Текст книги "Gears of War #5. “Глыба”"

Автор книги: Карен Трэвисс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 44 страниц)

– «Не обращайте на меня внимания, капрал», – сказал он и пододвинул к себе поближе пустой ящик, где раньше хранились боеприпасы. Усевшись на него, полковник уставившись на дорогу, ведущую к Корреллу, в ожидании неизбежного.

ХОЛДЕЙН-ХОЛЛ, ВОСТОЧНАЯ БАРРИКАДА, ДЖАСИНТО.

Слишком поздно было придумывать отговорки, да и вообще разговаривать с Миррой.

Адаму пришлось использовать карту с мелким масштабом, чтобы отметить на ней продвижение Саранчи. Эту карту, детально отображавшую переплетения улиц, сделали при помощи наземных телеметрических станций в масштабе один сантиметр к одному километру на глянцевой бумаге. С годами её испещрённая карандашными пометками поверхность покрылась трещинами от постоянных сворачиваний. Но даже если она на части развалится, Адам всё равно не стал бы её выбрасывать, ведь карта принадлежала Элейн. Супруга профессора отмечала на ней все места и даты своих полевых работ, которые она посещала для сбора образцов.

“Ты ведь всё знала и понимала ещё задолго до того, как я вообще и помыслить о таком мог. Ты всегда была умнее меня, да и обдумывала всё куда тщательнее… Как бы я хотел увидеть тебя вновь, хоть на минуту. Всё бы на свете отдал за ещё одну возможность поговорить с тобой… Ты встречалась с Миррой? Она никогда не упоминала о тебе”.

Элейн пропала почти что двадцать лет назад. Адам надеялся, что она была мертва все эти годы, ведь он просто не мог смириться с мыслью о том, что Саранча держала её у себя в плену. Профессор нашёл её останки в туннеле. Это были плечевые кости и куски ткани, которую он тут же узнал. Вначале он скрывал от Маркуса все эти детали об исчезновении его матери, потому что это сразу бы вызвало массу вопросов о том, зачем вообще она полезла в эти туннели. Ну а затем это вошло у Адама в привычку, потому что он так и не нашёл в себе храбрости рассказать обо всём сыну. История повторялась заново, и Адам смирился с этим. Он хранил ото всех секрет о существовании Саранчи, пока не стало слишком поздно.

“А я ведь считал себя человеком честным и порядочным, а сам всем врал. И враньё это достигло просто катастрофических масштабов”.

Маркус никогда не задавал вопросов об этом. Даже будучи уже взрослым, он, казалось, смирился с тем, что эта вылазка Элейн в одну из пещер Эфиры окончилась трагедией, потому что внизу её поджидала Саранча, о которой никто не знал.

Землеройки. Всё это началось с проклятых землероек. Адам на несколько минут свернул карту, чтобы освободить место на столе. Ему было необходимо взглянуть ещё раз на этих существ. Элейн собирала различных особей для исследований, пока Адам всё ещё служил в армии во время Маятниковых войн, но ничего не рассказывала мужу, пока у неё не появились веские доказательства. Однажды она продемонстрировала Адаму маленькое существо с бархатистой шерстью, которое плавало в банке с формальдегидом. С виду это было вполне обычное животное, но когда Элейн получила его рентгеновские снимки, а затем и провела вскрытие, то обнаружила мутации. Как и у многих других исследованных ею землероек, у этой была дополнительная пара недоразвитых лап, спрятанных под шкурой.

“У нас обоих всегда были свои секреты друг от друга. Что ж это за семья-то такая? Неудивительно, что и Маркус о многом не рассказывает”.

Открыв дверцы настенного шкафа, Адам аккуратно снял с полки несколько коробок с папками для бумаг, которые скрывали банки с образцами от посторонних глаз. Вытащив пару таких банок, профессор поднёс их к свету, чтобы лучше рассмотреть содержимое. От вида этих животных в банках его всегда тошнило, а ещё появлялось чувство, что воздуха не хватает, будто бы он сам вместе с ними целую вечность тонул в этой соломенно-жёлтой жидкости. Одна из этих землероек оказалось той самой, что Элейн с такой гордостью демонстрировала Адаму перед тем, как его отправили на передовую в район Кашкура почти что тридцать лет назад. А вот в другой банке плавало нечто совершенно иное, и, казалось, оно всё ещё было живо.

