355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Энтон Майрер » Однажды орел… » Текст книги (страница 64)
Однажды орел…
  • Текст добавлен: 17 октября 2016, 01:40

Текст книги "Однажды орел…"


Автор книги: Энтон Майрер



сообщить о нарушении

Текущая страница: 64 (всего у книги 67 страниц)

– Генри Армстронг и Рей Робинсон, кажется, прекрасно справляются, – парировал Дэмон, улыбаясь.

– О, разумеется, профессиональный бокс! Но я говорю о способности быстро реагировать на неожиданности. Ты никогда с неграми не работал, Сэм. Поговори с Джеффом Баркером, он занимается здесь неграми. В казармах грязь, все вверх дном, автоматы заржавели, а грузовики… господи боже, что там только творится!

– Может быть, они считают, что им совершенно безразлично, следить за своей амуницией или нет.

– Что ты говоришь? В армии они или не в армии? Само собой разумеется, что они обязаны заботиться о своем снаряжении, как и все другие.

Дэмон поудобнее устроился в кресле.

– Я хотел сказать, может быть, если к неграм относились бы как к равным, действительно как к равным, их отношение к службе изменилось бы.

– О, брось, Сэм! – вмешался с манерной медлительностью Джим Рэвинел. – С негром нельзя обращаться как с равным но той простой причине, что он таковым не является. Не был таковым и никогда не будет. Череп негра имеет другую форму, мозг негра меньше мозга белого, негр – это представитель низшей расы. Не знаю, хорошо это или плохо, или вовсе не имеет значения, но факт остается фактом.

– Я очень в этом сомневаюсь, – сказал Дэмон, и Томми заметила, как на его лице появляется упрямое выражение. – Весьма сомневаюсь.

– Прямо беда с тобой, Сэм, ты просто мечтатель, – заметил Мори. – Скажи откровенно, подчинился бы ты приказам темнокожего офицера?

Дэмон посмотрел на него с изумлением.

– Разумеется, подчинился бы. И ты подчинился бы, и Джим тоже.

– Никогда! – воскликнул Рэвинел. Его красивое лицо исказилось, глаза сузились. – Никогда! Да я лучше уйду в отставку, чем подчинюсь приказу черного!..

– Почему? – спросил Сэм. – Давайте взглянем на вещи реалистически. Нам всем приходилось служить в подчинении законченных, отъявленных сукиных сынов, неучей, идиотов, садистов и бог знает кого еще. Они приказывали нам, и мы подчинялись. Какая же разница? Как хороший солдат, вы…

– Это никоим образом не касается службы, – произнес Рэвинел ледяным тоном. – Это нечто совершенно иное. Если ты не в состоянии понять этого, мои объяснения бесполезны.

В углу, где они сидели, стало тихо и неуютно. Томми сделала Сэму сердитый знак глазами, но он продолжал спокойно:

– Мы должны прийти к этому, джентльмены, независимо от того, как каждый из нас смотрит на это. Рано или поздно, но это должно произойти, ибо только таким путем мы приблизимся к той великой демократии, какой мы любим называть нашу страну. И армия – самое подходящее месте, чтобы начать.

– Господи, да почему? – сварливо спросил Мори.

– Потому, что все мы, военные, делаем вещи, которые нам И правятся. Но имя службы. Постоянно. Потому, что нас приучили уважать принцип больше личности, а чин – больше недостатков. И если придет приказ из управления генерал-адъютанта в Вашингтоне, в котором будет сказано: «Вы должны сделать то-то и то-то, независимо от ваших личных мнений по данному вопросу», мы подчинимся этому приказу. Вполне вероятно, что как раз мы-то и выполним этот приказ лучше других.

– Должен вам сказать, я надеюсь и молюсь, чтобы этот день никогда не наступил, – возразил Джим Рэвинел и осушил свой стакан…

* * *

«И Сэм оказался прав. Такой день все же настал, – думала теперь Томми, глядя на скользившие по вершинам сосен разорванные облачка тумана. – Приказ из управления генерал-адъютанта поступил-таки, и негры и белые спали в одних казармах, и белые служили в подчинении черных офицеров…»

Донесшийся из дома настойчивый протяжный телефонный звонок вернул Томми к мягкому солнечному свету и монотонному огайскому выговору Гертруды Вудрафф. Тяжело вздохнув, Томми начала подниматься с кресла, но увидела Сэма в грязной рабочей рубахе, идущего через кухню.

