из-под бровей того блеснул опасный взгляд таких же черных глаз.

– Я слушаю, Кхан, – голос прозвучал вальяжно. Этот человек старался избегать излишних, на его взгляд, проявлений почтительности. Как ни пытался Элимер донести до него в приватной беседе необходимость соблюдать Придворное Уложение, все оказалось бесполезно. Упрямый горец, на словах соглашаясь, на самом деле продолжал упорствовать и не признавал себя всецело подвластным правителю, считая, будто служит по собственному желанию. Отчасти так оно и было.

Об истории, связанной с Видольдом, не знал никто, кроме самого Элимера и его охранной дружины. Даже Тардин. И никто не мог понять, откуда в один прекрасный  – или  отвратительный – день Видольд с дружиной оказался в войске кхана.  А загадка решалась просто – нынешний главный телохранитель являлся главарем той разбойничьей шайки, на которую наткнулся Элимер, надеясь найти тело брата. А новоявленная дружина была самой шайкой.

Да, история вышла презабавная. Элимер еще помнил время, когда он только-только вступил на престол и не мог доверять никому: ни советникам, ни войску. В тот день, как только он расспросил Видольда о брате, ему пришла в голову необычная мысль, и он продолжил спрашивать:

– Как тебя зовут, человек? Откуда ты, почему стал разбойником?

– Э, не слишком ли много ты хочешь знать? Ну, ладно-ладно, – ухмыльнулся черноволосый, заметив, как сошлись на переносице брови собеседника, – ради моих ребят, раз уж эти олухи попали в окружение, я отвечу. А ты за это отпусти нас.

– Ты не в том положении, чтобы ставить условия.

– Верно подмечено, – главарь нахально подмигнул Элимеру. – Что ж, меня называют Видольд-Ворон, я горец из края Высоких Холмов. Как я стал разбойником? Хм, давно то было… С отчимом не поладил, вот и сбежал, да прибился к одной шайке. Был сначала мальчиком на побегушках, а потом, как вошел в возраст, так помощником главного. Где только не побывали, от моря до моря прошли. А в Отерхейне нас накрыли. Мне и еще нескольким из наших удалось бежать. Мы разделились, я двинулся к столице, думал, может в войско возьмут, мечом-то я неплохо машу, отец еще с детства учил. Да только куда там! Не взяли. Сказали: чужеземец и рожа грабительская. Я еще побродил по Отерхейну, даже батраком немного поработал, да понял, что вольная жизнь, хоть и  опасна, да вольна. Вот и набрал  свою шайку. Мы, кстати, уже к Независимым Княжествам думали податься, там нашему брату куда вольготнее, да тут вы нас скрутили. Вот и вся история. Что скажешь? Отпускаешь нас?

– Я задал еще не все вопросы.

– Никогда не понимал, отчего некоторые люди так любопытны, – насмешливо пропел головорез. – Хей, а может, ты к нам прибиться хочешь? Это всегда пожалуйста, дерешься ты недурно, –  Видольд расхохотался собственному предложению, затем серьезно добавил:

– Ладно, молчу. Задавай уже свой вопрос.

– А что, если тебе и твоим людям предложат стать воинами Отерхейна?

Взгляд разбойника стал сосредоточенным, а в глазах промелькнуло подозрение. Видимо, он не привык доверять людям, потому и ответил осторожно:

– Кто же нам такое предложит?

– Я.

– Понятия не имею, кто ты, – фыркнул главарь.

– Имя мне Элимер,  я властитель этой страны.

Если Видольд и удивился такому открытию, то виду не подал. Приподняв одну бровь и задумчиво почесывая затылок, бесстрастно протянул:

– Зачем кхану такой большой страны вербовать разбойников? Больно это странно. Зачем это тебе? И есть ли у нас выбор?

– Что ж, буду с тобой откровенным. Видишь ли, Видольд, кханом я стал совсем недавно и не могу доверять людям, служившим еще моему отцу, ибо они предпочли бы видеть на престоле другого. А мне нужны свои люди. Сложно сказать, почему я обратился именно к тебе – эта мысль пришла изнутри, но я ей доверяю. Выбор у вас есть. Либо вы вступаете в мое войско, либо…

– Либо ты нас убьешь? – со смехом закончил фразу Видольд. – Какой же это выбор?!

