Текст книги "Gears of War #5. “Глыба”"

Автор книги: Карен Трэвисс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 44 страниц)

– «А разве они не должны сообщать нам о таком?»

– «Надо бы разузнать. Чёрт, а я ведь ещё считаюсь экспертом по всем этой бумажной волоките».

– «Да ладно, ничего страшного. Мы оба по нему скучаем, поэтому пока что и не можем толком с мыслями собраться».

– «Он ведь не всерьёз говорил о том, что не хочет с нами больше видеться, да?»

Дом полагал, что Маркус и в самом деле не хотел, чтобы они его навещали, но принял такое решение из-за столь типичной для него склонности к самопожертвованию.

– «Конечно, не всерьёз», – ответил он с напускной уверенностью.

Дом постарался сфокусировать всё своё внимание на окружающей обстановке. Патрули уже пару раз зачищали дорогу, ведущую к лагерю “бродяг”, но черви могли вылезти на поверхность в любое время и в любом месте, так что надо было постоянно следить за местностью вокруг них, и в случае появления противника сразу давить на газ. “Бродяги” червей чуяли за километры, доказательством чему служило то, что Саранче так и не удалось перебить их всех даже спустя десять лет со “Дня-П”. Выжившим приходилось всегда быть на шаг впереди этих серых уродов. Порой казалось, что червям просто лень и неохота заниматься отстрелом мелких групп людей, если только они сами себя не преподнесут, как на блюдечке.

Дом постоянно смотрел по сторонам, примечая каждую тень, каждую колышущуюся ветку и каждый блик разбитого стекла. Длинное, но совершенно пустое скоростное шоссе пролегало сквозь безжизненную пустошь, заполненную сгоревшими кузовами автомобилей и полуразрушенными зданиями. За последние десять лет этот пейзаж стал типичным для всех уголков Сэры, среди которого Дом пытался отыскать своего рода ускользающий ориентир к западу от съезда на Илиму.

– «Видишь его?» – спросил он.

– «Что именно?»

– «Дым».

– «Да, вижу».

“Бродяги” хорошо умели прятаться на местности. Порой Дом в упор не замечал лагеря, пока не натыкался на него. Когда сидишь верхом на танке “Кентавр”, то с высоты башни в ясный день местность просматривается на несколько километров, но вот “Тяжеловозы” и “Броненосцы” были куда ниже, не говоря уже о мотоцикле. Дым обычно выдавал наличие лагеря, ещё одним признаком которого был стаи собак. “Бродяги”, которым не удалось подключиться к линии электропитания, или же найти топливо для генератора, полагались лишь на печи для сжигания угля и костры. Именно от такого костра они сейчас и видели дым. Дом сбросил скорость, предоставив часовому достаточно времени, чтобы заметить их мотоцикл. Хоть поблизости и не было заметно ни души, часовой обязательно следил за ними из какого-нибудь укрытия. Дом использовал это время, чтобы ещё раз повторить в уме фразы для того, чтобы завязать разговор. Солдат КОГ редко когда встречали с распростертыми объятиями, поэтому надо было вести себя, как дипломат.

“Так и скажу им: «Привет, народ. Меня зовут Дом Сантьяго. Вы видели эту женщину? Это моя жена. Она ушла из дома примерно через год после гибели наших детей, и с тех пор я её не видел»”.

Большинство в ответ просто отрицательно качали головами, но не все. У некоторых в глазах мелькало выражение, которое вновь распаляло в нём надежду. Дом услышал нарастающий лай собак, поняв, что его уже взяли на прицел. Мотоцикл приближался к автозаправке, у которой уже ни крыши, ни колонок, ни дверей не осталось. Позади здания автозаправки располагалось нечто похожее на свалку автомобилей.

– «Аня, держись за моей спиной, хорошо?» – сказал Дом. – «Они обычно никаких глупостей не вытворяют, но всё бывает в жизни в первый раз».

– «У меня пистолет с собой есть».

– «А ещё ты помнишь, как стрелять из него?»

– «Я сейчас прохожу повторное обучение. Мне Росси помогает».

– «Ладно. Но давай всё же я сам тут разберусь».

