Текст книги "Однажды орел…"

Автор книги: Энтон Майрер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 38 (всего у книги 67 страниц)

– А разве это не очевидно? Если бы старик Колдуэлл считал его годным на что-нибудь, он давно бы взял его к себе под тем или иным предлогом. Колдуэлл хорошо понимает, так же как и все другие, что Дэмон просто неудачник.

Эти слова рассердили Эмили, хотя она и сама не понимала почему.

– Все равно ты не прав. Несмотря даже на то что обычно всегда и во всем бываешь прав. – Она наклонилась вперед и тихо добавила: – Настанет такой день, когда ты встанешь перед ним на колени и будешь умолять его выручить тебя из беды.

Мессенджейл удивленно приподнял брови и снисходительно улыбнулся:

– О, это будет действительно печальный день!

– Да, – согласилась она, – печальный. Но он обязательно настанет.

– Ну, и как же, по-твоему, согласится он выручить меня?

– Не знаю… – ответила она неуверенно после короткой паузы.

Мессенджейл перестал улыбаться и поднялся на ноги.

– Беспредметный разговор. Может статься так, что он никогда не вернется оттуда. Ходят слухи, что его ранили, когда он наблюдал за действиями партизан по захвату японского склада со снабжением. А уж если его действительно ранили в тех диких условиях, то, поверь мне, на возвращение нет никакой надежды.

– А Томми знает об этом?

– Нет. Думаю, что не знает. Мне стало известно об этом из секретных источников. Что хорошего, если сказать ей? Она только еще больше расстроится.

* * *

Бал-маскарад в клубе на бульваре Дьюи, названный его организатором полковником Зиммесом «Солдат в истории», приближался к концу. Полковник Зиммес настоял на том, чтобы все участники бала пришли в костюмах и масках и не снимали их до полуночи. Уставшие от бурного веселья и танцев гости разделились на группы и беседовали на самые различные темы.

– А я говорю вам, – настойчиво твердил пьяный Боб Мэйберри, опираясь грудью на стул, – если Гуам не будет соответствующим образом укреплен и усилен, то я не знаю, что буду делать.

– Скажите об этом нашему величественному военно-морскому флоту, – заметил кто-то.

– Нет, нет, дело не в этом, – вмешался Джек Клегхорн. – Что нам нужно, так это регулярная армия в миллион человек…

– Воинская обязанность в мирное время! – удивленно воскликнул Мэйберри. Он ухитрился потерять где-то свой индийский головной убор, и его светлые волосы то и дело спадали на глаза. – Да вы с ума спятили, дорогой мой!

– Так или иначе, но дело идет к тому…

Томми Дэмон сидела у стола в одной из смежных комнат с супругами Клегхорн, майором Томпсоном и Котни Мессенджейлом. с безразличием прислушиваясь к спору за соседним столом. Было уже поздно. В полночь, в сопровождении пронзительных криков и возгласов удивления, были сняты маски, владельцам лучших костюмов розданы призы, высокопоставленное начальство разошлось по домам, и гости, как всегда на таких вечерах, почувствовали себя значительно свободнее…

– Она высадятся в заливе Лингаен. – упрямо продолжал Мэйберри, выбросив руку вперед и не сводя с нее взгляда, как будто боясь, что она вернется назад и ударит его по лицу. – Высадят три усиленные дивизии и захватят плацдарм в долине…

– Чепуха! Там они высаживаться не будут, а если и будут, то только в целях отвлекающего удара. Основные силы они высадят в заливе Ламой и в Легаспи…

– Хорошо, хорошо, друзья, – попытался остановить их Алек Томпсон, – довольно об этом.

– Я ведь правильно сказал, да?

– Совсем не обязательно. Мы остановим их на берегу, если они даже и попытаются.

– Чем вы остановите их? – воскликнул Мэйберри. – Банановыми ветками?

– Мощными воздушными силами, – сказал мужчина с лимфатическими образованиями на лице. Это был офицер с аэродрома Кларк. – Самолеты – вот что нам нужно. Тучи самолетов. Японцы никогда не осмелились бы напасть, если мы имели бы в Кларке пару авиакрыльев истребителей-перехватчиков…

Томми выпила свой бокал до дна.

