Текст книги "Gears of War #5. “Глыба”"

Автор книги: Карен Трэвисс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 37 (всего у книги 44 страниц)

– «Добрый вечер, сэр», – поприветствовал его один из находившихся там солдат. Это был капрал по фамилии Теббит. – «Слышал, вы сегодня прямо под обстрел попали».

– «Да опять черви хернёй своей маются», – ответил Хоффман, наклонившись, чтобы пролезть под тыловыми заграждениями. – «Ну да ладно, хоть все вертолёты уцелели. Потеряли двух гражданских и пару зданий. Думаю, черви нам просто на мозги капают. Эта мразота опять зимой в наступление пойдёт, чтобы нам нервишки подпортить».

– «Да, похоже на то. Вы с нами повидаться пришли, сэр?»

– «Нет, я жду Пада Салтона».

– «Ну, рад, что он ещё не забыл, где Джасинто расположен. Я и сам порой сомневаюсь, смогу ли город найти».

Хоффман четыре часа простоял возле блокпоста в ожидании, сложив локти на мешки с песком. Никто из дежуривших там в тот момент солдат не стал лезть к нему со своими разговорами. Периодически они протягивали ему жестяную кружку какого-то горячего напитка, в который от души намешали алкоголя и сахара. Вероятно, это был какой-то концентрированный фруктовый сок, но из-за чрезмерной сладости и крепости сразу и не разберёшь, какой именно. Но больше всего в тот момент душу полковника грела не щедрая дозировка спиртного, а тот простой факт, что обычные солдаты до сих пор относились к нему, как к своему, из-за чего Хоффман уже не чувствовал себя таким уж одиноким в своём деле.

– «“Красный-Ноль-Два” вызывает “Отшельника”, приём», – полковник вновь попробовал выйти на связь с Падом по рации, но эфир молчал. – «“Красный-Ноль-Два” вызывает “Отшельника”, отзовитесь!»

Теббит, облокотившись на мешки рядом с ним, взглянул на местность через бинокль. Заброшенные здания ещё более-менее напоминали городской пейзаж, но на другой стороне дороги царила полная разруха, похоронившая любые намёки на присутствие цивилизации. То тут, то там торчали груды завалов, выглядящие почти что-то как естественный ландшафт, который, казалось, простирался до горизонта.

– «Он ведь месяцами так кочевать с места на место может, да?» – спросил Теббит.

– «Ага, месяцами», – ответил полковник. Если Пад сказал, что вернётся, значит, слово своё сдержит. Хоффман понимал, что с ним что-то случилось. Выходцы с Южных островов обладали поразительной способностью залечь на дно и пережить всё, что угодно. Пад всем своим существованием подтверждал подобную репутацию, но порой всё шло не так, как запланировано, и островитяне гибли, как и всех остальные. – «Подожду его ещё пару часов».

В конце концов, Хоффман решил ждать до 25:30. Усыпанная битым камнем дорога на другой стороне моста всё так же была пустынна. Лишь вопли бродячих котов, лениво слонявшихся по ней, свидетельствовали о том, что за периметром ещё хоть какая-то жизнь осталась. Записав для себя на обороте карты напоминание о том, чтобы привезти на этот блокпост бутылку спиртного вместо выпитой, полковник развернулся, чтобы пойти обратно к Дому Правителей.

– «Когда-нибудь он вернётся, сэр», – сказал Теббит. – «Вы и сами это знаете».

Хоффман поймал себя на том, что медленно бредёт по дороге в ожидании того, что сейчас всё будет, как в концовке фильма: в последний момент Пад покажется на дороге, а полковник, обернувшись, довольно грубовато его поприветствует, чтобы скрыть, что у него камень с души упал, как это делают все ворчливые стариканы. Но жизнь – это не кино, и он понимал, что Пад нарвался на неприятности, так и не добравшись до города. А ведь снайпер был последним из той братии, с кем Хоффман служил в Двадцать шестом Королевском полку Тиранской пехоты. Никого из них уже не осталось, или погибли, или пропали без вести.

– «Конечно», – соврал полковник, готовый в тот момент обменять всю свою оставшуюся жизнь лишь на час беседы с кем-то, кого до сих пор считал другом. – «Само собой, вернётся».

