Текст книги "Музыка как судьба"

Автор книги: Георгий Свиридов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 38 (всего у книги 71 страниц)

Сложился тип художника-компьютера (беспочвенного, безжизненного). Такой композитор-компьютер может сделать, произвести все, что угодно: фугу, оперу, балет, песенку, симфонию, церковную молитву и т. д. Но все это – подделка искусства, имитация его (или, как теперь говорят, «имидж»), суррогат, мертвое, умозрительное сочинительство, лишенное жизни, ее дыхания и трепета, человеческой боли или радости. Особенно мертва интонационная сфера подобной музыки, она лишена какого-либо своеобразия, всегда вторична, стереотипна. Тетрадь 1988 Журнал «За пролетарскую музыку» 1930 год № 1 Выписать из статьи «Как слушать оперу»': Стр. 9 – от слов «Самая форма оперы» (то, что отмечено)? Стр. 10 – абзац от слов «Слушая оперу»; Стр. 26—27 – переписать текст песни (слова и музыку) Немберджи «Ну, и долой». Стр. 13 – переделка песни: «спекулянтов, кулаков, подкулачников, попов...» – вариант песни «Ну, и долой»”. 1931 год №1 Стр. 15 – немецкий текст песни «Коминтерн», русский текст”. Стр. 16 – статья Житомирского (важная статья) «Д. С. Е.» или «Агитпроп фокстрота» в Театре Мейерхольда. «Нет, разумеется, в этой постановке» никакой сатиры на «фокстротирующую Европу». Наоборот, европейское «близко» изготовлено на этот раз с особым смакованием и снабжено всевозможными «пикантными гарнирами». Тысячи зрителей посмотрят новинку Мейерхольдовского театра, сотни унесут с собой заразу вырождения. Эта зараза глубока’. №2 Ю. Хайт, «Смена» – призыв к «мировому пожару». «Авиамарш» – немецкая песня (скраденная Хайтом), впоследствии ставшая песней нацистов. Добавление из статьи Горького «О музыке толстых» специально для Кичина. «Толстому женщины не нужны как друг и человек. Любовь для него – распутство и 335

становится все более «развратом воображения». В мире толстых эпидемически разрастается однополая любовь». Может быть, эти слова возмущают Кичина? В. Блюм (Садко) – палач Булгакова, музыкальный критик, борец за внедрение фокстрота (тогдашней рок-музыки). №5 Борьба Блюма, Ледогорова (Айсберг), Мейерхольда и Вишневского против РАПМ'а – дружеская свара’. Написать подробно о платформах РАПМ'а и РАШТа, а также ЛЕФ'а и АСМ". Все эти организации воевали против русского искусства. Стр. 4 – «...Балет эмигранта Прокофьева...». «Музыка мракобеса-фашиста Стравинского» °. Стр. 5—6 – «Вылазка реакции» – исполнение «Колоколов» Рахманинова. Рахманинов – белоэмигрант-фашист, заклятый враг Советского Союза. Бойкот музыке Рахманинова, государственный запрет на эту музыку. «Исполнение „Колоколов“ в момент обостреннейшей классовой борьбы, в момент прямого разоблачения интервенционистских стремлений мировой буржуазии, является попыткой сплочения и организации враждебных нам сил реакции». Овации аудитории – охотнорядцев, попов и старобюрократических зубров, собравшихся справлять «великий пост» в Большом зале б МГК (отдельно сказать, как называлась консерватория в это время), свидетельствуют о смысле концертов – как политической демонстрации. (Перепечатать всю 5-6 стр.) («Эпоха культурной революции».) Общее собрание (студентов и преподавателей). «Матерый враг Советской власти – белогвардеец Рахманинов»”. Стр. 7—8 – выписать все цитаты из статьи Ленина «Товарищи рабочие, идем в последний и решительный бой»". О спектакле «Последний, решительный...». В конце весь зал встает – написать отдельно по материалам из журнала «Пролетарский музыкант». 5 октября. Барвиха Роман Дудинцева об академике Лысенко”. Политизация науки, искусства, религии, всей духовной жизни. В этом вся беда. Изменяется лишь политика, а идея политизации незыблемо остается. Для несведущих, особенно мол, поколений кажется, что были несвободны, а стали свободны, тогда как принципиально ничего не меняется. Положение науки, искусства, религии остается по-прежнему зависимым. Жжх Композитор-компьютер, работающий с логарифмической – линейкой. Расчисленная музыка. Сторонники и последователи Шенберга и его школы 336

