Текст книги "Gears of War #5. “Глыба”"

Автор книги: Карен Трэвисс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 44 страниц)

– «Ты там как, в норме?» – спросил он, тут же мысленно укоряя себя за глупый вопрос. – «Что случилось?»

Вышедший из туалета Маркус, едва не упав на дверной косяк, застегнул ширинку.

– «Я кровью ссу. Почки отбили».

– «Откуда ты знаешь?»

– «Из курса основ первой помощи в бою».

– «Так, жди тут. Сядь пока, или ляг».

Нико никогда не звонил Маре на работу, но надо было срочно что-то предпринять. Он снял трубку с телефона, располагавшегося в подсобке санитара, и набрал номер.

– «“Скорая помощь” слушает», – раздался голос из трубки. – «Можете подождать? У нас сейчас много вызовов».

– «Милая, это я. Можешь мне кое-что подсказать?»

– «Ник, это ты? Всё в порядке?»

– «У меня тут заключённый увечья получил, а врачи к нам не приедут», – Нико постарался использовать врачебные термины. – «У него травма лицевой части головы. Вероятно, дали по роже. А ещё тупая травма нижней части спины. Там всё – один сплошной синяк, а сам парень еле дышит и кровью ссытся».

– «У него почки повреждены», – устало сказала Мара.

– «Да, он так и сказал. Мне-то что делать?»

– «Следи за тем, чтобы кровью не истёк и обеспечь постельный режим. Насчёт травмы головы: если сознание не потерял, то, скорее всего, ничего страшного».

– «Какие ему лекарства дать?»

– «Никакие, у его почек сейчас и так работы навалом. Можно дать какие-нибудь не очень сильные обезболивающие и антибиотики, если начнётся воспаление, так что за его температурой тоже следи».

– «И всё?»

– «В целом, да. Если там что-то посерьёзнее проявится, то тогда уже к хирургу надо», – Мара умолкла. Нико услышал, как на заднем плане кого-то вызывали через больничную систему громких оповещений, лязг каталок и писк сирены тревоги. – «Ник, у тебя проблемы? Это ты его ударил?»

К своему удивлению Нико заметил, что вопрос показался ему возмутительным.

– «Я не дал забить его до смерти. Он простой солдат, который с катушек слетел на войне. Его вообще не стоит тут держать».

– «Боже, только не влезай во всё это, ладно? Это всё равно никогда не помогает, Ник, поверь мне на слово. Просто не лезь туда».

– «Я делаю то, что должен. Спасибо, милая. Увидимся».

Когда Нико вышел из подсобки с таблетками, Маркус сидел на краю кушетки, зажмурившись явно от нестерпимой боли. Спустя несколько секунд он, видимо, заметил, что Нико стоит рядом с ним, после чего вновь сделал вид, что он в порядке. Его лицо вновь стало выражать безразличие, но Нико уже всем этим было не убедить.

– «Лучше приляг, Феникс», – сказал он. – «Я тут с женой посоветовался, она в “скорой” медсестрой работает. Тебе надо соблюдать постельный режим, принять обезболивающие и антибиотики. Больше я ничего для тебя сделать не могу, дружище, извини».

Маркус в ответ лишь уставился на него, а затем медленно моргнул.

– «Всё нормально», – пробормотал он, облизнув разбитую губу. Казалось, он хочет что-то спросить. – «Чего ты со мной так возишься? Тебе не по хер?»

– «Ты солдат, рисковавший своей жизнью ради других. Всё остальное значения не имеет».

– «Я же отказался выполнять приказ, и из-за меня люди погибли, так что оставь свою жалость для тех, кто её достоин».

Возможно, это и был упрёк, но прозвучала эта фраза скорее как констатация факта, почти что извиняющимся тоном. Нико никогда не утруждал себя присмотром за тем, чтобы заключённые не покончили с собой, потому что в большинстве своём от них мёртвых вреда было куда меньше, чем от живых. А ещё он понимал, что Мара права: он лез не в своё дело. К тому же, есть люди, которых уже не спасти, как не пытайся. Может, Маркусу уже на самом деле было незачем жить дальше, и не давать ему умереть было проявлением жестокости. Но у него всё равно оставался на воле человек, который мог бы ему помочь. Письма от девушки Маркуса до сих пор лежали в кармане у Нико. Возможно, именно это помогло бы бедняге сейчас.