– Я послушаю! – крикнул он.

Кивнув ему в знак согласия, Томми снова уселась в кресло.

– Ну, мне пора, – заявила Гертруда. – Пошли, Жанна.

– Куда вы торопитесь? – спросила Томми. – Какие-нибудь особые дела?

– Никаких особых, в этом-то все и несчастье. Прачечная да письма. Да еще сад. Обычные занятия старой глупой бабы… Я толстею, – прибавила Гертруда и нажала на выпирающий под блузкой живот. – Полюбуйтесь. Мне надо с этим что-то делать.

– Почему бы тебе не заняться этими упражнениями по системе йогов?

– Это сидеть, сдерживая дыхание и засунув пальцы ног под мышки? Ну уж нет, спасибо.

– Они же легкие, – возразила Томми, – и доставляют удовольствие, честное слово. Я могу за двадцать минут показать их тебе, Герт.

– Нет уж, я пойду своим путем слабой и утомленной женщины: виски «Кэнэдиэн Клаб» и горячая ванна. – Поднявшись, Гертруда и Жанна направились к двери, ведущей через гостиную И выходу. Томми пошла проводить их.

– Итак, до пятницы? – уточнила Гертруда.

– Да.

– Замечательно! Боже, до чего же будет здорово попасть в приличные магазины, увидеть яркие огни, вещи. Эта пышность и великолепие прямо преследуют малютку Герти. Так мы заедем за тобой около восьми?

– Отлично.

Томми смотрела, как подруги уходят по дорожке из секвойевых плиток. Сэм разместил плитки слишком широко для женского шага, и попытки Гертруды и Жанны ступать на середину каждой из них вынуждали обеих женщин идти неестественной шаткой походкой.

– Изумительно! – крикнула Жанна, указывая на плитки. – К вам будут приходить, чтобы полюбоваться этим…

– Если мы раньше не свалимся замертво от изнеможения.

Пройдя в кухню, Томми остановилась, прислушиваясь к шуму отъезжающего автомобиля. У Вудраффов был английский «форд», гудевший, как перегруженная швейная машина. Голоса Сэма слышно не было – телефонный разговор, по-видимому, закончился. Однако из спальни Сэм не вышел. Почему такая тишина? Она вошла в спальню. Сэм сидел у туалетного столика, опершись подбородком на большой палец.

– Кто звонил, дорогой?

Он повернулся и посмотрел на нее. Томми заметила, что две странички в телефонном блокноте исписаны торопливым почерком мужа.

– Звонил Скип Бёрлесон, – сказал Дэмон. – По поручению начальника штаба. Настаивают, чтобы я поехал в Хотиен.

– В Хотиен?! – воскликнула Томми. – Но зачем? Зачем? Дэмон встал. Он был покрыт саманной пылью, поперек нижней части туловища тянулась грязная полоса.

– Там происходят важные дела. Кажется, более значительные, чем это кажется на первый взгляд. Это будет специальная миссия. – Его лицо было серьезным и озабоченным, но глаза светились странным, неуловимым блеском.

«Китай, – подумала Томми и мгновенно ощутила укол яростной ревности, – господи боже, снова Китай».

– Начальник штаба хочет, чтобы я возглавил миссию, – продолжал Дэмон.

Томми посмотрела на него пристально.

– Сейчас? Прямо теперь же?

– Да. Как можно скорее.

– Ты хочешь сказать, что тебя намереваются призвать из запаса?

– Полагаю, что дело идет к этому.

– Но почему тебя? Ты ведь ушел в отставку… – Она жалобно всхлипнула. – И потом, ты сделал достаточно, ты уже сделал больше, нежели любой десяток этих людей, вместе взятых. Целых сорок три года…

– Я знаю.

Он уже решил. Он решил ехать. Значит, говорить что-либо бесполезно. Сложив руки, Томми спросила:

– Значит, ты едешь?

Нахмурившись, Дэмон рассматривал свои грязные ногти.

– У начальника штаба, видимо, есть на то причины. Особые причины.

