Текст книги "Крепость (ЛП)"

Автор книги: Лотар-Гюнтер Буххайм

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 111 страниц)

– Но здесь же везде обрывистые берега и скалы, – вяло сопротивляюсь.

– Не круче, чем там, где они уже высадились. Кроме того, здесь везде достаточно лощин. А потом, я делаю ставку вовсе не на Дьеп. Могу назвать пару-тройку боле подходящих мест. Ра-зно-об-ра-зие! Если вы понимаете, о чем это я.

Удача! Снова попал на человека со стратегическим мышлением. Смотрю на этого человечка, стоящего передо мной с важным видом, и невольно сравниваю его с Наполеоном.

– Никак не могу понять, что, собственно говоря, имели в виду Томми, планируя свою высадку в Дьепе. – продолжаю разговор.

– Что они имели в виду, мне тоже не ясно, – отвечает капитан. – Нашим бы ребятам следует собрать воедино весь имеющийся опыт подобных операций…. Впрочем, это были не Томми!

– Как это «не Томми»?

– Канадцы. Они хотели силами 5–6 тысяч человек занять город и разрушить порт. Но им не повезло. В то время еще жил и здравствовал наш Люфтваффе. Потери канадцев были очень велики: 3600 человек. И среди них 900 убитых, сожжены 28 танков и много десантных средств. Это для них была не просто неудача. Это была настоящая катастрофа!

– Но почему?

– Может потому, что у них в штабах такие же безмозглые свиньи, что и у нас. Для них тоже не играет роли потеря пары тысяч человек. – Говорит с горечью капитан и замолкает.

Может, ему стало страшно оттого, что он так разоткровенничался перед первым встречным, пожелавшим его выслушать.

Иду неспешно дальше и вижу группки людей с детскими колясками и тележками, на которых лежат матрацы и покрывала. Следую за ними и выхожу по проулку к ярко освещенным солнцем меловым стенам. В пещерах у их подножий, лежат черные тени. Глаза еще не успели привыкнуть к темноте, но различаю очертания расположенных слева и справа от длинного прохода рядов нар, на которых бесформенными кульками лежат спящие люди. Многие накрыли лица полотенцами. Как быстро человек теряет свою человеческую сущность, вот так свернувшись клубком. В глубине пещеры горят электрические лампы и, двигаясь по проходу, вижу все новые боковые коридорчики. Это настоящие катакомбы в скальном грунте.

Интересно: в то время как эскадрильи бомбардировщиков кружат над городом, о городе едва ли хоть один француз думает. Они с интересом смотрят в небо и словно крысы убегают в эту нору. Вечером же они просто коротают здесь время. Неужто человеку живется легче, когда он ВИДИТ опасность?

По вымершим улочкам бреду наверх, к крепости. С выступа ее стены обозреваю весь город: сумятицу краснеющих под закатным солнцем зданий, пляжи, скалы, упирающиеся в песок берега и спокойное вечернее море до самого горизонта. Узнаю очертания мелких заводей.

Задолго до отплытия поднимаемся на борт, чтобы успеть ознакомиться с кораблем. несмотря на свои размеры этот катерный тральщик построен из дерева. Водоизмещение его – 180 тонн, длина – 40 метров, ширина – 6 метров, осадка – 1,8 метра. Двигатели развивают скорость в 24 узла. Вооружение незначительное: пулеметы калибра 3,7 на турели перед мостиком выглядят довольно элегантно. Вторая турельная пулеметная установка стоит на корме. На каждом борту по три глубинные бомбы. Трал лежит на юте – подсекающие буи, буксирующие буи: толстые сигары с плавниками рулей. Длинный трос. На этот раз не все оборудование будет использовано.

Гироскоп укрыт глубоко в корпусе судна. Он вращается со скоростью 20000 оборотов в минуту. Гироскопы направления на мостике и в штурманской рубке. Камбуз – в кормовой части корабля, под палубой.

За полчаса до выхода в море запустили двигатели. Начали работать и двигатели других кораблей впереди и позади нас. Шум двигателей сливается в глухое гудение. Внимательно вслушиваюсь в работу двигателей. Чувствую, что словно сам подзарядился производимым двигателями током и буквально воодушевился.

