Текст книги "Гибель отложим на завтра. Дилогия (СИ)"

Автор книги: Марина Аэзида

сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 49 страниц)

Аззира посмотрела на него в растерянности, а затем ответила:

– Тебе ведь твоя сила, Адданэй. Разве можно тебя не любить? – и добавила: – Интересно, сколько их было – женщин, готовых отдать за тебя жизнь?

– Какая разница! – взъелся он. – Меня они не волнуют! Но как насчет тебя?

– Я твоя, Адданэй. Ты – единственная моя земная любовь, – что-то творилось в ее зеленых глазах, что заставляло если не верить, то предполагать, что она не врала. Даже несмотря на странную оговорку "земная".

Аззира плавно и пока еще осторожно приблизилась к нему.

– Ведь я вижу, – сказала она, – ты никого не желал так сильно, как меня. Но почему ты все время на меня злишься?

– Ты прикидываешься?! Разве могу я не злиться, когда ты отдаешься другим?

– Ты тоже проводишь время с другими женщинами. И что? – парировала Аззира.

– Я мужчина.

– И что? – повторила она.

– Знаешь, если бы ты стала только моей, я отказался бы от всех женщин мира.

– Это вряд ли, – бросила она. – Да и зачем? Какой смысл? Зачем придумывать себе новые границы? В этом гнилом мире и так мало радостей.

Он не нашелся, что ответить. Как объяснить той, которая с детства наблюдала разврат эртинского дворца те простые вещи, которые с детства внушались ему?

В замешательстве, он пропустил момент, когда Аззира прижалась к нему горячим телом и запустила пальцы в его волосы. Проклятье! Опять! Что же она творила с ним? Эта божественная шлюха, эта окаянная ведьма, которая превращала его в раба собственной похоти! Он зарычал, прижимая ее к себе. А она смеялась.

Аданэй, утомлённый, остался в ее палатах, однако долго не мог заснуть. Последние дни перед приездом брата он вообще спал плохо: мешали мысли, сомнения, застарелая ненависть и жажда мести.

Глубокой ночью, когда он ворочался без сна, то скорее почувствовал, чем услышал, как у него над ухом прошелестел теплый шепот Аззиры:

– Тебе не дают спать мысли о брате?

– Да.

– Я спою тебе, и ты заснешь.

– Тогда пой, Аззира. И выспись сама. Возможно, Элимер приедет уже к завтрашнему вечеру, тебе тоже нужно отдохнуть.

– Мне? Зачем?

– Ты ведь царица. При встрече тебе нужно быть сильной.

– При встрече? Адданэй, послушай, я здесь ни при чем, меня не волнуют свары между царствами, которые все равно когда-нибудь рухнут. Я не собираюсь там появляться!

– Нам нужно там появиться!

– Нет, не нам – тебе. Это же твой брат, вот сам с ним и говори.

– Но послушай, как насчет этого твоего колдовства. Ведь ты можешь внушить Элимеру все, что угодно!

– Нет, мой бог, не могу. Это действует лишь на тех, с кем я связана узами крови. Например, на Латтору. Да и на всю илиринскую знать, если подумать, ведь мы хоть и в дальнем, но родстве друг с другом. Или на тебя. С тобой я связана через ребенка. Но я не могу понять, как ты устоял? – она хихикнула. – Ты – второй, у кого это получилось.

– А первый?

– Первая. Гиллара. Моя сестра и мать.

– Ты знаешь об этом?! – поразился Аданэй.

– Это все неважно.

– Но…

Его невысказанный вопрос прервался песней, которую Аззира, снова превратившись в ведьму, запела низким, глубоким голосом. Что за чары вложила она в эту колыбельную, Аданэй не знал и не мог знать, но скоро почувствовал, как голову его окутал туман, грезы затуманили разум, а тело наполнилось дурманящей легкостью. Наверное, никогда прежде он не засыпал так сладко.

– Мальчишки – что с них взять? Одни лишь драки в головах

Города и селения Илирина Великого проносились перед Элимером, не оставляя в памяти ни малейшего следа, ведь сейчас кхан мысленно уже пребывал в Эртине и как наяву видел грядущую встречу с братом. От фантазий этих неприятно крутило в желудке, но отогнать мысли оказалось выше его сил. Даже Шейра, которая ехала рядом с ним в богато украшенной повозке, с интересом разглядывая все вокруг, не могла его отвлечь.

