Текст книги "Gears of War #5. “Глыба”"

Автор книги: Карен Трэвисс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 44 страниц)

– «Здесь так здорово!» – воскликнул Альва, не переставая улыбаться. – «Какое же чудесное место!»

– «Как вы себя чувствуете?» – спросил Дьюри. – «Какие процедуры вам уже проводили?»

– «Да просто кровь на анализ взяли, ну и образцы кожи», – с этими словами Альва похлопал Нэвила по плечу, проходя мимо него, а затем зашагал перед Дьюри. У доктора аж мурашки по спине побежали, хотя он и сам не мог разумно объяснить такую реакцию. – «Не такая уж и высокая цена за то, чтобы покинуть то место, где меня раньше держали».

Нэвил был просто обязан спросить у него про Маркуса, ведь прекрасно понимал, что Адам у него уже бы поинтересовался о состоянии сына.

– «Вы виделись там с Маркусом Фениксом?»

– «С солдатом этим?» – Альва кивнул. – «Ещё бы».

– «Как он там?»

– «А сами как думаете? В тамошних стенах царит дикая жестокость. Вы с ним знакомы?»

Всё это и так уже было известно, и Нэвил вновь принялся разбираться в истинных мотивах людских поступков, скрытых под слоями лицемерия, но тут же отбросил эти мысли. Может, ситуация на самом деле и была столь же проста и понятна, как это и выглядело со стороны: Бэйкос хотела проводить опыты на живом человеке, так что никто и не хватился бы пропажи какого-то педофила, и уж тем более слёз по нему лить бы не стал, если для него всё это плохо кончится.

– «Типа того», – ответил Нэвил.

– «Кстати, он считает, что его отец погиб. Не очень-то хорошо было говорить ему такое, как думаете? Бедный профессор… Но я понимаю, почему всё так вышло. Да и к тому же, вряд ли меня когда-нибудь обратно в “Глыбу” отправят, не так ли?»

– «Тут вы совершенно правы», – Дьюри жестом приказал Альве шагать дальше. – «Вы уж точно не покинете Азуру в обозримом будущем».

– «А я и не против», – ответил Альва. – «И спасибо за это».

Сделав несколько шагов, Дьюри повернулся к Нэвилу, снимая с плеча “Лансер”.

– «Хотите к профессору сходить?» – спросил он.

– «Да», – ответил Нэвил, неожиданно для самого себя будучи не в силах оторвать взгляд от винтовки. И дело тут было даже не столько в том, что Дьюри с ней в руках выглядел так, словно бы переживал, что Альва ускользнёт от него и нападёт на какого-нибудь ребёнка. Просто сам вид винтовки приковал к себе всё внимание Нэвила, хотя он уже сотни, и даже тысячи раз видел такие раньше. В Джасинто винтовка была столь неотъемлемым атрибутом внешнего вида солдат, что Нэвил их порой даже в упор не замечал. Но вот теперь, глядя прямо на оружие, он понял, что у него появилась задача, которую нужно выполнить.

– «Капитан, можно попросить вас об одолжении?» – спросил Нэвил.

– «Постараюсь вам помочь».

– «Вы не могли бы научить меня пользоваться “Лансером”, пожалуйста? Взамен просите, чего пожелаете».

Несколько секунд Дьюри хранил молчание, а затем кивнул.

– «Само собой. В наше время каждый человек должен знать, как обращаться с оружием».

Гражданские в Тирусе обычно оружием не владели, так как всецело полагались на солдат.

– «Ну… Тогда придумайте, чем я вам смогу отплатить».

– «Научитесь стрелять так же метко, как настоящий солдат», – ответил Дьюри, почти что улыбаясь. – «Вот этим мне и отплатите».

Нэвил ещё некоторое время смотрел вслед удаляющемуся от него капитану, обдумывая его ответ, а затем продолжил свой путь к смотровой площадке по тропе между скалами. Срезав через сады с фонтанами, где струйки журчащей воды сбегали по золотистым камням, доктор направился обратно к башне имени Ланды. Он изо всех сил пытался переживать за судьбу Альвы, но его всё ещё не покидали мучительные сомнения по поводу того, как бы всё обернулось, если бы мир был предупреждён о существовании Саранчи ещё до “Дня Прорыва”. Лифтовая кабина, представлявшая собой широкую площадку, неспешно поднималась на верхний этаж, дав Нэвилу время разложить у себя в голове всё по полочкам.

