Текст книги "Волчьи ягоды (СИ)"

Автор книги: Кейси Лис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 45 страниц)

– Нет, всё хорошо. Меня просто позвали. – Михаил чуть подтянулся, целуя её в лоб. – Спи.

Катя в изнеможении откинулась обратно на подушку, и он с тёплым смешком подоткнул ей одеяло, с сожалением покидая его уют. Итак, его разбудила чужая воля, источник же её находился близко и легко распознавался – настойчивость на грани грубости, ох уж эти непоседливые подростки. Михаил быстро нашарил в гардеробе джинсы и футболку и, стараясь не разбудить Катю шумом, покинул комнату, плотно притворив за собой дверь. Дом был погружён в тишину и тепло. Снаружи отцветал последний месяц осени, грозя холодами и своевременным налётом инея на каркасах ветвей, но снег ещё не выпал. Погашенные лампы бросали призрачные тени на пол. Михаил, проходя мимо комнаты Оли, заглянул – дверь была приоткрыта. Его обретённая сестра только темнела макушкой над белым одеялом. Коляска стояла рядом, точно строгий страж её покоя. Михаил прикрыл дверь.

В гостевой комнате его уже ждали. Девочка – всё-таки девочка, ей едва шестнадцать стукнуло – в шортах и длинной тунике сидела у окна, постукивая пальцами по стеклу. За ним расплывались очертания леса и дорожки, связывающей дом Цветаевых с другими участками. В окне блёкло отражалось треугольное личико с глубокими синими глазами и длинными светло-русыми волосами, убранными в низкий хвост; Тая не оглянулась, но контакт с ней Михаил уловил и поспешил закрыть сознание. Тая поморщилась, точно он ей палец дверью прищемил. «А не надо лезть в чужую волю», – вздохнул про себя мужчина, присаживаясь в кресло напротив неё. С утра у него настроение не отличалось радостью, тем более с таким пробуждением.

Точно уловив его мысли, девочка-лифа неудобно поёжилась и заметила:

– Я не хотела пробираться к вам в спальню. Это было бы неловко.

Действительно, неловко. Михаил милостиво отмахнулся: в конце концов, что с неё взять? Тая не причиняла проблем своим пребыванием, а управлять обитателями дома и не собиралась – он достаточно хорошо разбирался в людях, чтобы не пропускать ни единой угрозы. Таю причинение вреда не интересовало. Она ради другого здесь находилась, нападать же не могла, ведь они собирались выступать на бой вместе.

Ах, бой… Повеяло сомнительной ностальгией. Воспоминания Михаила не были радужными, особенно что касалось разрушения Первой лаборатории. Тем не менее, он собирался участвовать.

– Случилось что-то срочное? – всё же спросил Михаил, вставая. Сидение нагоняло сон. Он поманил Таю за собой, и они перешли на кухню, где удалось поставить чайник. Михаил плеснул кипятком в заварку; на поверхности сразу всплыли чаинки с промельками кусочков ягод.

– Ио связался со мной, – кивнула Тая. Она села за стол и положила на него локти, одну худую ногу поверх другой, взгляд внимательный. Всё ещё тощая, но двигалась уже уверенно и без напряжения. Реабилитация прошла быстро и успешно. Она никогда не притрагивалась к вещам в доме, если её не просили, так что ждала, пока Михаил разливал чай; он поставил перед ней кружку и сам сел напротив, отодвинув стул. Василия в доме уже не было, работал. У Михаила же в кои-то веки выдался выходной, хотя ему порой казалось, что организация такого понятия не знает.

– Каким образом? – полюбопытствовал он, попутно приглаживая встопорщенные волосы. Дома можно было позволить себе выглядеть неподобающе, хотя перед приходом гостей он всегда принимал облик, к которому был привычен и который охотно демонстрировал. Катя часто подкалывала его по поводу такой мгновенной смены внешнего вида.

Тая выудила из кармана шорт сложенную бумажку и положила на стол перед Михаилом. Титульная страница «Войны и мира» Толстого, смятая и разглаженная, с надорванным краем. Михаил перевернул её. Шёл ряд галочек, завитков и тире, не похожих на Брайля или бинарный код.