Изначально Элимер не планировал брать жену в Илирин, тревожась, что дальняя дорога в ее положении чревата если не опасностью, то излишними трудностями. Однако уступил желанию Шейры сопровождать его. В конце концов, для нее, не видевшей за свою жизнь ничего, кроме Дейнорских лесов и городов Отерхейна с беспредельными степями, эта дорога станет скорее развлечением, нежели тягостью. И оказался прав: выносливой айсадке, привычной к трудностям, переносить дорогу было не сложнее, чем его воинам.

Элимер непроизвольно обернулся. Варда, Ирионг, Гродарон, прочая воинская знать – лучшие из лучших – в колесницах. А позади сверкающие доспехами этельды и Видольд с отрядом телохранителей. Все те же люди. Нет только Тардина. От этой мысли у кхана в единый миг испортилось настроение, и он даже пропустил мимо ушей вопрос Шейры. Впрочем, она сама тут же о нем позабыла, увлеченно вглядываясь в вырастающую на горизонте величественную Эртину.

Элимер тоже невольно обратил взгляд на далекие, устремленные в небо белые башни. Первый раз увидел он столицу Илирина, но отнюдь не красоты древнего царства занимали его в этот день: совсем иные мысли бродили в голове кхана.

"Как никогда близок час, способный изменить будущее двух держав. Ты – брат мой, враг мой, который должен быть мертв, но жив. Ты, превративший мое детство и юность в затяжной кошмар! Ты, своими издевками отвративший от меня людей, которые в иное время могли бы стать мне друзьями. Ты, заставивший их видеть во мне лишь слабого мальчишку, недостойного трона! А помнишь ту рабыню, помнишь, как унизил меня? Если бы ты только знал, как сильно я возненавидел тебя в тот момент и как сильно возжелал твоей смерти! А помнишь, как ты со своими дружками выставлял меня на посмешище – особенно в присутствии женщин?!

Ты почти заставил меня забыть, что такое гордость. Ты забрал всю любовь отца себе. Ты – у которого с детства было все, на что ты указывал пальцем – именно ты сделал меня тем, кто я сейчас. Именно из-за тебя я так часто вижу страх в обращенных на меня взглядах. И – какая ирония – радуюсь ему. Потому что привык думать: пусть лучше меня боятся, чем презирают. Из-за тебя! Да, именно из-за тебя я разучился верить людям. Именно ты чуть было не лишил меня способности любить.

И сейчас ты снова встал на моем пути! На моем пути во главе враждебной страны! Что же я испытаю, когда посмотрю в твои ненавистные глаза? Смогу ли не плюнуть в них? А может, как в прежние времена, подобно мальчишке, я наброшусь на тебя с кулаками, лишь бы стереть с твоей самодовольной физиономии мерзкую ухмылку? Я не знаю, смогу ли удержаться от этого, но знаю, что должен. Ведь сейчас я – кхан. Кхан – а не затравленный ребенок. И ты, мой брат, мой враг, за все ответишь. Право, тебе нужно было скрыться, когда я тебя отпустил, а не вставать у меня на пути. Потому что больше я тебя не пожалею! Я не прощаю своих врагов. Уже не прощаю. И я заставлю тебя умирать долго, ты станешь вопить от боли и ползать в моих ногах, умоляя о смерти. А я – я буду стоять и смеяться!"

Аданэй в окружении приближенных ожидал кхана Отерхейна и его людей, что уже показались на подъезде к Эртине, и через короткое время должны были промчаться через город и предстать у царского дворца. В столице Элимеру готовили торжественную встречу с музыкой, угощениями и обменом дарами, как и полагалось при дружественном визите правителя государства.

Недобро сощурив глаза, Аданэй старался успокоиться, но когда очередная попытка оказалась безуспешной, пустил мысли нестись, подобно речному потоку в половодье, сметающему на своем пути все.

«Почему? Почему я должен встречать и чествовать его как кхана страны, которая по праву должна была стать моей?» – думал он, хотя понимал, что такой церемонии требовали обычные дипломатические игры. Тем не менее, смириться с этим оказалось непросто.