избегают употреблять даже в разговоре его имя. Напротив, их любимые авторы, предтечи – Глинка, Рахманинов, П. И. Чайковский, своего рода «камуфляж». Начало сезона Концерты: Бах-Шнитке, Губайдулина, Денисов. Бедный Щ остается лишь в качестве государственной ширмы (сидящий сразу на многих стульях). Именно это творчество есть наиболее полное выражение «застоя», идейного тупика, в который зашла наша жизнь, тупика, из которого Гос и все мы ждем выхода, «перестраивая свои ряды», но еще не обретя новой идеи движения или стыдливо боясь произнести сокровенное слово «капитализм», признав, что десятки миллионов загубленных людей, океан пролитой крови – все было как бы зря. Но эти жер принесены не зря. Есть среди них те, кто получил гигантскую выгоду, обрел власть и т. д. Воскресенье, 9 окт Вчера и сегодня слушал три телепередачи на музыкальные темы. Вчера – часовая передача Гаврилина: дивная, свежая, чистая, своя, незаемная музыка (передача так и называлась – «Пишу свою музыку»), «свои» мысли, глубокие соображения о жизни, о родной русской культуре, о судьбе нашей музыки – трудной судьбе. Необыкновенная передача «Интерпретация». А. Н. Скрябин. Фортепианные пьесы: главным образом, прелюдии ор. 11 и последние – ор.74, мазурка и что-то еще. Своеобразие, аристократичность, артистизм. Чистота стиля, лишь Этюд ор. 1 отдает влиянием Чайковского и Шопена. В хрупкой музыке Скрябина – предчувствие вселенской катастрофы. Мир – тонок, хрупок, беззащитен. Тонкий, изысканный музыкант – Игорь Никонович. Две дочери композитора – Мария и Елена. Одна из них говорит вещие слова: «Он был хороший человек, а если сделал что-либо не то, поэтому, наверное, умер так рано». И читает «Пророка»: «Моих ушей коснулся он и их наполнил шум и звон...» Как это замечательно и как уместно в устах старухи, в которой живет пламень гения, полученный от отца в наследство. Сегодня еще слышал новинку – «Концерт для альта с оркестром» Шнитке в исполнении Башмета, редкого виртуоза. Концерт имел большой успех. Что сказать о музыке? Шикарная, отлично выполненная (в своем роде) партитура. Отработанная, умело сделанная конструкция, не лишенная, впрочем, длиннот, главным образом, по причине неяркости интонационной сферы. К сожалению, нет своей речи, своеи интонации. Компилятивная музыка, смесь самого разного, слышанного уже многажды (в том числе и самого тривиального). Опора, уже заранее, на эклектику: Малер (многозначительные длинноты в духе заключения «Песни о Земле»), Берг, Шостакович (в смысле формы), но дряблый, вялый, куски 337

общеупотребительной музыкальной ткани (Европейских образцов – то ли из Баха, то ли из Венявского или еще откуда). Комиссионный магазин: все добротное, шикарное, но все ношеное, подержанное, подновленное, чужое [с чужого плеча. Музыка эпохи застоя, тупика]. [Все клочковато, музыка много раз прекращается.]| В гигантском количестве нот нет ни одной своей. Какое-то пышное, торжественное эпигонство. Длиннющее заключение, когда слушать уже давно нечего: альтист тянет свои ноты до бесконечности, дирижер показывает руки, перстень на пальце отдельно; потом оба – солист и капельмейстер – склоняют головы, потрясенные музыкой, и стоят так минуты полторы. Картина! Все это похоже по смыслу на музыку самодовольного Ант Рубинштейна, усовершенствованную и цивилизованную в соответствии с движением музыкального прогресса. Все это – разалатрейекИ – Симфонизм, гальванизированный Шостаковичем (ненадолго), все же отдает трупным запахом. Музыкальная трупарня, музыкальный морг. Имитация музыки. Как будто бы есть все (или многие) ее элементы, но нет ее самое. Все вторичное, ни о чем нельзя сказать – вот это такой-то. Комиссионный магазин: все шикарное, но не первородное, не свое, уже ношеное, как говорится – бывшее в употреблении, все с чужого плеча. Увы! Не всякий советский композитор может сказать подобно Гавр: «Пишу свою музыку». Самобытность дарования всегда была редкостью, а в русской музыке наших дней подобное явление уникально. Прививаемая в учебных заведениях, лихорадочно насаждаемая могучими средствами массовой пропаганды музыкальная эклектика, выдаваемая за «новое слово в искусстве», подобно глине залепляет уши современного слушателя. Она проникла в оперу, балет, насаждается «квадратно-гнездовым» способом, как насаждалась кукуруза четверть века назад. Она вытеснила из радиоэфира русскую классику: Даргомыжского, Мусоргского. Аккордовые рамплиссажи в миноре с фальшивыми нотами, подобных рамплиссажей бездна в каждом концерте для струнных инструментов. Какой-то не то Бах, не то Брух? А скорее всего, и то и другое. Словом, снабженная новым названием, старая, давно известная эклектика. Новизна ее лишь в яростной ее воинственности и высокомерии. Самуэль Гольденберг из «Картинок с выставки» Мусоргского с палкой – набалдашником «Голова Лев Толстой» °. Жжх Мемуары мар Ж”. Впечатление такое, что писал какой-то стский > компьютер. Ничего человеческого, ничего от себя, от личности – все выровнено, утрамбовано, закатано безликим бетоном, ни одного живого слова. Бездарный язык, язык пишущей машинки, арифмометра. Автору «помогала» некто Ржевская. Нетрудно догадаться – кто это такая, что это за лит обработчик. И так – всюду! Вся жизнь под контролем. Ср собрание сочинений А. Блока, цензурованное Вл. Орловым, и мн другое. 338

