Текст книги "Гибель отложим на завтра. Дилогия (СИ)"

Автор книги: Марина Аэзида

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 49 страниц)

"Не зря духи предсказывали ему гибель при взятии Антурина" – пронеслась мысль.

Видольд отер меч, вложил обратно в ножны и вслед за кханом двинулся к выходу. Элимер быстро прошел мимо стражи, а телохранитель на мгновение обернулся, лениво бросив:

– Там тело. Уберите. Пусть его похоронят по здешнему обряду.

Стражники недоуменно переглянулись. Заметив это, Видольд задумчиво произнес, скорее для самого себя:

– Порой Пересмешник выдает злые шутки.

Затем, будто что-то вспомнив:

– Деньги, что при нем, трогать не смейте! Прокляты они!

***

Когда шаги кхана затихли вдали, стражники вошли в комнату и склонились над телом.

– Ну, что будем делать, Бридо?

– Что-что… Сказали же тебе: тело убрать надо.

– А деньги?

– А что деньги? Сказано тебе – прокляты они! Ты как хошь, а я к ним не притронусь, я, знаешь ли, во все эти штуки колдовские еще как верю.

– И то верно. Слушай, давай его вон в то покрывало замотаем, что ли?

– Можно и так. А внизу отдадим кому-нибудь из местных, пусть сами хоронят.

Второй стражник в ответ только равнодушно пожал плечами и начал заворачивать тело в расшитое золотом покрывало. Бридо ринулся ему помогать, одновременно продолжая разговор.

– Мы-то потом с тобой куда, а, Ларун?

– Да кто ж его знает куда? Не здесь же пустую комнату сторожить. А нового приказа не поступало.

– Может к десятнику? Он скажет.

– Он-то скажет, да только нам больно это надо, что ли? Может лучше того, на пир? Никто и не заметит. Ну, так ты как, Бридо?

– Не-а. Нельзя. Это ночью не вспомнят, а как с утра пьяный валяться будешь, так мигом. Не, давай лучше к десятнику.

– Ну, к десятнику, так к десятнику, – разочарованно вздохнул Ларун на выходе из замка.

Воины несли в руках тяжелый сверток, ухватив его с двух концов. Из него сочилась кровь, оставляя на камнях и земле липкие темные пятна. Выйдя во двор, они тут же поймали двоих служек и избавились от ноши. Те положили тело в телегу, сами впряглись в нее и повезли за ворота. Стражники неторопливо двинулись следом, лениво поддерживая праздную беседу.

– Бридо, а ты понял, что имел  в виду этот жуткий Видольд? Говорил что-то про какого-то пересмешника.

– Э, Ларун, сразу видать, что родом ты не из наших краев. Пересмешник – так Ханке-плута называют.

– Ханке?

– Ну да. Вот, слушай. Мне дед мой рассказывал, когда еще жив был. А ему – его дед…

Первых Богов было девять, а младший среди них – Ханке. Разделили они промеж собою власть над миром.

Но не нашлось дела для Ханке, ибо когда Боги мир делили, он с ундинами на дне морском играл. Вот и остался  ни с чем. Сильно осерчал тогда Ханке. Как же так, – думает  – всем прочим Богам люди жертвы приносят да восхваления поют, а про меня и не вспоминают. И порешил он  тогда людей с Богами рассорить, чтоб самому главным сделаться.

Собрал  Богов на небесный совет. И так им молвит:

– Побывал я, браться и сестры, на земле. Насмотрелся, наслушался. Слишком добры вы к людям стали, перестали они Богов уважать, жалуются и негодуют. Надоело им воевать и оружие ковать. И солнце им слишком жарко светит, рыбу морскую и речную не желают есть, дожди сыростью им кости ломят. Не хотят женщины более ткать и прясть, проклинают они Наннэ, что ремесло им подарила. За скотом ухаживать люди перестали, на судьбу свою треклятую жалуются, а на смерть и того более.

Возроптали Боги  после слов Ханке. И так порешили: лишить людей неблагодарных всех даров своих.

