Текст книги "Gears of War #5. “Глыба”"

Автор книги: Карен Трэвисс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 44 страниц)

– «Ну, ты сам на свой вопрос ответил», – сказал Нико. – «Когда их поймали, закон военного времени ещё не действовал».

– «А мы всё притворяемся, что мир за этими стенами в полном порядке, да? Твою мать, ты ещё о каких-то законах и правилах говоришь».

– «Чем больше мы будем забивать на подобные вещи, тем меньше в нас от цивилизованного общества останется».

– «Где ты всей этой херни нахватался?»

Нико и сам не знал, но где-то в глубине души он понимал, что некоторых правил надо придерживаться до последнего, даже если они со стороны и кажутся полнейшей бессмыслицей. Ведь это единственное, что у них осталось в память о том, что когда-то в КОГ люди жили нормально. Если отбросить всё это в сторону, то общество мигом скатится в анархию. А ведь даже “бродяги” придерживались ряда правил.

Кэмпбелл слонялся по кабинету, поднимая стопки бумаги и протирая под ними пыль тряпкой, которая, наверно, когда-то была белого цвета. Подняв полупустую чашку кофе Нико, из которой торчала ложечка, он протёр под ней, а затем поставил чашку обратно на стол, поверхность которого была покрыта круговыми пятнами от прошлых чашек. Ложечка легонько звякнула об фарфор. Кэмпбелл направился протирать пыль дальше, но ложечка вдруг снова звякнула. Поначалу Нико подумал, что это под Кэмпбеллом дощатый пол скрипнул, но звон не утих, даже когда Кэмпбелл остановился на месте. Нико уставился на ложечку, которая дрожала в чашке ещё приблизительно секунд пятнадцать, а затем всё стихло.

– «Черви», – сказал Ярви.

Кэмпбелл несколько мгновений не сводил глаз с чашки.

– «Это ж с какой силой они там копают, если здание на гранитной породе шатается?» – спросил он.

– «Да кто ж знает…»

– «Пора уже закрывать всю эту богадельню».

Именно это все вокруг и говорили, и всегда возникал вопрос: почему правительство, вполне способное и желающее пойти на самые отчаянные меры, чтобы пережить натиск червей, сочтёт недопустимым избавиться от горстки отбросов общества? Вероятно, причины у такого решения были ровно теми же самыми, что и у Нико: если пусть по ветру все законы и правила, то мир вокруг в итоге станет для них местом совершенно чужим и не стоящим того, чтобы его и дальше спасать. Говорят, что ужасные помыслы всегда настигают тебя постепенно, один за другим, но даже в условиях медленного и незаметного упадка морали, порой всё же можно увидеть, где пролегает черта, которую нельзя переступать. Наверно, так случилось и с Прескоттом.

– «Когда приказ будет, тогда и закроемся», – ответил Нико, взглянув на часы у себя на руке. Если мозгоправ не позвонит в течение часа, то придётся передать по смене это поручение Парментеру, а тот не станет записывать слова врача, даже если его собственная жизнь от этого зависеть будет. – «А пока что работаем, как обычно, ясно? Хватит ныть, сегодня ещё должны припасы завезти. Может, даже мясные консервы получим».

– «А патроны будут? У нас почти все закончились».

– «Не думаю», – ответил Нико. У них осталась пара винтовок и четыре ящика патронов, а каждый надзиратель носил с собой пистолет и одну сменную обойму к нему. Пока что единственное им применение находилось, когда надо было голубей на обед пострелять, так что патроны ценились, как имперские драгоценности из Кашкура, и держали их в запас просто на всякий случай. – «Нам патроны никогда не привозят. Хотя вот обещали в этот раз выдать порошковое молоко».

– «Только Оспена не зови на приёмку припасов, он в прошлый раз этим занимался».

– «Знаешь, я, пожалуй, сам всё разгружу и передам Мерино. Только так у заключённых будет шанс хоть что-то из этого получить, чёрт подери».

– «Чего ты так за них переживаешь, если сам считаешь их всех сборищем подонков?»

– «Потому что у меня работа такая: следить за тем, чтобы с ними по-людски обращались. Именно так взрослые люди себя, блядь, и ведут: поступают правильно, даже когда совершенно этого не хотят, понятно?»

Нико тут же пожалел, что так рявкнул на Кэмпбелла, но затем вспомнил, что тот сделал с Маркусом, поведение которого по-прежнему вызывало волнение. И хоть Феникс уже не шатался по тюрьме с тоскливым видом в ожидании смерти, но и жизнелюбия в нём всё ещё сильно не прибавилось. Он перешёл в состоянии какой-то мрачной одержимости и целеустремлённости, словно бы знал что-то, о чём никто больше не догадывался, и ждал некий приказ.

– «Эти сволочи на нижнем этаже что-то затевают, что ли?» – спросил Кэмпбелл. – «Слишком уж тихо».

– «Скрести пальцы на удачу, что они побег готовят».

Судя по всему, Кэмпбелл нашёл ещё какую-то ненужную бумагу, решив и её сжечь. Нико бросил на него взгляд, на мгновение оторвавшись от сверления глазами телефона, просто чтобы убедиться, что на обратной стороне этих бумаг не осталось места, где ещё можно было бы что-нибудь записать. Казалось, это была потяжелевшая от чернил бумага для авиапочты, или что-то такое же тонкое. До Нико вдруг дошло, что, возможно, это были письма сына Кэмпбелла, но он не осмелился спросить напрямую. К тому же, совершенно неясно было, зачем горевавшему отцу вообще сжигать эти письма, и почему он занялся этим здесь, а не дома.

– «Лучше бы отправить всю эту бумагу на переработку», – осторожным тоном произнёс Нико.

Кэмпбелл забросил в печь последнюю стопку, отчего огонь разгорелся ещё сильнее.

– «Некогда мне такой хренью заниматься. Лучше просто сжечь, а пепел для удобрения на грядках использовать».

В этот момент зазвонил телефон, и Нико тут же позабыл обо всех прелестях вторичной переработки. Если звонок шёл не из министерства здравоохранения, то тогда либо из министерства юстиции, либо из кабинета Прескотта. Но в любом случае, ничего хорошего из этого разговора ждать не приходилось. Нико поднял трубку.

– «Коалиционное учреждение для отбытия заключения “Хескет”, офицер Ярви у аппарата».

– «Это доктор Уилсен. Вы хотели услышать оценку риска перевода ваших психически больных заключённых к остальным».

Пошарив по столу в поисках карандаша, Нико перевернул пачку бланков для заявок, чтобы использовать чистый оборот для записей. В последнее время заявки всё равно уже особо не на что было писать.

– «Да, именно так. Мне надо знать, кто будет представлять наибольшую опасность, если я переведу всех в основное крыло. У нас сейчас осталась лишь половина от нужного числа надзирателей, вот я и переживаю, можно ли этих заключённых вообще выпускать к остальным».

– «Ну, с ваших слов выходит, что лекарства им не дают. Наибольший риск для вас представляет Раскин, так как у нас он проходит как шизофреник, да и не только. Но вы, вероятно, и так уже всё это знаете, раз он какое-то время уже не принимал таблетки».

– «Мне просто надо получить от вас всю информацию, так как придётся перевести всех из крыла для психически больных и закрыть его».

– «Нет никакой гарантии, что они не начнут причинять вред другим заключённым или самим себе».

– «Не думаю, что их семьи решат нас за это засудить».

– «Ладно. Тогда Раскина надо держать в одиночной камере, и если есть возможность его вообще оттуда не выпускать, то вообще хорошо будет. Что же касается остальных… За поджигателем тоже стоит приглядывать. Остальные, скорее всего, куда большую опасность представляют для самих себя, чем для других».

“И вот ради такого заключения от специалиста я тут несколько часов прождал? Интересно, заметит ли кто-нибудь, если мы их просто пристрелим? Будет ли вообще это хоть кого-то волновать? Патронов-то у нас на это дело точно хватит. Если бы они только знали… Хотя, мы ведь всё равно уже давно не главные тут”.

– «Замечательно», – вздохнул Нико. – «Спасибо, доктор».

Он положил трубку, решив, что пусть Мерино сам с этим всем разбирается. Кэмпбелл не сводил с него глаз, ожидая разъяснений.

– «Ну что?» – спросил он.

– «Да только время зря потратил. Ладно, пошли готовить перевод Раскина», – ответил Нико. Для этого им точно потребуются дубинки и наручники, ведь даже вывести его из камеры в душ было целой проблемой. Для этого приходилось запирать весь нижний этаж, чтобы он не добрался до обычных заключённых, а затем лично тащить его в душевую. Теперь уже так делать не выйдет. – «Заодно, может, сразу его переведём в общий блок».

– «Ладно. И кто этим займётся?»

– «Мы с тобой».

Закрыв дверцу печки, Кэмпбелл потянулся за дубинкой, подвешенной за кожаный ремешок на спинку кресла.

– «Тогда надо, чтобы Парментер выпустил псов и объявил режим изоляции».

В одиночных камерах, по необходимости переоборудованных для содержания психически больных преступников, находиться было куда удобнее, чем на нижнем этаже. По крайней мере, летом уж точно. В камерах было темно, но зато прохладно и тихо. Нико сам порой задумывался, как бы ему пришлось тут, окажись он на месте заключённого, и решил, что лучше сидеть одному, чем попасть в общий блок и быть там на всеобщем обозрении, как манекен на витрине магазина.

– «Эй, вертухай!» – послышался крик из коридора. Голос принадлежал Бересфорду. – «Ярви, это ты?! Чёрт подери, в моей камере вода! Сам погляди, она уже замерзать начала!»

Нико жестом дал понять Кэмпбеллу, чтобы тот был начеку во время проверки камеры.

– «В каком смысле “вода”?» – спросил Нико, пройдя мимо ряда дверей камер. – «Где?»

– «На полу. Она просачивается из-под плит».

Нико проверил, чтобы кожаный ремешок подготовленной к удару дубинки был крепко обёрнут вокруг его кулака. Бересфорд ни разу не пытался досадить надзирателям. По крайней мере, в последние несколько лет он такой хренью уж точно не занимался. Пусть даже Бересфорд и не проявлял жестокости к мужчинам, но Нико всё же никогда не расслаблялся, находясь рядом с ним. Открыв дверь, надзиратель жестом приказал заключённому отойти к задней стене камеры.

Бересфорд не соврал про воду. Нико заметил мерцающее отражение света зарешёченной лампы на потолке. Вода не залила пол целиком, а просто скопилась в виде мелких поблескивающих лужиц в выбоинах. В самых глубоких лужицах проглядывалось отражение. Первым делом Нико решил, что это унитаз или умывальник течь дали, но затем, проверив трубы и вентили, убедился, что там сухо, как в пустыне.

– «Я порой вижу мелкие пузырьки», – начал Бересфорд. – «Они выходят из-под земли».

– «Не думаю, что под тюрьмой река течёт, или ручей какой-нибудь пробился».

– «А что тогда? Откуда вся эта вода прёт?»

– «Ну, мы тебя всё равно наверх переводим, так что можешь не волноваться», – ответил Нико, запирая дверь камеры за собой. – «Тебя следующим переведём».

– «Наверно, конденсат скопился», – предположил Кэмпбелл.

– «Нет, там вода именно сквозь пол просачивается. И можешь даже не предлагать ремонтную бригаду вызвать», – сказал в ответ Нико. Уже не в первый раз им приходится закрывать ту или иную часть тюрьмы из-за истлевшей проводки, или потому что стены осыпаться начали, а чинить всё это было просто некому. – «Должно быть, недавно всё это началось».

– «Ещё у кого-нибудь вода на полу в камере есть?!» – крикнул Кэмпбелл.

– «У меня, сэр!» – отозвался заключённый по имени Слапински, камера которого располагалась на той же стороне коридора, что и камера Бересфорда. – «Под раковиной сегодня немного натекло!»

– «Это всё черви эти долбанные, как пить дать», – пробормотал Кэмпбелл. – «Русло подземной реки какой-нибудь перенаправили, или ещё что натворили, когда туннели свои выкапывали».

– «Не пускайте их!» – завизжал Раскин. – «Не пускайте их сюда, умоляю!»

– «Да ладно, у них всё равно ключей от камер нет», – ответил Нико, который, возможно, даже бы пожалел Раскина, не знай он, за что того упекли сюда. – «Придётся им пропуск оформлять для посещений».

По внешнему виду Раскина и не скажешь, что это сумасшедший каннибал съел почтальона. Ему было уже за пятьдесят, и Нико принял бы этого упитанного коренастого мужчину с тёмными вьющимися волосами, среди которых уже пробилась седина, за повара в буфете, если бы не знал, что тот учителем работал. Недостаток физических нагрузок из-за пребывания в одиночной камере явно проявился на его фигуре, хотя Раскина волновало лишь то, чтобы к двери его камеры незнакомцы не приближались. Нико почти что научился понимать его мотивы.

– «Обещаешь?» – спросил Раскин.

– «Так, Раскин», – с этими словами Нико, стоя у распахнутой двери камеры, позвенел наручниками. С Раскиным у него проблем никогда не возникало, ведь того, казалось, почти всё время пугали различные шумы и голоса. Хотя расслабляться рядом с ним всё же не стоило. – «Мы тебя переводим».

Раскин отошёл на пару шагов назад.

– «Куда?» – спросил он.

– «Туда, где хорошо и сухо», – из-за спины Нико послышался голос Кэмпбелла, которого Раскин, вероятно, опасался. Нико не стал оборачиваться. – «Вода сквозь скалу просачивается. А тебе дадут отдельную камеру, не переживай».

Раскин прошёлся вдоль стены камеры, словно крыса, напавшая на след привлекательного запаха. Он прекрасно знал, что надо делать, поэтому вытянул руки, чтобы их заключили в наручники, выдыхая облачка пара в холодный воздух.

– «Я не хочу, чтобы мне кто-нибудь в дверь названивал», – сказал он. – «Обещаешь, что этого не будет, ладно?»

– «Обещаю, никаких незнакомцев», – ответил Нико, решив, что разберётся с этим, когда захлопнет дверь новой камеры Раскина. – «Пошли, приятель».

Из-за деревянной двери раздавался дикий собачий лай, прерываемый лишь воем сирены, сообщавшей, что обратный отсчёт начался. Покинув отдельное крыло для психически больных, где стены из толстого гранита создавали относительную звуконепроницаемость, Раскин оказался в водовороте этого шума. Нико ухватил его за правый локоть, пока Кэмпбелл держал его слева. Остановившись у двери, все трое принялись ждать.

– «Три… Два… Один… Режим изоляции!» – объявила система громких оповещений.

Псы как с ума посходили. В каком-то смысле Нико был даже рад тому, что Маркус убил парочку собак, так как это немного подкосило их репутацию демонических бессмертных созданий. Парментер переживал, что может потерять ещё кого-нибудь из своей драгоценной щенячьей своры после того, как Маркус доказал, что их можно победить. Теперь, если надо было натравить собак, надзиратель выпускал сразу всю стаю. С такой сворой никто не сумел бы совладать, будучи безоружным, даже Маркус. Но Парментер всё равно переживал, что Фениксу всё же это каким-то образом удастся. Даже будучи вообще никому не досаждавшим тихоней, Маркусу всё равно удалось до усрачки тут всех перепугать.

– «Псы под замком?» – спросил Нико по рации.

– «Всё чисто», – ответил Парментер.

Кэмпбелл открыл дверь, после чего вместе с Нико затащил Раскина внутрь, начав долгий путь к камере. Нико понимал, что было бы несколько проще перевести Раскина сюда ночью, после отбоя, потому что сейчас им пришлось пройтись мимо целой вереницы камер, откуда на них злобно глазели заключённые. На нижнем этаже воцарилась мрачная атмосфера: никто и не думал насмешливо свистеть и улюлюкать. Вместо этого надзиратели то и дело натыкались на молчаливые взгляды, в которых явно читалось нежелание оказаться по соседству с таким заключённым. Нико их понимал, хотя, конечно, со стороны весьма глупо выглядело, когда одна свора убийц и преступников с презрением смотрит на такую же другую свору душегубов и насильников. Но так себя, в целом, люди и вели в обществе, и тюрьма не стала исключением.

Чуть более приличные обитатели “Глыбы” и в самом деле были правы с практической точки зрения. Нико ведь вообще не представлял себе, какие фокусы могут выкинуть сидевшие в крыле для психов. А с учётом того, что на каждую смену теперь приходится лишь два надзирателя, у них не выйдет обеспечить им больше безопасности, чем в блоке одиночных камер. До этого Нико и сам догадался, так что теперь надзирателям придётся подстраиваться под те моменты, когда выпускают псов.

Нико повернул голову в сторону камеры Мерино. Тот молча наблюдал за ними стоя возле двери, опершись грудью на горизонтальную планку решётки и высунув скрещенные руки сквозь прутья наружу. Сидевший через несколько камер от него Маркус вовсе не обращал внимая на всю эту ситуацию. Закинув ноги на кровать и скрестив руки на груди, он качал пресс, будто бы готовился к драке. Рив говорил, что вся эта безобидная армейщина не давала ему раскиснуть, и волноваться тут не о чем, ведь всяко лучше, чем устраивать свары с Мерино. Раскин не стал останавливаться, чтобы разглядеть Маркуса получше, хотя точно окинул его обеспокоенным взглядом, проходя мимо его камеры.

– «Не о чем тут волноваться, Раскин», – сказал Нико, подталкивая заключённого, чтобы тот шёл быстрее. Открыв дверь вручную при помощи ключа, он затолкал Раскина в камеру. – «Подожди минуту, я принесу тебе одеяло и простыни, хорошо?»

– «Только двери запри», – ответил Раскин. – «Умоляю».

“Бедняга”, – подумал Нико, поворачивая ключ в замке. Он подёргал прутья решётки, чтобы Раскин убедился в том, что никто не сможет к нему в камеру попасть. Порой Нико испытывал вину из-за того, что сочувствовал заключённым, но о людях он привык судить по тому, как они сами к нему относились. Невозможно было одновременно думать о преступлении и не реагировать на стоявшего перед тобой человека. Нико просто не мог постоянно осуждать заключённых или злиться на них, ведь здесь не случалось ничего, что могло бы подогреть в нём эти эмоции. По крайней мере, так было в случае с Раскиным. А вот любители детишек – это совсем другое дело. Сложно было забыть о такой херне, когда смотришь на них. Но отвращение Нико, отточенное, словно лезвие ножа, к ним не утихало из-за того, что ни один из педофилов даже не пытался сделать вид, что вообще раскаивается в своих деяниях. К тому же, они до сих пор пытались манипулировать людьми и потворствовать подобным преступлениям при любом удобном случае. Нико и представить себе не мог более пугающих и бесполезных для общества уёбков, чем педофилы. Каннибал по сравнению с ними был просто душкой.

Остановившись на месте, Кэмпбелл оглядел этаж с камерами, а затем располагавшиеся над ним мостки. Если смотреть снизу, то всё это место становилось похожим на амфитеатр. Нико понял, о чём думал Кэмпбелл: именно так теперь им и придётся работать, меняя обстановку разве что при передаче смены. Двое надзирателей остались тут сами по себе, окружённые людьми, которым вообще уже нечего терять. Они очутились словно на острове, а за стенами тюрьмы живущий в осаде мир с каждым днём становился всё меньше и меньше. В каком-то коридоре за пределами крыла залаяли собаки. Судя по всему, их жизнь теперь будет протекать вот под такой вот постоянный аккомпанемент.

– «Пошли», – сказал Кэмпбелл.

Проходя мимо камеры Маркуса, Нико остановился. Свежевыстиранное бельё, как всегда, висело на короткой верёвке, протянутой от крана умывальника к крючку, который Маркус умудрился вбить в стену между гранитными блоками. Даже вне армии он по-прежнему соблюдал строгую дисциплину и чистоплотность.

– «Значит, написал ей наконец-таки», – сказал Нико. Пару недель назад Рив передал ему конверт, который надо было передать со всей исходящей почтой в Дом Правителей. Адрес на конверте был кропотливо выведен мелкими аккуратными буквами. Нико не общался с Маркусом напрямую со времени последнего медицинского осмотра, проводимого, чтобы не злить Прескотта лишний раз. – «Правильно сделал».

Маркус ещё несколько раз потянулся вперёд, качая пресс, прежде чем ответить.

– «Спасибо за бумагу», – ответил он.

Не сказать, что “Глыба” королевством каким-то была, да и сам Нико стал старшим надзирателем лишь потому, что никто больше не хотел брать на себя такую ответственность. Но в этих стенах он был богом, а у бога на выбор имелось целое меню из карающих молний и снисходящей благодати. Нико, решив ради разнообразия воспользоваться своим всемогуществом, открыл дверь камеры Маркуса.

– «Выходи, Феникс».

– «Что я опять натворил?»

– «Давай быстрее уже».

Встав на ноги, Маркус первым делом взглянул на Кэмпбелла, прижав к бокам руки с сомкнутыми кулаками. По его виду Нико понял, что насторожившийся Маркус просто не знает, куда руки деть, а не бить собрался, хотя вполне мог бы. Кэмпбелл воспринял всю эту ситуацию совершенно иначе, и все остальные на этаже, судя по всему, подумали о том же. Когда Маркус вышел в коридор, со всех сторон послышались крики.

– «Эй, солдат, втащи ему со всей силы!» – послышался чей-то вопль.

– «Сколько в этот раз людей против него выставите, чтобы забороть, а?!»

– «Вот мудачьё!»

– «Держись там, Феникс!»

Нико полагал, что этого всё равно не избежать. На душе кошки скребли, хоть ничего подобного он и не должен был испытывать. Тем не менее, ощущение никуда не ушло. Но Нико просто не мог позволить себе пуститься в поиски самооправдания перед заключёнными, или начать договариваться с ними насчёт причин того, почему он выпустил Маркуса из камеры. Феникс стал для них своего рода краеугольным камнем, своим в доску, победителем. Несмотря на то, что заключённые, наверно, точно так же орали бы, если бы кому-то другому, по их мнению, хотели бы хорошую взбучку устроить, Маркус стал для них чем-то вроде символа. Остальные сидевшие тут считали, что Фениксу тут не место. Хотя, может, они считали, что и им самим тут не место.

Заперев дверь за Нико, Кэмпбелл принялся рвать и метать.

– «Какого хрена ты вытворяешь?!»

– «Тебя не касается», – Нико подтолкнул шедшего перед ним Маркуса к лестнице. – «Я не шучу, исчезни отсюда. Мне с Маркусом переговорить надо».

Судя по всему, Кэмпбелл, на мгновение загородивший собой путь перед Нико, пришёл к какому-то выводу. Вероятно, он решил, что Нико решил использовать тот факт, что Маркус каким-то образом важен для Прескотта, и вытянуть из государства дополнительные припасы, или ещё какие блага. Ну и отлично, пусть так и считает. По крайней мере, эта мысль уж точно не станет злить его так же, как понимание того, что Нико подкармливает Маркуса, словно оголодавшую бездомную собаку. Пожав плечами, Кэмпбелл взбежал по лестнице перед ним и скрылся за дверью, что вела к мосткам в другой части этажа.

Нико, заведя Маркуса в служебный кабинет, подвинул кресло и усадил его за стол. Придвинув поближе телефон, стоявший на испещрённой царапинами лакированной поверхности стола, Нико налил немного кофе в чашку и поставил её перед Маркусом.

– «Я прогуляться схожу», – сказал он. – «Минут на десять. Позвони своей девушке. Чтобы дозвониться в город, перед номером сначала набери цифру “8”. Выпей кофе, а затем я отведу тебя обратно».

Маркус взглянул на Нико так, словно бы тот с ума сошёл.

– «Я не могу этого сделать», – сказал он.

– «Можешь и сделаешь», – ответил Нико.

Нико решил, что стоит лишь ему покинуть комнату, и Маркус секунд через десять уже передумает. Захлопнув за собой дверь, Ярви специально принялся громко топать, чтобы Маркус услышал, как он удаляется по коридору. Нико решил провести эти десять минут на потёртом кожаном диване возле служебного туалета, откуда он также сможет наблюдать за входом и вовремя остановить Кэмпбелла, если тот вернётся. Псы вновь залились лаем, который доходил до Ярви сквозь решётки и стены. Порой лай собак напоминал просто шумную беседу, а иногда был столь неистовым, что в нём прямо слышалось желание разорвать заключённых на куски. В некоторые моменты лай становился прерывистым, будто бы псы спрашивали друг у друга, что сейчас происходит, и куда все подевались. Парментер, казалось, их даже понимает. Он был единственным, кто соглашался спускаться к псам.

“Всё, десять минут прошло”, – подумал Нико. Время истекло, и он направился обратно, а затем, специально подёргав дверную ручку, чтобы предостеречь Маркуса, распахнул дверь. Маркус всё так же сидел за столом, уставившись на его поверхность. Телефон стоял ровно на том же месте, куда его поставил Нико, как и чашка, но кофе Феникс всё же допил.

– «Ну как, нормально всё?» – спросил Нико. – «Письмо твоё она получила?»

– «Я не стал звонить», – ответил Маркус. – «Но всё равно спасибо, я ценю твои старания».

– «Чёрт, почему не позвонил-то?»

– «Я не могу так с ней поступить».

– «Ей сейчас только и надо, что поговорить с тобой».

Маркус, не поднимая головы, одарил Нико лишь взглядом.

– «Она мне больше не пишет», – ответил он вдруг таким тоном, будто бы вновь стал сержантом, а Нико был глуповатым новобранцем, которому всё разжёвывать надо. – «Если она нашла себе кого-то другого, то ей сейчас меньше всего надо, чтобы такое жалкое хуйло, как я, звонило ей, заставляя чувствовать себя виноватой в том, что решила жить дальше».

– «Но ты ведь написал ей», – возразил Нико, который совершенно не понимал Маркуса.

– «Вы ведь не цензурируете исходящую почту, да?» – спросил его Маркус с видом человека, который всё это прекрасно понимает. – «Не читаете, что пишут заключённые».

– «Нет. Я просто кладу это всё в ящик для административной почты      , и кто-нибудь из надзирателей увозит его в Дом Правителей каждую неделю».

– «Значит, ты не в курсе, что я написал в том письме».

– «Маркус, чего ты хочешь?» – спросил Нико. Он впервые обратился к нему по имени, сделав это совершенно рефлекторно. – «Чего именно ты хочешь в данный момент?»

Маркус редко когда смотрел в глаза людям, беседуя с ними, да и разговаривал он нечасто. Обычно в этот момент он смотрел куда-то в сторону, но при этом у собеседника ни разу не создавалось впечатления, что Маркус его не слушает. Казалось, что на самом деле он уделял слишком большое внимание как раз тем вещам, на которые не смотрел. Нико задумался, есть ли такой человек, в глаза которому Маркус безотрывно бы смотрел во время продолжительной беседы. Он смотрел прямо за плечо Нико, где сквозь небольшое зарешёченное окно открывался мрачный пейзаж вычурных высотных зданий Джасинто.

– «Я хочу ответь за свои деяния», – ответил Маркус. – «Хочу, чтобы люди, которым я причинил боль, вновь обрели счастье. А ещё хочу использовать весь свой остаток сил, чтобы убить червей».

Как на такую фразу ответить? Нико задумался, стоит ли вновь выйти из комнаты —вдруг Маркус всё же передумает, но вряд ли стоило этого ждать. Взяв в руки чашку, Ярви наклонил её к Маркусу, как бы спрашивая, не хочет ли тот ещё кофе, но Феникс в ответ лишь отрицательно помотал головой и встал из-за стола. Именно он сам, а не собеседник, всегда решал, когда разговор окончен. Нико удивился тому, что Маркус, который и впрямь хотел понести наказание за свои грехи, вообще согласился выпить кофе.

– «Все мы порой можем ошибиться, Феникс», – сказал Нико.

Маркус спустился перед ним по металлическим ступеням, а затем принялся терпеливо ждать, пока Нико отопрёт дверь в крыло “D”, ухватившись за засов. В этот момент он развернулся и посмотрел Ярви прямо в глаза, встав так близко, что надзиратель почти что почувствовал себя неуютно. Но, казалось, Маркус сейчас думал о чём угодно, только не о Нико. Все его мысли были заняты чем-то или кем-то другим, Нико это сразу понял по смотрящему в никуда взгляду.

– «Нет, офицер Ярви», – ответил он. – «Мне не позволено ошибаться».

ТУННЕЛЬ ДЛЯ ПОБЕГА, “ГЛЫБА”.

– «А вы всё дурью маетесь?» – спросил Мерино, проходя мимо куч вырытой земли рядом с бойлерной. – «А что будете дальше делать, уже придумали? Например, куда пойдёте, когда выберетесь на волю?»

– «На волю и пойдём», – ответил Эдоуэйн.

Рив наблюдал за всем этим цирком между Эдоуэйном и Мерино, вытаскивая с помощью верёвки из туннеля ещё несколько вёдер грязи с песком. Вэнс в это время сидел в туннеле, так как пришла его очередь копать, хотя земли он выскреб на несколько чашек, но никак не на полное ведро. Из-за протечки служебный трубопровод годами забивался гравием и грубым илом, так что работа вовсе не начала продвигаться быстрее, но хотя бы потолок тоннеля им это всё как-то помогло укрепить. Раскопки шли крайне тяжело. Даже спустя два года кропотливого выскребания земли, заключённые всё ещё не приблизились к стене тюрьмы, если верить карте Эдоуэйна. Лёшарс ждал своей очереди, чтобы сменить Вэнса.

– «На воле придётся вернуться в общество КОГ», – начал Мерино. – «Замечательный у вас план выходит. Документов с собой нет, в списках на выдачу пайка вас тоже не значится. Если повезёт, то примут вас за “бродяг” обычных. А вы ведь знаете, что происходит с теми “бродягами”, которые пытаются внутрь периметра города попасть? Их на передовую отправляют».

– «Ну, может, мы другим путём пойдём», – вмешался Лёшарс. – «Говорят, что “бродяги” вполне себе нормально выживать научились. Не думаю, что их жизнь сильно от нашего текущего положения отличается. Разве что, от червей можно убежать. Всяко лучше, чем оказаться здесь, когда эти твари прорвутся в здание тюрьмы».

– «А я смотрю, в наших храбрых солдатиков особо никто не верит, да?»

– «Кстати, раз уж заговорили о них, где наш увешанный наградами герой?»

Рив поднял взгляд. Все знали, что он приглядывает за Маркусом, словно нянька, так что он решил, что надо придумать какое-нибудь оправдание тому, почему Феникс сегодня не копает.

– «Может, Ярви там сейчас руки Кэмпбеллу заламывает, пока Маркус лупит того, сводя старые счёты», – предположил Рив.

– «Не-е-е, такие грязные приёмчики не в его стиле», – возразил Мерино. – «Маркус настоял бы на честной драке. Ну да ладно, дамочки, некогда мне тут с вами трепаться. Хотя советую вам ещё раз обдумать вашу дальнейшую жизнь в Джасинто в долгосрочной перспективе».

– «Как будто у того Джасинто есть какая-то долгосрочная перспектива», – фыркнул Эдоуэйн.

– «Значит, тут же прыгнешь на скорый поезд до Пеллеса, да? Первым классом поедешь?»

– «Да, и буду искать остатки моего народа, которые КОГ почему-то добить не успел».

– «Ну, тогда и помашу тебе ручкой на прощанье, “инди” ты наш».

Усмехнувшись, Мерино удалился. А ведь он был прав – стоит им покинуть стены тюрьмы, и они окажутся в совершенно новом для них обществе со своим укладом. Рив уже не раз задумывался об этом: малочисленное население, территорий для проживания с каждым днём всё меньше, паёк раздают по строгому распорядку… Уже не удастся бесследно раствориться в городе, как раньше. Возможно, куда разумнее было бы к “бродягам” примкнуть. Но точно сказать им мог лишь Маркус, ведь обладал самыми свежими данными о текущем положении дел. Хотя Мерино, судя по всему, тоже каким-то образом поддерживал связь с волей. Вероятно, в этом ему помогал надзиратель Артур Оспен. Вот уж кого из вертухаев точно можно было описать, как прогибающегося под всех подряд во всех позах.

Рив вспомнил обо всей той пропаганде по радио. Там пороли откровенную херню про то, как гражданские наравне с солдатами КОГ стойко переносят лишения, отдавая всё на нужды фронта. Ага, как же, так и поверили. Конечно, некоторые так и поступили, но всё же большинство повело себя так же, как и в прошлую войну: торговали на чёрном рынке, который никуда не делся, сметали бы с полок все запасы товаров и хер забили на собственных соседей, не говоря уже о солдатах на передовой. Человеческую природу не изменишь, а в стенах “Глыбы” содержался её самый концентрат, очищенный от всего остального, да такой крепости, что на воле пришлось бы его долго разбавлять, чтобы человечество хотя бы внешне сносно смотрелось.