– Честно говоря, мне так надоели эти разговоры о разной стратегии, – заметила Мэй Ли.

– Молодые люди остаются молодыми людьми, – сказал Джек Клегхорн, взглянув на Томми. Она состроила ему гримасу. В надвинутой на лоб шляпе, с кавалерийскими усами он выглядел грозным, более мужественным, чем обычно. Большинство женщин, сняв маски, утратили свое очарование. Мэй Ли, одетая в костюм красавицы из южных штатов времен Гражданской войны, в маске выглядела довольно соблазнительной, но теперь, без маски, не производила особого впечатления. Она сделалась еще более худой и костлявой, чем была в форту Дормер, и походила скорее на ребенка, наряженного в платье взрослого человека.

Несмотря на предупредительное замечание Алека Томпсона, мужчины продолжали говорить о войне и возможности нападения японцев. Мир оказался на грани войны: Италия вторглась в Эфиопию, Германия – в Чехословакию, Япония – в Китай, почти все государства вторглись в Испанию. Вторжение стало как бы новой международной игрой. А они сидят здесь, смеются, поют, танцуют, говорят о лагерях вневойскового обучения гражданского населения как об организациях, способных подготовить армейские кадры, о недостаточности обороны зоны Панамского капала, о чертовской сложности оборонительной линии Мажино, о том, что сделают японцы и чего они не осмелятся сделать…

– Вы не захотели выслушать ни одного моего слова, – донесся до Томми звонкий и печальный голос Джека Клегхорна, – но мне все равно. Пока я могу просто сидеть здесь и смотреть в ваши милые глаза…

– Вы говорите это просто для того, чтобы лишний раз польстить мне, – ответила Томми. – Я слышала все, что вы сказали, каждое ваше слово.

– Тогда повторите, что я сказал…

– Вы сказали… – начала она и рассмеялась. – Дорогой, будьте моим кавалером, принесите мне что-нибудь выпить.

Джек послушно направился к бару. К их столу подошел молодой офицер Том Уилчер и затеял спор с Мэйберри. Котни, сидя слева от Томми, с грустью смотрел в окно. Уилчер откинул голову назад и громко засмеялся; его шея и горло были необычно белыми и казались такими уязвимыми. Все они станут жертвами, все сидящие здесь в своих экзотических костюмах, все, кто сейчас спорит, пьет, смеется… Приближается война, и их растопчут маленькие желтолицые люди с утонченными манерами и жестокими самоубийственными побуждениями. Убьют всех. Томми содрогнулась от страха, вспомнив о Донни, который находился и школе в Багио. Боже, зачем она осталась здесь? Она могла бы быть сейчас в Сан-Франциско, или в Вашингтоне, или, если пожелала бы быть с отцом, в Оглеторне. Почему она не уехала? Может быть, самоубийственные побуждения свойственны и ей?

Джек возвратился с полным бокалом, и она залпом осушила его наполовину. К черту все! Все эти годы она жила в жалких казенных домишках, на мизерное жалованье Сэма, едва сводя концы с концами, без всякой перспективы его повышения по службе. И он не придумал ничего лучшего, как поехать в Китай, чтобы таскаться там по горам, скрываться от японских патрулей, есть рис из общего котла (и, несомненно, заражаться при этом всякими гнусными болезнями), изображать из себя Халлибартона, или лорда Байрона, или Лоуренса, или черт его знает кого еще, в то время как она должна сидеть здесь в жаре, ждать проливных дождей, ждать, когда ее захватят и изнасилуют японцы. Один раз о нем сообщили, что он убит, дважды, что взят в плен. А его письма – эти написанные твердым почерком краткие послания на измятых кусочках бумаги – вряд ли можно назвать утешительными…

Снова заиграл оркестр. Джек Клегхорн рассказал какой-то анекдот, и она искренне рассмеялась. Она, пожалуй, слишком много выпила. Ну и пусть. Сэм бросил ее на таком острове, оставил на попечение этой «великой счастливой армейской семьи». А что же еще она может делать в этой «семье»? Джек пригласил ее на танец. Она подала ему руку. Томми танцевала медленно, с чувством, закрыв глаза, отдавая тело во власть ритма, скользя, поворачиваясь, наслаждаясь мелодией и глухими ударами барабана, звоном хрустальных бокалов, трепетным смехом девушек и – где-то далеко за всем этим – мрачным, раскатистым громыханием приближающегося шторма. Она поплывет эту ночь по течению, туда, куда унесет волна, и будь что будет. Потом Томми танцевала с Котни, с Прентиссом – летчиком из Кларка, наблюдая через его плечо за уже поредевшими танцующими парами, за наиболее стойкими из них, резвившимися в полумраке, как дети.

