Текст книги "Однажды орел…"

Автор книги: Энтон Майрер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 53 (всего у книги 67 страниц)

Глава 7

– Хэлли Бёрнс была права, – сказала Джойс Тэнехилл, ломкими движениями протирая губкой грудь Бена Крайслера. – Вы просто дьявол рогатый.

– Ну что вы! Это самая настоящая клевета. – Вся правая рука у него была перевязана бинтами, а лодыжка левой ноги замурована в гипс. – Я всего лишь обычный американский солдат с обычными нормальными инстинктами.

– Что вы! – Она наклонялась к нему еще больше и понизила голос, чтоб ее не услышали полковники Резерфорд и ля Мотт, лежавшие у противоположной стены. – Скажите, это правда, что вы ущипнули Култер за попу? Она пришла в бешенство.

– Наоборот, ей это очень поправилось…

– Черта с два! Она собирается писать на вас рапорт.

Бен широко улыбнулся:

– Кому? Моему командиру?

– Нет. На имя генерала Кайма, командующего гарнизоном острова.

Он поджал губы.

– Ха, тыловой крысе.

– Мне еле удалось ее отговорить. Я сказала ей, что у вас был сатириаз.

– А это еще что за дьявольщина?

– Это когда человека все время одолевает страстное желание. Можете щипать Моранди, меня или даже Хач, но Култер – ни в коем случае! Она вам такой скандал устроит.

Бен подмигнул.

– С ней интереснее: она сопротивляется.

– Вы неисправимы. Добьетесь, что домой отошлют…

– А это что, катастрофа?

Покровительственно улыбаясь, Джойс покачала головой. Он похудел. Его лицо стало еще более костлявым, большой искривленный нос висел крючком, волосы поседели, а кожа пожелтела от атабрина. От перевязанной руки несло потом, спиртом и дезинфицирующими средствами, а также густым терпким запахом заживающей раны.

– Никак нет, – громко заявил Бен, – такого вояку домой не отправят пока он сам, черт возьми, не захочет этого. – И, хитро взглянув на нее, произнес вполголоса: – Клянусь, вам бы очень хотелось, чтоб на койке лежал не я, а Сэм.

– О, нет, – машинально ответила она, не подумав, потом улыбнулась, стремясь скрыть смущение. – Нет, с ним еще больше беспокойства, чем с вами.

– Почему же? Он ведь не будет шлепать мадам Култер по тому месту, где носят пистолет.

– Нет, не будет. Но беспокойства с ним больше.

– О, такому беспокойству вы были бы только рады!

Пока Джойс вытирала его полотенцем и поправляла простыню, она все время чувствовала на себе его взгляд. Она знала, о чем он думает, и ей почему-то это нравилось. Бен беззаботный простак, но по-своему чертовски умен.

– Меня не обманешь, – пробормотал он, – рыбак рыбака видит издалека.

– Возможно, вы и правы.

– Послушайте, а ведь сегодня не ваша смена?

Джойс кивнула. Хоган опаздывает, да и делать нечего. Лучше уж работать.

На самом же деле, самой приятной частью дня для нее была встреча с Беном, и она старалась продлить ее: взбивала подушки, раскладывала сигареты, ставила графин со свежей водой и предавалась воспоминаниям об оставшемся далеко позади заливе Девон. Она была потрясена, когда Бена привезли на самолете с Лолобити. Рана выглядела ужасно: осколок мины пропахал всю руку, открытая рана зияла от кисти до плеча. И все же это ранение было не столь уж серьезным. А вот осколок величиной с большую горошину, который Уэйнтрауб извлек из ноги, заставлял беспокоиться гораздо больше. Если поражены суставы, то это хуже всего. Однако не прошло и трех дней, как к Бену вернулась его природная жизнерадостность, и вот уже две недели он потешал всю палату: то подшучивал над сестрами, то издевался над Стокпоулом и Тиллетсоном, то собирал деньги на празднование дня высадки следующего десанта на Тихоокеанском театре, то рассылал всем придуманные им самим смешные анализы кала, написанные на обрывках туалетной бумаги.

– Почему бы вам не поспать, как полковник ля Мотт? – спросила она увещевающим тоном.

