Текст книги "Gears of War #5. “Глыба”"

Автор книги: Карен Трэвисс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 44 страниц)

На мониторе появилось изображение трёхмерной модели некого сооружения, будто бы собранного из труб разного диаметра и длины. Это могло быть что угодно. Геолог, скорее всего, разглядел бы в этом карту пустот, оставшихся в почве после извержения лавы. Инженер-горняк же, вероятно, увидел бы в этом сеть коридоров и шахт какой-нибудь скважины. Ну а биолог предположил бы, что это какое-то гнездо, что-то вроде муравейника.

Возможно, тут было всего понемногу. Тем не менее, Адам понимал, что сложнее всего будет разобраться с самым важным аспектом данного объекта, который заключался вовсе не в его природе, а в том, когда же профессор обнаружил его существование, и сколько же нового с его помощью он узнал о своей жене.

“Маркус меня возненавидит. Он просто перестанет меня уважать после того, что я ему расскажу. Узнав всю правду обо мне, он разорвёт со мной все отношения”.

Адам прокручивал в голове все вероятные итоги их беседы, все возможные вопросы и ответы, любую реакцию сына, в итоге придя к мнению, что единственный способ правильно всё преподнести – это посмотреть ему в глаза и выложить всё, как есть. От слишком долгого взгляда на монитор очертания модели начали плясать у профессора перед глазами, а ещё ему почудилось, что где-то далеко в особняке зазвонил телефон. Чёрт, а ведь он и впрямь звонил. Адам вспомнил, что отключил аппарат в лаборатории, и судорожно потянулся к розетке, чтобы успеть до того, как звонящий повесит трубку на том конце провода. Но к тому моменту, как ему всё же удалось вставить вилку на место и поднять трубку аппарата, было уже поздно.

Профессор, выругавшись про себя, решил, что если это было что-то важное, то ему перезвонят. Выключив компьютер, он запер лабораторию и стал подниматься по лестнице на первый этаж. У Адама было полно времени, чтобы приготовить ужин, ну, или, по крайней мере, просто разогреть его, однако он решил заранее всё сделать, чтобы ничто не мешало их тяжёлому разговору с сыном. С этими мыслями он поставил рисовую запеканку в духовку, выставив температуру в соответствии с той, что миссис Росс указала на упаковке.

“Маркус, мне сложно говорить тебе об этом, но…”

Сев за кухонный стол, Адам принялся читать пришедшую сегодня утром почту, которую он получал довольно нечасто. На обороте старого бланка налогового уведомления от руки были выведены какие-то строки. На домашний адрес письма ему приходили только от Маркуса и от журнала “Вестник техники”, да и то раз в сто лет. Какая-то благотворительная организация просила его пожертвовать одеяла для “бродяг”. Что характерно, организация носила частный характер, будучи учреждённой отдельными гражданами, а не управлением по делам беженцев. В последнее время Адам хотел отдать всё до последней капли крови просящим, хотя совесть его чище от этого всё равно бы не стала.

Услышав шум приближавшегося вертолёта, профессор выглянул в окно. Большинство жителей города уже и не замечало стрёкот из лопастей, ставший частью привычного уличного шума, но для Адама этот звук по-прежнему означал спасение, вызвав чувство облегчения. Вертолёт, должно быть, летел очень низко, раз профессор услышал его шум через толстенные стены особняка. Вытянув шею, он пытался разглядеть, где же летит “Королевский Ворон”, но ничего не увидел, а затем на несколько минут и слышать его перестал. Лишь когда раздался хлопок закрывающейся входной двери, сопровождаемый топотом тяжёлых сапог по коридору, Адам понял, что это прилетел Маркус, и поспешил ему навстречу, стараясь не переходить на бег. Сын шёл по коридору, неся “Лансер” на руке. Судя по выражению лица, он явно чувствовал себя не в своей тарелке. На нём всё ещё был полный комплект брони, а также эта его дурацкая бандана, которую он носил вместо нормального шлема. Маркус весь пропах дымом.