И исчезло с земли солнце, и прекратили идти дожди, и рыба перестала в сети приходить, леса чахли, скот худел, оружие из рук воинов выпадало, у ткачих и нить рвалась, и ткань расползалась. Никак не могли понять люди, за что же их Боги карают. И костры жгли, и жертвы приносили, однако бедствия не прекращались. Уже начали о конце мира поговаривать, когда явился к ним Ханке, рыжий Бог, и так молвил:

– Потому у вас, люди, жизнь плоха пошла, что не тем Богам вы поклоняетесь. Это я – Ханке Великий – всем в мире заправляю. Долго я ваше непотребство терпел, костров от вас не видел и песнопений не слышал. Иссякло терпение мое, потому и вам жизни не стало – страшен  я в гневе. Но простить вас готов, ибо слабы вы умом и не ваша в том вина. Знайте теперь, люди, кому хваления возносить. Почитайте меня, Ханке, боле других богов, и благодать к вам вернется.

И пали люди ниц, и протянули в отчаянии руки к Ханке, а тот исчез, и был таков.

Исчез Ханке с земли и на небо перенесся, да прямо сразу совет созывать. И так молвит Богам:

– Побывал я, браться и сестры, на земле. Насмотрелся, наслушался. Опомнились глупые люди, осознали вину свою. И шаманы их сутки круглые в бубны бьют – во славу вашу. И костры возжигаются и не гаснут – во славу вашу. И детям своим о деяниях ваших рассказывается – во славу вашу! Жалко мне людей стало, ведь недолговечен срок их земной, а потому ума они не нажили. Простить бы их надобно.

Посовещались Боги и решили сделать так, как Ханке советовал.

Вернулось солнце на землю, дожди благодатные прошли, рыба в неводы поплыла, леса зазеленели, скот пожирнел, и никогда еще не ковалось столь крепкого оружие и не ткалось столь прекрасных тканей, как в это время. И дети стали здоровыми рождаться, и болезни исчезли. Словно второй золотой век настал. Живут люди, не нарадуются, Великого Ханке благословляют, ему костры возжигают.

Благословляют люди Ханке, да только прочие Боги заметили: что-то не так пошло. Они людям милость свою вернули, но ни дыма костров, ни песен к ним с земли не возносится. Зато Ханке довольный бродит, сытый да румяный, улыбка хитренькая с губ не сходит.

Догадался тогда Гхарт сам вниз, на землю, глянуть.

Взглянул Гхарт на землю – и поразился! Видит он, что все люди Ханке костры возжигают, а про прочих Богов и не вспоминают. Понял тогда Гхарт хитрость младшего брата, гнев объял его.

Собрал он Богов на совет. И на совете том раскрыл обман Ханке. Зашумели Боги, обступили обманщика со всех сторон, кулаками потрясая.

Испугался Ханке, потом холодным покрылся, да виду не подал. И так говорит:

– Подождите ругать меня, братья и сестры. Я ж все это только для вас и придумал. И такая задумка моя была, чтоб показать людям, как важно Богов своих чтить, ибо коротка жизнь людская, забыть могут, а вам, братья и сестры, доказать, что приглядывать за людьми надобно, ведь слабы они умом, как бы чего не натворили. А о собственной славе я и не помышлял, на том и стою.

Посовещались Боги, и сказал тогда Ястре – Повелитель Небес:

– Это ты, младший брат, хорошо придумал.

Остальные покивали – и разошлись.

Один Гхарт остался и так молвил:

– Хитрец ты, Ханке – и нас, и людей провел. За находчивость твою не стану тебя сильно наказывать, но на глаза мне столько-то времени не показывайся! – сказал так, и скинул Ханке на землю.

А там его уже люди поджидают, толпа целая, кто с топором, а кто и с мечом.

– Подлец! – кричат. – Обманул ты нас! Не жить тебе более.

Испугался Ханке, потом холодным покрылся, да виду не подал. И так говорит:

– Подождите ругать меня, люди. Я ж это только для вас и придумал. И такая задумка моя была, чтобы на своем примере показать, как жить можно. Вот вы трудитесь, трудом своим пищу добывая. А я ничего не делал, а столько-то времени дары от вас принимал. И вы так можете. Я вам, люди, хитрость подарил, обману и ловкости научил. Как без труда жить хорошо показал. И за то вы и мне теперь костры возжигайте.

Сказал так хитрец, улизнул – и был таков.

