Текст книги "Gears of War #5. “Глыба”"

Автор книги: Карен Трэвисс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 44 страниц)

ГЛАВА 12

«Я понимаю, что ты не хочешь писать мне в ответ. Но я всё равно не перестану отправлять тебе письмо каждую неделю, ведь рано или поздно какое-нибудь из них дойдёт до тебя. Я буду писать тебе до того дня, пока ты не выйдешь на свободу. Я буду здесь ради тебя, Маркус. Клянусь, что дождусь тебя».

(Из письма лейтенанта Ани Штрауд

для заключённого №B1116/87, Феникса М.М.

Письмо не было доставлено.)

ДОМ ПРАВИТЕЛЕЙ, ДЖАСИНТО. МЕСЯЦ МОРОЗОВ, СПУСТЯ 12 ЛЕТ СО “ДНЯ ПРОРЫВА”.

В последнее время Хоффман редко смотрел выпуски новостей, ведь и так уже знал, о чём там будут говорить.

Ему вовсе не хотелось выслушивать криворукие попытки какого-то нахлебника из “Государственного телевидения Тируса” убедить его в том, что ситуация под контролем. Какой там, к чертям собачьим, контроль? Полковник во всех подробностях знал, насколько тяжёлая сложилась ситуация, но вот предугадать масштабы и сроки её ухудшения не мог, ведь черви не посещали занятия по основам стратегии в военной академии и не следовали основным принципам КОГ. Судя по всему, они вообще не следовали какой-либо военной логике. Тем не менее, глупыми их не назовёшь, ведь войну-то они выигрывали.

Изучив снимки, сделанные во время разведывательных вылетов “Воронов”, Хоффман попытался разобраться в сводной карте, собранной на стене боевого информационного центра, но шум вокруг лишь мешал ему. Ремонтные бригады устраняли повреждения в здании, а от всего этого скрежета сверления и грохота ударов молотком у полковника аж зубы мудрости разболелись. В самой комнате раздавался стрёкот принтеров, а радисты сверяли отчёты от пилотов и артиллерийских расчётов. Хоффман сосредоточил всё своё внимание на красной линии, отмечавшей границы разросшегося во все стороны города посреди Эфиры. Теперь же эти территории, в основном, либо черви захватили, либо там одни руины остались. На востоке, возле самого берега находился последний район, который КОГ ещё удавалось удерживать. Ну, вернее, большую его часть удавалось, в которую входили порт Джасинто и прилегавший к его границам небольшой участок Эфиры. Линия на карте была испещрена пометками, так как черви периодически совершали вылазки на эту территорию. Эти бесцеремонные серокожие твари даже до памятника Неизвестным Воинам добрались.

“Туда им залезть я в жизни не позволю. Хуй с ним, пусть даже придётся самому в одиночку держать там оборону с простым ножом”.

После боя за мост Канцелярского суда Хоффман ждал, что черви в любой момент в масштабное наступление пойти могут. Но вместо этого они совершали периодические набеги малыми группами, что совершенно не соответствовало ожиданиям полковника, готовившегося к новому штурму Эфиры.

“Чего же они ждут? Какой будет их следующий шаг? Почему не бросят в бой все имеющиеся у них силы?”

Стараясь из всех сил отвлечься от посторонних шумов, Хоффман даже не заметил, как к нему со спины подошёл Прескотт. На такой работе не заметишь и проехавший рядом танк.

– «Я вот чего не понимаю», – вдруг заговорил Прескотт, чеканя каждую гласную, отчего Хоффман аж вздрогнул. – «Даже имея преимущество, они никогда не доводят дело до конца. Интересно, они просто не хотят, или же не могут?»

– «Знай бы мы это», – ответил Хоффман, – «то уже бы их в пыль раскатали».

Порой полковнику вполне удавалось найти общий язык с Прескоттом, а порой он лишь испытывал к тому отвращение, причём даже сам не понимал, за что именно. Но ведь этот человек, занимавший пост главы государства, под флагом которого служил Хоффман, вовсе не обязан был стать его лучшим другом. Председателю приходилось сохранять хладнокровие для принятия глобальных решений. Но Хоффману никогда не удавалось разгадать, о чём же на самом деле думает председатель, причём он каким-то образом понимал, что тот специально ведёт себя так, чтобы никогда своих истинных эмоций не выдать. Полковнику казалось, что его во что-то не посвящают, хотя он даже не мог сформулировать, во что же именно.

