Текст книги "Однажды орел…"

Автор книги: Энтон Майрер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 67 страниц)

– Сэм, пусти меня, – выдавил он, едва переводя дыхание.

– Не пущу.

– Предупреждаю тебя, черт возьми!

Бен резким движением рванулся в сторону, несколько раз перевернулся и вскочил на ноги, но Дэмон успел схватить его за щиколотку, потянул на себя, и они снова упали, теперь уже на деревянную платформу, где стояли железные контейнеры для мусора. После упорной борьбы в течение почти целой минуты Дэмону удалось захватить Бена в полунельсон и прижать его к платформе. Однако Бен все еще продолжал упорно сопротивляться, пытаясь вырваться. Откуда-то на них упал луч фонарика, и Сэм услышал голос Мардж:

– Перестань, Бен. Перестань, пожалуйста, ну!

– Дай мне встать, отпусти меня, – прорычал Бен.

– Не отпущу.

– Сэм, я еще раз предупреждаю тебя…

– Не будь дураком, Бен, – попытался урезонить его Сэм. – Майор пьян и не отдавал отчет своим поступкам…

– Черта с два не отдавал!

– …Завтра он ничего этого даже не вспомнит.

– Ха! Он не вспомнит! Зато я вспомню! – прохрипел Бен и начал вырываться с новой силой. Ему удалось высвободить руку, и он успел ударить ею Дэмона по лицу и по шее еще до того, как тот снова прижал его к платформе.

– Ну хорошо, я отпущу тебя, ты пойдешь и изобьешь его; но ведь он настолько пьян, что не в состоянии защитить себя, и ты попадешь под суд. Слышишь меня? Это в лучшем случае. Ты испортишь себе карьеру. И все это из-за какого-то пустяка… Ты хочешь этого? Военный суд высшей инстанции… Ты этого хочешь?

– Сэм прав, – раздался голос Мардж. Луч света – она, должно быть, схватила фонарик с кухонного столика, на который Дэмон положил его, когда пришел за Бэтчелдером – продолжал бегать по борющимся мужчинам, мусорным контейнерам и пучкам засохшей травы. – Послушай его, Бен, ты должен послушаться Сэма. – Крайслер расслабил мышцы. Помолчав несколько секунд, он сказал:

– Хорошо. О’кей. Отпусти меня, Сэм.

– Дай слово, что не побежишь за ним.

– Даю…

– Не обманываешь?

– Не обманываю.

Дэмон выпустил Бена, они оба поднялись на ноги и стояли, не глядя друг на друга, чуть смущенные, как школьники, которых уличили в том, что они прогуливают уроки.

– Ну, пожалуйста, Бен, – тихо сказала Мардж, – пойдем. Пойдем домой!..

Он бросил на нее хмурый взгляд; в мерцающем свете фонарика его лицо казалось маленьким, шероховатым, царапина на щеке кровоточила.

– Почему ты подпустила его к себе? – набросился он на жену.

– Бен, это же пустяки, я…

– Что значит пустяки! Что ты хочешь сказать этим?

– Бен, он просто схватил меня! Я пошла посмотреть на Сюзанну, а когда я вернулась в гостиную за стаканом, он уже был там… Он схватил меня и начал свои тирады…

– Он наполовину обнажил тебя, черт возьми, а ты стояла и терпела это!

– Бен, милый, – приложив руку ко рту, она начала плакать. – Я не знала, как поступить, он ведь твой преподаватель…

– По-твоему что ж, если он мой преподаватель, так я наложу в штаны? – снова рявкнул Бен. – Для меня важны только мы, ты да я. Пошли они со своими дурацкими военными школами ко всем чертям! Единственная моя забота…

– Отлично!

Все трое обернулись на голос. Это была Томми. Она стояла в купальном халате и в тапочках на задней веранде их домика.

– Вы что предпочитаете – орден или таблетку от кашля? Послушайте меня, Бен Крайслер: выкиньте из головы ваш дурацкий безрассудный героизм! Слышите, что я говорю?

