Текст книги "Волчьи ягоды (СИ)"

Автор книги: Кейси Лис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 45 страниц)

– Каспер…

– Норм. – Он тщетно старался оставаться в здравом рассудке, но затуманенная душа терялась в бликах и тенях. – Иди к «скорой». Мне не помочь.

– Пулю можно вытащить.

– Не успеют. Она глубоко.

Каспер зажимал кровоточащую рану рукой и думал, что теперь делать. Умирать не хотелось, но он кое-что смыслил в ранениях. Михаил стянул пальто – чистое, светлое – подложил, чтобы ему было удобнее, пошатываясь, сходил на кухню закрытого кафе и вернулся уже с обрезанной рубашкой. Они вдвоём попытались остановить кровь, но не получилось – бесполезно. Каспер, сжав зубы, смотрел, как из него медленно вытекала жизнь, и с каждой алой каплей становилось всё хуже. Перед глазами начинало двоиться. Терзавшая боль отзывалась пламенной мукой во всём теле, и он обратился к Каринову, чтобы хоть как-то отвлечься:

– Давай поговорим.

У Михаила были грустные глаза, теперь воспитание этого не скрывало. Он присел рядом, прислонившись к стене.

– Давай, – легко согласился он. – О чём?

– Любое.

– Ладно. Буду донимать тебя расспросами. Честность в обмен на честность. – Михаил запрокинул голову к потолку. Его лицо всё ещё сохраняло бледность, но несколько потеплевшую, более живую. – Тебе же запретили участвовать. Почему ты пошёл?

– Роан. – Каспер прикрыл глаза. Так было немного легче. Мерное звучание голоса Михаила успокаивало, он даже стал ровнее дышать. – Он запретил.

– Вы с ним в ссоре?

– Вроде того. – Дышать становилось все труднее. Мир вокруг кружился, и Каспер боялся завалиться набок, потеряв ощущение шаткого равновесия. – Он слишком много… думает. О других. Не о себе. Моя очередь?

– Твоя. Не напрягай голос, я услышу.

Каспер и не напрягал – не мог. Ему было больно. Ему было тяжело. Но ему не было страшно. Смерть, такая материальная, до жестокого неотвратимая, перестала казаться чем-то значимым. Пусть наступает, Касперу не страшно; однажды она каждого находит, а для Каспера не впервой. Он слабо дышал, тело сковывала непривычная, бархатная немощность. Михаил, кажется, тоже смирился: он сам едва передвигался, и мысли его разбегались. Вильгельму стоит по лицу врезать пару раз. Пару десятков раз. Может, даже сотен.

– Зачем ты приехал, – начал Каспер, замолк, продолжил: – если знал, что Настя тебя не помнит?

Михаил рядом завозился, но затем замер. Он обещал честность, а это было последним, что Каспера интересовало. Он бы хотел умирать в другой ситуации – не в кафе, раненый пулей губителя судеб, и с другим человеком под боком – но присутствие кого-то ещё утешало. Все люди умирают одни, но не все – одинокими. Гибель в пустоте Касперу не была желанна. Он прислонился к плечу Каринова, теряя остатки сдержанности.

– Она никогда так и не стала мне дочерью, даже если я того хотел, – печально признался Михаил. – Её приёмная семья отказывала мне в контактах. Я писал и звонил периодически, но это ведь не то. Но я о ней никогда не забывал, а как узнал, что её взял под опеку Роан, понял, что больше ограничений не будет. Да, я нужен в Авельске, но приехал всё равно по своим целям.

– Что ты видел? – со смешком спросил Каспер. – В иллюзиях?

Он не видел лица Каринова, но почувствовал, как оно исказилось.

– Почему ты так рвёшься что-то Роану доказывать? – отозвался он.

– …мы квиты.

– Квиты. Как ты?

Каспер открыл глаза. Ломкими штрихами прорисовывался мир. Далёкий и близкий одновременно, заботливо принимающий его в себя по вдоху. Всё возвращается в естественный цикл; каждое существо принадлежит этому миру, в нём рождается и в нём умирает, когда настает срок. Странные – люди ли? Каспер не знал. Но знал, что тоже может раствориться в этой насыщенной пустоте, коль позволит себе. Боль почти не ощущалась на таком уровне слабости.