– «Думаю, им не хватает мощностей, оттого они и вынуждены постоянно пополнять поголовье своих, так сказать, ручных питомцев», – предположил Прескотт.

– «Это ваша предположительная оценка, сэр?»

Прескотт на долю секунды замешкался с ответом. Заметивший это Хоффман задумался над тем, вышло ли это предумышленно.

– «Полагаю, что да, но обоснованная опытом», – ответил Прескотт. – «Где такое видано, чтобы противник, произведя массированную атаку, сумел истребить четверть населения планеты всего за несколько дней, а затем десять с лишним лет не мог бы добить остатки сопротивления, несмотря на огромное численное превосходство?»

– «Такое возможно, когда у самого противника проблемы со снабжением войск припасами. Они уже начали выдыхаться», – заметил Хоффман, хотя всё это и так уже было понятно. Полковник просто смирился с мыслью о том, что никто не знал, кто такие эти черви, откуда они взялись и к чему стремились кроме истребления всех людей на планете до последнего. – «Или же противник просто не пойми с чего решил в какие-то ебанутые “кошки-мышки” с нами поиграть, даже не попытавшись обговорить условия капитуляции. Но так как нам приходится вести войну из последних сил, используя все ресурсы, в нашем распоряжении осталось не так уж и много вариантов, какую стратегию выбрать. Нам придётся воевать, пока не победим, или же не погибнем. Вот такой расклад».

Теперь Прескотт стоял уже прямо рядом с ним, почти что касаясь плечом Хоффмана, и изучал карту на стене.

– «Не стану спрашивать вас, сколько ещё мы продержимся», – сказал он.

– «Это хорошо, потому что я, чёрт подери, сам понятия не имею, что на этот вопрос вот так сразу ответить».

– «Понимаю, Виктор. Мне жаль, что так вышло».

Судя по тону Прескотта, последнюю фразу он произнёс вполне искренне. Хоффман решил принять её за чистую монету.

– «По нашим наблюдениям эти криллы всё чаще стали появляться по ночам. Одно радует: черви, судя по всему, их тоже не любят, так что количество вылазок Саранчи в тёмное время суток заметно сократилось. Но из этого следует, что черви либо этих тварей сами вывели, а потом что-то пошло не так, либо тут кроется нечто совершенно иное».

– «Не хочу вас раньше времени обнадёживать, Виктор, но я изо всех сил подгоняю команду из Управления оборонных исследований, чтобы они как можно скорее доделали светомассовую бомбу».

– «А, да. Адам Феникс не успел довести этот проект до конца, так ведь?» – спросил Хоффман, тут же выругавшись про себя. Стоило ему едва лишь произнести это имя, как вдруг его захлестнула лавина воспоминаний. Полковнику приходилось заставлять себя не думать о том дне, чтобы это не отвлекало его от работы. Он оглянулся по сторонам, дабы убедиться, что Аня не слышит их разговор. – «Если нам удастся этих гадов перебить прямо в их туннелях, то это в корне изменит всю ситуацию».

– «Как только они наладят работу системы наведения на цель, так сразу и пустим бомбу в дело», – ответил Прескотт. – «Заодно и разберёмся с гнёздами этих криллов».

– «Угу», – с этими словами Хоффман вновь принялся изучать карту, но никаких новых мыслей в голову не приходило, так что оставалось лишь прибегнуть к стратегии постоянного обстрела. – «Пусть артиллерия какое-то время сама разбирается с риверами. Нельзя и дальше отправлять в бой с ними “Воронов”, а то ведь эта мразота нам весь воздушный флот перебьёт».

– «Согласен».

Прежде, чем уйти, Прескотт сделал крайне странную для него вещь: он и впрямь похлопал Хоффмана по плечу. Подобный жест явно был заранее продуман, ведь Прескотт явно по жизни таким не занимался, но Хоффмана каким-то непонятным образом всё это несколько приободрило. Вероятно, он просто клюнул на тонкий эмоциональный расчёт председателя.