– «Я не успел переодеться, пап», – сказал он. – «Пилот вертолёта подкинул меня сюда прямо из патруля. Ты не против, если я сначала в душ схожу?»

– «Конечно, Маркус», – ответил Адам. Сын ведь тоже был полноправным хозяином дома, ему вовсе не надо было спрашивать ни у кого разрешения. – «Тебе пока налить что-нибудь выпить?»

– «Было бы неплохо», – пробормотал Маркус, топая по лестнице.

В подвале всё ещё имелись запасы хорошего бренди, но пить его надо было только из лучших хрустальных бокалов. Адам плеснул в каждый, не жалея, под укоряющий взгляд его деда, бригадного генерала Роланда Феникса, увековеченного в полной парадной форме Королевского полка Тиранской пехоты при помощи кисти лучшего художника того времени. Адам по-прежнему старался не смотреть деду в глаза, когда Маркус вновь спустился вниз.

Обычно юноши начинали выглядеть ещё моложе, сняв униформу, но только не измученный и выгоревший Маркус, который выглядел куда старше своих лет. Адам заметил, что у сына с их последней встречи седых волос значительно прибавилось. Маркус, и без того редко улыбавшийся, сегодня выглядел совсем разбитым. И хоть его лицо и оставалось непроницаемым, но взгляд выдал всё, что у него творилось внутри.

“Он уже не мальчик, ему тридцать два года. Но я хотел для него лучшей жизни, а не такой”.

– «Ну, как дела?» – осторожно спросил Адам, протягивая бокал сыну.

– «Сегодня не смогли спасти человека».

– «Чёрт, извини…» – ответил профессор, прекрасно понимая, каково сейчас сыну, но никогда не мог смириться с этим чувством. Именно оно заставило Адама уйти из армии и посвятить себя созданию оружия, которое навсегда бы прекратило все войны. Но и в этом он не преуспел. – «Ты ведь понимаешь, что это не твоя вина».

– «Я почти что ухватил его за руку. Мог спасти его».

– «Маркус, не надо, не начинай упрекать себя в этом».

Сын опустошил бокал в два глотка, даже не моргнув. Казалось, он смотрит вовсе не на самого профессора, а куда-то на дальнюю стену за его спиной.

– «Черви в любой момент прорвут нашу оборону. Думаю, тебе пора уезжать отсюда, пап. Я серьёзно».

– «Мне работать надо», – ответил Адам, подумав о том, что это всё его вина, и что он должен остаться и принять этот удар. – «Да и куда мне ехать-то?»

– «Есть же какой-то план эвакуации. Его всегда составляют».

– «Мы удержим Эфиру».

– «Постараемся удержать».

Адам не знал, как ему теперь рассказать обо всём Маркусу. Скольких его боевых товарищей убила Саранча? Тем не менее, это надо было сделать, нельзя больше откладывать. Если он объяснит Маркусу, как же близок был к тому, чтобы найти способ остановить Саранчу, то, возможно, сын не станет его так строго судить.

– «Скоро ужин будет готов», – сказал Адам. Маркус по-прежнему не сводил глаз со стены за его спиной. – «Что ты там высматриваешь?»

– «Почему ты снял его фотографию?» – Маркус показал пальцем на стену, всё так же крутя пустой бокал в руках. Адам обернулся. На красной парчовой ткани ярко выделялся куда менее выцветший фрагмент квадратной формы. Профессор наконец-то убрал со стены столь неприятное ему фото.

– «Да надоело каждый раз на Дальелла смотреть, как в комнату вхожу», – ответил он. Фотография была сделана на церемонии вручения медали Октуса. Это была высшая награда, которую мог получить гражданин КОГ. На снимке, сделанном для хроники, ныне покойный председатель Дальелл вручал медаль за службу Адама на благо человечества, после того, как его трудами завершились Маятниковые войны.

“Служба на благо человечества? Я же изобрёл оружие массового уничтожения. Оно убило не меньше наших граждан, чем войск СНР. А затем я пошёл ещё дальше и позволил случиться чему-то куда более страшному”.