Оркестр умолк. Томми села за рояль, вокруг нее собрались и начали петь. Чинк Хаммерстром, Мидоуларк, Уолтере, жена Боба Мэйберри Жанна, Мэй Ли и Бен Крайслер. Милый Бен. Обняв одной рукой Томми, другой Мэй Ли, он вел основную партию в песне. Когда отзвучали последние аккорды, все зааплодировали.

– Проклятие! – печально воскликнул Бен. – Это же песня Сэма, он, черт возьми, должен был находиться сегодня здесь!

– Да, вы правы, – согласилась Мэй Ли. – Томми, какой костюм надел бы Сэм?

– Бог его знает.

– Люблю я такие вечера! – весело сказал Бен. Его лицо раскраснелось, светилось радостью. – В такие моменты перемешиваются все карты, и люди снова влюбляются друг в друга, правда, Томми?

Она улыбнулась в кивнула в знак согласия. «Если бы у меня был брат, мне хотелось, чтобы им был Бен, – подумала она. – Тогда у папы был бы сын, а меня назвали бы не Томми, а как-нибудь еще. И вообще многое было бы по-другому».

– Эх, если бы Сом был среди нас, – погрустнел вдруг Бен, – насколько веселее было бы…

– Но его нет, – возразила Томми, – и очень хорошо, что нет…

– Что? – удивленно воскликнули сразу несколько человек. – О, Томми, не будьте такой жестокой…

– Буду! Вот захочу и буду… – Отсутствие Сэма неожиданно вызвало в ней гнев, злобу и раздражение.

– Не говорите так, Томми, – тихо попросил Бен. Томми нервно засмеялась:

– Это что, категорический приказ или просьба?

– Что? Нет, Томми, в самом деле… Сэм – это самый лучший парень из всех, кто носил когда-либо форму американской армии. – Бен грозно посмотрел на окруживших их мужчин. – И я набью морду любому, кто скажет, что это не так.

– О, перестань, Бен! – воскликнула Томми. – Можно подумать, что ты не кто иной, как Том Свифт.

– Но, Томми, дорогая… – Озадаченный Бен смотрел на нее в ужасе.

Взглянув на его некрасивое худое лицо, страстные, глубоко посаженные, полные негодования и удивления от ее слов глаза, Томми подумала: «Ему суждено умереть. Он умрет страшной смертью». Она была в этом совершенно уверена. Части его истерзанного тела затеряются в хаосе перемешанной взрывом земли, палаток, бумаг… Эта внезапно возникшая в ее воображении картина привела Томми в ужас, она почувствовала тошноту и еще большее озлобление.

– Преданность снизу доверху! – гневно прошипела она, резко поднявшись со стула. – Я презираю такую преданность, вы слышите? Мне она до смерти надоела. – К большому изумлению всей компании, она приставила согнутую в локте руку к ягодице и резко отбросила ее в сторону – неприличная пародия на отдание чести, усвоенная ею еще в детстве, в форту Сэм. – Дайте мне… Я хочу измены, сверху донизу! – Сказав это, она повернулась и пошла к дверям.

– Томми, вернитесь! – раздалось сразу несколько голосов. – Томми, что с вами? Успокойтесь… Томми, давайте еще раз споем вашу любимую «Лизу».

Предложение спеть на какой-то момент поколебало ее, и она чуть не остановилась, но тут же отказалась от этой мысли и, подчиняясь капризному зову своего сердца, решительно зашагала из комнаты в комнату. Она выпила еще бокал вина и поспорила с Мардж Крайслер о каком-то романе, который даже не читала, потом разговаривала еще с кем-то и, наконец, неожиданно для себя снова оказалась сидящей рядом с Котни Мессенджейлом и втянутой им в напряженный разговор.