“Эх, Феникс…” – подумал полковник, пытаясь выбросить мысли о Маркусе из головы, но у него ничего не вышло. Случалось такое, что он целыми днями, неделями, а порой и месяцами напролёт даже не вспоминал о своей покойной жене. Маркуса тоже надо было предать подобному забвению.

Порой Хоффман так сильно скучал по Маргарет, что в груди и впрямь болеть начинало. Ему так хотелось хотя бы высказаться кому-нибудь, дабы снять этот груз с плеч. А ещё полковника не покидало желание, чтобы о нём хоть кто-нибудь переживал, как о простом человеке, а не как о главе штаба, который должен иметь ответы на все вопросы.

– «Разрешите обратиться, сэр?» – спросил подошедший к нему сбоку Эйгл. – «Сэр, там про Матьесона говорят. На его патрульный отряд напали».

“Так, хватит себя жалеть, пора делом заняться”.

Хоффману каждый раз не по себе становилось от подобных вестей. Он слышал очередную знакомую фамилию какого-нибудь паренька, ничем не заслужившего такую участь, а затем внутри всё переворачивалось.

– «Да ёб твою мать, только не Доннельд!»

– «Сэр, он выжил, но потерял обе ноги. Его сейчас вертолётом везут в Медицинский центр Джасинто. Два солдата по имени Уитманн и Девёр из его отряда погибли, но остальные в норме. Отделались лёгкими осколочными ранениями».

“В норме” – понятие растяжимое. Потерев рукой подбородок, Хоффман просто заставил себя не думать об этом, чтобы хоть как-то сохранить ясность ума, ведь впереди был ещё целый день. В последнее время у полковника не получалось даже намеренно разозлиться или испытать тоску, ведь выработанный годами рефлекс с корнем выдрал из его сердца подобные эмоции. Он больше не мог это сознательно регулировать. Оставалось лишь мысленно напомнить самому себе о том, что Матьесон был неплохим пареньком, и жизнь обошлась с ним несправедливо. Его все любили, а теперь вот, даже если и выживет, то снова в трэшбол уже поиграть не выйдет.

– «Надеюсь, травматолог сегодня хоть немного протрезветь успел к выходу на смену».

– «Я всегда проверяю график их дежурств», – ответил Эйгл. – «Сегодня Хейман оперирует, что повышает шансы выживания Матьесона».

– «Надо будет с ней хоть познакомиться. Она опыта в хирургии накопила уже почти как военврач», – пробормотал Хоффман, мысленно заставляя себя не зацикливаться на всём этом и заняться чем-нибудь полезным. Он решил поступить, как и всегда, когда узнавал подобные новости. Надо было выйти из четырёх стен и самому встретиться лицом к лицу с этим миром. – «Пойду проверю, как там дела у артиллерийских расчётов. Пора бы уже снова там лично появиться. Вернусь через час-другой».

– «Вызвать вам машину, сэр?»

– «Я “Тяжеловоз” возьму, не надо ещё и водителей напрягать».

– «Лейтенант Штрауд вернётся на смену в 15:00».

Аня обычно работала в две смены, и Хоффман её вполне понимал. Она хотела забить каждую секунду своего бодрствования работой, чтобы не думать ни о чём кроме дела. Хоффман и сам пытался так делать, только вот это не всегда срабатывало. Он знал, что Аня сопровождала Дома во время его бесконечных вылазок на поиски жены, но сам не мог всё бросить и тоже с ними поехать. Лучшим способом провести свободное время для полковника был сон. А чтобы достичь нужного эффекта, приходилось заниматься работой, пока уже глаза слипаться не начинали, после чего полковник валился как подкошенный на кушетку в казарме для офицеров.

В последнее время, Хоффман, едва проснувшись, тут же напрочь забывал, что ему только что снилось. Но закрученная в узел простыня и насквозь промокшая от пота подушка в момент резкого пробуждения свидетельствовали о том, что сны у него всё же были. Порой природа всё же могла сжалиться над человеком.