– Это наш язык, – пояснила Тая. – Такой, каким Ио может писать, но чтобы другие не поняли, если что случайно. – Она забрала листок обратно. – Артур плохо им владеет, так что послание составлял Ио, это точно. «Война и мир» – это потому что они уже готовы. И они подобрали позицию. В общем, да, они готовы. Я хотела спросить у Вас, на какой день назначена атака.

Во всяком случае, прямой подход имел свои преимущества. Полезен ли он сейчас, Михаил не стал угадывать. Он смерил Таю внимательным взглядом, вздохнул и потянулся к чаю: хоть как-то нужно это утро встретить. Девочка обиженно скривила губки, но мрачность быстро с неё спала, сменившись ожиданием. Свои эмоции она выражала ясно, мимика была понятная, если хотела что-то скрыть – ещё могла бы попытаться, но Михаила, работавшего с разными людьми, было не обдурить. Драгоценный опыт прошлых лет применялся ради распознания лжи одной девчонки-подростка, хах. Странно, что в один миг всё перевернулось: стоило Михаилу приехать в Авельск, как завязалась заварушка. Может, это у него такая особенность: где он появляется, там случаются катастрофы?..

На кухне было совсем светло. Оля, как встанет, наверняка засядет за книги, за которыми коротала всё время между приёмами гостей и домашними делами. Умная девочка, осознанно запирающая себя в клетку дома – прекрасную, тёплую, любимую клетку, которую покидать не хотелось. Оля училась, дистанционно сдавала различные экзамены, когда уставала от чтения – бралась за рукоделие. Сидение в интернете её не привлекало, а живые люди и так навещали часто. Ни одиночества, ни недовольства своим положением. Относительное счастье.

Катя работала в городе, но по субботам и воскресеньям счастливо отдыхала. Василий в полиции уже с утра. Итак, дома оставалась Оля, лифа, которую приютили на время, и Михаил – двое последних по крови к обитателям не принадлежали. Да, по крови… Семья – столь растяжимое понятие. Цветаевы встретили Михаила с удивительной теплотой, за что он всегда будет им благодарен; и всё-таки казалось, что целый мир намекает. Этот дом милый, но небольшой. Михаил и Катя переедут, как закончится весь этот хаос – недалеко, конечно, возможно, соседний участок купят, чтобы не сильно разделяться. В любом случае, они уже отдельная семья. Маленькая, но, возможно, только пока что…

Тая ждала, сверля его синими очами, но за годы работы в NOTE Каринов научился невозмутимо не реагировать на любое давление. Он допил чай и только тогда, поставив кружку на стол, заметил:

– Дата сражения не зависит ни от меня, ни от тебя. Надеюсь, ты понимаешь, что и от Бориса, хоть он и лидер. Нам нужны силы, и далеко не все странности местного отделения боевые. А привлекать больше сотрудников мы не будем.

– Почему? Поймут, что у вас тут неладно? – фыркнула девочка.

– Возможно, – уклончиво ответил Михаил с лёгкой полуулыбкой. – Я хотел бы попросить тебя, чтобы ты не торопила события. Битвы – это серьёзно. Подготовка к ним не терпит спешки. И, кстати, раз зашёл разговор о времени…

Он поднялся. Отошёл к полкам вдоль соседней стены – стояли книги, стояли мелкие украшения декора, даже ещё живой розовый тюльпанчик в маленькой вазочке. Там же, оставленный на подзарядке, чёрным экраном ожидал планшет. Михаил снял его и вернулся, на ходу снимая блокировку и отыскивая в перечне файлов необходимый.

– Вчера на почту мне пришло это, – сообщил он, снова присаживаясь. Мужчина положил планшет на стол так, чтобы Тая могла читать и листать. Девочка пробежалась глазами по заголовку и вскинула блеснувший взволнованным испугом взгляд на собеседника. Он кивнул. – Это от Кевинского, врача из больницы. Результаты. Можешь прочесть.