– Самообольщение, – говорил Котни. – Самообольщение – это лейтмотив нашей эры. Возьмите нашу рекламу, наши манеры, наши популярные песни. – Его лицо было совсем рядом, глаза в ярко-красных и желтых вспышках света, казалось, становились попеременно то серыми, то желтовато-красными. – Мы не способны смотреть на себя с какой бы то ни было перспективой.

– Да, – согласилась Томми. – Мы смешны. Все мы невероятно смешны. И никто этого не замечает. Люди – это смешные, бродящие с места на место, натыкающиеся друг на друга животные. Тем не менее мы делаем вид, что все мы очень хорошие, живем, так сказать, в атмосфере непрерывного полкового парада…

Глаза Котни снова потемнели, он смотрел на нее с изумлением.

– Значит, вы понимаете, – прошептал он ей. – Вы действительно понимаете…

С улицы донеслись оглушительные удары грома, как будто командующий штурмовыми силами только что подтянул на огневую позицию свою самую мощную артиллерию; уголки скатерти на столе затрепетали, подхваченные порывом сильного ветра.

– В этом ваша особенность, Томми. Вы стремитесь нырнуть как можно глубже от поверхности, добраться до самой скрытой, самой мрачной сущности вещей…

– Да, – согласилась Томми, – я устала от парадов.

Мессенджейл кивнул.

– Вам нужно нечто грандиозное, великолепное. Действительно грандиозное, а не цветистые, бросающиеся в глаза наряды, которыми довольствуются большинство женщин. Вам нужна какая-то величина, с которой вы могли бы себя соразмерить, так ведь?

Она молча кивнула. Да, ей нужно именно это. Ей отчаянно хотелось – хотя бы один раз в жизни – пройти по самой большой сцене. Томми почувствовала знакомое ей по прошлому влечение к этому человеку. «У вас страстное желание жить и наслаждаться жизнью», – сказал он ей в тот вечер, когда она танцевала с генералом Першингом. А теперь вот он здесь и со страстной убежденностью говорит ей об ограниченных, неразвитых умах, которые не способны устоять перед блестящей мишурой этого одурманенного собственной сентиментальностью мира…

Разговор с Котни увлек ее, но еще более увлекательным оказался танец с Джеком Клегхорном в полумраке безлюдной комнаты позади длинной веранды.

– Вы очаровательны, – восторженно произнес Джек своим чистым баритоном.

– Да? Вы убеждены в этом?

– Поедемте со мной.

– Отлично. Куда же мы поедем?

Они приблизились к нише в стене, он наклонял ее все больше и больше назад, отделанные красным деревом стены закружились перед ее глазами…

– На остров Себу. На Паламангао.

– Уже была там. Много лет назад.

– Ну, тогда в Йлойло. Я сниму номер в «Принцессе».

– Отлично, – согласилась Томми, – дайте мне только время накануне собрать свой чемодан.

– В самом деле, Томми? Вы согласны? Вы можете отправиться туда на пароходе, я встречу вас там. У меня будет свободный уикенд через неделю.

Подняв лицо и взглянув ему в глаза, Томми поняла, что Клегхорн совершенно серьезен. Она прекратила танец.

– Джек, – сказала она предостерегающим тоном, – Джек…

– О черт! – выругался он с досадой. – Послушайте, Томми…

– Джек, я не ожидала этого от вас, вы не должны так поступать.

– Вы очаровательны, Томми, вы…

– Ничего подобного. Я скучный, немой кролик.

– Еще в Дормере… – возбужденно шептал он; его рука, лежащая на ее талии, казалась ей сильной, широкой, настойчивой. – Еще в Дормере я мечтал о том, как хорошо нам будет вдвоем, какое это счастье – встретиться где-нибудь вдвоем…

– Джек, – взмолилась Томми, почувствовав, что начинает дрожать. – Вспомните хотя бы о том, что существует Мэй Ли…

– К черту Мэй Ли!

– Вы не смеете так говорить. Вы сами знаете, что не смеете. Давайте лучше забудем об этом. Хорошо, Джек?

– О черт, – пробормотал он с досадой и опустил руки. – Черт бы взял эту проклятую службу! Почему мы не можем жить так, как живут все люди?

– Отчего же? Мы живем как все люди. Давайте забудем об этом. Ну, пожалуйста, Джек… Забудем, хорошо?

