Текст книги "Волчьи ягоды (СИ)"

Автор книги: Кейси Лис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 37 (всего у книги 45 страниц)

– Почему Вы запретили мне участвовать в операции? – повторила она раздельно, чеканя каждый слог. Внутри закипала горькая злость, и пришлось приложить усилие, чтобы голос не дрогнул. Не сейчас, ну. Она же взрослая девочка.

– А ты сама не догадываешься? – наконец-то посмотрел на неё Борис. Глаза ясные, но зрачки заволокло усталостью. Мрачный и холодный, как тени на глыбе северного льда. И выражался чётко, предельно точно, не зацикливаясь на мелочах вроде смягчения своей речи и подстраивания под собеседника. Поэтому, видимо, не все находили с ним общий язык: давление почти ощущалось; вот только Люси оно ни капли не мешало.

– Я участвовала в атаке на Первую! – возмущённо заявила она. Он забыл?! Да она же была там! – Я тоже имею право сражаться!

– Люси, я определил тебя сюда, и это не изменится, – жёстко отозвался Борис, теперь уже злясь. – Ты беспечна и легкомысленна, ты просто не можешь выдерживать серьёзность даже на собраниях – и собираешься идти в бой против лучших боевых единиц Лектория?

Легкомысленна? Что-то внутри оборвалось. Оглушённая звоном в голове и наступившей тишиной, Люси смотрела на него, не веря собственным ушам. Ах, вот оно что. Он считает её ребёнком. Глупым и, очевидно, беззащитным, который будет только мешаться, а не помогать, так, что ли? Кулаки разжались, ослабевшие пальцы покалывало. Сердце сжалось до мельчайших размеров, и Люси сглотнула скрежет в горле. Плечи дрогнули. Она быстро отвернулась и сделала решительный шаг к дверям: лишь бы не увидел, что у неё слёзы выступили; Борис неожиданно шагнул за ней, поймав за запястье и крепко сжав, она рывком обернулась, собираясь уже закричать, но остолбенела, когда он сбивчиво, суховато произнёс:

– Постой, да я же защитить тебя пытаюсь!

Что? Борис глядел на неё прямо, всё ещё устало, но не зло. Ярость вмиг улетучилась, оставив только лёгкое жжение в рёбрах. Люси смотрела на него и не верила своим глазам.

– Я думала, вы меня ненавидите, – едва слышно сказала она.

– Кто тебе такое сказал? – удивился Борис. Он отпустил её запястье. Теперь голос его звучал совсем не жёстко… даже наоборот. – Я не ненавижу тебя.

– Но я всё ещё не понимаю, почему…

Говорить было немного трудно.

– Твоя странность не боевая, – он чуть прищурился. – И ты будешь гораздо полезнее в прикрытии, замещая нужных согласно плану.

– А про мою легкомысленность?

– Это тоже. – Борис поморщился. – Видишь ли, я надеялся, что такая формулировка отобьёт у тебя желание со мной сотрудничать…

Люси не сдержала смешок.

– Тактика не ахти, – заметила она. Настроение почему-то приподнялось. – Только если хотите вконец со мной разругаться. Если вам я нужна тут, так бы и сказали. И что за тема с «защитой»?

Ну, не могла же она не спросить. Борис долго смотрел на неё, затем усмехнулся – ого, он и так умеет? – и махнул рукой.

– Завтра в семь, – напомнил он.

– До завтра, командир!

И она выбежала из кабинета, мелькая зелёной гривой. Улыбка до ушей и блеск в глазах. Да, завтра будет опасно, страшно и трудно, но сегодня она получила кое-что важное, и это что-то не могло не греть душу. «Ну я припомню Вам эту грубость, Борис Дмитриевич!»

*

– Я впервые тут… в нормальном положении. – Тая, подняв голову, рассматривала многоэтажки. Их стекольные стены сотнями зеркал отражали скользившие оранжевые лучи, дрожавшие в холодном воздухе, словно остаточное эхо зарева. Почему-то в последние дни сезона всё казалось материальнее, точно наливалось тяжестью, собирая силы к зиме с её морозами и метелями. Интересно, какова в Авельске зима? Наверно, уже и не увидеть. Пока Тая рассматривала дома, Настя рассматривала её.

