Текст книги "Волчьи ягоды (СИ)"

Автор книги: Кейси Лис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 45 страниц)

– Дружок, не найдётся мелочи?

Он обернулся сразу, не притворяясь, что просьбу прослушал. Антон находился рядом со старой детской площадкой, поросшей жухлой желтоватой травой; дворик полупустой, дети его покинули, закрываясь в квартирах, отдавая предпочтение компьютерам или более удобным местам для гулянок. Обратившийся к нему человек сидел на лавочке около качелей. У него была смуглая кожа, тёмные волосы, волнистые, хоть и коротко подстриженные, и тёмно-карие глаза, в которых радужка почти полностью сливалась со зрачком; лет шестнадцать, не больше, и одет странно даже для осени: много слоёв одежды и даже куртка поверх пальто ему не по размеру, как будто он сильно мёрз, но при этом всё расстёгнутое. На Антона он смотрел как будто с усмешкой – с правой стороны губы пересекал едва заметный короткий шрам, улыбка кривила.

– Ты из банды Алсу? – спросил Антон.

– А ты из NOTE? – отозвался парнишка.

– Нет. Но мне нужно с ней увидеться.

Парнишка встал. Если снять громоздкие слои одежды, он наверняка оказался бы худощавым – уличные нейтралы другими не бывают. Махнул рукой, давая знак, и прыгучей походкой направился в пересечение дворов. Антон последовал за ним; расспрашивать было бесполезно, как и сопротивляться чему-либо. Судя по всему, о нём уже знают. Дожидаются. Засада или приём – заранее узнать не получится, но не поворачивать же назад на полдороги.

– Меня кличут Ноа, – тем временем представлялся парнишка. – И я вижу всё-ё-ё в радиусе километра! Так что если выкинешь какой-нибудь свой лифовский фокус, можешь считать себя полноценным трупом.

Знает, что он лифа. Антон особо и не скрывал, к тому же, его выдают внешние приметы – и всё-таки не слишком приятно. Парнишка по кличке Ноа, чьё родное имя не имело значения, шагал немного впереди, и они быстро миновали квартал. Дорогу Антон не запоминал: он в Авельске хорошо ориентировался, да и Алсу не так глупа, чтобы всегда держать своё убежище в одном месте. Нейтралы должны быть мобильными, чтобы выживать. Там, куда его приведут сейчас, она потом не пробудет и пяти минут. Именно поэтому ловля нейтралов – что спор с ветром.

Алсу знает, что он ищет. У неё это есть. Иначе осторожная дворовая принцесса точно бы не позволила ему шастать по своей территории, отвоёванной ценой таких стараний.

Ноа привёл его к гаражам. Ничего необычного, но всё-таки лучше держаться настороже; Антон не выказывал беспокойства, но старался оценивать окружение быстро и чётко. В крайнем случае сможет ли он уйти? Вполне, даже с нынешними способностями. Принцессины охотники его не поймают. Но вот ссориться с ними в планы не входило, и без того на риск идёт.

Ноа сложил руки у рта и издал серию каких-то странных свистов – коротких и длинных. Код своеобразный, трудно запоминающийся, но всё равно одноразовый. Крайний гараж распахнул проржавевшие зелёные двери с облезающей краской, предлагая им войти. Ноа дождался, пока Антон войдёт, и юркнул следом, необычайно шустрый для стольких одёжек.

Теплее, чем снаружи, но не душно. Антон оглядывался. Сбоку промелькнуло что-то, и он вздрогнул, заметив парня в расстёгнутой парке… с тремя серебристыми полосками в тёмных волосах. Винные глаза пересеклись с винными. Человек-отражение посмеялся и скрылся из виду, по пути отображая гараж своим телом, точно зеркалом.