Постепенно сбрасывая скорость нажатием на тормоза, Дом принялся глазами выискивать место, где по логике должен располагаться вход, чтобы со стороны не показалось, будто бы он пытается тайком пролезть через дыру в заборе. Мотоцикл всё ещё издавал ревущие звуки, будто бы где-то пробило глушитель, но, по крайней мере, те, кто сейчас следил за ними, уже узнали о его приезде. В этот момент Дом заметил первого пса. Потрёпанное животное с коричнево-белой шкурой лаяло во всю глотку. Затем из-за её спины появились остальные собаки и, встав в группу, тоже разразились тявканьем. Решив, что если стая бросится на него, то он откроет по ним огонь, Дом всё же надеялся, что до этого не дойдёт.

– «Здесь есть кто-нибудь?!» – крикнул он. Группа часовых из числа “бродяг” скоро сюда прибудет. – «Я Дом Сантьяго, ищу свою жену».

Дом принялся ждать ответа, на всякий случай не став глушить мотор. До слуха Дома всё ещё доносилось дыхание Ани. Она периодически делала глубокие вдохи, будто бы готовясь бежать. Уставившись на здание автозаправки, Дом заметил первые признаки движения. Из-за одной из бетонных колонн вышел худощавый мужчина средних лет в видавшей виды охотничьей кепке и с таким же ружьём в руках. Собак, видимо, вполне удовлетворил тот факт, что их хозяин взял ситуацию под собственный контроль, после чего они всей стаей бросились рысцой куда-то в сторону.

– «И с чего бы ей быть тут?» – спросил мужчина. Из-за его спины появилось ещё несколько мужчин из числа “бродяг”. – «Раз уж у неё в городе есть свой солдатик, который всегда её накормит».

– «Мои дети погибли, и она отправилась искать их», – ответил Дом. В последнее время он так часто произносил эту фразу, что слова смешались в единый поток звука, лишённые всякого смысла. Всё равно как песню петь на иностранном языке, не понимая, о чём говорится в куплетах. Именно это и спасало Дома от погружения в пучину воспоминаний. – «Она так и не вернулась. Вы понимаете, о чём я. Для неё это стало последней каплей».

Чаще всего, чтобы добиться чего-либо от этих людей, надо было честно им во всём признаться. Да, его бедная жена сошла с ума. Должно быть, половина местных выживших понимала, в каком же отчаянии он находится. Дом разглядывал мрачные, исхудавшие и полные подозрения лица “бродяг” в ожидании того, как они, будучи ввергнутыми в неловкость, заговорят с ним куда более мягко и смущённо. Порой так и случалось.

– «Сантьяго? Здесь никого с такой фамилией нет», – ответил мужчина в охотничьей кепке. Дуло его винтовки немного опустилось, а Дом заметил, как один из стоявших позади мужчин смотрел на Аню.

“Даже не думай об этом, мудила. Она – девушка моего брата. Я твой хер на шее тебе вместо галстука завяжу”.

Дом раскинул руки в стороны, показывая “бродягам”, что он не собирается пускать в ход свою винтовку, которую они, должно быть, первым делом приметили.

– «Её зовут Мария Сантьяго. У меня фотография с собой есть. Посмотрите?»

Мужчина, оценивающе осматривавший Аню, вышел вперёд, сжимая в руках дробовик, пока остальные “бродяги” не сводили глаз с Дома.

– «Скажи своему приятелю, чтобы к пистолету перестал тянуться», – потребовал он. Дом услышал за спиной шуршание ткани, будто бы Аня тоже решила отвести руки от боков. Нательная броня скрывала её фигуру куда лучше, чем предполагал Дом.

– «Да запросто, дружище. Мы просто хотим найти мою жену, понимаешь? Мне особо нечего предложить вам в обмен на информацию, но у меня есть немного леденцов для ваших детей, если вы не против», – с этими словами Дом дождался, когда мужчина с дробовиком в руках окажется менее чем в пяти метрах от него, а затем поднял руку. – «Я сейчас суну руку под нагрудную бронепластину и достану фото, так что не нервничайте».