Она беззвучно вздохнула и отвернулась. Война преследовала их. День победы над Японией, солнечный, с дымкой сентябрьский полдень на Зеленой лужайке в Уолт-Уитмене, и их самые пылкие надежды – все это совершенно ничего не значило. Вместо мирных годов, о которых она мечтала, вместо основанного на принципах разума и искренности сообщества народов, к которому, как ей казалось, должны были прийти, вновь и вновь то тут, то там вспыхивала война: в Индонезии, в Греции, в Палестине, в Индокитае…

Сэм не был в Корее: Брэдли пожелал, чтобы Дэмон стал начальником пехотного училища в Беннинге. Но он пристально следил за событиями, остро переживал бои в районе Пусана, где Джои Крайслер командовал ротой, радовался высадке в Инчоне. Но о переводе Дэмон не просил: он всегда служил там, куда его посылали, и не изменял своему правилу. Он не скрывал своих дурных предчувствий, когда Макартур наступал на север, к Ялу. «Из этого ничего не выйдет, – сказал он печально. – Мне безразлично, что говорит сам Макартур, или Уиллоби, или какой-нибудь еще кудесник из его разведки, но из этого ничего не получится. В войну вступят китайцы, и тогда нам придется очень туго». Во время переговоров о перемирии он был преисполнен молчаливого ликования. «К чему все эти причитания и скрежет зубовный? Идея тотальной победы так же мертва, как динозавр. Во всяком случае, это неосуществимая концепция…» Между тем войны продолжали возникать: в Пакистане, в Суэце, на Кубе, в Алжире, в Лаосе, в Хотиене. Сэм получил третью звезду, и его перевели обратно в Бейлисс…

Дэмон заглядывал в расписание самолетов на Сан-Франциско и составлял памятку неотложных дел, разговаривая сам с собой вполголоса: надо послать телеграмму Джои, пройти медосмотр в военной комиссии, повидать Слаттера и Спайка Робинсона, которые только что вернулись оттуда, и вообще собрать всю информацию, какую только можно; интересно, а нельзя ли повидать Джипа Вилларетти…

– Но ведь там Кот Мессенджейл, не так ли? – спросила Томми.

Дэмон утвердительно кивнул головой.

– Да, он возглавляет корпус военных советников в Хотиене.

– Блисс Фарвхэн тоже там, и Фаулер, и Гролет – вся шайка. С чего ты решил, что сможешь добиться какого-то успеха в борьбе с этой бандой?

Дэмон нахмурился, но ответил без раздражения:

– Видишь ли, они состоят при корпусе военных советников. Это совсем другое дело. Моя миссия будет политической.

– Но ведь ты сам говорил, что там все, в сущности, сводится к политике. Возьми Лаос. Где кончается одно и начинается другое? Вес проблемы политические, и следовательно, военные, и следовательно, снова политические. – Спохватившись, что она повысила голос, Томми продолжала более спокойным тоном: – Для меня это звучит так, словно ты собрался прямо в осиное гнездо. А зачем? Чего ты этим добьешься? Ты просто поедешь туда, вымотаешься до предела, а через полгода они снова начнут взрывать друг друга…

Дэмон сел на кровать, медленно провел рукой по лицу.

– Кто-то должен сделать это.

– Хорошо, но почему ты? Пусть это сделает кто-нибудь другой. Кто-нибудь… – Она чуть не сказала «помоложе», но вовремя сдержалась. – …Кто не был вечно в «черном списке» Кота Мессенджейла. Почему, господи боже, они выбрали тебя? – опять закричала она. – Неужели они не видят, что это безнадежное дело? Он перехитрит тебя, он будет ставить капканы на каждом твоем шагу…

Дэмон весело подмигнул ей:

– Может быть, я перехитрю его.

– Не паясничай, – сухо отрезала она. – Тебе, Сэм, уже не тридцать пять. Я не хочу, чтобы ты ехал туда барахтаться на залитых водою рисовых полях и в джунглях. Ты вернешься, заболев чем-нибудь ужасным.

– Все ужасное, что только может произойти, со мной уже произошло.

– Нет, не произошло, и ты знаешь это. – Ее возбуждение скорее нарастало, нежели уменьшалось. – Им необходим жертвенный агнец. Кто-нибудь из тех, кого им не жаль. Вот почему они призывают тебя на службу. Если это дело политическое…

Дэмон косо взглянул на нее.

