Текст книги "Волчьи ягоды (СИ)"

Автор книги: Кейси Лис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 45 страниц)

– Он хотел использовать странность, – непривычно далёким голосом произнесла Настя. Собственное звучание казалось ей чужим. В мире не существовало ничего, кроме неё, силуэтов рядом и трупа человека, которого она только что убила.

Когда Антон обнял её за плечи, она не отшатнулась. Только вжалась сильнее, уткнулась лицом в футболку, пропахшую дождём и бесконечными запутанными дорогами – теми, что привели его сюда. Всё, что она ощущала – только громадную пропасть пустоты, разверзнувшуюся в душе. Охота закончилась победой, но она не чувствовала счастья. Она чувствовала только холод, дождь и пробирающую до костей опустошённость.

Месть на самом деле не принесла ей триумфа.

– Насть?

– М?

– Не двигайся с места.

Предельно бережно её руки за запястья отняли от тепла крепкого тела. По этим же запястьям бежали тонкие струйки багровой жидкости. Кровь. Это называлось «стоп-метка» – предел выносливости. Она чуть не коснулась грани.

Настя подняла глаза, пересёкшись взглядом с Антоном. Тот улыбнулся. Повернулся спиной.

К ним приближался одинокий силуэт человека с кроваво-красными волосами.

Она опустилась на колени неловко, чтобы не упасть. Накатившая слабость с головой погружала её в оцепенение, и Настя с трудом держала спину ровно. Она безвольно смотрела, как сцепились два начала, как засверкали всполохи пламени, как кутерьма цветов превратилась в нечто настолько быстрое, что почти целое. Она наблюдала, ничего не предпринимая – потому что Антон сказал не двигаться, и она не собиралась. Настя сидела на мокром тротуаре рядом с поверженным телом, глядя на залитую водой дорогу без машин, где дрались два парня разных сословий и разных взглядов, и отражения ударов сверкали в её глазах пустынным отчаянием.

«Тени» скрылись почти сразу. Вспышки пламени разрезали воздух, чистый, как серое стекло. Настя ждала, ибо больше ничего не могла поделать.

Когда всё прекратилось, она как будто очнулась. Всмотрелась. Антон восседал на спине Файра, левым коленом прижимая к земле правую того руку, правой ногой давя на лопатку, руку левую неприятеля выворачивая. Лицо мрачное, с давящей, суровой свирепостью, слишком глубокой для ярости и слишком жёсткой для снисхождения. Настя вздрогнула.

– Не убивай его! – позвала она совсем тихо, но он услышал. Антон взглянул на неё, кивнул. Наклонился к врагу и что-то ему сказал. Лицо Файра исказилось, но он был готов на любые условия; Антон отпустил его.

– Я знаю, кто ты, – прохрипел зло Файр, сплюнув кровь. Он не мог держать левую руку, и каждое движение отзывалось в нём болью. Он говорил и дальше, но Настя уловила лишь завершение: – Вы все – чудовища. И должны сдохнуть, как чудовища.

– Убирайся, – твёрдо сказал Антон.

– Поздно.

Отвлекающий маневр. Такая глупая, наивная ловушка. Настя, похолодев, метнулась к Антону, ухватив его за локоть и указав на проход к главной городской улице – оттуда надвигались обликами чёрными псы. Они их нашли. Если охота «теней» закончилась, то охота Лектория и не думала останавливаться.

Антон чертыхнулся, загораживая Настю собой. Бежать некуда, они сами себя в тупик загнали, в этот двор-переулок, где не было шансов сбежать незаметно, как сделали то «тени». Две лифы стояли против двух десятков псов с боевыми странностями – где же справедливость этого проклятого мира? Настя вдохнула глубже, затыкая в себе боль от разорванных шрамов, и кровь капала с запястий на землю, растворяясь в её беспроглядной серости. Они не умрут.

Они не умрут…

Псы надвигались сплошной стеной, и им не оставалось даже воздуха – позади лишь прямая дорога. Равнодушное небо взирало со своей высоты, и его серость рябила, сливаясь с городом, в котором не было места молодым птицам.

Облака прорезало солнце.

