Текст книги "Волчьи ягоды (СИ)"

Автор книги: Кейси Лис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 34 (всего у книги 45 страниц)

– Я была тут? – спросила Настя, щурясь, когда солнце плескалось искрами в зрачках, опуская ресницы, на которых танцевали радужные блики. – С Вами…

– Да. Я приводил тебя сюда семь лет назад. – Михаил выдохнул облачко пара, сразу растворившееся в прохладе наступавшего дня. Слыша её незадаваемый вопрос, он продолжил: – Ты была совсем маленькой. Мне сказали, что ты не выживешь: пневмония, множество осложнений, подорванное пытками здоровье. Сказали, что срок совсем мал.

Настя слушала, чуть опустив голову, чёлкой прикрываясь от прямого настойчивого солнца.

– У меня на руках оставался умирающий ребёнок, боящийся любого резкого движения, шума и угроз, – продолжил Михаил. Перед глазами вставали картины прошлого – мрачные, горькие, но вместе с тем и яркие, так хорошо отпечатавшиеся в сознании. Шрамы и заживлённые раны. То, что он смог залечить.

Голос Насти звучал на удивление ясно.

– Почему тогда Вы меня оставили?

– Меня многие тогда спрашивали, кроме Бориса, правда. И тебе сейчас это объяснять тяжело. – Он прикрыл глаза, отдаваясь потоку впечатлений. Давно. Но так живо. – Представь. Я – без чего-то определённого, просто парнишка с ветром в голове, с не самой полезной странностью, едва испытавший себя в серьёзной битве. И ребёнок, которого я попытался было отдать, но почему-то не смог… Но ты осталась у меня. «До смерти», как написали в рапортах. А когда обнаружилось, что ты выживешь, когда получилось поставить тебя на ноги – тебя забрали, проигнорировав моё мнение полностью.

– А если бы его не игнорировали? – спросила Настя с тихим смешком. Она повернула голову, глядя на мужчину. – Что тогда?

– Если бы тебя оставили со мной? – произнёс он, не растягивая время. Он думал об этом достаточно, чтобы всё представлять. – Всё было бы иначе. Я бы воспитывал тебя как свою дочь. Ты бы росла, возможно, не в такой безопасности, как у моей дражайшей сестры, и вокруг были бы странные, которые тебя бы презирали как лифу – но я бы делал всё, чтобы ты была счастлива. Я бы окупил плохие стороны такого исхода. Я заботился бы о тебе и всегда бы тебя любил. Но, как ты понимаешь, время вспять не повернуть.

Настя отвернулась, но до него донеслось шмыганье носом, и девочка подозрительно быстро поднесла руку к лицу, рукавом проводя по щеке. Но, когда она обернулась, слёз не было, только глаза немного покраснели.

– Я знаю, что Вы стали бы мне лучшей семьёй, – проговорила она немного ломко. – Я и сейчас знаю… Вы ведь любите меня. Не так, как Роан, который привык заботиться. И не как родители, они были мне чужими, но если бы они могли… их чувства были бы похожи на Ваши?

– Да, скорее всего. – Он улыбнулся, хотя ему было грустно. – Ты не злишься на меня?

– За что?

– Я всё-таки отдал тебя Свете с её мужем. Малоприятное общество. Ледники и лицемеры.

– Если бы я осталась с NOTE, выросла бы лифой, – задумчиво протянула Настя, отводя взгляд. Солнце рябило воду и малевала на ней искрящиеся дорожки. – Но так я выросла человеком. Не до конца сложившимся, ещё и возвращённая память – но всё-таки… это тоже важно. Я хотя бы представляю, чем различаются миры вокруг меня. Антон, например, этого не видит.

– Мне в пору извиняться.

– Спасибо, что столько для меня сделали. – Она покачала головой. – Это больше, чем я заслуживала тогда, и больше, чем я заслуживаю сейчас. Но никак не получается подобрать слов и объяснить, что со мной происходит. Может, если бы я понимала себя лучше, могла бы сказать, но сейчас всё, что получается – спасибо, что спасли меня тогда и что не бросили…

Он развернулся к ней, сделал короткий шаг. Настя обхватила его руками, уткнувшись лицом в грудь, и он тоже обнял её за плечи. Маленькая. Ещё ребёнок, что бы там ни говорили. Они стояли так, их неспешно обтекали минуты, даря воскресному городу долгожданный солнечный день. С наступлением зимы таких рассветов будет всё меньше. Скоро тепло из света исчезнет совсем. Но им не нужно тепло, чтобы согреваться – для того хватит и тех миллионов лучей, что они отражают, скапливают в себе, как в зеркалах-сокровищницах.