Дэмон смотрел на Томми как завороженный. Она была возбуждена, грудь ее высоко поднималась и опускалась, волосы, раздуваемые ветерком, растрепались; она была похожа на готовую к бою дикарку, и это необыкновенно шло к ней. Она была прекрасна. Он не видел ее такой с того памятного дня в Лё-Сюке, когда они стояли на парапетной стенке с бойницами и когда он влюбился в нее. Десять лет назад. Он вспомнил этот день совершенно отчетливо, с приятным замиранием сердца. Десять лег назад. А теперь она стоит там, на веранде, с такими же сверкающими глазами, неотразимо прекрасная в своем гневе…

– Что вы намеревались сделать, Бен? – спросила она. – Дать ему пинка в самое чувствительное место, чтобы он донес на вас? Вы этого хотели? Когда же вы наконец повзрослеете? Неужели вы думаете, что его выгонят со службы, а вам дадут за это генерала? Неужели вы такой идиот? Они запрячут вас в какой-нибудь барак на острове Себу и продержат там до тех пор, пока у вас не сгниют и не отвалятся ноги… – Томми сошла с веранды и приблизилась к тихо плачущей Мардж. – Пойдемте, дорогая, – ласково сказала она, обняв ее рукой, – пойдемте домой, я дам вам снотворное, и вы уснете. Пойдемте, а эти раненые герои пусть идут куда им угодно, чтобы отомстить за свою дурацкую поруганную честь…

Одна за другой женщины медленно вошли в половину Крайслеров. Мардж села у столика на кухне, Томми дала ей носовой платок и поставила на горячую плитку кофейник. Растерявшиеся мужчины в смущении остановились около двери.

– Вы должны только радоваться, что кто-то пристает к вашей жене! – гневно упрекнула Томми Бена, который, виновато смотря на нее, неуклюже стирал со своей шеи грязь и пот. – Ради бога, подойдите к ней и скажите что-нибудь, – продолжала она повелительно. – Неужели вы не понимаете, каково ей сейчас?

На лице Бена появились раскаяние и испуг. Он подошел к Мардж и, опустившись на колени, обнял ее рукой.

– Извини меня, милая, – тихо сказал он. – Я слишком поспешил со своими выводами.

– Ничего, ничего, – ответила Мардж, рассеянно поглаживая его коротко подстриженные волосы. Ее маленький нос пуговкой покраснел, глаза опухли от слез. – Это пустяки.

– Извини меня.

– Дорогой, я просто пыталась… хотела просто не придавать этому никакого значения. Он такой жалкий, обманутый человек…

– он отвратительный подлец.

– Нет, он несчастный, жалкий. Я не могу презирать его, даже после того, что произошло… – Неожиданно она перевела взгляд на Томми. – Только что же нам теперь делать, как быть?

– Что делать? – повторила Томми. Она повернулась от плиты, держа в руке жестяное ситечко для кофе. – Да просто-на-просто оставаться такой, какая вы есть и какой всегда были, вот и все. А потом дайте ему понять, что если он попытается когда-нибудь позволить себе что-либо подобное, то вы снимете с ноги тапочку и хлопнете ею по его противному, дряблому, посиневшему носу…

– О нет, я не могу этого сделать, – озабоченно заметила Мардж.

– Почему же, черт возьми?

– Томми, – вмешался Сэм, – он был пьян, и ни о чем завтра даже не вспомнит.

– Он же поехал домой. Разве нет?

– Это рефлекторное действие. Он ничего не вспомнит. – Сэм подошел к столу. – Видите ли, Мардж, он влюблен в вас до безумия и поэтому не отдает себе отчета в своих поступках. Этим все и объясняется. Это было мгновенное умопомрачение, но оно прошло, и делу конец. Что важно здесь, так это…

Сэм замолчал: что-то из сказанного им снова расстроило Мардж, но он не понял, что именно.

– Нет, нет, – пробормотала она сквозь слезы.