Мужчина остановился и принялся наблюдать за тем, как Дом проделывал все эти движения уже на автоматизме. Он достал фотографию, где был запечатлён сам вместе с Марией. С каждым разом фотография становилась всё более потрёпанной, места сгиба проявлялись всё сильнее, грозясь в один прекрасный день полностью уничтожить последнее напоминание о Марии. Дом вытянул руку с фотографией, чтобы “бродяга” смог её рассмотреть.

– «У меня не так уж и много её фотографий», – объяснил Дом. – «Просто посмотрите, но не трогайте, хорошо?»

– «Ладно», – кивнув, мужчина прищурился. “Бродяга” с охотничьим ружьём тоже подошёл к ним, чтобы взглянуть на фотографию. – «Красивая женщина. Мы бы такую точно запомнили, даже если бы она сейчас и выглядела иначе».

– «Значит, не видели её?»

– «Извини, но нет».

Медленно потянувшись к поясному карману, Дом извлёк оттуда пакет со сладостями. Несмотря на то, что леденцы были довольно старыми и слипшимися, дети всё равно радовались бы до упаду такому лакомству.

– «Ну, всё равно спасибо. Если вдруг увидите её, найдите любого солдата и скажите, чтобы передал об этом Дому Сантьяго. Я обязательно придумаю, как вас за это вознаградить».

Дом привык к грубостям в свой адрес, потому что его броня говорила “бродягам” лишь об одном: что Дом – солдат КОГ, часть того самого правительства, которое бросило их тут умирать. А ведь большинство из этих бедняг были гражданами КОГ до залпов из “Молота”. Поэтому у “бродяг” не имелось ровными счётом никаких причин уважительно относиться к солдатам, в которых плевали, а то и камнями кидались, если патрули слишком близко к лагерям “бродяг” подходили. Солдаты придерживались такого же низкого мнения о “бродягах”, которые могли бы записаться в армию и получать сытное трёхразовое питание. Но Дом знал, что надо делать вид, что он тут сам по себе и просто до чёртиков волнуется о своей жене, не стремясь никому причинить вред. Обычно это срабатывало.

Мужчина с дробовиком в руках забрал конфеты и, отсалютовав в благодарность, отошёл назад.

– «Надеюсь, ты найдёшь её, приятель», – сказал он. – «Я серьёзно».

– «Спасибо. Берегите себя», – с этими словами Дом спрятал фотографию и завёл мотоцикл.

– «Мы слышали, черви вас там со всех сторон прижали в Эфире. Видели, как они корпсеров туда гонят. Значит, всё ещё стараются подкопаться под плоскогорье».

– «Ага», – ответил Дом. Это замечание ранило его куда сильнее, чем он себе предполагал. – «Сейчас нигде безопасных мест нет. Наверно, нам стоит с вас пример брать, ребята».

Развернувшись, мотоцикл с рёвом движка понёсся по дороге прочь. Может, “бродягам” станет легче от осознания того, что КОГ понесла заслуженное наказание, теряя одну улицу за другой. Даже будучи одним из тех, кто никогда не сдаётся, Дом понимал, что от правды не скрыться.

– «Они всегда себя так ведут?» – спросила Аня. В этот раз она уже не сжимала Дома так, что тот аж дышать не мог, либо из-за того что, сейчас они уже не гнали так сильно, либо она просто стала привыкать к езде на мотоцикле. – «Единственный способ жить с этим дальше – не думать он них вообще. Я же была рядом с Прескоттом, когда он отдал приказ о залпе».

Аня порой упоминала об этом событии в разговорах с Домом, говоря об этом таким голосом, будто бы признавалась в том, что приняла это решение сама. Хотя на самом деле она, находясь уже в звании лейтенанта, просто несла дежурство в оперативном штабе. Обстоятельства так сложились, что Аня оказалась там с председателем в тот момент. Даже теперь, спустя девять лет, она порой напоминала Дому об этом, хотя он сам никогда не слышал, чтобы Аня говорила об этом с кем-либо ещё.

– «Они до сих пор не забыли тот день, и нельзя их в этом винить. Хотя, некоторые из них всё же куда спокойнее к нам относятся, нежели остальные», – ответил Дом, бросив взгляд через плечо. – «Попробую подать апелляцию по поводу приговора Маркуса».

