Текст книги "Волчьи ягоды (СИ)"

Автор книги: Кейси Лис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 36 (всего у книги 45 страниц)

– Не учи, что можно, а что нельзя, – прошипел в ответ сотрудник. – С каких пор лифы тебе друзьями стали? Или потому что сам недалеко ушёл?

Йорек только покачал головой, ничего не возразив, но взгляд его кольнул, как лезвие кинжала. Он потянул Настю дальше, и она не дрогнула, когда пришлось пройти мимо сотрудников. Йорек отпустил её руку, но шаг не сбавил, и она поторопилась за ним.

Эти люди ей чужие. Они не такие, как Роан, Михаил и ребята. Ей пора учиться разделять в своём представлении странных не только на категории «хорошие» и «плохие».

– Спасибо за помощь, – вздохнула она.

Йорек оглянулся, его глаза сверкнули.

– Да не за что. Не слушай этих типов.

– Ты их недолюбливаешь?

– Сама слышала, – он пожал плечами, видимо, не считая нужным скрывать. – Я недалеко ушёл.

Настя кивнула, принимая к сведению. Йорек постучался в дверь кабинета, и та открылась, любезно приглашая гостей. Йорек махнул девушке рукой и скрылся, шагнув в соседнюю стену и тут же с ней слившись. Ему, видимо, совсем не нравилось ходить, как обычный человек…

– Сама? Ладно. Садись.

Настя приглядывалась к нему с интересом. Молодой мужчина, крепкий, в строгой одежде, весь такой чёрно-белый и с ярко-голубыми глазами, строгий, суровый почти что. Он говорил сдержанно и чётко, каждой фразой рубя, не слушать его было трудно – странное ощущение, словно он подавлял любое сопротивление и невнимательность вокруг себя, затачивая концентрацию внимания. Настя, тонко улавливавшая атмосферу, тем не менее, не чувствовала себя неуютно. Её стойкости хватало, чтобы не слишком пригибаться к земле от такого давления. Сосредоточенный Борис же действительно гнул к земле, и её ещё удивляло, что вокруг него не сминалась в плоскую лепёшку материя.

Его странность тоже работала. Печатавший принтер получал новую бумагу, как только расходовал листы, и ручка сама танцевала над бумагой. Над картой парили кнопки и булавки, то и дело расчерчивая что-то новое. Борис же стоял у открытого окна и дышал свежим воздухом, когда Настя вошла. Он повернулся к ней, готовясь слушать, и она, опустившись на стул, постаралась собраться с мыслями. Она много думала. Время переносить мысли на слова.

– Роан говорил нам, что по плану мы должны идти следом за ударной группой, прикрывать тыл, – заговорила она, тщательно подбирая выражения.

– Да. Хочешь оспорить?

Прямо в лоб. Ну, зато можно начистоту.

– Скажите, пожалуйста, это из-за того, что нас принимают только как лиф?

– Отношение важно для командной работы. Но вообще я определил так из-за степени контроля. – Он смотрел не пристально, но пронизывающе, как лазер сканирует кости. – Если есть, что предложить, предлагай и не трать напрасно время.

– Я хочу сражаться! – Она выпрямилась, встретившись с его глазами. Сейчас или никогда. – Я пришла просить, чтобы вы использовали нас по полной.

– Это уже интересно. – Борис обошёл кресло и сел в него, положив руки на стол перед собой и переплетя пальцы. – Продолжай, – кивнул он.

Ни капли одобрения или неодобрения, но Настя приободрилась.

– Мы, лифы, созданы как оружие, которое идеально действует и в тандеме, и поодиночке. Пусть у наших создателей не получилось добиться успеха – по многим причинам – они достигли желаемого в нескольких пунктах. Мой контроль, контроль моей странности поддерживается искусственно. Я не могу подчинить свою способность, потому что изначально не должна была; за меня всё должны были решать мои направляющие, так же, как решать за Тимура, какого объёма и формы будет тело, которое он создаст, и как решать за Таю, чью волю она подчинит. Сейчас Тимур может выбирать сам, он сумел переучиться, а Тая, используя странность, охватывает сразу несколько целей вместо одной – потому что она не контролируется системой. Я много думала, и мне кажется, что проблема в этом. Изначально тембр моего голоса, сила атакующей волны, направление должны были задаваться не мной. Моя странность – искусственное оружие для искусственного контроля.