– Но это же правда, Мардж. Согласитесь с этим, и давайте оставим это в стороне и начнем с…

– Нет, – перебила она его, горько всхлипывая. – Я знаю, что вовсе не привлекательна. Всех их интересует во мне лишь одно… – Они втроем начали одновременно возражать Мардж, но она оставалась безутешной. – Нет, нет, так ведь всегда было. Еще тогда, когда я училась в школе… Зачем обманывать себя, я же хорошо понимаю это.

– Это неправда, Мардж, вы не должны думать о себе так, – настаивал Сэм, удивляясь своей горячности. – Многие мужчины находят вас весьма привлекательной, и не без оснований. Вы умная, образованная женщина и… очень веселая… – Чувствуя на себе растерянный, потерявший всякую надежду взгляд Мардж, Сэм продолжал успокаивать ее. Он посмотрел на окончательно смутившегося Бена. Почему, черт возьми, именно ему всегда приходится всех успокаивать? Просто потому, очевидно, что он слишком тесно связал себя со всем и всеми в армии. Сэм говорил, находя все более убедительные и ободряющие слова, и, к его удивлению, они подействовали. Страх прошел, и Мардж перестала плакать и сокрушаться; она успокоилась и растерянно потягивала приготовленный Томми кофе. А через некоторое время заметила слабым голосом:

– Сэм, вы так хорошо ко всем нам относитесь. Что бы мы делали без вас?!

Через некоторое время Томми дала Мардж снотворное и уложила ее в постель, а Сэм тем временем поговорил с Беном, успокоил его и убедил в том, что всему происшедшему не стоит придавать столь важного значения. Затем Томми и Сэм отправились на свою половину и, взглянув на спящих детей, решили, что наконец и они могут отдохнуть.

Когда Сэм вошел в спальню, Томми расчесывала волосы, сидя за своим маленьким туалетным столиком. Сэм зевнул и, сев на свою кровать, сказал:

– Гм, хорошо, что этот Бэтч не влюбился в тебя.

– Да? – отозвалась Томми. – Думаешь, что не влюбился? – Изогнув шею, она пытливо посмотрела на свое отражение в зеркале. – Ты опять валишь разные вещи в одну кучу, – продолжала она. – Это обстоятельство вовсе не решает проблемы.

– Что ты имеешь в виду, дорогая?

– Да все это. – Она резко откинула голову, чтобы встряхнуть волосы. – Все остается нерешенным, понимаешь?

– Ничто и никогда не решается окончательно, дорогая.

– Какой-нибудь другой пьяница или гарнизонный жеребец полезет к Мардж, Бен переломает ему ноги и вышвырнет вон, и уж тут пожара не потушишь.

– Возможно, – согласился Сэм.

– Возможно? Не возможно, а неизбежно. Ты только оттянул это событие на какое-то время.

С минуту Сэм молча смотрел на нее. Было уже три часа ночи, щипало глаза, болело ушибленное о деревянную платформу плечо, надо было ложиться спать, но Сэму показалось, что Томми хочется поговорить, и он решил поддержать разговор.

– Значит, только оттянул событие? Как при свинке или кори у детей: не успеешь пережить один кризис, как наступает другой.

– Но здесь совсем иное дело, иные ускоряющие факторы, разве ты не понимаешь? – Она положила щетку, повернулась к нему лицом: – Зачем ты все это сделал, Сэм?

– Что ты имеешь в виду?

– Да все это: подбадривал Мардж, удерживал Бена… Почему ты уделяешь ему так много времени и внимания?

Сэм закурил сигарету.

– Видишь ли, дорогая, бывают моменты, когда ничто не имеет такого значения, как преданность.

– Но ведь рано или поздно он все равно попадет в какую-нибудь историю.

– Бен хороший офицер, Томми. И как человек хороший. Он отлично ладит с солдатами, ты ведь не знаешь его в этом отношении. Из него выйдет прекрасный командир.