– «Эйгл, будь добр», – начал Хоффман, натягивая перчатки, – «проследи, чтобы она хоть чем-нибудь перекусила, ладно?»

– «Будет сделано, сэр».

Стоявший у здания “Тяжеловоз” был из числа тех старых развалюх, что переделали под работу на очищенном пищевом масле. Ему уже и так неслабо досталось от попавших вблизи снарядов. Покрытая следами сварки, выправленная при помощи кувалды и покрытая шляпками заклёпок обшивка и ходовая часть вряд ли бы выдержали ещё один взрыв во время боевого выезда. Пошарив рукой возле замка зажигания, Хоффман нащупал оставленные в нём ключи и завёл двигатель. Высунувшись из окна, чтобы вырулить задним ходом с парковочного места, полковник учуял приятый аромат жареной картошки из выхлопной трубы.

В эти дни по Джасинто не так уж и много автомобилей ездило. На дорогах остался лишь армейский транспорт и машины коммунальных служб. Все автозаправки, мимо которых проезжал Хоффман, были либо закрыты, либо переделаны в наблюдательный пункт или полевую кухню. Порой на двусторонних складных рекламных щитах, стоявших возле въезда на заправки, виднелись надписи: “БЕНЗИН ПРИВЕЗУТ НА СЛЕДУЮЩЕЙ НЕДЕЛЕ”. Только вот редко когда там же приписывали ещё и саму дату нужной недели, так что подобные надписи были скорее пожеланием, а не объявлением. Никто в здравом уме всё равно не собирался в дальний путь и уж точно не помышлял о выезде из охраняемого периметра, ведь все прекрасно понимали, что в случае чего никто им солдат на помощь не пришлёт. Плакат возле контрольно-пропускного пункта для автотранспорта на Тимгадском мосту ясно обрисовывал все перспективы: “ВЫЕЗЖАЙТЕ ЗА ЭТОТ ПУНКТ ЛИШЬ НА СВОЙ СТРАХ И РИСК”.

В последнее время люди по большей части ходили пешком, ведь Джасинто не такой уж и большой стал по размерам. Хоффман сбросил скорость, чтобы взглянуть на установленное возле здания старого кинотеатра зенитное орудие, которое окружал целый лабиринт из мешков с песком, бетонных блоков и натянутого брезента. Сидевший в кресле стрелка сержант Артиллерийского дивизиона принца Озора привычным жестом отдал полковнику воинское приветствие. Он явно продрог до кости от холода, о чём явно говорили сгорбленные плечи и подбородок, утопленный в поднятый воротник. Поприветствовав Хоффмана, он тут же сунул руку в карман. Выжидание риверов было делом паршивым и нудным. Остановив автомобиль, полковник вылез наружу.

– «Доброго утра, сэр», – поднятый воротник заглушал голос сержанта. – «Знаменитая погодка провинции Эмбри, да?»

Размеры армии уменьшились настолько, что теперь каждый солдат в ней знал Хоффмана в лицо и не вздрагивал в ужасе, когда тот лично приезжал на передовую. Полковник именно так и предпочитал вести дела, да и к тому же простые пехотинцы знали, что он не кичится своим званием.

– «Это да, я и сам из шарфа лишний раз и носа не высовываю. Как обстановка?»

– «Пока без работы сидим».

– «Я отзову вертолёты на несколько дней, чтобы им техосмотр провели, а экипажи отдохнули, так что ещё натрудитесь, думаю».

– «Да мы-то не против, сэр».

Из-под брезентового навеса появился ещё один артиллерист, сжимая в каждой руке по жестяной кружке, на которыми клубился пар. Завидев Хоффмана, он тут же исчез обратно под навесом, а затем вновь появился с ещё одной кружкой. Полковник обхватил пальцами её металлические стенки, испытывая блаженство от тепла, проникавшего даже сквозь его кожаные перчатки.

– «Вот это вы мне прям добротный приём устроили», – сказал Хоффман артиллеристу.

– «Да это простой говяжий бульон, сэр. Ну, вернее, смотря что считать за говядину».

– «Всяко лучше, чем этот кофе из ячменя».

– «Чего они вообще хотят, сэр?»

– «Ты о чём?»