И с тех пор повелось, что  призывают люди Ханке, когда нужно соседа вокруг пальца обвести, либо воровство с разбоем учинить. Да и честные люди нет-нет, да подкинут Ханке подношение. Так, на всякий случай.

 Вот как обрел Ханке дело свое. И прозвали его после этого  Ханке-плут или Ханке-двуликий. Потому что больно любит он над людьми да Богами подшутить да поглумиться.

Завсегда Ханке опасаться надо. А если сам человек кого обмануть пытался, да не вышло, так и того паче. Не нравится Ханке, когда его дары просто так пропадают. Тогда он сам так над тобою посмеется – что берегись, можешь и головы не снести, вот как этот несчастный.

Бридо кивнул в сторону свертка, который конюхи уже снимали с телеги.

– Да, вот как этот несчастный, – повторил он.

– Забавная легенда, – кивнул Ларун.

– Да, про Ханке все такие, – хохотнул Бридо. И они надолго замолчали.

Сверху, из замка, доносился веселый шум пира и звуки баллады о морском короле, которого русалка на дно заманила, так полюбившейся многим воинам.

… Но вот надоело тому королю

Любиться с ундиной в подводном краю.

Скучая по суше, по битвам и небу,

Столетье спустя, король выплыл к брегу,

Но сделал два шага – и все, его нет.

Лишь горсточка праха лежит на песке.

Увы, не живут столько лет на земле…

Ларун обернулся, взглянул на освещенные окна замка и еще раз обреченно вздохнул.

***

Кхану снился нехороший сон, где он стоял в огромном поле…

Он стоял на поле, усеянном цветами. От земли парило. В свете солнечных лучей казалось, будто цветы оживают и протягивают ему лепестки, словно руки.

«Будет гроза», – подумал Элимер и понял, что хочет почувствовать ее силу.

Он посмотрел на себя будто со стороны и увидел, что на нем развевающиеся белые одежды. Улыбнулся и неторопливо сделал несколько шагов. Наклонился к цветам: они казались удивительными, каждый словно светился живым теплым огнем. Элимер осторожно дотронулся до лепестка, но – о, Боги! – цветок обратился в пепел. Дотронулся до второго, третьего – и они тоже в пепел. Прахом рассыпались под пальцами.

«Будет гроза,– снова подумал Элимер. – Это хорошо, дождь оживит их».

«Гроза очищает… Гроза очищает» – услышал он доносящийся издалека знакомый голос.

На открытую ладонь упали первые капли.

Одна, вторая.

Они чисты и прозрачны.

Словно слезы. И так приятно холодят разгоряченное тело.

Третья, четвертая.

Отчего-то теперь они стали теплыми и окрасились багряным.

Это кровь.

Кровь – шептал дождь.

Кровь – вторили цветы, превращаясь в пепел.

Кровь – неумолимо стучало в висках.

Элимер попытался опустить руки, но не смог.

Они стали липкими, кровавый поток стекал по пальцам, капал с волос, белая одежда потемнела и прилипла к телу. Элимер попытался закричать, но голос ему не подчинился.

Запах. Запах крови. Такой странный – отвратительный и одновременно манящий.

«Ты слишком много убивал, теперь они пришли мстить», –  мелькнула нелепая мысль. Или не такая уж нелепая?

Элимер услышал позади чей-то злорадный хохот. Резко обернулся и увидел брата. Тот стоял на балконе какого-то старого замка и смеялся. Замок медленно приблизился и навис над Элимером зловещей черной тенью. Но Аданэя страшный дождь почему-то не коснулся.

– Это потому, что гроза очищает! – крикнул брат, словно услышал его мысли. – А эта кровь да падет на твою голову, Элимер! Ведь ты никогда не перестанешь любоваться смертью! – и снова хохот.

«Но ведь я приказал отрезать ему язык?» – мелькнула напоследок еще одна мысль, и Элимер в панике проснулся, чувствуя нестерпимую боль в висках, словно голову его сдавило железным обручем.

Он резко вскочил с кровати, в глазах потемнело, боль в голове стала еще острее.

«Приснится же такое», – подумал Элимер, прижимая прохладные пальцы к вискам.

Он посмотрел в оставленное открытым на ночь окно: утреннее солнце ласково освещало покои, а воздух веял прохладой. Видимо, ночью прошел дождь.