– Ты меня перебил, – отрезал Элимер, – а я не закончил. Либо ты поклянешься кровью Горы, что уведешь из Отерхейна своих людей, и вы никогда, никогда сюда больше не вернетесь.

– А ты, правитель, видимо неплохо знаком с обычаями горцев, если требуешь именно этой клятвы. Но откуда вдруг такое великодушие? Ты даже согласен отпустить нас…

– Никакого великодушия. Просто мне не нужны рабы, согласные на все, лишь бы сохранить свои жалкие жизни. Мне нужны люди, верные мне по собственному желанию. Поэтому я предоставляю вам выбор. Я достаточно знаю народ горцев, чтобы понять: если ты согласишься на мое предложение, то никогда не предашь.

– Ты молод, правитель, однако неглуп. Мне не нужно долго размышлять, чтобы ответить. Я, Видольд-Ворон, не прочь стать воином Отерхейна, и я буду верен тебе. Но я не могу отвечать за моих ребят, они могут думать по-другому.

– Ты их главарь – спроси! Если откажутся, пусть убираются из Отерхейна, никто их не тронет, обещаю.

Остальные разбойники оказались не столь хладнокровны, как их главарь, и когда они узнали, кем является предводитель пленившей их дружины, и что он предлагает, то не смогли сдержать удивленных возгласов и вопросов.

– Молчать, сукины дети, – негромко приказал Видольд, и вся ватага послушно умолкла.  Судя по всему, ему привыкли повиноваться.

Отказались от предложения Элимера лишь несколько молодых парней, которые по юности или глупости все еще видели в своих снах вольную разбойничью жизнь, полную захватывающих приключений. Они двинулись по направлению к границе, а остальные, после тщательной проверки их воинских умений, составили отдельную дружину. Впоследствии бывшие разбойники показали себя сильными воинами, преданными кхану Отерхейна – страны, что стала им домом. Дисциплине новоявленной дружины также можно было только позавидовать: Видольд умел выбирать людей. Спустя пару лет кхан очень сильно приблизил его к себе. Но никто не должен был узнать, кем являлись эти дружинники в прошлом. Такое обещание дал Элимер Видольду, ведь слишком велика  была застарелая ненависть в сердцах людей к разбойничьему племени, слишком многие по вине этих искателей удачи потеряли друзей и родных.

Кхан отогнал нечаянные воспоминания и снова обратился к воину:

– Где он, Видольд?

– Наверху, – коротко ответил тот. – Комната охраняется.

– Сколько ему пообещали?

– Две сотни злат.

– Немалые у него запросы. И еще он хочет стать моим личным прорицателем. Что ж, посмотрим, – Элимер недобро сверкнул глазами. – Не понимаю, зачем он открыл нам ворота. Не думаю, что ему плохо жилось при  дворе антуринского правителя.

– Он сказал, что духи предсказали ему захват Антурина и собственную гибель, вот и решил спастись, – ответил уже Ирионг.

– Тебе не обязательно отдавать ему деньги, – вставил Видольд, – пусть будет рад тому, что ноги дадут унести. Довольно мерзкий тип. Знаешь, как говорили у нас в горах? "Предавший предателя – не предатель"

– Замолчи, Видольд. У вас в горах, насколько я помню, говорили еще и "кто обманул, того жизнь обманет". Так что я намерен выполнить обещанное.

На губах Элимера появилась мимолетная и довольно нехорошая усмешка.

– К тому же, – задумчиво вымолвил он, – что такое две сотни за бастионы Антурина?

За разговором четверо приблизились к невзрачному отнорку в стене, за которым начиналась узкая щербатая лестница, погруженная в темноту. У нижней ступени лежали предусмотрительно приготовленные факелы.

– Не стоит идти всем – слишком много чести для предателя. Я отправлюсь с Видольдом, а вы ступайте, отдохните. Завтра с утра соберемся на совет.

Наверху оказалось всего одно помещение. Скучающие стражники, завидев правителя, приосанились и как по команде вскинули копья в знак приветствия. Один из них быстро отворил дверь большим проржавелым ключом, и кхан вступил в комнату.

Огонь камина плясал на стенах и мебели, высвечивая диван и человека, что неподвижно лежал на нем, буравя напряженным взглядом потолок. Видимо, поняв, что это явились вовсе не стражники, человек резво вскочил и почти сразу грохнулся на колени.