Оно лучами прошлось по клокам туч, решительно сметая их робкий лопочущий туман, и осветило небывало ярко реальность, залив реальность проектором. Позолотило силуэты врагов, отыгралось на лужах, морщиться заставляя неблёклыми отражениями, и всё погрузилось в пронзительный миг полного ослепления.

В этот раз он появился из-за них, а не со стороны. Как когда-то недавно, когда так же в нём нуждались, сейчас он выступил, один против всех. Юноша в футболке и джинсах, каких много на улицах летнего города, но совсем иной в то же время – позолоченный самим солнцем, небом одарённый, сияющий ярче любых лучей. Он встал напротив псов, и они замерли в неожиданности.

– Отойди, – сказал вожак псов.

– Нет, – сказал Роан.

– Отойди! – завыли псы, но не было бессмертному до них дела. Он стоял между лифами и Лекторием, не оборачиваясь, с прямой спиной, и ждал, пока они отступят – но они не отступали. – Пусть ты невредим, лифы – нет! Ты не сможешь их защитить!

– Я всегда их защищаю, – покачал головой Роан. – Лифы вам не по зубам. Охота завершена.

– Нет! Ты не выстоишь один!

– Но я и не один.

Настя с трудом оторвала взгляд от фигуры бессмертного, оглянулась, ахнула. Из тупика – со стен, по лесенкам каких-то черепиц, другими способами спускались люди и к ним шли. Столько же, сколько псов; люди, освещённые ярким солнцем, уверенные в себе. Полные сил, готовые к бою – и псы струсили. Отступила свора, шаг назад сделав волной. NOTE стояла за спинами двух лиф, а перед ними стоял Роан, бессмертный, который не собирался сражаться в одиночку – и он повторил, что охота окончена.

Последняя капля дождя этого сырого июля ударилась о лужу рядом с девушкой и растворилась в ней, не приведя с собою новых небесных слёз.

Лекторий скрывался гончими своими за пределами улицы, и опустело пространство, людьми другими заполняемое. Роан повернулся к лифам. Он улыбался, и выражение его пестрых глаз было ласковым, живительным, утешающим. Настя только сейчас поняла, что её дрожь; она цеплялась отчаянно за Антона, не в силах разжать пальцы.

– Простите, что припозднился, – мягко произнёс Роан. – Я спрятал Таю. Она в порядке. Вы оба настоящие умнички.

Он шагнул к ним и притянул к себе. Антону пришлось наклониться, Насте поднять голову, но никто не обратил внимания на детали; Роан гладил их по плечам, и только теперь девушка позволила политься безостановочному потоку соленых слёз по щекам. Солнце грело спину, заливало дороги города странных, принимавшего в себя всех, даже если им не находилось в нём места.

– Всё закончилось, – говорил Роан, – охота закончилась. Всё закончилось.

Их обтекало светом и теплом, и с главной улицы Авельска дуло летним ветром с ароматом цветов и дорог.

Дожди наконец-то завершились.

========== 2 / 8. Волчьи ягоды ==========

– 16 июля 2017

Итак, Охота подошла к концу.

По столу были разбросаны бумаги. В кабинете тепло. Закончившиеся дожди отдавали пряной свежестью. Мужчина со шрамом на щеке стоял рядом со столом, не присаживаясь, и смотрел в распахнутое окно; за стеклом вырисовывались внутренний двор штаба и соседний корпус. Лекторий по умершим траур не справляет, тем более по таким, как Вильгельм.

На самом деле этот тип был полезен. Его безумный проект, обернувшийся страшной ошибкой, сказался на настоящем, взбаламутив город. Плохо? Разумеется. Лекторий ещё не готов к началу открытой войны, даже если подаёт все намёки. То, что лифы показались спустя столько времени, равно как и то, что они натворили, всколыхнув нейтралов – это сильно скажется на организации.

На всех организациях Авельска.

Нейтралы будут в бешенстве. Официально лифы принадлежат к их числу, а любую атаку в свою сторону уличные дикари воспринимают в штыки. Их не сможет усмирить ни какая-то девчонка-инвалид, ни NOTE со всей её силой. Лекторий даже не попытается. Пускай сейчас сотрудники недоумевают, позже они поймут: им это только на руку.