– «Тогда надо будет оспаривать сам приговор, а не виновность. Он же сам признал себя виновным».

– «Значит, ты всё же в этом разбираешься».

– «Это основные принципы любого свода законов: что военных, что гражданских. Если ты сам во всём признался, то и нечего судью винить в том, что поверил в твою вину. Разве что, если в ходе разбирательств не будет установлен факт того, что ты признался в том, чего не совершал».

– «Ладно, тогда будем с приговором разбираться».

– «Офицеры, участвующие в военных судах, по большей части сейчас занимаются организацией снабжения вместе с майором Рэйдом. Не так уж и много у нас сейчас трибуналов проходит, чтобы они по уши в работе сидели».

– «Значит, надо к Рэйду сходить?»

– «Можешь попробовать. Или я могу».

– «Сам сделаю, Аня. Знаю, что тебе будет неудобно говорить с ним».

– «Почему это?»

– «Ты офицер, а Маркус – простой солдат».

– «Сейчас он простой гражданский, автоматически списанный со службы».

– «Ты ведь понимаешь, что я имею в виду».

– «Нет, Дом, сейчас это оправдание для него уже не прокатит».

– «Это не оправдание, а устав».

– «Да в жопу тот устав. Я люблю его и не собираюсь сдаваться без боя», – Аня ещё ни разу так резко не выражала своё разочарование. Казалось, она злится на Маркуса, но это была лишь ранняя стадия осознания всей горечи утраты. – «Мама никогда мне не рассказывала, кто был моим отцом. Чёрта с два я стану ещё одной женщиной из рода Штрауд, которая сойдёт только для перепихона, но в жёны такую не возьмёшь».

– «Да ладно тебе, ты же знаешь, что Маркус вовсе так не считает. Тут дело просто в том, что близкие отношения между солдатами и офицерами не поощряются».

– «Он в тюрьме за уклонение от исполнения приказа. Кому теперь уже какое дело, с кем он там спал?»

– «Его ещё и с детства в таком духе воспитывали. Но он всё равно любит тебя, Аня. Клянусь, он никогда в жизни на другую женщину не смотрел».

– «Да Маркус даже до утра со мной никогда не оставался».

– «У него кошмары по ночам. Просто дикие».

Аня на мгновение умолкла, будто бы и помыслить о таком раньше не могла.

– «А у кого их нет? Переживу как-нибудь».

Дом почувствовал себя не в своей тарелке. Такие разговоры надо было вести вдали от чужих ушей. Вероятно, люди и так знали всю эту болезненную подноготную о них, но никто не посмел бы и заикнуться о таком. Дом знал Маркуса с самого детства уже больше двадцати лет, а с Аней они подружились в последние годы Маятниковых войн, хоть эта дружба и стала весьма нетипичной для людей из совершенно разных слоёв общества и разных званий. Они втроём, будучи переполненными неприкрытой горечью, оказались на той церемонии награждения, сплотившись против всего мира, жаждавшего узнать все подробности их жизни. Маркус и Дом получили тогда Звезду Эмбри, ещё одну дали Карлосу посмертно, а Аня получила медаль от имени своей погибшей матери. Их дружба зародилась в невыносимых страданиях, оттого и была так крепка. Именно тогда у Маркуса и Ани завязались отношения.

Маркус редко рассказывал Дому о ней, потому что вообще не любил раскрывать свои чувства перед всеми подряд. Карлос часто говорил, что, беседуя с Маркусом, надо слушать его молчание столь же внимательно, как и его слова. Но всё же он любил Аню, правда, делал это как-то странно, держась на расстоянии, как это принято у выходцев из высших слоёв общества, а особенно у Фениксов. Мария говорила, что у них ничего не получится, а Дому хотелось, чтобы эти отношения стали крепче. Но он понимал, что Маркус просто такой, какой есть: вовсе не бесчувственный, не склонный к измене, и даже не проявляющим внимания его было не назвать. Он просто изо всех сил старался справиться с интимностью их отношений, а также с теми своими чертами характера, которые даже не смел и демонстрировать при Ане. Она всё же была права: запрет на отношения между офицерами и рядовыми выглядел скорее оправданием, нежели истинной причиной.