Уходить они ещё не собирались. Оторвавшись, вновь повернувшись к реке, Настя долго молчала. То, что она не сказала в автомобиле, то, что хотела давно сказать – нечто важное. Михаил не перебивал её мысли, ощущая нараставшую храбрость.

– Вы убивали людей? – спросила Настя негромко. Нейтрально. Спокойно. Как будто интересовалась, сколько времени или какое у Михаила отчество.

Выражение её лица было легко прочитать, но Каринов и так знал, что она чувствует.

– Да. Приходилось. – Он тоже повернулся к воде. – Я не жалею, потому что это было ради блага. А жалеешь ли ты?

– Нет, – отозвалась она моментально. Покачала головой. Заговорила раздельно, медленно, взвешивая и прогоняя через себя каждое слово: – Все говорят, что убивать нельзя. Я раньше тоже так думала, потому что в книгах писали, в фильмах пели, всё такое. Но теперь я запуталась. Есть вещи, которые нельзя простить, и есть те, кого не стоит жизни лишать, даже жалкой. Однако вот я убила того монстра, что сломал судьбу мне и многим другим. Он смотрелся жалко в последние моменты, но… я не жалею, что так поступила. Это неправильно? Скажите, я неправильно поступила?

– Думаю, всё измеряется мерой твоего самонаказания. Раскаяние – не самая главная часть.

– Значит, теперь я испорченная девчонка?

– Это был твой выбор, и ты его сделала. Можешь жить дальше, как посчитаешь нужным, хоть и всегда будешь убийцей. Тебя такое устраивает?

– Я… не знаю. Я убила, чтобы защитить. Я смогу с этим жить.

– Тогда не думаю, что тебе стоит переживать. – Он вздохнул. Дыхание застыло в воздухе, пронизанное пылающим часом. За спинами всё чаще проносились автомобили. – Я бы тоже убил Вильгельма, выпади возможность.

– Я сделала это по случайности, хотела предостеречь, – бесцветным голос заметила Настя. – Но… всё-таки он бы не умер, если бы я этого не хотела. Сила странности бывает подконтрольна.

Он легонько погладил её по голове, и она не отшатнулась. Только закрыла глаза.

Их обтекало отчаянное ноябрьское солнце.

========== 5 / 2. Сохраняя жизни ==========

– 19 ноября 2017

– Повторите, к кому вы?

В приёмном отделе было шумно. То один телефон зазвонит, то другой; то навещатели больных родственников донимали дежурных, то врачи возвращались с анализами, то практиканты стайками стекались и пытались разобраться в бумажной волоките. Неудивительно, что работники на стойке совсем выдохлись и в обед, уже отсчитывая часы до смены, едва успевали разбираться с посетителями, не запоминая их вовсе.

Стоявшие напротив одного из дежурных двое молодых людей выглядели странно, но приятно. Парень со светло-пшеничными волосами, передние пряди были длиннее задних, глаза рыже-зелёные. Девушка с высовывавшимися из-под шапочки ярко-зелёными кудряшками и жёлтым весёлым взглядом. Оба в джинсах, оба в куртках, хотя у девушки под верхней одеждой пряталась чёрная аккуратная рубашечка, а у парня – футболка, и оба приветливые, вежливые, все бы посетители такими были. Дежурный со вздохом припомнил: эти двое уже приходили и не раз; однако всё равно стоило спросить.

– Зацерин Кирилл, – прощебетала девушка. – Сто третья.

– Да, проходите.

Странности странностями, но жили они в стране нормальных, в которой управляли нормальные и существовали нормальные со своими нормальными законами и нормальными традициями. Приходилось подчиняться и жить, не слишком придираясь к их привычкам, даже представляя собственную отдалённость. Странные и люди – существа разных миров, вынужденные физически существовать в одном.