«Ты обманом захватил власть, ты солгал дважды. Первый раз – когда стал отрицать завещание нашего отца, второй – когда нарушил традиции поединка, оставил меня в живых и скрыл это от народа. Что ж, думаю, о втором ты пожалел уже не раз, но теперь поздно, тебе уже ничего не изменить. Когда-то я дал себе обещание, что ты ответишь за каждый шрам на моей спине, за каждое мое унижение, за каждый день, за каждый час, который я провел в рабстве! И я снова обещаю это! Я не успокоюсь до тех пор, пока ты не заплатишь своими мучениями! Ты – знакомо ли тебе, что такое оказаться в когтях Мраты? А что такое быть бесправным рабом, жизнь которого ничего не стоит? И что такое говорить на чужом языке? И скучать по своей земле, видеть во снах ее бесконечные бурые равнины, а потом открывать глаза и понимать, что по-прежнему находишься в Илирине и каждый раз снова, снова, снова убеждать себя, что теперь это – твоя родина! Я все это пережил, я все это вынес и не сломался – и знаю, что неспроста. Должно быть, ты очень счастлив, будучи кханом Великой страны. Ну, так я тебе скажу – ты не имеешь права на счастье. Не теперь! Не после того, как подло предал волю нашего отца, не после того, как из-за тебя я едва не сгнил в рабстве! Ты – у которого с детства было все! Любовь, нежность твоей бессловесной мамочки! А эта твоя бабка – знаешь ли ты, что такое в каждом ее взгляде ловить лишь брезгливость, будто я не человек, а вонючий клоп, которого следует раздавить? И словно наяву слышать так и не озвученные ею слова о том, что бастард не стоит и мизинца ее возлюбленного внука? За это и многое другое я заставлю тебя страдать. Потому что просто смерти ты не заслуживаешь. Ты сделал меня изгоем, ты превратил меня в раба, ты лишил меня всего, что я знал и любил. И именно ты заставил меня стать подлецом! Если бы не ты и твоя ложь – никогда не оказался бы я в Илирине, никогда не предал бы Вильдерина, не использовал бы Лиммену и не влюбился бы в полоумную потаскуху! Вся моя жизнь сложилась бы по-другому! Я, я стал бы кханом, а не ты. И тебе жилось бы при моем правлении не так уж и плохо. Ведь я не такой, как ты – я не убил бы тебя, не изгнал, не сделал рабом! Я даже дал бы тебе должность. И уж точно прекратил бы над тобой смеяться, ведь у правителей есть заботы поважнее. Но ты – ты изуродовал мою жизнь, ты превратил меня в лицемера и предателя страны, в которой я родился и вырос! И после этого ты имеешь наглость являться ко мне с какими-то разговорами?! Или ты полагаешь, будто я все забыл и простил? Нет! Никогда! Я не успокоюсь, пока не увижу твоих мучений, пока не увижу, как ты проклянешь жизнь, пока ты не лишишься всего и всех, что тебе дорого и кого ты любишь! Пока ты не начнешь молить небо о смерти, но так и не получишь ее. А я – я буду наблюдать за всем этим и, право, мне будет очень весело».

Элимер почувствовал, как онемели члены. Увидев торжественную колонну илиринцев, во главе которой на буланом коне, сверкая платиной волос, восседал его враг, кхан едва сумел привстать с сиденья повозки и приветственно вскинуть руку. Он! Лицо, такое знакомое и близкое с юных лет, ничуть не изменилось, словно даже всемогущее время не властвовало над ним. Вернувшийся из мира теней брат – живой, невозмутимый, с каким-то отрешенным взглядом.

И что-то вдруг мимолетно дрогнуло в груди, молнией пронеслось смутное воспоминание из раннего детства: какая-то река, песок и они, маленькие, смеются и возятся с большим черным жуком, в детской жестокости сооружая для него преграды и потопы.

«Полно, неужели я действительно так уж хочу услышать крики боли пусть ненавистного, но все-таки родного брата?»

Однако стоило ему увидеть, как губы Аданэя расползаются в надменной и торжествующей усмешке, и ответ пришел сам: «Хочу. Конечно, хочу». И кхан холодно улыбнулся в ответ.