– Только в случае, если ему представится возможность. – Томми посмотрела вниз, на свои руки. – Ты слишком много на себя берешь, дорогой. Человека не изменишь и не заставишь его не быть таким, какой он есть.

– Я и не пытаюсь делать это.

– А ты когда-нибудь задумывался над тем, почему Бен всегда находится на грани неповиновения?

«Вероятно, по той же причине, по какой я всегда помогаю каждому, а ты приходишь в негодование: потому что с каждым из нас что-то случилось, когда нам было по семь или по двенадцать лет. Но это, к сожалению, ничего не доказывает», – хотелось сказать Сэму, но он сдержался и ответил так:

– Вероятно, просто потому, что он такой и не может быть другим.

– Потому что он ненавидит армию, вот почему, – заявила Томми.

– На каком основании ты утверждаешь это?

– Он ненавидит всю систему, от мушки до приклада, но привязан к ней. Он не переносит эту систему, но и освободиться от нее не может. А может быть, он не так уж далек и от того, чтобы оказаться не в своем уме. – Томми бросила на Сэма многозначительный испытующий взгляд исподлобья. – Тебе не приходило в голову, Сэм, что все здесь происходит не так, как следовало бы? Что дело вовсе не в сексуальной привлекательности Мардж или в излишней задиристости Бена, а в порочности и несовершенстве самой армии?

Сэм вяло кивнул головой:

– Да, приходило.

– Я много думала об этом. – Она встала и, вытянув руки по швам, замерла, как солдат на посту. – Знаешь, Сэм, здесь во всем обман и мошенничество. Все эти оркестры, вся дурацкая система показухи, внешнего лоска и блеска. Это просто сборище ненормальных. Вам внушают, что все вы современные благородные рыцари, защищающие свою крепость от нашествия обросших волосами варваров. На самом же деле вокруг нет ни одного варвара, а если бы даже и были, американцы не обратили бы на них никакого внимания. Вам говорят, что Бэтчелдер – это прекрасный, честный солдат, что Пивей – это отличный тактик, а Воуто – волшебник с оружием, что все они хорошие офицеры и совершеннейшие джентльмены. На самом же деле правда, о которой никто из этой компании болванов не посмеет сказать ни единого слова, состоит в том, что Воуто – это просто чванливый осел, Пивей – пьяница и садист, а ваш распрекрасный Бэтчелдер – не что иное, как жалкий, отвратительный бабник и алкоголик!..

Последние слова Томми выделила особо, хотя в общем говорила ровно и спокойно.

– Да, он пьет больше, чем следует, – тихо согласился Сэм.

– О, боже! Вот уж второй папа Колдуэлл! Бэтчелдер позорит форму в восьмидесяти пяти случаях из ста.

– Не совсем так… Он был сильно отравлен газом под Вокусом.

– Ну и что же? Ты был серьезно ранен под Мон-Нуаром, а Бен под Мальсэнтером. А что это доказывает? Только то, что тебе изменила фортуна. Так ты, кажется, говоришь. На каком основании Бэтчелдер считает себя в праве вваливаться к нам в любое время, когда ему заблагорассудится? Почему это вдруг мы должны лебезить перед ним?

Сэм вздохнул, устало провел ладонью по лицу, – Никто не заставляет нас кланяться ему в ноги. Теоретически мы должны уважать не его, а присвоенное ему воинское звание. – Но я не уважаю его самого, а не его звание!

– Видишь ли, Томми, каждый из нас далеко не полное совершенство…

– Это не ответ.

– В идеальном случае он должен вести себя так, чтобы вызывать уважение со стороны нижестоящих.

– В действительности Бэтчелдер не в состоянии вызвать уважение к себе даже лягушки, а тебя, ни секунды не колеблясь, понизили от майора до лейтенанта. А вот Котни Мессенджейл остался капитаном, а сейчас его производят в майоры и назначили в комиссию по военным памятникам.

Сэм слегка вздрогнул от удивления:

– От кого ты узнала об этом?

