Текст книги "Carere morte: Лишенные смерти (СИ)"

Автор книги: Ирина Якимова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 112 страниц)

Глава 27 Болезнь

В конце сентября Винсент куда-то пропал. Большинство полагало, что он ушёл из Ордена, разочаровавшись, но Лире была известна очередная тайная правда: Дар не удалось скрыть от некоей влиятельной персоны, желающей смерти Избранного. Скоро поползли слухи о человеке, подобном тому, который стал Великим вампиром. В Ордене заговорили о том же Избранном, только заменяя это слово Проклятым, а Дар – Проклятием, которое необходимо уничтожить. К счастью, пока без имени… Сбылось предсказание Адоры: Избранному угрожали не столько carere morte, сколько соратники. Каким-то чудом Латэ удалось вынести вопрос о двойственной природе Дара на обсуждение, и до его окончания Винсент скрывался на востоке столицы. Новая тайна! Лира приняла её привычным молчанием. По правде сказать, у неё не было ни малейшего желания задумываться о непонятных играх, что ведут Латэ и верхушка. Охотницу волновало иное.

Всё чаще Лиру мучили приступы сумасшедшего, болезненного сердцебиения, ей становилось лишь хуже, но всё также много времени она проводила в Академии, в рейдах. Сначала девушка удивлялась: неужели никто, совсем никто не замечает её состояния? Потом смирилась. Какая-то часть её ещё молила о помощи, во что-то верила, чему-то радовалась, но другая, большая, уже становилась айсбергом в холодном море равнодушия ко всему.

Осень. Закаты и рассветы стали одинаково серыми. И ночью, и днём в редкие минуты покоя к Лире приходила Она, сжимала сердце ледяными пальцами… – тоска предчувствия, тоска ожидания. Тёмная, страшная, неизвестная болезнь поселилась в охотнице с той летней ночи, когда она случайно поранилась стеклом, и медленно пожирала тело изнутри. Она умирала – в шестнадцать. Она робко, редко дышала, мало, тихо говорила. Лире казалось, что с каждым вздохом, с каждым звуком из неё уходят силы. Девушка шаркала, как старуха. Каждый день она со страхом глядела в зеркало, ожидая, когда же оно отразит чудовище, полумертвеца, каким Лира себя чувствовала. Но из тёмного стекла на неё смотрела всё та же милая красивая девушка, высокая и стройная, выглядящая старше своих лет – совершеннолетней, с бледной от природы кожей, с быстро и ярко расцветающим румянцем. Облако золотисто-рыжих волос и зелёные спокойные глаза-бездны… Лира улыбалась, и тогда в этих глазах мелькал затаённый испуг, а ямочки на щеках казались червоточинами в яблоке.

Она почти не спала, а если засыпала – просыпалась через мгновение от жуткого приступа сердцебиения, распахивала глаза. И иногда ей удавалось ухватить взглядом тень у своего изголовья. Тень смерти… Бессонным привидением Лира простаивала у открытого окна часами – до нового дня или ночи. Свежий ветер не бодрил её; в комнате, казалось девушке, всё также душно, всё также полно ожиданием тёмного, страшного гостя.

Дома она редко покидала свою комнату. Одинокие блуждания по коридорам пустого дома были ещё страшнее смерти, стерегущей её у постели. Порой Лира сталкивалась со старушкой – ещё одной сумасшедшей тенью. Но бабушка больше не узнавала внучку. Она видела в ней свою дочь – мать Лиры, и девушка бежала прочь от жуткого старушечьего бормотания: "Марта? Где ты опять гуляла полночи? Что ты убегаешь? Я видела твоё лицо. Ты несчастна, девочка моя, несчастна. Я говорила тебе: не выходи замуж за Диоса! Его семья – сумасшедшие… Говорила тебе, говорила тебе…"

Лира понимала, что она больна, возможно, очень больна, но боялась узнать свой приговор. Когда доктор навещал бабулю, она выходила и брела по улице, прочь от дома. Лира изо всех сил пыталась противостоять искушению вернуться, броситься к доктору и выложить ему все свои страхи: «Что со мной? Чем я больна?»