– Возможно. Я подумал об этом. Но мне не верится, что начальник штаба способен замыслить нечто подобное.

– Ты чертовски уверен в себе… На сколько ты едешь?

– Я не знаю, дорогая.

Она начала ходить взад и вперед по спальне.

– Не могу понять, почему ты должен делать это, – сказала она. – Господи, война отвратительна…

– Конечно, отвратительна.

– Я знаю, что слишком стара и глупа для этого, но бывают минуты, когда я жалею, что не стала пацифисткой. Абсолютной пацифисткой, Я думаю, что единственный правильный путь, это мир. Знаешь, как они говорят: «Скажи силе правду».

Он кивнул головой.

– Да. Иногда и я хочу того же. Единственная беда заключается в том, что сила существует. И единственный способ справиться с ней – это встретить ее без страха… По-моему, это старый, испытанный способ.

– Да, – помолчав, согласилась она. – Другого пути, пожалуй, нет.

Дэмон бросил на нее удивленный, озабоченный, почти испуганный взгляд, спросил:

– Что с тобой?

– Ничего. Ничего.

Стоя у кровати, Томми смотрела, как он снимает половые башмаки, испачканные глиной, на которой стоял их дом. Она могла бы сказать, что это выльется в авантюру, упрекнуть в том, что он, как и прежде, намерен свершать великие дела. Идиот! Но она любила его: он – это все, что у нее осталось, и она любила его. Решая этот вопрос, он поступает несправедливо, совершенно несправедливо, ведь они уже покинули армию, купили в рассрочку этот дом, обрели новых друзей, восстановили связи со старыми, привыкли к новому ритму жизни. И вот теперь все это должно развалиться из-за того, что какому-то услужливому, ничего не понимающему придурку из окружения начальника штаба что-то стукнуло в голову. Возмутительно!

Дэмон стащил с себя потную рабочую рубаху, и ее взгляд скользнул по его шрамам: обожженная, сморщенная коша, красный лоскут пересаженной кожи на груди, неприятные гладкие пурпурные пулевые шрамы и треугольные метины на плече и спине. Левые рука и плечо были тоньше, более ссохшиеся, нежели правые. «Его убьют! – вдруг оглушила ее внезапная мысль. – Если он уедет на этот раз, он уже не вернется». Она вспомнила сумасшедший маскарад в Гарфилде, нелепо вырядившегося Бена и его ссору с Мессенджейлом и свое внезапно жуткое предчувствие, озарение – одному богу известно, что это было. Но Бен был всего лишь другом…

– Не уезжай! – взмолилась она.

Никогда прежде она не говорила ничего подобного. Гнев и гордость всегда сдерживали ее. Но сейчас ей было все равно. Она с содроганием подумала об одиночестве Жанны Мэйберри и Мэй Ли, о пережитом ею самой долгом одиночестве военных лет; она не хотела снова разлучаться с этим усталым, глупым, серьезным, милым, сводящим с ума стариком. Она подошла к нему и осторожно прикоснулась к его израненному телу.

– Не уезжай, Сэм. Пожалуйста…

С минуту Дэмон угрюмо смотрел на нее, водя языком по внутренней стороне щеки.

– Дорогая, – сказал он наконец, – на Паламангао, когда меня ранили, японский морской пехотинец метнул гранату в окоп командного пункта, и все, что я мог сделать, это лежать и смотреть на эту гранату. А сейчас я сижу здесь и смотрю на тебя только потому, что на гранату бросился парень, бросился, чтобы спасти мою жестоко искромсанную шкуру. Имя этого парня – Джо Брэнд.

– О, – едва слышно произнесла Томми, – ты никогда не рассказывал мне об этом.

– Да, не рассказывал… Так если теперь я понадобился армии, неужели ты думаешь, что я имею право сидеть сложа руки, пустив все по течению? После всего, что было…

– Но он хотел, чтобы ты жил! – возразила она.

– Да. Должно быть, так. – Его голос звучал твердо, непреклонно. – И, откровенно говоря, я очень сомневаюсь, что достоин этого. – Он перевел взгляд на склонившиеся над каньоном искривленные ветви сосен. – Это связано с Китаем, – прибавил он. – Я имею в виду оба Китая… Они находятся в весьма взрывоопасной ситуации там.