Она перевела дух, глядя на Бориса. Тот слушал внимательно, но лицо его было непроницаемо. Свет из распахнутого окна охватывал всю комнату вместе с прохладой, и Настя не снимала пальто, только расстегнула пару верхних пуговиц.

– Поэтому мне кажется, что я знаю, как действовать на операции. – Она вздохнула поглубже. Вот оно, самое главное. Руки, сложенные на коленях, непроизвольно сжались. – Чтобы сражаться в полную силу и без угрозы потерять контроль, мне нужно, чтобы меня кто-то держал в узде. Антон справляется сам, он изначально целиком самостоятельный из-за брака, но мы всё равно идём вместе. Поэтому я хотела попросить Вас… предложить Вам. Возьмите меня в сражение, как своё оружие. Я знаю, что Вы сильнейший по странности из всех здесь. Я – лишь меч, но мою рукоять нужно держать крепко. Тогда я буду бить без промаха.

Борис молчал. Затем спросил:

– Ты хочешь попасть со мной на передовую?

– Да.

Ничего себе. Насте и сейчас с трудом верилось, что она решилась на такое. Это не только отчаянный шаг, но и огромная дерзость, она знала; так заявляться к лидеру операции и предлагать невесть что. Однако она помнила всех, кого в Авельске успела знать. Если ей дадут условия, она справится. Она может сражаться, но пока что – не самостоятельно.

– Ладно, – неожиданно согласился Борис и усмехнулся, заметив, как её согласие ошеломило. – Это неожиданный ход, но тем лучше. Утечка информации нежелательна, так что можешь рассказать об этом только ближнему кругу. В планах это значиться не будет. Предупреди Антона, что вы пойдёте со мной.

– Спасибо, – пролепетала она побледневшими губами.

– Пока не за что, – он нахмурился. – Будешь благодарить, если всё пройдёт успешно. Свободна.

Настя подскочила, сбивчиво попрощалась и вылетела за дверь, не чувствуя ног. В груди что-то безудержно пылало. Она сжала ткань напротив сердца и беззвучно поклялась себе, что справится. Она не зря столько над этим ломала голову и не зря столько ломала себя.

Всё получится. Всё не может не получиться.

*

– 22 ноября 2017

– Нет, наоборот. Я рада видеть тебя. Пропадает ощущение, что я схожу с ума. А то знаешь, все эти сложные разборки; я пришла, чтобы умереть, но в итоге я ещё жива, лифы ещё в заточении, а вокруг творится невесть что. Какие-то сложные схемы. Эти люди действуют, как единый механизм, но при этом друг друга делят на ранги и обязанности. Пф, никогда не любила такое. В Стае все равны.

– Это труднее.

– Да. На самом деле очень. Поэтому я сказала, чтобы они выбрали лидера, когда меня не станет. Так всем будет проще; знаю ведь, что они считали главной меня. Глупые братцы. Но, в любом случае, здесь у вас всё гораздо запутаннее. Вроде как на одном берегу, а вроде как и на разных. Я не о Лектории вашем, а о NOTE и нейтралах.

Антон изменил позу, скрестив ноги. Так сидеть на полу было удобнее. Он прислонился спиной к креслу, чтобы закидывать голову и смотреть на собеседницу было удобнее. Тая, свесив худые ноги в мягких домашних шортах, смотрела то на него, то вокруг, ни на чём не фокусируясь, и говорила спокойно, свободно. Чувствовала себя в своей тарелке рядом с другим таким же.

– Они славные, – задумчиво протянула она, точно смакуя сладкую ягоду. Синие глаза сверкали, как лазуриты. Длинные шёлковые волосы, светло-русые, прикрывали правый глаз чёлкой и были убраны в низкий свободный хвост. Футболка на костлявом теле висела свободно. Голос звучал по-домашнему приглушённо. – Мне нравится у них жить. Они настоящая семья, знаешь, эти люди. А гости, которые приходят, их не трогают, хотя знают, что Михаил из NOTE. И все ваши, которые являются проверить состояние дел или типа того, сразу ощущается, что они по-настоящему берегут друг друга. Я чуткая к таким вещам, я-то знаю. Мне нравится, когда связи такие крепкие. Но… – Она покачала головой. – Я к тому же чувствую, что они подсознательно не готовы к потерям. Они готовы сражаться, да, вырывать этих несчастных детей хоть зубами – но терять друг друга не готовы.