– «Ну, помимо меня есть и другие люди, которым не всё равно», – сказал Нико.

Сунув руку в карман куртки, он достал оттуда одно из писем, протянув его Маркусу так, чтобы тот смог разглядеть выведенные от руки строки на потёртом конверте с эмблемой армии КОГ. Маркус тут же узнал этот почерк. Несмотря на то, что он не проронил ни слова, выражение его лица тут же выдало, как же сильно он сломлен внутри. Когда его Кэмпбелл метелил, как говно последнее, Маркус разве что стон издал, но вид этого убористого почерка с методично выведенными буквами заставил его прослезиться. Некоторое время он не сводил глаз с письма, а затем покачал головой.

– «Ей надо забыть обо мне».

– «Это тебе надо прочесть эти письма».

– «Нет», – Маркус вновь покачал головой, сжав губы, чтобы вытерпеть боль от вдоха. – «Не надо».

Взгромоздившись на кушетку, он перевернулся на живот, уткнувшись лицом в сложенные под головой руки. Нико знал, как решить любую проблему в тюрьме, но не эту. Что делать, когда человек, который, судя по его виду, никогда в жизни не убегал от проблем, молча решил, что ему больше незачем жить?

– «Я всё равно сохраню их для тебя», – с этими словами Нико спрятал конверт обратно в карман куртки, а затем оставил Маркуса одного, заперев за собой дверь, как и гласили правила. Оказавшись в коридоре, Нико вновь достал письмо. Конечно, оно не ему предназначалось, но если его девушка в нём писала, что хочет с ним расстаться, то, пожалуй, лучше было бы не отдавать Маркусу такое письмо. К тому же, в тюремной канцелярии его и так уже открывали, а потом запечатали обратно. Отклеив верх конверта, Нико обнаружил внутри фотографию и лист бумаги. Фотография оказалась напечатанной на столь тонкой бумаге, что даже сквозь конверт её было не нащупать. На обороте фотографии карандашом была выведена надпись: “Ты отвернулся”. Когда Нико перевернул фотографию изображением к себе, то у него дыхание перехватило.

Судя по обстановке, это было снято где-то в армейских помещениях. На голове Маркуса, одетого в комплект брони, виднелась чёрная бандана с сержантскими нашивками. Он стоял у стола, а камера запечатлела его в тот момент, когда он повернулся в сторону, смотря куда-то за кадр. За столом сидела весьма миловидная женщина со светлыми волосами. Выглядела она крайне элегантно и привлекательно даже в серой форме офицера КОГ, не прилагая к этому ровно никаких усилий. Она смотрела на Маркуса таким взглядом, что становилось сразу понятно, что для неё весь свет клином на нём сошёлся.

Вот значит, кого он потерял. Не только своего отца, друзей и честь, а ещё и женщину, которая его любила. Нико почувствовал себя извращенцем, читающим чужие письма. Развернув единственный лист бумаги, лежавший в конверте, он сумел прочесть лишь первые строки.

“Маркус, я всегда буду ждать тебя тут, сколько бы времени не прошло. Ведь ты мой, а мама научила меня никогда не принимать отказа”, – говорилось в письме.

Нико решил, что провалиться ему на месте, но Маркус Феникс всё равно прочтёт это письмо и ответит на него. Он позаботится об этом, и даже бумагу для ответного письма раздобудет. Порой женщины и впрямь ждали своих мужчин долгие годы, хотя мало кто вообще возвращался живым из “Глыбы”.

“Но Маркус вернётся. Он не заслуживает такой участи”.

Нико поймал себя на том, что мысленно зовёт его просто Маркус, а не Феникс, и даже не “Заключённый №B1116/87”. Спрятав лист бумаги и фотографию обратно в конверт, Нико решил навестить Маркуса через час.

КРЫЛО “D”, “ГЛЫБА”. ДВАДЦАТЬ ШЕСТЬ ЧАСОВ СПУСТЯ.

– «У нас двое без вести пропавших», – сообщил Чанки, по-прежнему будучи полностью поглощённым в вышивание своего ковра. Он сидел в камере, скрестив ноги, как это делали портные в старые времена. – «Обычно мы бы уже нашли тела, но, вероятно, в наши дни их в мусорную кучу сбрасывают».

