Текст книги "Крепость (ЛП)"

Автор книги: Лотар-Гюнтер Буххайм

сообщить о нарушении

Текущая страница: 60 (всего у книги 111 страниц)

– Ну, это уж ты загнул! – отвечаю также резко.

– Мне иногда очень хочется знать, как бы ты справился в каком-нибудь деле, – горячится Старик. – Мы не должны показывать ни капли слабости, а маки; нас все бьют и бьют. Это же ясно и ребенку….

В этот момент открывается дверь в смежную комнату, и адъютант появляется в проеме двери, но вместо того, чтобы говорить, просто пялится на Старика. Старик глубоко вздыхает и, судя по виду, уже готов взорваться из-за этой выходки, но адъютант делает успокаивающий жест рукой и решительно идет мимо письменного стола Старика прямо к окну. Старик следует за ним взглядом – на лице ничего кроме недоумения. Адъютант открывает окно, и тут же в кабинет проникает шум голосов снизу.

– Это еще что за черт? – шумит Старик.

Адъютант кажется безучастным: ни следа испуга, но он делает приглашающий жест рукой к окну. Этот жест прямо-таки вырывает Старика из кресла, и секундой позже мы стоим втроем плечом к плечу у широко открытого окна. Старика словно парализовало. Я тоже не двигаюсь. Наконец, Старик издает несколько невнятных хрюкающих звуков и хрипов. Затем взрывается:

– Не верю! Просто не верю своим глазам!

Никогда еще не видел Старика таким взъерошенным. Однако, картина, открывшаяся нам с высоты птичьего полета, такая, что выведет из себя любого благопристойного христианина. Непосредственно перед нашим парадным входом стоит огромный артиллерийский седельный тягач – почти согнутый под прямым углом к прицепу и оттого выглядящий надломленным, а там блестят во всю длину два полных комплекта шноркелей! Нам также хорошо видно, что и тягач и прицеп проделали глубокие колеи в цветниках Бартля – и потому стоит такой гвалт!

– Что это еще за драндулет? – спрашиваю Старика.

– Длинный погрузчик с управляемым задним мостом. Там сзади сидит оператор и управляет задним мостом. Иначе никак не вписаться в повороты, – Старик дает разъяснение со знанием дела.

– Никогда еще такого Буцефала не видел…

– Ладно, пошли вниз! – громко командует Старик.

На лестнице слышен необычный топот сапог: адъютант, зампотылу и еще добрый десяток человек, спешат по коридору во двор. Старик решительно направляется к группе, образовавшейся вокруг обоих водителей, а я медленно обхожу огромное транспортное средство и в невольном восхищении удивляюсь: Два шноркеля, будто запасные части к этой громадине! Ну и гигант, этот шноркель! Возвращаюсь к начальной точке осмотра по всей длине и считаю свои шаги: Минимум девять метров. Ясно: Без управляемого заднего моста эта махина никогда не смогла бы пройти повороты. Это просто чудо, как им удалось вписаться в городские повороты улиц. Все-таки, они чертовски узкие в Бретани. И прежде всего здесь, в Бресте! Старик подходит ко мне и тихо говорит:

– Земляки Симоны.

Я, должно быть, посмотрел на Старика, таким дурацким взглядом, что он насмешливо ухмыляясь, рассматривает меня как какую-то невидаль.

– Французы! – теперь уже громко говорит он. И чтобы сделать для меня еще отчетливее эту новость, добавляет:

– Оба – французы, убедись!

Старик прямо-таки наслаждается тем, что я все еще ничего не понимаю.

– Они – пленные французы. Их послали одних в поездку из Германии, где-то около Бремена.

– С этими вот вещами? – спрашиваю недоверчиво. – И им сказали, что они должны ехать на этом мастодонте в Брест и передать нам здесь эти шноркели?

– Ну, им, вероятно, показали пути проезда на карте….

Старик, что, потешается надо мной? Оставляю его и приближаюсь к группе.

– Bonjour, messieurs. Comment allez-vous? – спрашиваю водителей.

– Tres bien, mon lieutenant! – отвечают дуэтом.