– Увидимся, – едва выговорил он.

Михаил положил ладонь ему на голову, поглаживая, как ребёнка. Каспер тихо вздохнул.

И умер.

*

Борис разглядывал оборонную линию NOTE. Восторгов она не вызывала хотя бы потому, что людей было мало, а территорию нужно было оцепить значительную и постоянно смещаться следом за охотой Лектория. У Бориса получилось создать что-то мобильное, план был таков, чтобы разные наблюдатели реагировали одинаково, но изъянов было слишком много. И первый – это количество участников, да.

Если бы Борис состоял в Управлении, непременно послал бы сюда пару десятков специалистов. Желательно по работе с опасными категориями и работе со странными, не причисляющими себя к организации. Это уже являлось необходимостью, и трудно представить, что горстка людей, которые в командной работе не преуспевают, смогут остановить поток дикой энергии этой банды головорезов. Не глупых головорезов, к сожалению; тактику и они разрабатывать умели. Борису это очень не нравилось. Но покидать Авельск, разумеется, он не собирался.

Оборонная линия странных – не то же самое, что оборонная линия в военном понятии обычных людей. По сути это вообще не линия, разве что искривленная и запутанная. Она составлена из координатных точек, мигающих маячков на заранее организованной онлайн-карте с закрытым доступом, и каждая точка – человек. Это может быть присевший в парке на скамеечку отдыхающий с книгой в руках. Это может быть девушка-официантка, с прелестным состраданием согласившаяся подменить одного из постоянных рабочих. Это может быть простой прохожий, задевший вас плечом в толпе или ожидавший своего автобуса на остановке. Это может быть кто угодно – и он может быть странным.

Некоторых странных вообще не отличишь от обычных людей. Если бы не сверхспособности, они бы и являлись обычными; граждане со своим ритмом жизни и привычками, самые простые жители города, не знающие о его изнанке, на самом деле мрачной и отталкивающей. Мистика странностей не создавала иллюзии очарования. Авельск был ужасен в своей сути, как бы ни радовали взгляд его фальшивые фасады.

Охоту не заметил никто из простого населения. Им невдомёк было, что прямо среди них разворачивалось опасное действие, которое могло затронуть даже их хрупкую неприкосновенность; если бы не тень NOTE над городом, Лекторий бы вообще не беспокоился о прикрытии. Беспредел нужно прекратить, за этим Борис и приехал – но сейчас, со своего положения глядя на главную улицу, он понимал, что спасти Авельск, возможно, уже не получится. Он говорил об этом Михаилу, но даже тогда рассчитывал на шанс; сейчас всё обстояло иначе. Лекторий слишком долго обходился без опеки NOTE. Организация упустила его, а теперь придётся расхлебывать последствия ошибки.

Девушка с бело-розовыми большими наушниками на голове замерла на расстоянии, пугливо оглядывая Бориса. Тот позволил странности несколько расширить диапазон; черепицы крыши тут же стали отрываться от покрытия, выстраиваясь в ровную поверхность. Они образовывали возвышение, на котором Борис стоял, как на платформе, соединяясь с реальной опорой тонким мостиком черепиц. Это было всяко удобнее, чем пытаться не соскользнуть с покатой крыши, да и сил не отнимало много; волей Борис расширил платформу так, чтобы сотрудница смогла приблизиться. Та подобралась, боязливо стуча каблучками по и без того искривлённым черепицам. Ходить по воздушным мостам ей, видимо, ещё не доводилось.

– Подмена Вильгельма произошла успешно, – доложила девушка, останавливаясь неподалёку.

– Отлично. Настоящий?

– Тут… сложности.

Борис повернулся к ней.

– Что? – нетерпеливо спросил он.

– Он сбежал, – немного виновато призналась девушка. – Отвлёк Каринова иллюзией… и убил Каспера.

«Чёрт».

– Где они?

– Михаил сообщил только что. Они ещё в кафе. Каспер умирает…

– «Скорая» там?