Антон перевёл взгляд в центр небольшого помещения. Перевёрнутый ящик, накрытый покрывалом и несколькими пледами, поверх же сидела девушка смуглая, с чёрными накрученными локонами, чёрными ночными глазами, в одежде, с первого взгляда казавшейся обычной, но при рассмотрении довольно странной. У неё был прямой нос и густые ресницы, искусно нарисованные стрелки, делавшие глаза немного раскосыми, блестевшими, как чёрные сапфиры. Вокруг её пледного трона стояло несколько человек; некоторые поглядывали на Антона с равнодушием, другие явно подозревали его во всех грехах и ожидали любого действия. Парень не стал их убеждать в безопасности своего заявления и шагнул прямо к девушке, оказавшись на расстоянии метра.

– Давно не виделись, – протянула та, вертя в ногтях с облупившимся лаком мёрзлую розу. Красный бутон покачивался, мелькая цветным пятном. Нейтралы носили разную одежду, блёклой она не была, но почему-то именно цветок привлекал больше всего внимания. Антон посмотрел на розу, но обратился уже к девушке.

– Здравствуй, Алсу. Вижу, не бедствуешь.

– Да как сказать. Лекторий своей охотой всколыхнул массы, даже если ничего не добился. Нам не нравится творящееся. Ах, да, ты же за чем-то явился, а не просто поболтать?

Её называли принцессой, но на самом деле она была торговкой. Хитрой, цепкой, изворотливой торговкой, знавшей цену каждой мелочи в городе, а потому обмануть её было невозможно – пытавшиеся уже познали ужасы её кары. Продавщица элементов, меняла, навыки которой строили целый рынок постоянного обмена. Должно быть, и NOTE, и Лекторий мечтали о получении её в свои ряды, но коварная девчонка плела свои нити, и ей не было дела до организаций. Она отвоёвывала себе пространство. Её группировка не была наибольшей и наисильнейшей, но на улицах всё относительно; Алсу была железным, несломимым лидером, и люди к ней тянулись. Даже те, которых она не покупала.

– Мне нужна моя странность, – сказал Антон напрямую. Он не умел и не желал юлить.

Алсу наигранно прикусила губу, точно придумывая, что бы ей попросить взамен. Даже если ситуация складывалась ей на пользу, она всё равно потребовала бы больше. Урвать то, что можно урвать – это в её принципах.

– А что можешь предложить? – полюбопытствовала она, отбрасывая цветок в сторону. Тот упал под свет лампы, как будто специально его владелица целилась.

– Избавление твоей пешки от страданий, – Антон хмыкнул.

Алсу прищурилась. Он оказался прав: кто бы ни принял на себя его странность, с ней явно совладать не смог. «Бартер» или «Равноценный обмен» – так называлась способность Алсу. Возможность обменивать любые элементы между людьми, будь то детали внешности или нечто нематериальное, такое, как странность – неизученный феномен, никто не мог сказать, привязывается странность к телу или нет. Антон был первым, на ком Алсу действие обмена способностью пробовала. Получилось.

Но сейчас всё изменилось, и сила нужна ему обратно.

Способности лифы – нечто выдающееся, так повторяли учёные, раз за разом вынуждая его использовать проклятую странность. Антон не мог придавать форму теням или свету, его голос не разбивал камень, его воля чужую не подавляла. Нет. Его странность в описании звучала скромнее, но он считал её самой ужасной из всех, коими были наделены ему подобные. Его сила была проклятой. Его сила проклиналась его кровью.

– Выйдите, – распорядилась Алсу, – а ты останься, Сат. Ноа, посторожи снаружи.

Ей подчинились без пререканий. Антон приблизился; девушка с недовольным вздохом поднялась со своего места, дожидаясь другого человека. Болезненный и слабый. Странность, которая не была ему чужой из-за действия посторонней силы, всё-таки ему не подходила.

– Уверен, что хочешь? – протянула принцесса нейтралов. – Опять будешь таким же, каким был.

– Я и не менялся. Просто верни мне силы.

Антон держался. Он ровно дышал, не позволяя телу болезненно напрягаться, не выдавал никак тревоги, терзавшей его уже так долго. Этот шаг был опасен, но хуже опасности был ужас. Ужас перед собственной сущностью, перед отвратительной, жестокой странностью, когда-то превратившей его в чудовище. Антон прав, он не менялся. Он остался тем же порочным зверем, утопленным в грехе созданием, которое никогда вину не искупит. Вновь чувствовать единство со странностью было страшно.