Девушка упрямо уходила как можно дальше от дома… Если она пойдёт за помощью к доктору, придётся рассказать ему о возможном заражении кровью вампира. Господин Меркес не был охотником, но был осведомлён о делах Ордена, являясь его давним другом. Он мог решить, что Лира обращена, и сообщить Латэ. А дальше…

Ритуал исцеления. Тому, кто будет пытаться её исцелить, откроется всё. Всё, что она есть. Он увидит след, оставляемый гостьей, приходящей в часы тоски, одиночества, грусти – Бездной.

Бездна… – Лира больше не боялась этого имени.

Однажды она не выдержала. Она только собралась выйти из дома, как жесточайшая боль пронзила грудь. При каждом ударе сердца Лира словно падала в пропасть: сейчас… так больно!.. оно же разорвётся… рвётся…

Смерть была рядом. Совсем рядом.

Приступ прошёл. Он длился несколько мгновений, а ей показалось – вечность. Но вот в груди потеплело – тело радовалось избавлению от боли. Всхлипывая от страха, Лира бросилась наверх и на лестнице столкнулась с Меркесом, вышедшим от бабули.

Всё всхлипывая, она сбивчиво объясняла: сердцебиение, давящая тяжесть в груди, холодный пот… Меркес не придал её боли должного значения. Он решил, что это нервное! Тогда Лира, не поднимая глаз, быстро рассказала про возможное заражение, но он рассмеялся, как прежде Избранный.

– Значит, не заражение, – с обидой в голосе сказала Лира. – Значит, я просто волнуюсь? Ещё бы! Похожим заболеванием болел мой отец!

Она била почти наугад. В детстве, прислушиваясь к разговорам родителей, Лира порой воображала, что у папы какая-то болезнь сердца. Фантазировала, со всякими страшными подробностями, не из ненависти к отцу – она вообще тогда не знала слова "ненависть", лишь из детского бездушного любопытства: "Что будет, если?.."

Неожиданно она угадала.

– Angina pectoris. Это болезнь стариков, редко мужчин и никогда – молоденьких девушек, – успокаивающе улыбнувшись, сообщил доктор. – Откажись от рейдов на эту зиму, восстанови нормальный распорядок дня, больше спи – и всё пройдёт.

Получив от него главное – название своего недуга, Лира развернула бурную деятельность в библиотеке Академии. Все труды медицинского факультета ночью были к её услугам. Скоро она сидела в читальном зале, а холодная тьма наваливалась на плечи и оттуда растекалась по телу, проникала под одежду, под кожу… в душу: «Никогда нельзя сказать, каким будет исход очередного приступа».

Ужас объял её. Воистину, бойся знания! Смерть была рядом. Совсем рядом!

Лира не сказала никому. Теперь каждую секунду она со страхом ждала возможно последнего приступа сердцебиения. Смешно… Её бессмысленная, горькая жизнь – с горестным воем тоски, с ледяными пальцами одиночества, с немыми крылатыми птицами грусти – вдруг показалась ей бесценной.

"Так хочется жить, жить…"

Может быть, она ошиблась? Лира обращалась ещё к нескольким докторам. Её страх рос. Все они говорили так осторожно, неуверенно. Все они соглашались, что с ней "что-то не так". Также как Меркес, они советовали ей больше отдыхать, но Лире казалось, в их глазах читается: "Почему она ещё жива?"

Мир стал ей тесной гробницей при жизни. Лира ещё металась… Металась? Она слабо барахталась в вязкой чёрной воде, цеплялась пальцами – нечувствительными деревяшками за крошащийся лёд.

"Возможно ли спасти меня?"

Бездна смеялась…

Агнесса поймала Лиру в коридоре Академии, когда та быстрым шагом шла домой.

– Лира, куда ты так спешишь? Ты и вчера убежала сразу после рейда… Что-то случилось?

Лира перевела дыхание, борясь со слабостью рассказать подруге немедленно обо всём, что терзало её в последнее время. Она долго подбирала слова, наконец, просто сказала – но совсем не то, что хотела:

– Прошло три года и три дня, с тех пор, как мои родители не вернулись из рейда.