– Поспать? В то время когда у моей койки такая красавица, готовая исполнить любой мой каприз? Берни может спать сколько угодно, он все равно мертв ниже пояса.

– Ох, и опасный же вы человек! – Она подмигнула ему и повернулась, чтобы уйти.

– А у меня… как это вы назвали-то?

– Сатириаз. – Она произнесла это одними губами, так, чтобы не услышал Резерфорд.

– Отлично. Можно сказать, я очень хорошо провел день. Джойс сменила другому раненому повязку на груди. Этот уже выздоравливал. Затем, перевязав еще одного, с ампутированными ногами, села за столик дежурной и стала смотреть на сверкающие огни позади сборного дома из гофрированного железа, на обвисшие кроны пальм, стволы которых лениво клонились вправо. Уже четыре месяца базовый госпиталь размещался на острове Дезеспуар. Этот приятный островок, расположенный на границе моря Бисмарка, имел форму почки. Солдаты быстро переименовали его в «умопомрачительный курорт». Конечно, это был никакой не курорт – слишком жарко и ужасные проливные дожди, но все равно перебраться сюда было приятно. Сейчас все продвигались сквозь зеленую паутину островов на север. Медленно, но продвигались. Это будет тянуться годами. Не надо быть генералом, чтобы понять это; любой дурак догадается. Занося сведения о больных в журнал, Джойс подумала о Сэме. Теперь, когда его дивизия вернулась сюда после операции на Лолобити, она не могла не думать о нем. Каждый раз она представляла его стоящим перед солдатами, руки на бедрах, весь устремлен вперед, говорит тихо, но убежденно. Он всегда виделся ей таким. Его сын недавно погиб в Германии: ей сказал об этом Бен. У Сэма есть жена, красивая и стройная, и дочь-студентка. Джойс стремилась узнать о Сэме как можно больше. В ее памяти откладывалось все, что говорили о нем Бен, офицеры и солдаты дивизии: о его героизме в Моапоре или на полуострове Вокаи, о его упорной борьбе в защиту рядовых солдат, о необыкновенной любви к шипучке с мускатным сиропом и клубничному мороженому и даже о таких неприятных вещах, как исключительная красота его жены. Будто все это каким-то непонятным образом делало его ближе к ней. Ее мысли унеслись вновь к заливу Девон, к минутам, – проведенным у джипа в мягком свете нарождающегося утра. Затем, как часто случалось теперь, когда она думала о Сэме, Джойс начала фантазировать. Будто все происходит в Сан-Франциско: война закончилась; японцы привели всех в изумление, внезапно капитулировав; жена Сэма только что умерла от скоротечной неизлечимой болезни, не испытав страданий; они встретились совершенно случайно в доме общих знакомых на Телеграфном холме и поехали оттуда в «Сент-Френсис»; заняли угловой столик, и он сидел напротив нее, сцепив руки и положив подбородок на большие пальцы. Он говорил о…

Джойс взяла суточную рапортичку и, хмурясь, погрузилась в чтение. Эти мечты – глупость, и больше ничего. Глупо и бессмысленно. У тебя своя жизнь, ты стала жертвой собственных интересов. Жизнь не складывается в угоду нашим фантазиям. Она встретила Сэма, провела в его обществе несколько коротких часов, была счастлива, что так случилось, но должна оставить мысль о дальнейшем. В этом мире большинству не удается встретить человека, близкого к их идеалу или хотя бы такого, кто вызывал бы большую симпатию. И нечего проливать слезы по этому поводу. Взять ее замужество с Брэдом, например…

Эти колебания между смелыми грезами и покорным подчинением судьбе выводили из себя Марти Хаченс, ее соседку по палатке. Добродушная брюнетка из Линбрука на Лонг-Айленде, она потрясала всех своим мастерством в хирургии и пользовалась большой популярностью у больных. Ее кредо было простым и кратким.

– Черт возьми, ведь живешь только раз! – сказала она как-то поздно ночью, когда они, обнаженные, лежали на койках и курили. – Уверяю тебя, второго случая не представится. Переспи с ним, и делу конец.