«Он изменился, – подумал Аданэй, подъезжая ближе, – научился владеть собой. Непроницаемое лицо, леденящий взгляд. Теперь даже мне понятно, почему его боятся. Рука такого не дрогнет ни перед жестокими убийствами, ни перед зверскими пытками. Тем более странно, что он не убил меня, когда была возможность. Неужели помешало подобие братских чувств? Впрочем, не такой уж он железный, каким себя мнит, мне ли – кто провел с ним рядом столько лет, – не знать этого. А это рядом кто – та самая айсадка? Поздравляю, братец, прелестное создание. Гордый профиль, строгий взгляд – все как ты любишь. И – как же я сразу не заметил! – у тебя, похоже, будет наследник. Ты приволок никому не ведомую дикарку в Инзар из дремучих лесов – любишь ее? А она? Неужели тоже тебя любит? Да разве это возможно?!».

Царь Илиринский отделился от своих людей, подъехал к кхану Отерхейна и, приветствуя его, улыбнулся, стараясь спрятать за улыбкой собственную нервозность.

– Я искренне рад видеть Великого Кхана Отерхейна в своем царстве.

– Я счастлив оказаться на славной земле Илирина и чествовать ее новых правителей. Однако я не вижу здесь царицы.

– Владычица ожидает нас во дворце.

Элимеру показалось, или Аданэй и впрямь мимолетно запнулся, прежде чем договорить эту фразу?

***

Второй раз они смотрели в глаза друг другу уже в одной из дворцовых зал, когда подошли к концу все необходимые церемонии и ритуалы. Именно здесь Аданэй надеялся понять, какова истинная цель этого дипломатического визита. И хотя день уже хмурился и тускнел, ни у кого не возникло желания откладывать разговор до утра.

Традиционно переговоры проводились в довольно необычных для Илирина условиях: за огромным каменным столом посреди такого же огромного и почти пустого пространства. Лишь в углах залы стояли изваяния грозных древних богов. И больше никаких украшений – ни ковров, ни гобеленов, ни картин со статуями. Так уж повелось испокон веков – встречи между правителями проходили именно здесь, в этой голой, неуютной, а из-за голубоватого цвета стен как будто холодной зале. Аданэю, который, по сути, так и остался чужеземцем, корни этой традиции оставались неведомы.

Теперь враги, братья, соседи – кем они только друг другу ни приходились, – вместе со своими приближенными восседали по обе стороны мощного стола. И Аданэю на миг почудилось, будто люди в этом пространстве стали меньше и не такими внушительными, несмотря на богатые одежды и гордый вид. И стол – этот стол между ними двумя – не то стена, не то пропасть. И ему показалось, что на брата эта зала произвела такое же впечатление. Кто знает, может с этим и связана традиция вести переговоры именно здесь? Придумка древних жрецов, чтобы смертные, даже правители, осознавали свою ничтожность пред ликами Богов? Так это или нет, сейчас уже вряд ли кто-нибудь сумел бы ответить. Но то, что помещение это еще больше нагнетало и без того тяжелую атмосферу, чувствовали все.

Элимер ощущал себя настолько неуютно в этом унылом месте, что сначала решил, будто Аданэй специально устроил встречу именно здесь. Но потом он заметил, что брат его и сам держался довольно напряженно. Становилось непонятным, почему встречу не устроили в зале, более располагающей к беседам. Смутно Элимер испытывал нехватку Видольда с его сарказмом, разгоняющим тревогу, но телохранитель находился возле Шейры, и теперь они, должно быть, прогуливались по дворцу, любуясь красотами архитектуры, невиданными в Отерхейне. А он сидел здесь, в предчувствии нелегкого разговора. Что ж, он сам хотел этой встречи, следовательно, сам отвечал за ее последствия и перед самим собой, и перед подданными.

– Что же привело Великого Кхана славной державы в Илирин? – начал Аданэй, как только смолкли вежливые и ничего не значащие речи. В голосе его не слышалось и следа той напряженности, которая чувствовалась в положении тела.

– Помимо пожелания благополучия и процветания Государям Илиринским, я желал бы обсудить дальнейшие отношения наших держав. Сейчас, когда бывшие правители Илирина встретились с великими своими предками, я полагаю, многое может измениться.