Какая утонченность! Час от часу не легче! Вот передо мной стоят двое худощавых мужчин, едва ли старше тридцати лет, один с черными усами и черными вьющимися волосами, другой такой же. На обоих грязные комбинезоны. Такие же простые парни, как и рабочие верфи. И им удался этот трюк? Зампотылу очевидно недоволен тем, что его прервали. Наверное, он как раз готовился их допросить. Тем лучше. Предоставляю ему поле деятельности и снова присоединяюсь к Старику, который тщательно обследует, низко приседая тут и там, мощный тягач.

– Как ты это понимаешь? – спрашиваю его, наполовину задохнувшись от быстрого подъема по лестнице, когда усаживаюсь напротив Старика в его кабинете.

– Что?

– То, что эти двое добрались до нас со шноркелями, вместо того, чтобы…

– Чудеса, да и только! Обыкновенное чудо!

– Я этого понять не могу: Мы не можем выбраться отсюда – а длинный тягач со шноркелями – прошел!

– Простое везение! Such is life, как говорят испанцы! – шутит Старик.

– Французы! – Кто бы мог подумать!

– Пленные французы, – поправляет меня Старик, – Правильные парни. Им пообещали чистые, настоящие, проштампованные документы об освобождении, и они захотели их получить.

– Если бы они просто оставили этот мощный тягач и смылись в кусты, то уже давно были бы дома.

– Так думаешь ты, своим деструктивным умишком! Они дали честное слово. Но, по-видимому, это такая максима, которую ты или не можешь понять или не хочешь.

Внезапно Старик словно оседает. И хотя он еще поблескивает от воодушевления – этот блеск уже гаснет. Я точно знаю, что его волнует: Теперь у нас есть два шноркеля – но лодки, для которых они были запрошены, давно в походе: без шноркелей.

– Такие парни сумели бы пройти сквозь стены! – глухо произносит Старик. Затем он погружается в напряженные раздумья, и, наконец, я слышу:

– Посмотрим, может быть, нам удастся оснастить, по крайней мере, одну лодку.

И тут появляется в дверях весь красный от волнения Бартль и вытягивается по струнке. Старик разыгрывает удивление и басит:

– Ну, Бартль, что это с вами?

Бартль не произносит ни слова от охватившего его волнения. Тогда Старик говорит:

– Я уже знаю! Оставьте сегодня все как есть. Я верю, что завтра вы снова приведете в порядок все, что сегодня превратилось в пыль.

– Так точно! Но…

– Никаких но! – Старик говорит так резко, что Бартль от страха опять принимает стойку смирно и затем выходит.

– Теперь пойдет к своим свиньям, – произносит Старик, – и там выплачется.

Через некоторое время добавляет:

– Или утопит свою ярость в вине… Хочешь послушать его стоны?

Авиабаза Morlaix расформирована. Из-за того, что путь на восток им закрыт, военнослужащие ВВС вынуждены теперь тоже перебазироваться в город. Удивляюсь тому, сколько «женского персонала» принимает в этом участие, но вовсе не в униформе, а в шубках и шикарных сапожках. Свои шубки дамы из-за летней жары не застегивают. Одна выглядит как Марлен Дитрих в фильме «Голубой ангел» и, судя по виду, кажется, знает это: Она не просто идет – она шагает таким же растянутым шагом на высоких каблуках, высоко неся голову и неподвижно устремив взгляд прямо перед собой. Раздается восхищенный свист признания с противоположного тротуара. Поскольку бензина недостаточно, несколько военнослужащих Люфтваффе тащат свои вещи как гражданские беженцы на тачках и гужевых повозках. Я просто обалдел от того, что все это сборище устремляется в город. Они вовсе не походят на солдат. Мне смешно думать, кем могут являться все эти люди: Старшими офицерами-интендантами, старшими церковными инспекторами, старшими заплечных дел мастерами, руководителями клистирных трубок. А еще советниками от полевой почты, советниками по транспорту, советниками имперской железной дороги, председателями различных правлений и обществ, советниками по архитектуре, членами военсоветов, советниками по топливу – вероятно, еще и руководителями службы почтовых голубей, главными распределителями всего и вся. И здесь же в более простых формах всякой твари по паре: землемеры, картографы, сборщики налогов, мастера по подбивке подков, механики пишущих машинок, полевые аптекари, тайные жандармы, активные жандармы, повстанцы, пораженцы, подрыватели устоев государства….

