Текст книги "Однажды орел…"

Автор книги: Энтон Майрер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 47 (всего у книги 67 страниц)

– Ну как, планируете свадьбу?

Она быстро перевела взгляд на Мессенджейла.

– О, нет… нет…

– Никаких церемоний?

– Дон не хочет жениться. Он считает, что сейчас это было бы неуместно.

– Почему же? Опасается супружеских уз?

Девушка медленно, сдержанно улыбнулась:

– О, нет. Просто ему кажется, что при его… при нынешнем положении вещей нам следует несколько повременить.

– И вы согласны с ним?

– Нет, сэр, мне хотелось бы вступить в брак теперь. Но я считаюсь с его желаниями.

Сдержанная, спокойная девица. Полная противоположность нервной, легкомысленной Джинни.

* * *

Мессенджейл подумал о дочери с мрачной тревогой. Джинни была очень хороша собой, очень подвижна и своенравна, настолько своенравна, что он не мог найти к ней никакого подхода. Когда бы Мессенджейл ни вспомнил о Джинни, она всегда представлялась ему стоящей в сверкающем солнечном блике на середине тебризского ковра, с ее головы ниспадают длинные черные волосы, а в глазах – злой, задорный огонек, словно она замышляет какую-то новую коварную проделку. Мессенджейл журил дочь, шлепал ее, а однажды, выйдя из себя, даже отхлестал добротным кожаным ремнем. Тем не менее она открыто не повиновалась ему, насмехалась над ним, ставила его в тупик. Как-то Джинни приехала домой на рождественские каникулы и через три дня сообщила родителям, что уезжает, прозрачно намекнув, что собирается к подружке по колледжу в Коннектикут.

– Но ведь ты только что приехала, Вирджиния, – возразил он. – В четверг мы принимаем гостей…

– Ничем не могу помочь! – ответила она, пожав худенькими плечиками, и состроила ему гримаску. – Это все результат того, что у тебя такая жутко популярная, пользующаяся потрясающим успехом дочь.

– Тебе следовало бы поставить в известность мать и меня, раз уж ты взяла на себя подобное светское обязательство…

– О боже, да это вовсе не обязательство! Почему ты все превращаешь в церемониал смены караула? Просто Нэнни Дарлингтон спросила, не хочу ли я провести у нее несколько дней, и я согласилась. Почему ты из каждой мухи делаешь слона?

Глядя на дочь, Мессенджейл почувствовал, как в нем закипает знакомый гнев, смешанный с отчаянием.

– Я считаю, что тебе не следует ехать, – заявил он категорически, хотя сознавал, что поступает неправильно. – Будет лучше, если ты останешься дома.

Глаза Джинни расширились от негодования.

– Это просто возмутительно! – закричала она. – Я должна поехать. Ты ведь сам только что сказал, что это светское обязательство!

– В таком случае позвони и скажи им, что не можешь выехать.

– Я не останусь здесь!.. – заявила она, резко тряхнув головой и отбросив волосы назад.

– Останешься, если я говорю остаться.

– О, Котни, пусть она едет, – устало вздохнув, возразила Эмили. – Пусть едет, если ей хочется. Что толку удерживать ее здесь против воли?

– Каникулы дети должны проводить в семье, – заявил он.

– Для того чтобы ты мог выставлять меня напоказ как ласковую, послушную дочь? – расхохоталась Джинни. – Как некое достижение, венчающее…

– Замолчи! – крикнул он и, понизив голос, добавил: – От тебя требуют не так уж много…

– Не так уж много?… Даже слишком много!

Не в силах более сдерживаться, он вышел из комнаты, направился в кабинет и в течение часа или около того читал, пока к нему не вернулось спокойствие. Он позволил дочери уехать в Коннектикут, ибо выбора действительно не было. Он мог удержать ее, но Джинни отомстила бы ему какой-нибудь непредвиденной дикой выходкой, что было бы неизмеримо хуже, чем объяснять гостям причины отсутствия дочери во время рождественских каникул; неизмеримо хуже, нежели быть лишенным со присутствия и терзаться беспокойными мыслями о том, где она и что делает…

* * *

– Чем занимается ваш отец? – неожиданно спросил Мессенджейл невесту Донни.