Джойс тихо рассмеялась:

– Хач, но он же генерал-майор.

– И что, по-твоему, у него нет никаких желаний? Не будь наивной. – Она произнесла это как проповедник в церкви. – Послушай, ведь он состоит из таких же элементов, как и любой рядовой первого класса.

– Но у него есть жена и семья.

– Да, есть. Но, как я слышала, в этой семье совсем не так хорошо, как могло бы быть. Гарри Резерфорд говорит, что она даже не пишет ему! Черт бы побрал этих шикарных американских сучек в модных штанишках! Хотелось бы мне поговорить хоть с одной из них! Я бы так нашлепала по их надменным кошачьим мордам, что им пришлось бы ходить задом наперед до конца дней своей ничтожной жизни. Гарри говорит, что, когда погиб их сын, она даже не…

– Ну хватит, Хач! – непроизвольно вырвалось у Джойс. – Оставь ее в покое! Тебе вовсе не к лицу сплетничать обо всем, что слышишь.

Хач резко приподнялась, опустила ноги на пол и повернулась к собеседнице. Ее густые черные волосы свесились на лоб.

– Слушай-ка, а ведь ты и в самом деле втрескалась в него…

– Да, – ответила Джойс после небольшой паузы. – Втрескалась.

– О, девочка! – Хач воткнула сигарету в пепельницу, сделанную для нее сапером десантных войск из алюминия сбитого японского истребителя. – В самом деле влюбилась! Так в чем же дело? Давай иди к нему. Он же здесь сейчас. Чего ты ждешь? Благодарности в приказе за сохранение невинности? Сейчас этим никого не удивишь…

* * *

Джойс убралась в лаборатории и помогла сменить повязку у сержанта с ожогами второй степени на обеих ногах; потом она направилась на склад, чтобы получить смену чистого белья для одной из палат. Выйдя на безжалостный тропический солнцепек, она зажмурилась и… надо же – вот он! Сунув большой палец в набедренный карман брюк, он с рассеянным видом подбрасывает другой рукой в воздух большую желтую монету и смотрит на выстроенные в шеренгу палатки. Они встретились взглядами. Рот у него приоткрылся, большие темные глаза засияли.

– Привет, – сказал он.

– Привет.

Непринужденной походкой он подошел к ней. Похудел еще больше, осунулся и выглядел таким усталым, что, казалось, пи-когда больше не сможет отоспаться. Глаза его смотрели на нее с каким-то ласковым изумлением. У нее сразу же отлегло от сердца.

– Вы, наверное, пришли навестить Бена? – спросила она поспешно и показала рукой: – Он вон там, в шестнадцатой…

– Я знаю. Я только что разговаривал с ним.

– Мы все в диком восторге от него.

– В этом я не сомневаюсь. – И помолчал в нерешительности. – Откровенно говоря, я пришел сюда, чтобы увидеть вас.

Она тщательно разгладила простыню поверх стопки белья. Как странно, но ей показалось, будто сразу же смягчился невыносимый тропический зной, будто проходившие мимо санитары, медсестры и посетители двигались в каких-то странных сумерках.

– Все говорят, что вы спасли плацдарм на Вокаи.

– У меня было много помощников.

Она растерялась, не зная, говорить ли что-нибудь о мальчике или не надо. Ей хотелось сказать, но она боялась причинить ему боль, если перейти к этому так неожиданно в этот захватывающий дыхание первый миг их встречи.

– Наверное, это было ужасно, – не удержалась она.

– Временами было нелегко.

– И вот вы вернулись. С новой победой.

– Новая победа…

На мгновение его лицо стало таким печальным, таким измученным и расстроенным, что ее охватило жгучее желание обнять его, прижать его голову к груди. Она любила его сильнее, чем представляла себе. У нее подкашивались йоги. И это мог заметить каждый, кто проходил мимо. По тому, как она склонила голову, по ее позе каждый мог догадаться о ее чувствах. Но ей все равно. Пусть видят. Пусть.

– Слава богу, вы живы, – проговорила она.

Он не сводил взгляда с ее глаз.

– Бен сказал, что у вас сегодня выходной.