– Конечно, забудем, – тихо согласился он и решительно направился в соседнюю комнату.

Томми поспешила за ним, как спешит замерзающий человек к увиденному вдалеке огню. В дверях до ее слуха донеслись голоса мужчин, она остановилась и прислушалась к разговору.

– …Что он надеется выиграть этим? – спросил Клаус.

– О, я уверен, он окажется в гораздо лучшем положении, чем те, кто забросал Вашингтон телеграммами, – с нарочито угрожающим видом ответил Бен, повернувшись к нему.

«Они говорят о Сэме», – с отчаянием подумала Томми.

– Ради бога, Крайслер, – послышался резкий голос Мессенджейла, – ну подумайте сами, какой конкретной цели можно достигнуть этой поездкой?

– Я не знаю, какой цели можно достигнуть, но зато хорошо знаю, что у него хватило мужества поехать туда, чтобы увидеть все своими глазами.

– Это понятие относительное.

– Да, относительное, – саркастически повторил Крайслер.

– Конечно. Это понятно любому идиоту.

– Однако этот идиот…

– Вооруженные силы – вот что имеет решающее значение. Ход важнейших событий будет определяться действиями вооруженных сил на полях сражений, а не тайными действиями жакерии в каких-нибудь суровых необжитых районах. Когда начнется война, ее исход решит столкновение развернутых на широком фронте главных сил, а не стычки мизерных полувоенных формирований на второстепенных и третьестепенных участках.

Бен подошел к столу, за которым сидела большая часть еще не ушедших с бала гостей, и, оперевшись на него кулаками, напряженно заявил:

– Когда начнется война, Сэм и я будем лежать на животах в этих самых третьестепенных джунглях, вот где будем мы, а вы окажетесь на борту первого же парохода, идущего в Аламеду…

Наступила ошеломляющая гнетущая тишина. Кто-то тяжело вздохнул. Раздался тревожный возглас Мардж: «Бен!», потом четки и повелительный голос Алека Томпсона:

– Лейтенант, это весьма оскорбительное замечание. Это неуважение старших и оскорбление. Сейчас же возьмите свои слова назад.

– Хорошо, – согласился Бен, – а как насчет…

– Я сказал, сейчас же! Немедленно! – крикнул Томпсон своим парадным голосом. – Возьмите свое замечание назад и извинитесь перед майором Мессенджейлом, иначе завтра в восемь ноль-ноль вам придется давать объяснения вышестоящему начальству! Вы поняли меня, лейтенант?

Бен медленно принял стойку «смирно» – в помятом цилиндре и коротких, обрезанных бриджах, со сверкающими в слабом желтом освещении глазами он очень напоминал огородное пугало, и в другой обстановке его вид вызвал бы взрыв смеха. Наступившую напряженную тишину нарушал только громкий смех гостей, толпившихся у бара, и мелодичные звуки рояля. Томми поймала себя на том, что затаила дыхание.

– Это приказ, сэр? – спросил Бен.

– Да, лейтенант, это приказ.

– Хорошо, сэр. – Бен стоял теперь навытяжку, но его глаза сверкали. – Если это приказ, то… – Остальные его слова никто не расслышал из-за оглушительного раската грома, который, казалось, раздался прямо над ними и взорвал весь остров. В тот же момент поднялся из-за стола и Мессенджейл.

– Не беспокойтесь, Александр, – обратился он к Томпсону. Его голос в создавшемся после грома вакууме казался очень звонким. – В моей храбрости никогда никто не сомневался. Полагаю, что в ней никто не сомневается и теперь.

Охваченная страхом Томми не верила своим глазам: Котни улыбался! Это была не покровительственная и не мстительная, а самая обыкновенная, добрая и ласковая улыбка.

– Мы живем в напряженные дни, – продолжал Мессенджейл. – Люди стали раздражительными. – Он обвел взглядом молчаливые, напряженные лица гостей. – Я полагаю, что мы все в какой-то мере повинны в привычке слишком уж строго различать службу в штабе и в линейных частях. Это устаревшее и неразумное представление. Наши лучшие военные руководители служили как в войсках, так и в штабе. Не следует забывать, что, в сущности, все мы – это одно целое, один кулак, и надо сказать, мощный кулак великой державы. – Он помолчал несколько секунд, его улыбка стала еще доброжелательнее. – Мы все очень хорошо провели время сегодня. Давайте по возможности забудем то, что произошло здесь. Хорошо?