– «О червях. Зачем вылезать из-под земли, громя всё на своём пути, если не собираешься строить лагерь на поверхности?»

Вопрос хороший, но ему было суждено пополнить список многих других, на которые вряд ли кто-нибудь сможет дать ответ. Да и к тому же, никого он уже особо не волновал после стольких лет, когда перед уцелевшими куда более остро стоял вопрос о том, удастся ли им пережить следующую ночь. Люди всегда забывают о причинах войны, просто продолжая сражаться по привычке.

– «Может, они боятся чего-то», – предположил Хоффман. – «А возможно, у них самих там какие-то проблемы, о которых мы даже не знаем».

Некоторое время все трое молча прихлёбывали бульон, смотря в серое небо. Хоффман в жизни не слышал в городе такой тишины. Неужели черви наконец-то остановили наступление? Нет, на подобный вариант вообще не стоило рассчитывать. А даже если это и так, то ребятам вроде Матьесона уже было всё равно. Хоффман задумался, сумеет ли он вообще понять, что война закончилась, если доживёт до этого момента. Там уж точно не будет никакого подписания договоров об официальной капитуляции, да и речь никто толкать не станет, как было во время Маятниковых войн.

Возможно, эта война никогда не закончится. А может, он просто не застанет её окончание в живых.

– «Ребят, вам что-нибудь нужно вообще?» – спросил полковник, допив свой бульон. – «Ну, кроме обычных припасов».

– «Туалетная бумага, сэр. Ей-богу, любая сгодится».

– «Посмотрим, что удастся раздобыть».

Сев в “Тяжеловоз”, Хоффман поехал дальше. Возле располагавшихся вдоль улицы продуктовых магазинов выстроились длинные очереди на получение провианта. Стоявшие в них гражданские сжимали в руках свои продовольственные книжки. Молодая женщина болтала со стоявшим позади неё парнем, и, судя по тому, как он накручивал на палец её длинные волосы, они явно флиртовали друг с другом. Люди так много стояли в очередях, что уже стали относится к ним, как к каким-то культурно-развлекательным мероприятиям, во время которых можно было перекинуться новостями с соседями или же посплетничать о новосёлах в квартале. Люди ко всему привыкали, так или иначе. Свернув к месту дислокации ещё трёх артиллерийских расчётов, к которым надо было заглянуть и лясы поточить, Хоффман вдруг понял, что стоит и ждёт зелёного сигнала светофора.

Автомобиль Хоффмана был единственным на дороге. Светофоры до сих пор автоматически переключали свои лампы, так что полковник, уцепившись руками в руль, просто ждал разрешающего сигнала, будучи не столько расстроенным, сколько просто понимая, что ничего полезного он сегодня уже сделать не сможет. Ну, разве что, надо было попробовать солдатам боевой дух поднять. В голове полковника проскакивали бессвязные мысли. Он вновь думал о Маркусе Фениксе, который, видимо, его сегодня в покое не оставит. Порой Хоффман целыми месяцами не вспоминал о нём, а затем воспоминания о военном трибунале вдруг снова и снова начинали биться в стенки его сознания, словно та дурацкая игрушка для детей, когда к ракетке на резинке мячик привязывают. Хуже всего было то, что Хоффман сам себя возненавидел. Но теперь к этому чувству добавились проблески чего-то ещё. Полковник стал испытывать ненависть к Фениксу за то, что тот заставил его возненавидеть самого себя ещё сильнее прежнего.

Хоффман даже не смог точно вспомнить, сколько же Маркус уже в тюрьме сидит. Наверно, два с половиной года, а может, уже и все три. Но, с учётом всей той разраставшейся кучи говна, которую приходилось разгребать полковнику, чувство собственной вины ушло далеко на задний план.

“Дом никогда не упоминает его в беседе. Чёрт, но я ведь прекрасно понимаю, что Аня так и не перестала думать о нём. Я ведь сам ловил её на том, как она письма ему пишет. Она думает, что я ничего не замечаю, но сама же постоянно конверты самодельные клеит и таскает выброшенную бумагу из урны для переработки. Кому ещё она может писать-то? Будь я проклят, столько лет прошло, а преданность Ани так и не угасла. Маркус ей ни слова в ответ не написал, а она всё равно ждёт его”.