– Да, я свободна. Это просто… – она показала на белье, – скуки ради, чтобы чем-нибудь заняться.

– …Пошли покатаемся, – предложил он, охваченный внезапным порывом. – Вокруг острова. Выкупаемся. У меня есть джип.

– В вашем полном распоряжении?

– Да, в моем. – Он улыбнулся. – Поехали.

– Хорошо, – сказала она непринужденно. – Поедем.

* * *

Пляж был маленький – аккуратный белый полумесяц между двумя миниатюрными скалистыми мысами. Вода между рифом и берегом была такой же непостоянной, как непрерывно меняющийся рой мыслей в голове: то желтая, как золотой песок; то ярче изумруда с великолепными, захватывающими дух полосками бирюзы. Они плавали в спокойной, теплой воде недалеко от берега, среди коралловых рифов, похожих на заготовки скульптур, сделанные старыми слепыми мастерами. Потом лежали под пальмами, растущими вдоль берега. Солнечные лучи падали на их тела четкой сеткой света и теней, отчего они походили на разукрашенных для обряда первобытных людей. Поодаль, в глубине бухточки, две туземные женщины, одна с ребенком на руках, обнаженные по пояс, в длинных ярких ситцевых юбках бродили по мелководью, охотясь за ракушками, да еще мальчуган с палкой в руке носился взад и вперед, поднимая серебристые брызги.

Большую часть дня Сэм был молчалив, затем вдруг разговорился. Опершись локтями в песок, пристально всматриваясь в морскую даль, он рассказал о странах, в которых побывал за долгие годы службы в армии, о людях, хороших и гадких, встретившихся ему в жизни. Она слушала его затаив дыхание.

– Как много вы повидали! – воскликнула она восхищенно. – Почти весь свет…

– Довольно мрачный способ увидеть все это, – заметил он после небольшой паузы. – Я был всего-навсего солдатом. Да, солдатом… Конечно, я суров, – неожиданно сказал он. – Однако, хотим мы этого или нет, но мы здесь, мы влезли в эту войну с головой. И нам больше ничего не остается, как покончить со всем этим наибыстрейшим, жесточайшим способом… Это закон джунглей: мы их или они нас… Мне доверили пятнадцать тысяч парней, так что есть о ком поволноваться. Да, конечно, я суров, – повторил он и впервые с начала своего рассказа взглянул на нее. – А каким же, черт возьми, мне еще быть? Распевать панихиды, рвать на себе одежду и посыпать голову пеплом? Запереться в какой-нибудь каменной башне и рыдать навзрыд по поводу того, каким бессердечным зверем может быть человек? Умыть руки от всего этого? Нет, это невозможно. Я каждую минуту думаю о тех, кто лежит в госпиталях и о тех, кто копошится там, в грязных окопах, и смотрит на меня жутким взглядом… Все это не выходит у меня из головы!.. Любой рядовой лежит там в грязи, дрожит как осиновый лист и думает: «Что что за идиот? Посмотрите на этого сукина сына с двумя звездами. Ради всего святого, почему же он такой дурак?» Так что, как ни крутись, а виноват во всем ты. Твоя вина. Чтобы ни случилось, виноват ты. Ты, и только ты.

Джойс не все поняла из сказанного им. Она знала, что в тыл японцам высаживали какой-то десант, но по какому-то роковому стечению обстоятельств японцы в ту же самую ночь, только немногим раньше, и на тот же самый участок высадили подкрепление, которое успело окопаться и было настороже. Передовой батальон американцев высадился, но понес большие потери и остался без радиосвязи. Затем, без всяких видимых на то причин, противник большими силами предпринял три атаки на участке его дивизии, как раз тогда, когда Бен должен был начать наступление. Четыреста семьдесят седьмой полк отразил атаку японцев и отрезал им путь к отступлению, но на это ушло шесть часов, и батальон Джимми Хойта к этому времени был почти весь истреблен и буквально сброшен в море.

– Но если вы ничего не знали об этом подкреплении…

– Нет, я должен был знать. Я обязан был удостовериться. Любым способом. Ведь это я посылал их туда, так ведь?