– Мой отец? – Девушка опустила глаза, потом вновь подняла их на Мессенджейла. – Он корреспондент. Корреспондент за рубежом. Сейчас он в Тунисе.

«Конечно, – подумал Мессенджейл, – нью-йоркский еврей! Все понятно. Интересно, где ее откопал этот молодой Дэмон?»

– А вы, наверное, учитесь? – спросил он девушку.

– Да, я на втором курсе в Барнарде. [73]73
  Частный женский колледж при Колумбийском университете в Нью-Йорке. Основан в 1889 году. – Прим. ред.


[Закрыть]

– А моя дочь учится в Брин-Море.

– Да, я знаю, Дон рассказывал о ней.

– Разумеется. Они с детства знают друг друга. А как вы относитесь к предстоящей поездке Дональда за океан?

Несколько секунд девушка молчала, устремив взгляд на звезды и нашивки Мессенджейла.

– Пожалуй, мне не следует отвечать, – сказала она наконец.

– Почему?

– Видите ли…

– Опасаетесь задеть меня?

– Не в этом дело, – застенчиво улыбнулась она. – Я не хочу говорить просто потому, что считаю всю эту войну сплошной ошибкой и заблуждением.

– В самом деле? – Мессенджейл изобразил на своем лице удивление. – А я считаю, что нацистские расовые теории, в частности, в известной мере оправдывают наше участие в войне.

– Конечно, – спокойно кивнула головой девушка. – Наверное, у нас не было иного выхода. Но из-за войны… мы многое утрачиваем.

– Что же именно?

– Ну… – Теперь она слегка смутилась, почувствовала себя неловко, – …некоторые права, некоторые свободы… Они никогда уже не будут восстановлены. Во время войны у людей формируется особый склад ума и они приемлют то, с чем не согласились бы в обычной мирной обстановке.

– Следовательно, война побуждает людей к восприятию фашистских доктрин?

Устремив на Мессенджейла пристальный взгляд, девушка покачала головой. Смышленая девица, очень смышленая. Евреи всегда такими были.

– Я не делаю столь категоричного вывода. То, о чем я говорю, представляется мне скорее рядом своеобразных убеждений: все начинают думать, что решение проблем возможно только применением насилия, власти, принесением жертв…

– Вы не одобряете тех, кто приносит себя в жертву?

– Нет, почему же… – Ее большие, удлиненные глаза стала очень серьезными. – Только все зависит от того, во имя чего приносятся жертвы…

– Отлично. Так во имя чего же их следует приносить?

– Прежде всего во имя мира без предрассудков, – сказал молодой Дэмон. Несколько минут он прислушивался к разговору и теперь увлеченно вступил в него. – Во имя мира без разделения людей по цвету кожи, во имя мира, где не будет существовать положения, при котором одна десятая человечества живет по-королевски, а остальные девять десятых низведены до состояния отчаявшихся животных… Если мы попросту снова погрязнем в том же старом, надоевшем мире сфер влияния, политики с позиции силы и дипломатии канонерок, то смысла в приносимых жертвах не слишком много.

Мессенджейл снисходительно улыбнулся:

– Я думаю, на этот раз вам беспокоиться не следует. Мир, который возникнет из этой борьбы, будет действительно очень в очень отличаться от старого.

– Надеюсь, – сказал юноша, – всей душой надеюсь, что так и будет.