– О, – прошептала Томми, – Китай…

– Да. Начальник штаба лично говорил со мной минуту или две.

Томми крепко сцепила пальцы.

– Китай! – взорвалась она. – Неужели ты хочешь сказать, что они в самом деле…

– Ну, довольно, – прервал ее Дэмон тоном, каким она слышала, он отдавал приказания, тоном, которому никто не мог перечить. Слабо улыбнувшись, он похлопал ее по бедру. – Я уже рассказал тебе больше, чем следовало. И сделал это только потому, что знаю, какая ты славная, дисциплинированная, привычная к лагерной жизни женушка. – Опершись руками о бедра, Дэмон тяжело поднялся. – Родная, это весьма критический момент. Я должен ехать, я должен сделать все, что в моих силах.

Томми погладила рукой его щеку и пробормотала:

– Zu Befehl Herr, [91]91
  Слушаюсь, господин… ( нем.)


[Закрыть]
старый генерал!

Глава 2

Далеко внизу, словно спины неутомимо бегущих животных, вздымались и опускались темно-зеленые холмы, а в долинах изящными узорами лежали залитые водой рисовые поля, вспыхивающие серебряным блеском под лучами солнца. В наушниках, которые ему дал командир вертолета Водтке, Джои Крайслер услышал голос: «Танго Тайгер, я „три – ноль – пять“. Нахожусь в двух-трех минутах лета от цели. Конец…»

Джои поднял голову, его взгляд упал на морщинистое лицо Сэма Дэмона, и тот мрачно подмигнул ему. Джои подмигнул в ответ и, стараясь перекричать мерный гул двигателя, произнес нараспев:

– Здесь ничего не происходит…

Неважно, сколько раз ты делал это – в джунглях, в хвойных лесах или на скованных холодом пустынных холмах, – все равно всегда где-то глубоко в груди тебя пронизывает резкий электрический разряд, как будто туда ворвался поток морозного воздуха; дыхание и сердцебиение учащаются, словно подгоняемые адреналином. И, как всегда в такие моменты, в твоем сознании одна за другой проносятся знакомые картины: Карэс, схватившийся за живот, задыхающийся, ловящий воздух широко раскрытым ртом; большая кровоточащая рваная рапа и сырое месиво из обрывков одежды, клочьев мышц и осколков раздробленных костей на обнаженной спине Оглайна; маленький санитар, сидящий в дверном проеме, в немом оцепенении от ужаса уставившийся на то место, где только что была его нога и где теперь ее нет; Дженсен, охваченный пламенем из собственного огнемета, катающийся, извивающийся на чернеющем под ним снегу; а поверх всех этих кошмарных картин, заслоняя их, – страшные, оглушающие удары по руке, по лицу, будто обухом, и обжигающая боль, а затем сначала стремительное, потом постепенно слабеющее кровотечение. Словом, все, что может случиться с человеком на войне, все ужасные возможности, о которых Джои Крайслер знал теперь очень много.

Водтке похлопал маленького хотиенца – командира отделения – по плечу, затем повернулся к Дэмону и поднял два пальца. Тот ответил кивком головы и взял винтовку казавшуюся рядом с новым, более тяжелым оружием устаревшей и маленькой. Крайслер видел, как генерал вынул из подсумка обойму, привычно стукнул кончиками патронов по ложе винтовки, вставил ее в магазин и плавно двинул сверкавший затвор взад и вперед. «Многострадальный Печальный Сэм, – подумал Джои, – вступает в еще одну войну. Нет им конца».

Во время корейской войны половину своего отпуска после ранения Крайслер провел у Дэмонов, ожидая, пока выяснится, на что стало похоже его лицо, стараясь не волноваться и уговаривая себя, что все случившееся не беда: что значит изуродованная щека и челюсть по сравнению с потерей йоги, руки или половых органов? До той поры Томми вечно нервировала его, ее острый, язвительный ум задевал, так сказать, его самые слабые струнки. Казалось, она постоянно оценивает его. Джои понимал, в чем дело: она сравнивала его с Донни и приходила к заключению, что ему, Джои, весьма многого недостает. Это вполне естественно: Донни был высоким, изящным и обладал великолепным умом, тогда как Джои – коротышка и ничем особенным не блещет. На что же он будет похож теперь, после ранения? Но тогда, в Беннинге, Джои очень привязался к Томми. Раздражающая, сварливая сторона их отношений исчезла. Томми кормила его, следила, чтобы он прибавлял в весе, меняла ему повязки. Именно Томми привезла Джои домой после серии пластических операций и утешала его, когда обнаружилось, что результаты операции далеко не так хороши, как могло бы быть. «Вот увидишь, в следующий раз они исправят это. Ты уже выглядишь вдвое лучше», – говорила она. А когда Джои уныло возразил, она заявила ему напрямик: «На кого ты хочешь быть похожим, на Тайрона Пауэра? Врачи не в состоянии сделать тебя краше, чем ты был, и кинозвезды из тебя все равно не получится. Никто из вас, Крайслеров, никогда не обладал даже тенью драматического таланта…»