ВСТРЕЧА С ТАНКАМИ

Зампотылу уже несколько дней беспокоится о поставках. Он хочет послать грузовик, чтобы из Cheteauneuf – если там, вообще, еще есть возможность проскочить, – и из Logonna привезти все то, что он, обобщая, называет «маркитантскими товарами». Когда после обеда он возникает в столовой перед Стариком, я уже знаю, что он замышляет. И тут же слышу «Logonna» и «Cheteauneuf» и «грузоподъемностью две с половиной тонны» и вижу, что пока зампотылу горячится, Старик щурится на него, словно не проспавшись.

– Об этом не может быть речи, – долетают до меня слова Старика. – Позаботьтесь-ка лучше о том, чтобы имелось достаточное количество одеял в медчасти и на случай, если нам придется перебираться в Бункеры.

– Слушаюсь, господин капитан! – отвечает зампотылу, будто выйдя из некоего подобия транса, внезапно снова по-военному.

– У него с нервами не порядок! – обращается ко мне Старик, когда зампотылу исчезает.

Еще не прошло и получаса, как запотылу входит в кабинет. Сквозь шум разговора в соседнем помещении, слышу, что «в том небольшом замке» имеется больший запас шерстяных одеял. Может быть, этим зампотылу снова подразумевает Logonna?

– Ладно, – сдается, наконец, Старик, – но только прежде мы должны будем разведать дорогу.

Старик надолго задумывается, а затем объявляет:

– Лучше сразу сегодня во второй половине дня.

Зампотылу стоит, слегка согнувшись и, вероятно, не знает точно, куда ему смотреть.

– Закажите открытый вездеход на пятнадцать часов! Никлиш поедет! – Старик говорит наполовину командным, наполовину веселым голосом. Затем, вопросительным тоном, обращается ко мне:

– Ты как, едешь с нами? – и, вдруг, с сияющим выражением лица, как будто бы его внезапно осенила хорошая идея, к зампотылу:

– И Вы, естественно, тоже!

– Так точно, господин капитан!

– И прихватите автоматы для Вас и нашего Politruk.

И еще раз звучит запоздалым эхом:

– Так точно, господин капитан!

– Очень хорошо, – говорит мне Старик, – если мы опять покажемся населению.

При этом, когда он смотрит вслед зампотылу, в его голосе чувствуется нотка злорадства,

– Своего рода испытание боем. Ему время от времени нужна встряска. Иначе не узнает, что такое война.

Веселенькое дело! думаю про себя. Должно быть, я и есть этот «Politruk». Старик надел свою белую командирскую фуражку. Чтобы бросаться в глаза? Садится рядом с водителем, в то время как для меня и зампотылу определены задние сидения. Мы тотчас же усаживаемся высоко, поставив ноги на сиденья.

– В окрестностях Dirinon, на полпути между Landerneau и Daoulas, утром был атакован морской патруль, – сообщает нам Старик, когда водитель отпускает ручной тормоз. – Потому нам надо все основательно разведать и прозондировать почву, да и близлежащие кусты тоже!