“ГЛЫБА”, МЕСЯЦ МГЛЫ. СПУСТЯ 13 ЛЕТ СО “ДНЯ ПРОРЫВА”.

В крыле для психов вода дошла уже до щиколоток, но выше не поднималась, что Нико счёт положительной стороной ситуации.

Он прошёлся с фонариком по заброшенному крылу в резиновых сапогах, проверяя, хлюпала ли под ногами простая вода, или же это снова канализацию прорвало. Тут всё пошло наперекосяк с тех самых пор, как солдаты летом подорвали сеть подземных туннелей в паре километров к востоку. Казалось бы, какая разница, ведь это слишком далеко от тюрьмы, но кто знает, как там все эти туннели и водостоки соединялись? Говорят, там целый лабиринт под землёй располагался. Если очистить его от отходов и закрыть стоки для воды с поверхности, то эту сеть туннелей вполне можно было бы использовать, как бомбоубежище. Нико счёл вполне логичным то, что, если натворить дел в такой сложной системе, то всё к хренам сломается.

“Это ж как пробки на дорогах. Если хотя бы на одном перекрёстке возникнет затор, то на трассе вообще полный бардак начнётся. Господи, когда я в последний раз вообще видел пробки на дороге? Когда у нас вообще имелся такой избыток топлива и транспорта?”

Наклонившись, Нико зачерпнул немного воды в старую банку из-под маринованных огурцов. Надо было выйти на свет, чтобы изучить состояние воды и понять, откуда она берётся. Из школьных уроков географии он помнил немного, но знал, что гранитные плиты водонепроницаемы за исключением тех ситуаций, когда в них возникают трещины. В последнее время причин для образования трещин было хоть отбавляй, но Нико подозревал, что возникали они из-за перепадов температуры, или ещё чего-то такого.

“Но мы же умеем высекать предметы из гранита: статуи, здания, надгробия. Там ведь даже не нужны никакие современные технологии. Я же видел фотографии тех памятников в Кашкуре, которым уже тысячи лет. Чёрт, да с чего мы вообще решили, что на плоскогорье нам в жизни ничто не угрожает? Как будто черви не способны делать то, что умеем мы”.

Тем не менее, подобная стратегия спасала их большую часть последних четырнадцати лет, да и бежать всё равно больше было некуда, так что большого значения всё это не имело. С трудом пробравшись через затопленное крыло для психов, Нико устало поплёлся по ступеням вверх на первый этаж, сжимая в руках банку с водой. Ему пришлось нести этот груз аж до входных дверей, а затем поднять к солнечному свету, чтобы тщательно рассмотреть содержимое. С виду вода была вполне чистой. Нико понюхал её, словно эксперт по винам, пытающийся по аромату определить урожай. Вода ничем особым не пахла, значит, точно не из канализации пришла. Чистоту нарушали лишь крупинки мусора, которые могли быть чем угодно, начиная от грязи с пола и заканчивая почвой, вымываемой наверх. Возможно, это даже был один из тех родников, которые даже сквозь гранитную породу пробивались, хотя сам Нико сроду не слышал о подобных вещах в этих краях. Откачать воду никакой возможности не имелось, да и необходимости тоже, так что Нико, исключив возможность возникновения дизентерии или ещё какой-нибудь болезни с дальнейшим её распространением по всей тюрьме, выплеснул содержимое банки на тропинку.

Вернувшись внутрь, Нико застал Парментера за выметанием сухой листвы из коридора. Окна тут уже никогда не залатают, так что каждый раз во время бури сквозь оконные рамы внутрь задувало всё больше и больше мусора.

– «Мудак», – пробормотал Парментер, даже не подняв взгляда от пола.

– «Да пошёл ты», – вздохнул Нико. Парментер теперь в жизни его не простит за отстрел собак. – «Сколько ты ещё обиду корчить будешь? Ёб твою мать, нам вместе надо работать».