«О, Боги, как в моем сне», – Элимер непроизвольно глянул на небо, словно ожидал увидеть собирающиеся на нем  тучи. Однако ничего не произошло. Вместо этого раздался осторожный стук в дверь.

– Войди, – устало отозвался Элимер.

Это Тардин. Старик ступил внутрь, осторожно прикрыв за собой дверь. В течение нескольких секунд изучающее смотрел на Элимера, затем быстрым шагом ринулся к нему.

– Что случилось? Ты сам не свой. Все уже собрались на совет, ждут тебя.

– Совет? – кхан на секунду замешкался, затем хлопнул себя по лбу. – Я совсем забыл. Сколько времени?

– Совет должен был начаться полчаса назад.

– Так почему ты не пришел за мной раньше?

– Элимер, что с тобой? – еще раз настойчиво повторил Тардин.

– Ничего. Просто приснился дурной сон. И голова жутко болит. Но это ничего. Ступай. Я скоро подойду, скажи, чтобы не расходились.

– Элимер, – голос Тардина прозвучал взволнованно, – опять эти сны?

– Нет, – как можно более равнодушно отозвался тот, – всего лишь глупый кошмар.

Тардин приблизился и приложил пальцы к его вискам. Элимер почувствовал, как освежающая прохлада пробежала от рук старика – и боль ушла, словно ее никогда и не было.

– Спасибо, – вымолвил он.

– Не стоит. Мы ждем тебя на совете, мой Кхан, – Тардин вышел, все так же осторожно прикрыв за собой дверь.

***

В библиотеке, избранной для проведения совета, собрались лишь немногие из приближенных к Великому Кхану – те, кто участвовал в битве за Антурин: двое советников – Тардин и Варда, военачальник Ирионг, а также дейлар (1) восточных земель Диэль Райханский.

Планировали начать с обычных вопросов, требующих быстрого решения: кого назначить наместником в Антурин, сколько воинов оставить здесь на первое время и как обустроить жизнь в новой провинции. Однако кхан неожиданно начал с другого:

– Карту, Ирионг, – приказал он.

Военачальник не без удивления подчинился и развернул на столе пожелтевший от времени пергамент, с нанесенными на него границами государств.

– Смотрите, – Элимер подвинул карту ближе к середине стола, – мы прогнали дикарей из южных степей, теперь эти земли безопасны и принадлежат нам. Однако они до сих пор мало заселены нашим народом. Люди неохотно снимаются с обжитых мест. Впрочем, об этом позже. Теперь запад – там мелкие княжества, они платят нам дань. С остальными государствами запада мы в хороших отношениях и разрушать их не в наших интересах. На юго-востоке провинция Райхан. С севера нас защищают горы и ледяные земли, а с юга – дальше южных степей, – голые пустыни. Остается восток. И леса на северо-западе: там дикари, их нападения как комариные укусы – не опасно, но раздражают. Покончить с ними до сих пор казалось невозможным, сами знаете: они прячутся по лесам, а после набегов на поселенцев разбегаются.

Теперь о востоке. Мы захватили Антурин. Это первый шаг к морю. Если пробьемся, то избавимся от торговых пошлин, да и купцам станет безопаснее путешествовать. Но самое главное – это флот. Он сделает нас непобедимыми! К сожалению, Илирин – серьезная преграда. Государство это пока еще довольно сильное, а илиринцы считают себя избранным народом, так что найти с ними общий язык путем переговоров не получится: добровольно они нас к морю не пропустят.

– Илирин, даже если забыть про выход к морю, сам по себе богатейшая страна – заметил Тардин. – Реки, леса, плодородные земли. Странно, что они не помогли Антурину, ведь он надежно прикрывал их с запада.

– Не так уж и странно, – это уже Ирионг. – В этом случае войны с нами им было бы не миновать. А они к этому не готовы.

– Как и мы, Ирионг, – кхан пожал плечами. – Пока только и остается, что скалить друг на друга зубы. Но рано или поздно, а война будет. Думаю, илиринцы понимают это не хуже нашего. Поэтому, я хотел поговорить о дикарях.