– Изменения – путь к дальнейшему развитию, – согласился Аданэй и добавил: – Если они благоприятны. Чего же конкретно ждет кхан от Илирина?

Элимер подал знак Варде. Теперь говорить станут советники с обеих сторон. Естественно, о чем именно им говорить, давно уже решено.

Варда, выдержав паузу, повел речь:

– Ни для кого не секрет – давайте будем откровенны, – до последнего времени между нашими государствами существовали некоторые разногласия. А сейчас мы надеемся все-таки прийти к взаимопониманию. Отерхейн издавна славится своим оружием, литьем, а также скакунами. И нас интересует торговля с Илирином, на пространствах которого изобилуют столь ценные для нас ткани и специи. К сожалению, в настоящее время торговля между нашими странами развита слабо. Наши купцы успешно торгуют с близлежащими государствами, а потому не хотят рисковать, отправляя караваны в дальний путь к Илирину. Разбойники, непогода и другие трудности пути смущают их. То же самое касается и ваших торговцев. Однако наших купцов может привлечь возможность торговать за море. Тогда они проедут через весь Илирин, на земле которого смогут продавать и покупать различные товары, что очень выгодно и для вас. Для этого требуется лишь одно – открыть Отерхейну выход к морю. Это помогло бы избежать дальнейших… хм… разногласий, – в этом месте Варда многозначительно приподнял брови.

"Вот оно! – воскликнул про себя Аданэй. – Конечно, что еще могло быть нужно Отерхейну? Еще отец грезил морем! И сейчас нам явно предложили ультиматум. Либо море – либо дальнейшее ухудшение отношений".

– Уважаемый советник, – ответил Оннар, – мы не видим проблемы в торговле и очень рады, что и вы желаете ее развития. Проблемы нет: если ваши купцы не желают отправлять караваны в Илирин, то наши торговцы готовы претерпеть все тяготы пути ради действительно ценного оружия и коней Отерхейна. Ведь тогда им не придется обращаться к перекупщикам и переплачивать. Тем более, они получат возможность расширить собственную торговлю, ведь Отерхейн – большая страна. Так что, уверяю, наши купеческие гильдии с готовностью пойдут на риск, который несет в себе дорога. И выход к морю для этого не понадобится.

– Мы думали и о такой возможности, – снова заговорил Варда. – Но Отерхейн – молодая держава, у нас пока еще нет приспособленных для большой торговли городов. Кроме того, наше войско будет недовольно присутствием на своей земле силы другого государства. Ведь не смогут же ваши торговцы совершить такое далекое путешествие без многочисленного вооруженного сопровождения? А в Отерхейне нет большей мощи, нежели его этельды, которых опасаются все без исключения наши соседи. А потому слово военачальников очень многое значит.

"Так, снова угроза, и даже не слишком скрытая, – подумал Аданэй, – что ж…"

– Неужели их слово значит больше, чем воля Великого Кхана Элимера II Кханейри? – в насмешливом удивлении спросил он.

"Провокация. Узнаю Аданэя", – внутренне усмехнулся Элимер.

– Разумный правитель, – ответил он, – старается прислушиваться к мнению подданных. Тем более, к войску.

И снова оба государя замолчали, и вновь начали говорить советники с военачальниками. Последовали доводы, предложения, возражения. Но все уже понимали, что согласие невозможно. Как всегда. Ничего нового.

Аданэй не выдержал первым. Прерывая своих людей, он, дабы закончить наконец бесполезный разговор, произнес:

– Для Отерхейна есть единственный способ выйти в море – отдать под наше владычество Антурин.

Он прекрасно знал, что Элимер никогда не пойдет на такое, но зато все поймут, что дальнейшие рассуждения бессмысленны. Хватит уже этой игры. Не ради этого приехал сюда Элимер. Что-то другое ему нужно.

– Исключено, – отрезал кхан.

– Значит… – протянул Аданэй.

– Мы снова не пришли к согласию, – закончил Элимер его фразу. – Боюсь, это чревато ухудшением наших отношений.

– Такова воля Богов.

Родилось гнетущее молчание, но никто не спешил первым подняться из-за стола. Некая недоговоренность повисла в воздухе.