NOTE открыто вступилась за лиф. Теперь на них лежит ответственность за всех детей экспериментов – так будут считать отныне нейтралы. Пара случайностей, пара инцидентов, немного возни, и NOTE утонет. Шантаж – тоже хороший метод; Роан известен своими принципами, и теперь, приняв тех двоих детей под крыло, он будет их оберегать до конца. Его не запугать, к сожалению, но кое-что сделать можно.

Верран не считает Охоту поражением. Наоборот, это начало чего-то нового.

Один из оставшихся двоих лидеров Лектория довольно усмехается себе под нос. Им предстоит многое, но они справятся. Лифы – безусловная ошибка Лектория, но можно не тратить силы на их поимку. Они уже на ладони. Даже ловить специально не придётся. Дефектные дети лабораторий не сбегут. Куда важнее – NOTE и то, как её уничтожить.

Приоткрылась дверь. Заглянул сотрудник. Верран кивнул ему, позволяя войти; порядком побитый Файр, так и полыхающий энтузиазмом. Разборки с лифами, должно быть, его совсем достали, и немудрено – столько раз от них получал. Верран подождал, пока парень присядет, изаговорил:

– Миднайт с самого начала знал, какая судьба уготована Вильгельму, и додумался того предупредить. Вильгельм поверил, решил предотвратить: умирать по вине бывшей лифы ему не хотелось. Однако фокусник свой конец только ускорил. Какой напрашивается вывод?

– Не слушать Миднайта? – с сомнением протянул Файр, едва ли понимая, что нужно лидеру.

– Хорошая идея. В любом случае… – Верран достал из открытой папки незаполненную форму и протянул юноше. Тот быстро принял и узнал с изумлением. – Заполнишь по всем правилам.

– Меня переводят? – вырвалось у Файра. – В ваш личный отряд?

– Да. Есть возражения?

– Никак нет…

– Вот и отлично. Иди. И позови следующего.

Юноша с алыми волосами покинул кабинет. Верран усмехается. Файр полезен в ударных операциях, и то, что он столько раз промахнулся, даст стимул улучшить навыки. В боевом отряде ему будет хорошо. Верран присмотрит, чтобы он не натворил бед, а пока будет использовать, как понадобится.

Жертвы Охоты – одна. Вильгельм. Глава экспериментов проекта LIFA.

За его место теперь развернётся настоящая борьба. Шутка ли – один из лидеров, прекрасная пустая вакансия, уйма ответственности, но ведь и денег тоже. Положение повыше всяких сошек. Будет интересно посмотреть, кто кому быстрее глотку перегрызёт. Верран готов поставить на Льюиса, вожака псов – вот уж кто точно приложит все усилия и по трупам поднимется наверх.

Лекторий – такое мерзкое гиблое место, ох-ох.

Охота была на руку Веррану, даже если нанесла ущерб организации. «Теням» в городе делать больше нечего, лифа звука окропила руки кровью, NOTE открыто прикрыла детей – всё сложилось наиболее удачно! Плоды ещё не дозрели, но скоро Верран их сорвёт. Он подождёт, пока не настанет нужный момент. А ждать он умеет, как никто.

Зашёл юноша с пепельными волосами и ровным шрамом на глазу. Лицом – точная копия Вильгельма. Однако он брата ненавидел, что, опять же, для Веррана просто подарок судьбы. Той самой судьбы, о которой без устали твердит Миднайт.

– Добро пожаловать, Виас, – протягивает Верран, разворачиваясь к гостю. – Ты ведь нейтрал, не так ли?

– Да, – напряжённо отзывается тот, щурясь. Его странность невероятно полезна, а его амбиции и того круче. Настоящая находка.

Верран усмехается – улыбаться он не умеет, хотя сейчас такой навык пригодился бы.

– Есть предложение. Почему бы тебе не вступить в Лекторий?

*

Под ними простирался город.

– Куда дальше? – спросил Тимур, ухмыляясь. На нём красовалась чистая мантия, не запятнанная кровью, но скоро и она испачкается. Не проблемно, они просто возьмут новую. На парапете было прохладно, зато не мокро, и прошедшие дожди отзывались тихим июльским зноем. Авельск встречал долгожданное лето.