Чёрт, а ведь Ане терпения было не занимать. Она была просто святой, ловя любые крохи проявления симпатии со стороны Маркуса. Дому сразу вспомнились рыси, живущие в Тирусе. Эти представители семейства кошачьих, предпочитавшие уединение, находили себе пару на всю жизнь. Большую часть года они бродили по своей территории или охотились в одиночестве, сходясь со своей парой лишь во время брачного сезона. Дом, вёдя себя крайне осмотрительно, ограничивался лишь периодическими чувствительными тычками в рёбра Маркусу и советами либо довести отношения до ума, либо же оставить Аню в покое, если она уже была сыта им по горло и хотела уйти к кому-нибудь, у кого, по крайней мере, хватит духу открыто признаться в своих чувствах. Хотя, конечно же, Аня никогда его не бросит. Дом вполне мог себе представить, как она и через сорок лет будет ждать Маркуса. Хотя, в последнее время редко кто доживал до таких лет.

– «Аня, он ведь мне как брат. Он часть моей семьи», – начал Дом. Надо было выговориться до конца, пока они не вернулись в казармы. – «Я не могу просто сидеть на жопе ровно и ничего не делать. Я найду для него адвоката. Армия не предоставила бы ему никого толкового, даже если бы у них такие и имелись».

– «Каким образом? Адвокаты даже сейчас бесплатно не работают».

– «Придумаю что-нибудь».

Аня на это ничего не ответила. Но примерно в километре от казарм, когда они проезжали Тимгадский мост, она похлопала его по спине.

– «Лучшего друга, чем ты, Дом, не найти. Мы вытащим его оттуда и найдём Марию, обещаю».

На войне только и оставалось, что присматривать за теми, кто был рядом с тобой. Всё было довольно просто: Дом присматривал за Маркусом, а теперь ему придётся присматривать за Аней, так как друг уже не мог этого делать сам.

Он высадил Аню возле столовой, загнал мотоцикл обратно на стоянку транспорта, а затем побрёл обратно в свою комнату, где из мебели имелась лишь кушетка в металлической раме и побитый шкафчик. Эта комната когда-то служила одиночной палатой. Когда-то богачи отправляли своих свихнувшихся родственников в госпиталь имени Райтмана. Порой по ночам Дом лежал, уставившись в потолок, украшенный яйцеобразным орнаментом с остриями в промежутках, и размышлял над тем, какого же измученного беднягу заперли в эту тюрьму из лучших побуждений. Где бы Дом ни оказывался в последнее время, он повсюду видел лишь тюрьмы и безумие.

“Должно быть, я и сам с ума схожу. Из “Глыбы” ведь ещё никто живым не возвращался”.

Дом открыл шкафчик. Пожитков у него осталось немного, но всё же имелась одна мелкая вещица, которая ещё чего-то стоила. Этой вещицей была потускневшая бронзовая медаль с красно-чёрной полосатой летной – его Звезда Эмбри. Теперь, когда рядом с Домом уже не было ни Карлоса, ни Маркуса, эта награда для него уже ни хера не значила. Поговаривали, что некоторые люди всё ещё коллекционировали их, что само по себе было чистым безумием. Хотя теперь весь мир уже слетел с катушек ко всем хуям.

“Может, удастся подать апелляцию по здоровью. Буду настаивать на том, что это всё посттравматический синдром его довёл. О таком никто говорить не захочет, да и признавать, что подвержен ему, тоже. Маркус так уж точно. Тоже мне, клеймо позора, твою мать. Он не обязан доказывать свою значимость ни перед одной сволочью”.

Вынув медаль из небольшой коробочки, обшитой кожей, Дом потёр её об штаны. На самой медали виднелись лишь его имя, звание и ещё два весьма простых слова: “За отвагу”.

Отвага проявлялась каждый день, каждый час, каждую минуту. Дом не видел никакой разницы между тем, что он делал на мысу Асфо, и всем тем остальным, что ему приходилось заставлять себя делать, когда даже не было уверенности, что он не погибнет в следующую секунду. То, через что Маркусу пришлось пройти сейчас, было куда сложнее, чем воевать с “инди” на полях Асфо. И в этот раз ему придётся разбираться со всем в одиночку.