– Обновленные небеса и обновленная земля, – откликнулся Мессенджейл и дружелюбно рассмеялся, но молодые люди лишь посмотрели на него пристально, отчужденно. Они не очарованы им и никогда не будут очарованы. Бедные дети в джунглях. Все эти напыщенные курсы истории, управления и экономики не дают им никакого представления о том, что составляет суть рода человеческого: трепетная юность отказывается понять, что в этом мире всегда будут существовать пути, ведущие к власти, и что человек, просто уже потому, что он человек, всегда будет стремиться попасть на эти пути, ибо никакие другие человеческие усилия не принесут столь волшебного, столь соблазнительного вознаграждения…

– Мардж! Не может быть, прямо как в старое доброе время у домашнего очага! – воскликнул подошедший к столу Мидоуларк Уолтере. Выразительные, как у таксы, глаза и приплюснутый мясистый нос придавали ему еще более взволнованным а добродушный вид, нежели прежде. Теперь он уже подполковник, служит в отделе у Сомервелла. Пожалуй, они все-таки умудрятся, несмотря ни на что, проиграть войну. После короткой шумной болтовни Уолтерс пригласил Мардж к своему столику повидать Айрис и ее сестру. Мужчины встали, и в тот же момент молодой Дэмон, взглянув на часы, сказал:

– Нам надо идти, милая.

– Куда? – быстро спросила Томми.

– Я пообещал двум друзьям, что мы встретимся с ними и одном месте.

– А сюда они не могут прийти?

Донни нежно улыбнулся:

– Видишь ли, я думаю, что там они будут чувствовать себя уютнее – там совсем не так сверхвеличественно, как здесь.

Мэрион тоже встала. Донни наклонился, чтобы поцеловать мать. Томми взяла его руки в свои.

– Я увижу тебя завтра, дорогой? Дедушка надеется, что мы могли бы…

– О, конечно, конечно.

– Почему бы паи не позавтракать вместе? Если ты вовремя проснешься…

– Отлично, – ласково улыбнулся юноша. Его волосы были не длиннее разрешенных уставом, отчего он казался очень молодым и беззаботным. – Я изменил свой распорядок, – сообщил он матери. – Теперь я встаю рано.

Быстро и решительно попрощавшись с Мессенджейлом, молодые люди пошли к выходу сквозь море галунов и золотого шитья: девушка с несколько робким видом; молодой Дэмон, высокий и уверенный в себе, – с чуть-чуть вызывающим. Томми проводила сына таким взглядом, словно тот должен был войти в горящее здание. Потом парочка скрылась из виду, и Томми снова повернулась к столу. Лицо ее слегка подергивалось, глаза были полны слез.

– Так, – сказала она и, чтобы скрыть нахлынувшие чувства, крепко стиснула руки на краю стола. Лицо ее слегка покраснело. Томми была одета в ярко-синий костюм, оттенявший темную медь ее волос и зеленые глаза; на шее был повязан лимонно-желтый шелковый шарф. Она казалась гордой, восхитительной и… совершенно беззащитной. В этот миг Мессенджейл понял, почему он сел за этот столик и оставался здесь, слушая непоследовательную, бестолковую болтовню, прерываемую появлением новых лиц.

– Так, – повторила Томми. – Кажется, я становлюсь сентиментальной. Глупой сентиментальной старухой.

– Что вы, вовсе нет, – тихо произнес Мессенджейл. – Ничего похожего.

– А хоть бы и да, мне все равно. Эта проклятая, грязная война! – Томми окинула зал поразившим Мессенджейла стремительным, испепеляющим взглядом. – Посмотрите на них. Только беспристрастно… Глотают шотландское виски и бербон как отвратительные жабы, улыбаются тоже как жабы…

– Сегодня их праздник, – ответил Мессенджейл.

– Я все знаю об их праздниках. Им-то не придется отправляться за океан, навстречу пулям и шрапнели. О, нет, о них обо всех позаботились, все они приняли меры предосторожности…

– Некоторым придется. А некоторым – нет. Она упрямо покачала головой.

– Да. Но большинству не придется. – Отпив глоток, Томми поставила бокал на стол и посмотрела на Мессенджейла: пристальный угрожающий взгляд, от которого ему сделалось не по себе. Что-то она сейчас скажет?

– Не думаю, чтобы вы могли это сделать, а? – спросила она.

– Мог бы сделать? Что именно?