– Возможно, – наконец выдавил Аданэй, – мы сможем что-то решить с глазу на глаз. Поговорим, как двое любящих братьев. Думаю, нам есть, что обсудить.

Повинуясь негласному приказу, все тотчас же покинули залу, хотя, несомненно, всех разбирало любопытство – тщательно скрываемое, – что же сейчас произойдет между этими двумя.

Стоило правителям остаться наедине, как помещение будто расширилось, и стол-стена, стол-пропасть увеличился, вырастая в непреодолимую преграду. Несколько долгих минут братья, не отрываясь, вглядывались в лица друг друга, сбросив маски, обнажив истинные чувства – недоверие, страх и ненависть.

– Теперь, Элимер, когда мы одни, скажи, зачем ты здесь?

– Ты все слышал.

– Да, я слышал. Я это много раз слышал, еще от нашего отца. Но ведь это был лишь предлог, верно?

– Верно.

– Тогда зачем приехал?

– На тебя посмотреть.

– Посмотрел?

– Да.

– Тогда со спокойной душой можешь убраться обратно?

– Еще нет. Вторая причина еще осталась. Выход к морю.

– Антурин.

– Выход к морю. Ты мне кое-чем обязан – я дважды сохранил тебе жизнь.

– Ты зря это сделал. Слабый и недальновидный поступок.

– Ты не меняешься. Все те же детские насмешки. Только вот я изменился, меня они больше не трогают. Подумай, если есть чем, будет война – Илирин не устоит.

– В Отерхейне мятежи в разгаре. Ты в таком состоянии воевать собрался?

– Даже в таком состоянии я выйду победителем, ты знаешь. С большими, чем хотелось бы, потерями, но победа будет моей.

– Ты слишком самоуверен. Знаешь, а ведь Иэхтрих Эхаскийский очень недоволен тем, как ты обошелся с его дочерью. Тем, что отдал предпочтение какой-то дикарке из лесов. Кстати, не поведаешь ли мне, как близкому родственнику, что ты нашел в этой белобрысой девчушке?

– Это мое дело!

– О! Железный кхан обнажил слабое место! – со смехом Аданэй встал из-за стола и подошел к Элимеру. Тот поднялся следом. И теперь братья стояли один напротив другого, пожирая друг друга тяжелыми взглядами.

– Замолчи, – процедил Элимер.

– Интереснее другое, – как ни в чем не бывало, продолжил Аданэй. – Она. Что она нашла в тебе? Или ты взял ее силой?

Элимер понимал, что Аданэй намеренно пытался вывести его из себя, однако сдержать гнев все равно оказалось сложно. Но необходимо.

– Лучше поведай об интригах своей жизни, – сказал он. – Я так и не увидел царицу. Ты ее стыдишься? Я понимаю, династические браки – мало ли, кто попадется. Старуха, вроде Лиммены, или…

– Царица посчитала тебя недостойным своего присутствия, – тоже начиная злиться, огрызнулся Аданэй.

Оба осознавали, что их разговор с каждым мгновением все меньше и меньше напоминал беседу правителей, зато все больше походил на перепалки юности. Но остановиться уже не могли.

– Тогда странно, что она терпит такое ничтожество, как ты.

– Ты что-то путаешь, Элимер. Ничтожеством всегда был ты. Отец это понимал. Поэтому избавился от тебя, услал в долину. Жаль, у тебя не хватило ума остаться там до седин.

– Не говори об отце, он был ничем не лучше тебя!

– Зато лучше тебя, мамочкин любимчик! Если бы не твои казни, тебе и двух дней было бы не удержаться на престоле!

– По крайней мере, чтобы завладеть этим престолом, мне не приходилось совокупляться с царственными старухами!

– Конечно, потому что на тебя даже старуха не посмотрит! Тем более царственная. И между прочим, Лиммена была отнюдь не стара.

– Ты даже накрашен как шлюха!

– Тебе, варвару, ничего не понять! Вы со своей дикаркой стоите друг друга. Отправляйся к ней в леса, растите там своего выродка. Будете вместе охотиться на дутлов. Они достаточно тупы, даже твоя белобрысая сучка сумеет их поймать!

Аданэй чуть не пропустил удар, едва успев отклониться от просвистевшего возле уха кулака. И все-таки удар этот, скользнув по скуле, обжег его.