– Приветствую тебя, Великий Император. Я, твой покорный раб, молюсь, чтобы Боги были благосклонны к тебе,  страна твоя процветала, а потомки твои…

– Молчи, – отрезал Элимер, – Хватит восхвалений. И поднимись.

Смущенный прорицатель неуклюже поднялся с колен и опустил взгляд долу. Некоторое время Элимер рассматривал его: седой, невысокий, тело рыхлое, на лбу глубокие морщины. Нервно бегающие неопределенного цвета глаза свидетельствовали либо о лживости, либо о трусости. А может, и о том, и о другом. Прав Видольд – действительно неприятный тип.

– Ты провидец, верно? – нарушил он молчание.

– Да, мой повелитель.

– И ты хочешь получить две сотни злат и стать моим личным прорицателем.

– О, если это будет угодно великому властителю, я буду безмерно счастлив и восхвалю всех Богов за дарованные мне блага.

– Ты всегда столь учтив? – заметив, что провидец снова собирается что-то сказать, Элимер нетерпеливо одернул его: – Не важно. Золото ты получишь. Видольд!

Телохранитель отвязал от пояса большой кошель и подал кхану. Тот небрежно бросил его на стол.

– Бери!

Прорицатель нерешительно протянул руку к деньгам, напряженно следя за Элимером.

– А теперь поговорим, – кхан сел. Видольд заступил за его спину, обнажив меч, на который провидец нервно покосился.

– Насчет второй твоей просьбы – ты хочешь находиться при мне. Но я не могу знать, насколько ты хорош. Предскажи мне судьбу. Прямо сейчас.

– О да, мой повелитель, – прорицатель готов был снова упасть на колени, но, заметив плохо скрытое раздражение в глазах правителя, передумал.

– Мой повелитель, твоему верному рабу духи уже давно про тебя рассказывают.

– Неужели? – брови Элимера насмешливо приподнялись.

– О да, очень давно! Они сказали, что ты, государь – великий завоеватель. И пройдет еще немного времени, все народы падут ниц перед твоим величием и подчинятся тебе. Ты завоюешь Илирин и Эхаскию, а после двинешься на запад. Все земли от моря до моря станут принадлежать тебе. У тебя будет много жен и славных потомков, твое имя воспоют в легендах…

– Достаточно. А как насчет бед и неудач? Есть что-то плохое?

– Только то, с чем ты сможешь справиться, мой повелитель. Опасайся людей, что были близки с твоим братом.

– Что тебе известно о моем брате?

– Только то, что рассказали мне духи. Твой брат был слабым и завистливым человеком, он ненавидел тебя и мечтал о твоей гибели. Но духи благоволят тебе. Ты в своей мудрости убил брата. Он пал от твоей руки, слабый дух его давно уже в царстве мертвых, ибо никто не способен встать на пути такого властителя, как ты.

Глаза Элимера опасно сверкнули, он медленно поднялся со стула.

– Хватит! Ты льстишь мне. И льстишь неумело. Неужели твои правители были настолько глупы, чтобы доверять тебе предсказания?

Лицо провидца исказилось от злости, но через мгновение вновь приняло угодливое выражение.

– Их разум, конечно, не может сравниться с глубокой мудростью властелина Отерхейна, – пропел он.

– Ничего не говори. Лучше послушай. Я всегда выполняю обещания. Деньги у тебя. И только что ты выдал мне первое предсказание. Значит, и мое второе обещание исполнено. Но ты забыл о самом главном, человек. Ты не просил сохранить тебе жизнь.

Побледневший прорицатель в ужасе сделал несколько шагов назад и, пытаясь что-то вымолвить трясущимися губами, промямлил:

– З-за что?

– Ты попросил слишком многого, а я не настолько глуп, чтобы держать при себе предателей и лжецов.

– Я… я больше ничего не прошу. Я и деньги отдам, дай мне только уйти!

– Увы, ты слишком поздно об этом подумал.

Кхан краем глаза посмотрел на Видольда. Бывший разбойник с полувзгляда научился понимать желания своего господина. Единственный стремительный взмах изогнутого меча, и голова провидца покатилась по каменному полу. Тело тяжело рухнуло следом. Элимер провел рукой по лицу, вытирая попавшие на него капли крови.