– Мне сказала Жанетта Норт. Да, да, суточные деньги, отличная квартира в Париже и личная машина для разъездов по полям битв, по тем самым полям, которые ты облазил вдоль и поперек на собственном животе и на которых погибли твои товарищи. Будет разъезжать и делать записи для какого-то небольшого путеводителя. – Ее лицо выражало теперь нескрываемое презрение. – А ведь он не участвовал ни в каких боях. У кого же больше прав быть там и выполнять эту миссию, у Мессенджейла или у тебя?

Эти слова ошеломили Сэма. Он просто не мог поверить тому, что услышал. Человек, который никогда не был на передовой, никогда не съеживался под свистящими над головой снарядами, никогда не попадал под ужасный обстрел «максимов», этот человек будет ходить по тем кладбищам, на которых… Сэм отбросил эту мысль прочь, глубоко вздохнул.

– Дорогая, каждой профессии присущи свои возможности продвижения, и везде существует институт любимчиков.

– И какие еще возможности!

– Ну что ж, люди есть люди. Армия не может быть исключением, в ней тоже люди. Одни из них такие, как Джордж Колдуэлл, другие – как Клэренс Бэтчелдер, а большинство занимает какое-то среднее положение. Ты думаешь, мне дали бы майора, если бы не твой отец?

Томми бросила на него удивленный взгляд:

– Тебе звание майора присвоили за истинные заслуги, за храбрость и личный пример! Папа говорил мне об этом…

– Не совсем так. Многие сделали столько же, сколько и я, и даже больше, и тем не менее не командовали даже ротой. – Сэм улыбнулся. – Я считаю, что действительно заслужил то, что имел, но попробуй взглянуть на это глазами кого-нибудь вроде Бэтчелдера: Колдуэлл берет этого дерзкого молодого сержанта – срочнослужащего, имей в виду, только что вышедшего из новобранцев, такого, который не пробрался бы даже и в капралы, не вступи наша страна в войну, – так вот, он берет его и представляет чуть ли не ко всем существующим наградам, продвигает его все выше и выше, вплоть до майора. И этот незаметный пресмыкающийся подхалим не только заграбастывает все, что лежит близко, но и женится на дочери Колдуэлла, чтобы продвинуться еще выше и заграбастать еще больше…

Томми недовольно скривила губы.

– Уж в этом-то тебя не может обвинить никто.

– Еще как могут! Всякий может обвинить любого в чем угодно. Нет ни одного такого действия на земле начиная с самого зарождения человека, которое нельзя было бы истолковать неправильно, если того пожелает очевидец. – Помолчав несколько секунд, Сэм добавил: – И ты, дорогая, знаешь все ото. Ты узнала это еще раньше, чем я.

– Нет. Я вовсе не знала этого. – Подойдя к окну, она сложила руки так, как будто ей было холодно. – Я просто воспринимала все как должное. Потом я восстала против этого, опять же не сознавая, против чего именно… Я сегодня получила письмо от Мари Лоувелл, – неожиданно добавила она.

– Да? – Дэмон знал, что Пит уволился со службы еще тогда, когда они были в форту Харди. – А почему же ты не сказала мне?

– Я хотела сначала обдумать все это одна, а потом поговорить с тобой. – Несколько секунд она внимательно изучала носки своих комнатных туфель. – Пит зарабатывает большие деньги, строя дома в Чикаго и в его окрестностях, там сейчас, наверное, большой строительный бум. У них очаровательный домик в Эванстоне, а дети учатся в частной школе. Мари спрашивает меня, где лучше остановиться во Франции. Через месяц или два они отправляются в Европу. На отдых…

Сэм молча смотрел на две параллельные царапины на полу, появившиеся, видимо, в результате передвиганий тяжелой мебели. В тишине неистово тикал на прикроватном столике круглый никелированный будильник; когда его слушаешь внимательно, то всегда кажется, что ритмичность тиканья меняется: то учащается, то снова замедляется приблизительно через каждые двадцать секунд.

– Куда мы идем, Сэм?

Сэм вопросительно взглянул на нее.