– Так, чтобы его не послали в Англию. В Восьмую армию.

Мессенджейл поднял брови.

– О, дорогая, мы едем туда, куда нас посылают.

– Некоторые из вас едут. А некоторые – нет, – повторила Томми его слова. – Большинство ухитряется получить тепленькое местечко, славное благодатное местечко на берегу Потомака… – Оркестр заиграл «Бедняжку Баттерфляй». Мелодия звучала мечтательно и слащаво. Выражение лица Томми мгновенно изменилось, ее губы задрожали. – Пожалуйста, Кот, ну, пожалуйста. Во имя прошлого. По любой причине или вовсе без причин. Нажмите на тайные пружины, используйте все свои связи, порвите предписания или приказы, уж не знаю, что в таких случаях делают… Господи, сделайте же что-нибудь!..

«Сейчас она расплачется», – подумал Мессенджейл. Сумасбродная маленькая дикарка Томми Дэмон вот-вот совершенно потеряет самообладание, и начнется сцена, прямо здесь, посреди «Статлер-бара». Однако Томми сдержалась. Ее голос оставался спокойным, губы больше не дрожали.

– Он – это все, что у меня есть, Кот. Клянусь, он – это вся моя жизнь. Ничто больше не имеет для меня значения. Кроме этого мальчика, ничто… Ничего не могу поделать с собой, – продолжала она после короткой паузы. – Раньше я испытывала такое презрение к женщинам, которые вымаливают что-то или плетут интриги. Ирен Келлер, Кей Хартинг, прохвостка Резерфорд. Помните их? Попустительствующие пороку соблазнительницы, интриганки и просительницы… А теперь я поняла: я точно такая же, как они. Такая же. Я готова на все! И нет, слышите, нет такого преступления, которое бы я не совершила, для того чтобы моего мальчика оставили в Штатах… Не верите? – спросила она, слабо улыбнувшись. – Тогда испытайте меня. Попросите у меня что-нибудь. Я исполню вашу просьбу, не колеблясь и не терзаясь угрызениями совести. Понимаете?… знаю, – помол чаи, продолжала она, – я позорю армию, веду себя неподобающим жене офицера образом. Я понимаю это.

– Я не донесу на вас, Томми, – сказал Мессенджейл.

– Пожалуйста, Кот, – прошептала она, – сделайте так, чтобы он остался здесь, на родине…

Настойчивая и мучительная мольба в ее голосе и неприкрытое страдание, сквозившее в глазах, казалось, могли поколебать даже насыщенный табачным дымом воздух вокруг них. На какой-то миг Месссенджейл мысленно представил себе несбыточные картины: он и Томми путешествуют на теплоходе, останавливаются в номере отеля на берегу залива, присутствуют на официальных приемах в Вашингтоне… Но затем эти нелепые видения исчезли. Это невозможно. Совершенно. Слишком уж много препятствий на их пути, и не последним из них…

– …Но ведь есть Сэмюел, – вырвалось у него, хотя он и сам не представлял себе, что именно хочет сказать этим.

Томми резко махнула рукой.

– Он спасает мир от желтой опасности. А может быть, он всего лишь Черный рыцарь. Сэр Мордред [74]74
  Персонаж одной из английских рыцарских легенд – племянник короля Артура. Пытался учинить мятеж, захватить трон и жену короля, но потерпел поражение и был смертельно ранен в битве на реке Кэмэл. – Прим. ред.


[Закрыть]или что-нибудь в этом роде. Теперь он генерал. Долго ждал, но все-таки дождался этого звания. Он всегда был уверен, что станет генералом, и вот теперь стал им. О боже!.. – Томми оперлась подбородком на руку. Ирония и гнев на ее лице сменились подавленностью и печалью. – Я делала то, что он хотел, а он хотел меня. Теперь я понимаю, так было всегда. Он всех заставляет делать то, что хочет.

«Не всех, далеко не всех», – подумал Мессенджейл, но промолчал.