– Прости, – девушка помолчала. – Да, я помню. Тогда я только-только прошла посвящение. Они… твои родители… казались мне героями, пришедшими из старых сказок. Я долго не могла поверить в их смерть. Ну как же так? Они отвоевали север Доны, вампиры сходили с ума от страха, едва услышав фамилию Диос! Они казались неуязвимыми, непобедимыми…

– Да, мне тоже, – холодно обронила Лира. – Но то, что с ними случилось, было… – она замолчала, опять подбирая слова.

Она снова вспомнила первые дни после их исчезновения. Они просто… не вернулись из очередного рейда. Никто не желал поверить, что они мертвы. Бовенс кипятился и "отказывался понимать", как Карл и Марта могли лишиться защиты и стать жертвами дикаря-вампира. Адора в свойственной ей мягкой манере, убеждала Эльвиру и Лиру, что они вернутся, может быть, как раз этим утром – и всё расскажут. Однако Лира уже знала… и читала то же знание в глазах бабушки Эльвиры: "Они мертвы, мертвы. Не знаю, кто убил их, как такое возможно… Но их больше нет".

– То, что с ними случилось, было несправедливо, – несмело заметила Агнесса.

– Предопределено, – Лира потёрла переносицу. В носу защипало, и она испугалась, что сейчас расплачется. – Я хотела сказать, это было предопределено…

Дома она, не поужинав, заперлась в своей комнате, но спать не легла, хотя слабость от постоянного недосыпания разливалась по телу. Лира зажгла свечу и поставила её прямо на пол, сама села рядом, прислонившись спиной к стене, не чувствуя её твердости. Холодный камень казался ей мягкой подушкой. Огонёк свечи разгорался странно медленно. Он больше фыркал, трясся, коптил, чем горел, и выплёскивал серый дым струйками, рисуя фантастические картины в темноте. Лира долго, неотрывно глядела на него, но огонь лишь чах. Такой же, как её надежда слабый, больной…

"Её надежда! Жива ли она? Потускневшая, иссохшая, погребённая под горой сомнений…"

Тьма наступала из углов комнаты, выползала из-под кровати. Краем глаза Лира видела, как она тянет к ней щупальца, но по-прежнему всматривалась в крохотный язычок пламени. Там, за светлым кругом, в темноте ей мерещились какие-то огромные безликие фигуры. Статуи, а, может быть, притаившиеся в засаде чудовища…

"Не гасни! – молила она, то ли пламя, то ли свою надежду. – Не гасни, не оставляй меня наедине с этим!"

Огонёк вздохнул в последний раз и умер. Одна чудовищная фигура выступила из темноты, склонила к девушке лицо. Лира ясно увидела его: красивое и безучастное, словно лицо статуи на надгробии.

В ужасе девушка кинулась прочь, опрокинув свечу. Она выскочила в коридор, захлопнула дверь, прислонилась к ней спиной и долго стояла так, считая удары взбесившегося сердца.

"Морок… Морок! Это только морок!"

Постепенно она успокоилась. На смену страху пришло странное равнодушие. Она стала странно безучастной ко всему, совсем как та привидевшаяся ей фигура. Она вдруг поняла: ей… всё равно, что будет дальше.

Лира возвратилась в комнату. Она разделась, забилась под одеяло и долго дышала в темноте, согревая себя. Но сон не шёл, и она скинула одеяло на край постели. Осталась на простыне в одной сорочке, такая маленькая, такая беззащитная…

"Пусть. Ничто больше не имеет смысла. Миру всё равно, жива я или уже нет".

Огромная жёлтая луна таяла в небе, разливая по комнате больной, какой-то маслянистый свет. Лира то подставляла ему лицо, то отворачивалась к стене. Вертелась, запутываясь в простыне… Опять тяжело было дышать, будто на грудь навалили камней. Не страх, что-то другое – тяжёлое, скорое поднималось в ней. Этому невозможно было сопротивляться, это разрушало все заслоны, сметало все преграды, как разбушевавшаяся волна.

"Это Бездна протянула руки к сердцу…"

Лира не сопротивлялась. Она перевернулась на спину, вытянулась в струнку, ожидая, когда эта холодная водяная гора раздавит её.

"Пусть. Я потеряла себя, не заметив. Я не помню, кто я. Я ли?"