Люси не учили так думать, вообще-то, но ей всегда давали самой выбирать отношение ко всему происходящему. Ей, как и другим ребятам из набора Роана, давали много свободы; улыбчивый светлый наставник только приглядывал, чтобы его детишки-воспитанники не сбивались с пути и не ранились, а какую дорогу они считали приемлемой – он не встревал и не пытался их направить. Поэтому, видимо, они выросли столь разными: собранный закрытый Каспер, серьёзный деловой Сириус, громкий эмоциональный Ливрей, тихая милая Элли, сонливый ворчливый Мьюз… и Люси – весёлая, насмешливая, активная. Внимательнее Ливрея, ехиднее Мьюза, научившаяся у Каспера не показывать истинных мыслей, хотя вот она, вся на ладони, читай не хочу. Люси могла прикидываться дурочкой, потому что так отношения строились проще, но на самом деле пустоголовой она не была. Люси – девочка умная и наблюдательная, просто не всем это демонстрирует.

Ах, да, миры странных и нормальных… Люси вспомнила об этой точке зрения, проходя мимо одного коридора. Стоял и громко плакал в одиночестве ребёнок в светленькой одежонке, с курчавой головушкой. Надрывно, но не яростно, как бывает в истериках. Люси взглянула на него и тут же отвернулась, но образ застыл в голове, окрашиваясь новыми тонами. Вместо незнакомого дитя она неожиданно увидела совсем другого, девочку с чёрными волосами, такую же маленькую, плачущую, зовущую брата… Картины слишком живые, чтобы их забывать. Когда-то она сама так отчаянно звала, но не могла докричаться. Схожи ли были её эмоции с эмоциями этого ребёнка?

– …Ну, ну, зайчик, ты чего? Потерялся? – Она присела на корточки напротив. Плакать мальчик сразу перестал, глядя на неё блестевшими от слёз глазами.

Точно обратив внимание, налетели медсёстры, отыскались родители, Люси помахала малышу рукой. Он, оглядываясь, радостно просиял ей в ответ. Люси повернулась дальше и столкнулась с мягкой улыбкой Роана, резковато пожала плечами.

– Странно было бы, если б твоя ученица не была жалостливой, – проворчала она с наигранным раздражением.

– Значит, моя заслуга? Впору называть тебя хорошей девочкой? – хмыкнул весело бессмертный.

– Впору называть тебя хорошим наставником. – Она демонстративно фыркнула, намекая, что пора уже идти дальше. Настроение признательности просыпалось в Люси периодически. Остальное время она пыталась держаться на грани между «за этим просто любопытно наблюдать» и «как бы в это не втянуться, я ж не выкарабкаюсь».

Что-то было такое в спасении Роана. Тот свет, что он безвозмездно дарил испуганным, робким детям с неестественными для их прежнего мира способностями – этот свет возвращался годы спустя, передаваясь, как эстафета. Люди, выросшие в тепле всепрощающего, ласкового сияния, несли его дальше. Так, как Люси говорила с ребёнком. Так, как Каспер прикрывал лиф. Так, как они вновь и вновь всё ставили на карту ради призрачных шансов, просто потому что война – это страшно, а дети, родившиеся в ней, ещё страшнее. Всё в мире имеет свою цену. Не все готовы её платить. Но вот Люси относила себя к готовым, потому что знала – не важно, два мира в ней сочетаются или один, она всё равно может идти вперёд, решительно и через препятствия. Люси – дитя этой реальности. Она тоже хочет за неё сражаться.

Палата, в которую они пришли, не отличалась от остальных. В больнице работал странный, нейтрал, не выбиравший сторону; если бы он твёрдо что-то решил, обрёк бы себя, а NOTE (в лице Роана) этого не хотела, так что оставили бедного Кевинского в покое. Работал себе и работал. Лечил нормальных, лечил странных всей округи. Больница была территорией спокойной, не поделённой между организацией и Лекторием, так что тут нападения были запрещены. Тем лучше. Никакого риска. Хотя сейчас Люси была бы не прочь надрать хвост ублюдку, ранившему Каспера.