“Надо досконально обговорить этот вопрос с Адамом. Нельзя же всю оставшуюся жизнь копить в себе эту бурлящую злобу”.

Но, на удивление, постоянно сердиться было непросто. Нэвил знал людей, которые годами на кого-нибудь зуб точили, доводя свою испепеляющую ненависть до предела, но у него самого на такое сил не хватало. Он пришёл к выводу, что злость – это своего рода зверь, в какой-то момент покинувший родную нору и начавший жить сам по себе. О нём надо было постоянно заботиться и покармливать, а затем он превращался в домашнее животное, подаренное избалованному ребёнку. Тот порадовался новой игрушке, но через несколько дней совершенно о ней позабыл, оставив питомца дальше влачить своё существование, а теперь винит себя в этом, ведь животное надо постоянно выводить на прогулки, хотя только и мечтаешь, как бы кто-нибудь у тебя его забрал. Нэвил считал, что просто обязан чувствовать гнев из-за столь высокомерного и безответственного поступка Адама, ведь тот и впрямь сотворил нечто ужасающее. Но масштаб последствий его решения оказался столь необъятен, что казался невозможным для обычного человека.

“Как и “Молот Зари”. Полагаю, я тоже убил миллионы людей. Может, даже миллиарды. Их уничтожили мои расчёты, мой труд. Хотя сам я сроду даже морду никому не бил”.

Нэвил понял, что, раз ему силой приходится заставлять себя злиться на кого-то, значит, тяготит его вовсе не это. Может, он страдал просто от того, что стал чужим для профессора. За последние пятнадцать или шестнадцать лет Адам стал для него наставником и другом, почти что заменив отца, и подобное так просто не выкинешь из головы.

“Но ведь он доверился мне. Он рассказал мне всё, пусть и слишком поздно. Он не мог поделиться всем этим с Маркусом, а ведь тот его сын родной. Либо Адам счёл, что мне куда лучше удастся понять его мотивы, либо же полагал, что пережить мою злость будет куда проще, чем разочарование Маркуса”.

Лишь те, кто тебе и впрямь небезразличен, способны по-настоящему причинить тебе боль.

Верхние этажи башни имени Ланды больше напоминали лабиринт. Покинув кабину основного лифта, Нэвил направился к одному из небольших лифтов, ведущих к покоям на верхнем этаже. Неудивительно, что Эстер Бэйкос так разозлилась, когда сюда Адама привезли. Он ведь даже не числился в списке обязательных к перевозке на остров специалистов, а в итоге ему выделили лучшее жильё, а также предоставили полное управление проектом по изучению Светящихся. А ведь он ко всему же ещё и простым физиком был. Это немало задело самолюбие доктора Бэйкос, но на острове учёных не окружала постоянная атмосфера ужаса и разрухи, как в Джасинто, которая помогла бы им отбросить все разногласия и сконцентрироваться на решении настоящей проблемы.

Пройдя по коридору, Нэвил побарабанил костяшками пальцев по двери квартиры на верхнем этаже. Видимо, замком можно было управлять на расстоянии, потому что, когда дверь отъехала в сторону, Адам сидел за антикварным столом из красного дерева и перебирал бумаги. Нэвил никогда раньше тут не был.

– «Привет, Адам», – заговорил он равнодушным тоном, решив, что так проще будет завязать разговор. – «А зачем на входе герметичная дверь установлена?»

– «У меня тут небольшая лаборатория оборудована. Тут всё спроектировано для того, чтобы сдержать распространение какой-либо инфекции. Не думаю, что сюда вообще планировали физика заселять», – ответил Адам, выдавив грустную улыбку, а затем встал из-за стола. – «Заходи, Нэвил. Там кофе варится. Всё как в здании Управления оборонных исследований, да?»