– Вот теперь я узнаю тебя, Элимер, – ухмыльнулся он. – Все как в старые золотые деньки.

Но лицо кхана вдруг окаменело, огонь ярости во взгляде сменился льдом.

– Все закончено, Аданэй. Пора прощаться. Я возьму от Илирина все, что мне нужно, а тебя уничтожу. Просто знай это.

– Тебе не видать моря. Ни в этой жизни, ни в следующей!

– Не злись, красавица, тебе не идет, – почти без интонации, бросил Элимер.

Теперь уже Аданэй готов был наброситься на брата с кулаками, но понимал, что победителем из такой драки ему не выйти. Впрочем, ответить что-то на словах он тоже не успел, ибо в этот момент дверь в залу медленно отворилась и вошла Аззира.

– Какая прелесть,– промурлыкала она, мазнув Элимера лукавым взглядом. – Мой Адданэй, оказывается твой брат, кхан Отерхейнский, тоже хорош собой.

Слова жены показались Аданэю ударом под дых и ножом в спину одновременно.

– Аззира, исчезни, – процедил он, краем глаза наблюдая за Элимером, ожидая увидеть ехидную усмешку на его лице. Однако опасения не подтвердились, потому что на лице брата читалось все, что угодно – удивление, любопытство, даже толика восхищения – но только не ехидство.

Тогда Аданэй снова окинул взглядом жену – и сразу понял реакцию Элимера. Чего таить, он и сам ни разу не видел Аззиру в таком облике. Волосы, заплетенные в четыре длинные тугие косы, змеились по плечам, темнели на фоне струящегося золотистого платья. Сверкали изысканные украшения, и взгляд с поволокой из-под полуопущенных век околдовывал. Богиня!

***

Как и предполагал Элимер, Шейра с Видольдом и впрямь бродили по дворцу, разглядывая многочисленные зеленые насаждения, статуи и красивых рабов. Впрочем, айсадке это скоро надоело. Архитектура и прочее великолепие, созданное руками людей, всегда мало ее трогало, а потому спустя несколько часов, ближе к ночи, они оказались в саду.

– Я и не знала, что каменные шатры столь разнообразны, – вымолвила Шейра.

– Разные народы – разные дома. Вот у нас в холмах и вовсе глинобитные кибитки были, – скучающе отозвался Видольд.

После этого их взгляды привлекла выходящая из зарослей фигура. Она ненадолго замерла, затем подошла еще ближе, и стало видно, что это – женщина.

– Забавно как, – распевно и задумчиво заговорила она на языке Отерхейна, скользнув взглядом по округлившейся талии Шейры и заставив последнюю вздрогнуть от нехорошего ощущения.

– Ну, и где же наши с тобой мужчины? – прозвучала следующая ее фраза, теперь уже рассеянная. – Пойду к ним.

Женщина действительно собиралась пройти мимо, когда вдруг резко остановилась перед Видольдом.

– Как бы мне хотелось, чтобы ты почтил меня беседой, Великий! – восторженно проговорила.

Эта фраза вызвала у воина веселую усмешку.

– Ого! Первый раз слышу, чтобы телохранителя, хоть и главного, называли великим. А мне понравилось! Можешь повторить? Я потом похвастаюсь кхану.

Странная женщина ничего не ответила. Кажется, даже растерялась. Что-то невнятно пробормотав, она быстрым шагом удалилась, растаяв в синеве ночи.

– Кто это? – поинтересовалась Шейра, когда стихли шаги удивительной незнакомки.

– Мне почем знать? Она спросила тебя: где наши мужчины? Наверное, это царица.

– Царица? А почему она назвала тебя великим?

– Слушай, девочка, – отозвался воин, – ты разве не заметила – она не в себе. Может, пьяна.

– Не знаю, – передернувшись, уронила айсадка, – но она меня испугала.

– Видимо, ты и впрямь испугана, если призналась в этом, – усмехнулся Видольд, и серьезно добавил, обернувшись в сторону деревьев, за которыми скрылась женщина. – Но возможно ты права, и ее действительно стоит бояться. Думаю, наш златовласый враг и не подозревает, во что ввязался.