Поставив обе банки на стол, Адам подождал немного, пока колебания жидкости внутри утихнут. Землеройка, медленно вращаясь, опустилась ко дну, как тонущий в кораблекрушении моряк. А вот другая особь, чьи обычные четыре лапки, а также два бугорка неразвившихся отчётливо виднелись сквозь мех, сначала всплыла к верху банки и перевернулась. Дёрнувшись пару раз, она начала тонуть. Чем дольше Адам разглядывал её, тем отчётливее видел исходившее от животного тусклое жёлтое свечение, но это были вовсе не блики солнечных лучей. Землеройка светилась сама по себе, и, несмотря на то, что животное уже давным-давно было мертво, живущий в его теле биолюминесцентный паразит по-прежнему ждал своего часа, как и предупреждала Мирра.

“Как-то даже непривычно обращаться на “ты” к самой королеве Саранчи. Мирра эта – женщина неглупая. Конечно, не чета тебе, Элейн, но ума ей всё же не занимать”.

Мирра первая придумала название для этих организмов – “Светящиеся”. Название это вошло в обиход при помощи Адама, пока сама эта светящаяся субстанция распространялась всё больше и больше, заражая трутней Саранчи одного за другим. Солдаты КОГ уже начали докладывать о том, что видели таких на поверхности.

Вдруг зазвонил телефон. В этот раз аппарат уже стоял на столе перед Адамом на расстоянии вытянутой руки. Профессор очень боялся пропустить чей-нибудь звонок, если с Маркусом случится какая-то беда. Резко потянувшись к телефону, чтобы ответить на звонок, Адам чуть было не сшиб стоявшие на столе банки, поэтому ему пришлось ловить их одной рукой, пока другой он прикладывал трубку к уху, прижав её плечом.

– «Звоню спросить, как у вас дела, Адам», – это был Нэвил. – «Всё нормально? Обычно вы рано приходите на работу».

Адам бросил взгляд на часы, выругавшись про себя, что опоздал уже больше, чем на час.

– «Извини, засел тут кое-какие бумаги разобрать и совсем потерял счёт времени», – ответил Адам. Это были не просто какие-то бумаги, а записи Элейн, и это было единственное, что могло их сейчас спасти. – «Приду к обеду».

– «Мне надо вам кое-что показать. У нас пропало несколько документов».

– «О, и каких же?»

– «Старьё всякое. Я решил поработать в архиве, пока вас не было, и… Короче говоря, тут не хватает нескольких отчётов о вскрытии тел червей. Я понимаю, что это вообще к нашему отделу не относится, но я, как вы знаете, из тех, кто предпочитает порядок во всём».

“Чёрт бы их всех подрал! Будь оно всё проклято!”

– «Да найдутся потом», – ответил Адам, понимая, что должен был скопировать документы тогда и вернуть их на место. Всё это было так давно, что профессору даже и в голову не могло прийти, что кто-то будет копаться в таких старых записях. – «Саранча эту информацию против нас всё равно использовать не сможет».

– «А ещё я нашёл какой-то странный снимок. Надо, чтобы вы на него взглянули».

– «Когда его сделали?» – спросил Адам, ожидая, что в ответ услышит, что снимок недавний и сделан во время наступления Саранчи. Потянувшись к стенному шкафу, профессор порылся там рукой в поисках запечатанной коробки со стеклянными пробирками, по-прежнему держа трубку плечом возле уха. – «И что там изображено? Для диагностики что-то снимали?»

Но услышав ответ Нэвила, у Адама сердце в пятки ушло.

– «Это фотография», – сказал тот. – «Мне кажется, это прорывная дыра, появившаяся ещё до “Дня Прорыва”. Собственно говоря, я уверен, что это она и есть».