Парментер ему на это ничего не ответил. Нико поймал себя на мысли о том, что скучает по Галлего и даже по Оспену, потому что застрял тут вместе с чокнутым любителем собак, считавшим Нико настоящим душегубом. Кэмпбелл раньше был вполне порядочным человеком, да и сотрудником толковым, но после гибели сына он совершенно изменился. Десятичасовая смена в “Глыбе” стала напоминать работу в угрюмом морге, где трупы периодически приподнимаются, чтобы побрюзжать и поныть на тебя. Не будь в тюрьме столько мест, где можно ото всех спрятаться, Нико уж точно давно бы свихнулся. Чёрт, да в последнее время с заключёнными и то приятнее пообщаться было. Даже с винтовкой в руках и пистолетом на поясе Нико по-прежнему не чувствовал себя в безопасности, проходя сквозь защитные ворота, но он хотя бы мог нормально поговорить с Мерино, а порой даже и с Маркусом. Облокотившись на перила, надзиратель некоторое время пронаблюдал за последним.

Отгородившись ото всех поднятым воротником куртки, сидевший за столом Маркус раскладывал что-то вроде пасьянса из игральных карт, что само по себе было довольно странно. Обычно он большую часть времени проводил вне стен своей камеры, никогда не заходя на кухню, где околачивалось большинство заключённых. Даже Рив с недавних пор стал куда меньше времени с ним проводить. Маркус всегда был одним из тех людей, которые сосредоточены на своём внутреннем мире. Но теперь он окончательно ушёл в него, причём, сделал это вполне осознанно. Судя по выражению лица Маркуса, в нём кипел гнев, распирая его изнутри, словно паровой котёл от давления.

Он откинулся на спинку стула, туго скрестив руки на груди. Повернувшись спиной к мосткам, Маркус уставился прямо перед собой на главную дверь, будто бы пытался понять, почему у него так много карт осталось в колоде, а разложить их некуда уже. Привстав и перетасовав их, он сел обратно и достал из внутреннего кармана какой-то предмет.

Этим предметом оказался мятый конверт. Нико даже вблизи его рассматривать не надо было, ведь он и так знал, что это явно то самое письмо, которое Прескотт передал Маркусу в конце лета. Оно было от этой его Ани, или как там её зовут, и председатель передал его лично, устроив из этого целое представление. Как там Прескотт её назвал? А, да: “верная”. Недавно она позвонила в тюрьму впервые за все эти годы, но Маркус не стал подходить к телефону. Может, она звонила как раз из-за его ответного письма. Маркус ещё давным-давно передал своё письмо Нико, который не мог отрицать, что и сам ждёт, когда же на него придёт ответ. Но кроме этого звонка ничего не приходило.

“Ну, тут всё понятно. Она пишет ему, что до сих пор без ума от него. Он расстраивается, пишет в ответ, что всё кончено, вот она и пытается напрямую с ним поговорить, умоляя не бросать её. Вот потому-то он и не хотел на звонок отвечать. Твою мать… Нет, я понимаю, что он прав, но… Чёрт подери, она столько лет ждёт его! Ну да, так и есть, верная”.

Маркус уж точно не особо обрадовался, когда Прескотт передал ему письмо, а после его прочтения две недели не разговаривал даже с Ривом, хотя тот по-прежнему вовремя докладывал обо всём происходящем. А ещё он старался защитить Маркуса от всего вокруг, до сих пор относясь к нему, словно к глуповатому старшему брату-увальню, которого хотел уберечь от драк.

Маркус вновь принялся читать письмо, разложив его на колене и придерживая обеими руками под столом, будто бы не хотел, чтобы его застали за чтением, если бы кто-то вошёл через главную дверь. В итоге он поднял левую руку, подперев ею голову, а в правой всё так же сжимал письмо. Проведя пальцами по волосам, словно расчёской, Маркус так и остался сидеть у стола, уперев лоб в основание ладони. Судя по всему, так он выражал своё отчаяние, явно не услышав шагов Нико на мостках. Маркусу явно бы не понравилось, что за ним вот так следят, поэтому Нико, немного отойдя от перил, прошёлся по мосткам, достаточно сильно шумя, чтобы его заметили.

– «Эй, Феникс!» – крикнул он. – «Какая там вода в пруду с карпами?!»

В течение всех этих недель покрытое острыми складками письмо сворачивали так часто, что Маркус уже мог сделать это одной рукой. Он спрятал его в куртку, словно бы привык что-то скрывать от окружающих, но этой привычкой он обзавёлся явно не в тюрьме. Маркус обернулся, взглянув на Нико через плечо.