Дрожь прошла по телу, но скоро отпустила. Лира расслабила тело, раскинула руки ладонями вверх. В молчании темноты ей чудился погребальный колокол и чей-то прозрачный смех, пленительная хрустальная мелодия незнакомого вальса и хруст, с которым наточенное лезвие входит в плоть, вой ветра в пустых коридорах покинутого здания и треск поленьев в ночном костре. Перед ней замелькали образы – знакомые и незнакомые вперемешку. Лира запомнила одно лицо, вернее, профиль, освещённый всполохами пламени. Она потянулась к нему, и на неё пахнуло жаром от близкого костра. Девушка почти коснулась незнакомца губами – и очнулась в своей холодной постели…

Тогда Она открылась Лире. Так естественно и свободно вошла в думы, как будто там и жила всегда. Лира услышала Её шёпот: "Не прячься и ты… Откройся! Не бойся! Рядом со мной нет места боли, нет места страху…".

Девушка не пошевелилась. Она ждала.

По коже вновь пробежал трепет. За окном захлопали крыльями птицы, спугнутые с места ночлега, где-то внизу завыла собака, почувствовав её тёмную гостью.

Тонкая игла боли пригвоздила девушку к кровати. Лира едва смогла вздохнуть. Маячок-сознание то вспыхивал, то гас, но она понимала: это не приступ болезни. Не та боль. То Бездна ставила своё клеймо на её сердце!

Боль ушла также внезапно, как появилась. Лира долго, свистяще выдохнула сквозь зубы и, кажется, только теперь услышала размеренное тиканье часов на стене. Оно вернуло девушку в реальность.

Тёмная комната. Жёлтая луна в небе. Голая ветка вербы робко скребётся в окно.

Гостья ушла. В комнате Лира была одна. Девушка рассмеялась – неуверенно, тихо: "Это был сон. Какой странный сон!"

Но она чувствовала себя… раненой. Там, где Бездна пронзила её иглой, теперь была рана, истекающая кровью… жизнью! Со страхом Лира тронула рукой грудь, там, где сердце. Пальцы нашли шелковистую ткань ночной сорочки.

"Ничего! Это был морок, морок…"

Но тут с её глаз сорвали покрывало. Девушка увидела Её – ту самую фигуру, явившуюся в миг, когда потухла свеча! Она не ушла. Она был здесь – и теперь всегда пребудет с Лирой: тёмная, худая, нечеловечески прекрасная… – равнодушная Королева в хрустальном венце! Её неестественно, отвратительно длинный и тонкий палец словно приклеился к сердцу девушки, ногтем, как бритвой, терзая рану. Лира услышала знакомый шёпот: "Ты сделала свой выбор. Теперь ты принадлежишь мне!"

Глава 28 Дорога пилигрима

Когда вдали стихли шаги группы, патрулирующей Родниковую улицу, Винсент покинул свою спальню и, пройдя коридор, заперся в комнате, откуда был выход на балкон. Не то, чтобы он собрался сегодня бежать из заключения… Но только так, избавившись хотя бы на короткое время от тюремщика, можно было представить себя по-прежнему свободным и хоть на краткий миг потешиться этой иллюзией.

Ажурные перила балкона блестели от недавно прошедшего дождя, в воздухе стояла взвесь мелких капель. Винсент ухватился за перила покрепче и, рискуя упасть, высунулся далеко на улицу. Так, едва удерживаясь на балконе, человек достаточного роста мог увидеть шпиль башенки Академии отсюда, из далёкого Ориенса. Будь Винсент ниже ростом, ему пришлось бы любоваться лишь узкой улицей, заставленной плотно пригнанными друг к другу одинаковыми скучно-серыми домами… Но сегодня то ли пелена тумана совсем скрыла Академию, то ли зрение его подвело: он не сумел разглядеть тонкую иглу шпиля.

Холодно. Как же холодно! Он готов был поклясться, что это не только холод улицы. То Бездна, умножающаяся с каждой новой ночью, искала пути к его сердцу, слепая, шарила по коже ледяными пальцами. Carere morte не было поблизости – Избранный ясно видел это. Так чья же Бездна стучится в его сердце?

Иногда Винсенту казалось, что тень проклятия, приведённая в Дар погибшим Владыкой вампиров, стоит за его спиной. Эта тень, огромная как весь ночной мир, будила в нём какой-то безумный, сложный страх – страх того, что он должен бы ужасаться этой тени, а вместо этого любуется ею… Она была чёрная, как дыры на Млечном пути, и выглядела вечной, как ночное небо. Да, это была материализованная вечность!