Рив остановил тележку с едой возле его камеры. Чанки следил за всем, словно ходячая видеокамера. Он был уже немолод, да и большой физической силой никогда не отличался, так что в основном сидел в своей камере и просто наблюдал за происходящим вокруг, лишь иногда выполняя какие-нибудь поручения, не требовавшие больших усилий, например, ремонтировал что-нибудь. А ещё месторасположение его камеры позволяло Чанки видеть всех, кто входит и выходит, так что он продавал эту информацию, постоянным покупателем которой стал Рив.

– «Маркус в медсанчасти», – Рив зачерпнул из кастрюли немного микопротеиновой похлёбки и несколько картофелин сверх нормы. В это время года их жёлтая мякоть была всё так же вкусна. Картофель выращивали на любом свободном участке почвы в этих стенах, хотя порой плоды вырастали не больше виноградин. – «Его местоположение известно, так что не пропал он».

– «А ты-то откуда знаешь?»

– «Потому что мне самому по жопе прилетит, если допущу, чтобы он в драки лез».

– «Я и не думал, что Мерино его так сильно побил».

– «Это не Мерино. Вертухаи его так отхерачили, что тело всеми цветами радуги переливается».

Чанки, перестав сшивать кусочки ткани, хмуро уставился на рисунок ковра, почти что глядя сквозь него.

– «И всё это из-за меня. За мной должок перед этим парнем», – он завязал нить толстым узлом. – «Вот же мудачьё. Это был Парментер?»

– «Кэмпбелл».

Чанки окончательно отложил своё шитьё, взглянув на Рива.

– «Вот это новости. Никогда бы не подумал, что он такой мразью гнилой окажется», – Чанки покачал головой. – «Чем Фениксу отплатим?»

Рив понимал, что люди на воле никогда не поверят в то, что даже в такой выгребной яме, как эта тюрьма, у людей осталось чувство общности и братства. Когда общество и все его правила настиг крах, заключённые могли как начать пырять друг друга заточками, так и сплотиться перед лицом опасности. Риву казалось, что именно это сейчас и происходит. Всё это называлось “раскол”. Рив узнал этот термин когда-то давно из древнего журнала со статьями о ведении бизнеса, который нашёл в туалете. Бумага, на которой он был напечатан, были слишком плотной и блестящей, чтобы ею подтираться. Если между двумя группами и установилось шаткое перемирие, то после такого случая вновь обострит отношения, и всё сведётся к первобытному строю. С каждым годом тюрьма уменьшалась в размерах из-за того, что количество заключённых неспешно сокращалось, и некоторые части тюрьмы закрывали за ненадобностью. Заключённым приходилось потесниться, что лишь приводило к обострению агрессии.

“Говорят, любые животные начинают нервничать, когда территория их обитания становится всё меньше и меньше. А кто мы, если не животные?”

К тому же, в дело уже вступил принцип “враг моего врага – мой друг”. Возможно, Маркусу это и не нравилось, но теперь он стал одним из них. И если надзиратели избили его, то все сидящие тут восприняли это, как личное оскорбление, и им даже не обязательно было питать к Маркусу симпатий, или вообще быть с ним знакомым, чтобы верно относиться к ситуации.

– «Если он выживет, то его обратно сюда переведут», – сказал Рив. – «Так что, наверно, надо попробовать договориться с Мерино, чтобы не лез к нему».

– «И как нам это удастся?»

– «Придумаю что-нибудь».

– «Если у Маркуса такие крутые связи и тому подобное, то как так вышло, что он вообще сюда загремел?»

– «Это ж армия, поди их там разбери. Ладно, пойду остальным паёк разносить, а то Мерино меня до потери пульса отмудохает, если еда остынет».