Адам с трудом подбирал слова в ответ.

– «Откуда она там взялась?»

– «Без понятия. Надо будет над этим поработать».

– «Ты всегда был щепетилен в работе, Нэвил», – ответил Адам. С того самого дня, как Нэвил, ещё будучи робким и застенчивым младшим научным сотрудником, присоединился к работе над проектом Адама, он принялся проверять по несколько раз каждую строку, каждую мелочь и каждое уравнение с расчётами. Он стал своего рода гарантией успеха, вычисляя ошибки и замечая неточности. Без его участия разработка системы “Молота” могла бы надолго затянуться. Нэвил стал примером для подражания, и Адам невероятно им гордился, когда тот получил свою докторскую степень. Но теперь он постепенно превращался во врага. – «Увидимся позже».

Адам положил трубку. Клубок его тайных дел наконец-то стал распутываться. Сердце стучало, как отбойный молоток, но профессор и сам не понимал, стали ли тому причиной следы его обмана, начинавшие понемногу проявляться, или же осознание того факта, что у него осталось очень мало времени, чтобы перевезти свою исследовательскую базу в безопасное место. Если Саранча продвинется вглубь Эфиры, то уничтожит всё на своём пути, пожалуй, даже и не вспомнив о знакомстве профессора с самой королевой.

– «Время вышло», – пробормотал Адам. – «Ты ведь и сам понимал, что когда-нибудь этот день наступит».

Адам положил банки с особями и запечатанную коробку стеклянных пробирок в портфель, где лежали записи Элейн. Её направлением была биология развития организмов, так что она хорошо разбиралась в сфере видоизменения клеток организма землеройки. Жена Адама полагала, что шестиногая землеройка являлась потомком куда более крупного животного, которое давным-давно вымерло, а память о нём жила лишь в народных преданиях и байках о монстрах. Ограничившись лишь записями об изменении клеток, она и понятия не имела, что подобные мутации начали происходить лишь недавно.

“Именно так и происходит заражение Свечением. И работать мне придётся лишь с этими образцами”.

Будучи физиком по образованию и весьма толковым инженером, Адам всегда старался следить и за иными областями науки. Но теперь он пытался стать биологом, хотя у него ведь даже не было возможности обсудить что-либо с учёными из этой области. Опытных биологов у них уже не осталось. А даже если бы они ещё и были живы, то как бы Адам объяснил им, зачем ведёт подобные исследования?

“Видите ли, я тут повстречал королеву Саранчи, и она мне рассказала, что её вид борется за выживание против организма-паразита в подземных туннелях. Я обещал ей помочь уничтожить этого паразита в обмен на то, что она прикажет своему народу оставаться под землёй и не лезть к людям, но у меня ничего не вышло… Ну так что, поможете мне?”

Если раньше Адам пытался представить себе, какова была бы реакция Маркуса на такие новости, то сейчас он старался угадать, что бы ему ответил Нэвил. Все, кого он уважал, и за кого переживал, плюнули бы ему в лицо. Адам и сам это понимал, равно как и то, что вполне заслужил подобное.

На то, чтобы забрать остальные банки с животными, ушло ещё пятнадцать минут. Те образцы ткани, что профессор получил от Мирры, спустя все эти годы всё ещё светились, будучи упакованы под маркировкой биологически опасного вещества. Адам понятия не имел, что вообще с ними можно сделать. Он ведь не мог просто заявиться с ними в университет имени ЛаКруа с просьбой использовать их лабораторию. Профессору всё это оказалось не по силам, так что пришло время поделиться своими знаниями, не оглядываясь на то, какие из этого возникнут последствия лично для него.

“Они меня в тюрьму посадят, или просто расстреляют”.