Жжжх Политизация культуры началась немедленно после Окт переворота. Низвержение памятников, расстрел Моск Кремля, закрытие газет, политизация слова, музыки, живописи и т. д. Предприимчивые футуристы объявили себя коммунистами-футуристами, комфутами, супруги Брик и Маяковский, Левидов, Третьяков, Кушнер ит. д. Жжх 15/Х– 88 г. Журнал «Юность» 1987 г. № 4. Статья А. Косаревой «Вожак», стр. 2—5. № 7. Из статьи А. Михайлова", стр. 76 цитаты из В. Распутина: «Правда проистекает из самой природы, ни общим мнением, ни указом поправить ее нельзя». Стр. 76. И далее – стр. 76. Нынешняя молодая проза, на мой взгляд, все-таки проза одиноких. Эти писатели больше оглядываются на своих далеких и близких предшественников, чем друг на друга. Верящие каждый в своего Бога русской классики – Достоевского или Гоголя, Бунина или Платонова, – они выбирают свои дороги в литературе и упрямо движутся по ним. Жжх «Расовая и профессиональная спесь». & 1 Рассуждения о музыке. Эмиль Котлярский (очевидно, Котляр)°. Жжжх «Дружба народов», № 6 1988. Стр. 200-209, «О чем нам говорят столетья»”. Журнал «Дружба народов» № 7 1988 г., стр. 207-208. Начало переписки совпадает с удивительными годами, которые в СССР еще спустя тридцать лет продолжали называть мирным временем... Это было время, когда устоявшийся уклад создавал ощущение жизни, как чего-то естественного, стабильного и не предназначенного в жертву военным катастрофам. История воспринималась как «ипостась Божия» и «олицетворенье его воли». Пастернак и его сверстники со всей серьезностью и самоотдачей были увлечены тем, что, по их мнению, должно было обеспечить действенность этой проповеди, помочь ей восторжествовать и дать любой человеческой жизни абсолютный смысл и ценность. Ретроспективно он написал о них спустя пятьдесят лет в «Докторе Живаго». В черновой рукописи романа мы читаем: «Все эти мальчики и девочки нахватались Достоевского, Соловьева, социализма, толстовства, ницшеанства и новейшей поэзии. Это перемешалось у них в кучу и уживается рядом. Но они 339