Пнув по рычагу тормоза, Рив покатил дребезжащую на трещинах в плитке тележку к следующей камере, размышляя о том, что бы сказали его бывшие подельники, увидев, как он корчит тут из себя повара и доставщика еды. Профессиональный наёмный убийца превратился в обычную домработницу. Но Рив был всё ещё жив, а его бывшие подельники, вероятно, уже пошли на корм червям. В этих стенах престижность работы измерялась совершенно в другом ключе. Наряды по кухне означали, что ты контролируешь распределение пище в мире, страдающем от голода. Риву это нравилось, ведь подобная работа даровала ему те же привилегии, что и его умение превратить мозг цели в кашу при помощи единственного меткого выстрела высокоскоростным патроном с расстояния в три сотни метров. К тому же, пищевые отходы и кожура от овощей тоже имели свою ценность, ведь из них гнали самогон. В тюрьме установилась внутренняя экосистема со своей собственной экономикой, обеспечивая этому миру внутри стен полную автономность. Даже глюкозу, нужную для подкормки микопротеиновых ферм, производили в ходе фотосинтеза бактерии, которые жили в собственном запечатанном небольшом аквариуме. Этот аквариум был единственной вещью в “Глыбе”, не испытывающей недостатка в солнечном свете.

Мерино по-прежнему рулил всем на этаже, где царила атмосфера уголовного мира. И хоть Рива такое положение вещей вполне устраивало своей привычностью, он всё же задумывался над тем, как бы Маркус тут всё организовал.

“Но ему весь этот быт неинтересен. Он просто хочет умереть. Застряв тут, он заперся в своём внутреннем мире… Кстати, где Альва? Может, он подцепил какую-то крайне серьёзную херню, и его забрали, чтобы нас не заразил… Опять же, зачем нас в живых тут оставлять? Блядь, какой в этом смысл? Просто по привычке?”

– «Рив, ёб твою мать, мы тут с голоду уже подыхаем!» – крикнул Лёшарс. Эхо разносило голоса по этажу так, что любой заключённых их слышал. Ничто в “Глыбе” не оставалось в секрете, разве что если в голове это у себя держать. – «Давай шевелись уже!»

– «Ты самогонку делаешь?»

– «Может быть».

– «Могу рассказать, где я заныкал картофельные очистки».

– «Твою мать, ладно, один литр, и не больше».

– «Договорились».

Так и устанавливались связи. Все вокруг слышали, как они договорились о цене. Раньше спиртное приходилось прятать от вертухаев, но теперь же они смотрели на это сквозь пальцы, потому что всем уже было наплевать, да и к тому же надзиратели не так уж и часто спускались на этаж, точно так же употребляя непрерывно производимую самогонку, как и остальные заключённые. Напиток стал тюремной валютой. Рив бросил взгляд на мостки в поисках Ярви и Галлего. Обычно они всегда держались рядом друг с другом, но сегодня встали на противоположных концах перехода, будто бы поругались. Ярви почти незаметно кивнул Риву, дав ему понять, что хочет увидеться с ним позднее, а затем отвернулся. Он явно затребует свою долю от этого литра.

– «Эй, Рив! Твою мать, ты что, так яростно дрочил, что совсем оглох?!» – кричал Вэнс. – «Сказали же: раздавай паёк быстрее!»

В этих криках не было никакой реальной угрозы, а лишь бахвальство. Рив направился к следующей камере неспешным шагом, потому что мог себе это позволить. Как и в случае с Мерино, никто бы не стал рисковать и устраивать выёбоны с наездами на него.

– «Лучше тарелки отмой, а не то силой кормить начну, и не самым безболезненным способом».

– «Ага, конечно. Давай, блядь, уже быстрее».

Некоторые заключённые ели прямо в камерах, другие же предпочитали сидеть за столом. “Инди” по имени Эдоуэйн, чьи родители были родом из Пеллеса, по-прежнему держался в стороне от других в своей камере, расположенной в южном конце этажа. Во время Маятниковых войн он устроил диверсию, подорвав поезд с боеприпасами. Взрыв унёс жизни семисот гражданских, снеся половину Дормеры, из-за чего, по шкале масштабности преступления, Эдоуэйн находился где-то между весьма плодотворным маньяком и очень ленивым червем. Рив даже не знал, за кого считать этого “инди”: за террориста или успешного диверсанта. Но ему тут было не место, как и Фениксу.

Эдоуэйна кормили всегда в последнюю очередь, но единственной этому причиной было то, что его камера находилась дальше всех остальных. Рив опёрся о покрывающийся ржавчиной дверной косяк из железа. Эдоуэйн внимательно изучал лежавший на его кушетке клочок бумаги. Вернее даже, это были несколько склеенных вместе бумажных обрывков, напоминавших одеяло из разных лоскутов.