ГЛАВА 7

«Кому вообще сейчас придёт в голову бежать из “Глыбы”? Сейчас это самое безопасное место в Джасинто, наверно. Попомните мои слова: люди с воли скоро сами начнут через стены лезть, чтобы спрятаться внутри».

(Кеннит Хойгель, бывший тюремный надзиратель

в Коалиционном учреждении для отбытия заключения “Хескет”,

также известном как “Глыба”.)

ТУАЛЕТНЫЕ И ДУШЕВЫЕ КОМНАТЫ, “ГЛЫБА”. МЕСЯЦ БУРЬ, СПУСТЯ 11 ЛЕТ СО “ДНЯ ПРОРЫВА”.

Нико проверил каждую туалетную кабинку, распахивая дверцы высотой по пояс, открывающиеся в обе стороны, будто бы за ними кто-то в принципе мог спрятаться. Рив ждал, пока он закончит. Должно быть, разговор им предстоял крайне важный, раз уж вертухай рискнул спуститься сюда в одиночку.

– «Значит, он не лезет, куда не надо», – заговорил наконец Нико. Казалось, он был крайне доволен тому, что их никто не подслушивает, после чего положил в ладонь Рива небольшой бумажный свёрток. – «Хотя выглядит он не сказать, что замечательно, да?»

Сжав свёрток, Рив нащупал в нём пять самокруток. Весьма неплохая плата за то, что он присматривал за Маркусом Фениксом.

– «Он мало ест», – сказал Миллтон.

– «Это я и сам вижу».

– «Он же бугай здоровенный. Каким хером мне его заставить свой паёк целиком съедать?»

– «Но именно за это я тебе и плачу».

Убить кого-либо не составляло никакого труда. Всё, что для этого требовалось – грамотное планирование и твёрдая рука. Рив мог целые учебники по этому ремеслу писать. А вот заставить человека жить дальше, когда ему этого уже совершенно не хочется, представлялось куда более сложной задачей. Нико одарил Рива предостерегающим взглядом, слегка приоткрыв рот. Где-то на фоне из крана капала вода. В этом помещении значительно слабее пахло туалетом, чем в крыле “D”, потому что здесь куда проще было наводить порядок.

– «У меня есть два письма от его девушки», – Нико похлопал себя по карману.

– «И что?»

– «И то, что мне надо знать, не слетит ли он из-за них с катушек. Некоторые сидящие тут только этими письмами с воли и живут. Другие же после них становятся клиентами дурки. Не могут вынести разлуки, не могут смириться с тем, что их женщина с другим на воле шашни крутит, и всё такое».

– «Короче, следить за ним, чтобы не повесился».

– «Не надо прямо следить».

– «Ну, у половины сидящих тут ребят не сказать, что и отношения какие-то с женщинами были. Да и к тому же, есть тут и такие, кто мёртвых дам предпочитает».

– «Просто сообщи мне, поможет ли это ему жить дальше, или всё только хуже станет?»

Заключённым разрешалось получать по одному письму в неделю, или же раз в месяц видеться с близкими. Рив не мог припомнить, чтобы ему хоть раз кто-нибудь написал, или хотел повидаться с ним. Его клиенты всё равно не стали бы связываться с ним тут. Несколько лет назад к одному из сидящих тут за поджог пару раз мать приходила, но затем её визиты прекратились, и все решили, что она умерла, как и многие другие люди из мира за стенами тюрьмы.

“Целый мир уничтожен. Интересно, как там теперь всё выглядит?”

– «Ладно, я выясню», – Рив протянул руку за письмом. – «Оставишь его мне?»

– «Нет», – прищурившись, ответил Нико. – «Там личное».

– «А-а-а, понятно…»

– «Начальник тюрьмы проверил письмо на нарушение протоколов безопасности и прочую херню, так что можешь перестать гримасничать».

– «Да ладно вам, ну вот что такого можно написать в каком-то ебучем письмеце сидящему пожизненно, чтобы это нарушало протоколы безопасности? Нам куда безопаснее оставаться в тюрьме, чем сбегать на волю. Причём, и для остальных людей тоже».

– «Таковы правила», – отрезал Нико. – «Не я их устанавливаю».