– Сэм, – проговорила она умоляющим голосом, – послушайте, ведь вы ничего не могли сделать…

– Мог. Это была моя обязанность, но я не сделал этого. Убито двести тридцать семь человек! – Чеканя слова, произнес он неумолимым тоном. – Двести тридцать семь человек, которые могли бы остаться в живых!

– Но это позволило победоносно закончить операцию…

– Да, – сказал Дэмон. – Конечно. – Он закрыл глаза, наклонился вперед, его плечи приподнялись. – О, негодяи! – воскликнул он, и в голосе его послышались рыдания. – Проклятые негодяи! Они затевают все эти войны, а потом им наплевать на все, кроме вкладов и прибылей от разработки нефти и каучуковых плантаций…

Джойс крепко обняла его.

– Сэм, – прошептала она. – Милый…

Дэмон ответил ей горячими поцелуями и страстными объятиями. Обжигаемая его страстью, Джойс поняла, что безумно любит этого человека. Любит, и ей нет никакого дела до всего остального мира. Ничто не помешает ей любить его: ни эти две туземки, ни двести двенадцатый базовый госпиталь, ни война на Тихом океане, ни жена Сэма, ни будущее человечества… Она пылко обнимала его, переполненная поглотившим ее безграничным счастьем и блаженством…

Глава 8

Дверь резко распахнулась. В зал вошел майор Пренгл и четким высоким голосом, в котором звучали одновременно и высокомерие и почтительность, объявил:

– Джентльмены, генерал Мессенджейл!

Вместе с остальными встал и Бен Крайслер. Послышался скрежет ножек стульев о полированный тиковый пол.

Генерал-лейтенант Котни Мессенджейл, сопровождаемый офицерами штаба корпуса, быстро прошел вдоль стены зала к дальнему концу длинного стола и скомандовал:

– Вольно, джентльмены. Прошу садиться.

Крайслер опустился на стул, ощутив острую боль в раненой ноге. Он вытянул ее под столом и достал из кармана сигарету. Здесь, на Валева-Хайтс, дул чистый и прохладный пассат, слегка посвистывая в противомоскитных сетках. Стены зала, где проводились штабные совещания, были окрашены в нежный серо-голубой цвет, а дальняя стена задрапирована темно-бордовой тканью. «Далеко от дома, но как дома», – подумал Бен, криво усмехнувшись. Дом, в котором они находились, был старой резиденцией голландского губернатора, и несколько месяцев назад в нем размещался Такура и его штаб. Американские самолеты разрушили одно крыло здания и изрешетили все остальное, но базовые инженерные части искусно отремонтировали его, и теперь, сидя за красиво отполированным столом из красного дерева с овальными концами, можно было подумать, что в мире ничего и не происходило: ни войны, ни японской оккупации, ни изнурительной кампании на островах. За высокими окнами под безупречно голубым небом виднелось море Бисмарка, похожее на гладкий зеленый ковер; еще дальше, на горизонте, курились вершины двух близнецов, двух ступенек на пути к Филиппинам – Беттанея и Токуны.

Штаб-сержант Хартжи объявил:

– Не курить. Приказание генерала! – и Крайслер неохотно раздавил свою сигарету в латунной пепельнице, сделанной из гильзы 79-миллиметрового японского снаряда.

Мессенджейл остановился, чтобы переговорить с адмиралом Фарнхэмом. Крайслер нахально уставился на Мессенджейла, рассматривая три звездочки на его крахмальном воротничке и бледную, выцветшую рубаху цвета хаки. «Настоящий продубленный соленым потом ветеран, – подумал Крайслер. – Как он это сделал? Вымачивал по ночам в соленом растворе, что ли? Ставлю пятьдесят против пяти: он специально подкрасил волосы под седину, чтобы произвести впечатление на Макартура!»

Вошел здоровый как бык Баки Уоррен. Как всегда, опоздал. Его летная пилотка выглядела так, будто он спал на ней. Бросил на ходу:

– Здорово, Бен, старый греховодник. Как дела?

Бен, ухмыльнувшись, ответил:

– Точно так же, как были, когда мы расстались.