Увидев озадаченные взгляды, кхан счел нужным пояснить:

– Да, сейчас племена не представляют угрозы. Но если начнется война с Илирином, они создадут лишние проблемы у нас в тылу. Когда войско покинет Отерхейн, дикари тут же повылезают из своих укрытий и пойдут грабить и сжигать города и села. А потому избавиться от них лучше заранее. Нужно придумать, как выманить их из лесов в ближайшее время. И не разрозненными группами, а всех сразу.

Кхан обвел всех сосредоточенным взглядом.

– Думаю, в первую очередь это вопрос к тебе, Варда, – обратился он к  советнику. – Ты лучше всех нас вместе взятых знаком с их повадками.

Это действительно было так. Варда, человек лет пятидесяти, провел детство в племени тогов, а в Отерхейне появился в возрасте восьми лет вместе с отцом – того изгнали из племени, и маленький мальчик отправился с ним. С тех пор Отерхейн стал для Варды родиной. Здесь он обучился и, проявив недюжинные способности и ум, быстро добился успеха.

– Ты абсолютно прав, мой Кхан. Если мы пойдем на Илирин, племена начнут нападать на нас. И, вероятнее всего, они объединятся.

– Это я и сам понимаю. Потому и спрашиваю: как их можно выманить сейчас? Есть идеи?

– Да, повелитель. Кое-что, думаю, можно сделать. Они доверчивы, их легко обмануть. Я предлагаю отправить несколько отрядов к границе с лесами. Пусть идут с большим шумом и самоуверенностью. Дикари решат, что на них напали. И, естественно, нападут в ответ. Вот тут-то и нужно будет устроить им легкую победу, разжечь в них азарт и уверенность в собственных силах. Если понадобится, стоит повторить этот трюк несколько раз. Тогда они объединятся и двинутся вглубь Отерхейна. Наша задача в том, чтобы устлать их путь легкими победами. До поры, до времени, конечно.

– Твой план хорош, Варда. Но не слишком ли много он требует крови нашего народа? Во-первых, отряды. Во-вторых, города и села, мимо которых пройдут дикари.

– Не обязательно заманивать их слишком глубоко. И потом, я думаю, можно под предлогом нападения племен переселить жителей окрестных сел и городков в те самые земли, которые мы хотим заселить.

– Одной стрелой две мишени? Что ж, неплохо. Связано с долгими приготовлениями, однако неплохо, – Элимер задумчиво потер подбородок. – Остановимся пока на предложении Варды. Кто знает, может, мы придумаем, как обойтись меньшими потерями. А пока закончим на этом. Теперь об Антурине. Нужно выдать жителям зерно из хранилищ. А то пока мы вели осаду, голодал у них, похоже, только простой люд – знать этой участи избежала.  Думаю, подобным жестом мы умиротворим здешний народ. Диэль, займись этим. А ты, Ирионг, реши, какую часть войска следует оставить здесь на первое время. Через два дня возвращаемся в Отерхейн. До этого времени нужно определиться, кого назначить дейларом в Антурин.

Как только совет закончился и все разошлись, Элимер, полагая, будто никто его не видит, устало опустился на стул и уронил голову на руки. Несмотря на чары Тардина, он все еще чувствовал себя неважно, хотя голова болеть перестала.

Скоро, однако, он ощутил, что в библиотеке не один и медленно поднял взгляд. Оказалось, вездесущий Тардин задержался у выхода и теперь пристально его разглядывал.

– Элимер, ты мне все-таки должен рассказать, что тебе снилось.

– Зачем? – кхан вздохнул. – Ведь ты колдун, Тардин, сам узнай.

И тут же, словно ему пришла какая-то мысль, Элимер рывком оторвал голову от стола.

– Может, все-таки воспользуешься даром? Скажешь, что ждет Отерхейн? Чем закончится война с Илирином и стоит ли ее вообще начинать? Ты столько лет учился, постигал тайные знания, расширял границы бытия. Неужели тебе самому не обидно, что ты ничем этим не пользуешься?

– Я ведь когда-то уже объяснял тебе… Знания – это ловушка для нас. Когда овладеваешь ими, границы не расширяются, а сужаются. Ведь мы лишь храним то, что создано, и позволяем уйти тому, что отжило свое, а не меняем. Приходится следить за собой, подавлять эмоции, удерживаться от безумств.

–  Разве без изменений мир не превратится в болото?