– «Мокрая», – услужливо ответил он.

– «Я к тому, она загрязнённая, или нет? Туда же вода поступает из подземной трубы, да?»

– «Несколько сложновато определить степень загрязнения, когда мы карпов говном кормим».

– «Ну да, тоже верно. Я только что проверил затопление в крыле для психов. Там чистая вода, как из родника».

– «Ты и впрямь меня об этом хотел спросить?»

– «Нет. Последние несколько месяцев ты ходишь обозлённый. Что случилось?»

– «Дай-ка я тебе сначала свой вопрос задам».

– «Ладно».

Маркус умолк, заколебавшись, будто бы пытался правильные слова подобрать.

– «Это про Аню», – наконец произнёс он. Вот, значит, с каким словом у него проблемы были. Большинство сидевших тут сказали бы “моя девушка”, или ещё как-нибудь. Маркус, судя по всему, и сам не знал, как её назвать. – «Она говорит, что пишет мне каждую неделю с тех самых пор, как я за решёткой оказался, но ни разу не получала от меня ответа. А я писал ей после приезда Прескотта. Ну так и что же, блядь, стряслось с моими письмами, а?»

“Значит, это всё дело рук того мелкого прыщавого ублюдка в канцелярии министерства юстиции. Не хочет с почтой заключённых разбираться, ведь это ж надо сраные бумажки заполнять. Наверно, всё это добро сейчас лежит у него в лотке для документов”.

О подобном Маркусу так просто не скажешь. Нико уж точно не собирался делиться подобным, по крайней мере пока что.

– «А почему бы тебе не поговорить с ней по телефону?» – спросил он.

– «Чёрт, и о чём мне с ней беседу вести?! Мы уже обсуждали это, офицер Ярви, не забыли?»

Нико попытался представить, насколько сильно у него в жизни всё должно по пизде пойти, чтобы он даже не смог с Марой поговорить. Если бы он знал, что больше её никогда не увидит, то… Да, такое могло бы склонить его чашу весов. Телефонный звонок мог принести боли больше, чем полное молчание. Наверно, Маркус прав, но даже если это и не так, то он вполне мог бы пережить этот разговор, не сойдя тут с ума.

– «Пойду проверю твою почту», – сказал Нико. – «Какого хрена ты раньше не сказал-то?»

– «Потому что почту свою передаю именно тебе».

– «А я отправляю её по внутренним каналам. Чёрт, я и правда делаю это, Маркус. Это не я».

Вновь уставившись на карты, Маркус кивнул.

– «Да, я знаю», – ответил он.

На обратном пути в кабинет Нико задумался о том, а не отправились ли письма в ту же мусорку, куда и все эти проклятые бланки заявок, которые он составлял на ремонт, завоз оборудования и расходных материалов все эти годы. Он всерьёз задумался о том, чтобы лично навестить секретаря в министерстве юстиции и проучить мелкого говнюка, ведь по телефону всё равно препираться бессмысленно.

Мара посоветовала бы ему не лезть в это дело, но в этих стенах всё не так просто было. Это у неё в больнице пациенты приходили и уходили, а заключённые, даже самые свихнувшиеся, жестокие или просто странные, в тюрьме были как соседи, являясь такой же частью круга общения надзирателя, как и его собственная семья. Уставившись на приколотые к стене над его столом списки дежурств и служебные записки, Нико задумался над тем, от чего тут всё раньше загнётся: из-за атак червей или из-за обрушения здания. А может, из-за того, что правительство КОГ решит призвать в армию его самого вместе с обоими его коллегами, а затем с концами закроет это жалкое подобие тюрьмы. А как же они тогда с заключёнными поступят? Прескотт может сам сюда приехать и лично всех расстрелять. Собак не так уж и легко перестрелять было, а ведь там стоял вопрос жизни и смерти. И дело тут было не в благородстве или моральных устоях, а в ощущении того, с него уже хватит, и дальше Нико заходить не станет.

– «Ты ещё тут?» – спросил вошедший в кабинет Кэмпбелл, держа в руках несколько загаженных мухами лампочек, которые позвякивали при тряске. Такой тип лампочек уже давно не выпускали. – «Я думал, ты крыло для психов проверять пойдёшь».