Профессор поймал себя на мысли о том, что уже давно смирился с тем, что придётся покинуть этот дом и переехать в центр Джасинто по первому звонку. Об этом явно свидетельствовало содержимое его портфеля и стопки папок на полу его кабинета. Но что же станет с предметами искусства и памятниками истории? Холдейн-Холл был не столько домом, сколько хранилищем коллекции подобных вещей. Адам вспомнил, как в Шаваде наткнулся на развалинах попавшего под бомбардировку музея на бесценную статуэтку лошади из серебра, и то, как лейтенант Елена Штрауд отреагировала на его огорчение тому, что столь редкое сокровище древности в этом истерзанном войной мире просто лежит и ждёт, пока мародёры его украдут и переплавят.

“Картины, статуи… Это всё вещи, а не живые люди”.

Адам прошёлся по лестничному пролёту, разглядывая висящие на стенах картины, заходил во все спальни на своём пути, пока не собрался с духом, чтобы решиться на то, что и так надо было сделать. Каждая спальня кратко характеризовала того, кто в ней жил. Комната Маркуса осталась примерно в том же аккуратном состоянии, в каком он её оставил. С виду вообще и не скажешь, что здесь жил именно Маркус. Комната могла принадлежать кому угодно. Мебели в ней было немного, а на полке стояло несколько недочитанных книг, из которых торчали аккуратно оторванные полоски чистой бумаги, используемые в качестве закладок. Лежавшие в стенном шкафу штаны и рубашки были разложены по цвету. Маркуса никогда не надо было просить прибраться в комнате, здесь и так всегда было чисто. В спальне, которую Адам когда-то разделял с Элейн, стоял изысканный туалетный столик времён Серебряной Эры. На располагавшемся на нём стеклянном подносе до сих пор стояли её духи и кисточки. Взяв флакон с духами, Адам брызнул чуть-чуть его содержимого в воздухе, а затем вдохнул аромат. Духи эти напоминали ему о жене, поэтому расходовал он их с крайней осторожностью, ведь их уже давно не производили. Несмотря на то, что их аромат с годами менялся из-за окисления, он всё ещё был близок к оригинальному букету, чтобы вызвать у Адама горькие воспоминания об ушедшей из жизни супруге, которые почти что заставляли его разрыдаться.

Надев колпачок обратно на флакон, профессор заставил себя отбросить все эти воспоминания, после чего отправился вниз к лаборатории. После десяти лет постоянной жизни в разрухе даже у университета и Управления оборонных исследований не осталось ресурсов для замены устаревшего оборудования. Основными направлениями промышленности теперь стали производство еды и оружия с боеприпасами. Адаму оставалось лишь делать всё возможное, чтобы спасти оборудование из разрушенных школ и медицинских клиник общей практики, а затем починить его самостоятельно. Его лаборатория представляла собой дикую помесь сверхмощных компьютеров и собранных на коленке испытательных стендов.

“Живу уже, как “бродяга”. Брожу ночи напролёт по руинам и собираю уцелевшее. Эх, председатель Дальелл, узнали бы вы сейчас во мне того человека, которому когда-то медаль Октуса вручили? Где же тот профессор, что спас мир? А вот он, врёт всем вокруг, мародёрствует и проводит эксперименты по учебнику биологии для старшеклассников с самой опасной формой жизни на Сэре. Боже, помоги нам”.

Ему в голову пришла одна мысль, но Адам понимал, что это уже безумие какое-то. Сколько времени уже минуло с их последнего разговора с Миррой? В её подземный город профессор в прошлый раз наведался как раз перед “Днём-П”. У них и после этого были беседы, если так можно было назвать безуспешные попытки Адама связаться с королевой по рации, или же все те записки, что он прятал у входа в пещеры. Но итог всегда был один. Мирра доверилась Адаму, а он её подвёл. У королевы не осталось иного выхода, кроме как вторгнуться на поверхность и истребить людей ради выживания её вида.

“«Ты знаешь, кто мы такие, Адам»”, – вспоминал её слова профессор. Порой он куда отчётливее помнил голос именно Мирры, а не Элейн, с этими её повелительными нотками аристократа, свойственными лишь людям. – “«Ты знаешь, откуда мы пришли. Мы заслуживаем того, чтобы жить, у нас есть на это право. Но ты никогда не позволишь нам жить. Просто не забывай о том, что вещь, убивающая нас сейчас, однажды отнимет и твою жизнь, а я буду стоять рядом и смотреть, как ты умираешь»”.