Громкий стук в запертую дверь комнаты напугал его. Но то был только лишь Теренс, камердинер, неизвестно зачем приставленный к Избранному здесь. Камердинер! Винсент предпочитал звать его надзирателем.

– Вы замёрзнете, – принялся увещевать тюремщик через закрытую дверь. – Уходите с балкона.

– Замёрзну, заболею и умру! – огрызнулся Винсент. – Разве смерть Избранного – не главная цель твоих нанимателей, Теренс?

Однако он ушёл с балкона, громко захлопнул балконную дверь – чтобы в коридоре было слышно и Теренс бы ушёл. Дверь комнаты Винсент не отворил. Он сел на ковёр к ещё тёплому камину и принялся отогревать руки. Но тюремщик – он чувствовал это – всё также тенью стоял за дверью.

Итак, это совершилось! Давно предсказанный и неминуемый провал. Последовательное крушение: от самых смелых планов – до самой последней надежды.

Всё рухнуло ясным осенним днём. Латэ пригласил Винсента на очередную беседу, но ожидаемого спора об Избранном и Даре не было. Латэ тихо, быстро сообщил, что Избранному придётся сменить место жительства. Винсент сначала заупрямился, но скоро понял, что спорить бесполезно. В новое убежище его отправили незамедлительно. И только здесь сообщили, что опасность со стороны carere morte возросла многократно, поэтому этот его дом ограждён Покровом, и покидать убежище Избранному запрещено.

Винсент ни на секунду не поверил в ложь главы об опасности со стороны carere morte. Уж он-то, Избранный, замечал бы таящихся в округе вампиров, как это было в ночь, когда за ним пришёл Конор! Ничего подобного не было и в помине, carere morte тихо скользили в ночи, как всегда ищущие жизней и равнодушные к Избранному. Нет, нет, опасность исходила не от них!

Опасность исходила от самого Ордена – всё яснее Винсент понимал это. Латэ много говорил… и ещё больше он не говорил. Тайны, тайны, тайны! А эти взгляды главы в день их последней встречи? Недоверие. Сомнение. Страх. Ненависть! Иногда Избранному хотелось крикнуть ему: скажите же! Вы хотите меня убить – это я понял! Объясните только, за что?!

Но никто не приходил к нему, и спросить было некого. Ни друзья-охотники, ни дядя, ни глава Ордена…

Потекли дни заключения. Да, сначала Винсент считал дни! Но они обернулись неделями, а недели – месяцами. Заключение его – понял Избранный – бессрочно. До смерти.

Конечно, Винсент бунтовал. Первый раз он рискнул покинуть новый дом в начале второй недели. Тогда это был ещё не побег – так, разведка. Избранный проверял границы своей свободы. Он успел дойти до конца Родниковой улицы, когда его перехватила группа охотников. Они вежливо потребовали, чтобы он немедленно вернулся под Покров. Винсент заупрямился – они настаивали. Когда он поддался вспышке гнева и ударил одного из них, ему не ответили, но и не отступили. Тогда с ним сделался нервный припадок, за который юноше до сих пор было стыдно… В конце концов, охотники сопроводили его обратно в тюрьму.

Во второй раз он готовился дольше, вышел утром и вёл себя осторожнее в пути. Винсент избрал дорогу, ведущую за город, и ему удалось уйти довольно далеко. Он даже успел обрадоваться, что сумел уйти от них. Группа охотников перехватила его под вечер, и в этот раз они не были столь вежливы. Не вступая в долгую перебранку, они оглушили Избранного и доставили его обратно бесчувственного. Винсент очнулся только к полудню. Боль стучала в голове, не переставая, ещё два дня, а над левой бровью навсегда остался шрам – память о неудачной второй попытке побега.

"Всё же нельзя так обращаться с Избранными!"

Он ещё пытался подбадривать себя шутками…

Он пытался бежать и в третий раз. Той ночью в Ориенсе было неспокойно: охотилась большая группа carere morte. Винсент рассудил, что отряды охотников заняты битвой с извечными врагами, и вновь рванул из тюрьмы. И в этот раз ему открылось, почему его так быстро находят: оказалось, Теренс подавал отрядам сигнал – зажигал лампу на втором этаже.