Раз уж Аня не забыла о Маркусе, то и Дом тоже помнит о нём. О таком и спрашивать не надо, всё и так понятно.

Тем не менее, жизнь шла дальше своим чередом. Армия ведь не завязана лишь на одном человеке. Списки погибших полнились именами как мужчин, так и женщин, которых оплакивали их семьи и друзья, чьи жизни разбились вдребезги после утраты родных и близких. А Маркус сам повёл себя так, что теперь вместо него в жизнях окружающих осталась лишь зияющая пустота.

“Вот же мудак. Ещё и духу хватает заставлять меня чувствовать вину перед ним”.

Когда сигнал светофора сменился с янтарно-жёлтого на зелёный, Хоффман тронулся на первой передаче. Если свернуть на следующем перекрёстке, то можно заглянуть в Медицинский центр Джасинто, чтобы наладить контакт с врачами и прочим персоналом, раз уж им приходится помогать заваленным работой армейским хирургам из госпиталя имени Райтмана разгрести поток пострадавших. Хоффман сразу понял по резко возросшему числу автомобилей на дороге, что он уже почти рядом с нужным зданием. Только что почти что заброшенная улица превратилась в довольно оживлённый поток транспорта. Едва свернув на площадь Флоренца, полковник тут уже увидел припаркованные тут и там автомобили, среди которых были и фургоны “скорой помощи”, и армейские “Тяжеловозы”, и развалюхи какие-то, и машины полиции. Их было так много, что дорога вдруг сузилась до одной полосы. Найдя свободное место в сотне метров от здания, Хоффман оставил автомобиль и пошёл обратно пешком. Проходившие мимо гражданские не обращали на него никакого внимания, ведь для них он был просто ещё одним солдатом. Распахнув входные двери, полковник окунулся в мир причудливых запахов, пищащих сигналов тревоги и огромной толпы людей, пытавшихся найти свободное кресло, или же просто ожидавших возле стойки регистратуры. Среди них были и искалеченные, и больные, да и просто те, кто был совершенно убит горем из-за подобной беды, случившейся с кем-то из близких. Постоянные вызовы врачей через систему громких оповещений явно свидетельствовали о том, что здесь никому продыху от работы не было. Несколько мгновений полковник просто стоял и смотрел на всё это по большей части оттого, что не мог заставить себя растолкать людей плечами, пройдя к началу очереди и переведя всё внимание персонала на себя, когда тут всё битком было забито людьми с куда более важными проблемами. Прочувствовав царившую тут атмосферу, Хоффман даже был рад тому, что аварийно-спасательными службами заведует не он, а Ройстон Шарль. Тут ведь тоже своего рода война шла.

– «Полковник, вам помочь?» – раздался чей-то голос.

Хоффман обернулся. Возникшая рядом совсем юная девушка в белом халате уставилась на него хмурым взглядом, сжимая в руках потрёпанную папку-планшет. Она явно узнала полковника по нашивкам на форме, что его немало впечатлило, ведь большинство звёздочек на воротнике скрывал шарф.

– «Полковник Хоффман», – представился он. – «Я хотел повидаться с вашим заведующим реанимационным отделением, но вам сейчас явно не до этого».

– «Да нам тут никогда не до чего, сэр», – ответила девушка. – «Случилось что?»

– «Просто хотел выразить свои благодарности».

– «А-а-а», – протянула девушка в ответ.

Судя по наморщенному лбу, она совершенно не ожидала подобного. На пристёгнутой к халату табличке с именем виднелась надпись “ДОКТОР ДЖ. ЭДЕМИ”. Поманив полковника пальцем, она предложила ему следовать за ней.

– «Сегодня на смене доктор Мэрион-Хейман», – сказала девушка, а затем вдруг перешла почти что на шёпот. – «Но она предпочитает, чтобы её звали просто Хейман. Наверно, она своего последнего мужа сожрала сразу после спаривания».