– Едут, но не успеют.

– Ясно. – Борис повернулся к городу. Под покровом обрывистых клоков неба он казался деланно гармоничным, но таковым не являлся. Борис выдохнул через рот, вдохнул, застилая сознание лёгкой прохладой. – Пусть осмотрят Михаила. Его разум сильно повреждён?

– Был только отвлекающий маневр. Он жив.

– Пусть «скорая» его осмотрит, – повторил Борис. Устало провёл рукой по лицу. – И… вывезите тело. Он решит, что с ним делать.

– Так точно.

Девушка торопливо покинула платформу, всё ещё опасаясь на ней находиться, хотя безопасность была гораздо выше, чем стой они на крыше. План наполовину срабатывал, наполовину летел в пропасть. Михаил задет, и никто не знает, как на нём отразится психо-странность, учитывая его собственную. Если будут сбои, Каринову будет худо. И Каспер… Борис сжал челюсти. Это было ужаснее. Борису, увы, приходилось терять людей, но за последние годы он свёл потери к минимуму, и новая ударила по его больному месту, распорола шрамы. Каспер погиб на операции, прикрывая дипломата. Храбрость, достойная уважения – но и сожаления тоже.

Борис смотрел на город, который ему не подчинялся. Он думал, что с удовольствием оказался бы на месте тех, кто сейчас проводит тайную миссию, хотя бы помог бы им. Но он был лидером в нынешней операции, а потому не имел права ни на отступление, ни на посторонние размышления. На жертвы – тоже, но это правило уже с треском провалилось.

Оставалось выполнить ещё два.

Борис подозвал девушку-связующую. Предстояло усилить бдительность сотрудников: охота уже приближалась к их зонам.

*

Они появились из-за спины, но она не вздрогнула. Смотрела, как мягкие тени удлиняются перед ней, обтекая три силуэта, и ждала чего-нибудь, потом просто обернулась. Тимур разглядывал её с неприкрытым интересом; его забавляла ситуация. Всего несколько дней назад, вытаскивая её из штаба Лектория, «тени» видели растерянную, решительную, борющуюся со страхом девочку – теперь перед ними была иная личность. Если так судить, она была лучше. Взгляд не осколочный, а прямой, решительный, спина не сутулится, в зрачках доля вызова за океаном боли. Такая особа – сломанная – была больше похожа на истинную суть.

– Девочка-лифа вернулась? – протянула насмешкой ласковой Вера, держа Тимура под локоть. Она сплочённым светом выступила из-за него, тоже разглядывая призвавшую.

– Да. – Настя не была щедра на слова. Говорила она с усилием, и голос её звучал странно. Тимур прищурился. Она, уловив это выражение, склонила голову. Её лицо было ярко освещено рыжеватым вечерним солнцем, но даже так теней было больше, они накладывались мрачностью взгляда, болезненно сжатыми губами, акварельной бледностью кожи. Даже в лучах она казалась тёмной, оттенённой. Но не грустной, нет, не грустной; Тимур скорее бы назвал её серьёзной, подавленной и свирепой одновременно.

– Нафига звала? – спросил Тимур скорее на проверку.

– Ты не сможешь отговорить нас от мести, – предупредила елейно Вера. Она сияла серебристой расцветкой. Если бы не голубой подол платьица и розовые да сиреневые элементы, она казалась бы тонов приведения – или неуловимым лунным светом. – Мы искали его долго. Мы его убьём.

– Знаю. Я тоже. – Она смотрела прямо на них. Будь это другой человек, за вызов её можно было бы прирезать, но это была Настя. – Я тоже буду сражаться.

– Его зовут Вильгельм, – сказала Вера. – Он монстр. Он разбил жизни. Он набирал лиф и руководил всеми в лабораториях вплоть до пятнадцатого года. Много ли ты помнишь сейчас?