Адам выдвинул нижний ящик одного из шкафов с документами. В нём лежал передатчик с намотанными на него проводами, куда больше смахивавший на старый фен для волос, подключённый к коробке с сигарами, нежели на прибор для связи. Саранча всегда хорошо умела перерабатывать технологии людей на свой лад, а теперь вот уже и собственные наработки делать стала, причём, чаще всего используя живых существ. Элейн была бы поражена тому, насколько ловко черви превращали другие виды в живое оружие ради своих военных нужд. Возможно, перед своей смертью она даже мельком успела их увидеть. Адам почти что надеялся на то, что в последний момент перед гибелью она узнала нечто новое и совершила открытие, ради которого и жила.

“У них ведь такая же цивилизация, как и у нас. Сами всего добились. Конечно, они нам враги, но нельзя отрицать всех их достижений и успехов”.

Адам подкинул передатчик на ладони и сдул с него пыль, понимая, что уже слишком поздно. Не будет конца этой войне, не будет перемирия. Даже само человечество разделилось пополам. Правительство КОГ, совершившее непростительное зло, выступило против непрощённых “бродяг”. От залпов из “Молота” людей погибло не меньше, чем от рук Саранча.

“А то и больше. Вот тебе и медаль за службу на благо человечества. Эту ошибку тоже придётся искупить”.

Поставив передатчик на стол, Адам запитал его от розетки. Он твёрдо решил попробовать ещё раз, ведь как знать, что из этого выйдет? Чувство вины профессора с каждым днём лишь усугублялось из-за невозможности рассказать обо всех своих тайных исследованиях. Хуже от этого уже точно не станет.

Адам сверлил приёмник взглядом целую минуту, прежде чем включить тумблер. Комната вдруг наполнилась тихим жужжанием электроприбора, который не включали уже долгие годы. Вероятно, второго приёмника, который использовала Саранча, уже и не осталось.

– «Мирра?» – позвал профессор в микрофон, хотя ему было тяжело просто произнести это имя. Внутренности передатчика продолжали жужжать, говоря о том, что прибор всё ещё работает. – «Мирра, это Адам Феникс. Нам надо поговорить».

Читая цитаты великих правителей, которые они произносили в поворотные моменты истории, Адам всегда удивлялся тому, как же им удавалось так верно подобрать слова. У них на каждый случай имелась фраза, врезавшаяся в память своей безупречностью. Но теперь профессор понял, что все эти политики никакого отношения к собственным цитатам не имели. Их либо заранее сочиняли для речей, либо уже после произнесения их по-своему переписывали эксперты по пропаганде. Сами же правители, лишённые всяческого воображения, произносили абсолютно незамысловатые фразы, которые совершенно не годились для учебников истории.

– «Светящиеся вас уничтожат, Мирра», – сказал он. – «Я знаю, что тебе не по силам самой найти средство против них, это и так понятно. Значит, мы нужны тебе. Тебе нужна КОГ. Остановись, ещё не поздно».

Адам некоторое время не сводил глаз с динамика, слушая тихое шипение помех в эфире. Он мог поклясться, что в какой-то момент услышал негромкий щелчок из приёмника. Но это могло быть что угодно, и профессор почувствовал себя глупцом из-за собственного убеждения в том, что кто-то ещё будет слушать эту частоту после стольких лет молчания.

Профессор запер помещение лаборатории, положил портфель в сейф и, забрав из шкафа отчёты о вскрытии, вызвал по телефону служебный автомобиль, чтобы поехать на работу. По коридору эхом разносилось громкое тиканье высоких напольных часов, напоминавшее гулкое сердцебиение. Порой даже неодушевлённые предметы могли быть куда красноречивее любого политика.

УПРАВЛЕНИЕ ОБОРОННЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ КОГ, ДЖАСИНТО.