– Пока мы на территории NOTE, нас не тронут, – сказала она. – Но, вообще-то, это не совсем территория… вроде промежутка.

– Я думала, Авельск весь поделён. Как сетка…

– Почти весь, просто некоторые места не дают пользы, вот за них и не сражаются. Мне так Каспер объяснял, во всяком случае.

Место, у которого они остановились, носило гордый статус аллеи, но на самом деле было чем-то средним между вытянутой дорожкой, по обеим сторонам заросшей тонкими деревцами, и мини-парка, потому что дома аллейки сторонились. За ближним рядом облетевшей ограды ветвей безмолвно ждала машин узкая трасса, используемая для въезда во дворы многочисленных офисов. Тут же имелся низкий заборчик, частично убранный, частично ещё стоявший; на нём, не опасаясь за шаткость, устроился Антон, согнув колени и нахохлившись. Он наблюдал за спутницами молча, глаза по-кошачьи сверкали. Действительно, похож на кота. Уличного, недоверчивого, настороженного.

– Странно, что место, где столько многоэтажек, никому не нужно.

– Они, думаю, нужны. Просто аллейка – нет. Всё довольно детально объясняется.

– И кому сдались эти правила? – Тая фыркнула. – И без них жить можно…

Сомнительное предположение. Настя невольно вспомнила свои первые дни в Авельске, когда её забрали в Лекторий. Правила города гласили, что нейтралов не трогают без причины, но её всё равно забрали. Нарушение стоило неприятностей. Эти же законы защищали других нейтралов, которые могли сражаться между собой, но против организованных сообществ беззащитных – если бы Лекторий их отлавливал всех… Значит, правила нужны. Иначе город точно погряз бы в хаосе.

Хотя сейчас чем лучше? Пусть они не бьются открыто, но каждый луч несёт в себе напоминание. Они скользят, обволакивая город обманчивыми улыбками, намекая на скоротечность. Уже завтра, сменив полотно облаков на раннюю зарю, они укажут новое время. Час, что вновь перевернёт мир странных с ног на голову, но при этом не затронет мир нормальных, такой беспечный и тихий. Завтра – ещё восемь детей. Братья и сёстры, сплетённые узами горя. Завтра на карту поставлены будут жизни всех. Настина – в том числе, но Настю это не беспокоило. Она смотрела на Таю, жадно дышавшую городом, на молчаливого и мрачного Антона, она смотрела, как удлинялись тени и лучи растекались оранжево мерцавшим сиянием… Этот мир был красив. Одна его красота стоила того, чтобы за неё умереть.

– Завтра, – сказала Тая.

– Завтра, – кивнула Настя.

Подруга подняла на неё глаза – синие, как море. Организм Таи восстанавливался очень быстро по меркам обычных людей: должно быть, потому что тела оружия должны быть способны к скорому восстановлению. Интересно получается. Поэтому ни Антон, ни Настя не болели, как бы легко ни одевались? Ходила Тая ещё с трудом, но старалась и пылала энтузиазмом.

– Мне назвали срок, – продолжила Тая. – Дольше, чем я ожидала. Если я не умру завтра, я тоже уйду.

– Хорошо.

Антон резко повернул голову, замерев и насторожившись, но Настя не оглянулась. Она смотрела себе под ноги. На серой дорожке, обрывками высвеченной солнцем, растекались остаточные тени. Скоро они сольются и поглотят всё светлое, а пока что – рыжина и апельсиново-антрацитовый оттенок, полосы и тонкие следы опавшей листвы. К теням переменчивого города добавились ещё две, такие разные, но отдалённо знакомые.

– Привет, – произнесла Тая спокойно.

– Седьмая, – прошелестел серебристый голосок девочки из лунного света.

– Живая ещё, – усмехнулся, как трескучий костёр, голос парня из сплочённого мрака.

Настя повернулась к ним. Солнце попало в зрачки и растаяло в них, вычерчивая всё до пикселя этого надуманного мира, в котором каждый шаг был ходом одной запутанной игры. Они стояли напротив, совсем близко. Стоял, точнее, парень; та же кофта, что летом, капюшон на черноволосой голове, раскосые красные глаза с узкими зрачками. Девочка умостилась у него на руках, покачивая ногами в высоких бело-голубых сапожках, да и сама она была в белой курточке поверх голубого платьица, с длинными волосами, светлыми, но не такими же снежными, как одежда. Её розовые глаза смотрели равнодушно и прохладно, с лёгкой насмешкой. Парень не поставил её на землю, а она не попросила – видимо, обоим комфортно.