–  Менять, рушить, снова строить – это удел простых людей. Нам же приходится быть куда осторожнее, чем вам. Тем более, мы не всегда можем предугадать, как переплетение сил, с которыми имеем дело, отразится на живущих. Порою, когда мир стоит на перепутье, даже поступок незаметного маленького человечка способен повернуть его развитие в другую сторону. Что уж говорить о нас, наделенных силами?

– Я – кхан. Но мне непросто менять даже собственную Империю, а ты говоришь, что маленький человек способен изменить мир?

– Чаще неосознанно, – Тардин улыбнулся, – и лишь на перепутье истории, но да – способен.

– Я понял. Но скажи, сейчас-то ты можешь заглянуть в мое будущее без риска? Ведь иногда вы это делаете.

– Твое будущее лучше не знать ни тебе, ни мне.

– Оно так ужасно?

– Мой Кхан, я понятия не имею, ведь я в него не заглядывал. Узнавать грядущее всегда опасно, ведь читая его, ты его меняешь. Я отказался от попытки прозреть твою судьбу. Любое незначительное изменение ведет за собой цепочку самых непредсказуемых событий, а в твоем случае это опасно вдвойне.

– Потому что я кхан?

– Не только. Не знаю, как и почему, но ты и твой брат связаны с этим миром куда сильнее, чем прочие люди. Вы как-то влияете на него, но я пока не могу  понять, как именно. И это меня тревожит. Пожалуйста, больше не пытайся найти и убить брата.

– Почему ты вспомнил об Аданэе? И отчего тебя так волнует его жизнь?

– Меня не его жизнь волнует. Вы, я уже говорил, повязаны с миром и друг с другом слишком прочно, вы как-то влияете на сущее. Так что будь осторожен. Неизвестно, какие могут быть последствия через десятки, сотни или тысячи лет. Не зря ты дважды его не убил.

Лишь спустя несколько минут голос кхана раздался в зале:

– Тардин, ты видишь куда дальше меня и просто так ни о чем просить не станешь. Поэтому – хорошо, я не буду разыскивать Аданэя. Да и зачем? Своей местью я вполне удовлетворен. Главное, чтобы он больше не вставал у меня на пути.

Тардин только удрученно покачал головой:

– В том-то и дело, Элимер, в том-то и дело. Сдается мне, вы еще столкнетесь.

– В день нашей встречи моя рука больше не дрогнет.

– Надеюсь, до этого не дойдет, – без особой надежды пробормотал советник и добавил: – Так ты  расскажешь, что тебе снилось?

– Нет. Не желаю обсуждать сны, – предупреждающе процедил Элимер, сам не понимая, что удерживает его от откровенности. – Наша беседа окончена, Тардин. Идем! Осталось еще много незавершенных дел.

С этими словами уже не Элимер, а Великий Кхан поднялся и, не оборачиваясь, направился к двери.

>>

(1) Дейлар – наместник правителя в провинции

Гл. 4. Подслушивать обычно бывает полезно

Аданэй открыл глаза и увидел прямо над собой потрескавшийся резной потолок. Потом осознал, что лежит на огромной кровати, а повернув голову влево, столкнулся взглядом с худощавой белобрысенькой девчонкой, которая смотрела на него, широко распахнув глаза и прижимая ладошку ко рту. Девчонка напоминала служанку или рабыню, особенно если судить по ее невзрачному платью из небеленого льна.

– Где я? – прохрипел он.

Девчонка вскрикнула, почему-то радостно, потом замотала головой и сказала по-илирински:

– Я не понимаю, господин. Сейчас… – и бросилась к двери: видимо, хотела позвать кого-то, способного изъясняться по-отерхейнски. Но Аданэю это не требовалась: он знал илиринский.

– Стой! Подожди! – окликнул он служанку, и та остановилась, обернулась.

Аданэй повторил:

– Где я? – в голове царила странная пустота, последнее, что он помнил – жару и столб: – Что со мной было?

– Ты во дворце госпожи Гиллары. Тебя привезли вот уж пару недель как. Ты весь избитый был, а потом тебя долго лихорадило. А вчера лихорадка ушла, ты уснул… и вот.

– Можешь дать воду? Я пить хочу, – произнес Аданэй, решив остальные вопросы задать после того, как утолит жажду.

– Ой, да, да, конечно! – спохватилась девчонка. – Сейчас, сейчас!