Светящееся холодом желтое пятно неба в Западной его части сходит на нет. Со всех сторон его пожирает тьма, а затем и поверхность моря покрывается мглой. Над пирсом видны лишь самые верхушки крыш зданий. Зубцы дымовых труб будто вырезаны ножницами на фоне черного неба.

Командир корабля, совсем молодой, рыжеволосый веснушчатый обер-лейтенант тоже готовится. Он предусмотрительно завязывает на шее кашне и меняет свою форму на БУ. Затем влезает в кожаные штаны, натягивает на себя меховой жилет, а пистолет прячет в карман. Матрос подносит ему спасательный жилет и стальную каску.

Я тоже получаю кожаную куртку и спасжилет. Он снабжен маленьким стальным баллончиком со сжатым воздухом, с помощью которого можно быстро надуть жилет, когда в собственных легких воздуха уже не хватит.

Вибрация судна усиливается: двигатели набирают обороты.

На письменном столе командира стоит ваза полная красных маков, собранных им, как он поясняет, на лугу, прямо у пирса. Взяв вазу, командир прячет ее в корзину для бумаг. «Так ее не забросит на клотик» – говорит он мне.

Его действия полны фатального смысла: красные маки в корзине для бумаг. Быстро стучу три раза по столу. Слава Богу, он из дерева.

Появляется командир флотилии, а с ним и мелкий дождик. Командир корабля держит в руке фарфоровый кувшинчик и предлагает нам горячий натуральный кофе. Пьем стоя. Благословен Бог! Заходит матрос, задраивает переборки и завертывает кингстон умывальника.

Скорее бы оказаться снаружи! вспоминается один вечер на каком-то минном тральщике. Тогда все было совсем по-другому: Дело было в бухте Quiberon, был вечер, когда поступила команда остановить машины. А потом: «Бросить якорь!» раздается грохот якорной цепи – шум должно быть вспугнувший всю бухту. Работа была сделана. В то время мы не боялись английских штурмовиков и катеров. «Как цепь?» – спросил тот командир корабля, и боцман мягко покачал руками. Тогда был полный штиль. Другие корабли тоже стали на якорь. Еще и сегодня меня охватывает то праздничное чувство успешно выполненной работы.

А здесь и сейчас? Надо ждать темноты, чтобы ночью работать как днем, а внутреннее напряжение, ледяным комком лежащее где-то глубоко в желудке, так замаскировать, чтобы никто не заметил. Лучше всего я чувствую себя, когда занят каким-либо делом и меньше всего занимаюсь копанием в своей душе и рисую несбыточные картины. Ищу чем бы заняться. Вот, например часовой у штеллинга: он стоит неподвижно, словно статуя. Тяжелая экипировка и спасжилет придают ему довольно неуклюжий вид. В целом все выглядит довольно занятно: просто, банально, ясно и понятно, как пить дать, и в тоже время наполнено сентиментальностью. Черт его знает: повсюду сюжеты для картин, и ни минуты времени засесть за работу. Водолазы, стоящие в своих тяжеленных прорезиненных костюмах на верхней палубе и ожидающие спуска под воду после того, как закрепят водолазные шлемы и два помощника, стоящие рядом с водолазом, тоже образуют компактную группу для картины, которая может стать еще одной каплей, переполнившей мой мозг. Наяву вижу молчащего Старика, когда он, во время преследования цели сидел в полутемном центральном посту, опершись спиной на блестящую серебряную штангу перископа, а команда центрального поста со слегка склоненными головами замерла в ожидании его приказа. Звенит машинный телеграф и сигнал должен вот-вот уйти, но ничего не происходит: это лишь проверка оборудования – все по порядку, как перед стартом самолета. Приказ туда – приказ сюда – и внизу мерный шум моторов. Теперь командиры других кораблей прибывают на совещание к командиру флотилии в рулевую рубку.

– Нам предстоит, совместно с другой флотилией, осуществить наблюдение в передовой зоне, а именно в зоне между 8 и 9 позициями. – Начинает он свою речь. Интересно бы узнать, что значат позиции 8 и 9? – Замечены войсковые соединения противника, очевидно направляющиеся к месту очередной десантной операции. При необходимости отходите в Ле-Трепор или Фекамп.