Пальцы её чуть подрагивали. Лифа быстро схватилась за гаджет, быстро скача взглядом по строчкам. Михаил улучил возможность налить ещё чаю: и ей, и себе. Тая, не обращая на него внимания, читала присланный документ; отложила. Взгляд её рассеялся по комнате. Потрясена? Не то чтобы в ужасе… не испугана. Но всё-таки потрясена. Михаил придвинул к ней кружку: травяной напиток должен успокоить. Тая машинально отпила, всё ещё растерянная. Вздрогнула и, вернув оформленность внимания, немного сипло спросила:

– Это точное время?

– Нет, конечно. – Он не стал лгать. – Это наиболее приближенные даты. Но я думал, ты будешь более счастлива. Всё-таки срок близкий, но не настолько притесняющий.

– Ага. – Тая отпила ещё. – Просто… я думала, что это ненадолго. Что лаборатория – а потом всё. Но… я, получается, ещё вернусь к ним. – Она покачала головой.

Её время подходило к концу, однако оставляло простор на пару месяцев вперёд. Эта девочка проживёт ещё немного, прежде чем окончательно зачахнет. Результаты неутешающие: организм на пределе. Ей действительно не помочь. Виноваты в том, скорее всего, эксперименты с их звериной жестокостью – но было и ещё кое-что. Это «кое-что» Михаил пытался найти, потому что оно влияло и на остальных лиф. Возможно ли, что дело в их способностях?..

Тае не хотелось возвращаться к своим друзьям, «Стае», как она их окрестила? Это не должно заботить Каринова, однако он галантно поинтересовался, что так расстроило девочку. Она вопрос проигнорировала, и Михаил остался доволен. Вежливость была его неотъемлемым спутником, однако это не значит, что он действительно хотел таким быть. Михаил свои приоритеты давно определил. Образ, созданный NOTE и для NOTE, не отображал его мышление.

– Тебе всё ещё нужна дата? – спросил он.

Тая подняла грустные глаза.

– Да.

– Посмотрим, могут ли уже ответить. – Каринов вздохнул. Он всё равно собирался ехать в штаб, но оставлять чужую сверхсильную девочку одну дома не хотел. Точно уловив его мысли, хотя странность и не использовалась, девочка покачала головой.

– Я лифа, но я не собираюсь нападать. Вы всё-таки меня приютили.

– Хорошо. – Он поднялся, отодвинув стул. – Ничего не трогай. И… – Михаил смерил её пронзительным взглядом. – Я никогда не относился предвзято к лифам. Это не то, к чему стоит относиться предвзято.

Досадно получилось с Айзеком, кстати. Михаилу удалось оформить первые шаги, согласовать это с одним городом, в котором парнишка мог отсидеться, пока бушевал по поводу его побега Лектория, и всё сложилось бы удачно – но, видимо, не судьба. Айзек должен был представлять, от чего отказывался. Если он попросит, второй раз провернуть это будет сто крат сложнее. Михаил, впрочем, не утверждает, что не получится. Он сможет. И сделает, если потребуется. Его лишь немного беспокоит, что такая нерешительность может стать роковой.

В сложной игре Авельска не было места ошибкам. Путанные переплетения связей, прошлых и вновь создаваемых, бесконечно испытываемых. Тут каждый иному противник или союзник, и даже такая связь, как между врагами, здесь драгоценна – оформленные отношения тяжелее нести, но вместе с тем и приятнее. Цели назначаются иначе, если представляешь, как к ним относишься. Даже быть с кем-то врагами – это важно и значимо. Что уж говорить о дружбе.

Оглядываясь назад, Михаил легко вспоминал, что тогда составляло его жизнь, хоть эти остаточные декорации и сейчас мелькали на фоне. Тогда, когда он был совершенно один, никому не нужный, ни в ком не нуждающийся – он был свободен. Его не сковывали законы организации, вежливость, присущая его профессии, необходимость разрываться между тайнами и правдой – нельзя выдавать что-то одно, всегда нужно сочетать, а то ранишь или тех, или других. У него не было людей, за которых он мог переживать, и событий, не дававших ему спать ночами. Он не был вынужден действовать осторожно и внимательно, потому что берёг только себя.