– «Слишком много воспоминаний с этой фотографией связано», – завершил мысль Адам.

– «Пап, хватит уже казнить себя из-за залпов “Молота”», – сказал Маркус. Бедняга, он ведь ничего не понимал. А когда ему откроется вся правда, он возненавидит отца. Адам был в этом абсолютно уверен.

– «Всё не так просто. Мне надо кое-что тебе рассказать».

– «Давай сначала поужинаем», – предложил Маркус. Он никогда не был из тех, кто любит поболтать, так что Адам понимал, как же тяжело будет завести с ним беседу о чём-то личном. Сын ухватился за первый же повод ни о чём не разговаривать с отцом. – «Потом всё расскажешь».

Полтора часа, в течение которых блюдо разогревалось в духовке при 180 градусах, проведённые в почти что гробовой тишине, тянулись невероятно долго. Адама это ощущение возвращало к реальности, пока он сидел за кухонным столом, пытаясь выбрать наилучший момент, чтобы во всём признаться.

– «Кстати, насчёт Ани», – начал профессор, заставив себя отвернуться от стеклянной двери духовки. – «Как у тебя с ней дела? Вы вместе ещё, или уже нет?»

– «Да как обычно всё».

Адам задумался, вёл ли себя Маркус иначе в компании Ани, изливал ли ей душу, но всё же решил, что это не так.

– «А у Дома всё нормально?»

– «До сих пор вверх дном переворачивает все лагеря “бродяг”, какие только находит».

– «А ты как думаешь, Мария ещё жива?»

– «Он абсолютно в этом уверен, и мне этого достаточно», – тон Маркуса немного изменился. Порой казалось, что в нём уживается два разных человека. Один разговаривал, как обычный солдат, выходец из рабочего класса, в другом же чувствовались нотки воспитанного аристократа, каким Маркус был в детстве. Менялись эти тона его голоса в зависимости от того, с кем он разговаривал. Дом даже придумал прозвище для этого тона голоса друга – “Маркус-мажор”. Именно им сын сейчас и разговаривал. – «Ты мне о чём-то рассказать хотел. Я так понимаю, вести эти меня не обрадуют».

“О, господи. Ну всё, пора. Только не отворачивайся от меня, Маркус, прошу, только не отворачивайся. Постарайся меня понять и простить”.

– «Да. Есть одна вещь… о которой я тебе не рассказывал. Да и никому другому тоже».

Маркус лишь откинул голову немного назад, одарив отца недоверчивым взглядом, совсем как Элейн.

– «Значит, что-то про маму».

Такого ответа Адам от сына точно не ждал. Но тот был всё же прав – дело и впрямь касалось его матери. Элейн обнаружила туннели ещё задолго до того, как её супруг стал задумываться над тем, что же может там обитать, и поплатилась за это собственной жизнью. Адам лишь несколько лет назад нашёл в себе силы признаться Маркусу в том, что его мать вообще когда-то спускалась в эти пещеры. И вот он вновь оказался в той же самой ситуации, скрывая подробности от сына, потому что ему духу не хватило рассказать Маркусу, зачем вообще его мать полезла в эти пещеры.

– «Не совсем», – наконец-то ответил профессор, выругавшись про себя из-за того, что разговор весь этот давался ему куда сложнее, чем он предполагал. Ему казалось, что слова сами польются из него рекой, но чувство вины словно задавило в нём все потуги. – «Прости меня. Ты часто о ней думаешь?»

Прежде, чем ответить, Маркус отвернулся в сторону, будто бы пытался вспомнить.

– «Нет», – наконец сказал он. – «Порой я даже лица её вспомнить не могу. Ладно, просто расскажи всё, как есть. Это твоего проекта касается? Сам же знаешь, я тебя сам о таком расспрашивать не начну. Засекречено – значит, есть причины».

Они худо-бедно стали подходить к теме разговора. Адам попытался ухватиться за эту возможность, чтобы заставить себя поступить правильно и рассказать наконец-то Маркусу всю эту постыдную историю, но затем взглянул в глаза сыну. Тот был измучен боями, состарился раньше времени. У него отняли нормальную жизнь, отняли даже самых близких друзей. Адам просто не сумел заставить себя произнести нужные слова.