Нэвил сел на один из роскошных кожаных диванов. Покои Адама куда больше напомнили ему Холдейн-Холл, нежели их старый кабинет, и доктор задумался, почему Прескотт поселил профессора именно сюда. Может он, словно добрый смотритель зоопарка, решил поместить его в условия, наиболее приближенные к его привычной среде обитания? Или же здесь проще всего было следить за Адамом?

– «Вам рассказывали последние новости о Маркусе?»

Адам, скрывшись в другой комнате, вышел оттуда с серебряным кофейником и двумя фарфоровыми чашками.

– «Да», – ответил он.

– «И что?»

– «Дела у него не очень. Так получилось, что его… В общем, ему устроили взбучку».

От того, что Нэвил уже был в курсе всех этих сплетен, слышать подобное напрямую из уст Адама легче не становилось. Доктору непросто было выразить своё искреннее сострадание так, чтобы профессор себя ещё гаже не почувствовал.

– «Они ведь на нём просто злобу вымещают, да?» – спросил Нэвил. – «Мне и впрямь очень жаль, честно».

– «Надо было меня туда отправить, так ведь?»

– «Я такого не говорил».

– «Нет, это я сам так считаю. Смотри, тут даже настоящий тростниковый сахар дают, а не просто подсластитель какой-то», – Адам бросил в чашку несколько кубиков сахара, которые плюхнулись о поверхность кофе. – «Так что я просто не могу жаловаться на то, что меня тут взаперти держат, в то время, когда с Маркусом такое происходит… Выходит, мы с тобой снова начали общаться?»

– «Полагаю, что да. Дело в том, что у вас явно сейчас проблем по горло, и, вероятно, вы потратили на меня куда больше времени и сил, чем на Маркуса. О подобном так просто не забудешь», – несмотря на всю искренность этих слов, Нэвил заметил, как Адам аж вздрогнул от подобных речей. – «Не стану притворяться, что ваш поступок не вызвал у меня… скажем так, отвращения. Вы причинили мне немало боли, поразили до глубины души. Я до сих пор ещё до конца не разобрался в том, как к этому относиться, да и по-прежнему не верю в то, что вы так поступили. Но мы оба – пленники этого места, которым будет куда проще решить возникшие проблемы, не отвлекаясь на вражду и междоусобицы».

В комнате повисла гробовая тишина. Может, Адаму надо было почувствовать, что он не одинок, потому как, вероятно, он впервые в своей взрослой жизни понял, что сам с этим не справится. Нэвилу было жаль его. Как не сострадать человеку в такой ситуации? Адам поступил так вовсе не по злобе, а лишь из-за невероятной наивности, совершенно несвойственной человеку с его феноменальным интеллектом и немалым боевым опытом.

– «Самое интересное в жизни предателя среди учёных заключается в том», – прервал молчание Адам, – «что они не бросаются на тебя толпой, чтобы на куски порвать. Мы же все тут такие цивилизованные, как же. Порой мне хочется, чтобы люди вокруг просто набили мне рожу и закрыли этот вопрос».

– «Порой мне кажется, что я мог бы оказать вам такую услугу».

– «Я даже заслоняться от ударов не стану. Разве что только своей непомерной наивностью и самоуверенностью».

– «Вы хоть понимаете, как мне тяжело примириться с вашим поступком?» – спросил Нэвил. – «Но я пришёл к выводу, что если бы вы забили тревогу в тот же момент, как обнаружили Саранчу, то, возможно, нам удалось бы провести упреждающий удар и стереть их в пыль, не дав им выбраться на поверхность. Но тогда мы бы не узнали о существовании Светящихся, так что, наверно, не просто так всё это случилось».

– «Или же мы могли бы объединить наши силы с Саранчой в поисках решения этой проблемы».

– «Если бы вы считали, что это возможно, то так бы и поступили».

– «Верно, так бы и поступил».

– «Может, вы мне ещё о чём-то не рассказываете? Например, о Предках?»

– «Я и понятия не имел об их существовании, да и по-прежнему о них почти ничего не знаю».

Нэвил понял, что пытается ухватиться за любую мелочь, способную оправдать Адама. До него уже дошли слухи о Предках. Да, правительство КОГ и само проводило бесчеловечные эксперименты. Вероятно, этим можно было бы оправдать то, что Адам утаил от своих покровителей в политических кругах существование Саранчи и Светящихся. Но в жизни всё было куда сложнее, да и сам Нэвил понимал, что никогда не найдёт понятного и удобного ответа на этот вопрос, который позволил бы ему вновь увидеть вещи в правильном свете.