По этому обмену фразами Бен сразу же почувствовал свою крайнюю взвинченность. Он бросил взгляд на Сэма, который сидел рядом с ним и набрасывал карандашом проект письменного приказа. Командир дивизии ответил ему мрачным взглядом, и Крайслер понял, что тот тоже ломает голову над вопросом: почему каверзный Мессейнджейл пришел не с полной охапкой карт? Особенно если сейчас должно состояться такое выдающееся священнодействие? Это было как раз в стиле Мессенджейла: довести всех до нервного напряжения, а затем остановиться, чтобы мимоходом поболтать с Блиссом Фарнхэмом, будто никого кругом и не было. «Полоумный садист, чертов ублюдок», – подумал Бен. Он раздраженно повертел в руках лежавшие перед ним блокнот и карандаш, пощелкал пальцами по единственной звездочке, украшавшей его воротничок. Генеральский чип. Это благодаря Сэму. И вот он здесь, в святая святых, в этом недоступном для непосвященных и внушающем благоговение кругу, где принимаются грозные решения… Но он был бы чертовски доволен, если б можно было возвратиться в свои полк. Странная вещь! Если есть возможность, тебе, конечно, хочется продвинуться, результат продвижения очень приятен, ведь это самый важный скачок – от полковника к бригадному генералу. Он с удовольствием написал об этом Мардж, и его очень тронуло обмывание, которое устроила в его честь вся «банда». Однако чем выше продвигаешься, тем больше отдаляешься от всего, самого дорогого для тебя. Ему не хватало общения с французом Бопре, с Джимми Хойтом и Стэном Баучером, споров в столовой, ставок об заклад, постоянных пикировок и подначек.

А теперь еще из всех паршивых шансов, которые могли выпасть на долю старенькой, бедной, битой-перебитой пятьдесят пятой, ей выпала эта миссия – «вытягивать» Мессенджейла на командира корпуса. И это после всего, что было. За какие грехи? О боже!..

– Итак, джентльмены… – Мессенджейл уже подошел к дальнему краю стола. Райтауэр, начальник его штаба, занял свободный г гул справа. Сам Мессенджейл продолжал стоять, внимательно наблюдая за всеми своим быстрым проницательным взглядом, в котором таился слабый отблеск… Чего? Злости? Вызова? Довольства? Затем, искривив верхнюю губу, он улыбнулся: – Я полагаю, вы сознаете, что я вызвал вас всех сюда не без определенной цели. – Обернувшись, он сказал: – Действуйте, Эдвард.

Пренгл и сержант Хартжи подошли к стене позади него и откинули темно-бордовый занавес.

– Джентльмены, – продолжал Мессенджейл решительный тоном, – как видите, нам достался Паламангао. Для двадцать девятого корпуса это, конечно, первая операция, и это обстоятельство обязывает нас провести ее так, чтобы она стала памятным событием, таким, которое в глазах наших товарищей по оружию покрыло бы нас славой, а у противника вызвало бы ненависть. Паламангао, как вам известно, – самый крупный и наиболее важный в группе островов Висаян, а также связующее звено между Лусоном и Борнео, операции по захвату которых должны последовать. В связи с этим операции по решению поставленной перед нами задачи я присвоил кодовое наименование «Палладиум» в память о троянской эгиде, которую Улиссу и Диомиду пришлось вынести из Трои для того, чтобы этот неприступный город пал. – Он сделал паузу, взял в руку указку с красивым наконечником из слоновой кости и, подойдя к карте, обвел длинный и сравнительно прямой участок береговой черты, чуть повыше той части острова, очертания которой напоминали хвост какаду. – Первоначальная высадка будет произведена здесь, у Бабуяна. Участки высадки получают обозначение «Блю-Первый» и «Блю-Второй». Дивизия генерала Дэмона высадится в шесть тридцать двадцать второго числа, развивая наступление вглубь через последовательные рубежи: «Грин», «Орандж», «Блю» и «Ред». Вот здесь. Цель наступления – захватить деревни Илиг, Фотгон и Уматок, перерезать шоссе Калао – Даломо, и главное – овладеть взлетно-посадочной полосой у Масавиенга. В восемь ноль-ноль двадцать третьего дивизия генерала Свонсона атакует здесь, – он указал на большой, овальной формы залив, – на участках «Уайт-Первый» и «Уайт-Второй»; последовательные рубежи атаки – как указано на карте. Задачи этой дивизии следующие: захватить Даломо, перерезать шоссе между Рейна-Блавкой и Фотгоном и соединиться с пятьдесят пятой дивизией близ Масавиенга и взлетно-посадочной полосы. Дивизия генерала Бэннермана будет находиться в резерве корпуса, на плавсредствах. Ее развертывание будет произведено в зависимости от обстановки. Основная масса японских сил, как это следует из имеющихся донесений, сосредоточена здесь, в районе Масавиенга, и здесь, юго-западнее Рейна-Бланки. – Мессенджейл помолчал и внимательно посмотрел на лица сидящих. – То, что мы собираемся совершить, повторяет собой классический пример боя у Канн: двойной охват двумя ударными соединениями. Как только кольцо окружения замкнется, объединенные силы обойдут с востока и юга вот эту горную цепь и начнут продвижение к восточному побережью в направлении Калао, Апреманай и Уорминстер. На этом операция закончится. – Он опустил указку. – Таков общий замысел. Есть ли какие-нибудь вопросы общего характера?