Антон примерно представлял, о чём она говорила, но глубинный смысл проходил мимо него. Наверно, ему нужно было воспринимать это с гордостью, он всё-таки был одним из них. Но вместе с тем Антон не ощущал, что сам относится к связям так, как остальные. Для него это ничего не значило. Он привык ко всему, в том числе к потерям – после Саввы было уже не больно. И сейчас, сидя тут и зная, что, возможно, уже через неделю кого-то из приютивших его людей может не быть, он не чувствовал ничего. Ничего. Глухая пустота.

Они могли не быть ему чужими. Все они, сначала Настя и Роан, потом Каспер, Люси, Йорек и другие. Он доверял им настолько, насколько позволял себе кому-либо доверять, они не были посторонними, они были «своими». И всё же он не ощущал к ним ничего. Благодарность к Роану погрязла во мраке. Остальные имена отзывались лишь эхом. Только при мысли о Насте становилось так плохо, что он хмурился и не понимал, что такое, что не так.

Он отпустил её.

Нормально, что она уйдёт. Она будет счастлива там, в Стае. А разве не ради её счастья он столько преодолел?

Антон коснулся груди. Он не был слабым и совсем точно не был хилым, но сейчас даже рёбра казались ему хрупкими, почти стеклянными. Будто их мог разбить единственный вздох.

– Мне легко говорить, – усмехнулась Тая. – Мне-то нечего опасаться. Даже если я погибну, всё давно решено. Но они переживают. Прикинь, даже ребята вроде Каспера. Он так смотрел на тех, с кем пришёл. Роан и девушка-метаморф…

– Люси.

– Ага, Люси. Я же чувствую, он не хочет их терять. Даже не «боится», а «не хочет». Это интересная эмоция, когда проявляется у кого-то взрослого, потому что она глубже детской боязни лишиться тепла. Он именно в них нуждается. Не в ком-то другом. Наблюдать за этим приносит мне удовольствие, хоть и неправильно так, наверно. Нечестно. Как будто подглядываю.

Тая прекрасно знала, что её волнения Антона не касались, но именно в этом нуждалась – просто выговориться. Почему не к Насте? Но он всё равно не был против. Ему было всё равно. Он сидел, смотрел на лифу, того, кого он по ситуации, по их общему прошлому может называть «сестрой», девушку, подчиняющую чужую волю. Таю сражение не волновало, она давно отреклась от себя – знала, что жить осталось мало, вот и не беспокоилась понапрасну. Волновалась ли Настя? Антон не знал. Он видел, как она подолгу сидела за учебниками, ничего перед собой не видя, или с пустым взглядом крутила в руках резинки, делая из них какие-то браслеты или игрушки. Но не похоже, чтобы она переживала. Ей тоже было всё равно?

Агх, опять Настя. Антон раздосадовано подумал, что ему нужно внимательнее относиться к себе и держать себя в узде. Никаких глупых мыслей. Ни-ка-ких.

Она и так скоро его оставит.

– Ты помнишь всех лиф? – спросила вдруг Тая.

Он поднял глаза.

– Да.

– И по менам, и по кодам?

– Да.

– Хорошо. – Девушка качнула головой, подобрала ноги, сложила руки на коленях. Неожиданная эмоция, мелькнувшая на её лице, изменила выражение глаз, и они кольнули неожиданной горечью. Совсем тихо она сказала: – Ты можешь назвать их всех? Пожалуйста.

Антон не спрашивал, почему она не назовёт сама. Он вздохнул, закрыл глаза. Образы мигом выстроились в темноте – цепочка мрачных, злых глаз, худых рук и ног, белых балахонов, в которые их одевали. Волосы стриженные кое-как, разных оттенков – от пламенно-рыжего, как у 15LC, до тёмно-русого, как у 6FL. Лица с разными чертами, но одинаковое выражение делало их схожими, и они действительно были похожи между собой больше, чем могут быть похожи родные братья и сёстры. Дети без прошлого.