– «Я только что виделся с нашим местным извращенцем», – силой выдавил из себя Нэвил, меняя тему. Оба собеседника уже понимали, о чём сейчас пойдёт разговор. – «Его зовут Альва. Адам, вы и впрямь ставите над ним опыты?»

Адам некоторое время хранил молчание, отхлёбывая кофе из чашки, пока его очки съезжали на кончик носа. Позолоченные часы на каминной полке медленно и размеренно тикали, словно отсчитывая удары сердца.

– «Нет», – наконец ответил профессор. – «Не ставлю. Хватит с нас уже тайн, Нэвил. Я уже обсудил всё Эстер, а теперь и тебе расскажу, но мне бы не хотелось, чтобы про это ещё кто-нибудь услышал. Прескотт уж точно не должен ничего узнать».

– «Узнать о чём?»

– «Я в своей жизни натворил немало весьма сомнительных с этической точки зрения дел, и мне вовсе не хочется ещё один грех на душу брать. Я запретил Эстер использовать заключённого для опытов. Я ввожу себе посевы патогена Светящихся…»

– «Так, нет, стоп», – у Нэвила от такого откровения на голове волосы дыбом встали. – «Погодите минутку. Я хоть и не биолог, но всё же понимаю, что это не “посев” называется, а “инфицирование”. Вы что, с ума сошли? Вы же ни черта не знаете об этом организме».

– «Мне надо предоставить Эстер данные о том, как патоген размножается в живом организме. С помощью простых образцов ткани такие данные получить нельзя. Надо выяснить, как именно себя ведёт этот патоген, пока он не преодолел межвидовой барьер и не стал людей заражать».

– «Но вы ведь и понятия не имеете, что с вами дальше случится! Вообще ни черта не представляете, как патоген проявит себя. К тому же, вы ведь тем самым как раз помогаете ему этот самый межвидовой барьер преодолеть, да? Чёрт подери, вы вообще каким местом думаете?»

Подняв руку в призыве к молчанию, Адам со снисходительным взглядом легонько покачал головой, как он всегда делал перед тем, как раскритиковать чьё-то предложение.

– «В медицинских кругах существует давняя традиция, когда доктора проводили опыты сами на себе. Если бы они не шли на такой риск, у нас не было бы лекарства от язвы желудка, да и половины обезболивающих средств».

– «Вот именно, что доктора, Адам. Не просто люди с любыми докторскими степенями, а именно специалисты по медицине, то есть, люди, которые знали, что делают».

– «Ничего они не знали. Именно потому и эксперименты ставили».

– «Вы ведь уже ввели себе патоген, да?»

– «Да».

– «Боже мой…»

Нэвил поймал себя на том, что пытается разглядеть на лице Адама симптомы заражения, хотя и понятия не имел, как именно проявится заражение Свечением у человека. Адам выглядел взволнованным и уставшим, но не более того. Он так выглядел уже довольно давно, так что всё с ним было нормально, если судить по его обычному состоянию.

– «К тому же, это отлично мотивирует к тому, чтобы поскорее найти лекарство», – усмехнулся Адам.

– «Не смешно», – Нэвил показал на свою чашку с кофе, задумавшись о том, может ли эта зараза передаваться по воздуху или через прикосновения. Он изо всех сил постарался и дальше мыслить рационально, но не так-то просто было сдержать в узде первобытный страх подцепить инфекцию. – «Чёрт, вот откуда вам знать, что вы тут всех подряд не перезаражаете?»

– «Я долгие годы контактировал с ним, не соблюдая и половины мер предосторожности при работе с биологически опасными веществами, но симптомы у меня так и не проявились. Именно поэтому мне и пришлось именно вколоть себе патоген».

– «И как вы планируете скрывать это? Мне кажется, вам надо во всём признаться Прескотту. Вас жизнь вообще ничему не учит?»