Третья попытка побега также закончилась возвращением Избранного в тюрьму. Правда, в этот раз обошлось без членовредительства: отряд, поймавший его, возглавлял дядя Винсента, Теодор.

Разумеется, Винсент тут же припёр его к стенке вопросами: "Что вообще происходит?" и "За что со мной так?" Ответы Теодора не прояснили ситуацию.

"Твой Дар странен, – просто сказал он. – Орден боится его".

"Что, он распространяется, подобно проказе?! Зачем запирать меня?"

"Орден боится тебя. Боится, что ты не справишься со своим Проклятием…"

Очаг остывал. Ветер, сильно ударив в балконную дверь, приотворил её, и в комнату потянуло холодом. Винсент поднялся и отпер дверь комнаты. Теренс неслышно отступил во тьму коридора, а Избранный побрёл к себе в спальню.

– Я принёс книгу, о которой вы просили, – раздался голос из тьмы.

Винсент неохотно принял из рук тюремщика книгу. "Дорога Пилигрима". Он издевается?!

– Я просил не это! Мне нужны мои учебники!

В ответ смешок:

– К учёбе вы отсюда не вернётесь. Так что вряд ли учебники понадобятся вам…

Винсент отстранил протянутую ему руку с книгой, раздражённо захлопнул дверь за собой.

"Какие детские формы выражения принимает его гнев в последние месяцы! Да, он положительно сходит с ума!"

И было с чего! Главной странностью его заключения был надзиратель. О, не случайно к нему приставили этого Теренса! Не строгий и незаметный, он бросал порой такие слова, от которых Избранному становилось очень страшно. И он уверялся вновь: в Ордене его хотят убить.

"Я не тюремщик, – заявил однажды Теренс, покоробленный этим обращением Винсента. – Я сторож и охраняю опаснейшее оружие".

"Избранный? Это вовсе не значит, что обладателю Дара суждено убить Владыку вампиров, – заметил он в другой раз, презрительно. – Скорее всего, охотиться будут за Избранным. И, скорее всего, его поймают и убьют. Ведь Избранный избран для жертвы. Быть может, чтобы спастись от страха, нашему миру нужна не смерть Владыки вампиров, а смерть Избранного?"

Странные, страшные слова Теренса дополнялись и другим. Через пару дней заключения – без друзей, развлечений, хотя бы книг, Винсент взбунтовался и потребовал свои личные книги, которые почему-то не были доставлены с его вещами. Но книг он не получил. Вместо них Теренс принёс ему жизнеописание первого героического Арденса, знакомое Винсенту со школьных лет, не раз зазубренное и написанное столь скучным и сухим языком, что дочитать его до конца не было никакой возможности. На следующую просьбу о книгах – Винсент специально подчеркнул, что желает получить какую-либо художественную литературу, – Избранный получил старинное повествование об одном святом мученике. И так без конца: либо герои забытых войн ушедших эпох, либо канонизированные страстотерпцы. Странноватый выбор! Его готовили, несомненно, готовили…

"К чему? Может быть, к подвигу, который будет стоить его жизни?"

Почему ко мне не пускают никого из друзей? – спросил Избранный однажды.

"Не пускают? Они не приходят! После того, что Ордену стало известно о тебе, тебя боятся".

Он уснул только под утро, когда унылая осенняя морось прекратилась, и высокий купол неба стал прозрачным.

Вечером следующего дня Винсент обречённо листал "Пилигрима". Здесь было всё то же самое: геройски погибший мученик. Сомнений относительно судьбы, которую Орден готовил Избранному, у юноши не осталось.

"Смерть, несомненно, смерть! Вот только чего они ждут от меня, чего хотят? Сражения с Дэви? Увы, нет. Видимо, по мнению Латэ, Избранному должно угаснуть тихо, в заключении".

Но тут дверь гостиной отворилась, и без представления, без предупреждения в комнату шагнул… сам глава! Теренс куда-то потерялся.

Винсент с трудом, но сохранил равнодушие.

– Неужели сам глава охотников? – растянуто проговорил он, откладывая книгу в сторону. – Ко мне? А я слышал, в Ордене меня боятся.