– «Могу предложить на выбор похлёбку, похлёбку или же похлёбку», – сказал Рив. – «А это что?»

– «Карта», – держа бумагу за уголки, словно изысканную кружевную салфетку, Эдоуэйн аккуратно развернул карту в сторону Рива, чтобы тот мог рассмотреть её. – «На ней я отмечаю, насколько сильно нам стоит волноваться».

Наполнив миску, Рив поставил её на небольшой хлипкий столик, стоявший в камере. С Эдоуэйном отношения портить было ни к чему, ведь у него имелась масса навыков, которые могли бы пригодиться в случае нештатной ситуации. Раз ума хватило поезд подорвать, то и с другими проблемами справиться сможет. Не так уж и много в этой тюрьме осталось технически подкованных убийц.

– «Хочешь, чтобы и я волноваться начал, да?» – спросил Рив. Эдоуэйн показал на линии, начерченные на карте. Частично эта карта состояла из листов, выдранных прямо из ходившего по рукам в тюрьме выпуска “Джасинто Дейли”, где было отмечено продвижение червей. Должно быть, Эдоуэйн решил, что это слишком важная информация, оттого и не стал пускать эту газету на туалетную бумагу.

– «Смотри, как далеко они забрались за последние пять лет», – “инди” показал пальцем на старую вырезку из газеты, приклеенную с краю карты. – «Если продолжат в том же духе, то совсем скоро уже захватят нас».

Рив уставился на карту. Чёрт, Эдоуэйн, видимо, все эти годы сохранял любую уцелевшую вырезку и прятал их где-то. Хотя, он ведь был диверсантом, натренированным на работу в тылу врага. Именно так он мыслил и работал: всё время наблюдая за ситуацией и оценивая риски.

– «Ну, возможно, нас взяли в кольцо. Но ведь эта местность стоит на твёрдой гранитной плите».

– «Они могут и с воздуха зайти», – Эдоуэйн медленно и аккуратно свернул карту, будто бы это был какой-то древний свиток из Национального музея Эфиры. – «У них есть риверы, а брумаки сами высотой с тюремную стену. Когда придет нужный момент, нас тут всех накроют, как два пальца. Мы сами себя загнали в ловушку».

Некоторое время он не сводил глаз с Рива, едва сдерживая улыбку, будто бы наслаждался тем, как до того медленно доходит реальное положение дел. Мысль о том, что подобное может произойти в любой момент, последние десять лет мучила всех заключённых. Но Рив, как и остальные, полагал, что черви копошатся где-то под ними, материализуя детские страхи о чудовище под кроватью. Налётами с воздуха они не особо занимались, да и десанта у них не было, так как отсутствовала необходимость в нём. По крайней мере, пока что отсутствовала.

– «Твою ж мать…» – протянул Рив. – «Но если они всё ещё не сделали этого, то…»

– «Полагаю, что у них и без нас целей для нападения немало. Хочешь и дальше сидеть тут в ожидании их атаки?»

– «А ты что предлагаешь?»

– «Сам знаешь».

– «Через стену или под землёй?»

– «Думаю, можем устроить подкоп».

– «Не пойдёт. Тюрьму построили именно в этом месте как раз в расчёте на подобное. Не выйдет у тебя тут подкоп сделать».

– «Всё у нас выйдет. Просто времени на это много уйдёт», – с этими словами Эдоуэйн встал и взял миску с похлёбкой. – «Я собираюсь валить отсюда, даже если вы все решите остаться и ждать, когда эти твари придут по вашу душу. Ё-моё, целая тюрьма людей, которые так напуганы, что не пытаются из неё сбежать. Только “шестерёнки” могут столь слепо идти на поводу».

“Но ведь правительство вывезет нас отсюда ещё до атаки. Да и к тому же, это место… Твою мать, может, не так уж оно и защищено, как мы полагали”.

Может, правительство их и вывезет отсюда, а, может, и нет. Когда всё это случится, у властей, вероятно, даже возможности такой не будет. Да, Эдоуэйн оказался прав: они и впрямь слепо идут на поводу у тех, кто стоит над ними. Рив понял, что за долгие годы, проведённые тут, отупел и потерял былую хватку, как и другие заключённые.