Но теперь всё было иначе. У Михаила была семья: любимая жена, её странная сестрёнка, их добродушный отец. У Михаила был друг – пусть слишком закрепощённый и суровый для открытого принятия, пусть слишком глубоко увязший в работе, но однажды уже спасавший, честно признававший Михаила не чужим себе человеком. За спиной Михаила была целая организация – не самая справедливая, добрая и светлая, но дарившая новые шансы, помогавшая держаться, надёжная опора и защита тех, кто сам защитить себя был не в силах. Михаил больше не был один в этом мире. И в этом крылась главная выгода настоящего перед прошлым.

Он собирался ехать в штаб, но почему-то свернул на другую улицу. Адрес знал, хотя в гости не заглядывал. Покинул салон, остановился, не прислоняясь к светлому матовому боку, поднял голову. В морозном воздухе ноября стояло эхо уходившего сезона, и каждая секунда отмерялась вздохами. Голые ветви почти целиком растеряли листья. На высокое стройной рябине близ дома краснели грозди ягод. Одно из окон, отразив ранние солнечные лучи, распахнулось; показалась темноволосая голова, лицом направленная к Михаилу. Он приблизился, чтобы видеть лучше. Опираясь на подоконник, на него смотрела Настя.

Михаил улыбнулся непроизвольно и полез в карман пальто за телефоном. Девочка в окне скрылась, оставив его раскрытым, и скоро появилась вновь. Михаил быстро набрал и отправил сообщение.

[Хочу показать тебе кое-что. Нет гарантии, что тебе понравится.]

Девочка склонилась над телефоном, в ответ прислав лишь короткое «окей» и вновь скрывшись из виду. Михаил вернулся к автомобилю, готовясь ждать – на его памяти девушки никогда не собирались быстро, а считать Настю ребёнком теперь… по сути, он даже не знал, кем её считать. В его представлении не состыковывались два образа – маленькая забитая девочка с погасшими от ярости и боли глазами и девушка-подросток с несчастным, хоть и не пустым взглядом. Они связывались одной болью, но золотой середины Михаил не находил.

Она не была его семьёй. Они потеряли эту возможность, ещё когда Михаил согласился на условия: полный запрет на встречи. Звонки, подарки – какой смысл? Даже если девочка в своём ледяном дворце, воздвигнутом приёмными родителями, считала его последней надеждой, он не мог быть рядом. Даже такого банального он не мог. Хотя бы один раз пригреть, успокоить, сказать, что всё хорошо. Что ей не нужно было биться против самой себя, чтобы продолжать существовать. Что она может жить, если захочет, и она не должна умирать только из-за конфликта внутри.

И всё-таки Настя была той, ради кого он сражался. Подсознательно ища что-либо, что позволило бы ему не утонуть в своём кромешном одиночестве, он набрёл на проект LIFA. Он искал сбежавших детей. Он взял Настю и на какое-то время всё, бывшее его осколками, собиралось воедино. Осознание того, что он нужен был ей, давало силы на шаги дальше. Эгоистично? Возможно. Но это спасло. Михаил спасся. И всем, что у него сейчас, он был обязан когда-то упущенной возможности стать для некой маленькой несчастной девочки большим, чем одним из созданий жестокого мира, пытавшегося её стереть в пепел и прах.

Мир Михаила не был пуст. Мир Насти – тоже, но он норовил вот-вот распасться. Такое бывало: люди сходили с ума, когда противоречия в них накапливались и прорывались с новой силой. Такое, увы, бывало, и с этим мало что можно было поделать. Только быть рядом. Не тогда – так сейчас.

Михаил не даст ей окончательно сломаться.

Даже если теперь обещать такое уже поздно.

Настя спешила к нему, на ходу застёгивая пальто, и в её сиреневых глазах горели вопросы. Михаил с улыбкой открыл перед ней дверь на соседнее сидение. Он постарается ответить – хотя бы на то, что в области его ведения.

– Ты знала, что я приеду?

– Откуда? Просто выглянула, а там Вы. Что-то случилось?

– А мне можно только по поводам приезжать?

– Нет.

Она улыбнулась, чуть подаваясь вперёд и покручивая громкость музыки. Какая-то незатейливая мелодия с бренчащими ладами, полуиндийское, без слов и отвлекающей мишуры. Михаил так-то из музыки предпочитал классику, но эта частота была поймана первой, он и не переключал. Настю, судя по всему, тоже подбор устраивал; она натянула чёрный ремень безопасности, со щелчком пристёгиваясь, и оглядела салон, вертя головой. Ни тебе шапки, ни более тёплой одежды; худые колени в чёрных джинсах, шарф на плечах небрежно наброшенный. Поздняя осень её не волновала.