– Сэр! – обратился толстяк Бэннерман.

– Да, Пол?

– Каким образом сюда затесалось название Уорминстер?

По обе стороны стола раздались смешки. Мессенджейл улыбнулся.

– Я думаю, это случилось не без помощи какого-нибудь ренегата-эмигранта… Предлагаю сразу же заслушать разведку. – Он передал указку сержанту Хартжи и непринужденно уселся. – Итак, перейдем теперь к скучным подробностям. У полковника Фаулера имеются точные данные о группировках войск противника. Я полагаю, нам следует заслушать его сейчас и посмотреть, кто нам противостоит.

Фаулер, высокий стройный офицер в очках, разложил перед собой какие-то бумаги и четким напряженным голосом начал быстро читать:

– В состав гарнизона острова входят отборные подразделения девяносто четвертого морского отряда «кейбитай». [79]79
  Полицейско-жандармские подразделения в японских вооруженных силах. – Прим. ред.


[Закрыть]Командующий – адмирал Отикубо. В число армейских соединений, выявленных к настоящему времени, входят восемнадцатое соединение под командованием генерала Мурасе в составе тридцать девятой и девяносто второй дивизий, присланных сюда из Маньчжурии для усиления основного гарнизона острова, и прибывшая позже восемьдесят третья дивизия, переведенная из Китая. Командует его генерал-лейтенант Колусай. Имеются также три отдельных полка – сорок восьмой, семьдесят первый и сто двадцать второй. В состав всех соединений, по расчетам, входит тридцать восемь тысяч человек. Военно-морские силы…

«Боже мой! – с раздражением подумал Крайслер. – Сказал бы еще: тридцать семь тысяч девятьсот девяносто пять человек. Как на распродаже по сниженным ценам…» он еще раз украдкой бросил взгляд в сторону Сэма и заметил, что губы у него искривились в презрительной усмешке. «Да, этого тоже не околпачишь. У этих типов из разведки просто талант вечно дьявольски ошибаться». В их дивизии ходил анекдот: возьми данные разведки, удвой их и к результату прибавь двадцать процентов, тогда попадешь в точку. Он вытащил из нагрудного кармана сигарету и начал катать ее между пальцев. Все это показуха и театральное представление. Разве так организуют операцию? Обычно сначала из корпуса в части спускают предварительные боевые приказы, чтобы дать время на их изучение, а затем проводят совещание. В том, как Мессенджейл готовит это мероприятие, есть что-то озадачивающее и отталкивающее: это театрализованное раскрытие занавеса перед картой, преамбула, это дурацкое кодовое наименование операции… Нужно было бы выбрать короткое звонкое слово вроде «болеро», или «энвил», или «когуар», а не какую-то там хитроумную кличку, полную дополнительных мифологических значений!..