“Может, я просто не хочу взваливать на него такой груз, или же тут всё дело во мне, потому что я не смогу смириться с тем, если сын потеряет ко мне всякое уважение? Если я когда-то и соберусь поведать об этом, то тем более ему первому рассказать надо, ведь мне всё сложнее и сложнее держать всё в себе и жить с этим”.

– «Да, дело касается проекта», – ответил Адам, решив, что наберётся смелости и расскажет всё сыну в другой раз. – «Мне кажется, я уже близок к изобретению способа остановить Саранчу».

Маркус бросил невидящий взгляд на духовку. Он уже не раз слышал подобное. Возможно, он был не так уж и близок с отцом в последние годы, но Адам по-прежнему прекрасно умел распознавать все эмоции сына. Тот явно был в замешательстве.

– «Ну, это замечательно, пап», – ответил Маркус, вернувшись к своему обычному тону простого солдата. – «Но ты точно уверен, что тебе стоит мне всё это рассказывать?»

Адам не мог винить Маркуса в этом. Как вообще можно такие вещи спокойно объяснить? Как бы он объяснил сыну, что ещё задолго до “Дня-П” знал о том, как Саранча под ними набирается сил, но никого не предупредил об этом? Как бы рассказал Маркусу о том, что он вёл переговоры с Саранчой, умоляя их подождать, хотя ведь прекрасно знал, почему они так стремятся захватить мир над ними?

Но всё же Адам так никого и не предупредил, потому что был абсолютно уверен в том, что сможет сотрудничать с ними, а не превращать их в очередного врага в этом обезумевшем мире, раздираемом войнами, где никто так до сих пор и не научился жить в мире.

Теперь же, спустя пятнадцать лет молчания, рассказать об этом уже было просто невозможно, равно как и невозможно было объяснить людям, что Саранча уже далеко не самая большая угроза всему живому на Сэре.

– «Ты прав, Маркус», – сказал наконец Адам, понимая, что никогда не станет тем человеком, которого в нём видел его сын. – «Засекречено – значит, есть за что».

КВАРТАЛ СУИЦА, УПРАВЛЕНИЕ ОБОРОННЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ КОАЛИЦИИ ОБЪЕДИНЁННЫХ ГОСУДАРСТВ (УОИ КОГ), ДЖАСИНТО.

Нэвил Эстром даже вспомнить не мог, когда последний раз ему удавалось провести пару дней вне компании профессора Феникса, но твёрдо намеревался использовать это время на полную катушку для себя. Не то чтобы Адам ему не нравится. Нэвил проработал бок о бок с профессором почти что четырнадцать лет, и тот стал для него практически вторым отцом. У бедняги Адама были очень натянутые отношения с сыном, а Нэвил всегда был готов его выслушать и пожалеть. После этого ему было куда проще оказаться вовлечённым в семейные дела Фениксов.

Но сегодня отец с сыном наконец-то решили провести свободное время вместе, что случалось крайне редко. С тех пор, как Нэвил присоединился к команде разработки проекта “Молот” во время Маятниковых войн, это был первый раз, когда Адам ушёл с работы на выходные, что открывало доступ Эстрому к архивным записям. Пора было заняться делом, и сейчас ему меньше всего надо было, чтобы Адам отвлекал его из лучших побуждений.

– «Хватит уже насвистывать», – вдруг раздался чей-то голос. – «Больно радостно звучит».

Нэвил осторожно высунулся из-за забитых полок, чтобы посмотреть, кто же вошёл в комнату. Это был Горди – один из охранников. Он стоял в дверном проёме, ухватившись волосатой рукой за латунную ручку двери.

– «Может, это я работаю учёным, а призвание у меня – художественный свист».

– «Я и не думал, что тут кто-то есть, доктор Эстром».

– «Сегодня рабочий день же».

– «Да, но директора нет, так что я подумал, что и вы пару дней отдохнуть решите».