В палате были светлые стены, светлая мебель и светлое оборудование. Невозмутимый и спокойный, в кровати, бесцеремонно отцепив от себя датчики, сидел парень в больничном халате и читал книгу в твёрдом переплёте. Когда отворилась дверь, он вскинул голову, сверкнув жёлтыми глазами. Люси отметила про себя, что волосы у него совсем отросли – почти задевают плечи. Кас говорил, что изменения, происходящие с одной версией, зачастую на других не отражаются, так что оставленный ожогом шрам исчезнет, стоит двум клонам соединиться, и всё-таки девушка-метаморф тревожилась. То, что от раны не останется и следа, не значило, что Каспер не испытывал боли. Просто он маскировался всегда хорошо.

– Привет, – улыбнулся Роан, проходя.

– Мы же с утра в отделении виделись, – хмыкнул Каспер.

– А ты уже воспоминания получил?

– Мне сказали, обязателен покой. Вот и отдыхаю. Сплю много.

– Будь моя воля, я бы и засыпал тут под окнами…

– Ой, избавь от представлений! Я знаю, ты на такое способен!

Люси прыснула в кулачок, приближаясь. Она погладила Каспера по голове, пользуясь тем, что в сидячем положении эта дылда ей по пояс, и улыбнулась. Он уже шёл на поправку и скоро мог вернуться.

Если бы с совмещением версий всё было просто, Каспер мог бы просто возвращаться в одно тело всякий раз, как получал рану. Но боль не исчезала. Если здоровый организм совместить с раненым, какое-то время всё будет хорошо, а потом запертая феноменом странности рана будет давать о себе знать, что грозит осложнениями. На памяти Люси такое однажды привело к смерти. Умирая, Каспер тоже страдал, отхватывая полный диапазон ощущений, но медленная смерть была гораздо хуже смерти мгновенной, потому что эхо впечатлений растягивалось.

Вот он теперь и лечился, ожидая, пока присматривавший Кевин выпишет его и даст вернуться к работе. В отделении каждая думающая голова нынче была на вес золота.

Люси присела на стул, молча наблюдая за ребятами. За последние полгода многое произошло, даже то, чего Люси сама им не желала, однако теперь ей было как-то спокойно и радостно. Когда Роан попытался подключить к Касперу датчики, чтобы не тревожить зря проходивших мимо врачей, Каспер только засмеялся, даже позволил волосы себе взъерошить. Эх, жаль, что они не пара. Атмосфера-то создавалась на удивление уютная, тёплая; в такой приятно находиться. Люси улыбалась себе под нос, слушая их лёгкий разговор, и проронила невзначай:

– Я смотрю, вы наконец-то помирились.

Роан весело ухмыльнулся.

– Я сдался первым, если тебе интересно, – признался он, бросая долгий взгляд на Каспера. – Сложно такому натиску противостоять…

– Можешь не детализировать, – фыркнула Люси. – А что насчёт птичек, кстати? Вы им рассказывать собираетесь?

Каспер в притворном ужасе округлил глаза.

– Как ты себе это представляешь? – Он проворковал, часто моргая: – К слову, детишки, не удивляйтесь, но я сплю с вашей матушкой, хоть мы и не пара, и не смотрите так, всякое бывает…

– Матушкой? – Роан смешливо изогнул одну бровь. – Может, им тебя папочкой называть?

– Угх, уволь, обойдусь без такой радости. Остальное тебя, значит, не смутило?

– Рано или поздно они всё равно узнают, – задумчиво заметила Люси. – Если к вам приглядываться, это довольно заметно…

– Узнают, конечно. – Роан, ставя принесённый пакет с гостинцами на тумбочку, ласково провёл ладонью по щеке Каспера, нимало не стесняясь зрительницы. – Пусть всё идёт своим чередом. Ни к чему сейчас ещё больше их тревожить, и так многое навалилось.

В этом он, конечно, прав. Столько испытаний на детские плечи… Люси помнила лиф – тех, первых, которых из обломков вытаскивали. Некоторые из них боялись прикосновений. Некоторым было всё равно, они просто лежали, как тряпичные куклы, и не двигались, мёртвыми глазами глядя в пустоту. Кто-то из них потом оклемался, а кто-то был отправлен на реабилитацию – но это и так было жутко. Настюше пришлось пережить это дважды, а Антон провёл «райские» года в детдоме…

Хм. Кстати.