– «Уже проверил», – ответил Нико. Как раз с Кэмпбеллом ему сейчас и надо было поговорить. – «Кстати, ты же почтой занимаешься. Что с ней делают в Доме Правителей?»

– «Кладу всё в почтовый ящик министерства юстиции, затем проверяю, нет ли чего в нашем ящике», – ответил Кэмпбелл. – «А что?»

– «То есть, с секретарём ты лично не встречаешься?»

– «Нет. А что он натворил?»

– «Да мне надо знать, что случилось с почтой для Феникса после того, как он получил первую пару писем».

Кэмпбелл несколько мгновений молча сверлил Нико взглядом.

– «Его письма отлично для розжига пригодились», – спокойно ответил он. – «Ты и сам пару раз от них руки грел. Я их какое-то время собирал, а потом подумал: а зачем их вообще Фениксу отдавать?»

– «Что?!»

– «Так что я все сжёг. Там, в основном, были письма для него. Большая часть от той женщины, некоторые от кого-то ещё. Он несколько писем сам отправил, и их я тоже в топку кинул».

Нико редко когда оказывался столь поражён услышанным. От Оспена можно было ждать любой херни, да даже и от Галлего, но только не от Кэмпбелла. Значит, Кэмпбелл всё же не забыл о своей вражде с Маркусом. Нико ещё не забыл, как его коллега избивал дубинкой Феникса. Но уничтожение писем Маркуса казалось делом слишком мелким, пустяковым и зловредным для обычного человека вроде Кэмпбелла.

– «Ну ты и мразь», – наконец выпалил Нико. – «Что за ебанутая подростковая месть, а? Ты ведь его почти до смерти избил, а затем не придумал ничего лучше, чем сжечь письма его девушки?»

– «Да, так и есть. Ему же по кайфу корчить из себя непрошибаемого крутыша. Но мысль о том, что его девушка бросила его, причинит Фениксу куда больше боли, чем переломанные к хренам кости, да и долго его не отпустит. Ты и сам знаешь, что так и есть».

Нико с трудом понимал, как такое вообще возможно. Просто психануть и избить кого-то – это одно дело. Но подобная неспешная расчётливость, необходимая для такого дела, оставалась за пределами его понимания. Нико пришёл к выводу, что совершенно не знал Кэмпбелла, и что давным-давно должен был это понять.

– «И в чём смысл?» – спросил он. – «Думаешь, он тут живёт как на курорте? Мог бы просто ещё раз избить его до усрачки и успокоиться уже».

– «Смысл в том, что он жив, а те, кого он бросил в бою, уже нет!» – Кэмпбелл ткнул указательным пальцем в сторону Нико. – «Он жив, а мой сын погиб! Он жив, потому что у него богатый папаша был! Когда всё уляжется, его отсюда выпустят и будут чествовать, как настоящего, мать его, героя, как пить дать! Но теперь он понял, каково это: остаться одному и потерять всех, кто ему дорог. Для меня этого вполне достаточно».

– «Сроду бы не подумал, какой же ты больной на голову. Знаешь, что, дружище? Я ему обо всём расскажу».

– «Да я сам это сделаю», – повернувшись к двери, Кэмпбелл вышел из кабинета. – «Я столько лет ждал того, чтобы увидеть выражение на его роже».

– «Он тебе шею к хренам свернёт при первой же возможности!» – крикнул ему вдогонку Нико. – «Ему же нечего терять!»

Какая же всё это тупая херня. В этих стены упекли худших преступников из всех, что водились в КОГ. Эти люди даже друг друга резали, как скот, и глазом не моргнув, а теперь драка начнётся из-за каких-то писем. Нико бросился за Кэмпбеллом, куда больше волнуясь о том, какой эффект этот инцидент произведёт на относительное спокойствие, которое Мерино удавалось поддерживать даже в самые сложные периоды тюремной жизни. Нико вовсе не нужна была вся эта нервотрёпка.

Добравшись до мостков, Кэмпбелла он не увидел. Сначала Нико подумал, что тот просто струсил, или же заскочил отлить по дороге. Но тут до его слуха донеслось, как распахнулась главная дверь на этаже под ним, а затем Нико заметил этого тупого ублюдка, шагающего к камерам, из дверей которых высунулось с дюжину заключённых, прекрасно понимавших, что сейчас начнётся.