Мне известно, что это значит. Но внутренне протестуя, думаю: Что за чушь! Если начнем зондировать кусты, то всех диких животных поднимем. Но кто же эти дикие животные, на которых нам предстоит охотиться? Люди из Maquis, например? И тут меня осеняет: Подлесок по-французски называется «Maquis»! Можно ли тогда говорить о «Maquis в Maquis»? Набегающий воздушный поток исключительно приятен при такой жаре. Берем направление на Guipavas, хотя нам сообщают, что янки там уже были. Все выглядит так, будто Старик хочет избежать поездки по местности в направление Le Faou, где Maquis напали на наш конвой. По местности, в которых находятся убежища Maquis, водителю приходится ехать особенно медленно. Немногие прохожие глазеют на нас так, словно мы инопланетяне. У Старика на шее его орден. Белая фуражка и Рыцарский крест! Все должны видеть, какая изящная мишень проезжает по этим местам. Что за непредсказуемая, чокнутая свинья! Каждый день он все более явно страдает от того, что вынужден сидеть как пришпиленный за своим письменным столом. Старик что-то насвистывает. Он кажется снова весь в своем ключе. Однако, по крайней мере, мог бы тоже взять автомат. Зампотылу держит свой на коленях, я тоже. Водитель – бедолага. Он бы лучше сидел в столовой вместо того, чтобы везти свою шкуру на местный рынок за понюшку табака. Когда остается еще добрых пять километров до Landerneau, дорога поднимается на вершину холма. Водитель преодолевает затрудняющие видимость вершины обычно с некоторой осторожностью, но на этот раз он едва ли касается педали газа. Как только Старик орет «Стоп!», наивысшая точка холма уже лежит за нами. Я налетаю на плечи водителя, а зампотылу на Старика… Этим толчком вперед обнаруживаю, что там во впадине между домами блокирует дорогу: Танки! В одну секунду замечаю камуфляж, оливковый цвет формы, более плоские стальные шлемы, загорелые лица. Отчетливо вижу черные створы стволов пушек, направленных на нас. У меня перехватывает дыхание. Прежде чем успеваю что-либо сообразить, Старик уже поднялся с сиденья, и теперь машет правой рукой, описывая в воздухе круг, в то время как левой держится за рамку ветрового стекла: Сошел с ума, что ли?

– Задний ход! – орет Старик, не поворачивая головы, и продолжает размахивать рукой. Водитель сразу все понимает.

Не верю своим глазам: Янки машут нам тоже, в то время как машина делает сильный рывок назад. Я начеку и держусь крепко. Старик вопреки толчку остается стоять и машет и машет, как будто не может остановиться от охватившего его восторга. ТЕПЕРЬ, думаю я, братишки должны проснуться от своего удивления и начать палить – но там внизу на дороге уже новая картина: Янки исчезли как жуткое привидение. Вопль Старика:

– Все парень, теперь гони! – перекрывает шум двигателя. Еще я слышу одинокий выстрел и думаю: звучит как калибр 3,5! Вижу, как Старик опускается на свое сиденье, и длинную ленту открытой дороги, лежащую перед нами.

– Давай, там слева чисто! – шумит Старик. Водитель разворачивается буквально на двух колесах, и наш вездеход мчится прочь.

Проклятая пыль, и чего ей не лежится! Просто вестерн – чистая киношка!

– Давай, давай! Опять влево – туда, между деревьями!

Сосновые стволы проносятся мимо. Меня подбрасывает так высоко и в стороны, что едва не вылетаю из машины. У зампотылу дела не лучше. Старик видит это и смеется, затем приказывает взять направление на дорогу. Мы проехали почти полный круг, когда, наконец, останавливаемся в плотном кустарнике. Старик орет:

– Выключай мотор! – но мотор продолжает шуметь, и мне требуется какое-то время, пока не понимаю, что этот шум идет не от нашей машины, а от танков. А мимо нас гремит и грохочет, скрытый от нас лишь тонкой призрачной листвой, самое большее в пяти метрах друг от друга, один танк за другим. Я считываю до пяти между наплывом и ослабеванием шума мотора.

Люки всех танков закрыты.

– Не усраться бы от страха! – говорит Старик и добавляет, полуобернувшись к нам: – Но все же очень интересно, нет?

– Бог его знает! – отвечаю ему.

Старик ведет себя так, как будто все в лучшем порядке. Он по-настоящему бодр: О проблемности нашего возвращения в Брест не говорит ни слова. Жаль, думаю я, что мы не взяли с собой корзину для пикника, как это принято у французов. Сейчас было бы самое время «pour casser la croete» с хорошим глотком вина…. Водитель, заметно ошарашенный, смотрит на улыбающегося Старика. А когда еще и похвалу получает: «Хорошо водишь, Никлиш!», то тоже расплывается в улыбке. Старик думает, что рядом с рекой есть еще одна дорога. Зампотылу уже развернул карту.

– Да, здесь вдоль Elorn до La Forest, – поясняет Старик.

– Черт, а как мы там спустимся? – спрашивает зампотылу.

– Наискось, только так. Ну, Никлиш – курс 180 градусов! Насколько могу судить, братишки не свернут с дороги.

Действительно, водитель находит узкую дорожку, которая ведет на юг. Справа и слева видимость закрывают земляные валы. Кустарник на обеих сторонах дороги настолько пышный местами, что скрывает нас с головой. Мы мчимся сквозь зеленый туннель.

– Зимой померанец еще глупее, чем летом, – произносит Старик. Он подразумевает под этим померанского упрямца водителя. Но тут замечает, что изречение больше не подходит, и усмехается.

– Помедленней, побойся Бога! Они же нас подстрелят! – орет Старик спустя некоторое время Никлишу в самое ухо. И тут же:

– Стой! Черт тебя побери!

Мы подъехали вплотную к собственному дозору: Различаю, несмотря на всю маскировку, направленные на нас две противотанковые пушки. А Старик уже стоит и машет обеими руками – также как и у Landerneau. Водитель от охватившего его страха полностью заглушил мотор. Тишина. Наконец, как большие грибы в замедленной киносъемке поднимаются из земли с полдесятка касок, и затем две руки также поднимаются и машут в ответ.

– Давай, вперед! – приказывает Старик водителю, чтобы он снова завел двигатель.

Противотанковый ров пересекает дорогу! Ну, и что с того! Сильно раскачиваясь, словно желая вытряхнуть нас, вездеход проезжает препятствие. Так вот что приготовлено для неумолимого врага, если он пойдет этой дорогой! – мелькает мысль. Здесь уж янки вздрогнут не только от страха….

– Такую поездку обычно называют «увеселительной прогулкой» или что-то в этом роде, если не ошибаюсь, – говорю Старику, вылезая из вездехода и сбивая въевшуюся пыль.

Старик широко улыбается и гримасничает, двигая нижней челюстью туда-сюда. Судя по его довольному виду, все наше предприятие доставило ему истинное удовольствие. Когда же я добавляю: «Мало пообщались с братишками», он так громко хмыкает, как будто я отколол то еще коленце.

– Я так и говорю, – он внезапно шепелявит и смеется.

Спустя несколько часов, по пути из кабинета в столовую, Старик говорит:

– Я позвонил, кстати, офицеру-квартирмейстеру при коменданте крепости и доложил ему, что неожиданно между Landerneau и Брестом расположилась американская колонна. Наличие в колонне танков позволяет сделать вывод о более чем серьезных намерениях. Мы укрылись в лощине, чтобы все зафиксировать, и что использование нами нашего слабого вооружения было не целесообразным, так как могло спровоцировать нападение на нас с последующим захватом в плен, но определенный результат является в том, что мы представили эту информацию, которую охотно хотели бы передать коменданту крепости.

– И что он сказал тебе в ответ?

– Поблагодарил. Был чрезмерно благодарен. Высказал подтверждение хорошего отношения и так далее – с большим уважением говорил. Очень вежливый человек!

Уже принесли суп, когда Старик поднимается и странно звучащим голосом объявляет:

– Господа мои – наступила реальная опасность. С этой минуты приказываю: Выход в город только по двое. Ношение пистолетов обязательно… И еще я, с глубоким сожалением, вынужден Вам также сообщить: Мы больше пока не можем выезжать в Logonna. Пока…, это значит, что мы должны постоянно отслеживать положение. Нашим господам противникам, по-видимому, горяченького захотелось, да как бы пальцы не обожгли. О значении нашей Атлантической базы в рамках общего ведения войны мне Вам, пожалуй, нечего рассказывать… Обнаруженные танки могут значить только одно: Поощрение к наступательным операциям бойцов Maquis. Поэтому, нашим заданием является защита базы, до тех пор, пока Фюрер не сможет позаботиться о ее деблокировании. Я рассматриваю все в целом лишь как временное нарушение сложившегося порядка.

Старик перекачивается с пяток на носок и обратно. По-видимому, он подыскивает заключительные слова. Но затем просто продолжает:

– Круговая оборона территории флотилии, это наша важная первоочередная задача… Остальные же, то есть, только те люди, которые не пригодны для ведения боя в круговой обороне, должны быть привлечены для защиты нашего переднего края – так сказать, к закрытию разрывов и брешей между сухопутными соединениями. Ладно, господа мои… – Старик повышает голос, но затем только и говорит: – Давайте наслаждаться нашим обедом.

Тотчас со всех лиц улетучивается лежавшее на них напряжение. Некоторые даже отваживаются слегка улыбнуться и устремляют свои взгляды полные надежды на Старика. Но тот вовсе не думает давать ожидаемого всеми пояснения. Взгляд его опущен, будто он максимально сконцентрировался на своем супе. Однако вскоре он снова высоко поднимает голову и берет зампотылу на мушку:

– Зампотылу, может у нас есть трудности с запасами?

Уверен, что Старик только хочет дразнить его. Но все же, зампотылу бьет себя в грудь и отрывисто сообщает:

– Никаких, господин капитан!

– Чудненько! – трубит Старик, но зампотылу не слышит иронии и начинает самозабвенно выступать перед собравшимися: Узкие места – об этом не могло быть у него никакой речи, если бы не возможная потеря запасов в Logonna и Cheteauneuf. Запасы оружия – это, слава Богу, не его епархия. Он, во всяком случае, вооружен. А в некоторых областях запасов даже более чем достаточно.

– Например? – спрашивает доктор.

Зампотылу делает пару странных движений. Это выглядит так, как будто ему приходится рисоваться перед публикой – или как будто речь идет о тайне, которую он не сразу мог бы раскрыть. И только когда все уже проявляют горячее нетерпение, он произносит:

– В области коньяка, например…

– Область коньяка! – повторяет кто-то эхом.

– Обалдеть! – смеется другой.

– Неудивительно, при таких-то ценах!

– Как смешно! В этом весь наш зампотылу! Способный чертяка!

Зампотылу опускает глаза, словно уличенный во лжи грешник, но при этом надевает свою обыкновенную ухмылку.

– Коль речь идет об избытке, у меня тоже есть что предложить, – возглашает доктор голосом игрока снявшего банк:

– Мы снабжены презервативами – даже при ежедневном их потреблении, предположительно, на добрую сотню лет.

На минуту воцаряется тишина. Старик сидит с полуоткрытым от удивления ртом и сморщенным гармошкой лбом. С левого конца стола кто-то прыскает смехом. Несколько человек подносят ко рту салфетки. Доктор же глядит на всех равнодушно. Присутствующие молчат до тех пор, пока Старик не издает:

– Ну и ну! Как не стыдно!

И тут же возникает шумное обсуждение:

– «Область презерватива» – можно со смеху лопнуть…

– На какой срок у них гарантия?

Старик заканчивает всю эту болтовню своим способом: Он внезапно резко встает и громко объявляет:

– Приятного аппетита, господа!

Фифи наверное сцапали ночью двух старпомов. Какой-то француз видел это.

– Нам следует немедленно что-то предпринять! – рвет и мечет Старик. – Ну, я им и устрою!

А что он может подразумевать под словом «предпринять»? И кому «им»? Для начала Старик приказывает собрать всех офицеров флотилии. В приемной все напоминает встревоженный муравейник. И вдруг докладывают: Оба найдены. Пьяные в стельку! В своих комнатах! Этого я уже не переживу! Сейчас начнется тут катавасия! Но без меня! Быстро хватаю с крючка вешалки свою фуражку и исчезаю. И уже на лестнице, слышу, как орет Старик. Останавливаюсь, словно наткнувшись на стену: Давно не слышал такого насыщенного, гремящего командирского голоса. Пустые коридоры великолепно его усиливают. Снова ор: Грохочущее рычание облегчит состояние Старика – это прямо носится в воздухе! Подходя к воротам, слышу из группы копающихся в земле людей, как кто-то далеко разносящимся баритоном поет: «Почему ты целуешь только губы твоей невесты? / Поцелуй ее в задницу – там такая же кожа!» Вечером захожу в кабинет Старика: Старик сидит не шелохнувшись. Взгляд его прикован к рукам. Выражение лица неприветливо и угрюмо. Память услужливо достает фразу «прибитая физиономия». Она сидит во мне с тех времен, когда я был активистом еще у борцов союза тяжелоатлетов АДАС. Внезапно уношусь мыслями в Oberlungwitz, почти в двадцати километрах к югу от Хемница: на чемпионат Саксонии по греко-римской борьбе. Союз тяжелоатлетов АДАС и отборочные игры в Oberlungwitz – история, которая могла бы развеселить Старика.