– Ро-о-оан, – протянула Люси, с подозрением щуря золотистые глаза, – послушай-ка, в стране полно детских домов с более высоким уровнем…

– Хочешь обвинить меня в жестокости? – полюбопытствовал бессмертный, бухаясь на кровать рядом с Каспером, лицом к сидевшей на стуле девушке. Ему на самом деле было интересно. Каспер никак не отреагировал, из чего следовало сделать вывод, что он знал с самого начала. Ну, естественно. Когда всё это происходило, брату было восемнадцать, а когда нашли Антона – больше двадцати, они с Роаном уже тогда спали вместе. Наверняка бессмертный с ним разговаривал на эту тему.

– Нет. – Она покачала головой. – Я знаю, что ты не жесток. – Только не он. Роан был единственным из всех, кто не мог проявлять жестокость ни в какой степени. Роан любил людей. Он их чувствовал. Для него относиться ко всем ласково было естественным. – Просто хочу понять, зачем.

– Кас, зачем ты вырастил её такой требовательной? – округлив глаза, обратился бывший наставник к раненому.

Тот в сдающемся жесте вскинул руки:

– Это не я, это обстоятельства!

– Эй, я не шутки шучу!

– Ладно, ладно. Продолжай.

– Вы, значит, оба знали, что место, в которое вы Антона отправляли, насквозь гнилое… но отправили? Зачем? Хотели характер воспитать? Или потому что там дерутся много?

Роан задумался. Не потому что не знал, как ответить, а потому что не был уверен, что его объяснения будут понятны. С ним всегда так, на то Каспер и нужен: персональный переводчик с языка бессмертных, понимающий смысл даже тогда, когда сам Роан путается. В добрых мотивах она не сомневалась, но в чём глубина?

– Характер сильный воспитывается разными способами, – протянул бессмертный. – Есть способы жесточе. Однако вы знаете, я не из тех, кто воспитывает силу словами вроде «будь таким, ведь так нужно». И не из тех, кто бросает в огонь, не давая в руки воду. Детдом, в который Антон был отправлен, – место гнилое, да, и там много плохого случилось и случалось. Столько, что про его выпускников предпочитали забывать, настолько сильны были отпечатки того дома на них…

Он замолчал, бросая взгляд на Каспера. Тот задумчиво кивнул.

– След того дома на нём перекрывал след ослабленной изменённой странности, – сказал брат.

– Да, – с облегчением вздохнул Роан. – Славно, что ты сразу понимаешь. Так вот, Люси. Уходя с улиц, Антон обменял свою странность на другую, более простую и слабую. Таким образом, сущность лифы была в нём несколько подавлена, и уличные её больше не чувствовали. А уже аура жестокого места, в котором он рос, подавила ощущения от наличия слабой странности.

– Ради его безопасности?

– Коль нужно короче выражаться, да.

Люси вспомнила Антона. Молодой парнишка, восемнадцать лет, всего на четыре года её младше – а как будто старше на целый десяток. Стоит ровно, но чуть напряжённо, как бывалый боевой зверь. Глаза безразлично-холодные, винного оттенка, смотрят внимательно, пристально, за спокойствием кроется сталь. Лицо непроницаемо, равнодушно, выражения почти не меняются. Первый раз Люси увидела его улыбку лишь осенью, когда гуляла с ним и Настей; улыбка была обращена к девочке, а больше никогда не появлялась.

– Его эмоции, – пробормотала девушка-метаморф.

– К сожалению, за всё платится цена. – Роан откинулся назад, упираясь руками в одеяло. – Однако если бы в мире было всё бесплатным, разве был ли смысл в том, чтобы делать хоть что-нибудь? Я предпочёл человеческим чувствам Антона его сохранность и предупредил об этом. Но он уже тогда был угасшим. Несчастное дитя. Ему нужен был отдых, своё местечко в пустоте, где он мог залатать раны и привыкнуть к шрамам. Всё остальное – это нынешние старания. Его, Настины, мои. Жизнь без эмоций – это страшно. Но, знаешь, чувства – такая вещь, которая возвращается, даже если кажется, что больше не вернётся.

– На собственном опыте убедился? – Каспер улыбнулся.

Роан улыбнулся в ответ.