По мнению Сэма, однако, это было не так. Сэм говорил, что отец Джои был фантастическим, бесподобным актером в армии. После того как рука зажила и пластические операции закончились, Джои и Сэм совершили несколько поездок в Канаду и на Каскадные горы, где они занимались преимущественно рыбной ловлей. Сэм рассказывал о Моапоре и туземных шлюпках с выносными уключинами, о шуме, поднявшемся из-за накрашенных по трафарету букв «ЧСД», о желтом шарфе и о том эпизоде на Вокаи, когда весь полк был прижат к земле чуть ли не самым жесточайшим огнем из всех, какие довелось видеть Сэму, и когда Крайслер-старший сказал Баучеру самым бравым голосом, словно они находились на параде, а не под огнем противника: «Стэн, в тех пещерах такие запасы сакэ, хоть купайся в нем, и если мы не заберемся туда и не захватим его, то эти маленькие прожорливые хитрецы выпьют все сами…» У Крайслера-старшего всегда была в запасе шутка и прибаутка, а это имело куда большее значение, нежели смысл того, что он говорил в те минуты. Поставленные перед ним задачи он выполнял по-своему, всегда все делал на свой лад.

Как и его отец, Джои ненавидел рутину и пришел в восторг, когда Сэм предложил ему принять участие в этой миссии.

И вот теперь близился момент, когда Джои предстояло приобрести бесценный опыт. Число оборотов двигателя увеличилось до максимума, и вертолет резко завибрировал. Согнувшись под тяжестью оружия, хотиенские солдаты, разинув рты, напряженно смотрели в открытую дверь. Крайслер снял наушники, застегнул «молнию» пуленепробиваемого жилета и, подняв свой карабин, вставил в казенную часть длинный, похожий на банан, магазин. Вертолет начал быстро снижаться, скользя над склоном огромной горы, отчего возникло впечатление, будто их, отягощенных большим грузом, стремительно затягивает сильным течением в водную пучину. Видневшееся слева расплывчатое зеленое пятно оказалось дремучими джунглями. Сержант Водтке отстегнул свой спасательный пояс от двери вертолета и взялся за устрашающего вида автоматическую винтовку М-14 с массивной пистолетной рукояткой и цилиндрическим пламегасителем на конце ствола. Крайслер представил себе партизан, притаившихся с автоматическим оружием, нацеленным на участок приземлении. При мысли о том, что, опускаясь так медленно и беззаботно, они, по сути дела, представляют собой великолепную мишень для укрывшегося внизу противника, он ощутил отвратительный холодок в паху.

Они неслись над самыми верхушками высоких деревьев, над все шире развертывавшейся перед ними зеленой болотистой долиной. Потом открылись расчищенные в джунглях участки, и тогда вертолет начал плавно опускаться, словно осенний лист в безветренный дети. Резкий толчок от соприкосновения с землей – и высокая болотная трава, как при сильном ветре, побежала волнами под гонимым винтами воздухом. Водтке похлопал командира отделения по плечу, и тот скрылся из поля зрения, а за ним, высоко подняв винтовки, один за другим исчезли остальные солдаты. Крайслер двинулся к выходу следом за Сэмом, выпрыгнул из вертолета и, подняв фонтан грязных брызг, сильно увяз ногами в разжиженной почве. Он выпрямился и, удаляясь от вертолета, услышал издавна знакомый, привычный треск ружейной пальбы. Сэм стоял совершенно неподвижно, поджидая Джи Вилларетти, переводчика миссии, и своего младшего адъютанта Боба Форбса, спешивших к нему от места приземления вертолета.