– Тимур, Антон, Виталий…

Он начал с начала. С первых жертв. Головорез из «теней». Мальчик без сердца. Нынешний подопечный NOTE.

– Анна, Афанасий, Анастасия, Таисия, Савелий…

Подопечная NOTE. На реабилитации. Совсем рядом – но скоро исчезнет. Сама Тая. Собственноручно убитый брат.

– Игнат, Мария, Эраст, Милена…

На реабилитации. Неизвестно. На реабилитации. На реабилитации.

– Мария, Иосиф, Румия…

Неизвестно. В Стае. Подопечная NOTE.

– Руслан, Вера, Надежда, Виктор.

Неизвестно. Головорез из «теней». Погибшая при освобождении. Подопечный NOTE.

Если так перечислять, то не столько судеб окончательно сломано. Организация всё же постаралась над тем, чтобы устроить большинство детей, так что стоит их уважать. Те, что на реабилитации, находились в состоянии пограничном – некоторые не могли двигаться и думать, опустошённые опытами сосуды, другие кое-как ещё осмысливали происходившие. Антон подозревал, что с той же Миленой не всё просто. Её странность была слишком необычна, чтобы так просто угаснуть, сломав владелицу.

Михаил ведь обратил внимание NOTE на эксперименты? Что ж, вот, кому нужно быть благодарным. Тая вряд ли это знала, зато знала Настя.

– Скоро придут «тени», – сказал Антон.

– Тимур и Вера? Здорово. – Не то чтобы Тая была особо рада, но это ей больше нравилось, чем наоборот. – Они вырезали много работников во Второй. Всегда хотела сказать им «спасибо».

Лиф по людским меркам не судят. Антон прислушивался к комнате и думал, что времени осталось немного.

До того момента, как Настя уйдёт, тоже.

*

– Нам нужно быть собранными и суровыми, скоро всё-таки важный бой.

– И поэтому ты меня сюда затащил?

– Да ладно тебе, хороший бар! Ничего не напоминает?

Борис огляделся – скорее для вида, чем всерьёз. Он и так отлично помнил события восьмилетней давности, и Михаил знал это, как никто другой. Каринов улыбнулся, заказывая красное сухое вино. Борис кивнул, и Михаил добавил, что на двоих. Мягкое освещение бара способствовало расслаблению, и даже этот несгибаемый Круценко в своём панцире из серьёзности и официальности казался несколько легче обыкновенного. Строгость почти покинула его лицо, сменившись обыкновенным выражением нейтральности. Борис сразу показался младше. Ему и было-то всего тридцать три, хах; Михаил порой забывал о том, что для странных время течёт так же, как для нормальных.

– Традиция такая – перед битвами пить? – спросил друг, ослабляя галстук.

Каринов смотрел на него. Долго, пристально, внимательно. Борис с его нервами крепче горных хребтов разглядывание переносил спокойно. Он сидел ровно, но чуть дрогнули плечи, чуть подтянулись рукава; Михаил улыбнулся. Весь такой закрепощённый, редко дающий себе отдых. А сейчас вот смог немного раскрыться. Всё же чудной он человек, зато хороший и верный. Тут ещё о верности…

– Ты вообще не обязан что-либо делать для странных в Авельске, – протянул Михаил. – Я же знаю. Тебя для работы с нормальными позвали. А покрывать хитросплетения Роана, строить планы для Каспера, вызволять лабораторных деток… Где предел твоему благородству?

– Благородство? – друг со смешком изогнул брови. – Вот как ты это называешь?

– Могу ещё синонимы подобрать.

– Попробуй.

С его интонацией это звучало как: «Рискни».

– Ты всё такой же, – тепло усмехнулся Михаил. – Но я рад. Время идёт, а ты так же надёжен. Что-то постоянное в жизни.

– У тебя всё вечно меняется.

– Да. Мне нравятся перемены. Нравится, когда жизнь не стоит на месте. Привязанности угнетают.

– И ты позволил загнать себя в рамки NOTE, а потом женился.

– Это другое. – Принесли вино. Михаил коснулся бокала, вслушиваясь в собственное прикосновение. Ему не столько хотелось пить, сколько разговаривать. И Борису, если он верно понимал эмоции товарища, тоже. – NOTE – это лекарство от одиночества. А Катя… Катя – это особенное. Она сама особенная. Она столько всего изменила; я и не думал раньше, что так бывает.

– Если я захочу услышать сопливую любовную историю, я возьму роман у девушек в отделении.

– Ты, как всегда, удивительно тактичен. Впрочем, я не обижаюсь. Прямота – хорошая черта, хотя некоторые могут так не считать. Управление ты наверняка раздражаешь.

– Тем, что не слушаю их приказы? – усмехнулся Борис. – Где бы вы были, если бы я им следовал?

– Понятно где. – Михаил откинул со лба пару мешавшихся прядей. Он привык зачёсывать волосы, и теперь, единожды их не убрав, словно в прошлое вернулся. Бар, всколоченный блондин и аккуратный брюнет, скоро грянет бой. Что там Роан о времени говорил? Роан говорил, что время циклично. События имеют свойство повторяться, отражаясь в настоящем чертами прошлого. Стоит надеяться, что и в этот раз им повезёт в освобождении лиф. Лифы, эти дети…

– Болтай уже, – раздражённо выдохнул Борис.

– М-м, что?

– Когда ты больше думаешь, чем говоришь, у меня возникают серьёзные опасения. После такого обычно все установки летят к чертям, а ты каким-то образом умудряешься повернуть ситуацию в свою сторону. Так что болтай уже. Что ты там хотел рассказать, что сюда приволок?

В мягком освещении тонули тени, сливаясь точными штрихами туши в размытые чернила, обтекали по формам, гасили силуэты бликов. Странность Бориса исключала возможность, что их подслушают – один из режимов, которые действовали постоянно. Нужно много сил, чтобы поддерживать работу странности без перерыва, но предел Бориса был так далёк, а свободную энергию он направлял так правильно, что применение странности на микроуровне его не иссушало. Полезно. Вообще способность полезная. Власть над материей в определённом радиусе вокруг себя…

Михаил, к сожалению, своей странностью сражаться не мог. Он показывал другим людям воспоминания и прошедшие события, однако как оружие это использоваться могло разве что скрытно – как покажет, так и воспримут. Обращаться нужно не менее аккуратно, чем с некоторыми боевыми способностями, и всё же в основном применение больше бытовое. Поэтому его и раньше не пускали в сражения; правда, пф, кого он послушал? Никого. Так и полез. Потом влетело, помнится, но Михаил не придал особого значения этой мелочи. Он поступил, как было правильно. Он поступил так, как хотел поступить.

– Я ненавижу проект, – произнёс он, утыкаясь взглядом в вино. Алое, как кровь. Кровь на руках, кровь на одежде, кровь на камнях. Мёртвая земля, ветер, смешанный с пеплом, холодный металл в кости. Страшные глаза маленьких чудовищ, смотревших на пришедших к ним на выручку людей безо всякого интереса, потому что их ничто не волновало. У всех были свои причины относиться к LIFA плохо, но Михаил питал к нему настоящую ненависть, глубинную и разъедающую, как чёрный яд. Его изнутри жёг гнев. Постоянный, непроходящий, тревожащий. Бесконечный и постоянно причиняющий боль. Михаил ненавидел проект LIFA.

– Я знаю, – сказал Борис. Он не пытался вникнуть или как-то поддержать. Он был способен на сочувствие, просто в своей особенной форме, но Михаил и не требовал иной. Ему хотелось говорить. И Борис знал, как и суть ярости товарища. Михаил перевёл взгляд на него. Мужчина с короткими тёмными волосами, строгими чертами лица и стальной осанкой, ясные голубые глаза слегка прикрыты – символ расслабленного внимания – всё это было знакомым. Поймав наблюдение, Борис чуть наклонил голову и неожиданно сказал: – Надеюсь, теперь ты счастлив.

– Был бы счастливее, приди ты на мою свадьбу. – Михаил дразняще хмыкнул. Он прекрасно помнил причины Бориса, так что не винил его. Пожал плечами. – Я рад видеть тебя спустя три года. Мне тебя не хватало.

– Ежовых рукавиц или действенных пинков?

– Вот именно, – с весёлым фырканьем Михаил закатил глаза. Впрочем, он тут же сбросил веселье и обратился серьёзно: – Я благодарен, что ты не запрещаешь мне участвовать, но есть кое-что ещё. Если со мной что-то случится – да не морщись, это реальная возможность – переоформи документы Светы на меня. Моё наследство будет меньше, но так всяко лучше, чем если её заберут обратно. Она не нуждается в том обществе. Она вообще не нуждается в нормальных, только пока что этого не понимает. Роан приглядит за ней, но именно тебя я прошу о такой маленькой услуге. Окажешь?

– Разумеется. – Ни капли сомнения в голосе. Взгляд стал цепче. – И не думай умирать. Это приказ, Каринов.

– Приказ принят, Круценко.

Михаил улыбался. Борис смотрел на него мрачно, потянулся к бокалу. Оставалось совсем мало времени и ещё много вина. А они оба помнили – они из тех, кто будет идти до конца.

Всё давно было решено.

*

Дома было тихо, когда Антон вошёл. Он стряхнул куртку, повесил на крючок – привычка, выработанная уже тут, в Авельске; раньше каждую вещь приходилось держать при себе, иначе «прекрасные» ребята в детдоме норовили прибрать к рукам или испортить. Но сейчас о таком и не думалось. Это место – то, в котором Антону не нужно запоминать мелочи, он сам их строит. Это место – безопасность.

Он стянул кроссовки, прошёл в гостиную. Тихо. Телевизор сонно чернел экраном. Стеллаж тускло красовался книгами, сервизом и небольшими мелочами декора – какими-то статуэтками, дополнявшими приятную атмосферу. Дверь на балкон была открыта, и Антон завернул туда. На уже застеклённом балконе стояло мягкое кресло, и сегодня здесь, согнув колени и повернув голову, сидела худенькая девушка с тёмно-русыми волосами, в шортах и футболке, босая. Настя. Самый удивительный элемент этого безопасного места.

Здесь прохладно, почему она уснула? Глаза были закрыты, дыхание ровное. Антон присел на корточки, так что его лицо оказалось ниже её. Он не двигался, просто смотрел. Белёсый свет осеннего дня широкой волной затапливал балкон, почти материальный, тяжёлый. На коленях Насти обложкой вверх лежала раскрытая книга – вывалилась из ослабевших пальцев, видимо. Настя мало спала последние дни.

Она хрупкая. Безумно хрупкая. Антон видел её разной и мог сравнивать. Он видел маленькую бескрылую лифу, утыкавшуюся носом ему в плечо в грязном переулке и скрывавшую безудержную хрипящую боль в лёгких. Он видел всё забывшую, вышедшую из богатой холодной семьи и никогда не получавшую от неё тепла девушку. Он видел ту, кто не усомнился, когда монстр в костюме фокусника попробовал атаковать – она предупредила их, сломала ему хребет, она была в шоке, но не жалела. И он наблюдал за Настей теперь – за единственной, за кем он хотел наблюдать, кого он хотел видеть и чувствовать.

Антон давно решил, что не будет ни в ком нуждаться. Ни в ком и ни в чём. Ему всегда было плевать на происходящее, если оно не касалось его выживания, да и смерть его не беспокоила. Всё равно, жив он или мёртв. Ничто не имеет значения в этом мире.

Ничто – кроме этой стеклянной девушки, свернувшейся в кресле с пледом на плечах.

Он бы, наверно, давно умер. Но сначала ему нужно было защищать брата с девочкой, затем эту же девочку прикрывать, затем ждать улыбчивого бессмертного, затем вновь защищать её – уже девушку. Он ничего не выбирал сам, потому что не нуждался в выборе. Центром его жизни всегда была Настя. Больше у него ничего не было.

Он не знал, желал ли ей счастья, он знал лишь, что сделает для неё всё. Перед лицом ночного города Настя почти умоляла; конечно, он не мог её не отпустить. В Стае с ней всё будет хорошо. Разве это не должно его радовать? Однако Антона грызла тоска. Первое осознанное чувство за столько лет.

Что он будет делать, когда она исчезнет? Что от него останется?

«Не уходи» – он не сказал это и не скажет.

Антон протянул руку, кончиками пальцев провёл по её щеке. Ресницы затрепетали и поднялись, явив миру сонно-лиловую радужку. Он ладонь не убрал, а она убрать и не сказала, только смотрела.

«Не уходи».

Он ничего не произнёс, но она по губам вздохом поняла. Отвела глаза, скулы залило румянцем. Антон пристально глядел на неё, затем поднялся на ноги и сказал, что согреет чайник.

Он не будет её останавливать. Она может уйти. Что будет с ним – давно уже не так важно.

========== 5 / 5. Тлеть ==========

– 23 ноября 2017

– Сражение уже завтра. Время так быстро летит, да?

– Странно слышать такое от тебя.

– Думаешь, я странный?

Каспер оценивающе окинул его взглядом. Роан смотрел, улыбаясь довольно, как сытый котик. Его глаза словно лучились, и Каспер, тепло усмехнувшись, покачал головой.

– Ты не можешь вытягивать из меня мнение, – заметил он.

– Отчего же?

– Потому что у нас, между прочим, собрание!

– Как здорово, что вы наконец-то вспомнили! – просияла Люси. – И ста лет не прошло!

Улыбка Роана стала шире, и Каспер только глаза закатил. Настроение, впрочем, было приподнятым. Несмотря на напряжение, сковавшее отделение плотными цепями тревог и воспоминаний, он чувствовал себя возмутительно счастливым. Пусть грозила опасность и всё могло оборваться – в этот раз было опаснее, чем в предыдущий – наконец-то была решена главная проблема, Каспера терзавшая. Значит, ему было больше хорошо, чем плохо. Люси щурила глаза и всем видом намекала, что они сильно палятся, но ладно уже, плевать. Роан, скрестив ноги, оглядывал собравшихся.

– Да пребудет с нами удача, – протянул Михаил. Он выглядел самим сосредоточением спокойствия, а плотный щит воспитанного сияния не давал прорваться любому волнению. Действительно ли он не беспокоился? Каринов – тот, кто встряхнул всех, обратив внимание организации на Первую лабораторию, он лично участвовал во всём и должен был иметь железные мотивы, чтобы теперь отправляться в пекло вновь, с его-то небоевой способностью. Однако что говорить Касперу, тоже странности небоевой, если он и сам рвётся в бой? Михаил имеет право самостоятельно решать. Он взрослый и неглупый человек, знает, чем рискует.

– Это из фильма? – тут же повернулась к нему Люси.

– Из того, на который ты таскала? – припомнил Йорек, хмуря тонкие тёмные брови. Корни волос у него уже не золотились – давно не осветлялся. – Что-то там про сытость…

– «Голодные Игры» он назывался. Ага, оттуда ведь?

– Это сейчас важно? – жёстко спросил Борис, мигом остудив энтузиазм девушки-метаморфа. Люси надула губки, но смотрела с лёгким прищуром. Каспер, знавший её почти столько же, сколько себя, с немалым удивлением отметил: по-настоящему обиделась. Люси, лёгкая на подъём, шумная в поведении, но романтичная и мечтательная натура; Люси, преданно следовавшая за ним и на мир смотревшая искажённо, набравшись осколочных представлений, добрая душа, подкармливавшая уличных кошек и таскавшая неприкаянного Йорека, пока он не привык к обществу… Она редко обижалась. Настолько редко, что Каспер даже забыл, как это проявляется.

А проявлялось довольно незаметно. Люси, воспитанная организацией, умела прятать настоящие чувства ничуть не хуже Каспера, так что по ней сказать не смог бы ничего посторонний человек. Посторонний – но не брат, с которым она выросла. Люси шутила, валяла дурака и витала в облаках, мало внимания уделяя окружающей её реальности, и сегодня вела себя так же; но глаза у неё были несчастными. Каспер, сбитый с толку столь редкой эмоцией, насторожился, что укрылось от всех, кроме Роана. Понятная цепочка.

Планы были разработаны. Всё было перебрано до мелочей. Оставшиеся в зале – то есть Борис, Михаил, Каспер, Люси, Йорек и Роан – представляли собой самое сердце. Не потому что относились к отделению: фактически, из них здешнему штабу не принадлежал даже Борис. Но они всё же были хребтом для главных действий. Лидер, дипломат, советник, метаморф, разведчик, бессмертный – разные, но объединённые одной причиной. Каспер из-под полуопущенных век разглядывал их и думал, что кого-то может и не увидеть больше.