Странно. Учитывая элементы её прошлого, стоило предполагать большей чувствительности к погоде. Всё-таки зимой выжить на улице, без навыков, опыта и нормального иммунитета – уже подвиг, а не просадить здоровье обморожением – нечто выдающееся. И в то же время странно. Антон ходил в расстёгнутой куртке. Румия из Города-без-имени в рубашке на сквозняке скакала, когда Михаил её навещал. Виталий в майке тренировался на морозе. Лифы какие-то непробиваемые в иммунитете – или же просто не боятся чего-то страшнее того, что уже испытали.

Куда они едут, девочка не спрашивала. Она смотрела то в окно, то на Михаила – без настороженности, какую он привык замечать в её взглядах на других. Так странно ощущать, что с этим раненым ребёнком связь держалась крепко, хотя могла давно распасться. «Лифы – это внимательные хищники», однажды он слышал. Но не так. Лифы – не хищники. Это жертвы. Но могут менять статус в зависимости от ситуации.

Настя – одновременно и охотник, и цель. Сама себя грызла, сама себя загоняла в ловушку и медленно потрошила. Саморазрушение и разрушение, направленное на внешний мир. Не может сдержать силу, окружающих ранит, кусает руки себе и чужие, которые пытаются по шёрстке погладить, сожалеет, а всё равно не может ничего сделать. «Живи», – упрямо твердит себе, но при этом только ближе к пропасти отступает.

Михаил улыбнулся ей, когда она взглянула на него в следующий раз. И – она улыбнулась в ответ. Не так, как могла бы, а так, как зеркало отражает солнечные лучи. Стеклянная поверхность с сетью углубляющихся трещин, но всё ещё что-то отражающая.

Дети сами по себе зеркальны. Они повторяют эмоции, которые узнают, улыбаются на улыбки и хмурятся на крики. В них так легко закладывать черты. Открытые всем цветы, принимающие и дождь, и песок. Настя такая же. Действительно, она ещё ребёнок.

За окном проносился город с его холодными дорогами – не выйдешь без готовности к ветру, к возможным дождям, к наступавшей седой зиме. По утрам всё чаще лужи подёргивались тонкими корочками льда, мёрзли птицы, прячась в пух и перья, искрили лёгкими налётами инея окна. Декабрь будет сухим и терпким, увядшим, но ещё дёргающим город своей непосредственной мечтой о снеге. Снега будет много, он укроет мир, выбелит всё до идеальности, пока ещё будет чему менять оттенок…

Музыка сменилась на что-то резкое, со скачущим ритмом, и Настя склонила голову, вслушиваясь. Михаил чуть убавил её, интуитивно уловив в ней стремление к разговору. Сейчас он был счастлив услышать от неё хоть что-нибудь. Сейчас, пока ещё была возможность её спасти.

Но вопрос свой она не задала, вместо этого только осведомилась, скоро ли они прибудут. Каринов отозвался, что да, как зазвонил телефон. Настя вздрогнула, поморщилась, коснувшись кончиками пальцев лба. Михаил взял трубку.

– Тебе нужны были планы? – сразу перешёл к делу звонивший.

– Обсудить это сейчас? – протянул Михаил. Оторвавшись, он спросил у Насти: – Не хочешь заглянуть в отделение?

– И её берёшь? – уточнил Борис на том конце связи. Легко было представить, как он хмурится и устало трёт переносицу. – Ладно. Когда будешь?

– Давайте заглянем.

– Да тут пару минут. Увидимся!

Он положил телефон. Настя уткнулась взглядом в окно, но частично отражалась в нём – растерянное, мрачное выражение безразличия. Её эмоции легко читались, она не пыталась уже их скрывать. Показывать чувства, не показывать путей к ним – странный подход. Делить с кем-то свою боль ей явно тяжелее, чем она может признаться. Но она хотя бы спустилась и даже согласилась проехаться. Нужно довольствоваться уже этим.