Латэ остановился, пронзительно поглядел на Избранного. Винсент поёжился от этого взгляда, казалось, глава просветил его насквозь и испепелил, как солнце – carere morte.

– Да, мне следовало навестить тебя раньше, – также медленно проговорил глава, всё не отрывая взгляда от Избранного. – Мои письма, судя по всему, перехватывались.

– Скажете, Теренс приставлен ко мне не вами?

– Нет! Твоим переселением ведал герцог Крас, он и назначил тебе камердинера.

– А! – Винсент вложил в это междометие чрезвычайно много. – А кто это: герцог Крас?

– Потомок Арденса. Покровитель Ордена. Ты помнишь наш последний разговор?

– Да, – вздохнул Избранный.

– Этот Теренс ведёт себя странно? Что он говорит тебе?

– Вот, что я читаю, благодаря ему, – Винсент подал Латэ "Дорогу Пилигрима".

– Так… – глава перелистал книгу. – Ясно.

– Мне не ясно! Ещё я изучал биографию Арденса, злоключения Кристиана, Мелиана и Реммы. Зачем мне это?

– Кристиана? – рассеянно повторил Латэ. – Какого? Святого мученика пятнадцатого века?

– Все они погибли. Спасая народ, или в испытаниях веры. Зачем мне их примеры? Должен ли я…

– Если "избран" для чего-то, значит "должен"! Избранный! – ты всё ещё принимаешь это определение твоего Дара?

– Да.

– Каков же сейчас твой Дар? Ты меняешься – и он с тобой. Расскажи.

Винсент вздохнул и заворочался в своём кресле. Тема Дара в последнее время превратилась для него в неприятную и пугающую.

– Мне стало сложнее контролировать его, – сознался он. – Раньше я был дальше от carere morte, даже когда они неслись за мной, отставая всего на шаг. Понимаете? Сейчас же я ощущаю их проклятие словно бы на себе, своим…

– Проклятие Владыки Алитера берёт над тобой верх, – глава пожевал губами в задумчивости. – Плохо! Ты как-нибудь пытаешься с ним бороться?

Винсент подался вперёд, на губах заиграла зловещая улыбка.

– Как? – голос Избранного зазвенел от злости. – Как?! Мне помогло бы посвящение, но вы…

Глава остался невозмутим.

– Есть достаточные причины, чтобы отказать тебе в нём. Другое дело что ты, похоже, живёшь одной мечтой о посвящении! Чужой мечтой, внушённой тебе кем-то… Ты не пробовал искать иной выход? Избранный, ты настолько несвободен?

– Вы сами недавно сказали: Избранный должен!

Латэ отступил, посмеиваясь.

– Диалектика… Борьба противоположных начал… Мальчик, не сердись на старика! – он сел на диван напротив Избранного. – Я искренне хочу помочь тебе, но Крас связал мне руки. Многое тебе придётся сделать самому.

Винсент приготовился слушать, и постепенно скептическая усмешка ушла с его лица, сменилась выражением тоски и отчаяния.

– Проклятие, что есть в твоём Даре, практически неуловимо для нас, охотников за проклятыми. Его не пронзишь серебром, не смоешь водой из Источника. Посвящение создаст у тебя защиту от него, но не уничтожит само проклятие, а, значит, останется опасность, что однажды оно возобладает над тобой. Проклятие Алитера должен уничтожить ты, ты сам. Оно падёт только по твоей воле!

– Но как?! Если б я знал, как его уничтожить!

– Орден слеп здесь ещё больше, чем ты…

Винсент ждал ещё одного долгого продолжения, но глава закончил скоро, скомкано:

– Научись противостоять своему проклятию. Найди, как уничтожить его. Вероятно, это подобно исцелению новообращённых вампиров – ищи там. Когда твой Дар будет чист, я приму тебя в Орден. Если к тому времени ты пожелаешь этого…

Посчитав разговор законченным, Латэ поднялся и направился к двери.

– А герцог Крас? – крикнул вслед оторопевший Винсент. – Теренс? Как мне вести себя с ними?

Глава остановился, но не повернулся к Избранному лицом. Через мгновение раздался глухой, словно сдавшийся голос.