Говорят, племена, жившие на далёких Южных островах, боялись попадать на фотографии, потому что верили, что те воруют душу. Нэвил никогда не высмеивал эти убеждения. Даже наоборот – он их понимал.

Иногда он совершенно спокойно смотрел на фотографии Эмиля, но порой ему становилось невыносимо больно, несмотря на то, что минуло уже пять лет. Большую часть времени рамка с фотографией Эмиля лежала лицевой стороной вниз на потрёпанной служебной брошюре о пенсионном фонде Управление оборонных исследований, канувшим в лету вместе с остальной экономикой Тируса. Почувствовав, что сегодня ему хватит сил смотреть на фотографию, Нэвил поднял рамку и поставил справа от экрана своего компьютера. На снимке широко улыбавшийся верзила Эмиль был запечатлён в форме полка графа Толлена, излучая гордость и преданность делу. Нэвил стоял рядом в деловом костюме с довольно жалким видом. На снимке виднелась надпись: “Моему младшему брату, которому достался ум”. Казалось, что их сфотографировал во время вручения медалей, будто бы в центре событий находился сам Эмиль. Но на самом деле снимок сделали в тот день, когда Нэвил получил докторскую степень, одевшись по такому случаю в весьма простенький костюм, который последний раз был на нём на похоронах отца. В Тирусе уже тогда было не найти такую роскошь, как академическая мантия. Мероприятие это называлось “капюшонная церемония”, и Эмиля это крайне позабавило, ведь, по его словам, это звучало, как будто брата в банду какую-то принимают.

Нэвил с радостью отдал бы свою докторскую степень, да и все остальные никому на хуй не нужные бумажки с признанием его гениальности за шанс отправиться служить тогда вместе с Эмилем. Сейчас уже нехватка солдат стала столь тяжёлой, что призвали бы и Нэвила, но его сочли слишком важным кадром для работы в тылу.

“Сижу тут на жопе ровно в безопасности. Прости меня, Эмиль”.

Мама, как обычно, даже не потрудилась прийти на церемонию. Нэвил счёл, что это и к лучшему. Откинувшись на спинку кресла, он попытался сосредоточиться на мыслях о том, сколько же энергии потребуется лазерному генератору “Молота”, размещённому на земле, но Эмиль никак не выходил у него из головы. Они ведь столько ещё могли бы сделать…

Из-за двери послышался грохот тележки с закусками. Дрожа и позвякивая, та остановилась в конце коридора. Людей в здании осталось немного, и в воцарившейся тишине оставшимся сотрудникам столовой во время своих обходов уже не приходилось громко выкрикивать, что развозят чай. Некоторые обыденные вещи никуда не исчезли даже с приходом червей. Без этого никак, ведь надо было задать мотив для нового для, чтобы напомнить всем вокруг, что надо жить дальше, и что однажды мир может вернуться к нормальной жизни.

“К какой ещё нормальной жизни? Новости глянь, всё понятно станет”.

Телевизор, который в последнее время никто не выключал, стоял на высоком шкафу для документов напротив стола Адама, будучи настроенным на один и тот же новостной канал. Впрочем, кроме него на всей территории Тируса никаких других каналов не осталось. Нэвил, поколебавшись некоторое время, не пройтись ли ему к тележке за чашкой кофе, решил, что посмотреть новости сейчас для него куда важнее. На экране показывали видеозапись, сделанную из вертолёта во время вылета на разведку. Располагавшийся в южной части плоскогорья Эфиры национальный парк, безмятежные пейзажи которого Нэвил неоднократно видел на почтовых открытках, по-прежнему замечательно выглядел. Но всё это резко изменилось в тот момент, когда вертолёт, с которого велась съёмка, изменил курс, и в кадре появились столбы дыма среди руин зданий, показывавших, как далеко продвинулась Саранча. Правительство КОГ вряд ли можно было обвинить в том, что оно скармливало собственному народу пропаганду, полную оптимизма. Запись с вертолёта говорила сама за себя: следующей целью червей станет сама Эфира.