– «Ладно», – сказал он. – «Ты со мной просто поболтать решил, или говоришь мне всё это, потому что я могу достать нужные ресурсы?»

Эдоуэйн лишь хитро поднял бровь, ковыряя вилкой в коричневой кашице в поисках твёрдых кусочков в похлёбке.

– «А что, кто-то из вас, “шестерёнок”, когда-то со мной просто так поболтать заходил?»

– «Ладно, я в деле», – с этими словами Рив высунулся из камеры, чтобы взглянуть на покрытый ржавчиной жестяной циферблат часов в дальнем конце этажа. Нико Ярви так и стоял себе на мостках, опершись о перила и игнорируя Галлего. Не сводя глаз с Рива, он незаметно постучал пальцем одной руки по запястью другой. – «Мне пора идти. Зайду попозже».

Ярви, скорее всего, решил хорошенько его вздрючить за то, что Маркуса от неприятностей не уберёг. Оставив тележку в коридоре возле кухонь, Рив направился обратно к туалетам. Если в “Глыбе” и имелся свой аналог чего-то вроде демилитаризованной зоны, над которой никто не установил своё главенство, сохранив её нейтральной в дипломатических целях, то это были туалеты. Там решались все споры, заключались сделки, а излишне неосмотрительные и слабые заключённые самым болезненным путём узнавали, каково это: находиться на самом низу пищевой цепочки в мужской тюрьме.

Ярви уже ждал его там, опершись спиной об умывальник и скрестив руки на груди. Где-то в глубине здания вновь залаяли собаки. Любой шум, распространяясь по коридорам и вентиляции, начинал звучать абы где, совершенно сбивая с толку.

– «Я-то что мог сделать?!» – начал Рив, решив высказаться первым. – «Это вы, мудачьё, утащили его туда и избили».

– «Я был не на смене», – тихо ответил Ярви.

– «Моя что ли вина, что твои дружки служебных записок не читают?»

– «Я и не говорил, что ты в чём-то виноват».

– «Он сцепился с Мерино. За Чанки заступился, понятно дело, но всё же надо было понимать, куда лезешь».

Ярви так и стоял себе, не проронив ни слова. В его ладони лежала связка ключей, которую он рассматривал так пристально, будто бы один из ключей пропал, но если со связки глаз не сводить, то ключ каким-то образом найдётся.

– «Он там кровью ссыт сейчас. Кэмпбелл ему почки отбил. Когда вернём его на этаж, то будешь присматривать за ним, словно это твоя малолетняя сестричка-целка, понял меня?»

– «По большей части, Маркуса надо оберегать лишь от себя самого».

– «Любой ценой. Я не могу сидеть тут круглые сутки. Хочешь куревом разжиться – будешь следить за ним, как пёс за стадом на ферме. Таков уговор».

– «А ты, в свою очередь, самогонку хочешь достать».

– «Знаешь, мне не хочется, чтобы Феникса потом по кускам собирали».

– «Понимаю», – ответил Рив. Ярви кто-то башляет за то, чтобы с Маркусом всё в порядке было, не иначе. – «Тебе-то с этого не только курево перепадает».

Вновь взглянув на связку ключей, Ярви помотал головой. С его лица всё никак не сходила гримаса, которая обычно бывает, когда смотришь на нечто, вызывающее у тебя грусть и отвращение.

– «Ничего ты не понимаешь. Просто не дай ему помереть. Этот человек глубоко нездоров. Да, и принеси ему поесть чего-нибудь. Как готов будешь, постучи в защитную дверь».

Вся беда “Глыбы” заключалась в том, что заняться тут совершенно нечем было, кроме как подолгу обмусоливать малые дозы информации. Рив пытался не впадать в крайности, но быт в этом месте была отрезан от окружающей реальности, оборвав все связи с человечеством за стеной. Всю Эфиру могли уже дотла спалить, а он бы продолжал верить во все эти спектакли надзирателей, притворяющихся, что всё нормально. Поболтав половником в кастрюле с похлёбкой, чтобы выловить как можно больше приличных кусков овощей и протеина, Рив направился к защитной двери, за которой лежал путь в другое крыло.