– «Эстер просто подменит анализы Альвы моими. Он и понятия не имеет, чем мы занимаемся. Ему вкалывают витамины и берут образцы тканей. Всё просто».

– «Он насиловал и убивал маленьких мальчиков, чьих-то сыновей. Простите, что выскажу такую непопулярную точку зрения, но если вы и сами не знаете, смертельна ли эта инфекция, и скажете ему об этом, то что же в этом неэтичного? К тому же, разве он не должен ответить за содеянное?»

Адам хмуро уставился на дно своей чашки, а затем вновь поднял взгляд на Нэвила.

– «А разве я не должен?»

Эта фраза и добила Нэвила. Гнев вновь обуял его, ведь Адам вновь сваливал в одну кучу науку и собственное благочестие.

– «И что, всё ради этого? Грехи искупить пытаетесь? А нам от этого какая польза? Мы тут войну проигрываем, а наш ведущий специалист по разработке вооружения подвергает свою жизнь бессмысленному риску. Чёрт подери, Адам, это просто эгоистично с вашей стороны».

Первый раз в жизни Нэвилу хватило духу признать, что они проигрывают в войне. Он и сам не осознавал, что именно так и считает, пока эти слова не сорвались с его губ. Хотя достаточно было лишь ознакомиться с цифрами: даже по самым оптимистичным подсчётам численность людей в данный момент составляла менее 0,1% от того количества, что проживало на планете до “Дня Прорыва”. Спасти их могло лишь чудо, а наука чудесами не занимается. И да, Нэвил считал, что Адам хочет из себя мученика сделать.

Профессор обеими руками сжимал пустую чашку, будто бы пытался предсказать будущее по кофейной гуще.

– «Я только и умею, что бомбы собирать, Нэвил», – сказал он. – «Так уж вышло, что мне досталась умница-жена, оставившая после себя весьма ценные записи. А ещё я был офицером Королевского полка Тиранской пехоты, и никогда не просил моих солдат делать то, чего сам делать не хотел и не был готов».

Нэвил сам так и не попал в армию, отчего испытывал угрызения совести. В последнее время едва ли выдавался день, когда он не думал про Эмиля и про то, каково это – поступить правильно. Порой надо было чем-то пожертвовать.

– «Ладно, можете и меня заразить», – сказал Нэвил. – «Чем больше у вас будет подопытных, тем точнее выйдет результат. Я согласен на всё».

– «Нет», – ответил Адам тем самым тоном, которым довольно редко разговаривал. Перед Нэвилом вместо профессора предстал тот самый майор Феникс. – «Я запрещаю вам, и это приказ».

ГЛАВА 9

«Феникс отказывается сотрудничать, и добавить тут нечего. По результатам осмотра могу сказать, что он пребывает в крайнем нервно-психическом перенапряжении, что неудивительно, если принять во внимание состояние самой тюрьмы. Но, судя по результатам опроса, он всё же вменяем. Подозреваю, что он специально отвечает на вопросы таким образом, чтобы его сочли нормальным. Он хорошо умеет делать вид, что всё в полном порядке, так как, вероятно, уже долгие годы скрывает свои эмоции под маской внешнего спокойствия, ведь он крайне умён. Это человек – типичный представитель своей социальной группы. Он обладает образцовым твёрдым характером, какой обычно бывает у выходцев из семей, основавших государство, а также столь свойственным солдату армии КОГ нежеланием признавать в себе те черты, которые он считает за слабость. Этот человек хочет понести наказание из-за уверенности в том, что подвёл своих боевых товарищей, а также опозорил своё имя и честь полка. Для него сама мысль о том, чтобы быть освобождённым из-под стражи, но постыдно разжалованным в гражданские, да ещё и с признанием его психически больным, куда хуже перспективы смертного приговора или пожизненного срока. К сожалению, для жителей Тируса это нормально. Кстати, кто такой Карлос?»

(Из неофициального отчёта доктора Монро Аллейна,

консультирующего психиатра, в канцелярию военного суда.

Копия направлена председателю Прескотту с пометкой

“Ознакомиться перед внесением в отредактированное дело”.)