Развернувшись, он удалился. Рив, дожидаясь, пока не стихнет звук ботинок Нико, шагавшего по разбитым плиткам, использовал это время, чтобы достать из ведра потрёпанную половую тряпку, а затем побрёл на нижний этаж, который все в шутку называли “зоной отдыха”, будто бы тут по вечерам можно было послушать игру на пианино и пропустить по коктейлю. Обычно, Рив всегда мог предугадать, в какой момент кто где будет находиться, и чем будет заниматься. Те, кто не сидел в одиночных камерах, в это время занимались уходом за садами, или же пытались отчистить все эти хвалёные хоромы вокруг них. Баки с микопротеиновыми фермами в восточной части здания работали в автоматическом режиме, и выключать их приходилось лишь раз в два месяца для чистки, когда кто-нибудь из-за пищевого отравления начинал срать дальше, чем видел.

Но всё же хорошо, когда чем-то постоянно занят в таком месте. Риву казалось, что, пока у тебя дела есть, то, значит, ты всё ещё жив, а не просто лежишь и смерти ждёшь. К тому же, это останавливало других заключённых, куда более опасных для общества, от того, чтобы от скуки тебе глотку перерезать.

“Ты ведь и сам уже это заметил, Маркус, да? Заметил, что мы на самом деле все разные тут? Тюрьма – это как армия, только грязи побольше. Но тут тоже имеются свои звания и правила, как и в любой социальной группе”.

Вся тюремная жизнь происходила на нижнем этаже, в открытой зоне крыла “D”. Вертухаи могли следить за большей частью происходящего, стоя в безопасности на мостках и балконе, если, конечно, им не наплевать было, так что уголовники пребывали в ложном убеждении, что в их жизнь никто не лезет. По крайней мере, сверху.

“Но от сидящих в соседних камерах не скроешься, конечно”.

– «Привет, Чанки», – поздоровался Рив. В камере на нарах, скрестив ноги, сидел человек невысокого роста, орудуя единственной иголкой над каким-то одеялом. Значит, он развёл ещё кого-то на тряпьё для своей работы. – «Когда мы уже наконец увидим готовый вариант?»

– «Терпение, сын мой», – ответил Чанки. – «Это карта».

– «Ну, вот если бы ты сюда за ограбление банка загремел, то я бы заинтересовался…»

– «Если бы я где-нибудь и прикопал награбленное, то сейчас бы оно уже ни хера не стоило. А вот ковёр – это совсем другое дело», – спрятав иглу в нагрудный карман своей робы, Чанки расправил на вытянутых руках хаотично сшитую кучу тряпья, по размерам приблизительно смахивающий на большой коврик в ванной комнате. – «По кусочкам вот собираю, почти готово уже».

– «Маленькое оно какое-то для одеяла».

– «Это ковёр», – Чанки будто бы пытался научить Рива новому слову. – «Его вышивают крючковой иглой. Это тебе не какое-то сраное вязание».

Рив не смог разобрать никакого чёткого рисунка на одеяле. Полотнище неуклонно разрасталось в стороны путём сшивания всего подряд: отрезов тонкой ткани, кусков шерстяной пряжи, толстых нитей и даже собачьей шерсти. По крайней мере, Риву оставалось лишь надеяться, что это была именно собачья шерсть. Если кто-нибудь выбрасывал какое-либо тряпьё, или хоть что-то отдалённо похожее на ткань, Чанки тут же набрасывался на эту добычу. Пусть даже его шитьё и выглядело абы как, всё равно крайне полезно было иметь крепкий толстый ковёр в камере с бетонными или гранитными полами. Зимой холод такой стоял, что даже у статуи на улице промерзали до самых яиц.

Порывшись в кармане, Рив достал потрёпанную тряпку. Хлопковые нити, из которых она была сплетена, уже начали расползаться, так что Чанки оставалось лишь довести этот процесс до конца.

– «За счёт заведения», – сказал Рив.

– «Держу пари, что твоя мамочка всегда говорила тебе, какой ты славный мальчик, Рив», – ухмыльнулся Чанки.