– Видели его? – спросил Форбс. – Этот пулемет?

– Нет, – ответил Джои. – Где?

– Вон там, на склоне холма, возле той маленькой речушки. Сделал четыре или пять выстрелов. Похоже на автомат «браунинг»; стрелял одиночными выстрелами.

Хижины стояли скученно, почти впритык одна к другой; их крыши из поблекших, высохших пальмовых листьев белели на фоне сочной, влажной зелени джунглей. Рассыпавшиеся цепью солдаты двигались по селению, стреляя на ходу. Около одной из хижин маленькой группкой теснились женщины, как будто, сбившись вместе, они могли защитить друг друга, обрести неприкосновенность перед лицом надвигающейся опасности. На них были типичные длинные, доходящие до щиколоток платья из черной или коричневой домотканой материи, украшенные широкой каймой красно-белой вышивки. Капитан Дезотелз, один из инструкторов корпуса военных советников в Хотиене, руководящий проведением операции по прочесыванию, что-то кричал, указывая вперед; Крайслер уловил доносившееся оттуда слабое щелканье мелкокалиберной винтовки. Слева раздавались крики и шум погони. Повернувшись, Крайслер увидел маленького человечка, который, отчаянно молотя руками по воде, взметая вокруг себя высокие сверкающие всплески, барахтался в дальнем конце затопленного рисового поля. Грянул залп, но мальчишка – беглец показался Крайслеру мальчишкой – скользнул в растущие на краю поля тростники и, вскарабкавшись на берег, исчез в лесу.

Крайслер нахмурился. Дэмон, легко держа винтовку в одной руке, шел следом за цепью хотиенских солдат. Теперь впереди слышались разрывы гранат, однако звуки были приглушенными, словно гранаты рвались где-то под землей.

Они подошли к хижинам. Женщины – некоторые из них прижимали к груди младенцев – с плачем и причитаниями толпились вокруг Дезотелза, который в ответ на их слезы неумолимо качал головой, делая рукою повелительный, не допускающий возражений жест. Неподалеку, уткнувшись лицом в траву и грязь, лежал худой, жилистый человек в куртке с длинными рукавами и широких черных брюках. На ногах у него были самодельные сандалии, подошвы вырезаны из автомобильной покрышки, завязки – из камеры. Человек был опоясан узкой полоской материи, из-под которой свисало нечто похожее на большой круглый кусок жира. Оружия ни на нем, ни около него не было. Крайслер нагнулся, перевернул тело на спину: на лице мужчины застыло выражение тупого безразличия. Кровь еще хлестала из носа и рта с такой силой, что разобрать, куда попала пуля, было невозможно. Потрогав то, что показалось ему куском жира, Крайслер понял, что это комок клейкого риса, завернутый в кусок отрезанного от полотнища парашюта нейлона.

– Мертвый? – спросил, подойдя к нему, Кеттелсон, еще один из участвующих в операции советников. Утвердительно кивнув головой, Крайслер выпрямился и пошел дальше. Цепь быстро продвигалась между хижинами. «Ла дай, ла дай!» – громко крикнул солдат, шедший впереди Крайслера, и из ближайшей к ним хижины вышел согбенный седобородый старик с сузившимися глазами. Солдат грубо оттолкнул старика в сторону, сорвал с пояса гранату и выдернул из нее чеку. Глаза старого крестьянина широко раскрылись, он беззвучно забормотал что-то и замахал руками. Солдат швырнул гранату в дверной проем и, пригибаясь, метнулся прочь. Старик крикнул что-то и бросился к хижине мимо Крайслера, но тот успел схватить старика за пояс и свалить на землю со всей допустимой при столь резком движении осторожностью, а потом упал на землю и сам, провожая изумленным взглядом убегавшего от хижины солдата. В этот момент из хижины донесся приглушенный тоненький визг младенца. Лежа на животе, охваченный внезапным ужасом, Крайслер в течение этого краткого мига только и успел подумать: «Четыре секунды, ничего не сделаешь», потом: «О господи, так вот почему он хотел броситься обратно» и: «Может быть, она не взорвется, ведь может не взорваться. Если бы только она не…»

Взрыв был оглушительным и мощным. Из дверного проема выбило клубы пыли и куски земли и глины. Тишина. Крайслер бросился вперед, шагнул в хижину. Посреди хижины было сооружено смешное маленькое укрытие, похожее на слепленный из высохшей грязи низенький улей. Одна из стенок убежища была разворочена взрывом, и, посмотрев в пролом, Крайслер разглядел в темной мешанине оторванных конечностей, обрывков одежды и осколков посуды несколько телец, плававших в лужах, глубоких лужах крови. Маленькие, искромсанные, безжизненные тельца. Никто из них не шевелился. Крайслер отшатнулся.