Подойдя к Бену, он добродушно похлопал его по плечу и пошел в соседнюю комнату. Все почувствовали облегчение и возбужденно заговорили.

– Бен, милый, что с тобой произошло? – тревожно спросила Мардж Крайслер. – Как ты мог сказать такое?

– Я ничего не сказал, кроме правды, – тихо возразил Бея.

– Замолчи, Бен! На сегодня этого вполне достаточно. Ты сейчас же поедешь домой… Почему тебе вдруг захотелось восстать против всего этого проклятого мира?

– Привычка, наверное, – ответил он, бросив на жену мрачный взгляд…

Томми вышла на веранду. Бедный Сэм Дэмон. Он околдовал их всех, стал предметом спора и раздора даже теперь, когда находится за две тысячи миль отсюда… Что им всем надо здесь, всем этим составным частям «мощного кулака великой державы»?

«Черт бы тебя взял, Дьюи, – пробормотала она. – Почему твои корабли не сели где-нибудь на мель? Почему ты не проиграл сражение в Манильской бухте?» Тогда ее отец не встретился бы с султаном Паламангао, а она не ходила бы сейчас, покинутая, по этой длинной веранде, замужняя и незамужняя женщина в этой «великой счастливой армейской семье», ибо тогда она, вероятно, не шла бы вдоль колоннады в казино в Каине, не увидела бы шедшего к ней офицера американских экспедиционных войск, который сказал: «Pardon, Madame, mais…»

Снова прогремел оглушительный раскат грома. Освещенные яркой молнией дрожащие листья в саду под верандой, казалось, были из серебра. Свет в клубе погас. Из комнат донеслись удивленные возгласы, визг и смех женщин. Томми торопливо направилась в дом, в темноте наскочила на что-то, чуть не упала. У нее было ощущение, что она движется в кромешной тьме, падает в какую-то пустоту. Она беззвучно засмеялась и, как ребенок, вытянула руки вперед. На какой-то момент комнаты осветились, но тут же снова погрузились в тьму. От порывистого ветра загромыхали ставни, что-то упало на пол, раздался звон разбитого стекла. Кто-то громко позвал прислугу, в ответ послышалось сразу несколько голосов. Из кухни прибежал филиппинский мальчик с фонарем «молния»; пламя лампы бросало красный отсвет на его белую куртку, в диком танце изгибались причудливые тени по стенам и потолку. Томми показалось все это очень забавным. Она остановилась и почувствовала, что ее слегка покачивает. Она пьяна, в этом нет никакого сомнения. Уже поздно, но она никак не может найти дорогу, чтобы вернуться к другим. Или она просто не хочет возвращаться к ним? Да, пожалуй, не хочет. Домой добраться теперь будет трудно, если не быть осторожной. А может, будет трудно даже и в том случае, если будешь осторожной? Неизвестно. Неизвестно, потому что начинается настоящий шторм. Где-то с шумом захлопнулась дверь. Наступает дождливый сезон. О боже, боже! К черту всякую осторожность! И всякую осмотрительность к черту! Какой в них смысл для тебя или для кого-нибудь еще? В заливе Лингаен высаживаются японцы. Или нет? Нет, они еще не высаживаются… На рояле кто-то играл буги-вуги, и Томми начала танцевать в темноте одна, без партнера…

Позади нее хлопнула дверь, она услышала звук шагов, повернулась, но никого не увидела. «Кто здесь? – спросила она. – Будьте моим партнером в буги-вуги». Ответа не последовало. Она почувствовала, как по телу поползли мурашки, и громко рассмеялась. Тем лучше и тем хуже. Она продолжала танцевать одна.

Она вздрогнула от неожиданности: ее обхватила чья-то рука, потом другая. Чье-то тяжелое тело прижалось к ней. Неожиданно она почувствовала запах пота, жира и вина; ее руки наткнулись на скользкие пухлые мышцы. Джеррил. Он прижался лицом к ее щеке, шее, его руки скользнули по ее телу вниз, еще ниже, к ногам…

– Да ну же, детка, не сопротивляйтесь, – бормотал он. – Давай сейчас, здесь…

– О, – застонала она, – пустите меня!