Хоффман уже было решил, что девушка просто пытается его успокоить этой шуткой. Но всё встало на свои места, когда он, проследовав за доктором, оказался в подсобке, забитой баллонами с кислородом и грудами коробок с маркировкой “СТЕРИЛЬНО”. Некая женщина в костюме хирурга, уперев руки в бока, устраивала разнос какому-то парню, который даже хирургической шапочки и перчаток снять не успел, будто бы его притащили сюда прямо от операционного стола. Прервав свой поток брани, чтобы отдышаться, женщина вдруг заметила, что за ней кто-то стоит. Худощавое телосложение, седые волосы и глубокие морщины говорили о том, что ей давно уже на пенсию пора. Но вот лёгкие у неё, судя по всему, работали, как в молодости.

– «Солдат, ты хоть руки-то помыл?» – спросила она совершенно недобрым голосом. – «Что забыл тут?»

– «Я полковник Хоффман, мэм, глава штаба обороны».

Хейман показала на потолок указательным пальцем с пожелтевшей от никотина кожей.

– «Ваши ребята на четвёртом этаже», – сказала она.

– «Да я просто заглянул поблагодарить вас, доктор Хейман», – объяснился Хоффман, понимая, что, очевидно, зря вообще этот разговор затеял. – «Мы ценим ваш труд по спасению наших солдат. По возможности передайте от меня благодарности и всей вашей бригаде».

На мгновение лицо Хейман приняло удивлённый вид, но доктор тут же взяла себя в руки.

– «Не за что, полковник. Можно я уже продолжу воспитывать моих долбанных никчёмных коллег, а?»

У Хоффмана, почти что напрочь лишённого какого-либо обаяния, обычно с женщинами общаться всё же лучше выходило, чем с мужчинами, но дай бог, чтобы с этой сукой больше видеться не пришлось.

– «Конечно, не буду вас задерживать, мэм», – с этими словами полковник выскочил обратно в коридор. Вот и всё, дело сделано. Но в этот момент доктор Эдеми ухватила его за руку.

– «Вы хотите повидаться со своими солдатами? У нас сейчас шесть операций одновременно проходит».

Хоффман кивнул в ответ.

– «А Доннельда Матьесона уже прооперировали?» – спросил он. – «У него ампутация обеих ног».

– «Сейчас проверю».

Отведя Хоффмана к лифту, Эдеми уставилась на табло с номерами этажей, пока кабина лифта со скрипом поднималась всё выше и выше.

– «Я в основном только с поражением лёгких от вдыхания паров имульсии дело имею», – заговорила доктор. – «Так-то я медицинским регистратором тут работаю. Остаётся лишь радоваться, что мне не приходится слишком уж часто иметь дело с тяжёлыми травмами, а то ведь, наверно, в итоге стану такой же, как доктор Хейман».

Она не стала вдаваться в дальнейшие подробности. Когда лифт поднял их на четвёртый этаж, доктор оставила присевшего на скамью Хоффмана глазеть по сторонам в ярко освещённом коридоре для посетителей, заканчивавшемся двустворчатыми дверями. Судя по надписям на стенах, на этом этаже располагались операционные. Что вообще в такой ситуации можно Матьесону сказать? Он вообще в сознании будет? Как же именно его угораздило оказаться в числе погибших и искалеченных солдат? Матьесона ведь все так любили. Может, в этом всё и дело. Какая бы хрень вокруг не творилась, он никогда не падал духом, даже если любой другой здравомыслящий человек на его месте, столкнувшись с подобным, тут же пустил бы себе пулю в голову. Он стал солдатом, потому что сам хотел этого, а не потому что попал под призыв, испытывая искреннюю любовь к армейскому быту.

Доктор Эдеми вернулась ещё через десять минут. За это время Хоффман успел понять, что сидит тут, потому что Матьесон стал для него своеобразным мерилом того, насколько плохо идёт война. Если уж он её не переживёт, значит, и у остальных шансов нет.

– «Его перевели в послеоперационную палату», – сказала Эдеми. – «Пока ему дают большие дозы наркоза, так что поговорить с ним не выйдет. Но он, вероятно, поймёт, что вы к нему приходили».

– «Мне надо какой-нибудь халат надеть?»

– «Нет, просто не трогайте его».