Вера обнимала напарника за шею, умостившись на его согнутом колене. Ветер трепал волосы, и она думала, что всё равно не хочет их обрезать. Улицей жить трудно, но только не «теням»: ничто не может быть для них неудобно.

– Здесь больше нет целей, – сказала она задумчиво. Авельск крышами домов сверкал под солнцем.

– Валим, значит?

– Угу. Можно в соседний город перебраться. Мы там ещё не были.

– Новая среда, хе-хе. – Смешки Тимура всегда чуть посвистывали, как и голос похрипывал. В вопросах тактики он целиком полагался на напарницу, даже не думая с ней спорить. Если ему что-то не понравится – скажет прямо, но сейчас его всё устраивало. Они полностью друг другу доверяли. Это, пожалуй, залог их успеха.

– В Авельске делать нечего. Пойдём дальше. – Вера вздохнула, соскальзывая с его колена. Она встречала лицом порывы теплого ветра. В дороге будет приятно.

– А те ребята?

– Мы ещё пересечёмся с ними, – улыбнулась девочка, ловя ответную усмешку Тимура. – Я это чувствую.

«Тени» уходили прочь.

*

По крайней мере, они никого не потеряли.

Пришёл Дмитрий. Он волновался, так и подёргивался на нервах, и Оля отпаивала его чаем, попутно замечая, что применение странности плохо на нём сказалось. Дима и так постарался на славу. Он вернул Насте память. Большего предпринять было нельзя.

– С ней всё в порядке? – спросила Оля.

– Не знаю. Я никогда не пробовал… возвращать. – Дмитрий устало потёр лицо. – Придётся за ней последить. Последствия могут быть любыми…

– Ну, она не сошла с ума, уже хорошо.

– Она всё ещё на это способна. Чёрт, я вообще не знаю, к чему приводят такие сдвиги в памяти!

Притворяется апатичным, но не такой на самом деле. Оля погладила удручённого товарища по плечу и подумала, что это лето вышло необычным даже по меркам Авельска, где все ко всему привычны. Баланс сил постоянно колеблется, и теперь весы застыли в нерешительности: ни NOTE, ни Лекторий не получили выгоды от Охоты. Наверно. Если только они не выкинут очередной фокус. Всё-таки Оля ещё слишком неопытна, чтобы моментально просчитывать варианты с их точек зрения.

– Тебе рассказали детали? – поинтересовался Дмитрий, выводя её из раздумий.

– Да. Роан приходил.

– Не тот парень из NOTE? Про которого ты говорила.

Оля сжала подлокотники инвалидной коляски. Посмотрела на стол, перевела взгляд на окно.

– Нет.

– Ясно. – Дмитрий откинулся на спинку стула. Даже с длинными волосами он не походил на девушку. – Хочешь забыть его?

– Я никогда никого не забываю. – Она слегка улыбнулась. – Работа такая. Так что, ты присмотришь за Настей?

– Попытаюсь. Придётся навещать время от времени, мы же не знаем, как она себя поведёт. Возможно, что-то теперь изменится.

– Теперь много чего изменится.

– Угу.

Они замолчали. За окнами пронёсся шаловливый летний ветер, ероша листву, насквозь пропитавшуюся влагой, но уже обсыхающую. Этот месяц ещё мог оказаться теплым. Зря люди жаловались, что не понежатся в жаре в этом году. Колыхались занавески, подрагивали лепестки цветов – они стояли в стакане на столе и качали красными и жёлтыми бутонами. Маленькое напоминание, что мир на доме Оли не заканчивается. Ей стоит напоминать себе об этом чаще.

– Почему ты всё-таки вернул ей память? – спросила девушка.

Дмитрий посмотрел на неё, и его глаза темнели усталостью.

– Наверно, я сам бы не мог столько времени жить во лжи, – отозвался он. – Тем более зная, что это ложь. Может, я поступил неправильно, но хотя бы честно. Пусть живёт в правде, а не в иллюзиях.