Но если он хочет защитить, он обязан вернуть утерянное.

Алсу положила прохладную ладонь ему на лоб, вторую Сату. Она закрыла глаза. Антон смотрел на её отточенные улицами черты лица, маленькую родинку под левым глазом, и концентрировался на этих мелочах, а не на собственных ощущениях. Затем закрыл глаза. Ему мало раз в жизни было страшно, но он мог с этим совладать. Всё в порядке. Он делает это не ради себя.

Когда его наизнанку вывернуло в смысле духовном, ему показалось, что всё рухнуло. Целиком протянули, растащили, распахнули – и тут же заполнили иным. Пробежали потоки бурной неуёмной энергии по всему телу, вызвав ледяную и обжигающую дрожь, в голове отзвенев ударом громовым, и он задохнулся, разучился дышать и снова начал. Боль растворилась в пустоте, и всё стало таким, каким и полчаса назад было.

Только вот способность изменилась.

Антон открыл глаза и обнаружил, что Алсу стояла всё так же, но разглядывала его предельно внимательно. Он приподнял подбородок и отступил на шаг, не поведя плечами. Она кивнула, принимая знак покорности: символ, что он не нападёт.

– Больше не увидимся? – промурлыкала она, но виделась Антону насквозь. Принцессе не было важно, кто он, что думает и почему так поступает. Её всегда интересовала лишь выгода, а все эти вопросы – игры скучающей девицы.

– Кто знает. – Антон повернулся к дверям. Кололо сердце. Кровь в жилах пульсировала ненавязчиво. – Спасибо.

– Не сильно-то и помогло, я вижу, – фыркнула Алсу. Она махнула ему рукой, но он смотрел на розу. Кем-то перейденный цветок печально мерцал раздавленной макушкой. – Как был монстром, так и остался. Что бы твой братец сказал?

Вопрос любопытства ради: задевать ей не хотелось так принципиально. Антон сухо усмехнулся, отворачиваясь; отворивший двери Ноа отшатнулся от его выражения.

– Ничего бы не сказал, – мрачно отозвался Антон, уже выходя. – Всё-таки это я его убил.

*

– 5 октября 2017

Во сне ей вновь виделись коридоры.

Они были белыми, белыми до опустошения. Всё вокруг было белым – халаты, полы, потолки, лампы холодные, даже взгляды людские пустые и белые, как застывший лёд. Они не бывали милосердны, но бывали спокойны, и тогда она расценивала их как воду, которая может вот-вот загореться, снова уволочь её на своё тёмное дно, где чернота давит и смыкается ослепительным светом люминесцента над головой. Этих людей она боялась, как боялись все. Она старалась не говорить при них тогда, когда её не заставляли кричать; она страшилась, что они будут слышать её шёпот и отнимут дыхание.

Этот ужас до сих пор не отпускал. Он гнобил, раной загнивал, мешал дышать свободно. Она вспоминала белые коридоры, цветные жидкости, детей в белых одеждах и с потухшими взглядами, бесконечные колонки данных. Тогда она не знала о существовании времени, зато знала о существовании зла – тотального, беспощадного, убивающего её день за днём зла. Иная сторона не была ей знакома. Единственное, что составляло её существование, крылось в лаборатории, и больше ничего не было за её пределами: сломанный ребёнок о внешнем мире мог только фантазировать, не опираясь на знания, которых всё равно не было.

Воспоминания унялись. Она перестала спать: понять это можно было только благодаря очертившимся в мягком утреннем свете предметам мебели в её комнате. Проснуться – это перестать спать. Реальность и иллюзии были слишком похожи, поэтому ей пришлось разделять своё время на такие правила. Если вокруг комната, значит, она уже бодрствует. Довольно просто.