– Ну-ну, детка, спокойно, спокойно…

– Скотина! – крикнула она, задыхаясь. – Пьяная, грязная скотина! Я убью тебя.

– Конечно же убьешь, – бормотал он, не отпуская ее. Томми ткнула пальцами ему в глаза, он крякнул и крепко, до боли, сжал ее грудь. Она с бешеной силой ударила ему коленкой в пах и ожесточенно, не останавливаясь ни на секунду, царапала и царапала его лицо ногтями.

– Грязная свинья! – хотела крикнуть она, но поняла, что это был почти шепот, потому что ей не хватало воздуха.

Джеррил повалил Томми спиной на стол, поймал правую руку и начал выворачивать ее. От нестерпимой боли Томми зажмурила глаза. Она попыталась снова ударить его коленкой и продолжала царапать мерзкое лицо свободной рукой.

В следующий момент Джеррил отпрянул от нее как ужаленный. Томми открыла глаза и увидела, что комнаты снова освещаются тусклым оранжевым светом. Она успела заметить, как Джеррил, несколько раз перевернувшись, сбивая своим грузным телом столы и стулья, отлетел по полу в сторону. Перед ней стоял Котни Мессенджейл.

Освещение снова потускнело, потом усилилось, замигало. Хватаясь за поваленные стулья, Джеррил с трудом поднялся на ноги и, наклонившись, словно тигр перед прыжком, начал медленно приближаться к ним. Томми услышала щелчок – слабый металлический щелчок. Джеррил остановился, удивленно заморгал. В руке Мессенджейла блеснуло длинное тонкое лезвие ножа. Он держал его легко, на уровне пояса, на открытой ладони, острием в сторону Джеррила.

– Ну, – гневно произнес Мессенджейл, – пошел вон отсюда!

На какой-то момент Томми показалось, что офицер-тюремщик начнет драться. Но он выпрямился, слегка покачнулся, вытер тыльной стороной руки лицо. Его нос и щеки кровоточили.

– Может быть, вы уберете ваш нож, Мессенджейл? – спросил он заплетающимся языком.

Мессенджейл улыбнулся.

– Для честного боя? – Его голос был полон сарказма. – Не валяйте дурака, Джеррил.

Джеррил мрачно осмотрелся вокруг.

– Хорошо, – угрожающе рявкнул он, – нападение с применением холодного оружия – это действие, подпадающее под суд военного трибунала.

– Правильно, – ответил Мессенджейл слабо улыбаясь. – А пьянство, нарушение порядка и преднамеренное нападение на жену старшего офицера – это, по-вашему, действия, не подпадающие под суд военного трибунала?

Джеррил бросил на него мрачный взгляд, осторожно провел рукой по кровоточащим носу и бровям.

– Жаль, что у меня нет с собой ножа.

– Да, жаль, – согласился Мессенджейл, и с неожиданной яростью добавил: – А теперь убирайся – отсюда ты, грязная тварь!

Позади них на веранде хлестал проливной дождь. Джеррил постоял еще несколько секунд в нерешительности, затем, указав рукой на нож, проворчал:

– Я припомню это.

– Я тоже. А теперь убирайся и не попадайся мне больше на глаза.

Медленно, прихрамывая на одну ногу, Джеррил вышел из комнаты.

– Как вы себя чувствуете? – спросил Мессенджейл, повернувшись к Томми.

– О, благодарю вас, Котни, он подкрался ко мне в темноте…

– Это зверь. Его надо посадить в клетку и отправить в Замбоангу пугать местных жителей. Вы действительно чувствуете себя нормально? Он не причинил вам страданий?

– Нет… Да… Я не знаю. Он разорвал мой костюм, и я вся растрепанная…

Мессенджейл подхватил ее рукой за талию, помог встать, привести себя в порядок.

– Пойдемте отсюда. У вас есть какая-нибудь накидка?

– Что? Ах, накидка… Нет, у меня ничего нет.

На Мессенджейле был костюм маршала наполеоновской армии с наброшенной на плечи гусарской курткой. Он расстегнул ворот и передал куртку Томми.