Однако Михаил понимал – этого не достаточно. Ни ему, ни ей.

У отделения она немного замялась, но шагнула следом, выдерживая ту же дистанцию. Повеяло старыми временами, когда ей было девять, а ему двадцать четыре. Всколоченная лифа, пугающаяся каждого резкого движения, и замкнутый парень, не умеющий просить о помощи. Девочка ступала на коротком, но не тесном расстоянии, и считала каждое оглядывание, всё не понимая, почему он вообще оглядывался. Им требовалось тогда что-то особенное, что они могли друг другу дать. Есть ли такое сейчас?

На дежурстве был аж сам глава отделения; взъерошенные волосы тёмно-золотистого цвета, глубокие карие глаза, тёмная водолазка с короткими рукавами и высоким воротом, чтобы скрыть косой шрам на ключицах. Ему лет… сколько, кстати? Двадцать пять или двадцать шесть? Где-то в этом районе. И звали его Ливрей, хотя Михаил не копался в причинах выбора столь странного прозвища. Всё-таки он молод и он выходец из поколения, которое когда-то собирал Роан, а там все по кличкам: Каспер, Люси, Сириус…

– Каринов! – весело обратился к ним парень, но его радость тут же увяла, стоило ему заметить выступившую из-за спины дипломата девочку. – О, лифа…

– Настя, – с безупречной улыбкой поправил Михаил, махнув рукой. Пожимать не было ни малейшего желания. – Мы к Круценко, она со мной.

– Он в кабинете. Кгхм, а Вы?..

– Хорошего дня, – оборвал его Каринов, не снимая пальто, но на ходу советуя Насте расстегнуться: он не знает, сколько продлится встреча.

Девочка робела, оно и понятно. За последние недели она явно поняла, каково устойчивое отношение отделения к лифам. Не стоило её больше расстраивать тем, что в основном остальные относились не лучше, но Настя и сама прекрасно это понимала. Во всяком случае, здешние, видевшие руины лаборатории и первых вытащенных детей, пропитались этим чувством неприязни. Никому не нравится смотреть на грязные пятна на белых полотнах. Грехи, которые они сами проморгали, – это их собственные грехи. Напоминания о них людям не нравилось. Напоминание, являющееся к тому же живым и думающим, воспринималось ещё хуже. В NOTE, какой Михаил её знал, места лифам не было. Даже счастливым исключениям вроде Виталия это было ясно.

Кабинет встретил их, заваленный бумагами по самые стены. Полки теснились папками, стопками и записями. Какие-то графики и планы. Стену украшала карта Авельска. Подробная и широкая, ёжившаяся цветными кнопками и нитками, подписями и линиями маркером, с прилепленными вырезками и листочками разных блокнотов – любому со стороны показался бы лишь хаос, однако Борис, карту составлявший, ориентировался свободно.

Он тут и был. Стоял, облокотившись на спинку своего кресла, но не садился – одна из его чудных привычек. Чёрный галстук, белая рубашка, чёрные брюки и ботинки, бледное от недосыпа лицо и чёрные волосы, аккуратный и собранный вид. Михаил проникся атмосферой окружения, перебирая чутьём мгновения; действительно, его «Территория» уже работала. Странность Борис свою использовал по максимуму даже там, где её применение не было необходимо. Впрочем, полезнее способности Каринов ещё не встречал.

Настя прошмыгнула за ним, прикрыв дверь и встав ближе. Михаил коротко улыбнулся ей, ещё оглядывая кабинет. Кроме Бориса тут находилась девушка-сотрудница – каштановые длинные волосы, чёрно-белая форма и наушники на шее – она держала в руках папку с бумагами. Михаил учтиво поздоровался, Борис кивком указал на место напротив за лакированным тёмным столом. Вопреки ожиданиям, он бумагами завален не был: под стеклом лежали несколько графиков, но хаоса не наблюдалось. Девушка, не отрываясь, смотрела на Настю, но та спокойно прошла и села рядом с Михаилом, негромко поздоровавшись с Борисом и самой Белль.

– Ты всё равно передашь Таисии, – вздохнул Круценко, уже и не здороваясь. – Однако это не то, о чём ей стоит знать в подробностях. Мы не знаем, чего ожидать от её Стаи.