– Да, – честно и весело отозвался он. Повернулся к Люси: – Не беспокойся за него. Тоша – сильный мальчик. Он справится. Даже если сейчас всё кажется статичным, всё уже меняется. Он в том числе. Этих детишек ещё многое ждёт, но они справятся. Настя – потому что сильнее, чем думает. Антон – потому что слабее.

Интересные у тебя схемы, бессмертный. Люси вздохнула, разглядывая этих двоих. Они и Йорек – самые близкие ей люди. Брат, наставник и подопечный. Двоих из них она могла потерять. Она ещё помнила атаку на Первую лабораторию, а потому не могла не бояться за них. Сердце льдисто сжималось.

И в то же время почему-то стало спокойно. Не потому что Роан бессмертен, Каспер может оставить в сохранности одну из версий, а Йорек просто пройдёт оружие насквозь. Потому что они сильные, эти трое, а кроме них есть ещё другие странные, которые поддержат и не дадут друг другу так запросто сложить головы на поле боя. Они не позволят своим умирать. Они справятся.

В этот раз они справятся лучше.

– Поправляйся, – пожелала Люси брату, вставая: в дверях палаты уже маячил силуэт доктора, отвечавшего за обход пациентов.

Роан, поднимаясь, поцеловал Каспера в макушку. Тот, улыбаясь, помахал им ладонью, уже готовясь получать «втык» за то, что отказался от слежки приборов. Вообще-то так нельзя поступать, но больным, лечившимся у Кевинского, почему-то всё с рук сходило. Почему же, хе-хе. Люси и Роан вышли из палаты.

«…они справятся».

Она будет в это верить.

*

– 20 ноября 2017

Оля с сосредоточенностью на лице рассматривала распечатки.

– Я могу это устроить, – наконец, сказала она. В голосе – лишь лёгкое недовольство. Оторвала взгляд от бумаг и подняла на Михаила; уголки глаз красные, слишком много читала в последнее время. Зрачки уставшие и мрачные. Видеть её такой было непривычно. – Но вы ведь отдаёте себе отчёт в том, насколько это опасно?

«Вы» – это NOTE. Михаил оставался сотрудником организации, даже если Оля звала его «братом» и относилась, как к члену семьи. Работа есть работа, ничего не поделаешь; их стороны были разными, одна крайняя и одна промежуточная. Во всяком случае, повезло, что на сторону Лектория Оля с её немалыми способностями не вставала. Дело даже не в потенциале странности, а в ней самой – в том, как она держалась, как говорила и как думала. К ней стоило прислушиваться, и даже буйные нейтралы подчинялись, если она правильно подавала свою просьбу. Опасный враг. Замечательный союзник.

– Привлекать их всегда рискованно, – заметил Михаил. – Но необходимо. Организация вряд ли даст нам много сил, а компанией в какие-то два десятка странных, и то не все боевые, соваться в целую лабораторию с обученным штатом… сама понимаешь.

– Это крик о помощи?

– Это просьба. Нейтралы ведь тоже ненавидят подобные опыты.

– Да, ненавидят. – Оля снова взглянула на распечатки. Подробные схемы. План. Её всё ещё тревожили условия. – Но смотри. Они неуправляемы.

– А что с твоим авторитетом?

– Мой авторитет, Миш, – она покачала головой, – это то, с чем я могу обращаться, но не то, с чем я могу требовать. Я помогала им, контролируя уровень проявления их странностей, если те выходили из-под контроля, и они помогают мне, когда я прошу. Для них закон взаимопомощи обязателен. Но вести их в бой? Нет. Нейтралы – это дьявольская орава, у которой нет вожака. Это хаос. Я не сдержу их и даже не направлю.

В комнате было светло. Вовсю работало отопление, так что ноябрьские ветры не заставляли ёжиться обитателей; Оля, в прошлом году провожавшая осень с лёгкостью и весельем, в этом отчего-то угасала. Она со вздохом убрала с колен ноутбук, водрузив его на рабочий стол, и распечатки положила поверх.

– Если допустить нейтралов до лаборатории, они будут убивать всех, – продолжила она. – Всех, понимаешь? Для них не будет вопросом, откуда ты, из NOTE, из Лектория или из лиф. Да даже если столкнутся враждующие группировки. Это просто мясорубка! Они будут резать и сражаться, а в итоге жертв будет больше, чем планировалось. Орава голодных, алчных ртов.