Бен бросил негодующий взгляд на продолжающего врать Фаулера и с тоской вспомнил о грубоватом, флегматичном, но честном Тимане – теперь, увы, переведенном на должность командующего Гавайским округом…

Тем временем Фаулер продолжал бубнить. Ранее видневшиеся за горизонтом Бенапей и Токун скрылись в стлавшейся над океаном дымке. Крайслер лениво всматривался в лица сидящих за длинным столом.

Пол Бэннерман, тучный, пухлый и розовощекий, – весь внимание. Он только что из форта Брэгг и со своей превосходной вновь сформированной сорок девятой дивизией рвется доказать, что будет не менее стойким, чем кто-либо другой. Генералы из семьи Боннерманов участвовали во всех войнах, начиная с войны 1812 года. Мессенджейл был в штабе пятого корпуса, которым во Франции командовал старик Бэннерман, а теперь Пол был командиром дивизии под началом Мессенджейла. Своеобразный обмен местами. То ли Мессенджейл нажал на все кнопки в Вашингтоне, чтобы добиться этого назначения, то ли Пол выпросил себе назначение, узнав, что Мессенджейлу дают корпус на этом театре? Всего можно добиться, если у тебя есть талант подмазаться в нужный момент и в нужном месте. Как бы то ни было, Пол был здесь и вовсе не но воле случая.

Свонни. Осторожный, несколько старомодный. Он так и не залечил свою старую язву и все еще возмущается операцией на Лолобити, когда Тиман снял с него стружку за то, что он не взял Комфейн, несмотря на представившуюся возможность. Дергает себя м нижнюю губу, беспокоится о подкреплениях, о выборе мест для командного пункта, о районах расположения баз снабжения и все так же не способен увидеть леса за деревьями. Однако он хорошо ладит с войсками, а что еще надо? С проклятой писаниной пусть имеет дело штаб.

Дальше за столом сидят большие чины флота – плечо к плечу, с видом богачей, попавших на какой-то благотворительный концерт в маленьком городишке. Они непоколебимы в убеждении, что война на Тихом океане – это их война, что на этом театре решения принимают они, и только они, и все еще уверены, несмотря на ужасное кровопускание на Тараве, Сайпане и Гуаме, что золотая дорога в Токио идет через тысячу атоллов. Какое ослепление! Таг Мурто, командующий соединением поддержки, сверкает глазами из-под своих кустистых бровей как игрушечный мастифф! У него такой вид, будто ему не терпится своими руками разодрать на части каждый японский авианосец и сожрать его с потрохами. Рядом с ним Блисс Фарнхзм, которому предстоит командовать экспедиционными силами. Пристально, с эдаким избалованным, надменным видом он изучает свои ногти. До смешного обманчивая внешность! В ней ни малейшего намека на его железные нервы, которые ни на минуту не изменили ему у мыса Сопута, когда транспорты успели разгрузиться лишь на половину и «Сиракузы» кормой вперед уходил под воду, а японские самолеты налетали на них со всех румбов и офицеры из воздушной разведки в отчаянии вздымали руки к небу. Да, внешность у некоторых людей бывает весьма обманчивой.

Напротив него Баки Уоррен. Мужественное, волевое лицо. Интересно, почему это все большие начальники в авиации неизменно чертовски красивы? С одного запястья у него свисает медальон с личным знаком, на другом – хронометр с черным циферблатом, выдающий решительно все, за исключением разве сообщений о боевых действиях для прессы. Ну что ж, этот, пожалуй, будет своеобразным улучшением красавчика Хэла, которого перевели на какую-то канцелярскую работу во Флориду. Говорят, его намечают вскоре назначить на пост командующего бомбардировщиками В-29. Отлично! Теперь морякам будет с кем погрызться. Черт возьми, вся эта воздушная стратегия – просто безумная затея! Захват баз в Микронезии обескровил полдюжины дивизий. А что это дало? Оказалось, что при налетах на Токио они теряли так много бомбардировщиков, что понадобилось захватить некоторые из островов Бонин, чтобы построить аэродромы для истребителей сопровождения этих монстров. А японцев бомбежки заставят сдаться не больше, чем англичан в сороковом или немцев в настоящее время. Старая песня. Зато так удобно, так понятно и так внушительно звучит…