БАР “РЖАВЫЙ ГВОЗЬ”, УЛИЦА КАЛОНА, ДЖАСИНТО. МЕСЯЦ ИЗОБИЛИЯ, СПУСТЯ 11 ЛЕТ СО “ДНЯ ПРОРЫВА”.

Каждый день вместо привычных мест Аня видела лишь зияющую пустоту, и не только потому, что их уничтожили черви. Стоило лейтенанту лишь обратить свой взгляд куда-либо, как она сразу же подмечала, что Маркуса там нет, и больше он никогда тут не появится.

Аня вошла в бар “Ржавый гвоздь”, в котором обычно заканчивались её поиски Маркуса, когда тот брал увольнительную и переставал отвечать на рацию. Не сказать, что ему часто выпадало отдохнуть, но когда он хотел на время скрыться ото всех, то обычно заглядывал именно сюда. Почти всегда это случалось, когда погибал кто-то близкий ему из числа сослуживцев. Он садился высокий табурет возле барной стойки и, заказав себе немного выпивки, так и сидел тут, часами не сводя глаз со стакана.

Из разговоров с работниками бара Аня узнала, что Маркус обычно заказывал не больше одного-двух стаканов. Хотя однажды, как они говорили, он просидел в баре шесть часов подряд, осушив за это время целую бутылку яблочного бренди из Марандая, но каким-то невероятным образом всё равно ушёл сам на своих двоих, даже не пошатываясь.

“Да, помню этот случай. Он пришёл тогда ко мне в казармы и, едва сняв куртку, завалился спать на койку, и мне пришлось оставить его там, потому что надо было идти на дежурство. Единственный раз, когда он остался у меня на всю ночь, а я даже не смогла побыть с ним”.

Свой поступок он объяснил лишь одной фразой: «Курзон». Да, точно, Роланд Курзон. Маркус сказал, что врезал ему как-то раз. Аня не сразу поняла, что драка с Курзоном случилась, когда они ещё детьми были, и что уже взрослого Роланда, служившего в пешем патруле, как раз недавно убили. Чёрт, Маркус никогда ничего не забывал: ни имя, ни позывной, ни отметки на карте, ни о тех, перед кем он чувствовал свою вину.

– «Зайдёшь?» – окликнул её бармен. Сегодня на смене был Чез. Поставив на стойку небольшую пивную кружку для Ани, он плеснул туда пива из стеклянного графина. – «Сто лет тебя уже тут не видел».

Аня замерла на пороге, инстинктивно высматривая потёртую лётную куртку из дублёной кожи, перекинутую через барную стойку, хотя и понимала, что не найдёт её тут. Подойдя к стойке, она взяла кружку, прекрасно понимая, как все вокруг на неё пялятся. Это всегда так происходило, ведь другие женщины, как правило, в этот бар не захаживали. Обычно Аню это не сильно волновало, так как большинство выпивавших тут были из числа солдат, вспомогательного персонала штаба, или же врачей из Медицинского центра Джасинто. Многих она даже знала в лицо. Но в этот раз Аня почувствовала себя беззащитной и… озлобленной. Да, именно что озлобленной. Её злило то, что все сидят тут и пьют, а у Маркуса такой возможности уже нет. В голове Ани проносился странный вихрь эмоций.

– «Я Дома жду», – сказала она.

– «Он ещё не приходил», – сложив руки на груди, Чез локтями упёрся в стойку. – «Слушай, мне и вправду жаль, что всё так вышло с Маркусом. Но не переживай. Он же крепкий, как кремень, а тюрьму всё равно закрывать придётся, когда черви до неё доберутся, а уж эти твари сорок лет ждать не станут. А если даже и станут, то нам же легче жить станет, не так ли?»

Интересное умозаключение. Глупое, конечно, полное самообмана, но всё же высказанное из лучших побуждений. Такие фразы люди обычно говорят, чтобы подбодрить друг друга, когда надеяться уже не вообще не на что. Аня окинула бар взглядом в поисках свободного стула. Если сесть за стол, то со стороны покажется, что она только и ждёт, как бы к ней кто-нибудь подсел, но Ане как раз этого и не хотелось. За другим столом сидел Доннельд Матьесон, совсем недавно получивший звание младшего лейтенанта, но, кажется, он уже собирался уходить. Вероятно, спешил на очередную игру в трэшбол. Неплохой паренёк, никогда не унывает, всегда сам предлагает помощь и всё время готов поработать. Через месяц-другой его поставят командовать собственным взводом.