– Что ты хочешь сказать?

– Я спрашиваю, что нас ждет впереди? В самом деле? Ты окончишь эту школу одним из первых, может быть, даже самым первым. Документ об окончании подошьют в твое личное дело и…

Куда тебя пошлют? На остров Лусон? В Вайоминг, назад в Техас или, может быть, в Никарагуа – в другую школу, в другой, затерянный на равнинах гарнизон? И мы по-прежнему будем ходить на субботние танцевальные вечера, ты так же будешь готовить солдат и изучать кампании Артаксеркса или самостоятельно учить финно-угорские языки… А потом, через десять или двадцать лет, тебе снова дадут майора, если посчастливится, конечно, и ты будешь готов к прежнему образу жизни на новом месте, а наши дети получат великолепную возможность избрать себе спутников жизни из среды таких же детей армии… – Она провела рукой по своим гладко причесанным волосам и неожиданно взъерошила их. – К чему все это, Сэм? Скажи мне прямо и откровенно. Ты же понимаешь, жизнь проходит, у нас ведь она всего только одна, а нам похвалиться, по-существу, еще нечем…

На этот раз Томми отнюдь не была на грани того, чтобы разрыдаться; она даже не повышала голоса, и это немало удивило Сэма. Однако в ее ровном, сдержанном тоне и в выражении лица было что-то такое, что тревожило Сэма больше, чем слезы.

– Я не знаю, что ответить тебе на это, – проговорил он вполголоса. – Кроме того, что я уже высказал, мне нечего сказать. Я просто чувствую, что нахожусь там, где я нужен и где должен быть.

– Но почему? – мягко воскликнула она. – Это противоречит всему разумному…

– Война тоже противоречит всему разумному.

– Значит, ты намерен сидеть здесь, как Воуто, в ожидании следующей войны, в надежде на еще одно кровопролитие, которое даст…

– Нет! – энергично перебил он ее, явно раздраженный. – И ты хорошо это знаешь. – Он вскинул руки вверх: – Если бы бог спустился сейчас в эту комнату и сказал бы мне, что войны никогда, или хотя бы в течение только моей жизни, не будет – нигде, ни большой, ни маленькой – я заплясал бы от радости. Ты не должна так говорить обо мне, ибо это неправда.

Томми прикусила губу, подошла к нему и, прижав его голову к своей груди, сказала:

– Извини меня, Сэм. Я действительно не имела права говорить о тебе так. Извини.

– Я знаю, что среди нас есть люди, подобные Воуто. Может быть, их даже больше, чем я полагаю.

– Но в таком случае тебе, может быть, лучше уйти из армии и оставить в ней тех, кто хочет убивать, кто любит войну и с нетерпением ждет ее? Может быть, в армии должны быть одни мясники и садисты?

Сэм покачал головой.

– Таких в армии достаточно. Тем более необходимо, чтобы в ней были люди и другого сорта.

– Сэм…

– Да?

– Сэм, – она откинулась назад и пристально посмотрела на него, – ты не боишься, а?

Сэм медленно улыбнулся:

– Я боюсь многого. Что конкретно ты имеешь в виду?

– Мир вне армии… Ты не боишься, что не найдешь в нем для себя работы? Пит Лоувелл нашел, а ты найдешь?

– Нет, не боюсь. Я мог бы найти работу вне армии, и неплохую. А почему бы мне не найти? – Он помолчал, смотря ей в лицо. – А по-твоему, я не смогу?

– Не знаю. Уж очень быстро все меняется, и мы совсем не подготовлены для жизни в таком мире. Многие, кажется, просто плывут по течению, лишь бы шло время. Возьми того же Хови Сирлеса, который играет на пианино на вечерах да рассказывает забавные истории. Или Уолта Марбюргера с его фокусами на картах и домашней варкой пива. И самое смешное в этом то, что по прошествии некоторого времени все, что происходит там, за главными воротами, начинает казаться сложным, предъявляющим какие-то требования… Ты слишком хорош для них, Сэм! – воскликнула она вполголоса. – Для этих бэтчелдеров, воутов и сирлесов. Ты понимаешь?