Она кинулась к стоящему в углу мраморному столику, схватила посеребренный кувшин и вернулась к Аданэю. Тот почти выхватил сосуд у нее из рук. Напившись, отдал обратно, и снова рухнул на кровать.

– Кто это – Гиллара? – продолжил расспросы.

Служанка лишь посмотрела на него удивленно, но Аданэй уже и сам начал догадываться: что-то очень знакомое чудилось в этом имени. Гиллара. Илирин. Уж не сестра ли это бывшего царя, впавшая в немилость?

– Уж не Гиллара ли Уллейта? – спросил вслух.

– Да, – кивнула девчонка. – И она приказала сообщить, когда ты очнешься. И я…

– Да, конечно, ступай, – по давней привычке он властным жестом указал на дверь, а потом спохватился: неизвестно, знает ли Гиллара о его происхождении, а потому лучше вести себя тише и скромнее, в том числе и с прислугой.

Когда девушка ушла, он попытался встать с кровати. И ему это удалось, правда, в глазах потемнело, и закружилась голова, но скоро Аданэй пришел в себя. Осмотрел комнату: старая мебель, выцветший, поеденный молью гобелен, поцарапанное бронзовое зеркало – да, владелица замка и впрямь в опале.

Уставившись в зеркало, Аданэй оторопел: от кровоподтеков и синяков, которые просто обязаны были красоваться на его лице, не осталось и следа. Значит, он и впрямь провалялся здесь около двух недель, не меньше.

В это время за дверью послышались шаги, а спустя мгновение она открылась. На пороге показалась седая, властная на вид женщина. Аданэй решил, что это та самая Гиллара и предпочел склонить голову в знак приветствия.

Женщина благосклонно заулыбалась.

– Я рада, что ты очнулся, – она махнула рукой служанке, и та выпорхнула, предусмотрительно закрыв за собой дверь. – Как тебя звать, юноша?

Аданэй на секунду замешкался. Гиллара наверняка узнала, кто он, иначе с чего бы такое доброе отношение? Опальная сестра царя вполне могла придумать, как использовать опального кханади в своих целях. Но тогда почему она спросила его имя? Хочет убедиться, что не ошиблась? Или это проверка?

"Языком илиринца говорит сам Ханке двуликий", – вспомнилась бытовавшая в Отерхейне пословица.

– Айн, меня называют Айн, госпожа, – назвал Аданэй только что придуманное имя.

– Что ж, Айн, думаю, тебе уже сказали, где ты находишься?

Он кивнул, и женщина продолжила:

– Вот и хорошо. Теперь ни о чем не волнуйся, чувствуй себя спокойно.

Заметив удивление собеседника, Гиллара усмехнулась.

– Не понимаешь причину моего гостеприимства? Так я объясню. Ты, судя по акценту, из Отерхейна?

– Да, госпожа.

– Кем же ты был в Отерхейне?

– Рабом, – быстро откликнулся Аданэй. – С детства.

– Странно… – протянула Гиллара. – Там, у столба, ты говорил иное.

– Прости, госпожа, я ничего не помню. А что я говорил?

– Что ты не раб.

– Не помню… Может, я бредил.

– Почему-то я так и подумала, – снова заулыбалась Гиллара. – Но сейчас это уже не важно. В любом случае – ты из Отерхейна. А значит, тебе непросто будет меня понять, поскольку Отерхейну в лучшем случае еще только предстоит сделаться цивилизованным краем. Но я постараюсь объяснить. Видишь ли, Илирин очень отличается от страны, в которой ты вырос. У нас потрясающие скульптуры, живопись, музыка. И мы очень ценим красоту, в том числе и красоту людскую. Поэтому стараемся окружать себя слугами и рабами, которые соответствовали бы нашему чувству прекрасного. Но хорошие рабы стоят дорого, а я, увы, в опале, лишних денег у меня нет. Поэтому, когда я увидела тебя на каменоломне, то… – женщина запнулась. – Скажем так, я забрала тебя оттуда. Можешь считать, что тебе повезло.

– Я… даже не знаю, что сказать и как отблагодарить тебя, госпожа. Я никогда не забуду твоей доброты.