Он опустил веки. Оля сидела неподвижно, разглядывая его, и думает, что её положение в этом городе самое странное. Она ничего не делает, но всё знает. Однажды это может послужить как даром, так и проклятием.

Сейчас же им остаётся только подождать и посмотреть, что из этого выйдет.

*

В ресторане не было посторонних людей – наступил тот волшебный момент, в который молчит всё общество, мир замолкает, прислушиваясь к деталям своих головоломок. Бордово-бежевое оформление, бархатный контраст среди дорогущих материалов и элементов декора. Салфетки, закрученные цветами так искусно, что даже жалко их разворачивать. Начищенные до блеска столовые приборы. Люди, весёлые голоса, звон бокалов. Здесь проходит мероприятие, не тихое и не скромное, но достаточно официальное, чтобы пригласить чужаков.

– Хэй, соловушка! Выглядишь отпадно! Если это платье подбирал Роан, тогда вопрос: почему сам не оделся по-человечески?

Настя обернулась на знакомый голос. Люси, вернувшая себе копну волос ярко-зелёного оттенка и малиновую чёлку, улыбалась ей во весь рот. Эта девушка может принять внешность самой красивой модели в мире, но не принимает; её облик можно назвать красивым, но больше всего он приятный. Такое лицо, при взгляде на которое не будет ни уколов зависти, ни разочарования в собственном виде. Достаточно привлекательная, но не смущающая этой прелестью.

– Да, Роан, – ответила Настя несколько неловко, цепляясь кончиками пальцев за подол короткого платья. Взгляд искал наставника: он в обычной рубашке и джинсах, такой выделяющийся в нарядном коллективе, качал бокалом с шампанским перед носом Йорека, заглянувшего на минуту. Действительно, детей приодел, а сам не додумался.

Люси подмигнула ей. У неё в ушах золотились сережки, на руках бренчали браслеты и кольца. Все одеты по-праздничному, как будто одержали победу, хотя ровным счётом ничего не сделали, только отогнали псов. Настя, в принципе, не зла на них. Она не имеет права просить большего, тем более когда всё так хорошо завершилось.

– А где Каспер? – поинтересовалась она, чтобы отогнать шум мыслей в голове. Ей всё ещё тяжело было вставать по утрам, воспоминания терзали незажившее сознание.

Метаморф выразила недоумение с примесью горькой, и Настя нахмурилась.

– Тебе не сказали? Каспер погиб на той операции, – негромко сказала Люси.

«Что?» – Настя замерла, каменея до клеточки. Смысл страшных слов дошёл не сразу, и она с дрожью вспомнила улыбчивого молодого человека с татуировками и соколиными глазами, который так хорошо отнёсся к ней, который помог ей, поговорил с ней и…

– Что, пташек запугиваешь? – раздался голос, блестящий тёплой усмешкой. Настя вздрогнула, когда ее хлопнули по плечу, и лицо вскинула: рядом, совершенно невредимый и целый, стоял Каспер собственной персоной. Он был в белой рубашке, через рукава которой просвечивали чернильные узоры тату, и выглядел несколько взъерошенным, как будто спешил. Замечая беззвучное шевеление губ ошеломлённой Насти, он весело пояснил: – Не слушай этих ребят, когда речь заходит о моей смерти.

– Так вы живы!

– Относительно. Тогда я на самом деле умер. Видишь ли, всё объясняется моей странностью – если я жив хоть одной версией, то… Упс.

Взгляд Каспера застыл за лицами собеседниц. Он хмыкнул с лёгким сомнением. Люси порывисто обняла его, и он короткое мгновение казался умиротворённым, обнимая невысокую девушку-метаморфа за плечи. Когда она отодвинулась, он уже выглядел встревоженным, и Люси хихикнула:

– Поторопись! Он уже идёт сюда, да?

Настя бросила на неё вопросительный взгляд, и Люси, прикладывая палец к губам, кивнула в сторону Роана. Бессмертный с совершенно невозмутимым лицом двигался к ним, вежливо отзываясь людям, его окружавшим, и он вроде бы был спокоен. Зато Каспер поёжился, пожелал Насте доброго вечера и со вздохом заметил, что зря не захватил что-нибудь защитное.