“Что нам делать со всеми этими записями, если начнётся эвакуация? Их всех с собой не заберёшь. Мы ещё пять лет назад должны были начать переносить всё с бумаги в компьютеры. Как мы вообще будем работать на новом месте, если потеряем всё это?”

В Управлении оборонных исследований был свой план действий в случае экстренной ситуации, как и у всех остальных госучреждений. Они проводили выездные учения по переносу важной информации и оборудования в безопасное место с последующим повторным запуском в работу. Но таких безопасных мест становилось всё меньше и меньше. Порой Нэвил задумывался о том, владеет ли хоть кто-нибудь вообще всей этой ситуацией. Через год после “Дня-П”, грянувшего как гром среди ясного неба, и моментально начавшейся резни, а затем и куда большего числа жертв от залпа “Молота” война стала напоминать медленно распространявшийся пожар. У них было время вывезти то, что уцелело. Нэвил попытался представить себе, как будет выглядеть мир без национальных библиотек, архивов, университетов и музеев. Даже во время Маятниковых войн правительства всех стран прятали всё, что могли, но в этот раз всё было иначе. Конец света перешёл в свою завершающую стадию.

Нэвил поймал себя на мысли о том, что, само собой, есть кто-то с зарплатой куда больше, чем у него, кто держит всю эту ситуацию под контролем. Но затем доктор вспомнил, что государство на такое в принципе не способно. Даже правительство КОГ не может думать сразу обо всём.

“А ведь на мне лежит не меньшая ответственность за создание “Молота”, чем на Адаме… Кстати, а вот сейсмологи и геологи эти из университетов куда вообще смотрели, что не заметили, как Саранча всё это время под нами туннели рыла?”

В этой войне было столько вопросов, оставшихся без ответа, а также совершенно непонятных моментов, что даже те люди, чья работа заключалась в том, чтобы задавать вопросы, перестали это делать, не говоря уже обо всех остальных. В последнее время всех волновало лишь то, как произошло то или иное событие, а не почему. Нэвил понял, что совершенно не может думать о расчётах по необходимой энергии. Его внимание сейчас блуждало между новостями и мыслями о том, что же хватать в первую очередь, если план действий в экстренной ситуации накроется медным тазом, как это часто бывает. К тому же какие-то неясные, но назойливые страхи блуждали в его подсознании, словно акулы в океане.

Нэвил поймал себя на том, что так и продолжает разглядывать фото Эмиля, когда прозвучала сирена готовности к пожарной тревоге, состоявшая из трёх коротких гудков. Это означало, что персоналу следовало ожидать дальнейших указаний, пока специалисты проверяют источник аварийной ситуации. Бросать всё и бежать из здания надо было лишь после длинного непрерывного гудка. Казалось, никто рядом из служащих даже не засуетился. Нэвил принялся ждать, как и говорилось в инструкции, но, всё же, приоткрыв ящик стола, на всякий случай достал оттуда самое важное: исписанные блокноты, калькулятор и пистолет. Доктор понимал, что у него в жизни духу не хватит использовать это оружие. Положив все эти предметы рядом с фотографией, он приготовился закинуть их в портфель и бежать.

“Как там в инструкции говорится? «Оставьте все личные вещи»? Ага, как же. Замены им потом уже не найдёшь”.

Адам так и не появился. Настенные часы, на выцветшем кремовом циферблате которых виднелась выведенное витиеватым шрифтом название фирмы-производителя “Братья Колна, Джасинто”, показывали 13:06. Только что был полдень. Сверив время с наручными часами, Нэвил заставил себя вернуться к расчётам, представленным на экране его компьютера, тем не менее, не забывая прислушиваться к сигналам тревоги. Идущие фоном новости по телевизору не позволили ему забыть о том, как же стремительно ухудшалось их положение.

“Так, соберись. Как же мне повысить вырабатываемую мощность на двадцать процентов? Ведь именно столько прибору и нужно для работы”.