– «Ну, в каком-то смысле я сейчас как раз отдыхаю», – Нэвил показал пальцем на аккуратные стопки документов, лежащие на полу, к каждой из которых была приклеена скотчем бумажка с надписью “Не перекладывать!”. – «Терпеть не могу, как он записи в архиве хранит. Не пойми меня неправильно, я за этого человека жизнь отдать готов, но нам надо хранить всё это так, чтобы суметь быстро всё вывезти, если придёт приказ о немедленной эвакуации. Пожалуй, разберусь тут со всем, пока директора нет».

– «Тогда не буду отвлекать», – усмехнулся Горди, выходя из комнаты и закрывая дверь за собой. – «Ещё лет десять пройти успеет, пока он в следующий раз отгул возьмёт».

“Если у нас вообще будут эти десять лет”.

Нэвил замер, наблюдая за пылинками, кружащимися в луче света, словно птицы в тёплый денёк. Несмотря на тишину, царившую в комнатах архива, даже тут он слышал глухой рокот артиллерии, звучавший всё ближе и ближе, а порой и чувствовал вибрацию от залпов. Нэвилу даже необязательно было читать ежедневные сводки, которые приносили в кабинет Адама, чтобы знать о том, что войска червей сосредоточились возле южной и западной границ Эфиры. Казалось, они готовятся к финальному наступлению. Людям удалось выиграть лишь совсем немного времени, отступив к гранитной плите, но ведь и черви не одними только туннелями ограничивались. Наступая теперь по поверхности земли, черви привели с собой целые эскадрильи риверов, которые не давали продыху пилотам вертолётов. Нэвил не хотел больше никуда отступать. Раз его брат решил погибнуть в бою, как настоящий солдат КОГ, то и он последует его примеру.

– «Ладно, давай уже за дело», – сказал Нэвил самому себе. Взяв следующую папку из стопки, он прошёл вдоль полок, выискивая подходящее место для неё среди рядов неподписанных картонных конвертов коричневого и красного цветов. В красных лежали документы с разным грифом секретности – от “для ограниченного пользования” и до “совершенно секретно”. Это были наиважнейшие архивные записи во всём КОГ. Каждый документ, составленный в Управлении оборонных исследований, хранился здесь, даже какие-нибудь неразборчивые каракули, выведенные от руки на обороте конверта. Даже то, что не было под грифом секретности, обнародовать могли бы лишь лет через пятьдесят, а то и вообще никогда. Ни один документ не выбрасывался в мусорное ведро, не уничтожался путём разрезания, и уж тем более ни при каких условиях не покидал этих стен. Нэвил раскрыл одну такую папку, из которой вдруг выпал кассовый чек. Подняв его с пола и осмотрев, Нэвил понял, что этот чек из продуктовой лавки был выписан сорок лет назад. Оставалось лишь изумляться над тем, какие тогда были цены на продукты. Но на обороте чека карандашом было написано длинное и сложное уравнение по расчёту фокального расстояния. Да, в Управлении оборонных исследований действительно серьёзно относились к сохранению всех документов. К тому же, всегда была вероятность, что когда-нибудь этот материал вновь понадобится.

С восторгом размышляя о том, как можно было купить килограмм креветок всего лишь за несколько центов, Нэвил продолжил рассортировывать стопку папок. О креветках оставалось лишь мечтать, особенно, с учётом того, что выдаваемый им паёк с каждой неделей становился всё скуднее. Разобрав две стопки, Нэвил уже было хотел перейти к третьей, но заурчавший живот напомнил ему о том, что давно пора бы уже перекусить чем-нибудь. Хорошо, что в жизни ещё осталось место для таких небольших радостных моментов, когда можно было просто посидеть, расслабиться и съесть бутерброд. Пододвинув к окну изношенное кожаное кресло с вышитым на нём гербом Тируса тех времён, когда и Коалиции ещё не существовало-то, Нэвил присел, чтобы погреться в неярких лучах солнца.