Вот как. Они уже говорили с Верой на тему поведения Насти: та девочка из штаба, которая ею являлась, не могла не узнать «теней», даже если видела их годами назад. Лифы друг друга подсознательно чувствуют; может, из-за какого-то эксперимента, может, по интуиции. Если Настя ничего не поняла – это была не она, однако ошибка бы не проскользнула. Тело то же, память чужая. А раз сегодня она не только нашла способ к ним воззвать, но и говорит так уверенно и жёстко, значит, вернула себе себя.

Ей было бы лучше оставаться беспомощным ребёнком без уничтоженного прошлого, ха.

– Обрывками, – поморщилась Настя. – Отовсюду понемногу. Но вас вспомнила. Первый и Семнадцатая, так?

Вера повернулась на каблучках, перекидывая длинные волосы на плечо. Ниже затылка – метка, которую никто никогда не сотрёт. 17MV. Как только она повернулась обратно, продемонстрировал свою Тимур – 1AV.

– Мы дуалы. – Вера улыбалась. – Первый придаёт форму теням, семнадцатый придаёт форму свету – эти дети должны быть в одной лаборатории. Нас и переместили вместе, отрезав от тебя и многих других.

– Антон остался в моей, – горько усмехнулась Настя.

– Антон? О. Должно быть, он не был с тобой до конца честен или не успел рассказать. Однажды ты услышишь от него об истории «теней», и тогда внимай каждому слову. Это может быть не так важно, но когда-то таковым было.

Брови девушки дёрнулись, но она кивнула. Видимо, новые впечатления ей сейчас опасны, и так едва держится. Любопытно, может ли человек умереть от удара памятью? Типа, психика там не повреждается? Тимур видел сумасшедших, но для лиф всё считается иначе. Для них вообще мерок нет. Их невозможно убить никакими сложными способами, как пытались, не доходя до последней грани, экспериментаторы, а можно придушить одной мелочью. Для Насти это наверняка события семилетней давности. Те, о которых «тени» мельком слышали от Антона.

– Я буду сражаться с вами, – повторила девушка. – Я хочу отомстить.

До чего скатилась малышка, хах. Тимур и Вера переглянулись: вслух им можно было не совещаться, и так решения выносили общие. Против никто не был.

– Что ж, – пожала плечами Вера, – это было бы забавно. «Тени» никогда не делили с кем-то свою охоту.

– Но вы не убили меня в штабе Лектория. Почему? Потому что вы лифы и я тоже?

– Именно. – Девочка со светлыми волосами улыбалась, улыбался юноша с чёрными волосами, но улыбки их были колкими, мрачными. Настино выражение – такое же, только не приукрашенное изгибом губ. Она смотрела решительно, ко всему готовая. Она могла отомстить, тем более что в новом состоянии могла странность контролировать. – Мы не тронули тебя, потому что мы все – лифы. Мы дети лабораторий. А такие, как Вильгельм, спасения не заслуживают – и поэтому сегодня мы его убьём. Пойдём, Настя. Это будет финал нашей охоты.

========== 2 / 7. Охота ==========

– 13 июля 2017

Его целью всегда был особенный человек. Странный, вмещающий в себя способности всех остальных; Всестранность, Избранный, величайшее оружие, которое покорило бы мир. С ним Лекторий стал бы самой сильной организацией, подмял бы остальные группировки и даже сдвинул бы NOTE с лидирующих позиций, эту крупную компанию с двумя тысячами людей – для Лектория она была бы пухом без пороха, ведь никакая сила не может превзойти Всестранность. С таким оружием они бы победили. Они почти победили и без него, они приблизились к разгадке создания – как нагрянула кара.

NOTE до всего докапывается. И кто-то там умудрился забрести так далеко, что обнаружил проект LIFA – самое секретное, самое оберегаемое и самое важное порождение Лектория, его надежду и опору. То, что возводилось с 2004 года, лелеялось, на что потрачены были огромные средства. Все работники подписали десятки бумаг о неразглашении, потом содержание детей – всё-таки их нельзя было угробить раньше получения результатов. Они растили маленькую армию странных с убийственными по мощи способностями, которые не могли бы контролировать сами дети: за них управлять силами должны были их командиры. Всё было бы идеально – легион абсолютно покорных странностей, и мир бы лежал в ногах Лектория. Если бы не вмешательство NOTE.