– Ты всегда говоришь так.

– Но это же правда…

– По-твоему, я слишком хорош даже для тех, кто был достаточно хорош для Гранта и Ли, для Вуда и Першинга, для полковника Маршалла и твоего отца?

– Да, – кивнула она. – Ты еще лучше. Ты мог бы достичь необыкновенных высот, я уверена в этом. Но это невозможно. При такой раскладке карт это совершенно невозможно. И всякий раз, когда ты вынужден идти на компромисс с таким болваном, как Бэтчелдер, ты теряешь частичку себя. Это война на истощение, Сэм: тебе приходится отдавать больше, чем ты получаешь…

– Может быть. – Сэм нежно обнял и поцеловал Томми в щеку. Утренний бриз лизнул верхушки высоких сосен, пошевелил их и покатился дальше, как будто в своей берлоге повернулся с боку на бок огромный ночной зверь. – Я люблю тебя, дорогая, – прошептал он ей на ухо. – Ты для меня в этом мире все. Ты и дети. У меня нет ни бешеных денег, ни своей конюшни, ни связей в канцелярии генерального адъютанта, и мне нечем особенно похвастать, как это делают другие. Но я не безразличен, дорогая, не безразличен к миру, в котором мы живем, к тому, что происходит в нашей стране.

Сэм помолчал. «Я так мало с ней говорю, – подумал он. – Мы много говорим о пустяках, но совсем забываем о важных и серьезных проблемах. Возможно, что сегодняшний сумасшедший скандал оказался даже полезным». Ему в голову неожиданно пришла мысль, что это очень важно, чтобы Томми знала и понимала, как он относится ко всему этому, важнее всего другого, что происходит между ними.

– Армия – это мое предназначение, дорогая. Это моя обязанность. Такая же, как обязанность стоящего на посту вблизи линии фронта солдата. Он просто несет службу, вот и все. Он вовсе не просился на этот пост, его назначили. Может быть, потому, что командир взвода считал этого солдата более бдительным, или более знающим, или более заботливым, чем другие, а может быть, солдат просто насолил чем-нибудь сержанту и тот отправил его за это на пост, а может быть, солдат попал на этот пост просто случайно, в результате элементарной жеребьевки. Все это не имеет существенного значения, важно лишь, что он находится на посту. На него возложены определенные обязанности, он на посту, и от того, что и как он будет делать в течение нескольких предстоящих часов, зависит благополучие и жизнь других солдат. Он обязан сделать все, что в его силах, чтобы быть готовым к любым неожиданностям. Я вот и есть такой солдат. Понимаешь?

Несколько секунд Томми напряженно всматривалась в его лицо, затем ее губы медленно изогнулись в улыбке – печальнейшей из всех улыбок, когда-либо виденных Сэмом на женском лице.

– Хорошо, Сэм.

– Ты понимаешь? Действительно понимаешь?

– Да, понимаю.

Неожиданно Сэма охватил необыкновенный восторг; всего десять лет назад он пи за что не поверил бы, что будет таким счастливым и что его спутницей в жизни станет такая прекрасная женщина, как Томми.

– Знаешь, дорогая, за это время у меня накопилось два месяца отпуска, и я возьму его после окончания школы. Мы поедем туда, куда ты захочешь, – в горы, на море, на север или на юг. На какой захочешь срок и туда, где по-твоему лучше всего. Как это тебе нравится? Ты называешь место, мы собираемся и едем!

Томми едва не задохнулась от радостного смеха и горячо расцеловала его.

– Замечательно, Сэм! Если ты стойко выдерживаешь все это, я выдержу тоже!

– Договорились?

– Договорились, – рассеянно кивнула она. – Знаешь, Сэм, ты необыкновенный человек! Ты очень хороший, но боюсь, что и очень глупый!

Сэм прижался лицом к ее груди.

– Может быть, – пробормотал он, – может быть.