– О, я делала это для себя, – проворковала Гиллара. – Так что не благодари. Живи в замке и украшай его собою. Изредка я стану давать тебе мелкие поручения, но работой ты загружен не будешь. А теперь возвращайся в кровать, все-таки ты еще не до конца оправился, вид у тебя бледный. Завтра навещу тебя снова.

И она ушла. Аданэй, последовав ее совету, вернулся на ложе и, уставившись в потолок, задумался Он знал о странном эстетизме, присущем илиринцам, а потому объяснение Гиллары могло показаться правдоподобным, если бы не одно но: вряд ли в избитом оборванце кто-нибудь заподозрил бы красавца. А потому оставалась лишь одна версия: Гиллара узнала в нем кханади. Вот только каким образом? Татуировка-коршун? Разглядеть ее, скрытую под волосами, было непросто. Но если очень хорошо присмотреться, то возможно. А Гиллара, видят Боги, имела возможность присмотреться. Но почему она скрывает свое знание? Зачем притворяется, какие планы строит на его счет?

Додумать мысль и прийти к каким-то выводам Аданэй не успел, дремота навалилась неожиданно, и он погрузился в сон.

***

Прошло несколько недель, и Аданэй освоился с новой ролью. Теперь он вел весьма праздную жизнь, почти такую, как в бытность беззаботным кханади. Почти – потому что слишком уж смущала Аданэя неопределенность собственного положения. Все это время он пытался понять, зачем понадобился Гилларе. Расспрашивал служанок, прислушивался к чужим разговорам, но так и не услышал ничего важного.

В одиночестве он теперь оставался редко: в том конце замка, в котором он жил, почти не смолкали девичьи голоса. Служанки, изголодавшиеся по общению с мужским полом (конюшие и немногочисленная стража, набранная из окрестных поселений – не в счет) не упускали случая поболтать с Аданэем. Когда же, порою, он уставал от их болтовни, то уходил в свою комнату и никого не впускал, изредка делая исключение для Ли-ли – не то воспитанницы, не то служанки Гиллары.

«Моя маленькая ворожея», – смеясь, называл ее Аданэй. Кажется, ей это нравилось.

Голос Ли-ли – тихий, но глубокий – всегда звучал ласково и дружелюбно, и никому не доводилось слышать, чтобы она громко смеялась, зато легкая полуулыбка почти никогда не сходила с ее губ. С ней хорошо было просто сидеть рядом и молчать, погружаясь в собственные мысли. Прочие служанки, видя, как выделяет Аданэй Ли-ли среди них, почему-то воспринимали это как должное, словно признавали за ней превосходство. Гиллара в девочке и вовсе души не чаяла, и это также явилось причиной интереса Аданэя к Ли-Ли: он полагал, что если Гиллара о чем-нибудь и проговорится одной из прислужниц, так только ей. А уж влюбленная девушка не сможет утаить от своего Айна известие об опасности, если таковая будет ему угрожать.

Аданэй не подозревал, что Ли-ли давно мучилась тем же вопросом, что и он. Девушка неплохо знала свою наставницу и понимала, что Гиллара в нынешнем – бедственном – положении не станет держать раба просто так, как бы он ни был молод и хорош собой. Но еще она знала, что женщина весьма осторожна, и вряд ли проболтается о своих планах даже воспитаннице. А потому девушка старалась, когда могла, прислушиваться, а иногда и подслушивать разговоры Гиллары с Ниррасом, в надежде, что между собой они обмолвятся о дальнейшей судьбе Айна.

Вот и сегодня, заметив, как эти двое зашли в неприметную дверь, которая – Ли-ли знала, – выходила в коридор, ведущий в подземные покои, она, чуть выждав, отправилась за ними.

Сырой камень лестницы холодил стопы даже через обувь, а заросшая склизким мхом стена, за которую держалась девушка, неприятно пружинила под пальцами, но Ли-Ли не обращала на это внимание, сосредоточившись на том, чтобы ступать как можно тише. Может, ей хотя бы в этот раз повезет, и она что-то услышит?

***

Гиллара полулежала в кресле в одной из подземных комнат, как негласно назывались покои, находящиеся ниже уровня земли. В этих помещениях ничто не напоминало об убожестве замка и опале его владельца. Дорогая красивая мебель, статуи и картины, восхитительные гобелены и уютно горящий камин, изгоняющий даже воспоминания о всепроникающей сырости.