Настя свесила ноги с кровати, коснувшись босыми ступнями ковра. Провела ладонью по лбу – мокрый, но не горячий. С каждым днём её физическое состояние улучшалось, возвращаясь к тому, которое было естественно для обычной шестнадцатилетней девчонки. Постепенно она училась жить, не путаться в часах, отделять всплески воспоминаний друг от друга и понимать, кто и что она есть. Кем она была. Кем она стала. Кем она всегда являлась, даже если скрывала это под панцирем наложенного запрета. Перед закрытым окном неподвижно светлели занавески. Электронные часы показывали семь утра. Слишком рано.

Она тихо выбралась из кровати, покинула комнату. Долго стояла под душем, помыла голову, стараясь избавиться от тянущего ощущения, постоянно сопровождавшего всполохи прошлого. Посидела на кухне, едва притронувшись к еде. В квартире было тихо; комнаты заполнял сон, эфемерный и спокойный. Здесь было бы хорошо жить полноценному человеку. Лифа же не знала понятие полноценности.

«Седьмой день», – подумала Настя, взглянув на календарь. Зачёркнутые чёрным маркером даты напоминали о тревогах. Девушка нахмурилась и встала, отодвинув стул без скрипа. Она прошлась до гостиной, там остановилась, размышляя, и чуть приоткрыла дверь в одну из комнат, ей не принадлежавших. Довольно просто и экономно; завернувшись в одеяло, лицом в подушку спал кто-то, его растрёпанная макушка в утреннем свете из окна казалась тёмно-золотистой. Настя прикрыла дверь и заглянула во вторую комнату.

Здесь было пусто. Всё аккуратно прибрано и расставлено, ничего лишнего. В шкафу вещи. Заполненные книгами полки и ещё стопка на рабочем столе. Настя вошла, тихо ступая по ковру, хотя тут будить было некого; она прошлась по периметру, замирая у самых незначительных деталей. Подняла голову, разглядывая полки. Отвернулась. Это вряд ли было приличным.

Седьмой день.

Могла ли она что-нибудь сделать? Она знала правила и знала цену словам. Он не из тех, кто раскидывается фразами, и не из тех, кто будет ей лгать. И всё равно ей было тяжело. Настя вышла, плотно прикрыв дверь. Ей хотелось на воздух, а ещё больше хотелось предпринять хоть что-нибудь вместо пустого ожидания. Это ведь нормально, так? Она хотя бы попробует.

Девушка вернулась к себе в комнату и принялась одеваться. Утро за окном манило прохладой, и ей хотелось скорее там оказаться.

За ночь прошёл быстрый дождь, и с утра было прохладно. Город утопал в тумане, свежем и полупрозрачном, воздушно пробиравшемся во все углы, застилая пространство лёгким отголоском бодрости. При приближении из дымки выступали облетавшие листьями веточки деревьев с замёрзшими нераскрывшимися почками, неровными линиями и последними кусочками ранее пышных крон. Пожелтевшая трава держалась ещё, длинными колосками тянулась к бледному небу, тоже застеленному облаками, но не было темно.

Приятное утро, самое то для прогулки, даже если любой школьник предпочёл бы сон. Десятый класс, например, счастливо отсыпался: по счастливому стечению обстоятельств им требовалось прийти аж к третьей паре. Отдыхали старшеклассники по домам, и только одна из них не желала нежиться в постели. Или, может, желала, но так или иначе занималась другим.

Худенькая девушка с короткими волосами, в курточке и джинсах вышла из подъезда и остановилась, приветственно встречая город отражениями в зрачках; она повертела головой, окидывая взором маленький тихий двор, и с удовольствием вдохнула свежий воздух с привкусом осени. Настроение выровнялось, несмотря на терзавшие тревоги, и она собиралась разобраться со всем сейчас, пока хватало энергии. Она прошлась по периметру двора, вглядываясь без любопытства или настороженности в окна: так мало можно сказать утром о людях, в доме живущих. Ночью порой интересно поглазеть на окна: светлые или погасшие, с комнатными растениями или лампами, зимой ещё и гирлянды развешиваются – это само по себе занятие успокаивающее. На людей интересно смотреть. За ними интересно наблюдать. Когда они тебя не видят, правда, и с соответствующим настроением; сейчас девушка отвлеклась, старательно обходя по краю многочисленные лужицы на асфальте.