совершенно правы. Все это приблизительно одно и то же и составляет нашу современность, главная особенность которой та, что она является новой, необычайно свежей фазой христианства. Наше время заново поняло эту сторону Евангелия, которую издавна лучше всего почувствовали и выразили художники. Она была сильна у апостолов и потом исчезла у отцов, в церкви, морали и политике. О ней горячо и живо напомнил Франциск Ассизский и ее некоторые черты отчасти повторяло рыцарство. И вот ее веянье очень сильно в девятнадцатом веке. Это тот дух Евангелия, во имя которого Христос говорит притчами из быта, поясняя истину светом повседневности. Это мысль, что общение между смертными бессмертно и что жизнь символична, потому что она значительна». Независимо от того, где родились эти мальчики и девочки, жизнь их протекала в современном неблагополучном городе. Будь то Москва или, тем более, Петербург. Это был город, по словам Пастернака, «поднявшийся со дна „Медного всадника“, „Преступления и наказания“ и „Петербурга“, город в дымке, которую с ненужной расплывчатостью звали проблемою русской интеллигенции. По существу же, город в дымке вечных гаданий о будущем, русский необеспеченный город девятнадцатого и двадцатого столетий». При том, что им ближе всего были чаяния униженных и оскорбленных и они сочувствовали революционерам, гонимым и страдающим за свои убеждения, они были далеки от политики. Они занимались своим делом так же, как люди реальных профессий: земледельцы, ремесленники, технологи. Их не интересовало, кто кому подчиняется, жизнь не рассматривалась ими в плоскости партийной и классовой борьбы, и вопрос власти для них не существовал. Письма Пастернака 10-х годов полны безоговорочного доверия к жизни, он принимает без страха и подозрения любые мгновения и случайные ее проявления. Углубленность в свои переживания затрудняет чтение. Но так начинало писать поколение перед тем последним мирным летом 1914 года, когда, по словам Пастернака, «любить что бы то ни было на свете было легче и свойственней, чем ненавидеть». Кровавый ужас мировой войны нашел свое крайнее выражение в России. Политика стала продолжением войны и на неотменимых основаниях бесконечно чрезвычайного положения подчинила всех и каждого, поставив вне закона естественное право и органическое понимание жизни. Гибель нравственных идеалов сопровождалась нарастающей деградацией цивилизованного быта. В письмах нашли выражение периоды, когда казалось, что разрушение вот-вот сменится нормальным укладом, достаточно свободным, чтобы искусство и наука могли продолжать прежнее существование. Но иллюзии жестоко подавлялись и в них переставали верить. Видя неуклонное развитие тенденций, казавшихся ему самоубийственными, и пережив гибель своих друзей, Пастернак, как второе рождение, принимает возможность творчества, подчиненного внеэстетической задаче – сохранить непрерывность исторического сознания и оставить свидетельство о прожитом времени. Позже и независимо к этому решению 340

приходит Ольга Фрейденберг. Они, «дети страшных лет России», чувствуют себя чудом спасенными и обязанными быть правдивыми свидетелями. Пастернак стремится к неслыханной простоте и общедоступности, чтобы ценой смертельного риска стать осязательно правдивым. Он сознательно ограничивает свою индивидуальность, снимает выразительность деталей, чтобы не захлебнуться в них и усилить выразительность целого. Он озабочен тем, чтобы в обстановке безвременья и язычества пятидесятых годов передать всю глубину воспринятой им в молодости христианской традиции. «С тех пор все переменилось, – писал Пастернак В. Т. Шаламову в марте 1953 года, – даже нет языка, на котором тогда говорили, что же тут удивительного, что отказавшись от многого, от рискованностей и крайностей, от особенностей, отличавших тогдашнее искусство, я стараюсь изложить в современном переводе, на нынешнем языке, более обычном, рядовом, спокойном, хоть некоторую часть того мира, хоть самое дорогое (но Вы не думайте, что эту часть составляет евангельская тема, это было бы ошибкой, нет. Но издали, из-за веков отмеченное этою темой тепловое, цветное, органическое восприятие жизни)». [«Готовя книгу переписки Пастернака и Ольги Фрейденберг, мы, по мере сил, стремились сохранить звучащий в письмах голос жизни и времени, передать охватившее нас в ходе этой работы ощущение неистребимости духа и светлой ясности их ума». ] «Письма и воспоминания» Нина Брагинская, Елена и Евгений Пастернаки”" Жжх Страшно увеличилось ощущение бездомности русского человека. За последние ГОДЫ. Жжх Передачи. Ленинград по ТУ. Фасонистая, какая-то «цивилизованная» нищета. 20/Х-88 г. УЕ Дерзновение кретина. Глупость прибавляет человеку смелости, дерзновения. У Народ – равнодушный и к тому, что было, и к тому, что есть». Чтение Набокова «Другие берега» Очень словоохотливый автор. Бесконечное, утомляющее количество рассуждений «обо всем решительно», на любую тему, «а райе». Большой цинизм, похожий на снобизм, и преувеличенная какая-то «культурность». Все это можно бы 341