– Извините, девушки, – ослепительно улыбнулся Роан, перехватывая Каспера за локоть. – Украду у вас моего милейшего коллегу на небольшую воспитательную беседу. Пойдём-пойдём!

И утащил Каспера в неизвестном направлении. Пока Люси смеялась, Настя вертела в голове мозаику, и только потом получила объяснение: так и так, Каспер может делиться, и его разум всегда един, поэтому он умрёт, только если перебить все версии. А так как этим никто не занимается, Каспер благополучно тратит свои драгоценные жизни ради других. Роану это, по всей видимости, не нравится. Настя задумчиво потягивала сок через трубочку, представляя, как эта «воспитательная беседа» выглядит. Роан не похож на того, кто будет пинать сотрудника за поворотом, вбивая в него необходимость беречь себя.

Подошла какая-то девушка – несмотря на красивое платье, на её шее белели наушники.

– Ты ведь та лифа, да? – несколько рассеянно осведомилась она. – Тебя кто-то снаружи ждёт.

– Спасибо, Белль, – отозвалась Люси и, дождавшись ухода сотрудницы, легонько толкнула Настю под лопатки: – Иди же!

Настя кивнула, нервно улыбаясь. Обращение ещё сидело в висках, и ей приходилось заставлять себя идти через всех этих людей к выходу. Даже так ей казалось, что взгляды обращались на неё; за короткие дни она стала звездой Авельска, и, увы, это вовсе не хороший факт и не хороший смысл. NOTE наблюдает за ней, и это не может не тревожить.

Снаружи стоял тёплый вечер. Череда ливней, напитавших город влагой, наконец-то сдалась под напором летнего сезона, и вот температура весело прыгала выше на термометрах, озаряя всё ярче уставший от дождей Авельск. Воздух напитался цветами и радужными бликами непросохших парков. Косые волны солнечного света удлиняли тени, вытягивая их и малюя ими лес человеческих силуэтов.

Антон стоял, прислонившись к стене рядом с окном ресторана. Он коротко улыбнулся, когда взглядом встретился с Настей. Она улыбнулась в ответ – тоже коротко. И они пошли гулять.

– Нам нужно многое сделать, – сказала Настя самой себе, но потаённо обращаясь к Антону.

Белые коридоры, озарённые люминесцентным сиянием ламп. Руки в крови и грязи, ведущие её прочь от развалин, и надёжное плечо, на которое она доверчиво кладёт голову, затаившись на изнанке вроде бы благополучных улиц. Расставание и привыкание ко всему новому. Подмена. Вновь Авельск и вновь Лекторий, как будто сама судьба сводит Настю с этим городом раз за разом. Она, наверно, и впрямь с ним связана.

Она лифа. Теперь ей придётся с этим осознанием жить.

– Да, многое. – Они шагали на одном уровне. Их тени отличались по длине из-за разницы в росте. Он сейчас на целую голову её выше, надо же, а ведь когда-то были почти одной планкой измерены. – Я больше не буду закрываться от тебя.

Настя кивнула. Антон повернул руку ладонью вверх, и она положила свою поверх. Они держались за руки, как когда-то давно, но в этот раз соприкосновение неуверенное, непривычное, нерешительное. Они не знали, как далеко друг от друга оказались, и не знали, что с этой пропастью делать, как её сокращать. Но ведь они могут попытаться, правда?

– Мне надо будет уйти, – произнёс Антон, не глядя на неё. – Не сейчас, потом. Нужны ответы, а их нет.

– Я могу пойти с тобой.

– Не получится. – Он качнул головой. – С этим справиться могу только я. Ты должна оставаться здесь и учиться контролировать свои способности. Когда мы снова встретимся, то обсудим всё от начала до конца… если ты захочешь меня выслушать.

– Я захочу, – она сжала его ладонь крепче. – И подождать смогу. Семь лет ждала.

Антон улыбнулся, и в его улыбке – осколочная боль. Им всё ещё больно, но они справятся. Они хотя бы будут пытаться справиться.