Нэвил вновь впал в своеобразный транс, уставившись на расчёты перед собой, но его из этого состояния выдернул длинный сигнал тревоги, после чего послышалось шипение системы оповещения персонала.

– «Внимание всему персоналу! Это не учебная тревога!» – раздался голос Горди, который явно был не особо рад тому, что приходится делать такие объявления. – «Пожалуйста, покиньте здание, следуя протоколу перемещения всего ценного в безопасное место. Сервер будет отключён через пять минут».

Прокашлявшись, Горди продолжил.

– «Прошу прощения, что испугал вас пожарной тревогой, господа, но сигнализация лишь в двух режимах работать может: “Ожидание” и “Эвакуация”».

Нэвил услышал, как кто-то в соседнем офисе расхохотался услышанному, а затем раздался звук открываемых шкафов с документами. Все знали, что надо делать. Приказ об эвакуации мог отдать лишь Адам, а, значит, он где-то в здании. Люди уже привыкли бросать всё и бежать. Каждый гражданский был готов по первому сигналу пуститься наутёк, и в каждом госучреждении и коммерческом предприятии регулярно проводились тренировки по быстрой эвакуации. Именно так люди и выживали последние десять лет: они уходили из мест обитания раньше, чем туда проникали черви.

“Только вот теперь мы в Эфире. Нам всегда казалось, что здесь-то мы уж более-менее в безопасности”.

Выйдя из своей учётной записи на сервере, пока тот не отключился, Нэвил размеренно принялся собирать всё то, без чего не мог обходиться, зная, что у него ещё достаточно времени. Из коридора послышался топот ботинок по паркету. В какой-то момент они стихли, когда бегущие скрылись за поворотом, но после нескольких мгновений тишины кто-то быстрым шагом подошёл к кабинету, а затем дверь распахнулась.

– «Здравствуйте, Адам», – сказал Нэвил. – «По какой причине сегодня эвакуация? Меры предосторожности, или как?»

Адам выглядел просто ужасно, по-другому его состояние никак не назовёшь. Обычно у него и так всегда был усталый вид, но теперь на его лице читалась и какая-то гнетущая тоска. Нэвил сроду не видел Адама в таком состоянии.

– «Это не моё решение, а приказ Хоффмана», – ответил профессор. – «Он готовится к наземному штурму Эфиры и поэтому решил, что всем гражданским надо покинуть территорию».

– «Вы в порядке?»

– «Нет, не в порядке».

– «Ну, мы ведь уже такое делали. Подождём пару дней, а затем вернёмся».

Адам бросил на него хмурый взгляд, как будто Нэвил совершенно его не понял, а затем вытащил стопку папок из портфеля и положил их на стол. Со стороны такой поступок казался чистым безумием, совершенно сбивая с толку, ведь сейчас им надо было как раз вынести из здания как можно больше документов. Нэвил уставился на папки. Значит, отчёты о вскрытии из архива забрал именно Адам.

– «Прости меня, Нэвил. Надо было давно вернуть их».

Нэвил на это не знал, что и ответить. Его куда больше удивило не то, что это именно Адам забрал все эти папки себе, а то, что профессор промолчал, когда Нэвил сообщил ему о пропаже.

– «Их нельзя выносить из здания», – сказал доктор, машинально перекладывая всё из лотка для входящих бумаг в свой портфель. Среди этих документов была и папка с фотографией прорывной дыры, происхождение которой Нэвил не мог понять. – «Впрочем, сейчас это уже неважно. Нам пора, Адам. Я из вашего ящика тоже всё забрал. Пойдёмте».

С этими словами доктор показал на распухший от содержимого портфель. Адам несколько мгновений стоял, как вкопанный, оглядывая офис. Нэвил почувствовал себя виноватым за то, что пожурил профессора за изъятие документов. Перед ним ведь был не просто его начальник, а ветеран боевых действий и герой всей нации. Такой человек вполне заслужил своё право перешагнуть разок через всю эту бумажную волокиту. Нэвил кивнул в сторону двери пожарного выхода.