– Ты уже признал Стаю самостоятельной группировкой? – с любопытством спросил Каринов. Он прикинул про себя сроки, но особенного не обнаружил. В принципе, они действительно группировка нейтралов. Разные тусовки неприкаянных между собой тоже различаются. Однако если Борис оформит их как отдельную часть подконтрольных, придётся следить за ними особенно. Так-то понятно, всё-таки бывший эксперимент во главе и ещё один в членах, но не очень хотелось устраивать надзор сейчас.

– Я признал, – согласился Борис. – Но в базе данных они не указаны. Только Таисия, но они все с лифами были занесены.

Он не вписал в своды правил Стаю? Это уже что-то любопытное. Присутствие сотрудницы явно мешало Борису откровенничать, а тут ещё притащенная Михаилом девочка, тихо сидевшая рядом и сверлившая Круценко неоновыми глазами…

– Пройдёмся, – сказал Борис. Прямо-таки сказал, не предложил. Ах, где твои манеры, друже? Михаил легко согласился, приняв у него из рук лёгкую тонкую папку – всего несколько листов. Вот за чем они приехали. Настя покорно встала, и Белль отшатнулась в сторону, когда она прошла мимо. Девочка сделала вид, словно не заметила.

– Всё-таки придётся привлечь нейтралов. Смотрю, ты подготовился.

– Сложно подготовиться к хаосу.

– Но сейчас мы хотя бы представляем, с чем имеем дело.

– Естественно. Ничто не стоит на месте.

С его лица взгляд Бориса перекинулся дальше, и Михаил тоже оглянулся через плечо. В общем зале часто бывали сотрудники, вот и сейчас компания молодых людей шушукалась в углу за дальним рядом мест. Какие-то парни и девушка с наушниками; они постоянно оглядывались на одинокий силуэт ближе к центру помещения. Там сидела Настя, терпеливо ждала Михаила – девочка наблюдала за ним или опускала глаза на экран телефона. Хотя внешне это не проявлялось, чуткий Михаил напряжение в воздухе ощущал: тугое, гудящее, как натянутая упругая струна. Готовая свернуться в спираль, ударив змеиным хвостом. Настя знала, что на неё открыто глазели, но не подавала виду.

– Отношение к лифам, мне думается, тоже несколько изменилось, – вздохнул Михаил. – Во взглядах, в которых тогда были ужас и презрение, сейчас любопытство и пренебрежение. Как к непонятным уродливым созданиям. Интересно, но жутко. Они боятся лиф, но почему-то не боятся себя.

– Ты никогда не отличался безучастностью, – сухо усмехнулся Борис. – Справедливость, да?

– Я не строю из себя героя.

– Не строишь, но таким запоминаешься. – Борис оглядывал помещение с таким видом, словно это были его владения, его чертоги. Впрочем, разве это не являлось правдой? Он в любом месте становился лидером, хозяином территории. Он был отличным руководителем, жёстким и властным, но его стремление к власти не крылось в алчном желании повелевать. Наоборот, сам по себе он не любил ощущение покорности от остальных. Однако он всегда становился центром, а руководство – его предназначение, и он этим пользовался. Подчинять Борису было легко. Странно при этом, что на Михаила его подавляющий характер не распространялся. Должно быть, так и проявлялась его дружба.

– Я всегда кажусь лучше, чем есть, – со вздохом заметил Каринов. – Послушать здешние слухи, так они колеблются между позициями «светлый, как рыцарь из сказки» и «совсем ненормальный приручатель лиф». Что из этого ближе к правде?

– Всё равно. Но на ненормального ты похож больше.

– Всегда знал, что могу рассчитывать на твою поддержку!

– Можешь рассчитывать, – кивнул Борис, специально что ли отвечая на шутку серьёзностью. Если в отсутствии чувства юмора у него ещё можно было сомневаться, то в логичности каждого шага – нет, и Михаил задал другой вопрос, интересовавший его куда больше всяких самокопаний.

– Мы сейчас именно здесь, потому что ты хочешь показать лифу отделению?