Больше не будет легко. Теперь Настя – часть мира странных, полноценная, хоть и отвергнутая. Ей предстоит долгий и усердный труд, чтобы научиться сдерживать и применять свои способности по назначению. Ей нужно связаться со своей приёмной семьей и поговорить с ними. Потом ещё обсудить всё с Михаилом. Разобраться с жизнью здесь как гражданина, потому что от рутины мира обыкновенных людей не откосить. Расспросить Роана о странностях, NOTE и Лектории.

Зато она не одна. Ей помогут и поддержат; пусть её не считают человеком даже другие странные, она как-нибудь это преодолеет. Настя больше не одна. А раз так – испытаний непосильных перед ней нет.

– Как звучала та строка? – спросила она. – В гимне проекта. Что-то о «волчьих ягодах».

Они остановились у перекрестка. Антон поднял лицо к кашемирово-оранжевому небу с золотистыми призраками невесомых облачков.

– И если постигнет нас кары удар, мы ягоды волчьи воспримем, как дар.

– Кары удар, – повторила Настя. – Кара… всё-таки их постигла. И яд они приняли, как думаешь?

– Не знаю. – Он посмотрел на неё. – Но нам предстоит это узнать.

Всегда ли лифы будут изгоями? Настя вспоминала Тимура и Веру, не знающих жизни иной, кроме постоянных передвижений и разводов вражеской крови на своём оружии; Таю, такую самоотверженную и преданную спустя года, которая всё ещё не пришла в себя; Антона, такого взрослого по сравнению с мальчишкой, которого она знала, и такого ото всех закрытого. Несомненно, они не похожи на обычных людей.

Но они такими и не обязаны быть.

Волчьи ягоды Лекторий уже принял. Возможно, их драгоценные лифы и были этими ягодами.

С другой стороны дороги им махнул рукой Михаил, с которым они должны поговорить – вместе, потому что Настя не готова ещё погружаться глубже, чем хватит дыхания. Ничего страшного. У неё есть время и есть силы. Понемногу она будет двигаться вперёд. Теперь она не одна, и ей обязательно помогут.

Держась за руки, Настя и Антон ступили навстречу закату.

========== 3 / 1. Туман ==========

– 28 сентября 2017

Время как будто остановилось.

Ощущение было иллюзорным, конечно, – мир никогда не остаётся неподвижным. Шаловливый прохладный ветер прогнал по асфальту ворох сухих листочков, игравшихся между собой, как трепещущие сморщенные зверьки. Золотисто-рыжие, они опали слишком рано, и уже в начале второго месяца осени уныло вяли под стыдливыми деревьями; теперь же казались весёлыми, почти что летними. К сожалению, от лета в воздухе остался лишь привкус, да и тот постепенно выветривался, заменялся прохладой и тоскливыми напевами колыбельных города, погружённого в состояние безвылазной осенней депрессии. В такую погоду можно пить чай, сидя у окна, учиться, отсчитывая минуты до звонка, или хотя бы гулять по улице – остальные занятия не слишком подходят сезону.

Тем не менее, он спешил. А вот время вокруг него, наоборот, остановилось, замерло краткой, но растянувшейся на часы задумчивостью. Небо светлело утром, но часы указывали на приближение вечера. Люди перестали появляться на улице, отказываясь принимать надвигавшийся октябрь. Город остановился и не желал сдвигаться с мёртвой точки.

Застрять в собственных размышлениях – не такая уж радостная перспектива, однако мысли нагоняли усердно, рассыпая искры каждым шагом. Скрыться не получалось: они настигали толпой и выбивали пыль, заставляя раз за разом прокручивать в голове разрозненные моменты пролетевших лет. Ему это не нравилось. Он старался замкнуться, но вновь и вновь его накрывали воспоминания.

Он слышал смех в шёпоте ветра. Он чувствовал привкус слёз в прохладе. Он ощущал, как горячая вязкая жидкость заливает руки, хотя на самом деле они были чисты; чисты условно, так, для тела. Его душа – если она есть – чистой не назвалась бы никогда. Он вообще когда-нибудь был чист? Сомнительно. Он всегда был таким грязным, испачканным тьмой и кровью, отмеченным парными шрамами на запястьях. С тех пор ничего не изменилось. Он сам не изменился.