– Настя! – позвали её по стороны.

Девушка обернулась. В опасной близости к газону стоял начищенный чёрный мотоцикл, к нему привалился знакомый молодой человек, которого она точно не ожидала увидеть. Настя приблизилась, остановившись рядом.

– Здравствуйте, – вежливо поздоровалась она. – Вы к наставнику?

– А что, он ещё спит? – хмыкнул Каспер. Из-под рукавов куртки не были видны его татуировки, и он мог бы показаться обыкновенным красивым парнем, неясно зачем объявившимся в чужом районе.

– Да.

– Ну, а ты порывалась сбежать. – Настя смутилась, убирая руки в карманы и недовольно сжимая губы. Каспер по-доброму усмехнулся и повернулся к мотоциклу за двумя шлемами. – Не хочешь прокатиться? Есть кое-что, о чём тебе следует знать.

– Ладно. А куда поедем?

– Для начала в кафе, где я работаю – Люси не может подменять меня вечно. Дело касается твоих родителей.

Звучало уже интригующе, но восторга не вызывало. Настя неумело устроилась за спиной Каспера: раньше она на таком транспорте не ездила, не доводилось ни разу. Её родители… те, который остались в городе, где она росла? Сейчас воспринимать их как семью было трудно. За два месяца Настя не превратилась в избалованного ребёнка, да и никогда таким не могла стать, и всё-таки напоминание о приёмной семье каждый раз задевало болезненно струнки в душе. Ей это не нравилось. Всё это – начиная от долгих лет лжи и заканчивая тем, что после всего она не знает, за что держаться. Хотя семья никогда её не принимала, она хотя бы была. После объяснений отпала и эта опора.

Настя чувствовала себя листочком – таким же, как те, что вокруг плясали в воздушных потоках. Оторванная, не знающая, куда лететь, и потому полагающаяся на ветер. Рискованное и горестное положение; куда только не может занести одинокий лист, трепещущий, хрупкий, готовый рассыпаться в первых же тёплых ладонях? Тему семьи она в разговорах старательно избегала; не важно, заходил разговор в классе или ещё где, она максимально лаконично отвечала и больше голоса не подавала. «Отец и мать, но они в другом городе», – таков был её неизменный ответ. А что ещё сказать? «Мои родители ненавидели меня, потому что их заставил меня удочерить брат матери, учитывая, что я была полной дикаркой и росла такой же ненормальной, как этот самый брат»? Может быть, они и не знали о существовании странностей, но обычной Настю никогда не считали – в плохом смысле, к сожалению.

Дрянная девчонка, да?..

Катание на мотоцикле милой поездкой никак не назвать было. Во-первых, это было громко, во-вторых, быстро, так, что глотать ветер не успевалось, и мир вокруг проносился с потрясающей скоростью, что не было мгновений на детальное разглядывание. Настя только отчаянно хваталась за Каспера и надеялась, что не упадёт и не прокатится по земле. Как только первоначальный испуг прошёл, ей даже стало нравиться – но поездка уже закончилась. Настя ловко слезла с сидения, попутно пытаясь отдышаться; пока Каспер парковал мотоцикл у обочины, она успела кое-как стянуть шлем и поправляла растрёпанную причёску. Парень галантно поклонился, отворяя дверь и пропуская её первой; Настя присела в реверансе, приподняв подол невидимой юбки, и с улыбкой, почти сменившей напряжённость, шагнула в помещение. Здесь было тепло, и она сразу расстегнулась; никаких посторонних клиентов.

Зато точная копия Каспера за стойкой. Было немного странно видеть, что молодой человек двадцати пяти лет от роду листает женский журнальчик, подперев подбородок рукой и полуприкрыв веки. Касперу такое поведение своей внешности явно не понравилось, и он недовольно посоветовал хотя бы пытаться вести себя естественно.