– Дай угадаю, «как зверушку на выгуле»? – закатил глаза друг. – Нет, Каринов. Не как экспонат. Мне необходимо, чтобы сотрудники привыкали к присутствию лиф. Анастасия напрягает их меньше, чем Антон, от неё не так пахнет кровью. Но с лифами бок о бок им ещё придётся сражаться, и лучше пусть сейчас смирятся, чем потом будут дёргаться и путать планы.

– Хм, мне понятна затея, но не знаю, выйдет ли что-то. – Михаил закрыл папку. – Спасибо за информацию. Я передам Оле.

Он не спрашивал, уверен ли Борис в своём решении. В конце концов, Круценко делает только то, в чём уверен, а импровизация – далеко не его стиль. Всё продумано и с возможными комбинациями. Мелочи, конечно, будут меняться и досаждать, но Борис всегда найдёт выход. Не знаешь, как поступить, – передай ему дело, он справится. Тяжела ответственность, а он держится круто. Михаил хлопнул друга по плечу, про себя размышляя, что ему во многом повезло побрататься с этим суровым и жёстким, но умным и верным человеком. Когда-то они уже смогли друг другу помочь. Смогут и сейчас.

– Пригляди за Анастасией, – сказал Борис. – Её состояние нестабильно.

– Да, я и сам чувствую. Что могу, конечно…

– Опять прыгаешь выше головы.

– Привычка такая. Бывай!

– До встречи.

Михаил кивком подозвал Настю; она сразу соскочила и приблизилась, не оглядываясь на сотрудников. Стояла прямо, внешне довольно спокойно, но Михаил узнавал напряжение в её сведённых лопатках и натянуто равнодушном лице. Это напоминало его самого. Ещё одна перенятая черта… но если она помогает Насте держаться, то он только рад. Хоть что-то, что он смог ей дать.

Автомобиль нырнул под вытянутую тень дороги, проносясь синхронно с ровными жёлтыми разметками; поворот за знаком, белые стрелки на голубом металле, сложный манёвр выкручивания в дорогах – далёкий от водительства запутался бы. Солнечные лучи плясали на ремне безопасности и стыли на светлой коже; иллюзорно отражались в боковых зеркалах машины и прыгали по лицам. Ещё поворот – общая дорога. Там почти пусто; слепящий яркий день заливал широкими волнами переплетающиеся пути и мешался расчёрканными линиями по серому асфальту.

Слева протекала река, и день плясал на её лёгкой ряби. Дальше берега – ограда, никаких аварий, мол, потом появился закуток; автомобиль завернул туда. Здесь ограда прерывалась, раскорёженная, но не мрачная, мёрзлый бурый песок неподвижно сводил к мини-пляжнику, частично растерявшему траву, а там начинались серые камни, галька и сама вода. Река здесь сходилась воедино, и другой берег был совсем далёк, напоминая о себе лишь очертаниями зданий и клубами дыма вершин ТЭЦ.

Они остановились тут, вышли. Косыми протяжёнными лучами солнце дрожало на каждой отражающей детали, складывая из мозаики мира вокруг нечто цельное. Ослепительный диск неспешно и неразличимо поднимался на вершину небосвода, своей обители, окрашенной в льдисто-голубой с размытым маревом рыжеватых отсветов на низких у горизонта обрывках облаков. Шум трассы окружал, одновременно смешиваясь с негромким плеском воды, лизавшей гальку, и вместе они создавали иллюзию полной тиши. Призрачное тепло проникало через материю, не бодря и не усыпляя. Звуки гасли в воздухе и трепетали, словно живые. Всё – неподвижное и активное в один растянувшийся в бесконечности миг.

Они устроились на капоте, опираясь на его блестящий бок и глядя на солнце. Лучи тонули в светлых глазах и рикошетили от тёмных, но выражения столь разных лиц были схожи, и сейчас никто посторонний не сказал бы, что это не родные друг другу люди. Однако посторонних здесь не было. Были только эти двое. Не родные, но и не чужие. Могут ли вообще в мире столь разрозненном, но так крепко связанном существовать чужаки? Теперь, когда реальность поделилась на сторону обычных и сторону странных? Возможно, они все друг друга знают, просто не помнят, где видели – в яви или во сне.