“Если Маркус столь важен, так вывезите его отсюда. Это ведь несложно”.

Рив постучал в дверь, услышав в ответ долгий перезвон ключей и лязг засовов. Дверь распахнулась, и Ярви жестом пригласил его войти. Следуя за надзирателем к медсанчасти, Рив взглянул вверх сквозь решётку, служившую полом мостков, и заметил там уставившихся на него Галлего и Кэмпбелла. Сложно было представить себе, что Кэмпбелл мог кого-то избить. Из всех работающих здесь надзирателей он был почти что самым спокойным. Эта мысль не выходила у него из головы всю дорогу по коридору, пока Ярви не открыл дверь медсанчасти. В этот момент Рив и заметил Маркуса, стоявшего возле умывальника спиной к двери, и ему на секунду показалось, что тот был одет в какую-то пятнистую фиолетовую майку. Но затем пришло осознание того, что это была вовсе не майка, а его собственная кожа, превратившаяся в один сплошной синяк ебучих размеров. Вернее даже, это была целая россыпь нахлёстывавшихся друг на друга ссадин и синяков. У Рива всё внутри похолодело. Чёрт, да как вообще Маркусу ещё удавалось стоять на ногах с такими травмами?

– «Феникс, быстро в кровать!» – рявкнул на него Ярви. – «У тебя постельный режим. Это приказ».

Маркус развернулся к ним вполоборота, не убирая рук от умывальника. Остолбеневший от ужасающего вида его травм Рив сумел разглядеть, чем тот был занят. Маркус стирал свою майку. В мыльнице лежали два куска выжатой от воды ткани – вероятно, носки или трусы. От вида Маркуса, занимающегося стиркой, да ещё и в таком состоянии, Рив совсем обалдел. Хотя ведь Маркус – солдат. Рив знал, армейские живут по строгому распорядку, да и к тому же должны соблюдать чистый и опрятный внешний вид.

– «Всё нормально», – ответил Маркус. За исключением опухшей губы и синяка под глазом его лицо не так уж и пострадало, чего нельзя было сказать об остальной поверхности тела. Даже дышал он так, словно ему было от этого больно. Твою мать, да так оно и было. – «Пора на выписку».

– «Ничего у тебя не нормально».

– «Моча уже без крови», – Маркус выжал от воды майку, отчего крепкие мышцы его предплечий напряглись. – «Нельзя же тут всю жизнь пролежать».

Стряхнув майку от воды, Маркус хмурым взглядом разглядывал её некоторое время, словно бы пытаясь понять, где же у неё верх, а затем попытался натянуть её через голову. Но стоило лишь ему поднять руки, как Рив заметил, что по телу Маркус пробежала дрожь. Он не мог натянуть одежду на себя.

– «Да оставь ты её. У нас есть рабочие майки с застёжкой впереди», – вмешался Ярви, протянув руку за мокрой майкой. Подойдя к Маркусу, он взглянул на него, словно бы взволнованный отец на поранившегося сына. – «Рив еду принёс. Сядь, перекуси».

Некоторое время Маркус обдумывал, стоит ли поесть, а затем сел на край кушетки, уперев локти в колени и свесив голову. Он потёр лицо ладонями несколько секунд, будто бы беспробудно пил всю ночь. Ярви присел перед ним на корточки, чтобы взглянуть в глаза Маркусу.

– «Короче, Феникс, я уже говорил Риву, что если в дальнейшем ты хотя бы жопой на гвоздь сядешь, то я его кишки вместо подтяжек надену», – махнув рукой Риву, чтобы тот дал Маркусу миску с едой, Ярви достал что-то из внутреннего кармана куртки. Этим предметом оказались несколько листов фальцованной бумаги. Ярви положил их на кушетку. – «Его задача: присматривать за тобой. Так что прочитай это чёртово письмо, съешь эту долбанную похлёбку, а затем напиши ответное письмо своей девушке. Я даже бумагу для тебя раздобыл. Всё понял? Я пока за майкой схожу».

Несмотря на стиснутые зубы Маркуса, Рив заметил, как тот почувствовал себя крайне неловко от подобных разговоров, моргнув несколько раз.

– «Ладно», – ответил он.