Палата послеоперационного наблюдения представляла собой небольшую комнатку, примыкавшую к одной из операционных. Добела вымытая плитка на стенах отражала яркий свет таких же ламп, какие висели в коридорах. Чтобы найти Матьесона, Хоффману пришлось потратить немногим больше времени, чем он рассчитывал. По всей комнате были расставлены стальные тележки, а сбоку перпендикулярно к стене стоял какой-то длинный стол. Полковник не сразу понял, что тележки эти представляли собой своего рода каталку, а капельницы, трубка для вентиляции лёгких и кабели старого монитора, стоявшего позади, тянулись к лежавшему на этой каталке человеку. Хоффман даже не воспринял сначала этого человека, как Матьесона, и не столько потому, что лицо того практически полностью скрывала кислородная маска, сколько из-за того, что ожидал увидеть тут фигуру под два метра ростом. А человек на каталке был куда меньше этого.

“О, боже…”

Хоффман, само собой, и до этого видел столь же ужасающие ранения, но по какой-то причине чистота и белизна стен этой комнаты лишь усилили его шок от увиденного. Несколько мгновений полковник просто не мог отвести глаз от этой картины. Из операционной в комнату зашла медсестра с закрытым медицинской маской лицом, бросив взгляд на Хоффмана.

– «Он не сможет с вами поговорить», – сказала она.

Доктор Эдеми легонько подтолкнула Хоффмана вперёд.

– «Но он ведь выживет, да?»

– «Он вообще должен был сразу погибнуть, но вот выкарабкался же», – пожала плечами медсестра. – «Так что всё возможно».

– «Матьесон, это я», – обратился к солдату Хоффман, наклонившись вперёд настолько, насколько смелости хватило. – «Это полковник Хоффман. Держись тут, Доннельд. Как только выберешься отсюда, сразу работу тебе найдём, не переживай».

– «Замечательно», – устало вздохнула медсестра. Хоффман всегда инстинктивно искал на одежде собеседника какую-нибудь нашивку с именем владельца. На форме медсестры виднелись выведенные по трафарету буквы “М. ЯРВИ”. – «А теперь пора его в палату переводить, так что вам пора, полковник».

Хоффман уже понял, что, даже при своём звании, никакой реальной власти тут не имел, хотя его это не особо и волновало. Он вышел из палаты послеоперационного наблюдения спиной вперёд, а затем доктор Эдеми вывела его в коридор. Полковник решил, что весьма неплохо, что такая занятая девушка помогает ему тут не заплутать на несколько часов.

– «Вы и впрямь собираетесь его обратно в солдаты возвращать?» – спросила она. – «Ему что, это так важно? Да и чем вообще он будет заниматься в инвалидном кресле?»

– «У нас как раз острая нехватка вспомогательного персонала», – ответил Хоффман. – «К тому же я только что пообещал вернуть его в строй, и планирую слово своё сдержать, даже если он меня и не слышал».

Доктор Эдеми ничего ему на это не ответила. Они вдвоём так и шли в тишине к лифту, но на полпути лампы над их головами погасли, после чего весь этаж погрузился во мрак. Внезапно воцарившееся безмолвие в ту же секунду было прервано целым хором приглушённой ругани, исходившей с другой стороны закрытых дверей. Из прохода справа от Хоффмана выскочила медсестра, оглядываясь по сторонам так, будто бы проверяла, на всём ли этаже электричество пропало.

– «Чёрт, питание сдохло!» – выругалась она, а затем повернулась к кому-то, стоявшему за дверью. – «Запускайте генераторы!»

Такое порой случалось. По всему Джасинто происходили веерные отключения электричества для экономии топлива на генераторных станциях. Но Медицинский центр Джасинто относился к ряду заведений, в котором коммунальные службы электричество никогда не отключали. Хоффману лишь оставалось надеяться, что это событие не станет предвестником дальнейших лишений. Следом за доктором Эдеми он принялся спускаться по лестнице почти что в кромешной тьме, предварительно прощупывая каждую ступеньку носком ботинка.

– «Вы ведь будете по телефону справляться о состоянии здоровья этого юноши, да?» – спросила доктор. – «Чтобы не пришлось вновь с доктором Хейман встречаться».