Хлеб был немного сыроват. Ребекка всегда готовила для него замечательные бутерброды, но теперь её с ним рядом уже не было, и винить в этом Нэвил мог лишь себя самого. Жуя бутерброд, он задумался над тем, стала ли она жить счастливее без него.

“Как закончу с этой стопкой… Ну, все два дня мне на неё не придётся тратить, в общем”.

Казалось, им работы для учёных сейчас совсем не осталось. Нэвил вспоминал о тех лихих временах, когда они разрабатывали проект “Молот Зари”. Ресурсы у них тогда были неограниченные, а задача перед ними стояла простая и понятная, хотя и не менее манящая от этого: создать лазерную пушку достаточной мощности и точности, чтобы была возможность использовать её с околопланетной орбиты для наведения на базы и города противника. И они справились с этой задачей, хотя, казалось, Адам даже тогда был вовсе и не рад этому достижению. А теперь ресурсы у них стремительно заканчивались, да и к тому же никто точно не знал, что можно эффективно использовать против Саранчи. Залп из “Молота” по всей планете лишь замедлил их продвижение всего на несколько лет.

“Может, я слишком многого жду от Адама. Мы же просто физики, наш потолок – ядерные бомбы и лазеры. А нам нужны биологи, химики. Куда они вообще все подевались, чёрт их дери? Почему всё вообще так неудачно сложилось, что мы столько учёных потеряли?”

А ещё они потеряли немало старшего офицерского состава армии. Начальником штаба обороны поставили обычного полковника, так что, наверно, не было ничего странного в том, что физики единолично пытались заниматься всеми научными и техническими отраслями. Нэвилу пришлась по душе однажды высказанная Адамом мысль пустить воду в туннели червей, чтобы затопить всех этих тварей, но тогда бы половина Эфиры пошла ко дну. Как впоследствии сказал сам Адам, это была совершенно безумная задумка, родившаяся у него в голове из-за злоупотребления кофе и недосыпа. К тому же, осуществить им это теперь уже никогда не удастся, ведь у КОГ всё равно не осталось никакой производственно-технической базы для осуществления подобного плана.

“В насколько безвыходной ситуации мы должны оказаться, чтобы всё же пришлось и к такому прибегнуть?” – подумал Нэвил. Вообще, мысли его сейчас работали в двух направлениях. Он одновременно раздумывал о том, не упустили ли они из внимания какой-нибудь совершенно новый способ борьбы с червями, и о том, с чем приготовить себе бутерброды на завтра, ведь маринованные огурцы у него уже закончились. – “Потому что текущее наше положение куда хуже, чем даже в те времена, когда пришлось дать залп из “Молота” по ним”.

Можно было пустить им газ, затопить водой, или же применить химикаты. Если черви жили в туннелях, то лучше всего было бы как раз там их заманить в ловушку, запереть и перетравить как тараканов.

“Хотя, тараканам этим ума не занимать. Вон сколько видов разных тварей вывели для борьбы с нами. А ведь это, грубо говоря, биологическое оружие уже получается”.

Решение о том, чтобы позволить червям выбраться на поверхность и уже там с ними воевать, казалось, привело лишь к диким потерям среди личного состава и боевой техники. Но проект по созданию светомассовой бомбы никто не списывал со счетов. Это было единственное их оружие, которое можно было использовать прямо под землёй, но звуковой резонатор, необходимый для создания карты туннелей Саранчи, пока ещё находился в разработке. Нэвил, отбросив на мгновение все свои мысли о физике, встал и принялся искать раздел с документами о геологоразведочных работах. Нужно было просто найти какое-то новое направление для мысли. Ему надо было взглянуть на нечто такое, что привело бы его к какой-нибудь ошеломительной идее, позволив взглянуть на проблему под другим углом.

“Хотя, вероятно, уже слишком поздно. Черви ведь теперь уже на поверхности”.