– Не трать время и силы на попытки побега. Отдай их борьбе с проклятием Алитера. Не слушай Теренса! Я не могу запретить Красу делать то, что он задумал, зато он может уничтожить мой Орден мановением руки. В утешение скажу: у нас с тобой есть время. Подготовка к твоему жертвоприношению продлится до февраля.

– К моему жертвоприношению?!

– Ты напрасно не интересовался архивом Ордена. История жертвы Кармель – там.

– А если времени не хватит, вы позволите им убить меня? А что же Орден?

Глава помолчал, снова пожевал губами.

– Мои охотники воспитаны не на тех идеалах, что проповедует Крас, но пока твой Дар проклят, тебе не найти поддержки у них. Когда же твой Дар будет чистой, исцеляющей силой, многие адепты Ордена пойдут за Избранным в огонь и воду, – нет, этот голос звенел сталью: его прежняя слабость была лишь притворством! – Орден уйдёт из под власти Арденсов, а Крас не сможет играть значимой роли… И до окончания эпохи carere morte останутся считанные мгновения.

Теперь разговор был закончен. Латэ ободряюще улыбнулся Избранному напоследок, отворил дверь и вышел.

Всю бессонную ночь Винсент простоял у окна спальни. Он размышлял. О тайнах главы. О злобном Красе. О простаках – рядовых адептах Ордена… Он грустно усмехался: того, чего хочет от Избранного Латэ, ему никогда не удастся сделать. Дар заключён в крови Избранного и с нею проник в каждую клеточку его тела. Значит, так и проклятие – проникло глубоко в душу и извлечь его оттуда невозможно. Невозможно! И для Избранного нет других исходов, кроме смерти… или обращения?

В собственном отражении в оконном стекле Винсент силился разглядеть черты Того, Проклятого…

Он не всё рассказал Латэ. Он ничего не рассказал о своём страхе уступить страшной тени. Страшной ли? Тень та – окно в вечность! На исходе ночи Винсент поймал себя на том, что восхищается ею, и это было не пылкое преклонение перед далёким образом – другое. Избранный отчётливо осознавал, что вечность почти принадлежит ему. Стоит протянуть руку – и можно её коснуться… Путь в бессмертие искрился перед ним в одном только шаге.

И он ловил себя на мысли, что, возможно, напрасно так чуждался бессмертия carere morte. Ведь есть Низшие, довольные каплям жизни, и есть Высшие, контролирующие свой голод. И он, разумеется, также сумеет удержаться от убийств. Мир без Высших, без жертв смертных – может быть, это действительно лучшее, к чему может прийти их безумный, неизлечимо больной мир?

На смену ночи пришёл холодный, странно светлый день. Все тени ушли, воздух был пронизан голубоватым призрачным светом. И Избранный сумел стряхнуть пыль тёмных мыслей. Счастье, что свет солнца ещё способен проникать в его сердце!

Винсент нашёл Теренса в холле на первом этаже.

– Сегодня вечером я хочу прогуляться, – смело заявил он. – Я не выйду за Покров, не зажигай свою лампу.

В улыбке надзирателя он прочитал: "Давно бы так!"

Скоро Избранный брёл по улице, толком не представляя, куда и зачем идёт.

После ночи раздумий, он стал больше понимать слова Теренса об опаснейшем оружии. Да уж! Его проклятый Дар пугает всех, одни бегут – как его бывшие друзья, другие, посильнее, стремятся уничтожить – как Крас. И глава Ордена сохраняет дистанцию, потому что боится. Он вовсе не уверен, что Винсенту удастся победить своё проклятие, потому Латэ всегда готов отступить… и отдать Избранного палачу-Красу!

"Надо бежать. Проклятие мне не уничтожить, это ясно. Бегство или смерть!"

Но другой голос, слабый, тихий и печальный, протестовал: "Если правы они все, то Избранный подобен бомбе с зажжённым фитилём. И лучше, если она взорвётся тут, под пустым защитным куполом, чем где-то в мире, полном людей".

Дома теснили справа и слева: по узкой Родниковой не разъехаться и двум экипажам. Винсент шёл всё быстрее, словно надеялся уйти от тесноты мира. Но скоро он остановился. Он поглядел на номер ближайшего дома, и вздохнул.