***

Богиня! Она стояла и молчала. Аданэй тоже не знал, что сказать. Теперь уже не знал. Первым опомнился Элимер, с вежливым равнодушием промолвив:

– Я очень рад видеть прекрасную Аззиру Уллейту. Очень жаль, что не смогу побеседовать с Великой Царицей, я как раз собирался прощаться. Но я от всей души желаю тебе и твоему супругу счастливого правления.

– Лицемер, – проворковала Аззира. – Оба вы лицемеры. Мальчишки, все одинаковы, в голове одни лишь схватки, одна вражда, – она хихикнула, но потом добавила: – Я видела сейчас твою жену, Кхан Отерхейна. Она ждет сына. Интересно, наши дети тоже станут друг друга ненавидеть, как вы с Адданэем?

– Смотря, как нити переплетутся. Прими мое почтение и восхищение, Владычица, – быстро, явно спеша распрощаться, сказал Элимер и церемонно приложил руку к груди. – Я думаю, ваши люди сами нас проводят, ни к чему беспокоиться царям. Прощайте. А еще лучше – до встречи. Пусть Боги благоволят Илирину Великому.

– Богам нет дела ни до Илирина Великого, ни до Отерхейна, – тихо вымолвила Аззира.

Кхан уже вышел за дверь, но Аданэю показалось, что он успел расслышать ее последнюю фразу.

– Что ты наговорила? – набросился он на жену, хотя понимал, что вряд ли услышит внятный ответ.

– Всего лишь сказала правду.

– Она никому не нужна, эта твоя правда!

– Ну и что? Почему ты опять злишься? Не волнуйся, твоему брату я понравилась.

– Не сомневаюсь, – буркнул Аданэй.

– Он мне тоже понравился, – зачарованно протянула Аззира, – я бы с ним…

– Да ты бы с любым! Тебе вообще все равно с кем!

В ответ она рассмеялась:

– Вообще-то я хотела сказать, что побеседовала бы с ним подольше, жаль, он так быстро ушел. А ты о чем подумал, мой бог?

– Ни о чем, – пробормотал он. – Забудь об этом. Ты, кажется, вообще не собиралась приходить на переговоры?

– Поэтому пришла, когда они закончились. И потом, мы весь день не виделись. Я чуть с ума не сошла.

– Чуть? Да ты уже давно сумасшедшая, – усмехнулся Аданэй. – Еще и меня сделала безумцем.

Женщина снова засмеялась:

– Значит, мы подходим друг другу, безумный муж мой, – и руки ее вновь, как всегда, поползли по его телу. Кажется, почти ни одна их встреча не обходилась без хмельного разгула страсти.

– Почему? – сдавленно зашептал Аданэй. – Почему ты? Я знал много женщин красивее, но отчего именно ты зажигаешь во мне такое пламя? Что в тебе особенного?

– Не во мне, а в тебе, – ответила та. – Ведь ты не можешь любить, не хочешь. Зато готов сгорать. Поэтому – я.

Аданэй собирался ответить, но она, спуская с плеч одеяние, зашептала:

– Молчи, просто молчи.

И огромная пустая зала вместе с крепостью-столом неуловимо преобразилась, наполнилась огнем, словно гулкий старый сосуд – вином.

Именно в разгар этого буйства Аданэй почувствовал чье-то присутствие. В уверенности, что просто расшалились нервы, повернул голову, дабы убедиться: ему показалось. И застыл – прямо на него смотрели рыбьи глаза выродка, стоящего у двери.

– Проклятье! – Аданэй отскочил от Аззиры, поправляя одежду. В бешенстве он не сразу нашелся, что сказать, и лишь спустя секунду взял себя в руки.

– Что он тут делает? – прорычал, обращаясь к жене.

– Успокойся, это всего лишь Шлееп, мой брат, – протянула та.

– Это я и без тебя вижу! Я спросил, что он тут делает?!

– Ничего. Просто смотрит. Он любит смотреть.

На Аданэя накатил какой-то истерический, горький не то хохот, не то вопль.

– Вы… да вы… Блудливые больные выродки!!!

Он выскочил из залы, громко хлопнув дверью, и даже не заметил, как дошел до своих покоев. Все еще не в силах прийти в себя от бешенства и унижения, рухнул на кровать, сжимая кулаками виски.