– Ненадолго, – отозвалась глава Стаи, рассматривая их. – Вы в порядке, значит.

– В абсолютном. После Второй вошли во вкус. – Тонкие губы Веры изогнулись в улыбке. – Можешь звать нас мстителями, если хочешь.

– Что, из-за проекта?

– Они хорошо прячутся, – плюнул Тимур, – уроды. Ничё, от нас не защищены.

– Мы знаем, как выжигать их из нор, – промурлыкала Вера.

Настя смотрела на них, и «тени» синхронно развернули лица к ней. От этой общности действия, негласной и естественной, по спине пробежал холодок. В прошлую встречу она не сразу заметила, насколько они похожи, даже если внешне до невероятного противоположны.

– Рады за тебя, – сказала ей Вера, отвечая за обоих. – Ты ещё жива. Твоими стараниями, Антон?

Антон покачал головой. Тимур оглянулся на солнце, прищурившись; в его оранжевых лучах он казался героем какой-то фантастической саги, потому что месту совсем не подходил. Искристый силуэт девочки рядом с ним – из той же оперы. Они такие странные. Они по-настоящему ненормальные. К сожалению или к счастью. Зато точно можно счесть удачей, что они союзники NOTE, а не враги, потому что с такими жестокими и отчаянными бойцами им было бы слишком трудно сражаться.

– Завтра мы увидимся вновь, – Вера опять улыбнулась. – А там исполним свой долг.

– Вы считаете эту битву своим долгом? – спросила Настя. Она их откровенно не понимала. Наверно, и не стоило понимать, ибо интуиция подсказывала: путь, избранный «тенями», настолько страшен, насколько и залит кровью. Они вовсе не хорошие дети, переступившие свою суть. «Тени» как раз свою сущность принимали, поэтому и продолжали убивать; для них это было понятным и простым.

– Разумеется. Как и вы. – Вера пожала плечиками. – Это главное. Остальное не имеет значения.

Антон встал.

– До завтра, – бросил он кратко.

Тимур хмыкнул, растянув лицо в злой и жестокой усмешке. Настя с затаённой потерянностью смотрела на этих двоих – на живые темноту и свет – и понимала, что тогда, на Охоте, могла бы стать такой же. Она пошла с ними, потому что хотела понять, что из себя представляет. Однако теперь становилось понятно хоть что-то. Она не такая, как Тимур и Вера. Она не считала их образ мыслей и поступки приемлемыми для себя. Наверно, у Насти всё же есть подобие личности.

– Спасибо, что тогда разрушили лабораторию, – серьёзно сказала Тая. – Больше может не представиться возможности вас поблагодарить.

Вера и Тимур синхронно кивнули.

И ушли.

*

Улицы не помогут «Атриуму». Они вообще никому не помогут; все их поступки – сделки на временную выгоду, попытка протянуть ещё какое-то время в окружающей их реальности. Они не умеют помогать, а NOTE не даст им того, что они потребуют. Может, Борис через Михаила мог бы, но ведь участвует всё отделение, ни за что не дозволится ему поступать своевольно… Ох, вот этому Оля к организациям не причислялась. Слишком рискованно и слишком твёрдо. Рубить топором, когда можно поддеть иглой. Никакой мобильности и всё по правилам.

Оля никогда не говорила, что она предельно честна. Конечно, ей приходилось мастерски выкручиваться; она, правда, предпочитала молчание открытой лжи, и со временем приходившие за помощью к этому привыкли. «Не спрашивай больше, чем она может ответить». Зато она действительно помогала. Какая ей выгода? Её положение опаснее любого уличного, потому что она была связана с ними всеми, постоянно на грани, постоянно под угрозой. Видимо, она совсем была ненормальной – но ей это нравилось! Не риск, а то, чем она занималась. Положение, связи, важность и нужность своего дела. Пусть совсем каплями, но она подтачивала неподвижные плиты уличных принципов, объединяя людей постепенно. У неё может уйти много лет, она может умереть раньше – но она хотя бы старается. Она прилагает все усилия для того, что считает важным!