– Вот, накройте этим голову.

– Голову? – изумилась она.

– Да, на улице ведь проливной дождь.

Томми в смятении вышла на веранду, опустилась по ступенькам вниз. Она все еще чувствовала себя ошеломленной и плохо соображала. Тело было непослушным, ее качало из стороны в сторону. Мокрые ветки акаций хлестали по лицу: гонимые порывистым ветром холодные капли дождя кололи, как иголки. Через несколько минут они были в его машине. Мессенджейл дышал тяжело, его лицо было суровым, возбужденным. Встретившись взглядом с Томми, он сказал:

– У вас над левой бровью кровь.

Она достала носовой платок, намочила его языком и, проведя им по брови, почувствовала острую боль.

– Кот… – тихо обратилась она к нему.

– Да.

– Где ваша жена?

– Она уехала домой, – ответил он дрожащим голосом. – Вы хорошо знаете, что она давно уже дома…

– Да.

Он посмотрел ей в глаза. Его бледное лицо стало властным, суровым.

– Моя жена – это вовсе не жена. Для меня, во всяком случае. Вы знаете это.

– Нет, я… не знала, – ответила она, запнувшись.

– Что?

– Я хочу сказать, что только подозревала…

– Ах, оставьте. Конечно же, вы знали. Почему это вы вдруг не знали? – почти воскликнул Мессенджейл.

– Ой, смотрите вперед, будьте осторожнее, – предостерегла она его. – Вы едете слишком быстро…

Он пристально взглянул на нее.

– А вы боитесь? Неужели в самом деле боитесь?

– О, нет, – ответила она. – Нет, нисколько не боюсь. Ведите так, как вам нравится.

Мрачная, сдерживаемая ярость Мессенджейла возбуждала ее. Ее чувства были обострены борьбой с Джеррилом, явными сексуальными мотивами этой борьбы и напряженной, необычной дуэлью между ним и Мессенджейлом. Ну и пусть. Она сейчас готова ко всему. Их соединил, заставил скользить сквозь тропическую темноту этот хлещущий, как из ведра, дождь, этот порывистый холодный ветер… Когда он остановился в небольшой рощице позади ее дома и выключил двигатель, она подумала: «Сейчас он бросится на меня, сейчас он…»

– Бедная милая девочка, – сказал Мессенджейл. – Бедная Андромеда. Осужденная на печальные, безнадежные, романтические мечтания. – Его лицо было совсем рядом с ней, так же как там, в клубе, но выражало оно уже иное – неудержимую страсть. – Это не имеет к вам никакого отношения. Никакого. Вы ничего этого не хотите… – Он снял руку с руля и махнул ею на пальмы, цветы, пустынный из-за шторма залив. – Вы хотите, чтобы все было по-другому, чтобы вещи были у ваших ног, чтобы у ваших ног был весь мир…

– Да, – согласилась она напряженно. – Я хочу этого…

– Я знал это! – сказал он возбужденно, торжественно. – О, если бы мы были вдвоем, вы не можете себе представить, каких бы вершин мы достигли! Мы без труда собрали бы в свою корзину все звезды неба!..

– О, это правда, Котни! – Томми прильнула к нему. Она страстно хотела, чтобы он крепко обнял ее, прижал к себе, горячо расцеловал. Она понимала, что не устоит, не подавит своего желания, не остановится, так же, как не может остановиться человек, летящий с высокой скалы в море.

– И не только это, – продолжал Мессенджейл. – Вы обладаете неугасимой энергией, необычной утонченностью и повиданной гармоничностью… Давайте заключим между собой договор, вы и я. Договор о…

– Возьмите меня, – прошептала Томми. – Возьми меня, сейчас…

– Что?

– Сейчас, прямо здесь, я хочу… – Она потянулась к нему, обвила его шею руками.

– Нет, нет, подождите. – В его глазах плеснулся испуг, выражение лица стало таким, будто он неожиданно оказался перед необходимостью страшного выбора. Она смотрела на него в безмолвном оцепенении. Он неловко отодвинулся от нее. – Вы меня не поняли, – пробормотал он. – Я говорил совсем не об этом, это не то… – Уголки его губ нервно дернулись. – Нет, вы ничего не поняли…