Неужели враг задумал высадиться здесь, через Ла-Манш?

Морская карта, на которой шеф отмечает циркулем пограничные точки позиционных линий, позволяет мне понять теперь, куда собирается флотилия: почти вплотную к английскому берегу. Карта покрыта множеством значков. Узнаю: красные и голубые черточки очерчивают наши минные поля. Зеленым цветом обозначены протраленные участки. Тонкая карандашная линия указывает наш курс.

Радист приносит радиограмму. Шеф читает по листу: «Гроссадмиралу Дёницу. Выполняем свой долг до конца. Порт и портовые сооружения разрушены полностью и к использованию не пригодны. Морской комендант Шербура.»

Никто не проронил ни слова. Шербуру пока не выписан некролог.

Так уж повелось: сильные ударения на отдельных словах: потому жду от шефа героической речи в стиле Бисмарка. Ну, что же, господа, откройте ваши уши….

Началось. Пронзительные свистки зуммера: один длинный, два коротких. Несколько команд в машинное отделение и затем: «Отдать швартовы!» – «Правый борт – 5!»

Швартовы с шумом падают в воду и подтягиваются. Между причальной стенкой и бортом корабля всплескивает полоса черной вспененной воды и с каждым мигом она все ширится. В эту минуту мне кажется, что у корабля не обычный винт, а крыльчатый движитель Фойта-Шнейдера, с помощью которого он может отходить в сторону моря боком, после чего спокойно ложиться на свой курс.

Волнуюсь: не хочу пропустить ни одной команды.

– Левый борт 2 – малый назад!

Все команды подаются в рупор, к которому присоединен шланг, толщиной в руку. Рулевой сидит внизу. Он на посту машинного телеграфа.

– У миделя! – Прямо! Правый борт 15 на 20 градусов подать!

Корабль, сделав разворот через корму, берет курс в открытое море.

На воде ни морщинки, ни зыби. Внезапно из-за отступивших зданий показывается луна. Ее свет спокойно и мирно освещает округу. Тьма ночи еще не успела занять свою позицию. На наших касках отражаются красные полоски светлеющего на западе горизонта. Сильно затягиваясь ночным воздухом, стараюсь накачать спасжилет. Накачанный, он плотно облегает меня своими выступами и почти стягивает шею. Теперь – занайтовать ремни и подтянуть ремешок каски.

Красный свет, на оконечности мола мигнув несколько раз – исчезает. Минутой позже отдаюсь какому-то упоению: Ветер – Небо – Моторы!

Думаю там, на Острове, они уже давно знают содержание радиограммы и о нашем маршруте. Не хочу думать о том, сколько внимательных глаз наблюдают за нашим отплытием. Если нам не повезет, то это уже предрешено.

Полной грудью вдыхаю морской воздух. Хочу посмотреть вверх, но задняя часть каски мешает, упираясь в затылок. Безоблачное небо усыпано звездами. На черной воде дрожит лунная дорожка. Корабль делает разворот.

– Надо обойти корпус погибшего судна, – объясняет командир флотилии. Командир корабля сидит в левом ноке мостика, командир флотилии – в правом. Располагаюсь вплотную к нему. На крыше рулевой рубки сидят двое часовых. Их силуэты четко выделяются на фоне неба: округлости касок, вздутости спасжилетов – опять готовая картина!

Двое других маячат на корме.

Забираюсь на площадку к сигнальщику, на такую высоту, что могу видеть всю корму и нос корабля в мерцающем свете звезд. Кормовые волны клубятся вспыхивающими искрами.

– Морское свечение! – произносит командир корабля. Позади нас по небу беспорядочно шарят два голубых прожекторных луча. Оставляем луну за кормой.

Описываем дугу: луна отражается в кормовой волне и дробится бурунами на миллионы искр, пока вновь не собирается в единое целое: неутомимую, извивающуюся ленту справа по борту. Тень левого борта тихо бежит по морской глади.

Прибавляем ход. Нос судна высоко вздымает брызги морской воды. Значит, минные заграждения остались позади.

– В основном, какого типа мины здесь установлены? – интересуюсь у командира флотилии.

– Прежде всего, якорные мины…

– Ну, они хотя бы устойчивы!

– Были. Пока томми не провели нас. Якорные мины оказались для них недостаточно эффективны. Они изготовили волокуши, которые значительно превосходили размерами контактный радиус.

– Волокуши?

– Да. Это такие штуки, что работают особым манером. Так называемые иглы удлинены, и как раз по привязям-дорожкам, которые с помощью кусков пробки держались на поверхности. Эту «простыню» тянет корабль, образуется волочение и гремит взрыв.

– И получалось?

– Даже слишком хорошо! Дерьмо лишь в том, что ночью пробковые кухтыли не могли вычесать всю глубину.

Повезло, что рядом оказался командир флотилии. Ведь я не смог бы задавать вопросы командиру корабля, пока мы идем северным курсом сквозь лунный свет – он почти не отрывает от глаз бинокль.

– А как насчет наших собственных минных заграждений? – снова обращаюсь к комфлотилии.

– Не так как хотелось бы. В начале, английские корабли заскакивали на фланговые заграждения в Канале. Но теперь этот номер не проходит. Чистое свинство: они тралят днем, и им никто не мешает. А мы, мы можем выходить лишь ночью. Днем от нас и мокрого места не останется. Что мы можем сделать с нашими пулеметами, когда эти парни являются во всеоружии?

Некоторое время молчим. Затем, комфлотилии, смотря в бинокль, произносит: «Восьмого июня мы установили осветительные мины. Они и сейчас, наверное, там.» Снова нависает пауза. Убрав бинокль, он продолжает: «Прежде всего, все выглядит так, словно союзники хотят высадиться где-то в другом месте. Потом они появляются у нас, только гораздо западнее. И хрен его знает, будут ли они вообще высаживаться. Но наверняка уже есть новые данные об их планах.» – «Они влипнут, – говорю, – а в решающий момент…» – «…здорово пролетят» – язвит с другой стороны командир корабля. И я понимаю, что больше мне не узнать.

Бинокль, который мне дали, довольно тяжел. Чтобы его удержать, приходится опираться на локти. Но это превосходный, с отличной светосилой, бинокль. В него отчетливо виден горизонт моря. Кажется, такой вот бинокль и умыкнула у меня Симона?

Пьем горячий кофе. Комфлотилии говорит так, будто мы сидим где-нибудь на мессе, а не вблизи английского берега. И это немного бодрит: «Мы – девушки – на – все – готовые. Всегда впереди. В официальных речах это звучит так: из-за малой осадки, высокой подвижности, скорости, относительно хорошего вооружения и низкого силуэта, вы наиболее подходите для решения многочисленных задач. У нас также хорошие мореходные качества. Однажды мы выдержали 36 часов 9-бального шторма, на плавучих якорях, но без потерь.»

Очевидно, это черный кофе заставляет сердце мое биться сильнее: Добрых 120 ударов в минуту!

Удрать, когда запахнет жареным, с тральщика не удастся. К несчастью, он слишком медлителен. Конструкторы не продумали вариант убегания. Зато реализовали его в катерах. Здесь же больше приходиться полагаться на удачу. Шеф тоже переживает. Большинство кораблей его флотилии погибли, и это слишком удручает его. Хорошо, что я запретил себе спрашивать его о том, как это произошло. Чаще всего это слишком уж печальные истории.

Командир корабля запрашивает курс.

– 360 градусов держим! – докладывает рулевой. Значит, прямо на север идем. Насколько помню карту, то этим курсом мы идем прямо на Гастингс. Мы посреди Ла-Манша. Сюда топают наши последние упрямые корабли от самого Бреста. Гастингс не имеет нормального порта. Не то, что Портсмут! Сыграть шутку да войти бы в порт Портсмута. Вот это был бы номер! А затем – прощай служба!

– Надо спешить. Пару раз уже сопровождали наши корабли конвоем. Последний раз это был танкер, – произносит шеф.

– Конвой? На тральщике? – переспрашиваю недоуменно.

– Да, теперь для конвоя используют тральщики. У нас преимущество в том, что нас довольно трудно засечь.

Как это «трудно засечь»? спрашиваю себя и тут же нахожу ответ: тральщик построен из дерева – как и катера.

– Иногда подваливает целый флот: 27 судов на один тральщик. Тогда нам приходится прикрываться металлизированными лентами. Полосы алюминиевой фольги сводят томми с ума, – он продолжает с таким самодовольством, словно сам изобрел эту защиту от радаров, – Вообще-то мы первые боевые корабли, прошедшие по Ла-Маншу – и это тоже своего рода везение, не так ли?

Вместо ответа лишь одобрительно киваю головой. Не заметил, увидел ли этот кивок шеф.

Интересно, с какой скоростью идет сейчас наш корабль? Внезапно поднимается сильный ветер. С буруна у форштевня срываются лохмотья белой пены, и ветер швыряет их на мостик. Хочу что-то сказать, но едва открываю рот, как ветер тут же закрывает мне глотку. Еле слышу свой голос: «Утонем!» – кричу в направлении командира корабля. Мой голос звучит как бы издалека, словно не принадлежит мне. «Yes, sir!» – орет командир в ответ.

Машинное отделение корабля не очень-то отличается от машинного отделения подлодки. Тетрадь 24 с рабочего стола

Охотно поговорил бы с мотористами, но здесь, в кормовой части стоит слишком сильный шум. Механик, унтер-офицер, стоит перед своими манометрами и шкалами. Моторист проверяет цилиндров и охлаждающей жидкости, а также давление масла.

Помочившись в гальюне, спешу в другие помещения, но мне вдруг становится тяжело в узком подпалубном пространстве, и я вновь выбираюсь наверх.

Открывшийся вид не внушает оптимизма. Погода ухудшилась. Моросит дождь. И быстро перерастает в ливень. Едва различимы небо и вода. Горизонт вообще исчез.

На палубе царит гробовое молчание. Шеф едва удерживает бинокль перед глазами.

Через четверть часа все внезапно стихает. Типичная погода для Атлантики! Море, однако, еще волнуется. Тысячи небольших борозд и морщин бороздят его лик. Это придает морю какой-то постаревший и потрепанный вид. Свет луны настолько ярок, словно хочет высветить все загогулины и завитки морской поверхности.

Не могу сидеть на месте: иду на корму и присаживаюсь на глубинную бомбу. Двигатели ровно стучат, двигая вперед наш корабль. Они работают слажено и полновесно, и судно оттого не такое валкое, как обычный тральщик. Шумит насос и гонит воду с легким шелестом.

Другие корабли держаться постоянно на траверзе позади нас. Из среднего строя, с одного из кораблей поступает светограмма. Меня трогает этот вид передачи: мы осуществляем связь не через уши, а читаем, как глухие. Хотел бы я иметь больше опыта в чтении таких светограмм. Я просто не успеваю понять то, что так быстро передают световыми сигналами.

Наш матрос-сигнальщик с помощью створчатого щитка передает на суда, следующие за нами, светограмму, которую диктует шеф. Из-за сильного ветра, дующего с бакборта, не могу четко разобрать, о чем идет речь.

Несколько позже забираюсь к сигнальщику. Здесь хороший обзор и я вижу весь корабль от носа до кормы. Ветер теперь, словно стена, на которую мы то и дело натыкаемся. Обычное соединение неба и моря – ясное для легких, темное для тяжелых элементов двух стихий – словно вывернулось наизнанку: море посветлело, а небо стало тяжелой, угрюмой, мрачной массой.

Корабль останавливается. Ожидаю какого-либо колыхания судна, но без движения корабль лежит на воде, словно на свинцовой подушке. Не чувствуется ни малейшего колебания воды. Мертвая зыбь. Все выглядит так, словно мы внезапно очутились в повозке на широких колесах на автобане. Никакого шума вообще. Несмотря на лунный свет, различаю вдали темные смутные очертания других кораблей.

С кормы доносится шум двигателей: Может, с кораблем что-то случилось? Если подойдут томми, придется его спасать. У тральщиков почти нет возможности сбежать от огня противника.

Спасать? Вот этими жалкими писюльками – пулеметами? А у судна, вооруженного артиллерией, наверное, огневая мощь побольше, но недостаточна, если подойдут к нему несколько торпедных катеров врага и при свете осветительных ракет нанесут свой удар по корпусу.

Вот доносится звучное гудение. Самолеты? Гул налетает на нас, держится несколько мгновений и вновь удаляется. Держу ушки на макушке и верчу головой во все стороны. Ощущаю себя звуколокатором.

А это что? Издалека слышно гудение. Неужели катера? Мы обнаружены? Нас готовятся остановить? Ни зги не видно: на небе опять плотная облачность, море – чернильно-черное. Горизонт совершенно неразличим.

Стоим, соблюдая полную тишину. Это обычный в таких условиях трюк: Полная тишина, двигатели заглушены, ничем не выдаем своего присутствия.

И вновь странное гудение и рев. Никаких сомнений: это завели двигатели другие, тоже остановившиеся корабли. Так как они ничего не слышат, то начинают спешить. Старая детская игра в казаки-разбойники! На U-96 мы тоже пытались разыскать противника темной ночью. «Чад из труб корабля можно уловить за милю, – говорил Старик, стоя на мостике, – когда ветер в нашу сторону». Конвой, должно быть, был тогда довольно близко. После похода, 2-ой вахтофицер получил за свой чуткий нос, прозвище «нюхач».

Вдруг наш корабль освещается желтым светом: далеко позади нас висит в небе осветительная ракета и распадается на сотни алмазных звездочек. Затем она по нисходящей опускается вниз. Удивительно долго в небе сохраняются искры ее вспышки.

– Если они думают о Дьепе, то несколько опоздали, – лаконично произносит Шеф.

Полдюжины прожекторов, рыскающих по небу у нас за кормой, собирают свои лучи в одну точку и медленно ведут ее сначала влево, затем вправо. Этот пучок света пресекается с отраженным морем светом луны, вновь появившейся на небе: светло-голубой ливер и толстая, желтая извивающаяся змея.

И опять наш корабль залит потоком света.

Еще одна проклятая ракета! Мы такую иллюминацию не заказывали.

– Две, три, четыре елочки! – считает стоящий рядом сигнальщик. В свете ракеты ясно различаем дугу берега. Другие корабли стоят пугающе отчетливо на яркой, зеркальной глади моря.

– Опять как на парад собрались! – произносит кто-то неподалеку. – Если начнутся танцы, придется туго.

Какая-то искусственность ощущается в неподвижности моря – оно словно вырезано из фольги. Хотя море ярко освещено, небо по сторонам светового пятна остается темным – неземное освещение. Хочется броситься на палубу и закрыться руками от слепящего сета. Стоим в середине светового пятна, как на ярко освещенной сцене. Сейчас начнут палить в нас.

Слышен тяжелый рев, становящийся все громче, затем стихает, почти исчезает и нарастает вновь. Теперь звук напоминает грозовые раскаты. Это не катера: гудение и шум доносятся сверху. Наверное, летят армады бомбардировщиков, которые кажутся все ближе и ближе, но их никак не разглядеть.

– Наших опять не видать! – доносится шепот.

– Заткни пасть! – раздается хриплый рык.

Хотя с неба и льется свет, могу разглядеть лишь тени других кораблей, как далекие рифы: без отражения, хотя море зеркально чистое. В заоблачном реве ухо вдруг улавливает глухой колеблющийся бас, словно из огромной трубы.

Бас быстро усиливается. Может с мотором у этого летуна что-то не в порядке? И зачем над нами висят эти осветительные ракеты, если рядом нет штурмовиков?

– Чертовски хотят узнать, где мы есть, – слышу чьё-то бормотание.

– Тогда они не стали бы освещать всю местность!

– Они долбят позиции ФАУ-1. Точно! И уже высаживаются!

Поворачиваем к берегу. Он вырисовывается как узкая, но ярко-темная полоска между серебряным морем и блеклым небом. Бледный свет луны слабеет, но затем, с новой вспышкой вновь обретает прежнюю яркость. С полдесятка рассеянных огней проплывает в небесной вышине между нами и берегом.

Наш корабль начинает движение. Снова подают кофе: средняя вахта. Но не стоит смотреть на часы.

Невольно думаю: славно, что наконец-то прекратилось освещение ракетами. И уж совсем хорошо, что жареный петух не клюнул. Но будто сглазил: в следующий миг белые и красные следы трассирующих снарядов, словно два жонглера балуются своими булавами, покрыли небо. Высоко над трассерами взрываются желтые молнии. Никаких сомнений: это зенитные снаряды. И опять несколько громовых раскатов. На наших касках вновь и вновь вспыхивает отражение вспышек взрывов. на секунду видны на небе темные облачка разрывов зенитных снарядов. далеко в нашем тылу вспыхивают новые лучи прожекторов. Над водой эхом разносится гром разрывов.

– Ну и фейерверк! – выдыхает Шеф.

Поступает доклад о замеченных по курсу тенях. Вижу, как зенитные расчеты расчехляют хоботы своих пулеметов, и наводят их на цель.

Ужель мы встретим английские катера? То это? Почти слившиеся с водной поверхностью выступы: два, три, четыре.

От напряжения кровь застучала в висках. Пристально всматриваюсь в освещенную молниями разрывов морскую поверхность. Поступает доклад, что увиденные тени принадлежат, скорее всего, транспортам, перевозящим артиллерию. Происходит обмен сигналами опознавания – две красных, две белых звезды – и люди облегченно опускают автоматы и стволы пулеметов на турелях.

В небесной вышине блестят белые молнии. Небо напоминает сейчас темный платок в блестках разрывов. Совсем не похоже на обстрел с земли воздушных целей. Да это же воздушный бой! В другой стороне неба его тоже расцвечивают трассы зенитных снарядов. Вдруг в небе что-то вспыхнуло и стремительно понеслось вниз, через секунду на берегу взметнулась красная вспышка, осветившая низкие облака. Никаких сомнений: кого-то сбили!

Должно быть, в бою работают наши истребители. А где они до этого летали?

Идет настоящий воздушный бой! И с каждой секундой он становится все более ожесточенным и то смещается на север, то обратно. Не вижу больше разрывов зенитных снарядов. Лишь вспышки очередей самолетных пушек сверкают в ночном небе.

– Опять кого-то сбили! – кричит сигнальщик.

Дымный хвост падающего самолета освещается пожаром на нем. Такого я еще не видел.

Над всем побережьем идет ожесточенная воздушная битва. Едва лишь засверкали огоньки бортовых самолетных пушек, как на темном фоне загорается красная точка, иногда взрывающаяся в стороне, иногда падающая в глубину моря. Небо то и дело вспыхивает новыми чадящими и падающими звездочками.

– Они просто разрывают небо на клочки! – Широко открыв рот и изогнув в крике губы, хрипло кричит командир корабля, на секунду обернувшись ко мне. В этот миг вспыхивает красная ракета и в ее свете он похож на дьявола из преисподней.

Ракета гаснет, и тьма вновь опускает свой занавес. Световые пятна впереди лишь усиливают черноту ночи. Чувство такое, словно в ночи приготовился к прыжку какой-то ужасный зверь. Облака расступаются, и в этом окне вдруг ярко зажглись звезды, и засияла луна: она невозмутимо стоит под равнодушными звездами.

– Небесная недвижимость! – задрав голову, произносит комфлотилии. Трезвое умозаключение!

Проходит немного времени и над горизонтом опять вспыхивает красная точка. Она увеличивается в размерах и, сдвигаясь, медленно набирает высоту, немного в стороне от нас. Сквозь шум работающих двигателей корабля слышим быстро нарастающий рев и вот, прямо над нашими головами, рассекает небо красная комета.

– Ура! Наши снова стреляют! Это – Фридолин! – радостно восклицает командир корабля и несколько раз даже ударяет кулаком от волнения по крышке рулевой рубки.

Едва стихает рев, как над нами пролетает новая комета и за ней еще одна.