У Оли был повод собой гордиться. Жаль, что гордость и любовь к себе в ней не объединялись.

В доме было тихо. Папа и Катя работали в городе. Михаил – на собрании в штабе NOTE. Тая вместе с Антоном и Настей – на поисках. Дмитрий не приходил без повода – во всяком случае, пока этот повод не находил или не придумывал. Оля редко оставалась одна прямо настолько, и, хотя брошенной она себя не ощущала, было немного непривычно. Правда, всё равно на сегодня есть ещё дело, ещё посетитель. Предупредили пару минут назад, так что она ещё успела перебраться на коляску и накинуть на костлявые колени плед: вид собственных ног её нервировал. Позвонили в дверь, и Оля направилась в гостиную.

Там, прислонившись к дверному косяку, уже ждал парень с пепельными волосами и шрамом через глаз, Виас, и Оля приветливо улыбнулась ему… улыбка погасла. Интуиция и чутьё, всё, что можно отнести к знанию человеческого поведения и взгляда, это всё заставило Олю вздрогнуть. Виас смотрел на неё прямо и тяжело, и на лице его было странное выражение, которое она никогда ни на ком ещё не видела. Оля сжала губы.

– Не беспокойся, – он действительно усмехался, холодно и надменно, но вместе с тем была капля любопытства и торжества. Будто ребёнок, которому показывают фильм о том, как хищник поедает жертву. – Ты же умная девочка, Оленька. И ты много помогала, так что мы тебе зла причинять не будем. Просто веди себя хорошо, о’кей?

Она смотрела на него.

– Не надо, – произнесла девушка ровным голосом. – Ошибка будет дорогого стоить.

– Наш ход важнее. Так что, попробуешь сопротивляться?

В золотистом освещении комнаты таяли тени. Из прихожей показались сопровождающие Виаса, высокие сильные шкафы, как будто бороться собирались с группировкой целой, а не беспомощной девчонкой-инвалидом. Оля стиснула подлокотники коляски. Ловушка, которую она всегда ждала, но не сегодня же. Ох, Лекторий… что же вы творите?

– Итак? – вздохнул Виас.

«Напрасно». Но Оля этого не сказала. Она опустила голову. Узоры на пледе показались какими-то неожиданно глупыми.

Когда Михаил и Катя вернулись домой, они никого не обнаружили. Все вещи – на своих местах, свет включён, в комнатах дотлевала тишина.

Посреди гостиной стояла пустая инвалидная коляска.

*

– 24 ноября 2017

– Если умрёшь, я найду тебя и убью.

Люси приподнялась на цыпочки – он почти на голову был выше – и поцеловала в щёку. Губы сухие и ощутимо дрожавшие; Каспер обнял её, привлекая к себе, и уткнулся носом в ярко-зелёную макушку. Люси промычала что-то нечленоразделённое, но он почти услышал угрозу в её тоне, поцеловал в лоб и отпустил, последний раз взъерошив и без того находившиеся в творческом беспорядке кудри.

– Из больницы так и не выпустили, – вздохнул он. – Так что не беспокойся, быстро отыщешь.

– Береги себя, глупый братец! И ты, старичок!

– Нынешнее поколение так невежливо, – шутливо посетовал Роан, отвечая на объятия бывшей ученицы, поверх её головы взглянув на Каспера. – Хэй, Кас, а меня на удачу не поцелуешь?

Люси ткнула его в рёбра, бессмертный с улыбкой покачал головой. В холл вошли ещё двое – девушка с каштановыми волосами, Белль, и молодой мускулистый мужчина… Да уж, Каспер его едва ли не впервые видел в боевой форме. Обычно одетый в строгий костюм, сегодня Борис был облачён в плотные чёрные брюки, чёрную водолазку с высоким воротом, поверх – крепкий кожаный жилет с какими-то встроенными датчиками – наверняка связь с отделением проходила так. Кобура на поясе, ремни на бёдрах с закреплёнными ножнами – для холодного оружия, плотные наручи и перчатки без пальцев, нагрудник не в военном стиле, а скорее лёгкий и прочный, напоминавший артефакт из онлайн-игры, которую Люси когда-то показывала. Высокие сапоги. В остальном Борис ничуть не изменился, та же сосредоточенность и серьёзность, но без официальной одежды контуры тела вырисовывались чётче, вместе с тем стала заметна гибкость и сила его движений. Сколько всего нового можно увидеть в человеке, если просто его переодеть! Люси вон так и глаза распахнула.