Копия за стойкой вскинула на него золотистые глаза и тут же начала меняться, при этом не сбрасывая широкую белозубую улыбку. Несколько посветлела кожа, расширились глаза, не изменив оттенка; лицо смягчилось, принимая черты женственные, стала тоньше и изящнее шея, тут же сузились плечи и как будто сдулись на пару размеров руки. Чёрные волосы замерцали нефритовым, на глазах отрастая, завиваясь в роскошные кудри, малиновым вырисовывая чёлку. Одежда повисла на девичьей фигуре, не меняясь согласно странности; всё превращение копия не переставала улыбаться и зрительный контакт не прерывала. Настя, впервые видевшая использование силы метаморфа, наблюдала с интересом, и девушка, подметив это, подмигнула девочке.

– Это не самое масштабное, на что я способна, – похвасталась Люси, покрепче затягивая ремень на мужских тёмных джинсах. Даже большая одежда ей шла. – Ты ещё не видела, как люди стареют – вот это зрелище, скажу тебе! Обычно всех передёргивает.

– Вряд ли ты её этим напугаешь, – заметил Каспер, проходя к своему рабочему месту. Он перетянулся через стойку, указывая на заранее устроенную полку. – Одевайся и возвращайся.

В этом кафе Насте доводилось бывать часто. Она не считала посещения, но как-то со временем это место стало тем, в которое она приходила чаще прочих. Авельск для неё начинался с этого уютного помещения со столиками и знакомым барменом, со стойки, за которой периодически собирались знакомые люди – единственные, кто в этом мире делил с ней ситуацию. Вот только одно «но»…

Настя устроилась за дальним столиком. Из окна было хорошо видно туман и людей, изредка в нём мелькавших. Автомобили разрывали клочья дымки фарами, словно прожекторами, но даже так их свет замывался утром. Красивый вид. Девушка ждала, глядя в окно, пока на диванчик напротив не бухнулась Люси – в нормальной для девушки одежде и с заколотыми на затылке волосами. Рядом присел Каспер в привычной чёрно-белой форме и с закатанными рукавами. Чтобы не смотреть на людей, Настя стала смотреть на его татуировки – чернильный узор вился по предплечьям, изображая много элементов, удивительно переплетённых друг с другом.

– Ты хотела сбежать, что ли? – в лоб произвела атаку Люси. Она не укоряла и не пыталась сделать вид, что зла, нотаций также не последовало, и Настя решила, что лучшая политика в её случае – искренность.

– Не сбежать. Даже если бы хотела, мне некуда идти.

– Хорошо, что ты это понимаешь, – вздохнул Каспер, подпирая подбородок. От его взгляда стало немного неуютно, хотя он не выказывал недовольства или обиды. – Надеюсь, ты ещё и понимаешь, что тебя никто не держит насильно.

– Понимаю.

Люси смотрела на неё с сочувствием. Это тоже было неприятно видеть, и Настя решила, что стол куда интереснее лиц странных.

– Его нет уже неделю, – ломко произнесла Настя, непроизвольно напрягаясь. Коротко подстриженные ногти стол скоблили, но она вовремя опомнилась и убрала руки.

– Ты вполне можешь идти его искать, – сказал Каспер спокойно, – но должна осознавать всё до конца. Можешь ли ты ему помочь? Знаешь ли, что он ищет? Понимаешь ли, почему он отказался взять тебя с собой?

Каспер был прав, конечно, но тревоги от осознания этого факта не желали упрямо замолкать. Настя представляла: сейчас она, наверно, смотрится надувшимся ребёнком, но никак не могла успокоиться. И так дни считала, а по прошествии недели стало невыносимо. Это её беспокоило. Это её мучило. Если б она хотя бы знала, что да как – но нет, её оставили без знания, и это только распаляло ужасы представления. Фантазия – вещь жестокая. Не жесточе реальности, правда.

– Ах, но речь о другом вести собирались, – спохватилась Люси, перескакивая с болезненной темы. – Твои родители!

Настя пожала плечами, предлагая продолжить. По сравнению со всеми неприятностями ничто, касавшееся родителей, не задевало её. Да, говорить о них не хотелось, но это по крайней мере можно было выслушать. Что-то значимое. Или с намёками на значимость.

И ей, наверно, хотелось домой – или хотя бы этот дом обрести.