– Звучит так, как будто ты их ненавидишь.

– Я не ненавижу их. Мне их жаль. – Оля вздохнула. – Я не была на улицах, но общаюсь со многими их обитателями. Улицы – это страшно, Миш. Они отбирают у людей души. Они всё высасывают, всё, кроме жестокости. Поэтому, да, я не ненавижу их, я жалею, но моя жалость не изменит положения. Чем могу, я им помогаю. Я делю с ними боль и выручаю, если её становится слишком много. Но я не их лидер и не спаситель. Нейтралы мне неподвластны. Если ваш Борис уверен, что сможет сдержать их неизмеримую алчность, пусть пробует, но я заранее предупреждаю: это будет тяжело. Очень.

Как бы ни хотелось верить в то, что Борис может всё, Михаил не был глуп и отлично понимал: даже у этого человека есть предел. Свору диких бойцов с закалкой ненависти он сдержит, но цена будет огромна. Борису всего тридцать три, сил много, и всё равно – нет, понятно же, Каринов не даст ему так рисковать. Хм. Нужно искать альтернативный вариант. Что-то, что не даст нейтралам сорваться и хлынуть волной. Может, по очереди договоры заключать? В чём они больше всего нуждаются? В крове? В деньгах?

Оля наблюдала за ним, подперев ладонью голову. Руки у неё были тонкими и обманчиво хрупкими, но сильными. Михаил сам позаботился, чтобы коляска у неё была электрической, но Оля, привыкшая всё делать руками, сноровки не теряла. Он никогда не спрашивал, тяжело ли ей живётся, потому что знал, что ей будет неприятно – и всё же сейчас фоном мелькнула мысль: «Нейтралы слушают девочку-инвалида, которая даже отпор дать не сможет, а почему? Потому что даже без возможности ходить она сильнее их всех?». Ему хотелось в это верить.

– Лифы для них, – проговорила Оля, – это ошибка. Неудача и зло, которое следует искоренить. Это как… не знаю, с чем сравнить. То, что не должно существовать. Поэтому они не будут церемониться. Если Борис хочет запустить их в лабораторию, пусть готовится бросить все силы Атриума на спасение детей. Вам придётся вытаскивать их своими силами и успевать защищаться от Лектория и тех же нейтралов. Непосильно.

– Мрачные перспективы.

– Передашь всё, что я сказала, да? Это важно. – Оля откинулась на спинку коляски, внимательно глядя на брата. – Возможно, их и могло бы сплотить нечто выдающееся, однако создать такое невозможно, огромна вероятность оплошать. Так что лучше не пытаться, иначе всё ухудшится. Я могу связаться с парой адекватных группировок, но большего не обещаю.

– Спасибо. Это уже много.

– Да. Их отношение к лифам, должно быть, мягче… надеюсь на то. Если нет, не объявляйте, что Антон и Настя тоже сражаются. Пусть сохранится в тайне пока что.

Михаил кивнул. Сейчас он мог только слушать и спрашивать, а от мнения его ничего не зависело. Можно было считать себя бесполезным, но он так не думал: это и было его работой, тем, что он выбрал в качестве своего призвания. Михаил умел расставлять приоритеты. Он давно знал, что его дело – не самое сложное, однако влиятельное и важное. Всё зависело от того, насколько точно он передавал информацию, как говорил и насколько вдумчиво слушал. Дипломатия в условиях мира странных – это весело, на самом-то деле.

Оля казалась уставшей. Она редко болела, но и теперь её здоровье отражало скорее состояние души. Держалась девочка молодцом, но чуткий Каринов, проводивший с ней много времени, ощущал её тоску. Аккуратно пробуя под ногами почву, он мягко спросил:

– К тебе приходил Йорек?

– Йорек? – Оля вздрогнула. О, попал. Радости не было, но что-то прояснилось. Вот он где, корень всех проблем. – Нет, а что?

– А вообще?

– Мы виделись пару раз. Летом, когда Настя пропала. Вот и всё. Чего тут особенного?

«Эх, малышка, это тебя нужно спрашивать».

– Почему ты просто не поговоришь с ним? – поинтересовался он. Кроме них в комнате никого не было, а стены ограничивали звук; Оля же всё равно оглянулась. Она казалась смущённой.