“Паренёк… Господи, да мне самой уже тридцать. Даже если всё уладится, мне под семьдесят будет, когда Маркуса выпустят”.

Хотя всё это вовсе не имело значения. Он был её мужчиной, и Аня готова была ждать его хоть целую вечность, если потребуется. Она всё для себя решила ещё двенадцать лет назад на вручении медалей, когда сжимала в руке Звезду Эмбри, которой посмертно наградили её мать, а боль в душе от потери близкого человека ещё не успела утихнуть, почти что не позволяя сделать вдох. Маркус тоже был совершенно разбит из-за смерти Карлоса, хоть и делал вид, что у него всё в порядке. Неумение пить крепкие напитки и отчаянная нужда в поддержке, когда всё вокруг приносило лишь нестерпимые страдания, привели к тому, что Маркус проводил Аню к безмолвию опустевшей квартиры Елены Штрауд, где их сплотила общее горе и бушевавшие гормоны.

“Маркус говорил, что нам не стоит этого делать. Такие отношения между простым солдатом и офицером недопустимы. А я ответила, что нам просто надо соблюдать осторожность. Поначалу аж дух захватывало от того, как мы тайком проводили время вместе. А затем всё перешло в привычку, став нашей маленькой постыдной тайной, а вовсе не тем, чего я желала. Какой там антоним к термину “платонические отношения”, когда телом мужчина полностью твой, но душа его скрыта под семью замками? Должно же это как-то называться”.

Аня сделала несколько глотков пива, имевшего странноватый сладкий вкус. Должно быть, эту партию варили из пшеницы. Поболтав остатки напитка в кружке, она смыла остатки стремительно уменьшавшейся пены со стенок. Ане не довелось познакомиться с матерью Маркуса, но знала его отца достаточно хорошо, чтобы понимать, как они оба были зациклены на своих исследованиях. В детстве у Маркуса было всё, о чём только можно пожелать, кроме родителей, уделяющих ему время и внимание. Они всегда переживали лишь о его будущем, совершенно не думая о том, что о ребёнке надо заботиться здесь и сейчас.

Чез постучал костяшками пальцев по пустому стеклянному графину, стоявшему перед Аней на стойке, отчего тот зазвенел.

– «Повторить?» – спросил бармен.

Аня оказалась застигнута врасплох видом пустой кружки. Она просидела тут куда дольше, чем ей показалось, а Дом так и не появился. Ну да ладно, это всего лишь пиво. Как будто она тут каждую ночь напивается в сопли. Аня вообще редко когда спиртное употребляла.

– «А почему бы и нет?» – ответила она. – «Спасибо, Чез».

“Ну где же ты, Дом?”

У Ани для него всё равно были дурные вести, хотя, можно подумать, будто и сам Дом этого не знал. В канцелярии военного суда им подтвердили, что единственный вид апелляций по такому обвинению может быть подан лишь в плане приговора, который уже смягчили, заменив смертную казнь тюремным сроком. Оставалось лишь попробовать скостить Маркусу срок по здоровью.

“Зачем все эти правила? Чёрт, да кому они до сих пор нужны ещё? От целого мира остался лишь один город, живущий по законам военного времени, а мы до сих пор цепляемся за какие-то правила, которые уже вообще никакого смысла не имеют”, – Аня взглянула на циферблат наручных часов, показывавший 18:05. – “Чем ты сейчас занят, Маркус? Прочёл ли мои письма? Может, прямо сейчас как раз их и читаешь? Что же это зверьё там с тобой сотворило? И почему ты не позволяешь мне тебя навестить?”

– «Привет, Аня», – произнёс кто-то, сев на стул рядом с ней. Аня услышала шорох ткани, почувствовав аромат карболового мыла с нотками спиртного. – «Ты как, нормально?»