Операция в 2009 году. Первая лаборатория, наибольшая, где содержалось больше подопытных, развалилась на куски. Какие-то дети были перехвачены NOTE, какие-то разбежались. Вторая лаборатория треснула в 2015 году, когда «тени» вырвались из неё, перебив всех находившихся в здании, кроме своих собратьев-детей. Тогда NOTE не успела ничего предпринять, а Лекторий окончательно потерял первый проект LIFA.

Но Лекторий не умеет сдаваться.

Вильгельм выжил в оба раза. Первый он провёл в штабе, готовясь к следующей проверке оборудования, и нашествие врагов пропустил. Второй раз он чудом угодил в небольшую аварию неподалёку от лаборатории, потому пропустил побег «теней», а разгром увидел лишь потом, примчавшись на место. Ему сказочно везло, а удачу он берёг и ценил.

Вильгельм был главным из экспериментаторов. Главная лифа проекта. Он был основателем и героем, который должен был спасти Лекторий. Ему пришлось изворачиваться, чтобы не оказаться под дулом после развала, но и тогда выход был найден, а его пощадили и дали возможность продолжать любимое дело. Трижды ему свезло, и вот теперь повезёт в четвёртый раз.

Несомненно, это была ловушка. Его средства коммуникации оказались неработающими – дистанционно кто-то из NOTE вывел их из строя. Странно, учитывая, что пароли псы не продали бы и за хорошую кость, они знают своих хозяев. Значит, в ином проблема, но с этим разберётся Вильгельм позже. Он шагал по людной улице и не встречал ни одного пса – охота унеслась без него, и в том главная ловушка ненавистной организации.

Наверняка метаморф. Как его не опознали? Они не могли разузнать пароль. Хотя, в принципе, о чём это он? Они же странные. У них ничто не возможно без вариантов «а если», они на всё способны. Ничего, NOTE – не помеха Вильгельму. Если они решили его изолировать, они не смогут его сдержать, он всё равно завершит свою охоту.

Фокусник ни за что бы себе не признался, но всё-таки ему было страшно. Дикий звериный ужас гнал его по улице, мешая забредать в тихие переулки. С начала проекта прошло тринадцать лет, и немилосердное время обратило свой взор на увещевания кармы. Настал срок платить по счетам, лифы. Эта охота будет последней для кого-то, и всё это понимали; именно страх того, что жертвой станет он, гнал Вильгельма прочь, заставляя его сбивать ноги и дышать неровно.

У Вильгельма, как у любого человека, были родственники. И так совпало, что его странность дублировалась на младшего брата – редкое явление, но имевшее место быть. Пути их с братом разошлись так давно, что вряд ли кто-то из них причину вспомнит. Тем не менее, действие странности, идентичной собственной, Вильгельм мог угадать безошибочно.

Он остановился на перекрестке. Вокруг были люди, и никто не обращал внимания на фокусника в карнавальном костюме, что само по себе вызывало подозрения. Пространство вокруг съёживалось, матово мерцали его оттенки, по краям поля зрения размывалось, как в очках человека с плохим зрением. Это были декорации, не более того.

«Иллюзии того, что ты желаешь, или того, что ты не желаешь. Условие на выбор задающего иллюзию».

Холодея, Вильгельм озирался по сторонам – это не его странность, отменить он не мог. Зато мог парень с короткими пепельно-сиреневыми волосами и шрамом через левый глаз; парень смотрел прямо на него, и в его холодном взгляде искрилась материальная насмешка. Фокусник повернулся к нему.

– Какое из условий и зачем? – спросил он, прилагая все усилия, чтобы голос звучал равномерно и с выражением, как обычно он разговаривал. Но брата было не обмануть, и тот язвительно хмыкнул, ощущая волчий страх старшего.

– Крохотный элемент изменений, – сообщил Виас, шагая к автобусной остановке. Его облик растворялся в шелухе искусственного мира. – Не стоило тебе начинать это тринадцать лет назад, братишка. Может, сейчас все было бы по-другому.

Мир плыл.