– Помнишь же, Михаил уезжал на пару недель? Так вот, он связался с нами из штаба в… не важно, в каком городе. Он переговорил с твоими родителями. Твоя мать будет проезжать мимо Авельска и…

– Я не хочу её видеть, – покачала головой Настя сразу, равнодушно глядя в пространство между лицами собеседников. Её глаза были пусты, но не печальны.

– Она, может, хочет.

– Не хочет.

Каспер вздохнул мягко и протянул ей запечатанный конверт с почтовой маркой. Настя приняла его, повертела в руках, ощупывая. Что бы там ни было, оно тонкое и небольшое. Она аккуратно разорвала бумагу, вытащила сложенный лист. Развернула, пробежалась глазами; лицо её нахмурилось, разгладилось, приняло выражение недоверчивое.

– Значит, она приедет сюда? – спросила она как можно более безразлично.

– Всё будет в порядке, Насть. – Голос Каспера звучал мягко.

– Да, знаю.

Но в этом она, кажется, врала.

Галантный Каспер предложил заодно и к школе её подбросить, но привлекать лишнее внимание Настя не хотела. От дома и сама доберётся, всё равно все принадлежности в квартирке остались: она не собиралась возвращаться. Она промчалась по ступеням подъезда, стараясь не шуметь – утро всё-таки; открыла дверь собственными ключами и вошла. Тихо и пусто. Роан ещё спит?

Всё-таки ей было стыдно. Даже если она одумалась и вернулась, сам факт того, что она отвернулась, вызывал только больше отвращения к себе. Хотя куда уж глубже? Действительно, дрянная девчонка. Ни о ком не думает. Она стянула полусапожки и направилась к себе в комнату, но уже в гостиной столкнулась с пёстрыми глазами ожидавшего её юноши.

Остановилась.

Настя могла быть дрянью, но смотрела прямо, хоть и виновато.

– Простите, – тихо сказала она. В уголках глаз защипало.

Роан встал и приблизился, и она вздрогнула, но он только положил ладонь ей на макушку и взъерошил волосы. Настя сжала губы, подавляя всхлипывание.

– Тебе страшно и больно, – ласково произнёс наставник, – но я не виню тебя за это. Не бойся положиться на меня.

Настя кивнула, закрывая глаза. Это был импульс, но сейчас она хотела только остаться здесь. Возможно, ей просто нужно подождать, даже если это тяжело. Даже если так, даже если её окружают люди, смотрящие на её метки, рядом хотя бы есть Роан, который греет теплее солнца, и рядом с ним спокойно. Она не хочет его обманывать.

– Я боюсь, что он не вернётся, – призналась она едва слышно.

– Это естественно, но не забывай, – утешающее заговорил бессмертный, убирая руку, – Антон сильный. Он справится.

========== 3 / 2. Грех по неосторожности ==========

– 5 октября 2017

В школе было скучно.

Настя не очень ладила с ровесниками. Как-то всю подавленную жизнь, проведённую в человеческом обществе, она сторонилась общения. Не отказывалась, если заводился разговор, но сама первой не лезла. Про одиночество не думала, во всяком случае, тут же, в школе; всё, что ей требовалось – это получать хорошие оценки и не слишком выделяться. Она жила тихо. Она молчала, на глазах лишний раз не мелькала и сливалась с буднями, как спокойное, бесшумное существо.

Сейчас многое изменилось, но веселья это не прибавило. Настя больше не прятала голос; она посещала физкультуру, где любые издаваемые звуки уже не заставляли вздрагивать стёкла; она переговаривалась с одноклассниками и даже установила с ними довольно приятные отношения. Вот только всё это не было ей интересно. Она увиливала от классных мероприятий, улыбалась коротко и быстро, не окрашиваясь радостью, и глаза её всегда были тоскующими – не тоскливыми, как дождливое уныние, а именно тоскующими. Теперь она вообще смутно представляла, чего ради учится, но так как закон обязывал, она посещала школу, сидела на уроках и доброкачественно готовилась к будущему, которого не видела.