– «Где Феникс?!» – требовательно спросил Кэмпбелл.

Нико перегнулся через перила.

– «Кэмпбелл, возвращайся наверх сейчас же!» – крикнул Нико, присмотревшись к Кэмпбеллу, не прихватил ли тот с собой оружия в этот раз. Но у того в руках виднелась лишь дубинка. – «Хватит уже, а?!»

Из коридора, ведущего к кухням, появился Мерино. Кэмпбелл рыскал глазами от камеры к камере, разминаясь перед замесом. Нико пришлось решать, стоит ли рискнуть, спустившись туда самому, чтобы вмешаться? Если этого не сделать, то Кэмпбеллу придётся встретиться лицом к лицу не только с Маркусом, но и со всеми остальными заключёнными. Но Нико так и не успел принять решение, так как Маркус, выйдя из камеры, медленно приблизился к Кэмпбеллу с опущенными, но не расслабленными до конца руками.

– «Ты меня видеть хотел?» – спросил он.

– «Эй, вы двое, а ну разошлись!» – крикнул Нико. – «Хватит хуйнёй заниматься! Вы что, дети малые что ли?!»

Кэмпбелл даже не моргнул, приблизившись к Маркусу почти вплотную.

– «Ты насчёт почты спрашивал», – начал он. – «Так вот, все те письма, что эта твоя сука тебе слала – я их все сжёг до последнего. И даже те, что ты ей слал. Просто хочу, чтобы ты всё знал. Я сделал это, потому что ты трусливый кусок говна».

На всём этаже повисла гробовая тишина. Заключённые следили за происходящим, затаив дыхание. Нико, видевший лишь спину Маркуса, не знал, какое выражение приняло лицо того. Зато он заметил, какое выражение приняли лица наблюдавших за Фениксом заключённых.

Маркус очень медленно качнул головой, как он обычно делал, а затем просто с дикой силой вломил Кэмпбеллу боковым ударом справа так, что хруст на весь этаж был слышен. Никакой ругани, никаких толканий, с которых обычно драка и начинается, ничего подобного. Маркус просто уложил Кэмпбелла одним ударом на пол, а затем набросился на него. Заключённые разразились воплями и восторженными криками, но Мерино жестом приказал им не вмешиваться. Уже никто не услышал орущего Нико, который понимал, что даже если сейчас туда спуститься, то Кэмпбелла всё равно до состояния желе изобьют.

Кэмпбеллу тоже удалось пару раз ударить Маркуса, но тот был куда крупнее, да и злости в нём скопилось до хрена. Он принялся так сильно метелить Кэмпбелла, что Нико решил, будто Феникс не уймётся, пока не убьёт надзирателя. Может, тут дело касалось не только его девушки. Затем Маркус прекратил избиение, словно бы какой-то внутренний голос сказал ему, что хватит. Оттащив Кэмпбелла за ноги к столу, Феникс швырнул его спиной на столешницу и одной рукой сдавил горло.

– «Это тебе за неё», – прорычал он. – «Ещё хоть раз про неё что-нибудь скажешь, и я тебя к хуям порешу».

Нико подумал, что Маркус сейчас вновь начнёт метелить Кэмпбелла, но тот, отойдя назад, бросил взгляд на мостки. С трудом слезший со стола Кэмпбелл едва на ногах мог стоять, но всё равно не спешил сдаваться. Вмешавшиеся Мерино и Рив заломили ему руки ещё до того, как надзиратель начал бы вновь драку, выйти победителем из которой у него уже бы не вышло.

– «Ладно, офицер Ярви», – сказал Маркус. – «Делай, что должен».

Нико знал, что Маркус теперь безропотно отправится в одиночную камеру, но суть заключалась не в этом. В тюрьме давным-давно исчезли все намёки на дисциплину. Просто два измученных и убитых горем человека вымещали друг на друге свои личные обиды. Подобная драка не переросла бы в тюремный бунт, ведь теперь если и остались какие-то границы и противоборствующие стороны, то лишь между миром в стенах тюрьмы и тем, что ждало человечество за их пределами.

Тем не менее, Нико случайно создал какой-то новый общественный строй в “Глыбе”. Твою мать, как бы теперь ещё с ним управиться? Двое самых отмороженных бандюков из всего преступного мира Тируса, попавшие за решётку, вдруг стали себя, словно джентльмены, разнимающие ввязавшихся в кулачный бой в комнате отдыха какого-нибудь дорогого яхт-клуба Эфиры. Это было крайне необычно.

– «Думаешь, это всё, Феникс? Как бы не так», – бормотал Кэмпбелл разбитыми губами, хотя прекрасно понимал, что уже успел причинить Маркусу достаточно боли, как и намеревался. Скорее даже наоборот: он был собой доволен. – «Твои богатые друзья не смогут всю жизнь за тобою присматривать».

Рив и Мерино, корча из себя настоящих джентльменов, оттащили Кэмпбелла к защитной двери. Маркус не сводил глаз с мостков, ожидая ответа Нико.

– «В следующий раз, как она позвонит, ответь ей, чёрт тебя дери», – сказал надзиратель. – «И радуйся, что я не отправил тебя в крыло для психов, а то ведь и не посмотрю, что его водой затопило. Всё, возвращайся к работе».

Нико тут же развернулся, даже не став ждать реакции со стороны Маркуса, но по пути к двери даже не услышал никакого привычного шушуканья других заключённых у себя за спиной. Он вступил в ряды надзирателей вовсе не для того, чтобы вернуть преступников на путь истинный, дав им второй шанс. Ему совершенно не нравилось проявлять жестокость по отношению к заключённым. Нико даже сам не хотел идти в это место на работу. Но каким-то образом, несмотря на отчаяние, страх и безразличие, ему удалось сделать “Глыбу” хоть немного цивилизованнее по сравнению с тем, какие порядки царили тут при прошлом старшем надзирателе по фамилии Оссининг.

Хотя, всё это ненадолго. Если выпустить сейчас всех заключённых на свободу, то из них всех вновь стать полезным членом общества сможет лишь бедняга Маркус Феникс. Но пока что это вообще никакого значения не имеет. Ситуация в “Глыбе” была под контролем.

“Пусть даже и не под моим”.

Дни тюрьмы и так подходили к концу, и меньше всего её обитателям надо было, чтобы всё свелось к хаосу.

НАУЧНО-ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКАЯ БАЗА КОГ, ОСТРОВ АЗУРА. МЕСЯЦ БУРЬ, СПУСТЯ 14 ЛЕТ СО “ДНЯ ПРОРЫВА”.

– «Вас ведь не обучали себе подкожные инъекции делать, да?» – спросила Бэйкос. Её голос звучал приглушённо из-за медицинской маски на лице. – «Это просто чудо какое-то, что вы себе закупорку сосудов воздухом не устроили. Дайте, я сама сделаю».

Адам к этому моменту научился уколы себе ставить, как заправский наркоман. Он отлично накладывал себе жгут, вводил иглу под нужным углом, слегка вытягивал поршень, чтобы проверить, попал ли в сосуд, а затем относительно плавно набирал кровь в шприц. А ведь когда-то от всей этой процедуры его бросало в дрожь, доводя почти что до обморока. Впрочем, профессор не привык заниматься подобным перед посторонними людьми. Пробирка наполнилась тёмно-красной кровью.

– «Вы же не врач», – ответил Адам. – «И уколы крысам не в счёт. Мне вы так же в загривок не вколете».

– «Очень смешно».

– «К тому же, меня этому именно что обучали. Все солдаты обязаны были проходить азы полевой медицины».

– «Но вы всё наобум делали. Никакого режима дозировки, никакого порядка введения, вообще ничего».

– «Ну, представьте, что я огромная, но напрочь лишённая миловидности крыса. Как вы считаете, я уже заражён?»

– «Ещё как, пусть даже патоген в вашем организме, судя по всему, в спящем состоянии. Во всяком случае, вы уж точно переносчик».