Это был Барри, работавший хирургом-травматологом в Медицинском центре Джасинто. Аня не смогла вспомнить его фамилию, сомневаясь, что вообще её знает. У врачей и офицеров из боевого информационного центра было некое сходство характеров, ведь и те, и другие были словно винтики в этой гигантской мясорубке. Аня отправляла людей на задание, а затем слушала, как они ловят пулю и орут, чтобы их забрал эвакуационный вертолёт, после чего Барри и его коллеги пытались по кускам сшить этих людей в реанимационных палатах. Этот бар ближе всех располагался к больнице, так что медики бежали сюда после смены, чтобы напиться до беспамятства.

– «У нас раненный! У нас раненный!» – эти слова Аня, должно быть, слышала уже тысячи раз за последние тринадцать лет, но каждый раз от них у неё всё внутри холодело. Сигнал, пройдя сквозь линии связи, поступал к ней из динамика радиостанции. Как и в тот раз, когда она слышала, как умирает её мать. – «У нас раненный! Противник убит или покалечен!»

– «Я жду Дома», – сказала она.

– «А-а-а, ясно».

– «Нет, ты меня не так понял», – Аню куда больше возмутила мысль о том, как кто-то может счесть, что Дом забросил поиски Марии, чем предположение, что она тут же прыгнет в чью-то другую постель, раз Маркуса больше нет рядом. – «Он пытается собрать в городе денег на подачу апелляции по делу Маркуса».

Барри в ответ лишь молча уставился на неё.

– «А к вам ведь порой привозят заключённых из “Глыбы”, да?» – спросила Аня и, заметив, как её кружка вновь опустела, выругалась про себя, что уже слишком долго тут сидит. – «В каком они состоянии, когда их привозят на осмотр?»

Аня понимала, что своими вопросами ставит Барри в неловкое положение. Она пронаблюдала за тем, как хирург, моргнув несколько раз, отпил из своего бокала, чтобы выиграть для себя немного времени, за которое можно придумать, как бы помягче описать Ане то, что она, к своему ужасу, и так уже понимала.

– «Ты от меня какого ответа ждёшь?» – наконец спросил Барри. – «Такого, чтобы тебя устроил, или честного?»

– «Честного», – ответила Аня. Надо было идти до конца.

– «Твою мать, так и знал, что ты так скажешь», – выругался хирург. Чез, бесшумно появившись рядом с ними, словно призрак, наполнил кружку Ани, будто бы понимая, что ей без этого сейчас никак. Барри и свой бокал протянул бармену. – «Ну, самая частая причина смерти среди заключённых – это… нож в спину… травмы от ударов тупыми предметами… Вообще-то, не так уж и часто их к нам возят. Вот честно, я всего лишь троих видел за всё то время, что в Медицинском центре Джасинто работаю. Обычно они сами со всей это хренью разбираются, да и к тому же там теперь уже не так уж и много людей обитает. Остались только самые крепкие, и силы у них равны, чтобы до конца друг друга перебить».

Барри внезапно умолк, будто бы понял, что слишком жестковато обрисовал картину, а затем продолжил.

– «Показатель средней продолжительности жизни заключённого в два года был верен в прошлом, но самые приспособленные пережили этот срок. Недавно к нам одного привозили, но… затем снова увезли. С ним всё в порядке было, так что, полагаю, он теперь снова под замком».

Аня и сама не знала, какие эмоции у неё сейчас на лице проявились. Ей уж точно хотелось расплакаться, но она всегда хорошо умела стиснуть зубы и подавить в себе это желание. По крайней мере, ей так казалось. Немного поёрзав на стуле, Барри взглянул ей прямо в глаза.

– «Есть вести от Маркуса?»

– «Он отказывается встречаться со мной, а на письма не отвечает».

– «Возможно, ему их просто не передают».

– «Он сказал Дому, что нам обоим надо забыть о нём, и больше мы от него ничего не слышали», – пробормотала Аня, сама не понимая, за каким вообще чёртом рассказывает о таком Барри. Может, лишь для того, чтобы, произнеся эти слова вслух, самой в них поверить? – «А как я могу о нём забыть?»

– «Да ладно тебе», – ответил Барри. – «Сколько нам всем вообще жить осталось-то? Может, и меня уже завтра не станет. А может, и тебя. Тебе сейчас сколько? Тридцать пять? Да ты ещё молодая».