– И в Моапоре произошло то же самое, – продолжала Томми, – он заставил всех делать то, что хотел, независимо от того, хотели они делать это или нет. Вполне возможно, что он попросту сказал этим противным маленьким японцам броситься в океан, и они все бросились. Он просто заставил их смотреть на себя как на их кривоногого императора, вот и все. Искусство командования. Меня тошнит от этого, прямо выворачивает… – Она снова подняла голову, в ее глазах пылало бешенство. – Клянусь, если с моим мальчиком что-нибудь случится, я…

Она осеклась, отвела возбужденный взгляд в сторону. Мессенджейл вставил сигарету в свой длинный гагатовый мундштук, предложил сигарету ей. Он не испытывал и тени того страха, который пожирал Томми. Глядя на ее опущенные перед огнем спички веки, Мессенджейл подумал: «Мой сын. Этот юноша мог бы быть моим сыном, нашим сыном, и тогда мы не сидели бы здесь, как сидим сейчас. У нас был бы загородный дом в Майере, а сын учился бы в Вест-Пойнте или, может быть, в… И она знала бы, как очаровать начальника штаба, и Хэнди, [75]75
  Xэнди, Томас Трой (род. в 1892 г.) – американский генерал, участник первой и второй мировых войн; последнюю закончил в должности заместителя начальника штаба сухопутных войск. В 1949–1952 годах командовал войсками США в Европе. – Прим. ред.


[Закрыть]и Макнейра; [76]76
  Макнейр, Лесли Джеймс (1883–1944) – американский генерал, участник первой и второй мировых войн. Командующий сухопутными ройсками США в 1942–1944 годах. Убит во время боев в Нормандии 25 июля 1944 года (при бомбардировке союзной авиацией). – Прим. ред.


[Закрыть]она знала бы даже, как справиться с Джинни, ведь они во многом очень похожи друг на друга…» Его снова разобрал сухой внутренний смех: чары Томми были настолько неотразимы, что иногда ей удавалось даже его превращать в мечтателя.

– Послушайте, я попытаюсь сделать то, что в моих силах… – начал было Мессенджейл, но на ее лице застыло выражение такой глубокой безутешности, такого безмерного горя, что он замолчал.

– Этой войне не будет конца, – вяло, монотонно проговорила Томми. – Собственно говоря, это тысяча девятьсот восемнадцатый год, та же самая война, она и не кончалась. Нам лишь казалось, что она кончилась, а на самом деле она идет и будет продолжаться еще сто лет. Разумеется, мундиры, танки и самолеты будут другими, иными станут и разговоры о целях и задачах войны, но в палатах госпиталей будут лежать такие же изуродованные, задыхающиеся люди; по умершим будут устраиваться такие же немноголюдные и никому не нужные поминки. А война будет продолжаться и продолжаться, потому что мы не в состоянии расстаться с ней. Мы любим войну больше всего на свете… Вы знаете идиотов, которые вечно ноют: «О, если бы начать жизнь сначала?!» – продолжала Томми. – Так вот, я присоединяюсь к ним. Клянусь, я не повторила бы ни одного шага, пройденного в прошлом. Ни одного. Я бы вышла замуж за богатого человека – крупного издателя или нефтяного магната и с головой погрузилась бы в деньги, семейные дела и привилегии так, что меня не достал бы никакой удлиненный подрывной заряд…

«И обнаружили бы, дорогая, что ничего у вас из этого не получилось, – чуть было не сказал Мессенджейл. – Реальность все равно добралась бы до вас. К тому же, если вы желаете тешить себя несбыточными мечтами, то должны быть готовы заплатить соответствующую цену. А вы этого не сделаете».

– Да, это было бы славно, – произнес он вслух.