Глухой рокот артиллерии, бившей по противнику в нескольких километрах от здания, вызывал вибрацию дощатого пола под ногами Нэвила. Война подходила к ним всё ближе и ближе. Нэвил понимал, что, скорее всего, просто впустую тратит сейчас своё время, ведь специалисты из других областей науки уже перепробовали все возможные варианты и не преуспели ни в чём. Но надо было хотя бы попробовать, чтобы не терзаться потом душевными муками. Иногда в отчаянии и рождались верные решения, просто нужно было их чем-то подтолкнуть.

Ключ Адама позволял Нэвилу попасть в любое помещение архива на этом этаже, и никто бы его тут не потревожил. Заперев дверь и доев последний кусок своего бутерброда, Нэвил стал осматривать комнату за комнатой, проходя вдоль бесконечных рядов полок, закреплённых на направляющих, пока наконец не нашёл стеллаж с документами по геологоразведочным работам. Колесо ручного привода в первом ряду заржавело из-за редкого использования. Нэвил принялся вращать его, пока полки не разъехались в стороны, а затем с осторожностью протиснулся между рядами плотно расставленных коробок с документами. В воздухе пахло плесенью и затхлостью.

“Твою мать, я надеюсь, тут всё аккуратно складывали, а то если всё это рухнет на меня…”

Самым очевидным решением было начать осмотр архива с ближайшей полки. Бирки на коробках мало о чём говорили Нэвилу, так что он вытащил первую попавшуюся ему коробку, стоявшую на уровне его глаз, чтобы посмотреть, что же внутри. Там был конверт с фотографиями. Когда Нэвил вытащил их, в нос ему ударил резкий запах плесени. Это были сделанные во время разведывательного полёта фотоснимки, на которые была нанесена сетка координат, а на обратной стороне пропечатана дата: “15-ый день месяца оттепели, спустя 5 лет со “Дня Прорыва””. Спрятав фотографии обратно в конверт, Нэвил перешёл к полке, расположенной ниже этой. Там он обнаружил ещё несколько фотографий, а также рулоны бумаги с данными сейсморазведки. Только здесь уже документы датировались шестым годом после “Дня Прорыва”. Значит, самые ранние документы лежат наверху, и без лестницы до них не добраться.

“Горди только через год найдёт мои расплющенные к хуям и высушенные, как цветок из гербария, останки под этой горой бумаги”.

Именно поэтому и надо было всегда предупреждать коллег о том, в какой отдел архива намереваешься идти, или даже брать кого-нибудь с собой. Казалось бы, обычные бумажки, но с теми, кто осмеливался сюда заходить, порой случались неприятности. Нэвил, конечно, мог бы пройтись до главного корпуса и попросить одного из техников помочь ему, но там вечно все были заняты, а Нэвил любил уединение. Дотащив лестницу, которая двигалась по собственным рельсам, до самого конца, Нэвил несколько раз встряхнул её, чтобы проверить, не сломается ли лестница под ним, а затем уже стал карабкаться наверх. Ступеньки немного прогнулись под его весом, а сам же Нэвил мог поклясться, что сама лестница начала отклоняться от стеллажей с коробками.

“Да ладно, не трусь ты так. Просто поднимись не спеша, достань первую коробку и спустись вниз… с одной свободной рукой”.

Надо было в своё время приделать корзину на подъёмном блоке к этой штуковине проклятой. Нэвил, прижав коробку к боку одной рукой, стал спускаться. При этом его очки сползли ему прямо на кончик носа, но у Нэвила не было свободных рук, чтобы поправить их. Да, тут придётся немало попотеть.

“А ведь я и сам даже не понимаю, что именно ищу. С другой стороны, тогда я смогу мыслить непредвзято”.

Нэвил разобрал первые десять коробок, вынимая их содержимое и раскладывая его на большом столе для карт в соседней комнате. Сверив даты на снимках, сделанных во время разведки, он постарался выложить в хронологическом порядке фотографии каждого участка. Записи сейсмограмм сами по себе не предоставили Нэвилу нужное количество информации, ведь его всё равно никто не учил их расшифровывать. Убрав их в соответствующие коробки, физик сосредоточил всё своё внимание на фотографиях и отчётах. Вскоре свободное место на столе закончилось, а ведь на такой громадине хватило бы места вертолёт посадить. Нэвил перестал изучать данные их тех коробок, что уже распаковал. Чтобы проверить данные за весь год, умещённые в одну коробку, двух дней явно не хватит, а тут таких коробок было десять.