Выходя из комнаты, Ярви одарил Рива хмурым взглядом, будто бы говоря тому, чтобы принимался уже за дело, или же валил отсюда. Рив протянул Маркусу похлёбку и ложку. Маркус проглотил пару ложек, но довольно быстро решил не доедать, отставив миску на тумбочку возле кушетки. Рив ждал, когда же Маркус развернёт письмо и прочтёт его, но тот лишь сверлил его отрешённым взглядом, словно бы смотря сквозь него. Рив никогда в жизни не переживал за чужих ему людей, прилагая к этому все усилия. Но именно этот бедняга теперь вовсе не казался ему чужим, и Рив изо всех сил пытался понять, как же так вышло.

– «Прочти уже письмо это», – сказал он. – «Напиши в ответ что-нибудь. Понимаю, что это непросто, но надо как-то жить дальше. Надо найти смысл вытерпеть это всё. Может, вам разрешат встретиться».

Маркус поднял взгляд на Рива. Сложно было понять, о чём он сейчас думает.

– «Если она придёт сюда, то мой вид лишь расстроит её до глубины души», – медленно заговорил Маркус. – «А если кто-нибудь из вас, мудаков, лишь один взгляд на неё бросил, то я пойму, о чём вы думаете, и мне придётся отхуярить вас до смерти».

Маркус очень тихо произнёс всё это сухим голосом, будто бы исполнение этой угрозы является его обязанностью, которую он не очень-то и хочет выполнять, но, тем не менее, всё равно претворит в жизнь. Это ведь даже угрозой не было, а именно что предсказанием чьей-то судьбы. По роду своей профессии Рива не так уж и просто было запугать, но с таким человеком, как Маркус, он ни разу в жизни не сталкивался. Риву потребовалось немало времени, чтобы понять, что же именно его беспокоило. Чёрт подери, Риву казалось, злить Маркуса было просто неправильно, и не потому что он запросто мог свернуть шею любому, кто ему на нервы действовал, а потому что от него прямо исходила аура непоколебимой добропорядочности.

“Да ёб твою мать, неужели я наконец-то свихнулся? Твою мать, откуда у меня вообще такие мысли в голову приходят?”

Рив по щелчку пальцем мог подавить в себе чувство вины или угрызения совести. Срать он хотел на то, что чувствовали его цели, потому что пользы никакой от этого никому не было, да и задач Рива это не меняло. Но в случае с Маркусом это было всё равно что пытать льва в клетке какого-то обшарпанного зоопарка – занятие совершенно бессмысленное и унизительное, потому что льву тут не место было, и всю свою убийственную мощь он тут использовать не мог. Маркус излучал репутацию истинного аристократа, упавшего на самое дно. По-другому это даже не опишешь. Риву вовсе и не обязательно было знать, есть ли Звезда Эмбри у Маркуса, чтобы понимать, что перед ним настоящий герой.

– «Короче», – начал Рив. – «Если будешь и дальше в драки лезть, то меня там по полу размажут. Так что не надо, договорились? Если уж собственную жопу не жаль, то хоть о моей подумай».

Маркус опять затих. Его лицо вновь стало непроницаемым, а в глазах потух этот странных огонёк.

– «Это Хоффман», – сказал он.

– «Ты всё время говоришь про этого Хоффмана. Кто это?»

– «Полковник».

– «А, да, верно. Ты решил, что это он попросил, чтобы за тобой тут приглядывали. Но на самом деле этот приказ пришёл из канцелярии председателя КОГ».

– «Ага. Это Хоффман», – Маркус встал, наклонив голову вперёд так, что на его лицо упала тень. Это был верный знак того, что разговор окончен. Он всё же забрал письмо и чистую бумагу, сжав их в кулаке. Рив воспринял это, как хороший знак. – «Ладно, мы тут закончили. Где там эта майка?»

Подойдя к двери медсанчасти, Маркус постучал по ней. Через несколько мгновений вернувшийся Ярви сунул ему в руки поношенную серую майку. Рив помог Маркусу надеть её на тело. Сунув письмо и бумагу под майку, Маркус выпрямился и направился по коридору к крылу “D”, убедительно делая вид, что вовсе не загибается от боли. Когда он прошёл вперёд, Ярви, взяв один из ключей, пристёгнутых цепью к его поясу, ухватил Рива за руку.