Интересно, почему? Потому что сам не захотел? Он наблюдал за людьми долгие годы, видел, как они развиваются или наоборот, как взлетают и падают, но сам был далёк от методов проб и ошибок. Он реагировал инстинктивно на попытки причинить ему вред, не задумываясь над собственным выбором. Да и оковы, наложенные заботой о единственном обломке тепла в жизни, не позволяли ему почувствовать себя свободным никогда. Он жил, потому что должен был. Он даже умереть не смел, потому что его обязали существовать. Так себе существование, к слову, но он не умел жаловаться, а себя жалеть и подавно.

На затылке его значился номер 2BI, ему было восемнадцать лет, а свою странность он обменял на чужую для защиты того же человека, ради которого продолжал дышать. Человеческое имя ему было Антон, и он привык к нему, как привыкают к обыкновенной вещи, но не знал, нравится ему звучание или нет. Он вообще симпатию к чему-либо выражал скованно, не умел, должно быть. У Антона, кажется, не было сердца. Он сам от него отказался.

В Авельске жило четыреста тысяч человек, и найти среди них кого-либо затруднительно, однако не невозможно. Тем более лифе, чьё чутьё на странных работало надёжным радаром. Тем более Антону, знавшего, кого именно искать нужно.

Ещё в Авельске можно было потеряться. Город сам по себе не был обычным: пространство и время в нём искажалось неподвластно людям, и он казался то крохотным, где каждая дорога в знакомом направлении ведёт, то огромным, как бетонный муравейник из домов и улиц вместо тоннелей и пещерок. Здесь можно было жить обычным людям и только выживать – странным. Благо, выживать Антон умел, все свои недлинные годы тренировался. Искать – тоже.

И вот он шёл. Несколько широких улиц разветвились на мелкие дорожки, словно отходящие от сердца сосуды; они тоже были полны жизнью, чем дальше от центра – тем её меньше. Кроме всего прочего, в Авельске было несколько районов, и каждое из них являлось таким вот «сердцем»; сосуды переплетались, образуя сложный запутанный узор, и приезжие на самом деле терялись временами в городе. Чтобы точно направляться, нужно было знать районы и их микроподразделения, зачастую такая карта была важнее основной; для странных всё становилось значительнее из-за постоянных междоусобиц, царивших на улицах.

Улицы – самый большой грех Авельска. Вернее, не совсем те, по которым ходят горожане, где проходит жизнь городская, нет. Настоящие улицы города были обратной стороной всех представлений. Не было никаких гангстеров, как могло показаться, и внешне эти улицы могли быть чистыми и аккуратными – но не для странных. Для странных здесь разворачивалось минное поле с очерченными территориями, метками, кланами; каждый шаг нужно было отмерять, от каждого человека шарахаться – обычным они ничего не сделают, а вот странного прищёлкнуть легко. Авельском не правил Лекторий. Авельском не руководила NOTE. Авельск делили нейтралы, и потому ситуация оборачивалась куда хуже.

Таким, как Антон, детям из лабораторий, на улице было бы самое место, не относись к ним нейтралы как к изгоям, хотя сами такими же являлись. Лифы были клеймом, стыдом и чернью. Ничего удивительного, что их недолюбливали, но на спор не шли: как просочилось в массы, лифы обладают странностями убойной категории, однако слабым контролем над ними. Конфликтовать с безрассудной боевой способностью никто не желал, все желали жить. Вот и лиф не трогали.

Сейчас Антону не так везло: его странность не ему принадлежала. Отпор дать он не смог бы, даже если б постарался. Разумеется, его не отпускали на улицы, и тогда он ушёл сам. Ничего. Он извинится перед ними потом, когда вернётся. Если вернётся – но Антон был упрям и твёрдо уверен, что сможет выполнить всё задуманное и остаться целым. Если нет – он хотя бы без боя не сдастся. Не для того столько пережил.

Третий район города. Сплошняком территория, на которую никогда не ступит NOTE и на которую не позарится Лекторий, пока там есть думающие люди. Земля, где опасно находиться посторонним, но Антон таким не был. Он утратил право сюда приходить, однако сегодня всё было иначе, его примут непременно.