– Куда ты меня завёл? – провыл Вильгельм, уже не прячась за масками.

– Где тебе самое место, – раздался насмешливый ответ из пустоты, эхом отражаясь в пустоте очищенного от людей пространства. – Прощай. Я запомню тебя как порядочную скотину.

На перекрёстке не было людей. Здесь вообще никого не было – только ветер и дорога из серого асфальта, вымытого дождями, проеденного облупившейся краской разметки. Один фокусник на виду любого наблюдателя – и он ломанулся прочь, в ближайший переулок, лишь бы скрыться из поля зрения кого бы то ни было.

Он мог лгать о своей защищённости сколько угодно, но…

Но никому не везёт вечно.

*

– Неужели появилось желание присоединиться? – неожиданно произнесла Вера. Тимур уже смотрел в закуток, мимо которого они чуть не прошли. Настя так и подскочила, обеспокоенно оглянувшись, но никто не показывался.

– Вылезай! – рявкнул Тимур беззлобно, скорее раздражённо. – И так мало времени!

Из полумрака, напущенного прошедшим ливнем, вышагнул парень в помятой, замызганной одежде. Щека его была в запёкшейся крови, но глаза смотрели ясно, ясно и серьёзно, остро, цепко. Настя замерла; холодок пронёсся по телу, поселился в кончиках пальцев, обжёг сердце раскалённым инеем. Она не знала, что делать, что говорить, что думать – Антон решил за неё.

– Поговорить нужно, – сказал он, кивнув в сторону Насти.

– Говорите при всех, мы тут союзники, – предложила Вера.

Перечить никто не стал. Антон приблизился и встал рядом. Настя сжала губы; нарастала внутри дрожь, и девушка упрямо запретила себе разваливаться именно сейчас. Она не смотрела в глаза парню, интуитивно ощущая: не выдержит. Если не заплачет, то надломится точно.

Он был близок ей, ближе, чем кто-либо иной. Он был для неё всем, как она была всем для него. Полгода на улице, когда они полагались друг на друга целиком, разлука, после которой они не виделись долгие шесть с половиной лет – и новая встреча под дождем, зонтом, с Настей, которая уже ничего не помнила. Сколько ему пришлось вынести из-за неё! Он укрыл её от Файра. Он уводил её от Лектория. Раз за разом он спасал её, и вот она не могла смотреть ему в глаза, боясь либо расплакаться, либо окончательно сломаться.

Простых извинений не будет достаточно. Теперь ничего не будет достаточно, чтобы искупить.

– Посмотри на меня, – попросил Антон почти мягко. Она замотала головой остервенело, и он продолжил: – Ладно, как хочешь. Ты же знаешь, что не обязана это делать?

– Я должна, – сказала Настя, глядя куда угодно, только не на его лицо. На его порванную футболку с отпечатками грязи. На его ноги в таких же порванных грязных джинсах, как будто он лихо с кем-то подрался. На собственные обсохшие ноги, впервые казавшиеся такими слабыми, что аж колени подгибались. Она не боялась Антона – только не его. Она боялась, что не выдержит прямого с ним контакта.

– Нет, не должна. Эта месть не поможет тебе себя принять.

– Мне вряд ли что-то поможет, – посмеялась она сухо и горько. – Я лифа, не простая девчонка, одержимая местью. Он за всё ответит, но мне не это нужно, ты прав. Но я хочу попробовать. Я хочу этого!

Тимур и Вера молчали, переводя взгляды с одного на другого, точно в жизни интереснее диалога не слыхали. На них внимание не обращалось: собеседники упорно старались донести друг до друга свои позиции, но сталкивались, ранились, не могли подступиться правильно. Они, наверно, слишком измучены были для того, чтобы просто выслушать, понять, поверить.

Настя вспомнила первую их встречу этим летом. Винные глаза, смотревшие со странным выражением, странную заботу незнакомца, который стал первым человеком, заговорившим с ней в Авельске. Тогда шёл дождь, и Настя промокла и замерзла. Такой же холодной она ощущала себя теперь, стоя перед ним, как почти три недели назад. Девятнадцать дней – а как будто целая вечность. Как удивительно порой время в своих попытках запутать, скосив сроки.