– Ну, так чего же вы хотите, Кот? – Вопрос озадачил, почти испугал Мессенджейла. Теперь Томми смотрела на него откровенно пристальным взглядом и казалась еще более привлекательной, чем прежде, если только такое было возможно. – Вот вы сидите, такой спокойный и жизнерадостный. Неужели жизнь для вас столь ясна, столь полна смысла? Неужели вы действительно так уверены в себе? Неужели вы никогда не просыпались ночью со вспотевшими ладонями и сжавшимся от ужаса сердцем? – Она ни на секунду не отрывала своего ужасного взгляда от его глаз. – Да, наверное, с вами такого не происходит… А со мной случается. Видит бог, случается. Скажите, Кот, у вас никогда не возникает желания перебить все окна, перевернуть все вверх дном, вырваться из всех этих идиотских и прогнивших «соблюдай правила игры», «неси свой крест» и тому подобных установлений? Какой смысл во всех наших устремлениях и в соблюдении этих условностей, если, лак сказано в библии, все станет прахом и все мы уйдем во мрак? Неужели мысль об этом никогда не побуждает вас попытаться как-то изменить все это?…

С Мессенджейлом происходила удивительная вещь… Завороженно глядя в ее изумрудные глаза, он ощутил – всего лишь на миг, равный удару сердца, – как его охватила тоска по иной жизни, в которой нет низкопоклонства, махинаций и интриг, которая свободна от тревог, неустанных попыток, бесконечных начинаний, разочарований и того напряжения, с каким заставляешь робкие, или глупых, или откровенно враждебно настроенных людей видеть вещи так, как видишь их ты сам… Потом это ощущение пропало, растаяло, словно облачко в жаркий солнечный полдень, и Мессенджейл спросил, улыбнувшись:

– Но кто же в таком случае будет делать все то, что сейчас делается?

Томми опустила глаза. Мессенджейл понял, что она ничего больше не скажет. В следующую минуту он увидел, что к ним приближается Колдуэлл.

– Томми, мне придется сегодня вечером вернуться на службу, – сказал он. – Джин сообщает, что есть вопросы, требующие безотлагательного решения. – Заметив, что дочь возбуждена, Колдуэлл, нахмурившись, взглянул на Мессенджейла. – Ну, ну, дорогая, – он похлопал Томми по руке, – ты не должна выходить из себя по всякому поводу. В том, что мальчик захотел увидеться кое с кем из своей компании, показать девушку, нет ничего особенного…

Томми стремительно кивнула головой и сказала:

– Ничего, папа. Я успокоюсь.

– Посмотри на Мардж, у нее три сына…

– Да, но Гарри майор химических войск, Бенджи слишком молод, чтобы пойти на войну, а Джои надежно запрятан в Вест-Пойнте.

– Дорогая…

– А что, разве не так? Не так?

Несколько секунд Колдуэлл печально смотрел на дочь.

– Ты сама знаешь, дорогая, что это не так, – сказал он наконец.

Томми снова потупилась. Ее перчатки превратились в бесформенный ком.

– Знаю, – проговорила она тихо. – Я знаю, что говорить так – просто подло. – Она посмотрела на потолок. – Мардж – замечательная женщина, а я дрянь.

– Тебе не следует так взвинчивать себя…

Мессенджейлу пора было идти. Колдуэлл и Томми еще долго говорили о Донни, об этом высокомерном, дурно воспитанном парне. Тот миг – особенный миг откровений и неожиданностей – прошел. Пора было уходить, пройти по широким величественным авеню и найти утешение в просторных спокойных комнатах, где хранились карты, диаграммы, разведывательные сводки, оценки сил противника, организационно-штатные расписания и табели вооружений, – все то, что отбрасывало на жизнь людей густую тень, непоправимо изменяло их судьбы…

– Мне надо идти, – сказал он, поднявшись. – Благодарю за приглашение присоединиться к вашей компании, генерал. – Они обменялись рукопожатием. – Томми, я получил исключительное удовольствие. Как всегда.

Ее взгляд был отсутствующим, усталым.

– До свидания, Кот.

Пока Мессенджейл шел через бар к выходу, Колдуэлл говорил дочери:

– Завтра утром мальчик будет в полном твоем распоряжении. Почему бы тебе не сходить сегодня в кино, сейчас показывают новую картину. А часов в одиннадцать вернусь домой и я…