Комфлотилии орет сквозь шум двигателей: «Такого я еще никогда не переживал в своей жизни! Наш ВМФ возрождается!»

Луна ныряет в черную дымку, стелящуюся по горизонту. Еще один нырок и от луны остается лишь верхний край диска. Диск утопает в дымке и скоро вовсе исчезает.

– По вашей просьбе! – кричит комфлотилии мне прямо в ухо. И помолчав, серьезно говорит: «Я задаю себе лишь один вопрос: Почему мы не используем ФАУ-1 против флота вторжения?»

Он явно жаждет услышать мой ответ, но так как я тупо молчу, то спрашивает вновь: «Что вы думаете по этому поводу?» – «Может быть, им нужны определенно большие цели?» – «Большие как Лондон, что ли?» – «Ну да. Такого, наверное, размера. Несколько квадратных километров!» – Так. Больше ни слова! Затыкаю себе рот. Крики собеседника утомляют меня.

В 3-ем часу ночи становится холодно. Меня бросает в дрожь. Возможно, сказывается и усталость. На востоке уже загорелась яркая полоска горизонта. Корабль ложится на обратный курс.

Погружаюсь в ровный шум двигателей. Этот глухой, размеренный шумовой поток успокаивает мои расшатанные нервы. Надеюсь, все обойдется. Надеюсь, что английские катера не настороже. Для них совсем несложно потопить такой тральщик как наш: у них приличная скорость плюс две торпеды….

– Прикажите снизить скорость! – обращается комфлотилии к командиру корабля. – Мы должны прибыть в порт точно в 4 часа 30 минут. И ни минутой раньше!

…Дай Бог, ни минутой позже! – добавляю про себя. Как только достаточно рассветет, наверняка заявятся штурмовики.

Бог знает, почему на палубе этого корабля не установлены зенитные орудия!

Старик назвал бы такую нашу ночную вылазку «Сходили, как воды испили». Может быть одним хорошим глотком.

Странно, но в его флотилии совсем не шла речь о катерных тральщиках. О больших тральщиках и сторожевиках тоже. Надменность подводников! Для них имеют вес и значение лишь эсминцы и миноносцы. Интересно бы узнать, куда летели те соединения бомбардировщиков? На Гамбург? На Берлин? На Мюнхен? Так. Надо разузнать наверняка. Такого рода налет не замолчишь и не скроешь.

Когда на траверзе правого борта показались зеленые огни портового маяка, стравливаю воздух из спасжилета. На восточной стороне неба светлая полоса почти достигла зенита. Уже различаю окна зданий. Комфлотилии снимает каску и вытирает лоб тыльной стороной ладони. Он также стравливает воздух из спасжилета.

После нескольких маневров корабль швартуется у причальной стенки – тройным пакетом на случай тревоги.

– Эх, сейчас бы тарелку горячего супа! – мечтательно говорит комфлотилии.

Я же снимаю каску, освобождаюсь от спасжилета и на негнущихся ногах спускаюсь вниз. Все переборки распахнуты. Навстречу выходит командир корабля. «Ну, как? Ничего? – произносит он хриплым, усталым голосом, – Такое бывает! Не часто, но везет!»

В голове вертится мысль о горячем супе. Надо выкинуть ее. После удачного возвращения надо принять стаканчик на грудь, потом еще один и еще один.

Чувствую себя разбитым и потрясенным одновременно. Более всего хочу завалиться где-нибудь на земле. Точно знаю, что в блиндаже коменданта порта я мог бы спать на настоящей кровати. Вопрос лишь в том, смогу ли я вообще заснуть. А еще лучше было бы свалить вообще в Benesville!

– Ну, как? Хороший материал набрали из этого похода? – обращается ко мне комфлотилии. Забыв все формальности, просто киваю в ответ. Затем, собравшись, благодарно жму ему руку. И добавляю: «Покорнейше благодарю, за возможность быть на борту вашего корабля».

Выйдя на пирс, невольно закрываю глаза от слепящего солнца. Водитель уже здесь. Старательно отсалютовав мне, он внимательно осматривает меня. Тоже, наверное, хочет спать, как и я.

Мой приказ «Едем в Benesville!» прибавляет ему живости.