– Тогда я тоже пойду, – сказал Антон.

– Со мной?

– С тобой и «тенями».

Не из желания её защитить в этот раз. Не из желания союза с непредсказуемыми «тенями». Он поступал так по своему мотиву, и она не имела права его обвинять или винить. Он должен ненавидеть её уже сейчас, и если он вообще решил идти вместе с ней…

– Разобрались? – поинтересовался Тимур. В его руке тлели тени, превращаясь в изогнутую косу, такую острую, что края лезвия не были видны. – Пошли. Я его уже чую!

Антон кивнул. Настя отвернулась от него и шагнула к Вере; девочка лукаво взглянула на неё светло-розовыми глазами, но ничего не сказала. А что говорить? Самое важное или произнесено, или не может быть произнесённым. Им хватит того, что есть.

Они мчались по запутанным дорогам, преследуя силуэт, находившийся в плену тяжёлого заблуждения. Направлял Антон, посвящённый в нечто, недоступное спутникам, и они полагались на него. Настя никогда не думала, что её тело способно так легко, быстро и точно двигаться. Инстинкты боевого чудовища, взращенные лабораторией, помогали ей нырять в переулки, как дельфин ныряет в воду, петлять и постоянно быть начеку. Рядом неслись «тени», их шаги почти не отражала эхом земля, как будто поглощая посторонние звуки, настолько незаметен и неслышим был их бег; Антон двигался, напоминая большую хищную кошку, и взгляд его не обращался к Насте.

Вильгельм – фокусник с сиреневыми волосами – спасался от них, а они мчались за ним кровавыми призраками его проклятой идеи.

Он их не видел, зато видели они. Это главное. На этой охоте ловить будет не Лекторий, нет. Лифы будут ловить своего создателя. Лифы будут мстить, как и следовало всегда.

С Настиных губ сорвался полухрипом бешеный азарт погони.

Ненависти в ней всё ещё не было.

– Попался.

– Лифа загнана в ловушку~!

Они обступили его с четырех сторон, и выйти из квадрата он бы не смог. Настя смотрела на него с удивлением. Мужчина с крашеными волосами и в костюме фокусника – он не казался всепоглощающим злом, от него не веяло угрозой, он был таким же, как все. Сложно было поверить в то, что это он истязал в своих подземельях невинных детей, руководил их пытками, планировал их мучения, как обычное расписание на день. Он не выглядел злом. Но он им являлся.

И он явно знал, что ему конец. Вильгельм, глава проекта LIFA, стоял перед ними. Тимур смотрел с предвкушением, коса его отливала кромешной чернотой, такой материальной, что даже взгляд застывал на её ничего не отражающей поверхности. Вера глядела с улыбкой, такой светлой и милой для той, кем она являлась. Антон ничего не выражал, только глаза его взирали остро, стеклянно, и в них переливался глубокий винный мрак. Вильгельм стоял в центре их фигуры и знал, что больше не скроется.

– Почему вы делали это? – спросила вдруг Настя, толком вопрос не обдумав.

Фокусник взглянул на неё. Та, за кем он охотился и кого пытался убить, выглядела совершенно живой, нетронутой – если не считать некоторых деталей в её изменившемся взгляде.

– Маленькая лифа, – проворковал он. – Так забавно – её режешь, а она кричит. Голосом сметает, стены сломать пытается, а всё равно вырваться не может. Потому что слишком слаба для самостоятельных атак? Нет, потому что странность вразрез с желанием идёт. Принуждение вызывает отторжение. Лифы никогда не смогут контролировать свои способности, потому что никогда их не примут! И девочке придется резать себе вены, чтобы собой управлять!

Он зашёлся смехом – истеричным, визгливым, хрипловатым, как сумасшедший, заржал в голос, и Настя со вскипевшей злостью шагнула вперёд.

– Замолчи!