“Надо с чего-то начать”, – решил он. Домой всё равно уже было незачем идти. Достав шоколадку из заднего кармана и наконец-то усевшись, Нэвил принялся сверлить взглядом лежащие перед ним бумаги в стремлении извлечь из них хоть что-нибудь.

Прорывных дыр было слишком много. На всех снимках, сделанных во время разведки с воздуха, была запечатлена территория к северу от железнодорожной станции Тиро, напомнившая Нэвилу о фотографиях полей сражений войны за архипелаги, бушевавшей за пятьдесят лет до Маятниковых войн. Пейзажи с фотографий времён той войны представляли собой местность, усеянную воронками от попаданий артиллерийских снарядов, где не осталось ни единого узнаваемого места, ведь все дома фермеров и даже одиноко стоявшие деревья были сметены с лица планеты. Казалось, эти дыры затягивают в себя любые намёки на жизнь. Ну, по крайней мере, на этих снимках были видны следы, где от основной железнодорожной магистрали отходили ветки поменьше, хотя черви уже давно растащили все рельсы и шпалы, оставив лишь слабое напоминание о том, где в своё время проходила ветка, ведущая в Толлен. Внимательно изучив несколько зернистых фотографий за трёхнедельный период, Нэвил почти что сумел разложить их в хронологической последовательности, начиная с отметки в десять часов после первого появления Саранчи на поверхности. Прорывные дыры появлялись то по одной, то и по две сразу, а потом уже и вся местность оказалась усыпана ими, после чего, кажется, их заливали бетоном. Но эти меры оказались совершенно безуспешными, так как задерживали червей максимум на два-три дня, после чего те выкапывали ещё больше дыр. С высоты птичьего полёта казалось, что смотришь на какое-то испещрённое кратерами небесное тело.

“Ну, возможно, решение заливать туннели бетоном оказалось не таким уж и удачным. Эти твари всё равно где угодно вылезти могут. А что там насчёт огнемётов? Хотя нет, на туннели длиною в тысячи километров у нас топлива не хватит, к тому же придётся каким-то образом не давать червям вылезать на поверхность, а они и так уже тут оказались”.

Адам по-прежнему разрабатывал какое-то энергетическое оружие, способное генерировать в землю сверхмощные ударные волны. У него вообще много проектов было. Нэвил вовсе не ставил под сомнение гениальность профессора, но как можно вообще планировать что-либо, когда количество туннелей с каждым днём лишь увеличивается? Как можно произвести точные расчёты силы удара, когда вводные данные меняются каждый час? Но Адам всё равно не бросил свои разработки. Он так и корпел над своими расчётами, лихорадочно составляя какие-то наброски, до того самого момента, пока не объявил, что Маркус получил увольнительную и едет домой, после чего выбежал из здания.

Нэвил вытряхнул всё содержимое из очередного коричневого конверта, перевязанного красной бечёвкой, замотанной вокруг булавки. Прикреплённая к конверту бумага с перечнем количества изъятий этого конверта говорила о том, что никто его не забирал из архива с того самого дня, как его сюда сдали на хранение. Судя по всему, Адам последние десять лет работал над одним и тем же проектом. Тут было всё: листочки клетчатой бумаги, которые были покрыты черновыми вариантами схем и набросками поперечного сечения туннелей, испещрённых какими-то числами, ещё несколько снимков местности из разведывательных полётов, проведённых на малой высоте, и даже страницы, вырванные из потрёпанного технического журнала. Последнее наиболее заинтересовало Нэвила. Оторванный край страницы как раз пришёлся по дате, так что он смог разобрать лишь год: за пару лет до окончания Маятниковых войн. Год был проставлен ещё по старому календарю, который теперь уже канул в лету. Сама же статья касалась распространения ударной волны от взрыва под водой.