Таким образом у Рива появился ещё один сосед, который однажды мог бы оказать ему какую-нибудь небольшую услугу в ответ. Жизнь в “Глыбе” по большей части представляла собой тонкое балансирование на грани между обменом услугами и умением вести себя дипломатично, лишь иногда прерываясь неприятными событиями. Постаравшись, как следует, Рив вполне мог бы забыть о том, что таковые вообще имели место быть. Правила жизни в тюрьме значительно отличались от тех, что царили на воле, но когда прожил по ним достаточно долго, то они перестают казаться такими уж странными. Даже в такой выгребной яме, как “Глыба”, редко когда случалось что-то из ряда вон. Даже правонарушители со склонностью к жестоким преступлениям, как и игроки в трэшбол, не могли сутки напролёт без продыху устраивать беспредел каждый день. Рив любил это слово – “правонарушители”. Как будто они просто на улице где-то рыгать начали, или ещё какую мелочь натворили.

Но сегодня здесь царила какая-то необычайная тишина. Рив заметил целый ряд сгорбленных фигур. Вокруг стола для шахмат собралось с дюжину заключённых, а то и больше. Со стороны выглядело так, будто бы они там что-то внимательно рассматривают. Сидевший тут “инди” по имени Эдоуэйн, на которого вообще никто не обращал внимания, словно его и вовсе не существовало, стоял на цыпочках с краю, как и всегда. Подойдя ближе, Рив разглядел, что такая давка собралась из-за газеты, которые в последнее время стали большой редкостью.

– «Газета старая уже, наверно», – сказал он, пытаясь прочесть написанное. Оглядевшись по сторонам, Рив заметил, что Маркуса с ними не было, да и Мерино тоже. – «Ей уже месяца три, а то и полгода».

– «Она недельной давности», – ответил Лёшарс, склонившись так низко над газетой, что почти касался её кончиком носа. Ему уже давно пора было обзавестись новой парой очков. Если бы ментам хватило ума отобрать у него очки при первом аресте, то могли бы не одну жизнь ещё спасти. – «Здесь даже обновлённую карту напечатали».

– «Карту чего? Того места, куда никто из нас никогда уже не попадёт?»

Рив слегка раздвинул плечи в стороны, чтобы можно было без труда пройти сквозь толпу, не спровоцировав драку. Подойдя ближе к столу, он наконец смог рассмотреть потрёпанный выпуск издававшейся ежедневно газеты “Джасинто Дейли”. Хотя в последнее время выпуски этой газеты они получали лишь раз в неделю, да и то не всегда, так как бумаги для её выпуска не хватало, а жители Джасинто всё равно куда больше ориентировались на новостные сводки государственной радиостанции и “Всемирной новостной службы Эфиры”.

Карта в этом выпуске и в самом деле имелась. Журналюги вообще любят всё в виде рисунков преподносить. Поверх карты плоскогорья Эфиры, в центре которой располагался Джасинто, линиями были очерчены границы того, как далеко продвинулись черви. Линии эти были помечены почти что карикатурными изображениями трутней. Рив видел их лишь в выпусках новостей по телевизору, когда показывали записи вылетов на разведку. Даже с учётом трясущейся камеры и плохого освещения становилось понятно, что эти твари вовсе не такие забавные, какими их нарисовали. А ещё и сами линии, показывающие границы фронтовой зоны, тоже совершенно не радовали.

– «Пиздец, они уже реально близко подобрались», – сказал Лёшарс. – «Смотрите».

Он провёл пальцем вдоль контурной линии, или как там это называется. Рив заметил, что места, где в почве находились гранитные плиты, были отмечены чёрным цветом. В этих местах миллионы лет назад извергались вулканы, которые затем время стёрло с лица планеты, превратив лавовые пробки в гранит и базальт. “Глыба” стояла на месте одного из таких вулканов, только размером куда меньше остальных. Такие называют “боковыми кратерами”, и они отсечены от основной части гранитной плиты, граница которой вовсе не была такой уж ровной. У плиты было полно выступов, похожих на лепестки цветка. “Глыба” как раз располагалась на одном из таких узких выступов, врезавшихся в мягкую почву. На какое-то мгновение Риву показалось, что тюрьма словно бы на каком-то мысу оказалась, и её в любой момент смогут взять в кольцо и отрезать от внешнего мира.