– Все собрались? – Круценко окинул их внимательным взглядом.

Белль подошла к Касперу и остановилась напротив, прямо глядя ему в глаза, немного сердитая – на себя, скорее всего, – и немного неловкая в чувстве вины.

– Пусть неразрешённых вопросов не останется, – проговорила она на выдохе. – Это было плохо.

– Да, – он согласился. – Извини за всё.

– И ты меня. – Белль погрустнела, эмоции она совсем не умела прятать. – Выживи, пожалуйста. Роан, вы же его сбережёте?

– Конечно, малышка. – Бессмертный улыбнулся.

– Это ещё кто кого беречь будет…

– Разобрались? – недовольно осведомился Борис. Он не выглядел уставшим или встревоженным, наоборот, словно в него вдохнули бесконечный поток энергии. Глаза сверкали ярче, плечи были расправлены шире, каждое движение отдавало не железной выправкой и твёрдостью, а сильной, властной плавностью, пружинистой походкой, как у хищника. Борис был готов к бою, даже если мог обходиться использованием странности, и видеть его таким было непривычно. Взвесив аргументы, Каспер пришёл к выводу, что таким лидер ему нравится больше. Не только строгость и суровость, но и странные отголоски жестокости, лёгкое профессиональное напряжение и гибкость.

Дробились на отряды. Каспер достаточно смыслил в тактике, чтобы оценить деление на команды: в данном случае так действительно было выгоднее, чем просто бросаться толпой. Роан – не в наступательной группе, а первый в поисковой – поторопил их, намекая на время; Борис кивнул, Люси, подобравшись, выдавила улыбку и пожелала им удачи, пока рядом Белль заламывала пальцы. Каспер последний раз взглянул на сестру – оставлять её одну было нечестно, но лучше варианта не оставалось.

Вышли они втроём. Коридоры отделения, погружённые в тишину и мрачное забвение, встречали каждый шаг гулким эхом, разлетавшимся в тишине предрассветного часа. Ночь – время странностей, связанных с отсутствием света, коих в Лектории было много; им же, возможно, придётся биться долго, и это никак нельзя класть на вечерние часы.

– Являемся ли мы абсолютным добром? – спросил вдруг Каспер, ни к кому конкретно не обращаясь. – Если смотреть на Лекторий как на зло, то чем мы-то лучше?

Роан смотрел на него с любопытством, Борис, оглянувшись через плечо, мазнул голубым взглядом, словно прожектором.

– Воспитанный организацией восстаёт против её принципов, – протянул Роан. – Ах, это поколение совсем не безнадёжно.

– Я не восстаю, я пытаюсь понять.

– NOTE – не добро, – продолжил бессмертный. – Но тогда не стоит вообще загадывать на добро и зло. Лекторий жесток к своим же, но «не суди да не судим будешь», как говорится. NOTE не убивает своих детей, не старается разрушить мир, но в проявлениях иных она не менее жестока.

Каспер знал это. Он знал многих в организации, и все они разнились, однако есть кое-что, отделявшее тот набор Роана от многих других молодых ребят. Давление. То, что NOTE воспитывала в своих подопечных, не распространилось на Каспера, Люси и других ребят их компании: Роан приложил все усилия, чтобы их оградить. Он сохранил их независимость во мнениях, хоть зависимость в поступках и осталась.

– Незачем судить о добре и зле, – сказал Борис, – если бой всё равно начнётся. Наша цель – лифы. И лифы – это не только грех Лектория, но и наш. Мы не защитили их, когда было время. Пропустили их появление. Тотальная ошибка.

– Это слова Михаила? – полюбопытствовал Роан.

– Да, но его мнение я разделяю. – Круценко не сбавлял шага, и скоро они уже оказались у лестницы. – Теперь мы обязаны приложить все усилия, чтобы устранить ошибку. В вашей вариации, Роан, и в вариации Михаила и всех это означает спасение лиф. Управление ещё в первом инциденте заявило, что в подобной ситуации следует истребление, но, раз уже вступились вы, приказы не имеют смысла.