– О чём? – суховато отозвалась она. – Говорю же, всего пару раз встречались. Мы и не знакомы толком.

– Поэтому ты уже полгода тоскуешь.

– Это глупости, Миш. Это ничего не значит.

Ощутив нараставшую в ней злость, Михаил протянул руку и погладил её по волосам. Оля взглянула на него с горечью, губы её болезненно дрогнули.

– Посмотри на меня, – она усмехнулась. – Чудесно, правда? Посмотри и вспомни об остальных. Это никогда не волновало меня. Раньше не волновало. Но я не такая, как они. Как все они. Странность – всё, что есть во мне значимого. Если её убрать, кем я буду, хах? Ты умный, Миш, сам пойми. Мне трудно это говорить.

Отвернуться она не могла, так что он встал с кресла сам. Ей нужно было побыть одной, он понимал. Наклонился, легонько поцеловал в макушку и вышел из комнаты. Оля осталась там, сжимая подлокотники и не глядя ему вслед.

У детей с чувствами ещё сложнее, чем у взрослых…

========== 5 / 3. Огоньки в ночи ==========

– 20 ноября 2017

Лампочка мигнула дважды и погасла, вмиг лишая комнату единственного источника света. Воздух укрылся мраком, сплотившись вокруг нахлынувшей чернотой, скрывая ровные строчки раскрытых учебника и справочника, поглощая ряды уравнений на клетчатых листах тетради. Перевернувшие было страницу пальцы замерли, ощущая через темноту шершавость бумаги, и переместились на лампу; постучали по металлическому абажуру, разнося короткий звон. Вздох. Девушка откинулась на спинку стула и поджала ноги. Мир поглотила бархатная тишина.

Из мрака постепенно проступали очертания. Привыкавшее к отсутствию света зрение настраивалось, и вот уже бледный проём окна за шторами – там уже царила ночь, но фонарь стоял близко к дому и к комнате вообще, так что едва-едва просвечивали шторы беловатым. Плавно таяли очертания мебели. Зеркало отражало чёрные силуэты. Девушка закрыла глаза, стараясь расслабиться.

Тут же налились красками звуки. Тихи шебуршания, шорох, поскрипывание, голоса за стенами, голоса мимолётных видений – всё усилилось, завибрировало, а она ловила эти волны, потому что не могла не ловить. Голова раскалывалась; она зажмурилась, лицо исказилось, она зажала уши руками, подавляя звуки, подавляя желание кричать… Это всё ещё не было ей подвластно.

Приходить в себя было тяжело. Настя дрожала, беззвучно и сухо всхлипывала и со страхом отняла ладони от горевших висков. Было больно. Тело болезненно сковывало. Хотя бы запястья не кровоточили, сдержав порыв; Настя положила голову на стол, прислонившись к нему лбом. Ей было плохо. И она знала, отчего.

Всё-таки…

«Как долго я ещё протяну?» – вопрос, задаваемый в пустоту, ответа всё равно не будет. Всё зависело от неё самой. Ну, звучало-то понятно, а что делать нужно? «Держаться»? Да без проблем. Вот девочка, руками зажимавшая уши, чтобы не откликалось сознание на окружение, руками зажимавшая рот, чтобы ни нота не прорывалась, и постоянно отворачивавшаяся от попыток кого-то другого в свой неправильный, недособранный мир вклиниться. Жалкая, наверно. Строить человека из обломков подопытного оружия.

Оружие… не более того. Настя – это оружие, это страшный, ужасающий способ убийства. Предметы не так подвластны и не так гибки, однако человек – существо элегантное, им можно вертеть как хочешь, способности человека безграничны. Совмещая его с оружием, получаешь идеал. Как странно, что, даже ненавидя идеи тех мастеров экспериментов, она отлично понимала, как они думали – и понимала, что их подтолкнуло. Мысль о совмещении была обоснованной. Она была даже по-своему прекрасной, потому что опиралась на реальные законы. Если из обычных людей делать оружие – невыгодно и трудно, то странные, несомненно, подходят. Такие странные, способности которых будут подвластны лишь их направляющим. Сосуды со смертью внутри, готовые к атаке хищные звери с наточенными клыками и когтями всепронзающими. Безумные, опасные силы, дремлющие в телах, которыми так легко управлять.