Ударной силы хватило, чтобы его отбросило назад, проволокло по земле, ударяя выступающими конечностями об асфальт. Тимур присвистнул, они вчетвером подались в сторону Вильгельма, вновь окружая. Тот, сплюнув пыль, поднял лицо. Глаза его налились кровью, и каждая жилка красной чёрточкой ломала выражение безумного взгляда.

– Такой контроль убьёт девочку быстрее, чем непринятие, – просмеялся он ехидно. – Убьёт, убьёт, убьёт!

«Тени» приблизились неуловимо, на корточках присели рядом, плечами соприкасаясь – маленькая девочка в ажурном платьице и высокий парень в чёрной мантии. Два убийцы, лившие кровь неприятелей любой категории, смотрели на главную беду своих исканий – смотрели насмешливо, торжествующе, ненавидяще. Они рассматривали безобразное чудовище, ломавшее хребет их детству, вырастившее их такими же монстрами, как он, с их рождений перечеркнувшего им будущее. Они ненавидели его, но они его не боялись – выросли уже. Не маленькие. Не беззащитные детки, которые не могли за себя постоять.

– Ошибаешься, Вильгельм. – Голос Веры звучал тихо, но даже так он разносился вокруг каждой нотой. – Некоторым детям и не требовалось принимать себя, чтобы контролировать странности. Это уже было с ними.

Тимур протянул руку и поднял его за волосы. Коса алчно темнела, положенная на асфальт. Настя шагнула было, но Антон остановил её за плечо, покачав головой: именно сейчас любое приближение к свирепым «теням», жаждавшим крови, было опаснее всего, что за последние три недели случилось.

– Ты не умрёшь быстро, – продолжала Вера так, словно рассказывала какую-то логичную и довольно простую историю. – Ты будешь мучиться, теряя по капле крови. Ты получишь столько разрезов, сколько когда-то оставлял на нас. Ты будешь страдать за каждого ребёнка десятками ран, Вильгельм, ты будешь сгорать в собственном грехе.

Весь свет мира стекался в её ладонь, образуя маленький зазубренный кинжал. Тимур потянулся за косой. Вильгельм глядел на них, а потом вдруг усмехнулся.

…Мир размылся…

Настя услышала только собственный крик. Короткий, мощный, ударивший по всему, что находилось вокруг. Это не был болезненный стон, как от раны, не была ярость, смешанная с горем, как при нападении на Таю, не была паника, как когда она оттолкнула Антона. Это было предупреждение. Всего лишь короткий вопль, стремление прекратить использование силы чудовища, валявшегося в пыли – она хотела предупредить, что он вот-вот что-то выкинет. Настя закричала, и её странность перекрыла его.

Иллюзия надломилась вместе с реальностью. На обочине стоявший светофор с треском распался, выдернутый из земли. Смялась крыша пустого ларька. Тело в пёстром карнавальном одеянии ударилось о стену дома с такой силой, что оставило вмятину и разбежавшиеся вокруг прямо по бетону трещины, раздался отвратительный в своей краткой неизбежности хруст – так ломается кость. Вильгельм безвольно рухнул кучей тряпья на землю.

Наступила мёртвая тишина.

Или, возможно, это в голове так помутилось. Но все молчали, и Настя подумала, что они тоже её ощущают – эту глубокую, стылую тишину, в которой растворяется даже дыхание, в которой эхо не разбегается кругами по воде. На негнущихся ногах девушка приблизилась к неподвижному телу, но не решилась его коснуться. Подошёл Антон. В полном молчании наклонился и перевернул Вильгельма. Труп Вильгельма. Бездыханное тело со стеклянным взором в пустоту.

– Умер, – сказала Настя едва слышно, но даже тихое удивлённое слово разорвало кокон абсолютной тиши, их окружившей.

Тут же потоком помчались другие звуки. Голоса дорог города, в котором жили люди. Какая-то далёкая сигнализация. Группу подростков ещё никто не заметил, и они стояли над телом, веря и не веря собственным чувствам.

Тимур насупился. Вера прищурилась.

– Не так нужно было, – фыркнул головорез. Оружие таяло в его руке.

– Ничего не поделаешь, – вздохнула девочка-напарница, отпуская кинжал и позволяя ему слиться со светом.