– Я не дам убивать людей из желания избавиться от лишних хлопот, – покачал головой Роан. – Это пустое насилие. Я видел его достаточно, чтобы ценить каждую жизнь – будь это взрослый и опытный мирный или беззащитный натасканный на борьбу ребёнок – нет разницы.

Каспер остановил его за запястье и притянул к себе. Борис, не оглядываясь, махнул рукой, и даже в его осанку прокралось выражение: «Как вспомните, что на носу серьёзная операция, поторопитесь».

Когда они направились следом, в голове немного звенело.

В холле ждали участники похода. В разной форме, с разными ролями, с разными странностями. Йорека и Стейси среди них не было – уже умчались по заданию. К Роану двумя мягкими тенями примкнули Антон и Настя; оба в чёрном, словно в насмешку над белизной лабораторий, без дополнительного оружия, только у Насти на поясе висел кинжал с прямым лезвием. Лица бледные, губы сухие, глаза мрачные, решительные. Держались они словно на отдалении друг от друга, и Каспер, чутко присматривавшийся к ним ещё с их появления в Авельске, уловил это изменение. Между ними что-то не так, но, вроде, хотя бы странности их не разрывают. Роан, стоявший рядом с Каспером, оглядел их с выражением, которое можно было бы окрестить отцовской гордостью, даже если веселья в нём не сверкало.

– Что ж, – мягко и негромко заговорил бессмертный, – мы знали, что этот день настанет. Для вас это нечто более важное, чем для всех остальных. Но тревоги ничего не решают. Вы готовы. Ничто больше не сможет вас сломать.

Антон кивнул. У Насти дёрнулись плечи. Роан ласково улыбнулся и с мелькнувшей шуткой добавил:

– Я свой талисман на удачу уже получил, надеюсь, он и на вас распространится. Всё-таки передавать его напрямую малость не подходит…

Каспер поборол желание ткнуть его в бок, пока ещё была возможность.

Люди переговаривались, люди ждали, люди – и вошедший неожиданно последний человек остановился в дверях, запыхавшийся, тоже не в официальном костюме, а в боевой форме. Светлые волосы частично зачёсаны, частично спутаны – торопился. Вскинув глаза на Бориса, застывшего на последних ступенях лестницы, человек хрипло выдохнул; взгляд его полыхал, и Каспер был потрясён подобной несдержанностью того, кто всегда контролировал проявление своих эмоций.

– Они забрали Олю! – почти выкрикнул Михаил Каринов, ненависть, решимость, отчаяние, горечь и торжество смешались в нём в разнородную кипучую палитру. Голос звенел, раскатываясь над головами притихших сотрудников. Михаил обвёл их бешеными глазами и сказал чётко, чтобы точно услышали все: – Нейтралы узнали об этом. Они в ярости. Они пойдут против лаборатории!

Молчание стало на бесконечный миг почти мёртвым. А затем взорвалось шумом.

*

Ночью Каринов не спал, не спала Катя, не спал Василий. Василий, бедный нормальный мужчина, прекрасно осознавал, что своей младшей ничем не поможет, и так терзался горем, что Михаил направил его в город: пусть хотя бы попробует проверить камеры. Подавать в розыск за одну ночь – естественно, никто не оформит пропажу, да и что нормальные сделают против странных? Безопаснее им же – не высовываться. Однако вид тестя, убитого горем, давил не слабее общей ситуации. Михаилу хватило Кати, чтобы вконец разбередить старые раны.

Катя держалась молодцом, насколько это было возможно. Когда они обыскали территорию вокруг дома и не нашли и следа, жена не стала истерить или плакать. Только как будто на несколько лет постарела, мгновенно посерела, зрачки слились с чёрной радужкой. Вцепилась в локоть Михаила, не видя ничего перед собой.

– Я должна её беречь, – непослушными белыми губами проговорила она. Ресницы её дрогнули, помертвевший от ужаса взгляд раскрывался пропастью. – Я…

– Ты не виновата! – Ему пришлось встряхнуть её за плечи, только тогда Катя подняла на него лицо, пергаментно-белое. Михаил склонился над ней, ловя сбивчивое дыхание, заставил сконцентрироваться исключительно на себе. – Послушай меня, послушай. Ты не виновата. Олю не тронут. Она очень важна, её ни за что не тронут. Где бы она ни была, она жива. Слышишь?