Однако он рос в NOTE, и он знал, что такое «потери». Он видел, как умирают люди, и сам этому способствовал. По своей воле, но по необходимости, а не из-за желания, но он тоже убивал. И он терял других и помнил, как это может происходить. Эти люди близки ему, даже такие, как Борис и Михаил; он не хотел их терять – но не боялся. Они справятся достойно. Каспер знал, что любой из присутствующих отдаст жизнь, если понадобится. Так странно, что именно готовность к жертве их объединяет.

Завтра они выйдут на бой.

– Катя с Олей предложили свой дом для детей на необходимое время, – сказал Михаил, сбивая пыль тишины. Он всё так же выглядел спокойным. Светлые, но не холодные и не тёплые его глаза смотрели отрешённо. – Оля может устроить всё так, что не придётся постоянно за ними присматривать, но она попросила дать ей пару человек с ограничивающими странностями – для безопасности.

– Решено. – Борис кивнул. – Сообщишь им, как только закончится операция.

– Ладно.

Никто не спешил уходить. Роан смотрел на них, опираясь на стол, на котором устроились в ряд Люси и Йорек. Люси накручивала на палец нефритовую вьющуюся прядь и ни на кого не глядела; Йорек сидел молча, равнодушный, и в нём крепло мужество. Каспер наблюдал это уже несколько раз. Он видел Йорека в тяжёлых ситуациях и теперь не мог не почувствовать гордость за него: этот парнишка многое перенёс, но не сломался. И не сломается завтра. Каспер опёрся на локоть рядом с Роаном, почти ощущая его тепло – даже с такого расстояния – и неожиданно услышал его мягкий, специально смягчённый голос:

– Если кто-то захочет уйти, не останавливайте.

– Уйти? – Люси вскинула на него глаза. – Кто?

Взгляды устремились в его сторону, но Роан покачал головой, виновато улыбнувшись. Каспер чуть склонил голову набок, слушая бессмертного. Не его слова и не его голос, а его дыхание. Этого было достаточно. Кто это может быть? Настя?

Но спрашивать он не стал. Не сейчас.

– Я поеду за Катей, – сказал Михаил, поднимаясь со стула, на котором до этого сидел. Он окинул их сияющим взглядом. – Увидимся завтра.

– Доброго дня, – промурлыкал Роан.

На сегодня они всё рассказали. Надвигалась битва, но они успеют поговорить и перед её началом, так всегда бывает. Йорек исчез следующим, мелькнув золотистой макушкой. Роан, отодвинувшись от стола, потянул Каспера за локоть, выводя из кабинета. В коридоре было пустынно.

– Что не так? – сразу спросил Кас, щурясь.

– Я не буду никого останавливать, – покачал головой Роан.

– Это опасно.

– Они ещё дети, но дети вольные. Лифы никогда не будут больше обвешаны цепями. Они сами будут выбирать свой путь, и если их путь с нами не связан – это их право.

Каспер кивнул, принимая ход его мыслей. Значит, он отпустит. Почему же тогда теперь в нём было выражение не такое, какое могло быть? Каспер знал Роана лучше, чем кто-либо иной, и он знал, что значат его интонации. Остановился и встал напротив, заглядывая в глаза. Роан чуть улыбнулся.

– Что ж ты за человек такой, – с шутливой досадой выдохнул Каспер.

– Каким ты меня делаешь, – пожал плечами бессмертный. В его голос прокралось веселье, недозволительная роскошь перед надвигавшимся штормом. – Пойдём, у Люси и так есть, что делать.

Каспер позволил себя увлечь вперёд, на ходу размышляя: как же далеко идут планы Роана, если он даже не ставил под сомнение дальнейшие события?..

– Почему? – спросила Люси сердито.

Борис, оставшийся, чтобы покончить с бумагами, даже не взглянул на неё. Как смотрел на тексты, так и смотрел, даже бровью не повёл. Причём серьёзно так продолжал работу, как будто её вообще здесь не было! Люси закусила губу, хмурясь, соскочила со стола и шагнула к нему, остановилась на расстоянии, достаточном для двух чужих людей.