Пару-тройку минут обдумываю, как бы достаточно осторожно коснуться этой темы, а затем делаю изрядный глоток пива, что принес бачковый из клуба, и начинаю:

– Тебе конечно известно, что я однажды был с борцами. Наверняка, это по твоему мнению, спорт пролетариев, но меня очень интересовали эти типы… как будто в противоположность курсантам военно-морского училища.

Старик, наконец, реагирует:

– Достойная среда для твоего выбора…

– Точно! Я даже заработал там медали.

– Потому что ты уже тогда был отморозком…

– Абсолютная правда!

Снова глоток, и выжидаю.

– Не томи! – произносит Старик, и я изображаю милостивое снисхождение:

– Так вот. Там проводились ежегодные отборочные игры, и там…

– «Отборочные игры» – звучит довольно странно, – перебивает меня Старик, – напоминает селекционные работы в сельском хозяйстве, я бы так сказал…

В этот момент снаружи раздается такой сильный грохот, что все стекла дребезжат.

– Ни хрена себе! – вырывается у Старика невольно, и он напрягается, с нетерпением ожидая повторения. Но когда второго такого звука не слышно, кивает мне: Я должен продолжать.

– Мне, тогда как раз исполнилось восемнадцать, и я ходил в фаворитах в моем классе. Повсюду в Oberlungwitz на стенах домов были наклеены плакаты: Большой карнавал борцов! – Хочешь верь, хочешь нет – но боролись на пяти матах. И все же, нужно было ждать целую вечность, пока не дойдет твоя очередь. Пивнушка, где лучше всего можно было убить время в ожидании, располагалась непосредственно под залом, в длинной, узкой как кишка комнате с лакированными столами. Вот там я сидел и потягивал лимонад, а напротив меня сидел наш полутяж с классной бабенкой: рыжей и соблазнительной как котенок.

Чувствую на себе заинтересованный взгляд Старика, и смотрю ему прямо в глаза: Старик кивает словно в задумчивости, а на лице выражение удовольствия.

– И дьявол его знает, что этот наш полутяж себе вообразил при этом, – продолжаю, – когда он начал оттягивать рыжей левый указательный палец назад – но не просто ради шутки, не таким образом…, – и я показываю Старику, как это было, – а для боли оттягивал его все дальше и дальше. Рыжая сначала покраснела, а потом побелела. Белый цвет был ей больше к лицу. Но она сидела не пикнув. Только стискивала зубы, да еще губы побелели. Я аж вспотел только от одного вида этого, и мне было ужасно страшно, что полутяж отломает ей палец. Мужика звали Тимм. Полный отморозок: Щетина, стрижка под ежика, челюсть как щипцы для колки орехов – и вдруг из меня вырвалось: «Эй, ты! Ну-ка прекрати заниматься этим дерьмовым делом!»

В следующий миг этот Тимм вытаращился на меня так, будто хотел сожрать меня с потрохами. Я вот подумал, тебя пронзит такая же невыносимая боль, как и меня там…

– Ничуть, – произносит Старик, а я делаю вид, будто история и закончилась на этом. И только когда Старик хватает свой стакан, говорю:

– Только эта боль пришла не от нашего полутяжа, а от той самой дамочки.

Старик с силой втягивает в себя воздух, а я поясняю:

– Она, как свободная женщина имела все права и могла, пока я смотрел в глаза Тимму, действовать как хотела, без того чтобы я заметил что-либо. Короче, она врезала мне такую затрещину, что я не смог очнуться и к следующему вызову борцов… Вместе с тем я получил, во всяком случае, значимый опыт. На всю жизнь, так сказать….