Через хрупкое тело в его руках прошла волна дрожи, но смотреть Катя стала уже осмысленнее. Теперь в уголках глаз скопились слёзы, хрустальными искрами поблёскивая и норовя соскользнуть, и губы тряслись вместе с руками, но она упорно закивала. Михаил едва мог выдохнуть, чуть ослабляя хватку. Катя – умная девушка, лучшая из всех, кого Каринов встречал, и она справилась с паникой удивительно быстро. Всё будет нормально. С Катей. А с Олей?

Сказать, что ему стало плохо – ничего не сказать. Михаил не был в растерянности: он отлично представлял причины, по которым Олю могли увести из собственного дома, ещё и без коляски. Это были не переговоры. Это было похищение. Похищение перед боем – потому что Лекторий в курсе мероприятия. Они знают. И они готовятся. Но все эти причины не имели значения первостепенного, потому что больше, чем связующим нейтралов, Оля была Михаилу семьёй.

Тёплая, славная девочка. Лучистый взгляд, любовь к книгам самых разных жанров, цветастый плед на ногах и колоссальное терпение и выдержка, позволявшие ей умело контактировать с самыми пёстрыми компаниями города. Сильная, не желавшая напрягать близких своей беспомощностью. Ни за что не давшая бы им из-за неё напрасно страдать. Оля – девочка с теплейшей улыбкой, которая звала Михаила братом и быстро вызвала у него доверие и любовь.

Её украли, а вместе с ней украли кусок сердца Михаила. Он прекрасно это осознавал. Вот она, разница между прошлым и настоящим, она настигала его постоянно: раньше ему нечего и некого было терять, теперь же у него была семья. Катя, Оля, Василий, Настя. Если пропадёт хоть кто-то из них, он же просто с ума сойдёт. Однако нужно держаться, нужно думать трезво – он нужен таким, каким привык быть, и уже потом – тем Мишей, который принадлежал семье Цветаевых всей душой.

– Будем искать, – пообещал он, бережно смахивая со щеки Кати слёзы.

Она кивнула, беря его за руку. Пальцы её дрожали. Михаил поцеловал её и повернулся к окну. На полу, прямо за оставленной инвалидной коляской, почти спрятанный под колесом, так неудачно уроненный – лежал мобильный телефон с отсутствовавшей блокировкой и открытым контактом Дмитрия.

Оля знала, что ей предстояло.

– Пообещай, что останешься здесь, – сказал Каринов, не глядя на жену. Он уже понимал, что делать дальше. – Что бы ни случилось. Ты нужна здесь.

Катя сверлила его взглядом, но не стала противоречить.

– Будь осторожен, – попросила она глухо. – В том, что сейчас затеял.

– Это затеял не я. – Михаил косо ухмыльнулся. В груди неудержимо болело, но вместе с болью пришли и мгновения торжества. Какая умная девочка. – Это затеяла Оля.

========== 5 / 6. Изумрудно-красный ==========

– 23 ноября 2017

Она стоит по пояс в высокой густой траве. Зелёное море простирается вокруг, шелестя тысячами голосов. Колосья прямые, с режущими острыми краями вытянутых листьев. За этим бесконечным океаном – силуэты далёких деревьев с пушистыми кронами и чернильные штрихи линий электропередач. Там же, видимо, проходит дорога. Она смотрит вдаль, на утреннее небо, где поверх пурпура расстилается голубизна, у самого горизонта же – ярко-золотая полоса. Она разливает щедро свой новый день, и звёзды молочными искрами тают в высокой синеве. Она стоит и смотрит на небо, на утро, ловит лицом порывы свежего ветра.

Нет. Стоп. Стой…

Она сглатывает слёзы, горячими дорожками стекающие по щекам. Она утирает лицо, закрывает его руками, срываясь во вздохах. Она не хочет смотреть вниз. Она не хочет знать, почему стоит. Почему у неё получается стоять. Спине холодно, ветер здесь материальный. Она плачет, слёзы уносятся порывами, отражаются в карих глазах разводы искусственной красоты застывшего в пойманном мгновении мира. Она даже со стороны себя видит – болезненно-худую девушку в цветастом платье, с распущенными тёмными волосами, смуглой кожей, всем телом дрожащую.