– Что там? – спросил появившийся за его спиной в луче тусклого света Дэмон.

– Двое детей. Похоже, что это были двое детей и мать с грудным ребенком.

Они напряженно посмотрели друг на друга и отвели глаза. Затем генерал повернулся, и они вышли из хижины, но тут же столкнулись с другим солдатом, который подносил горящий факел к карнизу крыши.

– Что же ты делаешь? – ожесточенно спросил солдата Дэмон.

Хотиенец явно не понимал английского. Он нервно улыбнулся, поднял свободную руку и, сделав ею быстрый, выразительный и грациозный жест, означавший пожар, стрелой понесся дальше вдоль ряда хижин. Несколько хижин уже пылало. Кругом густыми клубами стлался вонючий, удушливый дым. До их слуха доносились все новые и новые зловещие команды; солдаты забрасывали хижины гранатами, поджигали их и продолжали быстро двигаться вперед. Вопли женщин и плач детей стали еще громче. Крайслер сделал судорожное глотательное движение, вытер рот. Старый крестьянин стоял на коленях на том месте, где его оставил Крайслер. Обратив лицо к своей объятой пламенем хижине и прижав к вискам распухшие, изуродованные работой руки, старик с удручающей размеренностью раскачивался верхней частью туловища взад и вперед. Морщинистое лицо его было искажено горем. Ветер трепал длинные седые волосы старика.

«Господи, что же это?» – спросил себя Крайслер, догоняя Дэмона, который быстро шел по направлению к двум американским советникам.

– Капитан! – окликнул генерал Дезотелза. Лицо Дэмона было искажено ужасом. Он не кричал, но голос его был отчетливо слышен в вое ветра и грохоте взрывов. – Капитан…

– Да, генерал? – ответил Дезотелз, отходя от своего коллеги.

– Вы сжигаете хижины…

– Да, сэр. Это делается по моему приказанию. Мы сжигаем все курятники, в которых есть бункера.

Дэмон презрительно посмотрел на офицера.

– Бункерами вы называете эти жалкие маленькие укрытия, слепленные из грязи?…

– Да, генерал. Их следует рассматривать как сооружения, имеющие наступательное значение.

– Но вы сжигаете и их одежду, их продовольствие, их рис… Как же они будут жить?

Дезотелз нахмурился.

– Их должны переселить в другое место, генерал. Всех жителей деревни.

– Кто дал разрешение на проведение этой акции?

– Генерал Тхо Хук, сэр. И генерал Бэннерман полностью согласен с ним.

– Понятно. Продолжайте, – процедил сквозь зубы Дэмон.

– Есть, сэр. – Дезотелз затрусил в дальний конец деревни, к постройке, напоминавшей сарай для хранения зерна.

Дэмон бросил на Крайслера и остальных членов миссии гневный взгляд и сказал:

– Пошли. Досмотрим все до конца…

Они пошли по деревне. Теперь пылали почти все хижины, над их полыхающими с трескучим ревом крышами взметались вверх огненные смерчи, осыпаясь густым дождем мерцающих искр. Воздух был отравлен горьким, зловонным запахом сгоревшего зерна и одежды.

На площадке перед сараем прямо в грязи корчился человек – парень лет семнадцати или восемнадцати. Обнаженный по пояс, он сидел на коленях со связанными за спиной руками. Рядовой хотиенской армии, склонившись над пленникам, угрожающе и настойчиво расспрашивал его о чем-то. Юноша молчал. После каждого своего вопроса солдат хлестал пленника гибкой бамбуковой палкой, и на лице и шее юноши вспухали ярко-багровые рубцы. Остальные молча наблюдали за допросом. Наконец юноша сказал что-то и опустил глаза.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю