Текст книги "Однажды орел…"

Автор книги: Энтон Майрер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 55 (всего у книги 67 страниц)

Глава 9

У входа в палатку стоял сержант Брэнд. Обернувшись, он доложил:

– Сэр, генералы Мессенджейл и Райтауэр.

Лицо Брэнда было соверше2нно бесстрастным, но его блестящие черные глаза выразительно сверкнули, и Фелтнер подумал: «Быть беде. Опять боги гневаются на нас».

– Спасибо, Джо, – ответил Дэмон. На лице его застыло каменное выражение. Фелтнер поднялся и собрал в пачку донесения, но генерал небрежным тоном остановил его:

– Нет, нет, вам лучше остаться, Рей. Возможно, нам понадобятся какие-нибудь материалы из тех, что вы принесли.

– Очень хорошо, сэр, – ответил Фелтнер, хотя на душе у него было совсем нехорошо: он предпочел бы находиться сейчас в своей палатке или на берегу в пункте высадки. Или вновь очутиться в Лоло, или на Дезеспуаре, или в Тимбукту.

Снаружи послышался шум мотора джипа. Вот он оборвался, и наступила тревожная тишина. Затем в палатку оперативного отделения штаба дивизии вошел Мессенджейл в сопровождении начальника своего штаба. На нем была аккуратно отглаженная полевая форма, пилотка без окантовочного шнура и хорошо начищенные сапоги парашютно-десантных войск; личного оружия при нем не было, зато у Райтауэра на портупее висела кобура с пистолетом.

Фелтнер, Притчард и Брэнд встали по стойке «смирно», а Дэмон, поднявшись, вышел вперед и произнес:

– Доброе утро, генерал. Привет, Лайал.

Мессенджейл раздраженно повернулся назад и, откинув входной клапан, выглянул из палатки.

– По-моему, у вас плохо организована охрана, Сэмюел, – сказал он, продолжая оглядываться. – Вы выставляете караул вокруг расположения штаба?

– Так точно, сэр, выставляем, но вчера я резко сократил его. Мессенджейл обернулся.

– Почему?

– Потому что потребовалось подкрепление на передовой.

Командир корпуса не сказал на это ничего. Он подошел к карте обстановки, прикрепленной к чертежной доске, которая была установлена на какой-то подставке вроде мольберта. В правой руке он все время вертел между пальцами какой-то странный предмет, не похожий ни на офицерский стек, ни на прутик. Наконец Фелтнер понял, что это большой японский веер, изысканно разукрашенный, с ручкой из слоновой кости и очень тонкими стерженьками. Мессенджейл раздобыл его в Даломо. Скорее всего, кто-то дал ему его. Фелтнер не мог оторвать глаз от этого веера и с несчастным видом переминался с ноги на ногу.

Прищурив глаза, Мессенджейл водил кончиком веера по нанесенной на карту диспозиции войск. Его тонкие красивые губы были плотно сжаты. Мускул на щеке, обращенной к Фелтнеру, то и дело подергивался. На лице никаких признаков пота. Теперь, когда Фелтнер подумал об этом, ему пришло в голову, что он никогда не видел, чтобы Мессенджейл потел, как бы жарко ни было. Однако черты лица его как-то заострились: оно стало более мрачным и сосредоточенным, как бы отшлифованным испытаниями и напряжением последних двух недель. На правом фланге, там, где располагались позиции третьего батальона четыреста семьдесят седьмого полка, кончик веера остановился и дважды легко ударил по карте. Дэмон, стоявший рядом со своим непосредственным начальником, ничего не сказал. Фелтнер встретился глазами с Притчардом, затем с Брэндом. Как и остальные, ординарец стоял, расслабившись, выражение его лица было по-прежнему дерзким, откровенно насмешливым. А может, это презрение? Фелтнер полюбил Брэнда после боев за плацдарм высадки на Во-кап. При отражении танков Брэнд совершил свой удивительный подвиг, за что Дэмон добился награждения его «Крестом за выдающиеся заслуги». Брэнд стал полноправным членом этого небольшого избранного кружка, который участвовал в боях вместе с Печальным Сэмом, бдительно охраняя его жизнь. Фелтнеру правился мрачный сарказм индейца, его горячность и с трудом контролируемая независимость поведения. Сейчас, стесненный присутствием Мессенджейла, Фелтнер вдруг обнаружил, что наблюдает за ординарцем с завистью. Хорошо этим рядовым, черт возьми! У них больше возможностей относиться к начальству с пренебрежением. Они могут рассесться где-нибудь и ворчать себе на здоровье, пересказывая бесчисленные слухи и байки. Они слишком далеки от обжигающих лучей солнца…

– Вы, по-видимому, утратили наступательный порыв? – решительно заметил командир корпуса.

– Да, мы замедлили продвижение.

– И это после блестящих успехов первых двух дней?…

– Японцы изменили тактику, сэр, – ответил Дэмон. – Они решили оставить прибрежные позиции, чтобы организовать более упорное сопротивление в глубине обороны и обстреливать артиллерией плацдарм высадки.

Как бы в подтверждение этой оценки над их головами послышался тонкий шелестящий свист, а затем воздух потрясли дна сильных грохочущих разрыва на плацдарме высадки десанта. Вслед за этим сразу же раздались ответные артиллерийские залпы.

– Мне известно, что противник почти не оказал противодействия при высадке! – раздраженно возразил Мессенджейл. – Уж не хотите ли вы сказать, что отрицаете роль огневой подготовки с моря и воздуха?

– Да, отрицаю. Если б японцы хотели остаться, они остались бы.

– Я не согласен с вами.

Дэмон не ответил. Наступила короткая пауза. Грохот выстрелов и разрывы снарядов разгоравшейся артиллерийской дуэли все нарастали. Фелтнер, сжимая в руке пачку донесений, уставился на доску сводок у противоположной стены палатки перед походными письменными столами. Действительно, сопротивления фактически оказано не было. Штурмовые подразделения десанта спрыгивали в воду и, охваченные недоверием и ликующие, поспешно устремлялись вперед, в глубь территории, мимо брошенных пулеметных гнезд и ходов сообщения, развивая наступление в направлении джунглей и первой гряды невысоких холмов. Неужели все обойдется и им предстоит легкая победа? Неужели японцы выдохлись? Становилось как-то жутко. На берег прибыли последующие эшелоны десанта. Периметр плацдарма высадки быстро расширялся. Высадились береговые партии и начали организовывать выгрузку запасов… А потом без какого бы то ни было предупреждения раздались смертоносные разрывы 47– и 70-миллиметровых снарядов с большой начальной скоростью. Берег окутался грязным дымом, поглотившим тревожные крики, стоны раненых и умирающих.

Через два часа наступавшие в глубь территории части уперлись в давно знакомую систему обороны из прикрывающих друг друга дзотов и перекрестного снайперского огня. Началось медленное мучительное продвижение, ведущее к неизбежным потерям. Командир дивизии использовал все приемы и уловки, которым научился за два года и четыре кампании: четко скоординированные артиллерийские барражи, внезапные танковые атаки на небольшую глубину при тесной поддержке пехоты, взаимодействующие группы огнеметов и автоматчиков, обманные движения и обходы с флангов. Однако медлительность, с какой жирные карандашные линии на карте обстановки перемещались вперед в направлении взлетно-посадочной полосы, приводила в отчаяние. Восемнадцатая дивизия, которая с такой же легкостью высадилась и заливе Даломо, но сути дела, застряла в шести милях к северу от Менангаса. К тому времени стало совершенно очевидно, что расчетные данные разведки о численности войск противника оказались весьма далекими от истинных: по данным раведки, у японцев на Паламангао было тридцать восемь тысяч человек; в действительности же оказалось пятьдесят пять тысяч, причем это были стойкие, дисциплинированные войска, управляемые опытными начальниками и полные решимости сопротивляться до последнего солдата.

Прислушиваясь к разговору генералов и наблюдая за их лицами, Фелтнер вдруг почувствовал, как он устал. Этому способствовало изощренное коварство противника, его упорство, смелость, и фанатизм, его тактика просачивания в боевые порядки крупными силами. Этому не видно конца. Каждая новая операция (исключая операцию у Моапоры, ибо ужаснее Моапоры ничего не было и не будет) оказывалась хуже предыдущей – более затяжной, более кровопролитной. А сколько еще их впереди? Много, чертовски много, до боли в сердце много!..

– Сэмюел, – продолжал между тем Мессенджейл, – мне совершенно не понравился наш разговор по телефону сегодня утром.

– Я представляю себе, генерал. Искренне сожалею.

– Откровенно говоря, меня огорчает ваше отношение к такому незначительному и небольшому маневру захождения флангом, как «Пайлон».

Дэмон сжал губы.

– Сэр, я считаю, что проводить его в настоящий момент слишком рискованно. Совершить такой маневр означало бы обнажить весь фланг полка в течение большей части дня. – Его голос звучал спокойно, но в тоне проскальзывали просительные нотки, – я только что разговаривал с командиром боевого патруля. Он убежден, что японцы сосредоточивают силы для решительного наступления на рубеже Уматок – Аргихан, возможно, уже завтра.

Мессенджейл пожал плечами.

– Упреждающий удар, вероятно. Они определенно не предпримут наступления крупными силами, пока части Свонсона угрожают их тылу.

– Но это только часть их тыла. Здесь у них в тылу горы и тропа, идущая из Апреманая и Калао. Здесь много места для осуществления маневра по обеим сторонам горной цепи. В донесениях партизан говорится: «Два полка подходят из Агусана».

– Филиппинцы!.. – с усмешкой заметил Мессенджейл. – Оставьте вы их в покое! Нашли кому верить. Можно ли доверять этим эмоциональным людям без подготовки и образования, если они не способны отличить воловью упряжку от «роллс-ройса»?

– Но солдата с винтовкой они хорошо знают, если видят его, генерал. Вот уже три года они скрываются в джунглях. И все это время перед ними японцы.

Послышался высокий пронзительный свист, на этот раз не столь резкий. Взрыв раздался не далее пятидесяти ярдов от них, затем последовал еще один. Все в палатке вздрогнули, инстинктивно вобрав голову в плечи, все, кроме Мессенджейла. Нахмурившись, он спокойно продолжал стоять у карты, приложив веер к губам. «Если меня убьют, – гневно подумал Фелтнер, – если я сыграю в ящик, стоя здесь как идиот, только потому, что этот самонадеянный ублюдок решил доказать, что не боится артогня, я буду являться к нему по ночам всю его жизнь!..»

– Позвольте мне провести части Уинни через боевые порядки Мака, развернуть их фронтом на запад к морю и затем прорваться в направлении на Менангас с дальней стороны, – решительно предложил Дэмон. – Я уверен, что, действуя таким образом, мы сможем добиться успеха. Мы создадим непосредственную угрозу им с этого горного кряжа, и тогда японцы вынуждены будут отойти.

– Но здесь почти непроходимые джунгли… Вы не сможете пройти через них!..

– Сможем. Ребята привыкли к джунглям, к тому же они с большей охотой попытаются пройти через джунгли, чем сложить головы в лобовых атаках.

– Но именно поэтому я и прошу вас выполнить маневр «Пайлон», – раздраженно возразил Мессенджейл. – Это идеальный маневр, позволяющий окружить взлетно-посадочную полосу. Разверните фронт на восток от Фотгона – и их основные силы окажутся в мешке. Я не знаю, почему вы не хотите понять это?…

– Так мы только сами бросимся в открытую пасть, генерал. Мурасе – изобретательный и энергичный командир. Он уже сосредоточил силы вот здесь, выше и ниже Уматока, и здесь, близ Фогада. Я не верю, что он позволит нам оторваться от них.

Мессенджейл пристально взглянул на командира дивизии:

– Мурасе? Кто такой Мурасе?

– Очень опытный и знающий генерал. Он отличился, будучи командиром полка, в тридцать восьмом году в операции в долине Янцзы.

– А откуда вам это известно? Из вашей поездки в Китай?

– Нет, генерал. Мой начальник разведки полковник Фелтнер собрал на него личное досье.

Дэмон жестом показал на Фелтнера, и командир корпуса повернулся к тому.

– О да, Фелтнер. Что ж, это предусмотрительно с вашей стороны. – Янтарные глаза Мессенджейла на мгновение задержались на начальнике разведки.

Только теперь Фелтнер, старавшийся подобрать выражения, которые прозвучали бы и не подобострастно и не враждебно, заметил, что командир корпуса едва сдерживает ярость. Его губы были почти белыми, вена на лбу вздулась. Понимает ли это Дэмон? Видимо, да, судя по его размеренному тону.

Мессенджейл вновь повернулся к карте. В напряженном ожидании все молчали. Боже! Сколько еще будет продолжаться эта глупая сцена? Фелтнер с досадой отметил, что застыл от напряжения, что ноги его дрожат, а по лицу и шее катится пот. Эти бесконечные, долгие мгновения врезаются в память, приводят в бешенство и, как расплавленный свинец, выжигают глубокий след в душе. Слева от Фотгона донесся звонкий лай очередей из автоматического оружия, потом резкий звук взрыва мины и, будто воспламенилось какое-то горючее вещество, последовала короткая вспышка ружейных выстрелов. Тишина в штабной палатке стала еще более напряженной.

– Почему вы не носите полевую форму? – с явным раздражением спросил Мессенджейл.

Дэмон изумленно посмотрел на него. Зеленая рабочая куртка Дэмона насквозь пропотела на спине и вокруг талии под брезентовым ремнем, на котором висели пистолет, две фляжки и индивидуальный пакет.

– Сойдет и эта.

– Вам было бы гораздо прохладнее. Уверяю вас.

Сэм спокойно пожал плечами и кивнул в направлении передовой.

– Там все так одеты…

– Но у вас другие обязанности. Совершенно другие…

На это Дэмон ничего не ответил. Он казался на целую жизнь старше по сравнению с тем временем, когда Фелтнер впервые увидел его в прогнившем, с прогнувшимся перекрытием блиндажей в Моапоре, однако глаза Дэмона по-прежнему были ясными, а взгляд – уверенным. Прислушиваясь к мучительному, неравному спору, Фелтнер почувствовал странную грусть. «Все мы изменились, все без исключения. Да, клянусь богом!..»

– Сэмюел, я, не колеблясь, требую, чтобы маневр захождения был выполнен как приказано, – сказал Мессенджейл. – Это решение правильное.

– Я не думаю, что это решение правильное, сэр, – мягко ответил Дэмон. – Но это ваше решение.

– Благодарю вас. В самом деле. Вы, следовательно, неудовлетворены им?

– Да, неудовлетворен. Как я сказал сегодня утром, считаю, что в настоящее время этот маневр повлечет за собой слишком большой риск, несоизмеримый с целями, которые могли бы быть достигнуты.

– Но мы должны овладеть этой взлетно-посадочной полосой К завтрашнему дню! – Мессенджейл сделал глубокий вдох. – Вы, конечно, представляете себе важность взлетно-посадочной полосы Масавиенг для кампании на островах Висаян?

– Вот уже четверо суток, как аэродром нейтрализован. А налеты с Негроса и Миндоро были незначительными.

– Но для использования нашими силами, для нас, мой друг! Неужели вы не понимаете важности применения истребителей берегового базирования для налетов на Лусон, Миндоро, Негрос?

– Да, сэр. Но без риска поставить под угрозу захваченный плацдарм и всю операцию.

Мессенджейл сунул веер под мышку и сцепил пальцы рук.

– Хорошо. Давайте представим самое худшее. Предположим, он наносит удар по вашему фронту, удар большими силами, правильно выбрав время удара. Вы что же, не справитесь с этим?

– Конечно, справлюсь, генерал, но для этого потребуется вызвать два полка сорок девятой дивизии.

– Для этого? Ну что вы, что вы… У вас не такие уж плохие позиции, не правда ли? Где находятся ваши резервы?

Дэмон показал кивком головы.

– В районе мыса Фаспи. Батальоны, находившиеся в резерве, выдохлись после девяти суток непрерывных боев. – Помолчав немного, Дэмон добавил: – Я не могу гарантировать, что сумею сдержать атаку крупных сил на мой фланг в ходе выполнения предполагаемого вами маневра захождения.

«Мне надо сейчас же уйти, – решил Фелтнер. – Немедленно! Я не понадоблюсь им больше со своими разведывательными данными». Однако Фелтнер понимал, что для этого ему придется вмешаться в их разговор, чтобы спросить разрешения, а обстановка исключала какое бы то ни было вмешательство. Его взгляд упал на Райтауэра, который слушал этот разговор со странно напряженным, почти жаждущим выражением лица; и вдруг, как ударом молнии, Фелтнера осенило, что означало присутствие бригадного генерала Райтауэра на этом совещании. Сердце Фелтнера забилось в тяжелой тревоге.

В этот момент Мессенджейл напряженным тоном заметил:

– Генерал Дэмон, вы взяли на себя миссию учить меня, как командовать корпусом?

– Я пытаюсь советовать вам, сэр. Это входит в мои обязанности.

– Вот как… Если ваша совесть не позволяет вам проводить эту операцию, я полагаю, вы сознаете, что я вполне готов освободить вас и назначить кого-нибудь другого, кто будет проводить ее так, как требует приказ.

– Генерал, – произнес Дэмон (голос его звучал отчетливо и твердо), – вы вправе освободить меня от должности в любое, угодное вам время.

По лицу Мессенджейла пробежала легкая дрожь. Наклонив голову, он медленно направился к Дэмону; его изящная поступь была полна угрозы. Остановившись, он вытащил из-под мышки веер и слегка похлопал им по костяшкам пальцев. В этом жесте было что-то обыденное и в то же время странным образом захватывающее: Мессенджейл напомнил Фелтнеру актера, забывшего свою роль, но решившего удержать внимание аудитории с помощью обаяния своей личности. Наконец он прекратил постукивать веером, его взгляд встретился с взглядом Дэмона. Они стояли почти вплотную друг к другу.

– В чем дело, Сэмюел? – спросил Мессенджейл вкрадчивым голосом. – Вы боитесь?

В палатке воцарилась абсолютная тишина. Скосив глаза, Фелтнер заметил, как Брэнд импульсивно рванулся с места, но тут же сдержался. Больше никто не пошевелился. Фелтнер чувствовал, как в висках у него пульсирует кровь. Стоявшие друг перед другом фигуры, казалось, колышутся в тусклой полутьме палатки. Лицо Дэмона стало цвета старой бронзы.

– Генерал, – начал он очень тихо. – То, что вы сказали, отвратительно. Это неправда, и это оскорбительно. – Он говорил, ни на мгновение не сводя с Мессенджейла глаз, в которых светилось холодное презрение. – Если вы считаете, что я не могу выполнять ваши приказы, вам ничто не мешает поручить дивизию кому угодно. – Он сделал паузу, бросил мрачный взгляд на Райтауэра и затем продолжил: – Если вы приказываете выполнить этот маневр, я выполню его в полную меру моих способностей. Я скажу вам больше: на всем юго-западном Тихоокеанском театре военных действий вы не найдете никого, кто может выполнить приказы, которые считает неправильными, так же хорошо, как выполню их я. И это тоже вы знаете.

Еще несколько секунд они простояли в центре палатки, не сводя друг с друга глаз. Затем, не проронив ни слова, Мессенджейл изящно повернулся.

– Я так и полагал, – сказал он. В его голосе, казалось, не осталось и следа эмоций: ни гнева, ни страха, ни удовлетворения. И это обстоятельство испугало Фелтнера больше, чем все произнесенные до этого угрозы и злобные выпады. Мессенджейл еще раз взглянул на карту обстановки, поднял веер и ткнул его концом в пересечение дорог за Фенегаяном, будто хотел пробить дыру в карте, в чертежной доске, в стенке палатки и в находившейся за ней стене джунглей. Когда Мессенджейл вновь перевел взгляд на Дэмона, Фелтнер не поверил своим глазам: командир корпуса улыбался. – Я думаю, в этом отношении вы правы. Маневр действительно рискованный… Тем не менее маневр «Пайлон» остается в силе, как приказано.

– Хорошо, генерал. Если вам угодно, будет по-вашему. Но если мне нанесут удар во фланг и я окажусь в затруднительном положении, я вызову части сорок девятой дивизии, как было условлено в прошлый раз.

– О, не накликайте беду, Сэмюел…

– Я только хотел, чтобы это было обусловлено, сэр.

Мессенджейл бросил на него последний долгий взгляд, задумчиво похлопал по нижней губе веером гейши.

– Договорились. Но я могу сказать вам заранее: они вам не понадобятся. – И резко повернулся. – Пошли, Лайал.

После их ухода Фелтнер обнаружил, что его всего трясет от ярости и отвращения.

– Грязная, отвратительная сволочь! – произнес он, задыхаясь.

– Ну и подлец, – почти одновременно пробормотал Брэнд.

– Стоп, прекратите это, – сказал генерал. Он окинул их суровым взглядом, сменившимся затем злой усмешкой. – Можете думать все что угодно, но не говорите об этом вслух. Я не разрешаю этого.

– Меня это устраивает, – заметил Фелтнер.

Брэнд не шелохнулся. У Притчарда был испуганный и подавленный вид. Он смотрел на всех недоуменным взглядом.

– В чем дело, Гарри? – спросил его Дэмон. – Вы что, решили уже, что вам придется возвращаться в свою роту?

– Нет, сэр, – быстро ответил адъютант под смех Брэнда и Фелтнера. И, видимо почувствовав себя как бы младшим членом фирмы, новичком, которому не довелось стоять под разорванным в клочья знаменем бок о бок со своим начальником на Вокаи и в Моапоре, он взволнованно добавил: – Но если бы он отстранил вас, я бы сказал ему пару теплых слов!

Дэмон улыбнулся под общий хохот:

– Ну что ж, хорошо, что вы не сделали этого.

Где-то слева на передовой опять начался обмен артиллерийскими залпами. Дэмон выглянул из палатки, его широкие плечи под зеленой, пропитанной потом тканью ссутулились.

– Да, есть над чем подумать… – начал было он, но внезапно оборвал фразу и потер лицо ладонью. – Хорошо, – продолжал он бодрым тоном, – вы все слышали, что сказал этот господин?

Как говорил генерал Крайслер в таких случаях? «Нам не надо рассуждать, наше дело воевать!»

– Ага, – подхватил Брэнд, – у него много таких присказок: «Сохнуть да дохнуть», «Плакать да квакать».

У дальнего конца опушки джунглей с оглушительным грохотом разорвалось еще два снаряда.

* * *

– Генерал, да я же видел их! – настаивал летчик, стройный красивый юноша с длинными серебристо-белыми волосами, которые он то и дело откидывал назад быстрым, грациозным движением согнутой ладони. – Так же ясно, как вижу вас. Они размахивали, разноцветными шарфами, или, как их там, rebozos, [84]84
  Шаль, платок, накидка ( исп.).


[Закрыть]что-ли, и указывали ими направление. Они все время показывали на север, в направлении старых испанских казарм, на дорогу, ведущую в Ритидиан…

– Понятно, – сказал Мессенджейл. – А как насчет передвижения войск?

Юноша нахмурился. На правом запястье у него поблескивал ставший теперь обязательным для всех летчиков браслет с опознавательным медальоном. Рукава рубашки были плотно закатаны выше бицепсов. Руки покрыты рыжеватым пушком.

– Видите ли, генерал, там трудно было рассмотреть что-нибудь. Только на дороге. Я летел большей частью на высоте пятидесяти-шестидесяти футов. Мельком я видел небольшую колонну…

– Что вы подразумеваете под небольшой колонной? – Летчик взглянул на него с некоторой тревогой, и Мессенджейл сообразил, что его голос прозвучал более резко, чем он хотел. «Глупо, я так лишь запугаю парня», – подумал Мессенджейл. – Я имею в виду, как ты оцениваешь численность колонны, сынок? – продолжал он ободряющим отеческим тоном. – Сколько их было? С батальон? Или больше?

– О, нет. – Летчик хлопнул по колену своей бейсбольной шапочкой. – Меньше. Рота, может две. Видите ли, они пришли в сильное смятение, бросились врассыпную, в разные стороны… Рассмотреть что-нибудь детально в этих зарослях очень трудно.

– Да, да, конечно.

– А как понимать поведение этих филиппинцев, генерал… – вмешался Фаулер. – По-моему, они пытаются подсказать нам, что японцы отводят свои силы, начинают общее отступление на север.

– Что ж, это возможно.

Внешне сохраняя полное спокойствие, Мессенджейл задал летчику еще несколько вопросов. Стояла страшная жара. Лицо Фаулера было кирпично-красным, и из всех его пор градом катился пот. Перед высадкой десанта все приличные здания в Даломо были превращены артиллерийским огнем в руины, и командный пункт расположили поэтому в развалинах старой конторы в Дель-Монте, неподалеку от берега. Однако это место оказалось совершенно неподходящим. Здесь, на восточном побережье острова, у подножия холмов, совершенно преграждавших путь живительному дуновению пассатов, было безветренно и душно. Надо будет безотлагательно перевести штаб, как только станет возможным выбраться из этой раскаленной печи. Грудь зудела от потницы, будто ее кололи множеством иголок. Мессенджейл с отвращением приподнял прилипшие к потному телу рубашку и майку.

Вошли Райтауэр и Пренгл. Мессенджейл кивнул им. Через несколько минут он поднялся. Фаулер и летчик встали тоже.

– Ну ладно, отлично, сынок, – сказал Мессенджейл. – Пожалуй, это все. Я больше не задерживаю вас. – Он улыбнулся и подчеркнуто вежливо кивнул. Эту манеру он сделал своей отличительной чертой, получившей ярлык «манера Мессенджейла». Затем, протянув летчику руку, сказал: – Молодчина.

– Благодарю вас, сэр. – Неловкость юноши была трогательной. Он направился к выходу, но, повернувшись, добавил: – Я подумал, что вас может заинтересовать все это, сэр.

– Да, да, сынок, правильно. Я всегда благодарен за любую информацию, какой бы незначительной или не имеющей отношения к делу она ни казалась. Благодарю вас, лейтенант.

Летчик вышел, а Мессенджейл направился к занимавшей всю восточную стену комнаты карте, на которой были нанесены все объекты и отражены даже самые незначительные действия. Мысль о том, что позади него стоят Райтауэр и Фаулер, которые (Мессенджейл был уверен в этом) почтительно наблюдают за ним и благоговейно ожидают формулирования им выводов, – эта мысль, несмотря на испытываемое раздражение, приятно щекотала ему нервы. Само по себе созерцание карты всегда приносило ему огромное удовлетворение. Весь мир покоится на символах – флагах, обручальных кольцах, траурных повязках, звездах и нашивках, вечерних туалетах и автомобилях. Нанесенные на карту прямоугольники с их взаимнопересекающимися линиями – символ перекрещивающихся нагрудных ремней пехотного снаряжения – обозначают роты и батальоны солдат, которые продвигаются по джунглям и теснят японские силы, обороняющие аэродром. На карте представлена вся необъятная сложность военных действий: вот бесшумно подкрадываются патрули и вдруг замирают, когда головной дозорный, опустившись на колени, укрывается за деревом и слегка ударяет по ложе винтовки; вот роты связи тянут провод вдоль троп; артиллерийские расчеты подбегают, обливаясь потом, к своим 105-миллиметровым орудиям и тут же отскакивают от них, как заводные фигурки; солдаты инженерных частей, взгромоздившись на свои тракторы и грейдеры, прокладывают дороги и просеки для доставки снабжения. Все это представлено здесь, перед его глазами. По одному его слову все эти десятки тысяч работающих до изнеможения солдат остановятся и вновь придут в движение, но уже в другом направлении…

Боже, до чего же жарко! Жара, подобно осязаемой пленке, подобно какому-то отвратительному, воспламеняющемуся газу обволакивала тело. Ни малейшего дуновения ветерка! Огромная акация за окном даже не шелохнется. Звуки, казалось, разбухали от жары. Скрипучие раздражающие голоса по радио, пульсирующий стук телетайпа в центре связи, развернутом в соседней комнате, казались ему необычно громкими и угнетающими. По-видимому, он допустил ошибку. Вероятно, ему надо было расположить штаб корпуса в районе Бабуяна, рядом с Дэмоном. Свонсон оказался достаточно управляемым. Для связи же с Ночным Портье у него было только радио, и вот уже почти два часа, как от него не поступило никаких донесений.

Он вставил сигарету в длинный гагатовый мундштук и закурил, стоя спиной к двум офицерам штаба и рассеяно пробегая глазами по обозначенным на карте холмам, ручьям и тропам, уже знакомым до отвращения. Операция развивалась с отставанием от намеченных планом сроков. Оценка сил противника оказалась далекой от истины: по-видимому, в этом центральном районе, включавшем аэродром и узел дорог, Отикубо сосредоточил значительно большие силы, чем кто-либо предвидел. Если они не сдвинутся с места и в ближайшие два дня не захватят эту взлетно-посадочную полосу, Мурто донесет Кинкейду, что не может уйти отсюда, а Кинкейд заявит протест Макартуру – и через несколько часов Макартур будет звонить ему, Мессенджейлу. Лусон был любимым детищем, взлелеянной операцией: все, что мешало ей или оттягивало от участия в ней силы, вызывало гнев верховного главнокомандующего.

Он подошел к письменному столу, взял телефонную трубку и сказал:

– Соедините меня с «Манго».

Раздался обычный, бьющий в уши треск, донеслись чьи-то возбужденные голоса, затем к телефону подошел Римен и, наконец, послышался размеренный замогильный голос Свонсона.

– Арчибальд? Это Мессенджейл. Как у вас дела?

– Довольно хорошо, генерал. Довольно хорошо. Мы учли все обстоятельства… «Муслин» только что занял деревню Хасугбу.

– А как дела в районе горного хребта?

– В районе горного хребта сопротивление противника усиливается, генерал. Японцы там оказывают противодействие и дерутся как дьяволы. Эванс выслал патрули…

– А как с мостом через Ланобу? Он еще не взят?

– Думаю, что нет, сэр.

– Мы должны переправиться там, вы же знаете. Мост имеет решающее значение. Продолжайте энергично наступать. Что слышно о батальоне Гроссинга? Взял он высоту триста семь?

– Я жду этого сообщения с минуты на минуту, сэр. Сегодня утром он был вполне уверен, что возьмет. Я сейчас же проверю, если вам угодно.

– Хорошо. Продолжайте наступать, Арчибальд. Попытайтесь обойти с запада излучину реки Лагуак. – Он назвал координаты общего направления наступления, которые отлично помнил наизусть. – Это запасный вариант, о котором мы говорили. Поддерживайте максимальное давление в районе горного хребта.

– Есть, генерал. Будет исполнено. Японцы ожесточенно дерутся за Нокюет. Мы несем тяжелые потери…

– Я знаю. Поддерживайте в частях наступательный порыв. Сейчас важнее всего время. Мы должны взять этот аэродром к полудню завтрашнего дня.

– Есть, сэр. Мы делаем все, что в наших силах. Мессенджейл положил трубку и, откинувшись на спинку своего вращающегося кресла, закрыл глаза.

– Взяли они горный хребет «Д», генерал? – спросил Райтауэр.

Мессенджейл покачал головой.

– Пока еще нет. От «Кортика» поступило что-нибудь?

– Ничего, после первого донесения в одиннадцать ноль-ноль, сэр.

– Понятно.

Мессенджейла вдруг охватили раздражение и подавленность. Большая карта с ее аккуратными нитями линий и условными обозначениями издевательски насмехались над ним. Она обманывала, она не говорила о том, что происходит в действительности и вообще ни о чем не говорила. Можно рвать и метать, вытряхивать душу из командиров дивизий и полков, следить за действиями по наведению мостов и материальному снабжению, оказывать доверие или угрожать наказаниями; можно приказывать и даже изредка сталкивать людей лбами или сидеть в этой парилке, получать донесения и отмечать происходящие изменения; однако все это вовсе не обеспечивает возможности уверенно знать, что же произошло и происходит в действительности. Люди лгут тебе: они говорят, что они думают о том, что произошло, как Райтауэр, или, как Свонсон, говорят то, что по их мнению, ты хочешь услышать. То ли от страха, то ли в замешательстве, то ли из подхалимства или чувства вины, то ли в порыве тщеславия они сочиняют ложные версии о реальной обстановке и событиях, которые разыгрываются в зарослях пропитанного влагой и миазмами леса, в оврагах и в траве, что в рост человека. А ты сидишь и пытаешься соткать из этой причудливой путаницы доступную пониманию картину, которая позволила бы тебе работать…