– «Ну, тогда дело сделано», – ответил профессор, вынул иглу и, положив пробирку на стерильный лист пластика, зажал комочек ваты в сгибе локтя. Бэйкос взяла пробирку через медицинские перчатки, а затем, написав на ярлыке “АЛЬВА, У.”, положила образец в пластиковый пакет и запечатала его. – «Несмотря на то, что я сам весьма небрежный врач, мне всё же удалось добиться желаемого результата. Я всё время только и пытался, что воспроизвести условия, при которых происходило заражение Саранчи под землёй, совершенно забыв о том, что они и сами этот вопрос объёмно изучили».

– «Пока что никто больше не проявляет явных признаков заражения», – сказала Бэйкос. – «Хотя у всех и так в анализах низкий уровень загрязнения организма имульсией и химикатами. Но оно и неудивительно для тех, кто в городах живёт. Вернее, для тех, кто раньше там жил».

Опершись спиной на край шкафа с бумагами, доктор пролистала свежие результаты анализов. Всё население Азуры ежемесячно в обязательном порядке сдавало кровь и мочу на анализы, не задавая лишних вопросов, ведь живущие здесь учёные прекрасно понимали, что на острове находится опасный патоген. Не надо было им рассказывать о том, что человек, проживший на материке чуточку дольше них, являлся живым переносчиком. Бэйкос была твёрдо уверена в том, что передача патогена происходит через обмен телесными жидкостями или при попадании в организм через органы пищеварения, ведь только так ей самой и удалось заразить различных подопытных животных. Адам сомневался, что ему станут столь же охотно жать руку при встрече, если узнают, что таится в его организме. Порой даже сами учёные испытывали иррациональный страх не хуже простых обывателей.

Адам убрал вату, чтобы проверить, остановилось ли кровотечение. Сняв маску и перчатки, Бэйкос бросила их в мусорное ведро с управляемой педалью крышкой, на боку которой имелась наклейка: “МЕДИЦИНСКИЕ ОТХОДЫ, УНИЧТОЖАТЬ ТОЛЬКО ЧЕРЕЗ СОЖЖЕНИЕ”.

– «Вы ведь меня безумцем считаете, не так ли?» – спросил профессор.

– «Я уже забросила все попытки понять, какой вы на самом деле, Адам. Хотя я и впрямь считаю, что вы слишком много ответственности взвалили на собственные плечи, возомнив себя мессией».

– «Я предпочитаю считать, что частично виноват в том, что не смог предотвратить эту войну, так что теперь просто обязан заплатить такую цену ради её завершения».

– «А, ну да, извините, я перепутала термины. Тот тоже на “м” начинается: “мученик”».

– «Так, вам нужны для работы мои ткани, или нет?»

– «Вы и сами прекрасно знаете, что нужны».

– «Тогда, Эстер, мне придётся прибегнуть к фразе, которую частенько повторял один из сержантов в том взводе, где я давно служил: “Захлопнитесь”».

Бэйкос, вовсе не разозлившись на подобный ответ, одарила Адама своего рода усмешкой – иначе её реакцию и не назовёшь. Она подняла шторы, висевшие на окне между её кабинетом и главной лабораторией, хотя в их применении не было никакой необходимости. Вряд ли бы кто-то усмотрел нечто странное в том, что Адам сдавал анализы, как и все остальные жители острова. Профессор уже долгое время не вводил себе новые дозы патогена, так как тот вполне успешно сам по себе выживал в его организме. Ему лишь требовалось вкалывать себе антитела по мере их разработки, и так, чтобы никто кроме Бэйкос и Нэвила об этом не знал.

Адам подумал о том, что если вдруг обнаружится ещё какой-нибудь вид патогена с иными свойствами, то он и его себе вколет. Профессор уже твёрдо решил довести это дело до конца, будучи неспособным отказаться. Нужно было исследовать все возможные варианты. В данный момент они по-прежнему и понятия не имели, как именно Свечение влияет на человеческое тело, если вообще это делает. Также неизвестным оставался и способ окончательно уничтожить патоген, который постоянно проскакивал в анализах, каждый раз вновь мутируя. Биологи утверждали, что совершенно не представляют, какими именно могут оказаться жизненный цикл и репродуктивная стратегия у этого организма. Адам по-прежнему придерживался военных рамок мышления: пока неизвестны цели противника и способы их достижения, не выйдет грамотно его разгромить без вероятности потратить уйму ресурсов впустую на простое массовое истребление.