Кокетливые одноклассницы хихикали на свои темы, Настю пару раз вовлекали в беседу, но ей самой становилось нестерпимо скучно, и больше она не присоединялась. Эти дети были так беззаботны в своих поверхностных проблемах: зачёты, оценки, другие люди вокруг. Они никогда не ночевали зимой на улице, леденея пальцами. Они никогда не сходили с ума от разрывающих воспоминаний. Они никогда не убивали. Настя была для них чужой, даже если понимала это только она.

Учитель литературы, расписывая прелести романа «Преступление и наказание», рассуждал о цене греха. Как плохо убийство, что оно душу губит, почему вовек не выкарабкаться, кровь не отмыть. Настя посмотрела на собственные руки. Шрамы прорисовывались красными штрихами – они никак не желали заживать. «Ты убийца», – насмешливо кричали они ей. Её ладони не были запачканы кровью, но она всё равно её чувствовала: горячую или холодную, засохшую или струящуюся, вязкую или сухую. Она часто окунала руки в кровь, не по своему желанию и не по желанию кого-либо. Наоборот…

– Ты не даёшь мне убивать. Почему?

– Один раз сделав, не остановишься. Ты не такая.

«Я такая», – с сожалением подумала Настя, с трудом отгоняя набежавшее видение. Хотя за два месяца они несколько улеглись, время от времени всплывали на поверхность фрагменты. Порой тяжёлые, порой более-менее спокойные, но всегда разные. Она старалась собирать осколки сознания аккуратно, но всё равно резалась и потом подолгу зализывала царапины, не в силах заснуть и просто лёжа, таращась в пустоту.

Антон всегда оберегал её от горя. Он не мог сделать её жизнь легче, но всегда был рядом, чтобы их ужасная ситуация не казалась такой ужасной. Он всегда убивал сам, хоть она и не могла сейчас вспомнить, как; он никогда не позволял ей марать руки чужой кровью. Странно, учитывая, что они едва держались из-за этого. Настя оглушала, билась, но никогда не убивала. Вильгельм пал первым, хах.

И надо же, первый грех – на такое жалкое чудовище.

Настя подпёрла руками голову. Все эти мысли были тяжёлыми, но не вызывали у неё отвращения. Наверно, потому что она поступила так, как нужно было. Она чувствовала, что поступала правильно. Даже если это значило убийство…

– Ты в порядке? – заботливо спросила соседка по парте.

– А? Да, да. Задумалась.

Урок не был ей интересен, хотя читать она любила. Возможно, дело в настроении; с утра расшатанное состояние не желало восстанавливаться. Настя перевела взгляд на окно. За ним серовато белилось небо, такое спокойное и равнодушное, чистое. Она бы тоже хотела чувствовать себя чистой. Взмыть, как птица, крылья раскинув, ощущать перьями свободные потоки и не беспокоиться о земле, даже зная, что однажды придётся приземлиться. Хотелось быть свободной, но пока что она чувствовала только одиночество. Одиночество – и отдалённость ото всех, точно плотный кокон, закрывающий солнечный свет.

«Совсем расклеилась», – хмуро подумала Настя, любуясь пламеневшей за окнами листвой рябины. «Нужно смотреть на жизнь позитивнее, да?..» Получалось не очень, но она постаралась. Да и день такой… Разговор с Каспером и Люси, Роан, а ещё сегодня четверг. Четверги никогда ей легко не давались.

Урочные часы тянулись долго, но их окончания Настя всё равно не желала. Она не торопилась, собирая вещи, когда отзвенел последний звонок, заявляя об окончании учебного дня. Она не спешила, спускаясь по лестнице, в гардеробе одевалась спокойно, не набрасывала вещи на себя как попало, точно младшеклашки. Даже показавшись на улице, она сначала остановилась, вдыхая кристальный преддождливый воздух и его уютную, немного грустную блёклость. Деревья горели осенью. Тёмный тротуар был заметён листьями, словно тонким ковром.

Обычно её забирал Михаил, но его уже как две недели нет в городе. У резных ворот стоял Роан, дружелюбно разглядывая проходивших школьников. Он помахал Насте рукой, и та поторопилась подойти.