объяснить «эмигрантским» положением равно всему чужого человека, чужого и по своему ощущению окружающих людей, инстинктивно настороженных к иностранцу. Все это родило особую психологию «изгоя», равно чужого всем человека, существа «иной» общности, какую Набоков ощущал в контакте с русскими людьми. Но тут были свои претензии, свои амбиции. Эти амбиции и есть главное в писателе, что он талантливо в своем роде и выразил. Многое от Пушкинского Онегина, денди лондонский (в сущности же «русский денди»). Много тонкости, наблюдательности, изысканности, но, как ни странно, переизбыток слов, переизбыток культурных ассоциаций делает эту прозу несколько безвкусной. Новое в нем для Русской традиции идет от М Пруста. Что у Пруста было следствием болезни, у Набокова – здорового, спортивного (теннис, шахматы) —Й приобретает налет снобизма, снобизма здорового, спортивного в сущности организма. Безлюбая душа, эгоистичная, холодная. Жжх Молодые <...> люди – дикторы ТУ, развязные, самодовольные, могущие оскорбить, кого дозволено оскорблять, т. е. подвергать критике. Жжжх 27/Х Тюремный жаргон стал языком России. Жжх Поэзия сытых – неплохо зарабатывают на гражданском чувстве поэты. жж Владимир Набоков – литература для сытых, равнодушных, эгоистичных, «избранных». жж О «терпимости» говорят более всего те, кто сами нетерпимы. Из Пауля-Эрика Руммо (перевод с эстонского) ЕВРОПЕЙСКАЯ БЕЗОПАСНОСТЬ”. 1 Из войны родится мир, Как сын из чрева матери. У него ужасное, Как иу Матери, Лицо. 342

Я вижу психбольницу, я там в кругу, Где все одеты в белые халаты, и рукава У всех зашиты, и палец в рукаве у каждого На шприце, и в ягодице у каждого игла, И этот мир все убивает, Что нам осталось от войны. ЧЕЛОВЕК НЕ ИЗ ЖЕЛЕЗА Человек не из железа он из плоти, он из крови ну ате, кто из железа Эти мне не по душе все долги и все заботы что нам выпали на долю и они несут как все да только по-особому с шумом тащат, с грохотом чтоб повсюду было слышно очень этим досаждая слуху прочих мизерных Пусть уж лучше кровь свернется кровь свернется, костяк размякнет пусть я сгину в лютой хвори чем железным сделаюсь См. дальше!! пусть они хоть чего желают делают что вздумают ржа придет на их железо гайки глодать и винтики Из железа кран и трактор пулемет получится а из глаз моих (как в песне) подснежники вырастут Кран посмотрит сверху вниз на подснежник и проронит: это – не жилец на белом свете 343

Усмехнусь ему в ответ Личность эпохи В. Ф. Кухарск – студент консерватории – Союз– Мин – ит. д. Двоедушие, троедушие, злоба (инвалида), брат умер в Воркуте. кист, оба брака, музыкальность, неплохие знания, начитанность, герой Стского времени, Грузинские песни. О Шост – беседа в ресторане «Арагви» в кабинете с Отаром Вас. Просил выступить на пленуме СК, начало 60-х годов”. Заметка Отара в «Правде», изгаженная им (у меня есть копия Отара)”. Приказ <...> с заявлением-просьбой, чтобы я подписал бумагу против Х – его бывшего ближайшего друга”. Заметка его об «Отчалившей Руси» (после письма Андр)”. Дальнейшая эволюция. 29 октября ТУ – концерт для У-с Пендерецкого”” из Берлина (играют поляки). Судорожная, пустая сухота, длинное, бесконечное чередование разных «штук». Скучная, моторная, мелкая музыка. У оркестрантов равнодушные лица – какие-то части механизма, а не люди. Убогая, какая-то кастрированная музыка. Новый Концертный зал, открытый в честь 750-летия Берлина. Изумительная архитектура Ретро, новое немецкое Барокко – прекрасное, пышное, красивое. Никакого скопческого Модерна. Никакой сухой геометрии. Красиво, Храмово, Божественно. В таком зале музыка Пендерецкого звучит чужеродно, сухо, уродливо, бездушно. Верю, что и Германская музыка возродится в новой красе, в новом продолжении великих традиций. Доделать текст. Мысль хороша! Ужас Они в том, что посредственный, подчас и аморальный человек получил доступ к миллионам людей через кино, ТУ, печать. Проповеди раньше говорил Священник, теперь это – <...> диктор ТУ или другой (подобный же) деятель. Журнал «Добрый вечер, Москва!» Рядом с недостатками нашей жизни, иной раз кошмарами (проституция, убийцы и пр.) – «Сладкая жизнь», заграничные рекламные ролики: «У вас скоро будет такая же сладкая жизнь!!!» 344