Жалкая такая. Просто ужас.

– Отпусти, – шепчет она в ладони, зная, что тот, кому нужно, услышит. – Отпусти меня…

Она не может разрушить эту иллюзию сама.

Пол ударил холодом по вискам. Она подавилась воздухом, хрипло взвыла, утыкаясь слепо лбом в холодную сталь. Действительно, просто пол. Бросили и не позаботились. Когда фургон потряхивало, Олю потряхивало вместе с ним, но она отчаянно вжималась в пол, словно больше ничего надёжного не существовало. Неистово болела спина. Ей было тяжело дышать, спазм сжимал лёгкие. Последствия били по вискам пылью.

Виас, сидевший напротив, скрестив ноги, разглядывал её с хищным любопытством. Его тоже потряхивало, но, казалось, его не беспокоило ничто в этом мире, кроме нынешнего положения дел: его и лежавшей на полу, как сломанная кукла, девушки. Оля приподнялась на локтях, кашляя, от слёз горело нёбо и жгло глаза.

– Это было то, чего ты хотела, почему тогда плохо? – протянул, не обращаясь к ней, Виас. В полумраке, разгоняемом лишь косо подвешенной лампой, его лица не было видно, а голос звучал, как старые страницы дряхлых книг. – Сила желания губительна в обоих направлениях, получается?..

Это было то, чего она хотела. Вот как. Странность Виаса – «Желание» – могла погружать человека в иллюзию самого желанного или самого нежеланного, что способно было выдать сознание, исходя из характера и опыта. Получается, потайная мечта Оли – снова ходить? В принципе, девушка не была удивлена. Она ожидала от себя чего-то такого, но действие подобной странности на себе испытывала впервые; она и не представляла, как тяжело это может быть! Оле хотелось свернуться прямо здесь и плакать, плакать, пока слёзы не закончатся и буря в душе не утихнет, но она умела держать себя в руках, поэтому сжала губы плотнее, оглядывалась, прикидывала варианты.

Виас погрузил её в иллюзию, видимо, из благодарности. Однажды она крупно его выручила, вот он и расплачивался честно: попытался скрасить её спонтанный переезд дивным сном, где сбылась бы её мечта. Одно только «но» – мечта эта была ужаснее худшего из кошмаров. Оля хотела бы снова ходить, да. Но она не хотела получать это как мгновенную поблажку. Дать на мгновение весь мир человеку – и тут же его отнять; слишком жестоко. Проглотив горечь, Оля стала думать дальше.

Ну, понятно. Лекторию она понадобилась в этот раз настолько резко, что они не удосужились даже предупредить кого-либо. Вытащили её из дома, даже коляску не взяли, оставив целиком беззащитной. Не позаботились даже о том, чтобы прикрыть её исчезновение, значит, в курсе даты атаки. Откуда? Как информация могла просочиться? Кроме «Атриума», лиф и неё с Дмитрием об операции никто не знал! Те нейтралы, с кем она успела связаться, не могли рассказать, им это было максимально невыгодно. Оля специально выбирала тех, кому Лекторий досадил больше всего. Первое предположение – предатель. Кто-то их сдал. Однако это должно волновать Бориса и Каспера, не Олю, так что она обратилась к настоящему.

Итак, её везли. Судя по тому, что её странность пригодилась неожиданно резко и что её украли за день до атаки, вывод напрашивался сам собой, и он Оле очень не нравился. Это было куда опаснее, чем если бы её притащили в штаб и оставили там; да, оттуда не выбраться нейтралу, её бы держали там взаперти, как птицу с голосом особенным. Но там, куда они направлялись, исходя из доводов рассудка, время не ограничивалось жизнью. Совсем нет. Оля тщательно подавила панику – ей нужен был ясный разум, чтобы что-либо предпринимать. Только вот в положении она крайне невыгодном. Даже если б могла убежать, куда тут унесёшься? Виасу хватит мгновения, чтобы погрузить её во что-то похуже ночного кошмара, а остальные тут же сцапали бы. Невесело. Даже мрачно.