Старик только издает:

– Ну, ну, ну…

Я не осмеливаюсь больше продолжать свой путь до маяка Saint-Mathieu, но, по крайней мере, добираюсь до маленького пляжа Saint-Anne. Здесь я один как перст, и каждый, кто замыслил бы напасть на меня из кустарника, мог бы или сцапать меня одним прыжком или застрелить из охотничьего ружья. Но люди, которых встречаю на своем пути – это, прежде всего, рыбаки с очень длинными удилищами – производят чрезвычайно приветливое впечатление. Они приветствуют меня тоже, в ответ на мое приветствие. Бог знает, что они думают о морском офицере, с мольбертом на одном плече и палитрой в другой топающего по местности безо всякого сопровождения. Внизу, у воды, прямо-таки тропическая растительность. Различаю даже плотные кустарники бамбука, которых я больше нигде в Бретани не видел. Пробираюсь по горной тропинке, плотно прижимающейся к крутизне утесов, и вскоре передо мной открывается вид на залив и дальше до открытого моря: Голубая со стальным отливом глубокая вода. Дальше она изменяется к темно-синей зелени. Здесь, по крайней мере, несколько часов, я могу быть художником наедине с собой. Я наслаждаюсь этим как неожиданной лафой, подаренной мне судьбой: никакого лицемерного позерства, никакой ложной суеты, никакой головоломки, никакой необходимости держать ухо востро. Я спускаюсь, башмаки в руках, штанины засучены, на пляж. Море едва движется. Иногда я попадаю ногами на влажные места, иногда даже выдавливаю ступнями воду. Опускаюсь на жесткий, покрытый пересохшей на солнце коркой песок. Он бледно-желтый – одна сплошная широкая полоса. Море напротив, так как я сижу довольно низко, имеет ширину с большой палец руки – словно вырисовано одним-единственным движением кисти. Сижу неподвижно, только веки дрожат. И пытаюсь удержать их также в покое: Я пристально всматриваюсь в линию горизонта, до тех пор, пока глазам не становится больно. В этот миг чувствую себя как потерпевший крушение, которого выбросило на чужой берег… Потерпевший кораблекрушение? Чужой берег? Откуда взялись такие мысли? Если бы не было войны, то стоял бы я сейчас в Мюнхенской академии за моим мольбертом и рисовал… Война забросила меня сюда, и, все же, она до сих пор так далека от меня, как будто бы ее и вовсе нет. Старик разрешил провести учебную тревогу флотилии. Командир штабной роты руководит учениями. Когда люди с карабинами, противогазами и непривычными стальными касками спешат из всех углов и занимают свои позиции, Старик выказывает свое недовольство:

– Они даже не могут правильно бегать. Чистый дилетантизм! Будто в «Полицейские и воры» играют!

Большую часть своего времени Старика в кабинете не застать. Уже в полдень он едет к оборонительным сооружениям у гаража Ситроена. Зампотылу сидит на одном телефоне, а адъютант на другом. Дым стоит коромыслом. Из обрывков фраз узнаю: Продукты для оставшегося французского населения тоже приходится урезать, обнаружилась нехватка питьевой воды вследствие диверсий на водопроводах. Не могу понять, что все эти французы еще делают в Бресте? Чего ожидают? Увидеть, например, увлекательные картины решающего боя? Сегодня, в виде исключения, Старик снова сидит за своим письменным столом. Когда вхожу, он тотчас же ругается, давая волю своим чувствам:

– Все же, подводники – это вам не окопники. Тактические занятия в поле с механиками, торпедистами, моряками, которые умеют сплетать и сращивать канаты, вязать узлы и вести наблюдение, но не знают, что такое блиндаж – этот номер не пляшет! Все-таки, наши люди более привычны находиться по боевому расписанию на своих боевых местах в лодке.

– Не сносить им головы, если дело примет серьезный оборот!

– Лишнее болтаешь!

Старик начинает обильно заряжать свою трубку, прежде чем говорит: